Текст книги "К нам осень не придёт"

Появился лакей с бокалом воды на подносе; князь опустился на одно колено и осторожно поднёс бокал к её губам. Анна сделала глоток, тихо произнесла: «Благодарю» и только тут осмелилась взглянуть ему в глаза. Отчего же ей так важно, чтобы этот незнакомый человек сохранил о ней хорошее мнение?

Но на лице князя читались лишь внимание и вежливое участие – никаких скрытых насмешек или подозрительности. Может быть, и в самом деле он не усмотрел в её словах ничего странного? Да нет же, какая ерунда! Просто… Да просто ему, в сущности, нет до неё никакого дела – и совершенно неважно, что там она сказала!

Уяснив это, Анна вновь едва не разрыдалась с досады; и тут наконец-то вошёл доктор Рихтер.

* * *

Когда Левашёв познакомился с маменькой Софьи Нарышкиной, он не мог не отметить властную, гордую красоту бывшей фаворитки императора. Правда, сейчас Мария Антоновна Нарышкина смотрела не слишком весело и казалась скорее утомлённой от этого приёма, чем довольной им. Увидев Софью, она быстро подошла к ней и с тревогой сказала её несколько слов – в ответ Софья Дмитриевна покачала головой и, как ни в чём не бывало, представила матери графа Левашёва.

– Софья Дмитриевна, простите мою дерзость, но я всё-таки спрошу: будет ли мне позволено пригласить вас на мазурку, ибо полонез мы уже пропустили? – спросил Владимир.

Ответом ему была озорная улыбка Нарышкиной-младшей. Её мать вздохнула, отвернулась и поискала глазами кого-то в толпе, но, по-видимому, не нашла. Она развела руками.

– Ну что же, граф, надо вам сказать: если моя дочь сама желает танцевать с вами, запрещать ей бесполезно. Хотя, Софи, ты прекрасно знаешь…

Договорить ей не удалось: Софья Дмитриевна легко, точно пташка, подлетела к матери, обняла её и что-то прошептала на ухо. Мария Антоновна снова всмотрелась в лицо дочери с непонятной тревогой.

– Ну что же, иди, только прошу тебя, не переутомляйся. Тебе это страшно вредно.

Но не успел просиявший Владимир предложить руку Софье Дмитриевне, как появился доктор Рихтер – старый друг папаши Калитина и его давний семейный врач.

– Прошу извинить, сударыня, – огорчённо сказал Софье, – но только Владимиру Андреевичу, боюсь, придётся вас оставить.

– Что такое, господин Рихтер? – резко спросил Левашёв.

– У вашей супруги внезапно сделался приступ лихорадки, её надо отвезти домой. Вы же помните: Анна Алексеевна весьма хрупкого здоровья, и перед самой свадьбой она серьёзно занедужила…

Чёрт! Как некстати – будто Анна нарочно решила сделать ему гадость! С чего это вдруг ей вздумалось захворать прямо на балу? Левашёв сжал кулаки, стараясь лишь, чтобы его лицо не перекосилось от бешенства: мать и дочь Нарышкина смотрели на него во все глаза.

– Ах, бедняжка Анет, – мягко проговорил Владимир. – Я, разумеется, тотчас велю, чтобы нас доставили домой! Однако, доктор, очень ли это опасно?

– Не могу теперь точно сказать, друг мой, – круглое, добродушное лицо доктора Рихтера выражало озабоченность. – Я лишь опасаюсь повторения тех приступов, которые были у неё позапрошлой весной и летом. Весь этот год она чувствовала себя хорошо, но недуг может и вернуться.

Дамы Нарышкины слушали молча: Мария Антоновна – понимающе-сочувственно, София же смотрела на Владимира едва ли не со слезами.

– Ступайте скорее, Владимир Андреевич! – шёпотом попросила она. – И… простите меня за нашу нелепую встречу.

– Софи! Ты говоришь что-то странное, – с упрёком сказала её мать. – Я не понимаю…

– Прошу простить, Софья Дмитриевна, увы, я в самом деле должен идти. Но я был необыкновенно счастлив… – Левашёв произнёс это так скорбно, что смог бы разжалобить и каменную статую.

Он нарочно не договорил, прерывисто вздохнул, поклонился и поспешил за доктором Рихтером.

