Текст книги "Лошадь под водой (Кровавый круг)"

– Лавлесс считал, что с этими людьми немцам лучше всего договориться о том, чтобы сдаться.

– Ты, кажется, не следишь за тем, что я говорю. – Томас посмотрел на меня укоризненно. – Лавлесс ни гроша не дал бы за немцев и за победу, которую они хотели одержать.

Снаружи дул пятибалльный ветер, и в теплой, хорошо освещенной каюте легко было думать о том, что мы снова в 1945 году.

Томас налил себе еще выпить и крикнул Аугусто, чтобы тот снизил обороты, сказав мне при этом, что мы просто зря тратим горючее. Мы согласились, что Аугусто умный мальчишка и что португальцы – прирожденные моряки. Томас великодушно похвалил лодку Гэрри Кондита и продолжал.

– Лавлесс сфотографировал «Белый список» (он так и назывался, в противовес «Черному списку») и закопал снимки в саду, в той части Ганновера, которая подвергалась самой жестокой бомбардировке. Некоторое время нас содержали в немецкой тюрьме. Там все время горел свет, днем и ночью, все было белого цвета, облицовочная плитка сверкала, как вставные зубы, и двери хлопали, вызывая эхо, перекатывавшееся как удар грома. Постоянно гремели ключи, которые носили охранники. Время от времени глазок в двери приоткрывался, и психиатр или врач следили за нами, описывая наши действия и причины того или иного поступка. Они думали, что все, кроме них, идиоты.

Кроме дурацкого глазка узники редко видели иные признаки жизни. Однако изредка я слышал голос Лавлесса, который задавал охране какой-нибудь пустой вопрос, чтобы дать мне знать, что он все еще там. Наконец мне представилась возможность с ним коротко поговорить, когда командование британского морского флота прислало двух полицейских, чтобы сопровождать нас назад в Англию.

Лавлесс имел чин капитана третьего ранга, что произвело на них большое впечатление, и мы получили на пароме в Харидже каюты. Лавлесс заявил, что намерен выступать в качестве свидетеля и обнародовать имя каждого англичанина, который числился в списке.

– Это принесло бы ему популярность, – заметил я.

– Нет, они не хотели этого ни за что. Ему сказали, если он тихо признается в том, что виноват по пяти пунктам обвинения, с ним договорятся.

– То есть предложили заключить сделку?

– Правильно, – кивнул Томас, – ему пообещали: если он признает себя виновным, его приговорят к смерти, но приговор не будет приведен в исполнение.

– Почему он этому поверил?

– Вот об этом и я его спросил. Я считаю для себя делом чести никогда никому не доверять. – Он сказал это не шутя. Я поверил. – После приговора, – продолжал Томас, – председатель трибунала подписывает смертный приговор, ставит печать, и он передается заключенному. Но перед тем, как приговор бывает приведен в исполнение, его изучает офицер-контролер, который должен подтвердить его соответствие закону. Знакомясь с делом, он обязан убедиться, что все правильно и что не допущено никаких нарушений. Как вам известно, военный трибунал – это не гражданский суд. Большинство его членов никогда не получали юридического образования и даже никогда не видели судебного процесса. Это просто бойня.

– К счастью, я не могу подтвердить сведения, которые ты получил из первых рук, – сказал я, – но продолжай про сделку.

– Один из моментов, которые проверяет офицер, – вопрос о вменяемости приговоренного. Согласно разделу 4 Акта о невменяемости от 1890 года, все, что требуется офицеру, – это свидетельство мирового судьи и два медицинских сертификата, чтобы отменить протокол, утвердивший приговор, и направить заключенного в гражданскую психиатрическую больницу. По инструкциям морского министерства после одного месяца пребывания там его увольняют с военной службы.

– И Лавлесс поверил, что с ним будет так, если он признает себя виновным?

– Да. Видишь ли, кто-то принес ему ежедневные медицинские отчеты о его состоянии и позволил их сжечь. Ему пообещали составить новые, чтобы показать симптомы психических нарушений.

– Ты не просил, чтобы и тебя так же обследовали? – спросил я.

– Нет, – сказал Томас, – офицер, который готовил мои показания для суда, упомянул «Белый список», но я сделал вид, что не знаю, о чем идет речь.

– Лавлесса судили до тебя? – спросил я.

– Да, Он признал себя виновным, был приговорен и вернулся в камеру. Меня еще не вызывали давать показания, но слушания начинались на следующий день. Потом эта ночь, ночь первого дня моего суда„. В ту ночь все и случилось.

