Текст книги "Смерть перед Рождеством"

– А где сам Гофман? – спрашивает Бирк.

– Он занимался файлами Вестерберга, сейчас направляется сюда… – Ирис поворачивается ко мне: – Почему у тебя нет табельного ору…

Страшный грохот обрывает фразу на полуслове. Мы дружно вздрагиваем. Сквозь вой ветра и стук обрушившейся черепицы прорывается оглушительный в своей узнаваемости звук, вмиг выбивающий из-под ног почву.

– Выстрел, – слышу я голос Ирис. – Только один… Что бы это значило?

– Вызываем подкрепление, – говорит Бирк.

– У нас нет на это времени. Иди первый. – Ирис поворачивается ко мне: – А ты оставайся здесь.

– Нет.

– Но ты безоружен, Лео, – подхватывает Бирк. – Жди здесь.

– Я иду с вами.

Никто не протестует. Возможно, лишь потому, что на это нет времени.

Мы поднимаемся по лестнице, выставив перед собой пистолеты с опущенными – наискосок – стволами. Где-то на третьем этаже за моей спиной раздается щелчок. Я вздрагиваю и начинаю жалеть, что не внял разумным советам коллег и не остался внизу.

Дверь позади меня открывается. Я оборачиваюсь, встречаю удивленный взгляд молодого человека, тычу ему под нос полицейским удостоверением.

– Тсссс… – прикладываю палец к губам. – Полиция…

– Что?

– Немедленно звони в полицию. Скажи, что на Ольсхаммарсгатан стрельба, пусть вывозут «Скорую». И не высовывайся больше…

Бирк и Ирис идут на шаг впереди меня, я стараюсь не отставать. Я напуган, впервые за долгое время. Дверь за моей спиной закрывается. Надеюсь, парень позвонит в полицию, а не в газету.

И вот мы стоим у подножия последнего пролета. На верхней площадке три двери: справа, слева и прямо перед нами.

– По-моему, его средняя, – говорю я. – Там ведь написано «Вестерберг»?

– Не вижу. – Бирк щурится. – Нужно подойти поближе.

– Да, «Вестерберг», – подтверждает Ирис.

Мы преодолеваем последние метры. Я вжался в стену, смотрю в пол. Вижу крохотную, меньше монеты, каплю крови. Трогаю Бирка за плечо.

Ирис поворачивается бесшумной тенью и становится по одну сторону двери, мы с Бирком – по другую. Свет на лестничной площадке мигает, и мы застываем на месте затаив дыхание. Я чувствую запах туалетной воды Габриэля. В квартире тихо – возможно, потому, что все звуки заглушает «Эдит».

Бирк кивает на дверь, потом смотрит на Ирис. Та кладет ладонь на дверную ручку. Опускает – заперто. Ирис спешно убирает руку.

Черт.

– Кристиан, – громко зовет она. – Кристиан, ты слышишь меня? – Тишина. – Кристиан, меня зовут Ирис, я из полиции. Со мной двое моих коллег, Лео и Габриэль. Мы просто хотим поговорить с тобой. Можешь открыть дверь?

Меня удивляет мягкий, почти нежный тон ее голоса. Как у заботливой старшей сестры.

– Кристиан, – продолжает Ирис.

– Кристиан мертв, – обрывает ее мужской голос.

У него хриплый, как будто простуженный голос. И, похоже, нас разделяет только дверь.

– Но это не я убил его, – продолжает голос. – Он сам…

– Я поняла, – отзывается Ирис, не сводя глаз с Бирка; палец на спусковом крючке пистолета побелел от напряжения. – Не бойтесь нас. Кто вы?

Он молчит.

– Можете сказать, как вас зовут? – продолжает Ирис. – Вы уверены, что Кристиан мертв? Может быть…

С той стороны двери раздается смех – пустой, так смеются сумасшедшие.

– Конечно, я уверен, – говорит мужчина. – Он прострелил себе голову.

– Можете открыть нам?

Он шумно вздыхает. На пару минут воцаряется полная тищина. Потом:

– Да.

– Мы хотим всего лишь поговорить с тобой и взглянуть на Кристиана. Больше ничего…

– Вы вооружены?

