Текст книги "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй"

– Скажи, брат, кто будет нынче на пиру? – спросил Ин Боцзюэ.

– Будут их превосходительства Лю и Сюэ, главнокомандующий почтенный Чжоу, военный комендант Цзин Наньцзян, мой коллега судебный надзиратель Ся, командующий ополчением полководец Чжан, тысяцкий Фань, шурины У Старший и У Второй. Сосед Цяо сообщил, что не придет. Так что всего несколько человек с вами вместе.

Прибыли шурины У Старший и У Второй. Поклонившись присутствующим, они сели за стол, на котором вскоре появилось вино и закуски.

После угощения Ин Боцзюэ обратился к Симэню:

– Не сможем ли мы, брат, полюбоваться твоим сыном, которому исполнился ровно месяц?

– Его и гостьи очень хотели поглядеть, – отвечал Симэнь, – но жена просила не выносить – простудить боялась, а кормилица уверяла, что ничего с ним не случится. Тогда кормилица завернула его в одеяльце, принесла в комнату жены и всем показывала.

– Тогда и моя жена удостоилась любезного приглашения, – сказал Ин Боцзюэ, – хотела прийти, да, как на грех, у нее открылся давний недуг. С постели никак не могла подняться. Так она огорчалась! Прошу тебя, батюшка, пока гости не пришли, поговори с хозяюшкой, попроси вынести младенца. Уж сделай нам такое одолжение!

Симэнь велел передать в дальние покои, чтобы как следует завернули ребенка да не испугали.

– Скажи матушке, – наказывал он, – дядя У Старший и дядя У Второй, мол, пришли, а дядя Ин и дядя Се пожелали видеть младенца.

Юэнян велела кормилице Жуи как следует завернуть Гуаньгэ в красное шелковое одеяльце и донести до крытой галереи. Потом Дайань взял у нее ребенка. Гости внимательно разглядывали Гуаньгэ, одетого в ярко-красную атласную с начесом распашонку. У него было белое личико, алые губы и выглядел он вполне здоровым. Восхищенные гости на все лады расхваливали младенца. Боцзюэ и Сида достали из рукавов по узорчатому атласному нагрудничку с миниатюрной серебряной подвеской. Ин Боцзюэ протянул еще моток разноцветных ниток с нанизанными на нем деньгами долголетия[463]463
  Моток ниток как и монеты с выбитым на них знаком долголетия «шоу» символизировали долгую жизнь и удачу.


[Закрыть] – жалким десятком медяков – и велел Дайаню получше укрыть ребенка, чтобы не напугать невзначай.

– Что за осанка! И с каким достоинством держится, а! – восклицал Боцзюэ. – Носить ему шелковую шапку чиновника, право, носить! На роду написано.

Обрадованный похвалами Симэнь поклонился в знак благодарности за благие подарки.

– К чему эти благодарности, брат? – остановил его Боцзюэ. – Это мы в спешке захватили скромные знаки внимания.

Тем временем объявили о прибытии их превосходительств Лю и Сюэ. Симэнь поспешно накинул на себя халат и бросился к парадным воротам. Именитые гости ожидали в паланкинах, каждый из которых несли по четверо носильщиков. Оба они были одеты в расшитые драконами халаты.[464]464
  При династии Мин на одежде сановников вышивались такие большие драконы, что голова и части тела дракона умещались на груди, а хвост оказывался уже сзади, на спине. Переходя через плечо, дракон как бы охватывал шею человека, подобно огромному змею.


[Закрыть] Их сопровождал целый отряд стражников, над головами которых поблескивали украшенные кистями пики. Окриками они разгоняли зевак и очищали дорогу.

Немного погодя прибыли столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин, судебный надзиратель Ся и другие военные чины. Их сопровождала охрана с дубинками. Над головами у них колыхались большие опахала. Воины криками отгоняли зевак. За ними тянулась свита провожатых. Когда они приблизились к воротам, их окружила целая толпа одетых в черное адъютантов. Во дворе гремели барабаны, звучали флейты и свирели.

Когда все вошли в приемную залу, перед бывшими дворцовыми смотрителями Лю и Сюэ предстали двенадцать столов. Помещение было отделано бархатом и парчой, в золотых вазах красовались цветы. На полу лежали пестрые парчовые ковры.

Симэнь поднял кубок и пригласил гостей занять свои места.

– Здесь присутствуют более почтенные господа, – говорили Лю и Сюэ, отказываясь сесть первыми.

– Достопочтеннейшие и добродетельнейшие господа придворные смотрители! – обратился к ним столичный воевода Чжоу. – Как говорится, кого при дворе чтут, того и князьям предпочтут.[465]465
  Речь идет о евнухах. В XV–XVI вв. в Китае придворные евнухи нередко прибирали к рукам власть в стране, становились полновластными временщиками и вместе со своими приверженцами, часто также из евнухов, вершили судьбы страны. Передовые ученые того времени подавали императору бесчисленные петиции, призывая его отстранить евнухов от власти. И в 1567 г. евнухи были удалены с высших государственных постов, а на их место были назначены конфуцианские ученые. Впоследствии, однако, не раз евнухи вновь оказывались у власти.


[Закрыть] Милости просим, ваши превосходительства, занять почетные места! Это так естественно, что даже не может быть никаких сомнений.

После недолгих уговоров Сюэ заявил:

– Если господа так настаивают, брат Лю, я не могу больше ставить хозяина в затруднительное положение. Давай сядем!