– Что случилось? – спросил я.

Томас вытер руки носовым платком с дюжиной заштопанных дырок, допил свой стакан, откинулся на подушку, будто для того, чтобы вздремнуть. Я подошел ближе и склонился над ним.

– Что же случилось? – спросил я снова.

Глаза Томаса были закрыты. Он зажмурился то ли от боли в руке, то ли от воспоминаний. Потом быстро сказал:

– Я услышал, как Лавлесс завизжал. Он кричал: «Берни, помоги, помоги мне!» Затем раздались шаги, грохот сапог охранников, когда они бежали, и я услышал низкий голос, который, я думаю, принадлежал капеллану. Я не мог различить слов, которые он говорил. Потом снова раздался голос Грэма. Он кричал на более высокой ноте, и голос его выделялся среди других голосов. "Они собираются меня повесить, Берни, – кричал он и затем прокричал снова: «Помоги мне!» Раздался скрежет ключей, дверь хлопнула, и все стихло.

– Ты крикнул ему что-нибудь в ответ? – спросил я.

– Нет. – Томас опустил голову. – Я думаю, что должен был сделать это, каждый день моей последующей жизни. Но что я мог сказать? «Я говорил тебе!», или «Держись, я иду за тобой!», или «Все к лучшему!», что мне было прокричать ему в ответ?

– Правильно, – рассудил я. – Ты не мог сказать ему много, они все равно бы его повесили.

Не знаю почему, но я поверил, что все это – правда.

Глава 46Отдать осталось еще немного

Томас и я долго сидели, глядя друг на друга. Потом я наконец бросил будто случайно:

– Итак, выйдя из тюрьмы, ты отправился в пригород Ганновера и купил лопату.

– Мне понадобилось бы что-нибудь большее, чем лопата, – усмехнулся Томас. – Когда я вернулся туда и отправился к дому, где Лавлесс закопал «Белый список», на том месте стоял двенадцатиэтажный дом с квартирами для рабочих.

– И как же ты достал его?

– Ты заставляешь меня смеяться, – сказал Томас; я с трудом мог в это поверить. – Неужели ты до сих пор не понимаешь, что нас обучал человек, который умнее нас с тобой обоих вместе взятых?

– Продолжай, – сказал я.

– Только один человек имеет сейчас доступ к «Белому списку», к единственному оставшемуся экземпляру. Он пережил много, чтобы добыть его, и еще больше, чтобы спрятать его там, где найти может только он один. – Томас умолк. После долгого молчания он произнес: – Бумаги находятся внутри немецкого морского метеорологического буя[31]31
  Эти буи сбрасывали в море с германских судов и самолетов во время Второй мировой войны. Они всплывали на поверхность каждые двенадцать часов и передавали радиосообщение с метеорологических приборов, которые помещались внутри. Таким образом германская метеослужба готовила прогнозы погоды, не используя для этого ни кораблей, ни самолетов.


[Закрыть]на дне моря. Чтобы извлечь буй, надо иметь радиоответчик, который «вызвал» бы его на поверхность, передав ему соответствующий радиосигнал.

– Это то, что ты только что пытался сделать?

– Нет, устройство, которое дал мне да Кунья, приспособлено только для того, чтобы «слушать». Мы слышали, как буй поднимается на поверхность, точно так же, как сеньор да Кунья слушал его и радовался этому каждый вечер. Он дал мне «слушающее» устройство. – Голос Томаса стал очень спокойным. – Он снова меня обманул. – Он резко поднял голову. – Буй теперь снова на дне океана!

Я кивнул.

– Расскажи мне о Смите, – попросил я.

– Смит только один из списка; да Кунья заставлял очень многих людей, чьи имена числятся в «Белом списке», посылать ему деньги или подарки.

– Но ты скоро понял это и посоветовал Смиту организовать поставки морфия так, чтобы твое сотрудничество с Кондитом процветало.

– Об этом, я думаю, нетрудно догадаться, – согласился Томас.

Я спросил:

– А что делал да Кунья с деньгами? – Ответа не последовало. – Он финансировал движение «Молодая Европа»? Все эти деньги шли современным фашистским группировкам?

Томас закрыл глаза.

– Да, – сказал он. – Я все еще правоверный.

– И на то, чтобы финансировать его опыты в лаборатории по таянию льда?

– Как у многих великих людей, – развел руками Томас, – у сеньора да Куньи есть детская слабость. Его машина для таяния льда – одна из них.

Глаза Томаса все еще были закрыты.