* * *

Когда они с мужем садились в карету, Анна чувствовала, как её бьёт уже не выдуманная, а всамделишная дрожь – настолько невыносимо ей было расставаться с князем Полоцким. Но ещё до этого – то ли нервы её сдали под непосильным грузом, то ли она и вправду вдруг захворала – когда доктор Рихтер считал её пульс и слушал дыхание, ей стало весьма нехорошо. Полоцкий велел лакею принести тёплое покрывало и горячего чаю; доктор же, попросив у хозяйки салона какие-то снадобья, добавил их в чай.

Анна была порядком напугана: у неё снова, как той, предсвадебной весной, болела и кружилась голова. Голоса окружающих то звучали громко, точно молотками били по голове – то отдалялись, стихали, то напоминали жужжание комаров. Анна прижала руки к лицу. Похоже, на самом деле лихорадка… Только бы не лишиться чувств! Её почему-то напугала эта мысль. Где-то в уголке сознания всплыла та самая болезнь, галлюцинации, родная мать – а потом, вместо неё, ласково улыбающаяся мачеха со своим зельем…

– Нет! – прошептала она. – Я не буду ничего пить из ваших рук!

– Аннушка, да что такое, голубушка моя! – успокаивающе загудел доктор. – Ну же, выпейте лекарство, ничего страшного! У вас небольшая лихорадка, только и всего.

Она резко приподнялась на локте, увидела доктора и Полоцкого, который смотрел на неё с необыкновенным вниманием.

– А… Катерина Фёдоровна?

– Нет её здесь! – заверил доктор Рихтер. – Вы же с супругом вдвоём приехали, а сейчас его найдут, и вы сразу отправитесь домой. Завтра я вас навещу. Успокойтесь же, всё хорошо…

Слушая мягкие увещевания доктора, Анна всё-таки отпила какого-то лекарства – на вкус оно ничуть не напоминало то, что давала ей мачеха. Ей стало чуть легче. Что же, тогда надо спросить Любу, не пыталась ли Катерина Фёдоровна сама приготовить падчерице чай или какой-нибудь отвар…

Хотя… Здесь ведь нет никакой Катерины Фёдоровны! Похоже, она действительно нездорова, вот и мерещится всякое.

– Как вы, Анна Алексеевна? – спросил Вацлав Брониславович с истинной тревогой. – Лучше ли вам?

– Да, благодарю.

Сердце её затрепетало, когда он опустился на колени возле её ложа и снова поднёс к её губам чашку – на этот раз она выпила всё до капельки. Полоцкий смотрел на неё с неподдельной тревогой, точно… Точно для него было страшно важно, чтобы с нею было всё в порядке.

– Вацлав Брониславович, вы так добры. Простите, если я испортила вам вечер – вы, верно, желали бы теперь танцевать или играть в карты, а не скучать около меня, – пролепетала Анна, не очень понимая, что говорит.

– Не стоит об этом, – нахмурился Полоцкий. – Вам надо поскорее ехать домой и лечь в постель.

Тут появился Владимир Левашёв с натурально расстроенным видом; он ещё не успел произнести ни звука, как Анна нутром почуяла опасность, точно приближение грозы.

– Анюта, душенька, что же такое? Тебе нездоровится? Идём же, мы сию минуту едем домой… – Владимир решительно оттеснил князя и сделал движение, чтобы подхватить её на руки – но Анна резко отстранилась и села.

– Благодарю вас, не нужно: я прекрасно могу идти сама. Не стоит беспокоиться.

Левашёв закутал Анну получше в покрывало, велел прислуге найти её кашемировую накидку; Анна же была вынуждена опереться на его руку, чтобы, наконец, проследовать к карете. В присутствии мужа она не осмелилась говорить с князем Полоцким, опасаясь выдать себя, и лишь кивнула ему на прощание.

И никто не знал, когда же они снова встретятся.

* * *

Всю обратную дорогу Левашёв молчал и сидел, отвернув голову и пристально глядя в окошко кареты. Анна не обратила на это внимание: ей и без того было о чём подумать. Копыта лошадей звонко отстукивали по мостовой, мимо проплывал ночной Петербург, ещё не остывший после необыкновенно тёплого дня. Сейчас Анна чувствовала себя почти хорошо, если не считать лёгкого озноба; удивительно, что же это случилось с нею на приёме?

