Текст книги "Ночь, когда она исчезла"

– 15 –
Июнь 2017 года

Инспектор Маккой выходит из дома Ким около десяти часов утра, а примерно в одиннадцать на телефон Ким поступает звонок с незнакомого номера. Она предполагает, что это он, что это детектив, что у него для нее есть новости или какая-то новая информация. От волнения ее сердце готово выпрыгнуть из груди, адреналин бешено разливается по всему телу.

– Да.

– Привет, это Ким Нокс?

Голос явно девичий.

– Да. Это я.

– Это… э-э-э… Мими. Подруга Скарлетт. Она сказала, что вы хотели со мной поговорить, это так?

– О! – Ким выдвигает обеденный стул и опускается на него. – Мими. Спасибо. Вы можете сейчас говорить?

– Да. Конечно.

– Я просто хотела узнать, – начинает Ким, – то есть я уже говорила со Скарлетт и ее матерью. И с Лекси. И никто из них не имеет ни малейшего представления о том, что произошло в пятницу вечером. Но я подумала, вдруг вы что-то заметили. Что-то такое, чего не заметил никто, то, что могло бы объяснить, что случилось после того, как Таллула и Зак ушли. – В трубке воцаряется короткое молчание. Она слышит, как Мими вдыхает, представляет, как она затягивается сигаретой, зажатой между костяшками тощих пальцев с обгрызенными ногтями.

– Мне кажется… – начинает Мими. – Единственное, что приходит мне в голову, это то, что они могли поссориться.

Ким слегка запрокидывает голову.

– Поссориться?

– Ага. Они выглядели… как бы это выразиться?.. как будто между ними что-то происходило… Как будто они выясняли отношения…

Ким поворачивается к обеденному столу и подносит телефон к другому уху.

– А конкретнее? – говорит она. – Вы не могли бы это описать?

Мими вздыхает.

– Я пошла в дом, чтобы зарядить телефон, – говорит она. – Лула и Зак, они сидели в маленькой комнатке сразу за кухней. Такое укромное местечко. Они не слышали, как я проходила мимо. Но я одним глазом заглянула в слегка приоткрытую дверь и увидела, что он крепко держит ее запястья и она пытается их вырвать, но он держал их так, будто пытался помешать ей ударить его или, быть может, пытался помешать ей уйти… Не знаю. Он явно был зол.

Ким медленно моргает. Слова Мими проникают в то место в ее голове, где уже зародились ее собственные опасения, где она задается вопросом: как Зак мог бы отреагировать на отказ? И как только это происходит, на нее накатывает приступ тошноты. «Что, если» начинает обретать форму, и возможность того, что Зак сыграл некую роль в исчезновении ее дочери, на миг лишает ее дара речи.

– Вы, случайно, не слышали, кто-нибудь из них не говорил о кольце? Или о помолвке?

На том конце линии воцаряется гробовое молчание, а затем:

– Нет. Ничего. Вообще они оба были какие-то притихшие. Честно говоря, я даже не совсем поняла, зачем они там. Мне показалось, что они сами этого не хотели. Ну, вы понимаете?

Воскресенье тянется бесконечно.

Вместо того чтобы уложить Ноя в кроватку, Ким берет его на долгую прогулку по деревне, и пока он дремлет в коляске, ее глаза скользят по каждой живой изгороди, по каждому переулку; заглядывают в щели между домами. Когда она проходит мимо Мейпол-Хауса, ее взгляд падает на заднюю часть территории, где расположено студенческое общежитие. Она тотчас вспоминает бывшего парня Скарлетт, Лиама, единственного человека, который был там в пятницу вечером и с которым она еще не разговаривала. Но она уверена, как и сказала Лекси, что он вряд ли видел или слышал больше, чем она, поскольку он рано уехал с ней.

Миг спустя она уже возле «Лебедя и уток».