Сквозь шум моря мы услышали голос Аугусто из рулевой рубки.

Мы приближались к берегу.

– Я поднимусь наверх, – сказал Томас.

В тот же момент по корпусу лодки будто ударили молотком.

– Кусок какого-то выброшенного обломка, – предположил Ферни.

Аугусто снизил обороты, и скорость сократилась вдвое. Снова раздался удар, и вслед за ним, немедленно, третий. Аугусто закашлялся и затем соскользнул с лестницы в каюту. Когда он сполз на пол, тело его стало мягким. Мой костюм пропитался кровью. Кровью Аугусто.

Томас и я стояли неподвижно, решая, что же могло произойти?

Я подумал о несчастном случае, но у Томаса оказались более практические соображения.

– Это Гэрри Кондит, – пришел он к выводу.

Лодка медленно подплыла к берегу.

– Где? – спросил я.

– Он стреляет с верхушки утеса, – определил Томас.

Последовало еще два удара, и теперь, прислушавшись, я различил вдалеке щелчок винтовки. Пол стал скользким от крови мальчика.

Томас выглядел спокойным, как камамбер. Он заметил:

– Если мы поднимемся в рулевую рубку, он нас подстрелит. Если останемся здесь, лодка наткнется на утес у Тритоса и мы утонем.

Лодка накренилась под набежавшей волной.

– А можно подняться к рулевой рубке, не проходя по палубе?

– Это слишком долго при таком море. Надо предпринять что-то быстро.

Без Аугусто у руля фанерная лодка болталась и уходила в море. Я представил себе, как она ударится о скалы и в одно мгновение превратится в щепки. Аугусто захватил зубами сигнальный флажок, чтобы не кричать со своим простреленным легким.

Томас пронес через каюту маленький холодильник и поднял его наверх на четыре шага. Я не представлял себе, как он смог его поднять. Втолкнув его с грохотом в рулевую рубку, Томас следом влез на мостик, пользуясь холодильником как щитом. И тут же я услышал резкий звук, отдавшийся эхом, когда одна из пуль Гэрри Кондита отскочила от металла. Томас теперь лежал во всю длину на палубе, держа рукой нижнюю часть рулевого колеса. Он потянул его, и лодка среагировала. Через отверстие я видел скалы. Они торчали очень близко, и после каждой большой волны вода стекала с острых зубцов как фантастическое чудовище, ожидающее своей добычи.

Лодка шла теперь правильно. Я позвал Томаса, чтобы он вернулся. Он провизжал:

– Ты что, хочешь вертеться в кровавом круге?

Он остался там, где был. Снова раздался звук удара по металлу. Дверца холодильника открылась, и бутылка с кока-колой, лед и копченая лососина сползли в каюту.

Как только мы отплыли на достаточное расстояние, Томас засунул в руль скамеечку для ног и пополз обратно, но было поздно. Изменение курса, которое дало лодке передышку, приговорило его к смерти. Холодильник больше не защищал его. Гэрри Кондит посылал пулю за пулей, но при цейсовском четырехкратном прицеле хватило и одной.

Глава 47Отступление

Дюжина стреляных гильз на верхушке скалы – единственный след, который оставил Гэрри Кондит к тому времени, когда мы поставили лодку на якорь. Ветер перегнал облака, барометр сильно упал, и рыбаки работали над сетями, расстеленными на берегу как огромные выброшенные нейлоновые чулки.

Я пошел вверх по берегу, чтобы вызвать Чарли. Аугусто нуждался в помощи врача. Когда я достиг верхних ступеней и взглянул вниз, он все еще лежал в лодке с закрытыми глазами, без сознания, и крепко сжимал руку Ферни Томаса.

Чарли я нашел в кафе с двумя полицейскими в штатском из ПИДЕ[32]32
  ПИДЕ – внутренняя полиция для защиты государства, то есть тайная полиция.


[Закрыть]. Она отнесла смерть Ферни Томаса к своему успеху и внесла сообщение о ней в отчет о расследовании дела о наркотиках. Она сделала это достаточно гладко, так, чтобы не впутать меня.

После того, что рассказал мне Ферни, очень много разрозненных нитей начало соединяться воедино. Конечно, не все, но ожидать такого уж слишком. У непредсказуемых людей всегда бывают какие-то необъяснимые поступки, но мотивы этих поступков начали все же вырисовываться. Я, например, знал теперь, что мы найдем в доме да Куньи, но все же пошел туда.

Мебель была укрыта, и мои шаги отдавались эхом среди опустошенных полок. Несколько больших светильников сверкали при дневном свете, как горящие брызги крови.

