Текст книги "Лафраэль и доспехи тьмы. Книга 1"

Глава 7. Принц Дариус

В длинной зале с белыми стенами, украшенной позолотой, мраморными статуями и огромными картинами – портретами каких-то важных членов королевской семьи, в отдалении в мягком широком кресле с высокой спинкой, за большим прямоугольным столом с закругленными углами восседал сам принц Дариус. А рядом заняли свои места чиновники, вельможи в шикарных одеяниях. Один из присутствующих являлся мастером Гренджоем, другой – рыцарем-командиром, которого Хайрам когда-то знавал в далеком прошлом.

Уже давно село солнце, а Малый совет, возглавляемый принцем, до сих пор решал не оскудевающие в государстве вопросы, требующие особого внимания. Вот и сейчас все благородные мужи – члены совета, да и сам принц Дариус зарылись в бумаги и свитки, что-то вычитывали, обсуждая и где-то делая пометки.

Таким образом вершилась судьба королевства.

В это самое время церемониймейстер глубоким приятным баритоном доложил о прибытии гостей – Хайрама и Еверия.

– Пусть войдут, – приказал принц, не отрываясь от пергамента.

И слуга тут же исчез за прекрасной дверью, а в залу вошли недавние узники. Грязные, вонючие, с едва прилизанной шевелюрой, они были не к месту в царстве чистоты и богатства.

– Ну, здравствуй, сэр Хайрам Больштад, – явно иронизируя, произнес Дариус, откладывая свиток с какими-то цифрами. – Рад тебя, как это ни прискорбно, видеть, но лучше бы мои глаза вовсе не наблюдали твоего позора!

Хайрам и Еверий по этикету поклонились принцу, как только вошли в залу. Затем бывший рыцарь сразу же опустил свои тяжелые очи долу, со вздохом оглядывая блестящий от постоянной полировки пол, за ним расположился Еверий, не менее внимательно осматривая окружающую обстановку, дивясь про себя красоте дворца.

На слова принца Хайрам никак не отреагировал, только единожды посмел приподнять вспыхнувшие гневом серо-голубые глаза, но, опомнившись, тут же их опустил, как и прежде выказывая завидное смирение.

Некоторые из вельмож надменно улыбнулись.

За столом в Совете сидел седой воин: низкорослый, широкоплечий, с мощной челюстью. Он был одет в темно-серый мундир с золотой окантовкой по краям, с пристегнутым позади белым плащом. На груди ветерана красовались несколько почетных драгоценных наград. Он с печалью посмотрел сперва на вошедшего, а затем с невысказанной мольбой – на молодого принца. Тот, заметив его движения, нахмурился.

– Знаю-знаю, сэр Лэнгли!.. Знаю, что вы хотите мне сказать, – начал Дариус, от усталости массируя глаза. – Но вот перед вами тот, кто некогда непосредственно подчинялся вам и с высокого позволения его величества командовал вашими бывшими подчиненными! Как он вам теперь? Вызывает восторг?

Сэр Лэнгли промолчал, поджав губы. Он с грустью взглянул на своего некогда подававшего надежды протеже.

– Противно, у меня только одно слово – про-тив-но! – последнее слово принц выделил особенно, произнеся его по слогам. – Предать не только свой род, но и доверие короля! – продолжал он, подняв худое и бледное лицо и пристально вперяя гневный взгляд в друга, который всё так же стоял неподвижно, виновато опустив голову. Хайрам стиснул зубы, отчего напряглись желваки на небритом лице.

Однако Дариус не останавливался:

– Кажется, мы не виделись около трех месяцев с предыдущей твоей заварушки, когда ты в пьяном угаре избил почти десять стражников только лишь за то, что они не дали тебе поцеловать какую-то похабную вертихвостку в захолустном борделе! Я прав?! Что молчишь?!

Хайрам вновь потупился, так и не ответив.