– Да. Но мы не собираемся стрелять. Мы полицейские и должны иметь при себе оружие, понимаешь?

– Да.

– Так что, откроешь?

– Сейчас открою.

Ирис не сводит глаз с дверной ручки. Раздается щелчок – и дверь медленно открывается. Я ничего не вижу из-за спины Бирка. Он делает шаг вперед.

– Черт… – выдыхает Ирис.

Она делает быстрое движение, но все равно опаздывает. Раздается выстрел – и стена позади нее окрашивается красными брызгами.

* * *

Ирис хватается за руку, роняя табельный пистолет на пол лестничной площадки, и вваливается в квартиру. Я перемещаюсь по другую сторону дверного проема, прикрываясь створкой. Успеваю заметить Ирис, которую кто-то втаскивает в квартиру, обхватив рукой за шею. Лица мужчины я не вижу, оно скрыто за головой Ирис. Но он одет в черное и как будто ранен. Рука большая, грубая.

За маленькой прихожей просматривается гостиная, где на полу лежит безжизненное тело. Кристиан Вестерберг? Или это тот, кто держит Ирис?

Только сейчас до меня доходит, что я не знаю, как выглядит Кристиан Вестерберг. Но я прислонился к стене, и теперь кровь Ирис на моей одежде.

– Подбери, – шепчет Бирк и делает чуть заметное движение ногой.

Я опускаю глаза – на полу передо мной лежит пистолет Ирис. Я поднимаю его, взвешиваю на ладони. Голова кружится, кровь стучит в виски. Это «ЗИГ-Зауэр Р226» калибра.357. Господи… Из такого можно завалить слона.

– С тобой всё в порядке? – шепотом спрашивает Бирк.

– Да.

– Осторожней, черт…

Мне становится жарко.

– Гофман едет сюда, – говорю я. – Теперь у нас заложница. Может, предупредить его?

– Предупредить? – переспрашивает Бирк, заглядывая в квартиру. – Черт… я его не вижу. А ты?

Я сжимаю пистолет. В висках стучит кровь. С краю моего поля зрения – черная рама. Я моргаю раз, потом еще… Контролирую дыхание.

В прихожей темно. На полу в гостиной лежит безжизненное тело. Его голова покоится в луже крови.

– Нет, – отвечаю я на вопрос Бирка. – Я не вижу его.

Комнаты по коридору располагаются буквой «Т»: одна справа, одна слева и прямо впереди гостиная. В окнах последней отражается только мой силуэт, мелькающий в дверном проеме. Вопросы в голове так и роятся: есть ли там еще двери? Сколько патронов у него осталось и справится ли Сэм без меня, случись что?

– Ты первый, – шепчет Бирк.

Одной ногой я уже в зале. Чувствую нависающую где-то над головой люстру. Потом слева мелькает рука Габриэля, ищет выключатель.

Внезапно комнату заливает свет. В поле моего зрения попадают развешанные на крючках пиджаки и куртки и аккуратно сложенный шведский флаг на полке для шляп. Ковер на полу подвернут – очевидно, волочившимися по полу ногами Ирис.

Я вглядываюсь в пространство, следя за стволом своего пистолета.

Потом иду вдоль правой стены. Бирк вдоль левой. Шарю в карманах пиджаков, достаю идентификационную карточку. Кристиан Вестерберг серьезно смотрит в камеру. У него четко очерченные, правильные черты лица, и я легко узнаю в нем того, кто лежит на полу. Спрашиваю себя, о чем он думал, когда делали этот снимок.

Телевизор в гостиной включен. Показывают «Встреть меня в Сент-Луисе».

– Он уже пришел? – спрашивает маленькая девочка. – Я давно жду его, а его все нет.

– Кто должен прийти? – слышу я голос Джуди Гарланд.

– Санта-Клаус, – говорит девочка и делает большие глаза.

Между тем снаружи бушует шторм. Ветер стучит в окна, грозя разнести их вдребезги в любую минуту. Я забираю вправо, за угол, с оружием наготове. Щеки пылают. Рукоятка «ЗИГа» стала влажной и скользкой. Я никак не могу положить палец на спуск, не решаюсь.