Около их двухэтажного особняка на Моховой, который в темноте вместо серого казался угольно-чёрным, карета остановилась, и Анна вышла, не дожидаясь, пока Левашёв предложит ей руку. Она пошла вперёд, сбросила покрывало и накидку в гардеробной, и, занятая своими мыслями, направилась в гостиную. Надо приказать подать чаю – сейчас ей всё равно не уснуть.

В большой гостиной топился камин, горели свечи: мачеха и Елена тоже не спали. Элен шила что-то из детских вещей, у Катерины Фёдоровны в руках было вязание. Анна рассеянно поздоровалась, присела в одно из бесчисленных мягких кресел, обитых тёмно-бордовым бархатом. Она поглядела на сестру и улыбнулась ей…

В этот миг в гостиную крупным шагом вошёл Левашёв. Не обращая внимания на Елену и тёщу, он подскочил к Анне, схватил её за руку и рывком выдернул из кресла. Елена ахнула, мачеха от неожиданности выронила спицу – та негромко тренькнула и отлетела под тяжёлый, дубовый стол.

– Что такое?..

– Вы стали слишком много позволять себе, сударыня! – тяжело дыша, проговорил Левашёв. – Мало того, что вы вечно пренебрегаете моими знаками внимания, манкируете своими обязанностями на светских вечерах… Вы теперь ещё и открыто портите мне репутацию, сводите на нет все мои усилия!

Анна в изумлении смотрела на Владимира.

– Что с вами?!

– А то, что мне начало докучать ваше поведение! Кто вас просил разыгрывать обморок на балу – или что вы там разыграли?! Вы это нарочно? Готовы на всё, лишь бы причинить мне неприятности?

Он схватил Анну за плечи и встряхнул так, что голова её откинулась назад.

– Владимир, что ты делаешь? Отпусти Анет, ей же больно… – голос Элен в защиту сестры прозвучал слабо, но она хотя бы попыталась. Мачеха же молчала, лишь сверкающими глазами следила за этой сценой.

– Оставь, Элен! Я был слишком мягок с твоей сестрицей! Но сегодня её дерзость перешла все границы! Она знала, как важен для меня этот приём, и нарочно притворилась, что ей дурно!

– Сударь, вы что, не слышали доктора Рихтера? У меня был приступ лихорадки…

– Плевать мне, что там плетёт этот доктор, прирученный ещё вашим папашей! – заорал Владимир. – Я же вижу, вам белый свет будет не мил, если не сделаете мне пакость! Довольно!

Он вцепился в руку Анны и потащил её за собой; она попыталась вырваться, однако это оказалось невозможно. Обычно такое спокойное лицо Левашёва исказилось яростью, и Анна впервые по-настоящему перепугалась.

– Что вам от меня нужно? – крикнула она. – Отпустите!

Но он не слушал и продолжал грубо волочить её по коридору, к лестнице… На первой же ступеньке Анна споткнулась и сильно ударилась коленом – но Левашёв даже не замедлил шага. Она судорожно отбивалась свободной рукой; Владимир выругался и схватил её в охапку, точно мешок с мукой.

– Как вы смеете! – хрипела Анна. Он сжимал её так, что стало тяжело дышать; в конце концов злость и страх придали ей силы – извернувшись, она наотмашь ударила Левашёва по лицу. От неожиданности он разжал руки; Анна оказалась на полу.

Даже не чувствуя боли от падения, она вскочила и бросилась по коридору к своим комнатам – там она сможет запереться на ключ…

Позади, на лестнице, легко прозвучали торопливые шаги.

– Владимир, остановись, ради Бога! – Елена налетела на Левашёва и обхватила его руками. – Перестань, это недостойно тебя!

– Прекрати, Элен! Я имею права проучить, наконец, твою зазнавшуюся сестрицу!

– Не смей! Владимир, ты добрый, умный человек, тебя все любят и уважают! Да, теперь ты расстроен, но завтра одумаешься и поймёшь…

– Отпусти меня!

Однако Елена продолжала стоять, прильнув к нему всем телом и преграждая путь к комнате Анны.

– Пусти, Элен!