– Ты же один из лучших представителей аристократии. Твой дом, может, и обеднел, но фамилия всё та же, несмотря на то, что ты всеми возможными способами стараешься опорочить и ее – не только скудостью кошелька, но и недостойным, я бы лучше сказал, отвратным поведением! Мне тошно смотреть на тебя…

Но тут Дариус осекся, потому что Хайрам поднял голову – стали видны глаза, полные сдерживаемой ярости. Бывший рыцарь пристально всматривался в лицо его высочества, словно говоря, что если последний произнесет еще хотя бы одно слово, порочащее фамилию рода Больштад, то он за себя не отвечает.

Рыцари в зале машинально схватились за мечи, им был хорошо известен нрав Хайрама, чтобы ожидать непредсказуемых выходок.

– Мой принц, – вдруг умиротворяюще начал мастер Гренджой, елейно улыбаясь, – возможно, сэр Хайрам желает беседовать с вами с глазу на глаз, чтобы достопочтимые члены Малого совета смогли воспользоваться небольшим отдыхом! Он, вероятно, не может и не хочет задерживать своей персоной благородных мужей!

Колдун прозорливо угадал, в чём была причина явного недовольства Хайрама, рассердившегося на непредусмотрительность своего старого друга. Он бы, без сомнения, вынес все справедливые попреки, которыми щедро одаривал Дариус, но в присутствии хитрых и словоохотливых вельмож, которых он, за исключением немногих, искренне презирал, бывший рыцарь разговаривать не желал. Происходящее для него больше походило на пытку, тем более в плохом свете упоминалась его фамилия, да еще при посторонних. Он этого откровенно вынести ну никак не мог.

– Ваше высочество, я думаю, мастер Гренджой прав, – вдруг согласился с колдуном сэр Лэнгли, с трудом наблюдавший за тем, как поносят бывшего подчиненного при своре льстецов, которых он и сам терпел в угоду служебному положению. – Я очень устал, старость ведь, знаете ли, приходит неожиданно, но неоспоримо… Может, распустить сегодняшнее заседание Совета, тем более что все основные вопросы мы уже рассмотрели?

Принц сразу понял, куда клонили и мастер Гренджой, и сэр Лэнгли, да и друга знал слишком близко, чтобы не понимать его внутреннего состояния, но как раз этого эффекта он и намеревался достичь, а добившись цели, без лишних советов и пожеланий со стороны и так собирался всех распустить, однако его опередили. Он про себя улыбнулся, так как его затея задеть гордость старого приятеля удалась.

– Хорошо, – произнес сурово Дариус, делая жест рукой. – Малый совет распускается до завтра. Всего хорошего, господа! Попрошу остаться только вас, сэр Хайрам, а также вас, господин… э-э…

– Еверий Кравий, торговец из южных земель! – тут же подсказал мастер Гренджой, расплываясь в улыбке.

– Да-да, его самого! – небрежно бросил принц.

Задвигались стулья, выпрямились спины сановников, чтобы тут же склониться в прощальном поклоне перед наследником короны, тот кивком головы отослал стражу. Они, повинуясь воле господина, вышли за двери, бросая суровые взгляды в сторону почти оборванцев.

В зале остались только трое.

– Ну, что скажешь, сэр Хайрам Больштад, в свое оправдание?

– Что скажу? Что скажу?! – разъяренно начал Хайрам, подходя к Дариусу вплотную и хватая члена венценосной семьи за шиворот, как какого-нибудь попрошайку.

Еверий застыл в неописуемом ужасе.

– Я скажу одно: как ты смеешь порочить и отчитывать меня при всех этих подлых ублюдках?! Я бы начистил тебе рожу, если бы ты не был принцем!

– Ну, слава Трем Богам, что я всё еще принц, – произнес Дариус, издеваясь и вырывая свой ворот из рук Хайрама. – Не хотелось бы выступать на скором празднике с опухшим лицом или с синяком под глазом, тем более что после этого сразу бы следовало назначать казнь за неуважение к королевской персоне. А ты знаешь, что это плохое предзнаменование – сразу же после помолвки сестры проводить похороны? Мне бы не хотелось иметь такой опыт! – И принц улыбнулся.