Присутствующие низко поклонились и вздохнули облегченно. Смотритель Лю занял возвышенное место слева, а смотритель Сюэ – справа. Оба разложили на коленях салфетки, позади них встали слуги с опахалами. За ними расселись и остальные. Рядом сидел столичный воевода Чжоу, далее – военный комендант Цзин и остальные гости.

Со двора доносились звуки свирели, грянула музыка. Славный в тот день был пир.

Только поглядите:

 
Редкие блюда!
Диковинные яства!
Фрукты – о, чудо!
Несметные богатства!
 

После того как вино пять раз обошло гостей и трижды подавали супы, повар объявил о предстоящем блюде – жареном гусе, и придворный смотритель Лю наградил его пятью цянями серебра.

Появился актер-распорядитель и, опустившись на колени, развернул перед гостями красный свиток, на котором было начертано:

«Следующий номер – сценка-фарс».

Вышел актер-слуга.[466]466
  Актеры имели разные амплуа, различавшиеся, в частности, гримом и одеждой. В тексте говорится об амплуа вайбань – буквально: внешнее одеяние – мелкие служащие, Понятие «вай» означало второстепенную мужскую или женскую роль.


[Закрыть]

Актер:

 
Коль справедливы на земле законы,
Сияет Небо удовлетворенно.
Чиновники ведут себя достойно –
Не бедствует народ, живет спокойно.
Коль жены здравомыслие являют,
Тогда и горя их мужья не знают.
Чем дети благонравней и послушней,
Тем их отцы щедрее и радушней.
 

Я не кто-нибудь. Я – посыльный.[467]467
  В китайском традиционном театра актер, впервые появлявшийся на сцене, в своем вступлении объяснял зрителям, кто он, чем занимается, какое место в обществе занимает и т. д.


[Закрыть] в высоком присутственном месте. Под моим началом полно плутов-болванов. Вчера купил я на рынке ширму со стихами «Беседка Тэнского князя». Стал везде расспрашивать и разузнавать. Написал их, говорят, танский отрок, всего в три чи ростом, Ван Бо на императорском экзамене[468]468
  Отрок ростов в три чи – по преданиям поэт Ван Бо (648–675) сочинил свои знаменитые стихи «Беседка Тэнского князя» в возрасте четырнадцати лет. В эти юные годы он сдал тронные экзамены и получил самую высшую ученую степень – цзиньши, то есть стал знаменит. В предисловии к «Беседке Тэнского князя» говорится: «Непрочная судбьба была у Ван Бо, всего в три чи». Существуют различные толкования этого места. По всей вероятности речь идет не о его росте (три чи – около метра), а о коротком сроке его жизни – менее трех десятков лет. На этой двусмысленности и построена комическая сценка.


[Закрыть] Только, сказывают, кисть опустит, и готово сочинение – большой учености человек. Одно слово – талант. Вот и попрошу-ка я подручного, пусть отыщет его да ко мне приведет. Надо же с таким человеком повидаться, а? Эй, подручный!

Подручный:

На каждый хозяина зов отвечу сто раз «готов». Что изволите приказать, господин посыльный?

Посыльный:

Прочел я вчера на ширме «Беседка Тэнского князя». Уж больно стихи хороши. Слыхал, будто написал их на императорском экзамене Ван Бо – танский отрок, ростом в три чи, не больше. Так вот, даю тебе мерку. Ступай приведи его ко мне, да поторапливайся! Приведешь – цянь в награду получишь, не приведешь – пощады не жди! Двадцать палок всыплю!

Подручный:

Есть, ваше благородие! (Уходит). Ну и остолоп этот посыльный! Ван Бо при Танах жил. Почитай, тыщу лет с гаком назад. Где ж это я его разыскивать-то буду?! Ну да ладно! Пойду к монастырю. Вот там, вдали, идет ученейший кандидат-сюцай. Придется к нему обратиться. Не вы, господин учитель, тот самый академик Ван Бо, трех чи ростом, который написал «Беседка Тэнского князя»?

Сюцай:

(смеется, в сторону). Академик Ван Бо жил при династии Тан. Откуда ж ему теперь взяться?! А не разыграть мне его? (говорит, обращаясь к подручному): Да, я и есть тот самый Ван Бо. Я и написал про Беседку Тэнского князя. Вот послушай, я почитаю:

 
Наньчаном звали округ в старину,
Теперь Хунду – его столица.
Повозка и Крыло – из звезд граница.
Отсюда светоносный луч стрельнул
В созвездия Коровы и Ковша.[469]469
  Наньчан – город и округ в современной провинции Цзянси на юго-востоке Китая. Согласно древнейшим представлениям китайцев, география и административнотерриториальное деление страны координируется с космографическим делением неба на 4 дворца, 9 небосводов и 28 зодиакальных секторов («станций»), включающих в себя одноименные созвездия. Созвездие Крыло (И) – шестое из семи в южном квадранте неба, символизируемом Красной птицей, соответствуют звездам Чаши и Гидры. Созвездие Повозка (или Колесница – Чжэнь) – последнее из 28 и седьмое в южном квадранте, соответствует звездам Ворона. В гл. XXV «Исторических записок» Сыма Цяня (II–I вв. до.н. э.) сказано: «
  Чжэнь говорит о том, что вся существующая тьма вещей становится пышнее и обильнее …
  И говорит о том, что вся тьма существ обретает перья и крылья». Ковш (Доу) – первое из семи созвездий северного квадранта, символизируемого Черной черепахой, соответствует звездам Стрельца. Корова (или Бык – Ню) – девятое из 28 созвездий и второе в северном квадранте, соответствующее звездам Козерога.