Дверь на кухню открыта. На подоконнике горит последняя свеча адвента. На холодильнике рождественские открытки в рамочках, но это всё.

– Лео, – слышу я за спиной голос Бирка.

Поворачиваю голову. Бирк, в том же положении, что и я, стоит возле двери в другую комнату, в глубине которой я могу различить разве ножки кровати, чуть скрытые краем покрывала. Свет в той комнате не горит, но, приглядевшись, я замечаю кровавый след на полу, уводящий в темноту спальни, и только сейчас понимаю, что там кто-то дышит.

Свет вспыхивает, моргает, слепя глаза. Я старательно фокусирую взгляд.

– Мы здесь, – громко объявляет Бирк, – на пороге спальни. Не хочу застигать тебя врасплох. Мы входим.

Позади нас вдребезги разлетается окно в гостиной, осколки рассыпаются – будто звенят фарфоровые колокольчики.

– Ты слышишь меня? – спрашивает Бирк.

Молчание. Бирк смотрит на меня. Он спокоен, собран. «ЗИГ» в моей руке начинает дрожать. Я не могу ослабить хватку, плечо болит. Как будто оружие распространяет по моему телу парализующий яд.

Я моргаю – и вижу Вальтерссона в гавани Висбю. Он хватается за шею, куда только что попала моя пуля. «Но я же не хотел», – мысленно оправдываюсь я.

Я действительно не хотел – ни в Висбю, ни сюда, откуда теперь уже точно не выберусь.

* * *

Я шарю рукой по стене спальни, нащупываю выключатель и объявляю:

– Сейчас я включу свет. О’кей?

Ответа нет. Он как будто не слышит меня.

– Я включаю свет, – повторяю. – Ты здесь? Я не хочу застать тебя врасплох.

Я щелкаю выключателем и наконец вижу его. Да, похоже, это и в самом деле он, тот парень в маске, которого зафиксировали камеры на Центральном вокзале. Предполагаемый убийца партийного лидера, тот самый, кто выкрикнул слово «предатель». Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенным.

Стены спальни увешаны картинами и книжными полками. Одну из них перегораживает гардероб. В углу стоит письменный стол со стулом. Середину комнаты занимает кровать, за которой он и стоит, прикрываясь Ирис, словно щитом. Он обнял ее за шею левой рукой, так сильно, что Ирис задыхается. В правой держит револьвер, наводя его попеременно то на меня, то на Бирка. Из раны на его лбу сочится кровь, стекая струйкой вдоль виска и по щеке.

– Только не надо волноваться, – говорит Бирк, непонятно к кому обращаясь.

Правая рука Ирис безжизненно висит вдоль тела. Я вижу пулевое отверстие в рукаве ее пальто. Ирис дышит тяжело, прерывисто. Как, впрочем, и мужчина, который ее держит. Ирис ниже его ростом, поэтому ее затылок упирается ему в плечо. Она вырывается, крутит левой рукой, толкая его локтем между ребер, заставляя стонать и ерзать.

– Тихо ты… – бормочет мужчина и приставляет пистолет к виску Ирис. – Вы тоже, – обращается он к нам, поднимая голову.

– Хорошо, – отзывается Бирк, – мы будем вести себя тихо. Можешь рассказать, что здесь произошло?

Он качает головой из стороны в сторону. Дуло револьвера смотрит куда-то в пространство между мной и Бирком.

– Можешь…

– Заткни пасть, – обрывает он Бирка и еще крепче прижимает Ирис к себе.

Она поднимает здоровую руку, обхватывает его запястье, пытаясь ослабить хватку.

– Расскажи, что произошло, – повторяет Бирк. – Почему он лежит на полу? – кивает на Кристиана Вестерберга.

– Потому что он чертов предатель.

– Что же он такого сделал? – спашиваю я.

Мужчина замирает, поднимает бровь. Потом направляет револьвер на меня. У меня перехватывает дыхание.

– Это не я, – говорит мужчина. – Он сам застрелился.

– Почему он сделал это? – спрашивает Бирк.

– Заткни пасть! – снова кричит мужчина и переводит оружие на него.