– Ты меня своими ли силенками рассчитываешь поймать, дорогой Дариус? Если да, то тогда единственное, что меня ожидает в скором времени, – это пара неглубоких царапин, – уже насмешливо ответил Хайрам. – На большее, к сожалению, ты не способен! Ну, может, еще пощечину какую-нибудь схлопочу по случайности! Ха-ха-ха!

Еверий обомлел от такого пренебрежения к его высочеству и наглости, с которой бывший рыцарь позволял себе разговаривать с ним. Торговец со страхом озирался сначала на одного, потом на другого, не веря своим ушам и глазам и ежесекундно опасаясь вспышки гнева со стороны высокочтимой особы.

Напряженные, буравящие друг друга взгляды скрестились, и никто не хотел отступать. У обоих были голубые, наполненные волей глаза: у Хайрама чуть темнее и серее, а у принца ярко-синие. Наконец друзья добродушно рассмеялись, после чего уселись к столу без церемоний, Дариус взял графин и налил себе и Хайраму вина.

Еверий с перекошенным от изумления лицом стоял неподалеку, у него стали подламываться ноги от напряжения.

– Слушай, а он вообще дышит? – задал вопрос принц, его изможденное лицо снова обрамила прекрасная улыбка. – Или он всегда такой?

– Да дышит он, просто не верит своим глазам, а так вроде мужик крепкий, даже очень. Я проверял! – ответил Хайрам, выпив отличного вина.

– Вот этого-то я никак и не понимаю, почему ты, у которого есть все шансы быть не последним лицом в государстве, якшаешься с такой… э-э… челядью?!

При этих словах Еверия слегка покоробило, но он смолчал, всё же перед ним сидела особа королевских кровей, а не абы кто.

– Но всё же я тебе даже чуть-чуть завидую: ты свободен в своем выборе, не то что я – весь всегда в государственных нудных делах, в работе и заботе без конца и края. – После этого голос принца изменился, принимая повелительные нотки: – А вот теперь ответь мне, мой друг, почему ты не участвуешь в празднике? На поединках между рыцарями ты бы снова вернул себе честь и славу, а также некоторые средства, которых явно у тебя маловато! Люди любят зрелища, прощая победителю многие неосмотрительные шаги в прошлом!

Хайрам напрягся, с лица слетела приятельская улыбка, а в глазах застыла какая-то безнадежная обреченность.

– А, знаю… знаю, о чём ты думаешь!.. – начал Дариус, но Хайрам сердито насупился, и принц вынужден был остановиться. – Сейчас-сейчас! Эй, Евперий! Торговец! Ну, как там тебя точно? А-а-а, не помню! Выйди-ка из залы и подожди снаружи, тебя позовут!

Еверий тут же подчинился приказу, но сильно сожалел, потому что хотел послушать, о чём же эти старые товарищи начали беседовать. Но больше всего он жаждал испробовать то самое вино, которое два аристократа стали распивать при нём. После голодного вечера, не менее голодного утра в тюрьме и баланды в обед, явно дорогое и вкусное вино выглядело весьма заманчиво для пересохшего горла бывшего узника.

– Так-так, – между тем изрек Дариус, прохаживаясь по зале, стуча своими точёными каблуками по зеркальному полу. – Значит, ты до сих пор в нее влюблен? Я прав?

Хайрам лишь опустил голову ниже, промычав что-то несвязное в ответ.

– Всё ясно, так оно и есть, поэтому ты и не желаешь биться на турнире, всё с тобой понятно… Могу только диву даваться, как ты, Хайрам, можешь любить одну женщину на протяжении столь долгого времени. Я думал, что это всего лишь твой каприз или, скорее, блажь, которая развеется со временем, но своими поступками и поведением ты даешь мне повод опасаться бесконтрольности твоих чувств. Я не хотел бы, чтобы ты перед помолвкой Мэрион в итоге совершил какую-нибудь глупость! Ведь этого не случится? – с нажимом уточнил принц, наклонясь в сторону Хайрама и приблизив к нему свое холеное красивое лицо.