Передняя терраса забита до отказа, как и обычно в солнечный воскресный полдень: просекко на столах в ведерках со льдом, кувшины с крюшоном «Пиммс», высокие стульчики, на них дети, которых матери в мягких платьях и сдвинутых на макушку солнечных очках кормят измельченной колбасой и пюре, а под столиками в тени свернулись собачки породы кокапу.

Ким катит коляску через толпу к бару, где прохладно и сумрачно. Здесь людей меньше, и она идет прямо к стойке. Она узнает молодого парня за стойкой бара, это Ник. Он безработный актер и обожает флиртовать с немолодыми мужчинами, просто чтобы посмотреть, как они краснеют.

– Привет, – говорит он, – обычно днем вас здесь не увидишь. Что вам налить? Или вы пришли перекусить?

– Спасибо, – говорит она, – ничего не надо. Я зашла не для того, чтобы поесть. Просто интересуюсь… ты был здесь в пятницу вечером?

– Вообще-то да, был. Я тут как пес на цепи.

– А Мэгс рассказывала тебе о моей дочери и ее сыне?

– Да, рассказывала. Они вернулись? Все нормально?

– Нет, – говорит она срывающимся голосом. – Нет. – Она делает глубокий вдох и берет себя в руки. – Они все еще не вернулись. Я сообщила в полицию. Думаю, в какой-то момент полицейские захотят поговорить с тобой, спросить, что ты видел.

– О боже, Ким. Это ужасно. Представляю, как вы переживаете.

– Да, – говорит она, изображая натянутую улыбку. – Я вся на нервах. Но мне просто интересно, что именно ты видел.

– Боюсь, что на самом деле не так уж и много. Сначала они сидели вон там. – Он указывает на укромный уголок в дальней части бара. – Такие милые, прям как голубки. Он купил бутылку шампанского. Они заказали блюдо с морепродуктами. Этакая влюбленная парочка. А потом была еще одна компания. Явно богатые детки из Мейпола. Шумные, развязные, ну вы знаете. И, похоже, они знали вашу дочь. И я бы сказал, они нагло вторглись в приятный романтический вечер вашей дочери. Мне даже стало жаль ее!

Ной начинает ворочаться в коляске, и Ким рассеянно покачивает его.

– Ты заметил что-нибудь странное?

– Странное? – Ник поворачивается и словно луч прожектора направляет улыбку на покупателя, появившегося рядом с Ким. Приняв заказ, он тут же снова переключается на Ким и говорит: – Я бы не сказал, что странное, нет. Много пили. И, судя по сумме кэшбеков, которую запросили эти детки из Мейпола, я заподозрил, что они ждали доставку наркотиков, но никаких доказательств тому не видел. А потом подошло время закрытия, и они все просто ушли. Вот и все. – Он печально смотрит на нее и говорит: – Господи, Ким. Я уверен, они будут дома с минуты на минуту, обязательно будут. Вы же знаете, что такое подростки.

Она идет дальше. К дому подруги Таллулы, Хлои, что на самом краю деревни. Он последний в ряду небольших коттеджей с плоскими фасадами, чьи двери выходят прямо на главную дорогу. Хлоя говорит, что нет, она уже сто лет не разговаривала с Таллулой. Зато она тоже сообщает кое-что интересное. Когда Ким упоминает, что Таллулу в последний раз видели в доме Скарлетт Жак в Апли-Фолде, Хлоя прищуривается и говорит:

– Странно.

– Почему? – спрашивает Ким.

Хлоя пожимает плечами.

– С этой Скарлетт и ее компанией что-то не так. Не знаю, но что-то там нечисто, и потом, этот вечер, в прошлом году, рождественская вечеринка в колледже, когда я сидела с Лулой и Скарлетт довольно невежливо увела ее от меня, и я не могу этого объяснить, но Лула как будто уже знала ее. Хотя и не была с ней знакома. И они какое-то время танцевали, а потом вышли на улицу минут на десять, и когда Лула вернулась, она была вся какая-то вздернутая. Я не могла понять, в чем там дело. Ведь насколько мне было известно, Скарлетт и ее компания – они на всех смотрят свысока, никогда ни с кем не разговаривают, но она первой заговорила с Лулой. Это было странно. В любом случае после этого мы с Лулой больше не общались.