– Куда? Зачем? Что ты хочешь сделать?!

Левашёв заскрипел зубами, бормоча проклятия, затем стал высвобождаться из её объятий, но как-то вяло, уже без прежнего бешенства. Правда, он сильно пнул деревянные резные лестничные перила, однако дальше этого не пошёл; Елена же аккуратно поправила щегольской сюртук на своём возлюбленном, пригладила ему волосы.

– Благодарю, – хмуро буркнул Владимир. – Надеюсь, я не сделал тебе больно?

– Со мной всё в порядке, милый. А вот тебе следовало бы выпить немного fine champagne, чтобы успокоиться. А потом ты расскажешь, что тебя так расстроило…

Шаги начали удаляться. Анна ещё раз проверила, хорошо ли заперта дверь, и без сил рухнула на постель.

Глава 11

На следующее утро Владимир Левашёв проснулся с крайне мерзким ощущением. Вчера он одержал победу, сумев понравиться всемогущей графине Нессельроде, затем… Затем была Софья Нарышкина – самое чудесное чудо, случившееся в его жизни за последнее время. А вот потом что-то якобы произошло с Анной, и все удачи того вечера обернулись химерой! Из-за этого он не окончил разговор с графиней, а Софья Дмитриевна, верно, сегодня о нём уже не вспомнит.

Проклятая Анна с её проклятым обмороком! Впрочем, с утра он уже не так был уверен, что она действовала именно ему назло; однако Анна раздражала его с каждым днём всё больше и больше. Он устал всё время опасаться каких-нибудь её выходок, что могли бы повредить его репутации. Договориться с ней по-доброму не получалось, от её презрительного тона и подчёркнутого пренебрежения он холодел от ярости и боялся не сдержаться на людях… Ну что ей стоило хотя бы при посторонних быть с ним более милой, не давать никому поводов думать о неладах между супругами Левашёвыми! Нет, с Анной ему никогда не добиться тех высот, которых он хотел бы достичь!

Впоследствии Владимир даже удивлялся, насколько ясно и спокойно смог изложить сам себе эту мысль: от Анны надо избавляться! С ней живёшь будто на пороховой бочке, никогда нельзя на неё положиться, она ни во что не ставит его, постоянно оскорбляет и унижает! Почему он должен всё это терпеть?!

Однако – стоп! Спешить в таком деле не нужно. На миг его воображение нарисовало соблазнительную картину вдовства, вследствие чего он станет свободен от Анны, богат и… Владимир прикрыл глаза: перед мысленным взором снова возникла юная прелестная Софья Нарышкина, незаконная дочь императора Александра – и те возможности, которые он получил бы благодаря союзу с ней. Как она смотрела на него вчера! В самом деле, чем чёрт не шутит – отчего бы и не попытаться?!

Он стремительно соскочил с постели; рядом спала Елена, уткнувшись в подушку. Вчера они так и уснули вместе в её спальне, куда она увела его после того неожиданного приступа бешенства. Сейчас Левашёв вспоминал свою вспышку с некоторым стыдом, и не перед Анной, разумеется, а перед самим собой. Ведь он всегда так гордился своей выдержкой и актёрскими способностями! Однако если бы не Элен…

Да, что касалось Элен. Вот ещё загвоздка: если умрёт Анна, конечно же, Элен будет ожидать, что они с Владимиром будут всегда вместе, и он не возьмёт новой жены. Однако – она ему родственница, по закону стать мужем и женой они в любом случае не смогут! И что бы Элен ни думала, он не обязан вдоветь по гроб жизни! Впрочем, этот вопрос его не слишком волновал: Владимир был уверен, что с Еленой он как-нибудь справится; можно даже и не прерывать их отношений, буде она так пожелает. В конце концов, она всегда на его стороне.

* * *

Владимир спустился в столовую. Он не особенно любил эту комнату: здесь раньше было полутемно и мрачно, его непутёвый папаша чаще всего пьянствовал тут и играл в карты, часто на огромные суммы… Отсюда до Левашёва-младшего всё его детство доносились ругательства, звон разбивающейся посуды, то хохот, то выкрики и звуки ударов… Маменька же в это время запиралась наверху в своих покоях, не желая лицезреть пьяный разгул супруга – а вот Владимир, до которого родителям зачастую не было дела, дрожал от страха, представляя, как гости отца подожгут спьяну дом, прибьют папашу в драке, или же кто-нибудь из его собутыльников ворвётся к нему, Владимиру, в комнату… Всё детство он жил в этом страхе, а когда стал подростком – умирал от стыда, опасаясь, что товарищи по учёбе узнают о поведении Левашёва-старшего.