– Ну и что мы теперь будем делать? – спрашивает Габриэль. – Как ты думаешь?

– Убирайтесь отсюда, – шипит мужчина.

– Но мы не можем, – отвечает Бирк. – Как мы уйдем без Ирис?

Тот трясет головой.

– Отпусти ее, – говорит Бирк. – И мы уйдем, обещаю.

– Вы будете стрелять.

– Нет.

Мужчина переводит взгляд то на меня, то на Бирка, словно пытается определить, кто из нас слабее. Кто будет дольше колебаться, прежде чем пристрелит его?

– Мы не будем…

Я обрываю фразу на полуслове, потому что Ирис начинает крутить головой и еще больше вжимается головой в его плечо. Она тянется губами к его шее. Я вижу, как ее зубы впиваются в мочку его уха.

Мужчина мотает головой, шипит, сжав челюсти. Но револьвер по-прежнему взведен. Его лицо становится мертвенно-белым, потом наливается кровью. Он задыхается от напряжения, отчаянно пытаясь сохранить над собой контроль.

Но кровь потоком течет ему в рот, бежит по подбородку и шее. Мужчина опускает взгляд на Ирис, собирается с последними силами. Потом сжимает левую руку в кулак и бьет Ирис по тому месту, где в нее попала пуля. Он обрушивает кулак с размаха, а затем давит на рану. Ирис вздрагивает всем телом, как будто от электрического разряда, стонет, не разжимая зубов. Мужчина ударяет еще раз, потом еще… Ирис стонет, третий удар лишает ее сил, и она отпускает его ухо. Выплевывает на пол кусочек его кожи в сгустке крови. Кричит.

– Назад, – шипит он. – Назад, к выходу…

– Что ты собираешься делать? – спрашивает Бирк.

– Назад…

– Мы отойдем; ты только скажи, что собираешься делать, – повторяет Бирк. – Нам не нужны сюрпризы.

– Я выйду.

– Что, на улицу?

– Да.

– В такую погоду? – Голос Бирка срывается. – Подумай хорошенько…

– Назад…

Теперь он кричит, изо рта тянется струйка слюны. Ирис висит в его объятьях, совсем ослабевшая, прислонив голову к его плечу. В волосах у нее кровь.

Мы отступаем на шаг назад, он делает три шага вперед. Обходит кровать и оказывается так близко от нас, что я могу разглядеть цвет его глаз. Мы с Бирком продолжаем пятиться. Выходим в гостиную, где лежит тело Кристиана Вестерберга. Его грудь усыпана осколками выбитого ветром стекла. В окружающем голову кровавом нимбе также блестят осколки.

Идущий впереди нас мужчина избегает смотреть на тело, и я почти физически ощущаю его напряжение.

– Спиной к телевизору… – командует он. – Спиной к телевизору…

Я поворачиваюсь, под ногами трещит стекло. Только сейчас начинаю чувствовать гуляющий по комнате ледяной ветер. Мужчина медленно отступает, толкая перед собой Ирис. Револьвер смотрит попеременно то на меня, то на Бирка.

– На чем вы сюда приехали? – спрашивает он. – Что за машина?

Второй вопрос мужчина почти выкрикивает, но мы медлим. Солгать или сказать правду в такой ситуации одинаково невозможно. Мы приехали сюда на машине Ирис, и это дает ему реальный шанс. Это вселит в него надежду, а значит, придаст смелости. Но как солгать вооруженному преступнику, который, помимо прочего, прикрывается заложницей, как щитом?

– «Вольво», – отвечает Бирк. – Номер VEM триста двадцать семь.

– Ключи… – Он протягивает руку.

– Мы не можем дать тебе их, – говорю я.

Дуло револьвера скользит к виску Ирис.

– Я прострелю ей голову.

Я встречаю ее взгляд.

– Дай ему ключи, – говорю я Ирис.

Ее лоб блестит. Белки глаз воспалены. Голова трясется.

Мужчина снова опускает на нее глаза, накрывает ладонью пулевое отверстие в рукаве ее пальто и сует в него палец.