[Закрыть]
Здесь люди-удальцы, земля здесь хороша –
У Чэня на полу Сюй Жу.[470]470
  Сюй Жу (Сюй Чжи) – исторический персонаж периода Восточной династии Хань (I–III вв.), биография которого описана в «Истории Поздней Хань» («Хоу Хань шу»), образец соблюдения правил этикета и норм ритуала (ли). Когда его принимал правитель области Чэнь Фань, ему пришлось ночевать на специально сооруженной плетеной лежанке, то есть в неприемлемых условиях, которые он благопристойно снес. История Сюй Жу – распространенный сюжет китайской литературы, который встречается, в частности, у более знаменитого, чем Ван Бо, танского поэта Ду Фу (712–770 гг.).


[Закрыть] уснул[471]471
  Незадачливый сюцай, продекламировав четыре (в переводе – пять) первых строки поэмы, опускает несколько последующих и берет две из середины.


[Закрыть]
 

Подручный:

Начальник дал мне вот эту мерку. Ростом, говорит, чтобы не выше трех чи. Если хоть на палец выше, не приглашать. А ты вон какой! Разве ты подойдешь?

Сюцай:

Не беда! Все достигается деяниями человеческими. Вон, посмотри-ка, еще один Ван Бо идет. (Сюцай прикидывается карликом и продолжает): Ну-ка, примерь! (Еще больше горбится.)

Подручный (смеется):

Как раз подошел!

Сюцай:

Только помни одно условие: для твоего начальника, стало быть, главное – мерка.

Подручный и сюцай идут вместе. Приблизились к дверям, за которыми сидит посыльный.

Подручный (наказывает сюцаю):

Обожди у дверей.

Сюцай:

Значит, самое главное – мерка. Иди доложи начальнику. Я обожду.

Посыльный:

Академика Ван Бо привел?

Подручный:

Так точно! Ждет у дверей.

Посыльный:

Послушай! Прием устроим у средней залы, среди кустов и сосен. Приготовь чаю, мяса и закусок! (Замечает вошедшего.) А вот и сам академик Ван Бо. Увидеться с прославленным человеком – значит насладиться счастьем в трех жизнях.[472]472
  Имеются в виду три времени: прошлое, настояшее и будущее.


[Закрыть] (Кланяется.)

Сюцай (в замешательстве):

Где мерка?

Посыльный (продолжает приветственную речь):

С древних времен и поныне столь редки подобные встречи. Одно дело – слышать о человеке, другое – его видеть. И вот сегодня мне посчастливилось лицезреть вас, и это превосходит все, что я о вас слыхал, бью вам челом. (Снова отвешивает поклон.)

Сюцай (в замешательстве):

Где же мерка?

Подручный прячется.

Посыльный:

Знаю, необъятны ваши познания и огромна ваша память. Драконы и змеи рождаются под вашей кистью. Вы – истинный талант! И ваш покорный слуга преклоняется перед талантом. Я жажду общения с вами, как алчущий мечтает об утоляющем напитке, как в жару молят о прохладе.

Сюцай (выпаливает, не в силах стоять в согбенном состоянии):

Как здоровье вашего батюшки и вашей матушки? Как себя чувствуют старшие и младшие сестры? Все живы и здоровы?

Посыльный:

Все здоровы и чувствуют себя отлично.

Сюцай:

Ах ты, сучий сын, мать твою! Раз у тебя все – от мала до велика —чувствуют себя отлично, так дай и мне распрямить спину.

Да,

 
Груз на бедрах весит перламутровый,
Тяжкой яшмою руки опутаны…
Голова после праздника мутная,
Шум в ушах, не смолкающий сутками…
 

Гости за столом рассмеялись. Особенно понравился фарс гаремному смотрителю Сюэ. Он позвал лицедеев и наградил их ляном серебра. Они поклонились, благодарные за внимание.

Появились певцы Ли Мин и У Хуэй с инструментами. Один – с цитрой, другой – с лютней. Столичный воевода Чжоу поднял руку и обратился к бывшим придворным Лю и Сюэ:

– Ваши превосходительства! Просим заказать песню!

– Будьте добры, заказывайте, господа, первыми! – ответил Лю.

– Не скромничайте, ваше превосходительство! – упрашивал воевода Чжоу. – Ваше первое слово!

– Спойте «Грущу, как жизнь плывущая во сне проходит»,[473]473
  Жизнь плывущая – популярный буддийский образ эфемерной суетной жизни, постоянно меняющейся и неуловимой, как воды реки.


[Закрыть] – обращаясь к певцам, сказал смотритель Лю.

– Ваше превосходительство! – поднялся Чжоу. – Это романс печальный, об уходе из мира, а мы отмечаем счастливые дни в жизни почтенного господина Симэня. В день рождения такие не поются.

– А вы знаете арию «Хоть я и не сановник в пурпуре, а правлю красавицами из шести дворцов»? – спросил у певцов Лю.