Сейчас вся столовая была переделана: ныне здесь преобладали белые и бежевые тона, вместо прежней громоздкой мебели тёмного дуба он заказал новую, из драгоценного розового дерева.

Левашёв присел за стол, покрытый ослепительно-белой скатертью; Марфа, горничная Елены, что прислуживала ещё в доме папаши Калитина, подала графу кофе с печеньем. Левашёв торопился: ему хотелось пораньше нанести визит графине Нессельроде, извиниться за внезапный вчерашний отъезд и, если получится – хотя сейчас он не осмеливался признаться в этом даже себе – осторожно расспросить про мать и дочь Нарышкиных. Чета Нессельроде близка к императору, и графиня должна что-нибудь знать о царской фаворитке.

Он уже допивал кофе, когда в столовой появилась Катерина Фёдоровна в своём строгом вдовьем одеянии. Она сухо приказала Марфе выйти и уселась напротив Левашёва.

– Доброе утро, граф.

– Приветствую, Катерина Фёдоровна. Виноват, не смогу составить вам компанию за завтраком: вынужден отбыть по делам.

Однако тёща насмешливо улыбнулась.

– Присядьте пока, Владимир Андреевич. Сейчас только мы и можем поговорить наедине: Элен занимается детьми, а Анет, как вы понимаете, не выйдет из своих комнат, пока вы дома – после того, что произошло вчера.

– М-да… Вероятно, вы правы, – пробурчал Левашёв, едва удерживаясь, чтобы не выскочить из-за стола.

Что это Катерина Фёдоровна решила вдруг секретничать? Уж не готовится ли Элен преподнести ему новый сюрприз? Подумав об этом, Левашёв скривился, будто хлебнул кислого.

Но следующие слова тёщи безмерно его удивили – Владимир начисто забыл, что спешит к графине Нессельроде. Выпрямившись на стуле и положив руки на стол, Катерина Фёдоровна произнесла чётко и уверенно:

– По вашему вчерашнему поведению я догадалась, что жизнь с Анной становится для вас невыносима. Однако же моя дочь любит вас до безумия, а мне не хотелось бы, чтобы отец моих внуков был осуждён на каторгу за убийство жены. Так что, Владимир Андреевич, во-первых, я советую вам быть осторожнее и не позволять себе таких вспышек. А во-вторых – стоит подумать, как вам лучше избавиться от супруги, чтобы ни вы, ни моя дочь, ни ваши дети не пострадали.

Хотя слова Катерины Фёдоровны изумили Левашёва, он постарался, чтобы на лице его ничего не отразилось. Он, разумеется, давно заметил неприязнь между мачехой и падчерицей, но полагал, что это обычная ситуация. Внешне обе придерживались приличий и до открытых ссор никогда не доводили. Однако… предложить ему убить Анну?! Неужели мачеха ненавидит её столь сильно?

– Я, признаться, совсем не понял, что вы имеете в виду, – осторожно начал Владимир. – Наши отношения с Анной Алексеевной, и правда, далеки от идиллии, но я никогда…

Однако Катерина Фёдоровна нетерпеливо и грубо перебила его речь:

– О, ради Бога, граф, не притворяйтесь и не мямлите! Думаете, я ничего не вижу? Да вы бы удавили Анну собственными руками, если бы думали, что не понесёте никакого наказания!

Она иронически усмехнулась.

– Не смущайтесь, Владимир Андреевич, в мыслях все мы смелее, чем в поступках: такова природа человеческая.

Голова у Владимира пошла кругом: оказывается, не он один задумал такое дело! Хорошо это или плохо? Можно ли положиться на Катерину Фёдоровну? А если, не дай Бог, прислуга услышит их разговор и выдаст? А вдруг они с тёщей попытаются осуществить это намерение и попадутся?! Не лучше ли раз и навсегда запретить ей говорить в этих стенах подобные вещи?