Ирис хрипит. Ее глаза округляются, словно бы в удивлении, а левая рука судорожно нащупывает его запястье. Но она не в силах справиться с ним. Единственное, что ей остается, – по возможности контролировать дыхание. И Ирис с жадностью, как в приступе астмы, глотает воздух.

– Дай мне их! – кричит мужчина.

Она отнимает от него руку, шарит в кармане пальто и вытаскивает ключи. Мужчина берет их и продолжает движение к выходу, толкая Ирис перед собой. Затем останавливается, будто прислушивается к чему-то. Сквозь рев ветра пробивается песенка Джуди Гарланд про «маленькое Рождество».

В прихожей дверь на лестничную площадку открыта.

– Там есть кто-то еще? – спрашивает он. И повторяет, приставив пистолет к виску Ирис: – Там есть кто-то еще? Отвечайте!

– Нет, – говорю я.

Голос Джуди Гарланд звенит, как рождественские колокольчики.

* * *

Мужчина выходит в прихожую, поворачивается к нам, пятится… Шаг, еще шаг, потом еще… Ноги Ирис волочатся по полу. До входной двери остается совсем немного.

На мгновенье он пропадает из вида и появляется уже за порогом. За его спиной мелькает знакомая фигура. Длинные костлявые пальцы сжимают рукоять пистолета той же марки, что и в моей руке.

– Микаэль, – говорит Гофман, приставив оружие к затылку мужчины. – Рад, что мы снова встретились.

Тот меняется в лице: взгляд гаснет, становится пустым и угрюмым. Из тела словно выпускают воздух, и оно делается безжизненным, как тряпичная кукла. Все кончено. Когда Гофман забирает у него револьвер, Микаэль повинуется почти механически. Но при этом явно не без облегчения.

Он выпускает из рук Ирис, и она падает на пол. Бирк тут же срывается с места и склоняется над ней. Я стою в куче осколков, опустив пистолет и почти касаясь носком ботинка головы Кристиана Вестерберга, на губах которого видны следы пороха. Из отверстия в затылке вытекает кровь.

Между тем Микаэль лежит на животе на лестничной площадке, и Гофман застегивает на нем наручники. Микаэль тяжело дышит и моргает, и это всё.

* * *

Далеко впереди нас мелькают голубые огни «Скорой», увозящей Ирис в больницу в Сёдере. Я провожаю их глазами, устроившись на переднем пассажирском сиденье машины Гофмана. Позади меня сидит человек в наручниках, по бокам от него – Бирк и Дюреллиус, штатный полицейского из сёдерского участка. Дюреллиус оказался первым полицейским, которого удалось застать на месте. Ему пришлось совершить пешую прогулку от самого Рогсведа, что в такую погоду равнозначно подвигу. Вряд ли до сих пор ему приходилось иметь дело с преступниками, уличенными в чем-то более серьезном, чем ограбление уличного бутика. Тем более восхищает его невозмутимость.

Нас окружает конвой полицейских машин, одна впереди и две сзади, – как будто мы везем члена государственного совета. Сам виновник торжества уронил голову на грудь, пистолет Бирка упирается ему в ребра.

– Как себя чувствуешь, Микаэль? – спрашивает Гофман.

– Мое ухо… – стонет тот.

– Ничего, подлечим, – успокаивает его Гофман. – В конце концов, это всего лишь мочка… А кровотечение уже остановили.

Похоже, Микаэлю и в самом деле нужно в постель. Он бледен, но после убийства партийного лидера люди обычно выглядят намного хуже.

– Она что, действительно откусила ему мочку?

– Да, – отвечает на мой вопрос Бирк.

У Гофмана под пальто темно-серый костюм и белая рубашка с черным галстуком. Правда, волосы взъерошены, а не тщательно уложены, как обычно. За окнами свистит ветер, как будто мы сидим в салоне идущего на посадку аэроплана. И от этого мне плохеет еще больше.

– Как он там, кто-нибудь знает? – спрашиваю я. – Он жив?

– Его все еще оперируют, – отвечает Гофман, поднимая глаза к зеркальцу заднего вида. – Надеюсь, ты не очень расстроишься, если он выживет? – Это к Микаэлю.