– Это из драмы «Чэнь Линь с коробкой помады и белил»,[474]474
  «Чэнь Линь с коробом помады и белил» – название пьесы, созданной в XIII–XIV вв. В ней рассказывается о сунском государе Чжэнь-цзуне, который правил с 997 по 1021 г., и двух его наложницах: Ли и Лю. Когда у красавицы Ли должен был родиться ребенок, хитрая и коварная Лю подкупила повитуху и велела ей подменить младенца ободранной дохлой кошкой. Новорожденного же велено было немедля утопить. Но служанка, которой было поручено избавиться от младенца, пожалела его и, встретив верного сановника государя евнуха Чэнь Линя, рассказала ему о хитром замысле Лю. Чэнь Линь взялся вынести младенца из дворца в коробе с помадой и белилами. Так был спасен наследник. Сюжет этот впоследствии был обработан и Ши Юй-кунем в романе «Трое храбрых, пятеро справедливых» (М., «Художественная литература», 1974). Совершенно очевидно, что история с подменой наследника дохлой кошкой мало подходила для исполнения по случаю рождения сына Симэнь Цина. Вместе с тем эта драма упомянута здесь не случайно. Дальнейшие события в романе: нелюбовь коварной Цзиньлянь к Пинъэр и ее сыну, план Цзиньлянь – дрессировка кота с тем, чтобы он напугал насмерть ребенка, – явно перекликаются с сюжетом драмы о Чэнь Лине, хотя в «Цзинь, Пин, Мэй» все кончается трагически.


[Закрыть] – заметил Чжоу, – а мы собрались сюда поздравить хозяина. Нет, такая ария не подойдет.

– Давайте я закажу. Позовите-ка мне певцов, – заявил Сюэ. – Помните романс на мотив «Ликуют небеса»? Вот этот: «Подумай, самое тяжкое в жизни – разлука»?

– Ваше превосходительство, – громко рассмеялся надзиратель Ся, – вы предлагаете песнь о расставании. Тем более сегодня не подходит.

– Мы, придворные, – сказал Сюэ, – знаем одно – как угодить Его Величеству. Неведома нам прелесть романсов и арий. Пусть поют, что им по душе.

Судебный надзиратель Ся, как представитель придворной стражи, лицо, призванное своим авторитетом вершить правосудие, приказал певцам:

– Спойте из «Тринадцати напевов».[475]475
  «Тринадцать напевов» – название драмы.


[Закрыть] Сегодня его сиятельство Симэнь вступает в должность, празднует свое рождение и рождение сына, а потому надо спеть именно эту арию.

– Как – рождение сына? – спросил Сюэ.

– В этот день, ваше превосходительство, – объяснял Чжоу, – сыну почтенного господина Симэня исполнился ровно месяц со дня его рождения, и мы, сослуживцы, поднесли ему свои скромные дары.

– В самом деле?! – воскликнул Сюэ и обратился к Лю: – Завтра же, брат Лю, надо будет послать подарки.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – уговаривал их благодарный Симэнь. – Достоин ли вашего внимания какой-то отпрыск вашего ничтожного ученика?!

Симэнь позвал Дайаня и велел ему вызвать У Иньэр и Ли Гуйцзе. Ярко разряженные певицы вышли, колыхаясь, словно цветущие ветки. Они выпрямились, как воткнутые в подсвечник свечи, а потом, отвесив четыре земных поклона, взяли кувшины и стали наполнять вином кубки. Певцы спели несколько новых романсов. И с таким мастерством владели они голосами, что мелодия плавно лилась, наполняя собою всю залу. Пир, казалось, происходил средь букетов цветов на узорной парче и продолжался вплоть до первой ночной стражи.

Первым поднялся дворцовый смотритель евнух Сюэ.

– Я, во-первых, чрезвычайно признателен за столь радушный прием; во-вторых, за возможность присутствовать на радостном торжестве, где, сам того не замечая, задержался до наступления столь позднего часа, – рассыпался в благодарностях Сюэ. – Мне очень прискорбно, но я должен откланяться.

– Прошу прошения за такой скромный прием, – говорил, в свою очередь, Симэнь. – Вы осчастливили меня своим блистательным прибытием, осветили мою хижину сиянием роскоши и блеска. Продлите хоть немножко мою радость, посидите еще чуть-чуть, чтобы я мог сполна вкусить удовольствие быть в вашем обществе.

– Нас глубоко печалит расставанье, но мы больше не в силах вкусить яств и выпить даже чарку, – говорили остальные гости, вставая с мест и низко кланяясь.

Симэнь попытался удержать гостей, но ему пришлось вместе с шурином У Старшим и У Вторым проводить их до ворот. Во дворе гремела музыка, ярко освещали путь фонари. Процессию гостей окружала свита стражников, которые окликами расчищали путь.

Да,

 
Сколько удовольствий и забав!
Краток день – он пролетел стремглав.
Фонари высокие горят,
Паланкины вытянулись в ряд.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН
ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ

Толстенная сума – вот знатности основа,

В чины пролезший богатей – совсем не ново.

В постах высоких создают себе опору,

Карабкаются вверх – и катятся под гору.

Никто не хочет со злодеями родниться,

Но не посмеет с сильными браниться.

Не лучше ль усмирить порывы страсти?

Над Небом человек не знает власти.

Так вот, в тот вечер гости разошлись. Симэнь оставил шуринов У Старшего и У Второго, Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы и актеры пошли закусить.

– Завтра опять приходите, – наказал им Симэнь. – Уездные правители прибудут, так что оденьтесь как полагается. Награду получите за все сразу.

– Постараемся, – отвечали актеры. – Оденемся в новые платья чиновного покроя.

После угощения с вином они отвесили хозяину земной поклон и удалились.