Ким морщит нос.

– После той рождественской вечеринки?

– Да. Я имею в виду, мы здороваемся, если видим друг друга, но больше не тусуемся вместе.

– А в феврале? Когда ты… когда у тебя было то, что с тобой было?

Хлоя недоуменно смотрит на нее.

– У тебя была депрессия, и Таллула пришла и переночевала у тебя.

– Вы уверены, что имеете в виду меня?

– Да, еще в феврале Таллула сказала мне, что у тебя депрессия и что она должна остаться с тобой на ночь, чтобы ты не выкинула какую-нибудь глупость.

Хлоя качает головой.

– О господи, нет. Нет, такого точно никогда не было. У меня не было никакой депрессии, и она не оставалась у меня на ночь. Клянусь, в этом году мы с Лулой не перемолвились ни единым словом. Мы почти не виделись. Думаю, она солгала вам.

– 16 –
Сентябрь 2018 года

В течение выходных перед началом семестра территория школы Мейпол-Хаус медленно, но верно приходит в движение. Пустые здания оживают: повсюду царит суматоха, гул голосов и музыки, стук хлопающих дверей, мелодии телефонных звонков и урчание автомобильных моторов, смех и крики.

Софи чувствует себя странно. Не то чтобы посреди дикой глуши, как она опасалась, а скорее как будто она посреди всего этого оживления. Из сада рядом с кухней ей видно, как ученики выходят из своих общежитий и направляются завтракать в главное здание. Некоторые из них совершают по территории школы утренние пробежки. Она начинает узнавать некоторые лица, некоторые стайки друзей и даже на расстоянии – по той уверенности, с какой они шагают по территории школы, – может сказать, кто новичок, а кто старожил.

Вечером в воскресенье перед официальным началом семестра проводится так называемый Ужин Регистрационного Дня. День регистрации – самый загруженный день в преддверии нового семестра, когда большинство учащихся приезжают из дома, заселяются в общежитие и записываются на занятия. Большая часть всего этого делается онлайн, еще до того, как учащиеся ступят на территорию кампуса, но это старая традиция, и для учеников это хороший способ увидеть своих одноклассников, прежде чем они разойдутся по классам.

А еще есть ужин, который, по словам Шона, и есть то, ради чего все затеяно. Когда-то все чинно садились за стол, но поскольку десять лет назад был построен новый жилой корпус, что увеличило число учащихся вдвое, ужин превратился в вечеринку с фуршетом и диджеем.

Софи почему-то хочется выглядеть на этой вечеринке сногсшибательно. Не просто мило и нарядно, а так, чтобы сразить всех наповал, чтобы все учащиеся потом перешептывались за ее спиной, чтобы они говорили: «Вот это да, подружка мистера Грея и вправду хороша, не так ли?»

По какой-то причине она хочет получить одобрение тех симпатичных парней, которых она видела, когда те бегали трусцой по территории школы. Нет, не подростков, а девятнадцатилетних парней, почти мужчин с их летним загаром, густыми волосами и самодовольным видом.

Она надевает черную атласную блузку с кружевной отделкой спереди и кружевной вставкой на спине. Она хорошо сочетается с узкими черными брючками и черными босоножками на высоком каблуке. Волосы она собирает в хвост, который свешивается ей на одно плечо. Она щедро наносит на лицо крем и макияж, от которого ее кожа должна сиять и мерцать.

Когда она выходит в коридор, Шон обводит ее оценивающим взглядом с ног до головы.

– Боже, Соф, – говорит он, – ты прекрасно выглядишь.

И она понимает: так оно и есть.

Гул голосов из главного зала просто оглушительный. В зале бочкообразный, обшитый деревом потолок, а окна расположены так высоко, что пропускают только свет и никакого вида наружу. Зато есть три пары огромных двойных дверей, выходящих на лужайку, где в лучах раннего вечернего солнца установлен навес, расставлены столы и стулья. Они с Шоном под руку идут по лужайке, улыбаясь и останавливаясь, чтобы поздороваться. Они находят пустой столик. Шон оставляет Софи сидеть, а сам уходит, чтобы принести напитки.