Он бесцеремонно протянул свободную руку, в которой не было бокала, и поднял голову бывшего командира рыцарей, внимательно разглядывая и пытаясь понять его эмоции, чтобы знать наперед, соврет тот ему или нет. Голубые глаза Дариуса двумя проницательными пиявками впились в Хайрама, который безуспешно пытался спрятаться от их вездесущего, пронизывающего до неизведанных глубин надзора.

– Ну, я как твой сюзерен жду ответа! Желательно, чтобы он оказался положительным! В противном случае я буду вынужден тебя бросить в камеру, откуда ты недавно вышел. Ну, братец, говори?!

– Я ничего не сделаю, разве я могу… разве у меня есть какое-либо право? Ты знаешь, что это невозможно, я знаю, что это сумасшествие, так зачем спрашивать меня о безнадежном, когда ответ очевиден!.. – угрюмо процедил Хайрам, убирая руку друга от своего подбородка.

– Вот и отлично, вот и хорошо! – облегченно провозгласил принц, даже улыбка незаметно скользнула по его лицу.

Правда, вслед за этим проснулась жалость к старому товарищу. Эти своенравные человеческие чувства, которым подвержены люди, раздражали Дариуса неимоверно, так как он всё хотел контролировать, знать о будущем наперед. И если что-то ускользало из его цепких рук, терялось в урагане замешательства, неструктурированности, тогда наследник престола ощущал себя потерянным и ни на что не способным ребенком, что ему очень не нравилось. Всегда и всюду командовать, давать огранку, возводить границы и рамки, через которые можно ощутить порядок, цельность, было девизом принца. Но напротив сидел единственный за всю жизнь друг, которым он, несмотря на внутреннюю дисциплинированность и, казалось бы, черствость, дорожил как братом, если бы таковой у него имелся на самом деле…

– Не принимай близко к сердцу, – менторским тоном продолжал принц, сглаживая свое покровительственное отношение к Хайраму. – Ты – это одно, она – другое! Простолюдины и аристократы не ровня друг другу, так же и здесь! Богиня Тина определила каждому свое положение, никто не может его изменить по своему выбору, это противоестественно! Если бы так было возможно, то тогда порядок исчерпал бы свои возможности, уступив место хаосу! Я, например, не могу жениться на простолюдинке, потому что я королевской крови, а простолюдинка не мечтает обо мне, так как она низшее существо в сравнении со мной! Даже не так: она может мечтать обо мне в своих фантазиях, но никогда – обладать мною наяву! Поэтому иной раз меня одолевают некоторые сомнения, когда я думаю о тебе и о твоей жизни: как ты можешь жить с отбросами общества там, в трущобах?! Мне это кажется весьма эксцентричным, как будто ты живешь с животными, со свиньями, а не с людьми. Знаю, что плохо, но я так считаю уже давно, поэтому сильно о них и не беспокоюсь… Ну, то есть я делаю всё, что требует от меня Совет, моя работа, радение о родине!.. Я понимаю, что чернь – неотделимая часть государства. Она очень важна, как и другие составляющие, но ими управлять куда легче, чем образованными и даровитыми аристократами, которые у меня в печенках сидят! Вот в чём суть, поэтому я сильно о челяди не беспокоюсь, так как они более покорны, чем иные из высшего сословия. Показать зрелища, дать выпивку – и после толпа сразу твоя! Могут и мать родную продать за своего государя! И всё это политика и ничего больше.

– Гляжу, взгляды твои совсем не изменились за прошедшее время, – заметил Хайрам, принужденно улыбаясь, – ты такой же, каким был в детстве! Всегда бил простолюдинов-слуг, издевался над служанками, теперь в твои игры вовлечены не только слуги, но и народ – «чернь», как ты их называешь!