Через некоторое время появились Ли Гуйцзе и У Иньэр.

– Уж поздно, батюшка, – сказали они, улыбаясь. – За нами паланкины прибыли. Мы домой собираемся.

– Дети мои! – обратился к певицам Ин Боцзюэ. – Как вы своенравны! Неужели вы не споете господам шуринам? Домой еще успеете.

– Хорошо тебе разглагольствовать! – заявила Гуйцзе. – А мы два дня домой не показывались. Мамаша, должно быть, все глаза проглядела.

– Это с чего же? – удивился Ин Боцзюэ. – Боится, от сливы кусочек откусят, а?[476]476
  Здесь игра слов. Фамилия Гуйцзе – Ли, что буквально значит «слива».


[Закрыть]

– Ладно! – вмешался Симэнь. – Пусть идут. Им и так за день-то досталось. А нам Ли Мин и У Хуэй споют. Вас накормили? – спросил он певиц.

– Только что, у матушки Старшей, – ответила Гуйцзе.

Певички отвесили земные поклоны и собрались уходить.

– Послезавтра сами приходите, – наказывал Симэнь, – да еще двух с собой приводите. Может, Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. У меня будут родные и друзья.

– Везет вам, потаскушки! – вставил Боцзюэ. – Мало – самих зовут, да и других приглашать поручают. Еще и на посредничестве дают поживиться.

– К прилипалам ты себя вроде бы не причисляешь, а откуда же тебе все известно?! – изумилась Гуйцзе.

Певицы со смехом удалились.

– Скажи, брат, кого ты намерен послезавтра принимать? – спросил Боцзюэ.

– Почтенного Цяо приглашу, обоих шуринов, Хуа Старшего, свояка Шэня и всех вас, друзей-побратимов. Весело будет!

– Сколько мы тебе, брат, надоедали! – заметил Боцзюэ. – Мы вдвоем тогда уж пораньше придем. Поможем гостей принимать.

– Тронут вашей заботой, – ответил Симэнь.

Появились с инструментами в руках Ли Мин и У Хуэй. Когда они спели несколько куплетов, шурин У Старший и остальные стали собираться домой, но о том вечере говорить больше не будем.

На другой день Симэнь пригласил всех четверых уездных начальников,[477]477
  Четыре уездных начальника – основные административные чины в уезде: начальник уезда, его помошник, архивариус и секретарь-канцелярист.


[Закрыть] которые еще до этого прислали свои подарки, поздравив Симэня с рождением сына.

В тот день первым прибыл придворный смотритель евнух Сюэ. Симэнь провел его в крытую галерею, куда был подан чай.

– Брат Лю прислал подарки? – поинтересовался гость.

– Да, его превосходительство прислали свои подарки, – отвечал Симэнь.

Через некоторое время Сюэ попросил показать младенца.

– Хочу пожелать ему долгоденствия, – сказал он.

Симэнь не мог отказать и велел Дайаню передать просьбу в дальние покои.

Вскоре у садовой калитки появилась кормилица с завернутым Гуаньгэ в руках. Дайань взял у нее ребенка.

– Какой прелестный ребенок! – восклицал восхищенный Сюэ. – Слуги, подите сюда!

Тотчас же появились двое одетых в темное платье слуг, внесших четырехугольный золоченый ящик. Из него были извлечены две коробки, в которых лежали подарки: кусок лучшего огненно-красного атласа;[478]478
  Поскольку китайцы верили, что черти и прочая нечисть боятся красного цвета, то детей старались одевать в ярко-красные одежды. Вот почему евнух Сюэ дарит по случаю рождения сына Симэнь Цина именно огненно-красный атлас.


[Закрыть] четыре серебряных с позолотой монеты с выгравированными знаками: «счастье», «долголетие», «процветание», «благополучие»; ярко разрисованный, крапленый золотом барабанчик с изображением божества долголетия Шоусина и в два ляна весом серебряный амулет, символизирующий восемь драгоценностей.[479]479
  Шоусин – бог звезды долголетия и Южного полюса в китайском народном пантеоне. Его изображали на картинах в виде старца с шишкой на черепе и смеющимся лицом, сидящего верхом на олене (олень – символ карьеры), и журавлем (символом долголетия) рядом. Очень популярны в Китае и статуэтки с изображением Шоусина. Серебряные изображения восьми сокровищ (см. примеч. к гл. VIII) обычно прикрепляли к шапке ребенка. Они соответствуют восьми основным органам тела и, согласно поверью, отгоняют недуги.


[Закрыть]

– У меня, бедного дворцового смотрителя, не нашлось ничего иного, – говорил Сюэ. – Пришлось поднести для забавы младенцу вот эти скромные безделки.

Симэнь с поклоном благодарил Сюэ:

– Весьма вам признателен, ваше превосходительство! Простите за причиненное беспокойство.

Гуаньгэ отнесли в дом, но не о том пойдет речь.

После чаю к гостям был вынесен стол восьми бессмертных,[480]480
  Стол восьми бессмертных – так назывался квадратный стол на восемь приборов по два с каждой стороны. Восемь – традиционно почитаемое число, символизирующее богатство. Восемь даосских бессмертных излюбленные персонажи народной религии и искусства, считается, что они открыли секрет бессмертия и могут помочь человеку продлить года жизни, кроме того они покровительствующие различным ремеслам и искусствам и способны творить всякие чудеса. Они же – восемь веселых пьяниц поэтов и бездельников.