Пока она ждет его возвращения, ее взгляд скользит по присутствующим, к группке прекрасных юных существ, что льнут друг к другу, образуя крошечные островки, непроницаемые, слегка пугающие и вместе с тем жалкие – этакие шикарные невежды-всезнайки. Сияет не только их молодость, размышляет она, наблюдая за ними, но и их происхождение, их врожденные привилегии, то, как они трогают свои волосы, как держат свои напитки, как беспечно обращаются со своими телефонами. Они происходят из мест, которые не похожи на те места, откуда родом большинство людей. От них исходит глянцевый лоск денег, который просвечивает даже сквозь самую неряшливую внешность.

Софи родом из мира таунхаусов, машин, которые ездят, пока не развалятся, государственных школ, еженедельных походов в магазин «Tеско» и тарелок с печеньем в квартире бабушки по субботам. Ей всего хватало: у них всегда был полный холодильник, они отдыхали за границей, ходили по магазинам на Оксфорд-стрит, в пятницу вечером покупали еду навынос в местном ресторанчике; так что ей грех было жаловаться. Ее жизнь была прекрасна. Но эта жизнь была матовой, а не глянцевой.

Она думает о «Темном месте», о семействе Жак, о бассейне, который когда-то наверняка сиял на летнем солнце ледяной синевой, о скульптурах, некогда стоявших на плексигласовых постаментах, о музыке, что когда-то доносилась из-за двойных дверей и летела через ухоженные лужайки. Она представляет себе особый смех людей, владельцев многочисленных автомобилей, лошадей и шале в Альпах. По словам Керрианны Маллиган, их дочь Скарлетт когда-то здесь училась.

Шон появляется вновь с двумя бокалами вина и садится рядом с Софи.

– Извини, что я так долго, – говорит он. – Меня задержали.

– Давай выпьем, – говорит она, – а потом сможем пообщаться.

– А мы точно должны? – спрашивает он, прижимаясь лбом к ее обнаженному плечу.

Она взъерошивает волосы на его затылке и смеется.

– Думаю, да, должны. По сути, ты здесь король. Ты должен общаться со своими подданными.

– Я знаю. – Он поднимает голову и кладет руку ей на колено. – Знаю.

Они пьют вино, и через минуту или две к их столику подсаживается пара, Флер и Робин, соответственно учитель географии и фотографии. Они живут в коттедже недалеко от деревни, у них есть бордер-терьер по кличке Оскар и кролик по кличке Бафта, и они оба жутко разговорчивые. Где-то в середине разговора к ним присоединяется мужчина средних лет по имени Трой, с великолепной бородой. Он преподаватель философии и теологии, живет на кампусе и грузит их рекомендациями по поводу местных деликатесов, винных магазинов и мясных лавок.

Кто-то уводит Шона прочь, и на какое-то время Софи остается наедине с Троем, но это нормально. С ним очень легко разговаривать, а затем к ним присоединяются кто-то с французским акцентом и кто-то с испанским акцентом, и вскоре их стол полон людей, чьи имена она едва успевает запомнить, не говоря уже об их должностях или роли в школе. Затем она замечает молодого человека. Он стоит на периферии группы, собравшейся вокруг ее столика. В одной руке у него бутылка пива, другую он держит в кармане темно-синих шортов. У него каштановые волосы, короткие и волнистые; сам он в белой рубашке с закатанными чуть выше локтей рукавами. На ногах белые кроссовки без носков. У него красивое телосложение. Он слегка смахивает на кинозвезду, ну, на того актера по имени Крис, Софи никак не может запомнить его фамилию.