– Можно сказать и так! Ха-ха-ха! Но ты не прав в некотором смысле! Я теперь не играю и попросту не наказываю, но и не жалею, и не прощаю. Если совершил преступление, то и отвечай по всей строгости: отсекут голову – и баста. Хотя нет, я придумал иное наказание сильно провинившимся, те, кто обречен, сразу записываются в ряды смертников, они сажаются в особую тюрьму, в самый низкий подвал, обособленно ото всех. Ты должен помнить, ты не раз сажал туда преступников и отступников государства, но тогда они просто пожизненно содержались! С этого же года им дается шанс на завоевание свободы! В праздник, после рыцарского турнира, будет битва смертников против горного тролля! Ха-ха-ха! – развеселившись, сообщил принц. – Представляешь, вот будет зрелище – не только для простонародья, но и для аристократов, для всех, кто охоч до острых ощущений! И это всё я придумал, я! Не нужно больше тратить бесчисленное государственное золото на пожизненно осужденных! Их будут кормить, одевать, содержать небольшой срок – до следующего ежегодного турнира! А те, кому нужно было отсечь голову сразу, смогут еще немного просуществовать на белом свете. Они все смогут участвовать в поединке и заслужить себе свободу в так называемой игре судьбы! Билеты за специальные места, купленные аристократами и торговцами из других государств, всё окупят и с лихвой! А, как тебе?

– Разве мы не просто их казнили, всё так же на потеху публике, отрубая им головы?

– Ну да, но теперь это будет происходить намного интереснее, масштабнее, не говоря уже об экономической стороне! Я дам страждущим ни много ни мало, а надежду!..

– Ну, не знаю… – неуверенно ответил Хайрам. – Всё это не мое. Обреченные не смогут справедливо сражаться со зверем. Горные тролли будут месить бедолаг в фарш.

– Вот ты всегда так, всегда жалеешь, как настоящий рыцарь, даже завидно немного… Но нет, я не собираюсь их спрашивать, исход один: либо да, либо нет – либо повезет и свобода, либо быстрая смерть! – жестко отрезал Дариус, после чего более добродушно по-детски добавил: – Этот тролль просто огроменный и свирепый! Ты бы видел его! Страшилище!

– И конечно, никто одолеть его не сможет! – хмуро продолжил Хайрам. – Это немыслимо для простого человека, я прав?

– Да, прав, – беспечно согласился принц. – Но ты, как всегда, упускаешь все обрисованные мною плюсы этого предприятия. Да что тебе объяснять, ты всё равно будешь недоволен!

Дариус подошел к столу, налил вина в опустевший бокал.

– Так ты участвуешь в турнире, Хайрам? Я ведь тебя давно уже записал!

– Нет, я не буду участвовать! – изумленно воскликнул бывший рыцарь. – Я не могу! Тебе ли не знать моих причин?! Зачем ты снова начинаешь это?!

– Да, видимо, ты сильно любишь мою сестру, это так просто не пройдет, жаль, тем хуже для тебя! В турнире будет участвовать будущий муж принцессы Мэрион – лорд Станиш!

Несколько минут тишины ознаменовали новый довод принца. Хайрам почувствовал, как его лицо становится бледным, а по спине побежали мурашки. Уши заложило от внезапно нахлынувшего волнения.

– Что, до сих пор не желаешь обнажить свой меч?

Хайрам начал колебаться. Он не мог осмыслить затею принца, но перспектива столкнуться лицом к лицу с прославленным воином, тем более своими собственными руками отправить того на небеса, темным, зловещим пятном разлилась в душе Хайрама.

«Мэрион не будет ничьей женой!» – как звон неотступного колокола громыхало у него в голове, становясь всё сильнее и сильнее, обрушивая бастионы здравого рассуждения. Ведь никто не простит ему такую оплошность, соверши он убийство лорда…

Однако в дружеских поединках случаются всякие неожиданности. За это, конечно, будут мстить, даже если он не нарушит турнирных правил. Но опять же сам Хайрам – фигура не того полета, другого шанса ему может никогда не представиться…

– Хорошо, я в деле! – выдохнул через некоторое время бывший рыцарь, как будто сбрасывая с себя невидимый груз, но руки были всё так же холодны. – Только и ты выполни мою просьбу, Дариус.

– Отлично, ну что там еще у тебя?

– Мне нужно, чтобы ты вызволил из тюрьмы, помимо меня, еще двоих, они попали туда из-за меня, это тот торговец, что недавно вошел сюда вместе со мной, а также еще один молодой человек, который остался в темнице.