[Закрыть] на котором стояли двенадцать блюд с легкими закусками и свежий рис. Только они немного закусили, в дверях появился слуга и доложил о прибытии почтенных правителей уезда. Симэнь поспешно поправил халат и шапку и вышел их встретить у ворот. Уездный правитель Ли Датянь, его помощник Цянь Сычэн, архивариус Жэнь Тингуй и секретарь Ся Гунцзи вручили свои визитные карточки, а потом, проследовав в залу, обменялись приветствиями с хозяином. На встречу с ними вышел и придворный смотритель Сюэ. Прибывшие предложили ему занять почетное место. Среди гостей находился и ученый Шан. Когда все заняли свои места, подали чай.

Через некоторое время во дворе ударили в барабаны, полились звуки флейт и раздалось пение. Наполнив почетному гостю кубок, актеры развернули перед ним перечень исполняемых ими сцен. Сюэ выбрал из драмы «Хань Сянцзы вступает в сонм бессмертных».[481]481
  «Хань Сянцзы вступает в сонм бессмертных» – пьеса минского драматурга Чжу Юдуня (ум. в 1439 г.). Хань Сянцзы – племянник знаменитого писателя и государственного деятеля IX в. Хань Юя, ставший отшельником и обожествленный в качестве одного из восьми бессмертных; почитается как покровитель музыкантов. Рассказывают, что он неоднократно пытался уговорить своего сановного дядю бросить службу и уйти в отшельники, но тот отказывался.


[Закрыть] Стройное исполнение сопровождалось танцами и очень понравилось Сюэ. Он кликнул слуг и наградил актеров двумя связками медяков. Не будем больше говорить о том пире, который продолжался до самого вечера, а расскажем пока о Ли Гуйцзе.

После назначения Симэнь Цина судебным надзирателем Гуйцзе обдумала со своей мамашей-хозяйкой хитрый план. На другой же день она купила коробку пирожков с фруктовой начинкой, приготовила блюдо потрохов, две жареные утки, два кувшина вина и пару туфелек и велела слуге отнести в дом Симэня, а сама направилась туда же в паланкине с намерением стать приемной дочерью Юэнян.

Сияя улыбкой, Гуйцзе приблизилась к Юэнян и склонила свой стройный стан сперва перед хозяйкой. После четырех поклонов она отвесила поклоны остальным женам и Симэню.

– В прошлый раз твоя мамаша поднесла мне дорогие подарки, а теперь ты хлопочешь, – проговорила до глубины души польщенная Юэнян. – Вон сколько всего накупила!

– Моя матушка говорит, – начала, улыбаясь, Гуйцзе, – батюшка, мол, теперь лицо должностное и не сможет так часто к нам заглядывать, вот у меня и возникло желание служить вам, как ваша приемная дочь. Хотелось бы установить с вами родственные связи и постоянно навещать вас.

Юэнян всполошилась и предложила Гуйцзе располагаться как дома.

– Почему же не пришли У Иньэр и остальные певицы? – спросила она.

– Вчера я с ней видалась, – отвечала Гуйцзе. – Не знаю, почему ее до сих пор нет. Позавчера батюшка наказал мне пригласить Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. Когда я собиралась сюда, их паланкины стояли у ворот. Должно быть, вот-вот появятся.

Не успела она договорить, как вошли Иньэр и Айсян, а с ними еще две молоденькие певички в ярко-красных шелковых кофтах и с узелками одежды в руках. Колышащейся походкой, словно ветки цветов, с развевающимися узорными поясами, они подпорхнули к Юэнян и отвесили земные поклоны.

– А ты хороша, Гуйцзе, – упрекнула непринужденно сидевшую на кане певицу У Иньэр. – Не могла нас обождать.

– Я подождала-подождала, – оправдывалась Гуйцзе. – Тут матушка меня начала торопить: «Паланкин у ворот ждет, чего сидишь? Сестрицы твои, должно быть, уже отбыли». А вы, оказывается, опоздали.

– Ничего вы не опоздали, – сказала, улыбаясь, Юэнян. – Присаживайтесь. Сейчас чай подадут. А как зовут эту девицу?

– Это сестренка Хань Цзиньчуань, – ответила Иньэр. – Ее зовут Юйчуань.

Сяоюй накрыла стол. На нем появилось восемь чашек и два блюдца со сладостями. Певиц пригласили к столу. Ли Гуйцзе, возгордившись тем, что ее признали приемной дочерью Юэнян, продолжала восседать на хозяйском кане. Она помогала Юйсяо колоть орехи, которые они складывали в коробку. У Иньэр, Чжэн Айсян и Хань Юйчуань расположились за столом внизу. Ли Гуйцзе разошлась пуще прежнего.

– Попрошу тебя, сестрица Юйсяо, – обратилась она к служанке, – будь добра, налей и мне чаю. – Потом, обернувшись к другим, продолжала: – Сестрица Сяоюй, подай мне воды руки обмыть.

Сяоюй и в самом деле поднесла ей таз с водой. У Иньэр и остальные глядели на подругу с удивлением, но заговорить не решались.

– Иньэр, сестрицы, я уже пела, – не унималась Гуйцзе, – взяли бы и вы инструменты да спели что-нибудь для матушки.

У Юэнян и Ли Цзяоэр сидели напротив. Иньэр ничего не оставалось, как взять лютню, а Чжэн Айсян – цитру. Им подпевала Хань Юйчуань. Запели «Восемь мелодий Ганьчжоу»:

 
Укрыты цветами, среди бирюзы…
 

Кончился романс, и певицы положили инструменты.