А вслух он сказал:

– Ну, раз вы приказываете мне не мямлить… Отчего вы именно сейчас заговорили об этом? Из-за вчерашнего происшествия?

Катерина Фёдоровна поколебалась мгновение.

– Да. И ещё потому, что не могу больше видеть, как страдает моя дочь. И я тоже страдала из-за пренебрежения моего супруга. Правда, Елене повезло ещё меньше, чем мне: я хотя бы стала законной женой Алексею Петровичу, и мои права не были ущемлены.

Левашёв поморщился: он уже не раз слыхал от Елены рассказы о том, что отец не любил её мать так, как любил покойную княжну – эта история успела ему изрядно наскучить.

– Но, Катерина Фёдоровна, вы же понимаете, что я при всём желании не смогу вступить с Элен в законный брак, даже если… Если вдруг овдовею.

– Ну и что же? – тёща улыбнулась одними губами. – Достаточно будет, если Элен будет спокойна и счастлива рядом с вами. Окружающие поймут, если вы останетесь безутешным вдовцом и посвятите себя детям – а ваша свояченица, то есть Элен, поможет вам их воспитывать.

– М-да… Это Элен так решила?

– Да вы о чём? – воскликнула Катерина Фёдоровна. – Она понятия не имеет о нашем разговоре, и я запрещаю вам даже заикаться при ней на эту тему! Елена и слышать не захочет, она любит Анет, несмотря ни на что!

Владимир взглянул на часы: времени оставалось совсем немного.

– Раз уж мы заговорили так откровенно, Катерина Фёдоровна, то извольте довести свою мысль до конца. Что именно вы предлагаете?

– Я думала об этом, – прозвучал решительный ответ. – И отмела несколько вариантов. Мы с вами ни за что не сможем осуществить это собственноручно: Анна подозрительна и ненавидит нас обоих. Она не станет ничего есть или пить из моих рук; разыграть же приступ нежности и увезти её куда-нибудь в романтическое путешествие у вас тоже не получится, хотя это было бы наиболее удобно…

Левашёв слушал и всё более ужасался. Катерина Фёдоровна всегда казалась ему тихой, незаметной мышкой, полностью зависящей от мнения окружающих. И вдруг – такое!

– Поэтому, – продолжала она, – самое безопасное, что тут можно сделать: несчастный случай. На охоте, во время масленичных катаний, на конной или лодочной прогулке… Так, чтобы были свидетели. В крайней ситуации останется инсценировать попытку ограбления. Или пожар…

– Я не позволю вам жечь мой дом ради того, чтобы избавиться от падчерицы! – возмутился Левашёв. – Вы что, с ума сошли?

Катерина Фёдоровна вновь презрительно усмехнулась.

– И правда, я позабыла про вашу скупость! Полагаю, имение в Стрельне вам не так дорого, как этот дом?

Владимира передёрнуло: каковы бы ни были его желания, звучало всё это весьма мерзко.

– Вы предлагаете просто ужасные вещи, – сказал он. – Не лучше ли воспользоваться каким-нибудь зельем? Не обязательно вам собственноручно подносить его Анне. Если Люба или Марфа подадут ей…

Ответом ему была улыбка тёщи, похожая на оскал гиены.

– Наверное, если бы средство было верным и безопасным, я прибегла бы к нему. Но как найти то, что не имеет вкуса, запаха, цвета, подействует наверняка и не вызовет подозрений у доктора?

– Это и вся причина? – спросил граф. – Вы могли бы разузнать у каких-нибудь травниц, знахарок…

– Я? – Катерина Фёдоровна помолчала, глядя ему в глаза. – Простите за откровенность, но мне нет резона всё делать самой, позволив вам остаться чистеньким. Я достаточно изучила ваш характер, Владимир Андреевич; мне надо иметь гарантии, что, если я помогу вам устранить Анну, вы, в свою очередь, не обидите мою дочь. Иначе вы просто воспользуетесь ситуацией в своих интересах. И боюсь, моя Элен занимает в них далеко не первое место!

Неужели эта бледная моль собирается его шантажировать?

– И каких же вы хотите гарантий? – медленно проговорил Владимир.