– Ладно-ладно, но не забудь, ты участвуешь в турнире как мой гладиатор! Я на тебя поставлю, так что не смей проигрывать, понял? – произнес принц, записывая что-то на пергаменте и ставя оттиск личной печатью, расположенной у него в кольце. – Вот, возьми, с этим ты сможешь освободить своих друзей. И когда ты только перестанешь якшаться со всяким сбродом, они тебя до добра не доведут.

Хайрам вышел, а когда дверь закрылась, принц разговаривал уже с самим собой:

– Да, был бы ты чуточку побогаче, я бы уговорил отца выдать ее за тебя, но политика не может быть отодвинута на задний план – если она выйдет за треклятого лорда, то мы сильно от этого выиграем, так что, Хайрам, извини, но тебе никогда не быть с ней!

Дариус опорожнил еще один бокал с вином и почувствовал, как хмелеет. Глаза стали еще чище, чем прежде.

– Вы – единственные, кем я действительно дорожу, – тихо произнес он. – Поэтому на празднике тебе лучше быть с нею и как можно дальше от дворца. Ты слишком благородный для всего этого, дружище!.. Эх! Слишком…

Глава 8. Камера для обреченных

Камера для смертников располагалась в самом низу Проклятой дыры. Если верхние этажи были хоть как-то похожи на подобие тюрьмы, то нижние напоминали больше какие-то катакомбы, так как город стоял на разветвленной сети подземных пещер. Ниши в них перекрывались железными прутьями, создавая тем самым своеобразные природные пристанища для узников.

По размерам камеры всегда были самых разных площадей: от одиночных, в которых находились умалишенные либо иные весьма опасные преступники, попросту неспособные находиться в обществе других людей, до таких, где могли уместиться двадцать и более осужденных.

Мрачные, они только иногда освещались редкими всполохами факелов, темницы постоянно были сырыми и холодными, а люди в них – больными и слабыми, тем самым отражая суть этого места. Стенания, вопли и болезни. Проклятая дыра являлась живой могилой для потерявших свободу.

Винтовая лестница спускалась вниз, впереди и сзади худощавого паренька брела охрана из тюремных стражников. Всего с Руби следовали около десяти воинов. Это было совсем что-то новенькое, так как обычно осужденных сопровождали два человека, а самых буйных вело всегда четверо – такого количества вполне хватало, чтобы усмирить самых непокорных.

Тяжеловесные двери отворились со скрипом. Злачный, застоявшийся воздух ударил в ноздри. Повеяло плесенью и нечистотами.

– Это новенький? – прозвучал чей-то голос из темноты просторного помещения, куда вводили сопровождаемого. – Совсем какой-то молодой да маленький!

– Долго не продержится! Хе-хе-хе! – поддакнул еще один противный голос.

– Через неделю точно коньки отбросит! – подтвердил первый.

– Олуф, хватит болтать и принимай гостя! Его в общую! – отозвался один из стражников, возглавлявший эскорт.

Из мрака под зажженный факел охраны вышел мужчина. Всполохи пламени осветили обрюзгшего, невысокого и безволосого человека с изъеденными до корней зубами. От него разило выпивкой и луком, а кожа была неестественно бледного оттенка, несвойственного здоровым людям. В руках Олуфа гремела связка ключей, а на поясе покоилась шипованная дубина – образчик успокоения и понукания для самых нерасторопных нарушителей порядка.

– Ты уверен? От него там ничего не останется, – осведомился Олуф у коллег с верхних этажей. – Но вам, наверно, видней, вы же всё-таки живете на поверхности, а не здесь, в убогой могиле, с чертовыми безумцами, где не бывает и толики яркого небесного света! Одно хоть хорошо, что выпивка здесь бесплатная, а то бы давно с ума сошел. За что его? И что вас так много на него одного?..

Старший подошел к Олуфу и рассказал об убийстве наверху, присовокупив испуг начальства при виде этого мальчишки.

– Ха-ха-ха! Старый Барнс наложил в штаны? – удивился Олуф. – Хотел бы я на это посмотреть! Кха-кха!