– Кого сегодня принимает батюшка? – спросила Иньэр хозяйку.

– Родных и друзей, – сказала Юэнян.

– А их превосходительства Великие придворные смотрители тоже приглашены? – поинтересовалась Гуйцзе.

– Его превосходительство дворцовый вельможа[482]482
  В тексте евнух Сюэ называется «внутренним вельможей» (нэй-сян) – так именовали придворных евнухов, носящих титул тайцзянь (см. примеч. к гл. XXXI).


[Закрыть] Сюэ здесь, – отвечала хозяйка. – А вот почтенного Лю, как видно, не будет.

– Почтенный Лю еще ничего, – заметила Гуйцзе, – а Сюэ такой придирчивый! Всю душу вымотает.

– Ничего не поделаешь, – говорила Юэнян. – На то они и придворные. Можно и потерпеть их капризы.

– Да, вам хорошо говорить, матушка, – продолжала Гуйцзе. – А нам-то каково сносить все их причуды!

За коробкой фруктов вошел Дайань и, заметив певиц, сказал:

– Гости наполовину в сборе. Вот-вот сядут за стол, так что побыстрее собирайтесь.

– Кто ж пришел? – спросила Юэнян.

– Почтенные господа Цяо, Хуа Старший, шурины У Старший и У Второй, дядя Се и другие побратимы, – перечислил слуга.

– И Попрошайка Ин с Рябым Чжу будут? – вставила Гуйцзе.

– Сегодня весь союз десяти побратимов собирается, – сказал Дайань. – А дядя Ин еще с утра пожаловал. Правда, батюшка поручил ему какое-то дело, но он скоро вернется.

– Так я и знала! – воскликнула Гуйцзе. – Каждый раз натыкаешься на этих разбойников. До каких же пор они будут меня терзать? Нет, я туда не пойду. Лучше буду матушке петь.

– Ишь ты, какая своенравная! – сказал Дайань и понес коробку.

– Вы, матушка, не представляете, каков этот Рябой Чжу, – продолжала Гуйцзе. – У него за столом рот не закрывается. Только и слушай его болтовню! Его ругают, а ему хоть бы хны. Он да Сунь Молчун – самые бесстыжие!

– Где Ин, там и Рябой Чжу, – сказала Айсян. – Как-то приходил к нам Рябой с Чжаном Младшим, выкладывает Чжан десять лянов серебра и просит вызвать нашу младшую сестрицу Айюэ. Матушка ему: она, мол, вот только с девичеством рассталась, еще и месяца не вышло. Южанин, говорит, с ней не расстается, до сих пор не уезжает. Как же, дескать, я могу ее к вам вызывать? Как матушка не объясняла, он свое твердит. До того пристал, что матушка из себя даже вышла, взяла да и заперла дверь, говорить, мол, с вами больше не хочу. А Чжан – богач, на белом коне ездит, человек пять слуг в сопровождении – сидит в зале, ни с места. Тогда Рябой не зная, что делать, встает во дворе на колени и умоляет: прошу, дескать, вызовите мамашу, пусть мол, примет серебро и даст только полюбоваться сестрицей Айюэ. Хоть бы только вышла, говорит, да чаем нас угостила, большего не хотим. Так мы над ним смеялись! Поглядели бы вы, как он нас упрашивал, будто потоп замаливал. Уж такой бесстыжий!

– А ведь у Чжана Младшего раньше Кошечка Дун в содержанках состояла, – вставила Иньэр.

– Да, с Кошечкой поиграл, прижег ее тигриную пасть и покинул, – объяснила Айсян и, обернувшись к Гуйцзе, продолжала: – Вчера за городом встретила Чжоу Сяоэр, кланяется тебе. На днях, говорит, с Не Юэ к тебе заглядывали, а тебя дома не было.

– Да я ж у батюшки была, – проговорила Гуйцзе, подмигнув Айсян. – Он к Гуйцин приходил, а не ко мне.

– Ты хочешь сказать, что между вами так уж никогда ничего и не было? – продолжала расспрашивать Айсян. – Почему ж тогда вы так неравнодушны друг к дружке, а?

– С чего это мне никудышного такого в друзья записывать?! – отвечала Гуйцзе. – Подумаешь, невидаль какая! Свяжешься, со стыда сгоришь. После одной неприятности он всякому встречному и поперечному докладывает, у меня, мол, был, а я его и видеть не желаю. Мать ему велит к нам ходить, а мне ни за какие деньги его на дух не надо. Если тебе другие милее, к чему ж со мной дурака валять?! Яшма с изъяном – она южанину-юнцу в уста просится.

Все расхохотались. Юэнян сидела молча на кане и прислушивалась к их разговору.

– Сколько вы ни говорили, – промолвила она, наконец, – я ничего понять не могла. На каком же наречии вы изъяснялись?

Но хватит об этом. Перенесемся в переднюю залу. Гости были в сборе, и Симэнь, одетый в чиновный халат и шапку, угощал их вином. Гости попросили богача Цяо занять почетное место. Он поднес чарку хозяину в то самое время, когда появились три певицы. Их прически сверкали жемчугами, от них струился аромат мускуса и орхидей.

– Откуда еще уличных сюда занесло, – завидев певичек, шутливо воскликнул Ин Боцзюэ. – Стойте! Не сметь входить! Хозяин! Почему нет Гуйцзе?