Он разговаривает с женщиной старше себя. Софи видно, что он не очень хорошо ее знает, но старается быть обаятельным и вежливым. Она видит, как он слегка поворачивает голову в ее сторону, как будто чувствует на себе ее взгляд, и она спешит отвести глаза. Когда же она смотрит на него снова, она видит, что женщина повернулась, чтобы поговорить с кем-то еще, и он пока стоит один. Он подносит пивную бутылку к губам и делает задумчивый глоток. Заметив, что она смотрит на него, он улыбается.

– Вы, должно быть, спутница жизни мистера Грея, – говорит он, подходя к ней.

– Да, – весело отвечает она. – Меня зовут Софи. Приятно познакомиться.

Он перекладывает пивную бутылку в левую руку и протягивает правую для рукопожатия.

– Я тоже рад познакомиться. Я – Лиам. Я здесь помощник учителя. Работаю с детьми с особыми потребностями, ну, вы знаете, с дислексией, диспраксией, типа того.

У него хорошая речь, но в его акценте слышатся чуть грубоватые глостерские нотки.

– О, как интересно!

Он энергично кивает.

– Да, это замечательно. В смысле это не то, чему я бы хотел посвятить жизнь или что-то в этом роде, это временная работа, но на данный момент она меня вполне устраивает.

– И чему бы вы хотели посвятить свою жизнь?

– Ах да, – он чешет затылок и морщит лицо. – Я еще до конца не определился. Все еще пытаюсь понять, – улыбается он. – Мне пятнадцатого исполняется двадцать один. Неудачный старт.

Он говорит виноватым тоном, и Софи спешит успокоить его.

– Неправда, – говорит она, – вы работаете, у вас действительно важная работа, чего нет у многих молодых людей вашего возраста.

– Да, – говорит он. – Может быть. – И тотчас спрашивает: – И как вам Мейпол-Хаус?

Софи оглядывается по сторонам и кивает.

– В целом мне здесь нравится, – говорит она. – Хотя это не то, к чему я привыкла. В смысле я родилась и выросла в Лондоне, я никогда раньше не жила за его пределами, поэтому деревенская жизнь – это своего рода шок для всего организма.

– О, это не деревня, – говорит Лиам. – Поверьте, это далеко не деревня. Я вырос на животноводческой ферме в Глостершире. Вот там была деревня. А это просто милое место, где живут люди, которые не хотят жить в больших городах.

Софи улыбается.

– Думаю, это вполне справедливо, – говорит она и тотчас уточняет: – И как давно вы здесь преподаете?

– Как бы это сказать… – Он застенчиво улыбается. – Когда-то я сам здесь учился, хотите верьте, хотите нет. Когда мне было пятнадцать, родители отправили меня сюда сдавать экзамены за курс основной школы, потому что в моей старой школе я слишком… э-э-э… отвлекался на другие вещи. А потом мне здесь понравилось, поэтому я остался, чтобы сдать здесь экзамены на аттестат зрелости. И провалил их все. Сдал заново. Провалил один. Хотел пересдать его… Так что да, я учился здесь… – он прищуривается, производя мысленный расчет, – …четыре с небольшим года? Возможно, это рекорд за все время существования школы. Большинство задерживается здесь не дольше пары лет. А теперь они не могут от меня избавиться.

Он смеется. Софи тоже смеется, а потом спрашивает:

– Значит, вы должны многое знать об этом месте, о его истории?

– Я главный эксперт по Мейпол-Хаусу, да, это так.

– То есть если Шону понадобится что-то узнать, он может без колебаний обращаться к вам?

– Думаю, да. Просто пошлите его ко мне. Я тот, кто ему нужен.

– Значит, вы были здесь прошлым летом, – осторожно начинает она, – когда те подростки пропали без вести?

По его лицу пробегает тень.

– Да, – говорит он. – Я тогда был здесь. И не только здесь, я еще был там.

Софи вздрагивает.

– Там?

– Да. В доме. В смысле в ту ночь, когда они исчезли. Я дружил со Скарлетт, девушкой, которая там жила. Разумеется, я ничего не видел. Я ничего не знал. Но да. Действительно, жуткая история. Просто жуткая. – К разочарованию Софи, он быстро меняет тему: – А что насчет вас? Кем вы работаете? Если вы жили в Лондоне, вы наверняка были вынуждены оставить работу или?..