– Ты не поверишь, какие у этого пацана злобные глазенки были – даже, скорее, не злобные, а бесформенные! Даю свою голову на отсечение, но мне казалось, что они светились!.. Представь себе, он голыми руками вырвал кусок плоти! Разве такое возможно?

– Наверное, нет, – равнодушно прокомментировал тюремщик Проклятой дыры, до конца не доверяя словам стражника, так как иной раз они все над ним потешались.

– А-а, ладно, что теперь объяснять – принимай, и всё! Сейчас я и сам не уверен в произошедшем! Говорю как безумец!

– Мы все здесь немного тронутые, по-другому в этом месте не выживешь! Так что неудивительно, что в полутьме может привидеться всякое! – быстро ответил Олуф и выкрикнул призыв своему помощнику: – Глайнц, выходи, вонючее создание, пора работать! Обуй новенького по всем правилам нашего гостеприимного заведения да пошевеливайся!

Из темноты вышел высокий и худой парень лет тридцати, бледный, с ввалившимися щеками и усталым взглядом, и звучно прокашлялся, вероятно, был серьезно болен. К нему подвели Руби, который успел за это время осмотреться в средних размеров округлом помещении. В нишах по краям имелись дополнительные комнаты поменьше, в одну из которых привели мальчика, там на полу лежало множество цепей для сковывания ног осужденных, а в соседней навроде бытовки располагались ветхие кровати да небольшой столик с лампадкой, а также вся необходимая малая утварь, чтобы тюремщики исправно несли свою службу. Третья была заперта, но через небольшое решетчатое окно на двери заметно чернели приспособления, созданные умом человеческим не для потехи, а для того чтобы пытать обреченных или неугодных. Четвертая комната представляла собой отхожее место, а пятая являлась складом.

Когда Руби заковали ноги, он внимательно стал вглядываться в окошко закрытой двери, где находились пыточные инструменты. Длинный тюремщик, заметив это, а также бледность мальчишки, решил напугать узника еще больше:

– Тут мы проводим допросы тех, кто имеет какие-либо секреты! Я в этом очень хорошо разбираюсь, у меня прямо талант! Впрочем, здесь наказывают и тех, кто не подчиняется правилам и ведет себя, так сказать, вызывающе! После курса профилактических бесед страдающие излишним беспокойством урезониваются, нередко и навсегда! Кхе-кхе-кхе! – при последних словах он нестройно и неправдоподобно рассмеялся.

Руби ничего не ответил, только затрясся, словно в ознобе. Глайнц осклабился шире, довольный произведенным эффектом.

– Глайнц, заканчивай свою болтовню! Веди ко мне парня, я хочу поглядеть на него еще раз! – сказал Олуф, беря факел в руки и поднося прямо к лицу Руби. – Э-э, да он не из этих мест, иноземец, что ли?.. Ну да ладно, много их таких с юга-то наприплывало, будет с кем душу отвести сородичам! Ну, пойдем, постреленок, я отведу тебя к новому твоему дому, там тебе не понравится, но деваться некуда, придется жить, сколько сможешь… или выдержишь!..

Дверь в пыточную отворилась, Олуф повел через нее Руби, а также немногочисленную стражу из двух человек – вероятнее всего, вид острых и опасных инструментов должен был пугать вновь прибывающих узников, поэтому для острастки проход в нижние камеры был произведен таким образом. Миновав жуткое помещение, они наткнулись на еще одну дверь, открыли и ее.

Взору предстала пещера, иссеченная неровными решетками, за которыми обитали преступники. Где-то слышались капли, ниспадающие на каменный пол, чувствовалась сырость. В пещерах горели факелы, но их количества не хватало, поэтому осветить полностью всё обиталище они не могли.

Одна огромная пещера, по бокам которой располагались ниши с осужденными, оказалась невероятно просторной, по центру протекал небольшой ручеек, по нему спускались нечистоты, и стояла невыносимая вонь.