– Не знаю, – отозвался Симэнь.

Айсян заиграла на цитре, Иньэр – на лютне, а Юйчуань отбивала такт в кастаньеты. Они приоткрыли алые уста, показав белые зубки, и запели на мотив «Цветок нарцисса» цикл «Подковы золотые, регалия с тигровой головой[483]483
  Регалия с тигровой головой – древний, восходящий к середине I тыс. до н. э., изготовлявшийся из драгоненных материалов – нефрита, бронзы, золота, верительный знак, символ военной власти.
  .


[Закрыть]».

Всем наполнили бокалы. На почетном месте восседал богач Цяо, за ним расположились шурины У Старший и У Второй, брат Хуа Старший, свояк Шэнь, Ин Боцзюэ, Се Сида, Сунь Молчун, Чжу Жинянь, Юнь Лишоу, Чан Шицзе, Бай Лайцян, Фу Обновитель, Бэнь Дичуань – всего четырнадцать человек за восемью столами. Симэнь Цин занимал место хозяина.

Невозможно описать словами, как искусно переливались голоса певиц, как стремительно кружились они в танце. Вино пенилось волною, и яства грудами лежали на столах.

Когда вино не раз обошло гостей и кончилось исполнение третьей песни, раздался голос Ин Боцзюэ.

– Хозяин! – крикнул он. – Не давай им больше петь! Что это такое? Тянут один и тот же напев, скребут, как собака в подворотне – терпенья нет. Скажи, чтоб им принесли стулья и пусть с гостями рядом сядут, вином угощают. И то лучше!

– Да не мешай ты другим, сукин сын! – заругался Симэнь. – Пусть услаждают гостей. К чему нарушать все торжество?!

– Ох, уж этот Попрошайка! – вставила Айсян. – Еще светлым-светло, а ему потешные огни подавай.

– Ах ты, потаскушка негодная! – закричал Ин Боцзюэ, вставая из-за стола. – Причем тут светло-несветло? Не твое это дело, мать твою! – Он подозвал Дайаня. – Иди сюда, будем ее наказывать, – и вдвоем, ухватив певичку за руки, потащили ее к столу, принуждая угощать гостей вином.

– Ишь ты, негодник, как разошелся! – не уступала Айсян. – Что, руки зачесались? Угомонись!

– Я тебе серьезно говорю, потаскуха! – орал Боцзюэ. – Не вечно будет свет сиять, обессилеет конь ретивый. Подавай вино сейчас же! Не могу больше ждать!

– О чем ты говоришь? – спросил Се Сида.

– О том и говорю, что попрыгает конь, как ворон, на морозе да и силенки выйдут.

Гости рассмеялись. Иньэр наполнила кубок богачу Цяо, Айсян – шурину У Старшему, Юйчуань – шурину У Второму, потом певицы обошли и остальных по очереди. Иньэр очутилась рядом с Ин Боцзюэ.

– Почему же Ли Гуйцзе не пришла, а? – допытывался Ин.

– Да вы, батюшка, должно быть, ничего не знаете, – проговорила Иньэр. – Ведь Гуйцзе стала теперь приемной дочерью самой хозяйки дома. Только я вам по секрету это говорю, смотрите никому не передавайте. Это она с нашей матушкой все придумала. Позавчера мы уговорились, что сегодня на пир отправляемся вместе. Собрались мы, сидим и ждем, а она, оказывается, преспокойно купила подарки и улизнула. Прождали ее зря, вот и явились с опозданием. Послали за ней служанку, а ее и след простыл. Мамаша даже рассердилась. Да мы б с сестрицами давно здесь уж были бы. Если ты захотела быть приемной дочерью, так и скажи. Чего тут особенного?! Мы ж тебе мешать не собираемся! Так нет – скрывает. А я-то смотрю, чего это она на хозяйкин кан уселась? Сидит, модничает. Я, мол, хозяйкина приемная дочь. Орехи колет и в коробку складывает. Хозяйкиными служанками командует: то ей подай, другое принеси. А на нас уж и свысока глядит. Я сперва тоже не знала. Мне потом матушка Шестая потихоньку сказала: Гуйцзе, говорит, хозяйке туфельки сшила, коробку пирожков купила, двух уток, блюдо потрохов и два кувшина вина в подарок поднесла. Давно, говорит, с самого утра в паланкине пожаловала.

Ин Боцзюэ выслушал ее рассказ со вниманием.

– Ладно, коли так, пусть с хозяйкой остается, – начал он. – Но пусть только покажется, я еще ее подразню, я ей покажу! Это она наверняка со своей хозяйкой, старой блудницей, все обмозговала. Батюшка, дескать, служить стал, тем более правосудие вершит. Во-первых, страх взял перед его могуществом, во-вторых, перепугалась – редко, мол, теперь их навещать будет, вот и решили породниться. Так, мол, и связь не разорвется, и в дом будет вхожа. Разве я не прав?! Я тебе вот что посоветую: пусть она будет приемной дочерью Старшей госпожи, а ты тоже купи подарки да обратись к госпоже Шестой, назови ее своей приемной матерью, а? Тем более, ты была близка с батюшкой Хуа, ее покойным мужем. Каждый свою дорогу избирает, а? Правильно я говорю? А на Гуйцзе не сердись.

– Вы правы, батюшка! – согласилась Иньэр. – Я поговорю с мамашей.

Она наполнила Ину кубок вина и отошла к другому гостю. Перед Ином оказалась Юйчуань.