Тот как будто его не слышит. Он вообще не обязан отвечать на наши вопросы, кроме тех, что касаются его имени и персонального номера. Хотя и в дальнейшем мы вряд ли узнаем обо всем этом больше, чем знаем сейчас.

– Кейсер, – говорит Гофман. – Странная фамилия. Ты не турок?

– Голландская, – объясняет Микаэль. – И она означает «император».

Он замолкает.

* * *

Поздно вечером я сижу в кабинете Бирка перед экраном телевизора. Мы ждем сообщений из Каролинской больницы о состоянии партийного лидера, но их нет, и я спрашиваю себя, что бы это значило.

Когда приедешь домой? – спрашивает Сэм в эсэмэске.

Скоро.

Я уже ложусь.

Постараюсь не разбудить тебя.

В интернете на «правых» блоках и форумах у Кейсера обнаруживается много единомышленников. Скрипшоты страниц с их выступлениями публикуются в центральных газетах, мелькают в новостных программах по телевизору.

– А ведь ты мог умереть, – говорю я Бирку. – Возле дома Вестерберга, когда с крыши свалилась плита.

– Ах, это… – Он морщит лоб, как будто напрягая память. – Да, мне повезло.

– Повезло, что рядом оказалась Ирис, – уточняю я.

Бирк не отвечает, смотрит на экран. Потом выходит из комнаты, я остаюсь. На часах десять, потом пятнадцать минут одиннадцатого… Габриэля все нет.

Партийного лидера только что прооперировали. Он был в сознании, когда поступил в Каролинскую больницу, но отключился перед тем, как ему сделали анестизию. Политик потерял много крови, как до, так и после операции, и все-таки не так много, как могло бы быть, если б ему повезло чуть меньше. В настоящий момент трудно что-либо прогнозировать, но медики считают, что операция прошла успешно.

Я выслушиваю последние известия затаив дыхание и сжимая в ладони тубус с «Халсионом».

Выхожу в коридор поделиться новостями с Бирком, но его нигде нет.

– Уехал буквально только что, – сообщает помощник полицейского, не сводя глаз с такого же телевизионного экрана в буфетной комнате.

– Куда же? – недоумеваю я.

– Сказал, ему нужно в Сёдер, в больницу. – Помощник смеется. – Это в такую-то погоду… вот болван…

22/12

Ветер все еще воет за окнами квартиры на Чапмансгатан, но это пустяки в сравнении с тем, что было вчера, когда я возвращался домой с участка.

Только сейчас я имею возможность по-настоящему оценить разрушительные последствия «Эдит». По обочинам улицы грудами лежит разбитая черепица. В полусотне метров от каменной плиты валяется, как видно, вырванная из-под нее ветром, потрепанная бумажная коробка. Она хрустит, будто сминаемая невидимой рукой, и летит дальше. С домов по другую сторону улицы сорваны вывески и фасадные панели. За стеклянными стенами магазинов – унылое запустение.

Я возвращаюсь в постель, где еще дремлет Сэм. Она спала, когда я вернулся, и мне не хотелось ее будить.

Я наклоняюсь к ней:

– Мне пора.

– Сегодня воскресенье, – отвечает она. – Или сейчас еще суббота?

– Нет, воскресенье. – Я целую ее в лоб. – Но сегодня у стокгольмской полиции рабочий день.

– Вы взяли его? – спрашивает она.

– Да.

Сэм открывает глаза, моргает.

– С тобой всё в порядке?

– Все хорошо, – отвечаю. – Ни царапины.

– Ты звонил своим?

– Зачем?

Я не понимаю, что она имеет в виду.

– Узнать, как они пережили шторм.

– А, вот что… Нет, пока не звонил, но обязательно сделаю это.

Сэм зевает, проводит пальцами по щетине на моей щеке.

– Тебе пора побриться.

– Я знаю.

Целую ее и лишь потом поднимаюсь с кровати.

– Ты будешь здесь, когда я вернусь?

Она поднимается на локте.

– А ты хотел бы этого?

Я отвечаю не сразу.

– Да.

Сэм слабо улыбается. Не думаю, что она заметила мои минутные колебания. Я спрашиваю ее, выдержим ли мы на этот раз, справимся ли.

– Посмотрим, – отвечает Сэм.