Она качает головой.

– Нет, – говорит она. – Нет. Я имею в виду, когда-то я, как и вы, была помощником учителя. В начальной школе в Лондоне. Но теперь я самозанятая, могу работать из дома, так что, как видите, для меня в этом плане мало что изменилось. Правда, если честно, мне пока не удалось вернуть себе даже намек на дисциплину. Меня вечно что-то отвлекает. – Она смеется, но положа руку на сердце ее беспокоит, что за почти неделю в Мейпол-Хаусе она не написала ни слова для своей последней книги. Каждый раз, когда она открывает компьютер и начинает печатать, ее мысли уносятся к Таллуле Мюррей, «Темному месту», Скарлетт Жак, розовому кусту на деревенской площади, розовым детским ножкам, вытатуированным на обратной стороне предплечья Ким Нокс, к обручальному кольцу в грязной черной коробке, лежащей сейчас в ее ящике с косметикой. Она думает о Мартине Жаке, которого она погуглила после того, как порылась в его почте, о человеке, чье фото она видела в Интернете, – высоком, изможденном, с прядью редеющих седых волос и суровым выражением лица, о человеке, которого LinkedIn называет исполнительным директором хедж-фонда. Фонд зарегистрирован на острове Гернси, но в настоящее время, согласно другому результату поисков в Гугле, Мартин Жак живет один в Дубае, расставшись со своей женой.

Она не нашла ни на одной странице в Интернете упоминаний о его бывшей жене или взрослых детях, но разлука с семьей показалась Софи единственным очевидным объяснением того, почему «Темное место» было заброшено и оставлено гнить.

– Ну что ж, – говорит Лиам, – я уверен, как только жизнь в колледже войдет в свою колею, вы тоже в нее войдете.

Софи с благодарностью улыбается.

– Очень хороший способ думать об этом, – говорит она. – Спасибо. Вы истинный мудрец.

Говоря это, она видит из-за плеча Лиама, как к ним подходит Шон.

На секунду ее поражает контраст между ними: двадцать лет, которые их разделяют. Шон, при всей своей красоте и харизме, на вид годится Лиаму в отцы.

– Привет, – говорит он, протягивая руку Лиаму. – Лиам, верно?

– Да, он самый. Приятно снова вас видеть.

Они приходят к выводу, что уже встречались, но в разговор вклиниваются другие люди с другими темами, и вскоре Софи вообще уже не говорит с Лиамом, его поглотила другая группа. Оставшись одна, она идет через лужайку к бару внутри шатра. Здесь она берет себе второй бокал вина и несет его обратно на улицу. Через лужайку ей виден Шон, увлеченный разговором с Питером Дуди и Керрианной Маллиган.

Затем она видит Лиама. Он идет по лужайке к главному зданию, и она, поддавшись порыву, следует за ним. Он идет через корпус и выходит из дверей на другой стороне. Затем пересекает задний двор и направляется к общежитию. Она видит, как он вводит код. Дверь с жужжанием и щелчком открывается, и он входит внутрь. Она садится на скамейку во дворе, радуясь возможности побыть одной, прежде чем снова ринуться в бой. Вино стало теплым, но она все равно его пьет. Вечернее солнце пробивается сквозь ленты пурпурных облаков. Закрыв глаза, она подставляет лицо солнечному теплу, прислушиваясь к далекому гулу болтовни и смеха.

Она слегка вздрагивает, выпрямляется, открывает глаза и видит пару загорелых ног, торчащих из решетки балкона на третьем этаже общежития, край книги в мягкой обложке, холодное пиво на столике.

Это Лиам.

Пару секунд она размышляет, может, ей окликнуть его, навязаться к нему в гости, выпить вместе с ним холодного пива, спросить, что, по его мнению, на самом деле произошло в «Темном месте» той ночью.

Но она лишь качает головой и направляется обратно через внутренний двор на вечеринку.