– Ну, мальчик мой, ты, наверное, не привык к такому, но у нас тут не королевские покои, поэтому с чем-то тебе придется смириться, а именно со следующим: первое – это с соседством, а второе – с обслуживанием. А так у нас неплохо, даже двухразовое питание есть, правда, еда не ахти какая, но это лучше, чем ничего, тем более что у тебя-то и выбора особого нет. А оставим мы тебя с ними, – Олуф указал бледным толстым пальцем на небольшую камеру, в которой находились пять человек, – они самые спокойные из всех, потому что почти все из них при смерти. Так что лишних проблем, я думаю, твои соседи не должны тебе доставить. А ты постарайся сам их на себя не навлечь! Предупреждаю, без глупостей, мальчик, либо комната поддержания нравственности, в которой так много пыточных инструментов, ждет тебя!

Вдруг раздался дикий рев, стены затряслись, а узники в камерах бессмысленно заорали от страха. Вопль дикого животного разбудил всех, грянув по темным углам взволнованным эхом. То и дело слышались выкрики безумных, их непомерный говор, прыжки и суета, отражающаяся в ударах звеньев их цепей.

Тюрьма забеспокоилась, растревожилась, Олуф приказал помощникам немедленно приняться за восстановление порядка, отчего донеслись новые крики и ругань, но только уже тюремщиков, а также отчаянные всхлипывания и стоны разбушевавшихся узников. С трудом, но при помощи дубин и кулаков общая атмосфера тишины и безнадежности, приличествующая Проклятой дыре, восторжествовала над беспорядком.

– Вот же ж, чертов зверь! Бесится изо дня в день и не успокоится же никак! – хмуро провозгласил Олуф, сплевывая на грязный пол и отворяя камеру. – Ну ладно, постреленок, заходи, вот твои новые товарищи на ближайшее время. А рева не бойся, это всего лишь горный тролль. Скверное создание, просто находится неподалеку, и в замкнутом помещении ему не по душе, особенно там, где много людей, которых он чует своими огромными ноздрями. А так он безопасен, пока заперт на другом конце тюрьмы. Послезавтра будет аттракцион, где те, кто сидит вон в той камере, – надзиратель указал на большую с противоположной стороны темницу, где обитали почти тридцать человек, – будут сражаться с этим зверем! Там все смертники! Никому бы не пожелал встречи со зверем один на один, он слишком дик, силен и страшен! Ходят слухи, что почти полсотни рыцарей пали от его лап, прежде чем удалось поймать эту тварь. Аж сердце в пятки уходит каждый раз при виде чудовища, даже ноги подкашиваются. Не знаю, стоит ли эта свобода того, чтобы с глазу на глаз встретиться с монстром?! Так что можешь отдыхать спокойно, малыш!

Дверь захлопнулась, надзиратель Олуф ушел, а мальчик остался посреди камеры, оглядывая обитателей. На нарах покоились пять осужденных, кто-то из них не мог заснуть после рева и что-то всё время повторял, бессмысленно взирая то на пол, то на стены, то на потолок, – видимо, это были сумасшедшие.

Впрочем, некоторые из узников благочинно и безмятежно продолжали дремать, словно не было минуту назад дикого звериного вопля, прогромыхавшего по пещере. Кто-то с захлебом кашлял, не в силах оторваться от праведного занятия, кто-то поднял голову, чтобы посмотреть на пришедшего, после чего снова безразлично уткнулся в солому и мешковину.

Делать нечего, Руби нашел свое место, но только он хотел занять его, как перед ним возникла фигура узника, весьма изможденного и болезненного на вид, который до этого пронзительно кашлял.

– Ты с верхних этажей? Кха-х! – задал вопрос незнакомец. – Меня зовут Крайн, я здесь уже давно… – почему-то продолжал он, присаживаясь к мальчику, даже не учитывая того, что тот не выказывал никакого желания к общению.

– Ты не пугайся, я не причиню тебе зла, просто хочу новости узнать, что происходит на свободе! Как давно я не был на воле! Как давно я не вдыхал свежего воздуха! Как давно я не видел солнечного света! Всё это теперь мелькает лишь в моём воображении… Кха-х!