– Очень просто: мы осуществим это вместе. Вы будете зависеть от меня, я – от вас. И никакого обмана. Мне совершенно нет нужды добиваться вашей гибели, граф, но, если Элен будет страдать, не сомневайтесь – я это сделаю! Не сверкайте глазами, вам нечем меня напугать!

Проклятая ведьма решила, что он будет плясать под её дудку? Левашёв стиснул зубы, пытаясь побороть ярость.

– Отчего вы решили, что я не могу выдать вас прямо сейчас, Катерина Фёдоровна? Если я расскажу, что вы предлагали мне уничтожить Анет…

– А вам незачем делать такую глупость! – невозмутимо заявила тёща. – Это вызовет скандал вокруг вашей драгоценной фамилии, пострадает ваша репутация. И вы на всю жизнь будете обречены оставаться мужем моей ненаглядной падчерицы. Кто ещё, кроме меня, решится вам помогать?

Здесь она права, понял Левашёв. Помимо воли, он едва ли не восхитился предусмотрительностью и коварством Катерины Фёдоровны. Однако сейчас не время отступать: если она предлагает свою помощь, ею надо воспользоваться и избавиться от Анны – это первый шаг. А вот когда он станет вдовцом, авось, найдёт способ заткнуть рот и тёще. Владимир догадывался, что это будет нелегко, ибо Катерину Фёдоровну не запугать и не подкупить – но сейчас им слишком овладело искушение. Он будет свободен, богат, сможет заручиться поддержкой влиятельных людей! Кроме того, он понимал, что Катерине Фёдоровне непросто будет решиться отправить на каторгу отца собственных внуков и этим навсегда разбить сердце Элен. Пусть она сейчас говорит, что хочет, пусть думает, что он её боится; когда дойдёт до дела, всё это будет выглядеть по-другому.

– Хорошо; надеюсь, мы друг друга поняли. Мне надо ещё поразмыслить над тем, что вы сказали, Катерина Фёдоровна. В самом скором времени я дам вам окончательный ответ – а теперь прошу меня простить.

Она понимающе кивнула и принялась звонить в колокольчик; Владимир же поспешил, наконец, покинуть столовую.

* * *

Осень, казалось, вчера снова уступившая место лету, вернулась, накопив силы за короткий тёплый день. С самого утра шёл дождь, да не просто дождь, а настоящий петербургский ливень с тяжёлым, тёмным небом и ледяным ветром, который швырял струи воды в окна, двери, лица прохожих. Моховая улица была залита; фасады её домов совсем потемнели и казались хмурыми и раздражёнными.

Анна наблюдала в окно, как Владимир выходил из дома, как садился в поданный ему экипаж. Слава Богу, уехал, наконец! Она зябко поёжилась и накинула на плечи шаль. Не то чтобы она панически боялась выходить из своих покоев после вчерашнего – но ей было настолько гадко видеть лицо Левашёва, что и за все сокровища мира она не согласилась бы позавтракать сегодня с ним за одним столом. Впрочем, их совместные завтраки и без того были весьма редки.

Интересно, что бы сделал Владимир с нею вчера, если бы Елена не вмешалась? Избил бы её? Связал? Запер на ключ? Хотя, какая теперь разница; главное, она поняла, что граф Левашёв способен на грубость и насилие. Вот только что ей делать с этим знанием, Анна и понятия не имела. Не носить же за корсажем кинжал, подобно героине какого-нибудь приключенческого романа!

Сегодня она чувствовала себя лучше, чем вчера – то лихорадочное состояние, бывшее с ней на балу, лишь иногда напоминало о себе в виде лёгонького озноба. Снова пришло на память предостерегающее видение: мачеха, которая ласково улыбается и подаёт ей какое-то зелье…

Анна не выдержала и позвонила горничной; когда появилась Люба, ей было велено подать завтрак сюда, в спальню, и сказать всем домашним, что она, Анна, скверно себя чувствует и никого не желает видеть, за исключением доктора Рихтера.

– И ещё, Люба, – твёрдо добавила Анна, – если Катерина Фёдоровна сама пожелает что-нибудь приготовить для меня, что бы то ни было – ты непременно меня предупредишь! Слышишь? Даже если это будет обычный чай!

Любаша слегка удивилась.

– Ведь она, как сюда перебралась, почитай, и в кухню-то ни разу носа не казала. Сегодня вот что-то вдруг решила позавтракать вместе с графом, а потом к Елене Алексеевне пошла…

– Да не желаю я слышать, чем она там занимается, – с досадой перебила Анна. – Просто: не хочу ничего есть или пить из её рук!

– Хорошо, как изволите, барышня. Да я вам всегда сама и кофей, и чай подаю, а Катерина-то Фёдоровна к ним и не притрагивается…

Люба удалилась на кухню; Анна же устало вздохнула. Сколько можно жить, как будто в осаде? Опасаться козней мачехи, ярости мужа, неприязни Елены! Да, вчера Элен вступилась за неё, но Анна понимала, что сестра защищала не её лично – она пыталась не допустить своего драгоценного Владимира совершить нехороший поступок. И беспокоилась исключительно о нём.

Анна вышла в будуар, что являлся одновременно и её рабочим кабинетом: здесь были нежно-голубые обои, стояло трюмо из розового дерева, несколько мольбертов, стулья и пуфы расставлены в беспорядке, а камин загораживал экран, собственноручно расписанный хозяйкой. На трюмо лежали альбомы с набросками и этюдами. Стены Анна тоже украсила по своему вкусу: она задрапировала их разноцветными тканями, что придало будуару сходство с восточным шатром. И всего лишь одна картина получила право красоваться посреди этого великолепия: портрет её маменьки, Алтын Азаматовны. Никаких других изображений видеть у себя в будуаре Анна не хотела.

Но сейчас она не смотрела на портрет – и без того помнила его до малейшей чёрточки. Анна уже привыкла и не удивлялась, когда её рукою будто бы начинал водить кто-то другой – и она рисовала, сама не зная, кого, и не ведая, откуда эти сюжеты взялись у неё в голове.

Весна, солнце, цветущие луга, сочно-зелёная трава, венки из сияющих одуванчиков. Несколько парней и девушек идут вместе и поют, они молоды и счастливы… Или нет? Вот одна из девушек с огненно-рыжей косой, высокая, красивая – вернее, была бы красивой, если бы её лицо не искажали ревность и злость – сверлит взглядом идущую впереди парочку. Там светловолосый, сероглазый паренёк в опрятной рубахе протягивает букетик полевых цветов своей спутнице, да так, будто дарит ей собственное сердце… Та же застенчиво поглядывает на юношу; у неё пышные густые чёрные волосы, но Анна не видит её лица и не знает, каким оно может быть. Вероятно, она красавица – иначе паренёк не смотрел бы так восхищённо, а подруга – столь завистливо…

Дверь за спиной отворилась; Анна едва не вскрикнула от неожиданности.

– Ну, что тебе? – бросила она Любе. – Я же сказала, чтобы никого, кроме доктора Рихтера…

– Да то-то и оно, барышня, что как раз доктор и изволили пожаловать. А с ним ещё какой-то господин – очень о вашем здоровье беспокоился да сказал, мол, вещицу какую-то на балу позабыли. Изволите принять?

– Какой господин? – удивилась Анна, не отрываясь от картины.

– Важный господин, доктор его князем называл, а имя, барышня, хоть убей, не припомню – длинное, сложное.

Ноги у Анны едва не подкосились.

– Проводи их в гостиную, скажи Марфе подать кофею – а сама поскорее возвращайся и помоги мне одеться.

* * *

Облачившись с помощью Любы в скромное домашнее платье и аккуратно заколов косы на затылке, Анна уже направилась было к лестнице, но тут же остановилась. Ведь этот визит – хороший способ убедить князя Полоцкого, что её вчерашние странные слова про детей – всего лишь следствие болезни. Надо дать ему своими глазами увидеть её в роли нормальной, заботливой матери и хозяйки.

Анна зашла в детскую – там находилась близнецы вместе со своей иностранной няней Эрной. Хорошо, что им пока не пора было укладываться на дневной сон. Анна взяла на руки крошечную племянницу Лилечку – с девочкой у неё как-то сразу установились близкие и доверительные отношения, та весьма охотно общалась с ней. А вот второй малыш, Александр, Анну отчего-то не жаловал; впрочем, Елена обожала мальчика и почти всегда занималась им сама.