Я поднялся наверх в поисках комнаты, которая, я знал, должна была там быть. Мне пришлось сломать замок, чтобы войти туда. Тяжелая дубовая дверь открылась со скрипом.

Я оказался в длинной комнате, выкрашенной в белый цвет. Флюоресцентные лампы висели над скамьями, и там сохранилось еще очень много оборудования, указывающего на то, что это была хорошо оснащенная лаборатория, а не устроенная где-то наскоро аптека, подобная той, которую Гэрри Кондит соорудил в отдаленном углу своей фабрики. Это была большая исследовательская лаборатория с воздушным кондиционированием вроде тех, которые фармацевтические компании строят вместо того, чтобы платить подоходный налог. Я прошел вдоль скамеек, осмотрел счетчики, лабораторные трубки для испытаний и электровибраторы. Я осмотрел также аппаратуру для подачи тепла и света и сложный набор термометров для измерения проводимости жидкостей. Я не нашел только сеньора Мануэля Гамбеты до Росарио да Куньи, поскольку он давно отбыл.

* * *

Клив Синглтон вернулся из Лиссабона как раз вовремя: мне осталось ему сказать, чтобы он собрал вещи и отправлялся назад.

И я объявил ему, что он должен выполнить самую важную задачу – вернуть водолазное снаряжение в Лондон. Если с ним что-нибудь произойдет, это обойдется мне в такую кругленькую сумму, что мы даже не можем себе представить. Чарли нравилась ее работа – расследование по делу о наркотиках, и Клив Синглтон был более чем когда-либо ее преданным рабом.

Я позвонил в Лондон по открытой линии и посоветовал им последить за Айвором Батчером, используя для этой цели Колокольчика. Мне ответили, что он не очень подходит для роли хвоста, но я настаивал, ибо всем нам следует учиться.

– А если Батчер попробует уехать из страны? – спросили в Лондоне.

– Задержите его по какому-нибудь обвинению, – ответил я терпеливо.

– А по какому? – спросили меня.

– Ну, попробуйте Закон о нарушении правил уличного движения, – раздраженно бросил я и положил трубку.

Глава 48Вечеринка у Айвора Батчера

Я вышел из самолета в лондонском аэропорту и наблюдал за тем, как дождь лил со сверкающего навеса. С плоскостей самолетов обрушивались маленькие Ниагарские водопады, а стюардесса, стоя на земле, зажимала рукой воротник, подставляя лицо под проливной дождь. Джин ждала меня в зале с большим портфелем.

Так началась эта тяжелая неделя: предстояло первое заседание совета Страттона. Все происходило как обычно на первом заседании. Люди просили разъяснений и требовали записей, которые оказались давно утеряны. Доулиш и я образовали хорошую команду. Я превращал значительные возражения в незначительные, а Доулиш специализировался на том, чтобы иронизировать по породу этих незначительных возражений. Насколько я убедился, образование этих объединенных комитетов шло довольно успешно, но я видел также, что О'Брайен может создать нам трудности. Он настаивал на различной процедурной ерунде, по поводу чего Доулиш начинал волноваться, или раздражаться, или и то и другое.

Однако Доулиш постарался проявить сдержанность и дал О'Брайену выговориться, затем, помолчав некоторое время, произнес загадочное «Да?», словно не был уверен, что О'Брайен полностью высказался, и снова изложил свою точку зрения, тщательно подбирая выражения, будто он разговаривал с ребёнком. Доулиш скорее разорвал бы свои штаны, чем нарушил неопределенность.

Должен признаться, что наблюдать за тем, как он это делал, доставляло большое удовольствие.

* * *

В мое отсутствие на Шарлотт-стрит наняли нового сотрудника Бернарда, высокого, красивого, молодого человека, носившего шерстяные рубашки, посещавшего кинофильмы с титрами и склонного употреблять одно длинное слово там, где следовало бы применить восемь коротких. Я поручил ему проверку всех акций Смита. Смит имел законный штат, который занимался его компаниями, входившими в холдинговые, или холдинговыми компаниями других компаний. Выполнение этой задачи и отнимало много времени.

В четверг утром Айвор Батчер позвонил мне. Он воспользовался одним из наших внешних телефонов, зарегистрированных как принадлежащие детективному агентству. Джин сказала, что я встречусь с ним по адресу СУ-7 в восемь тридцать вечера.

Я был занят весь день. В семь тридцать закончил дела и запер блок хранения материалов, содержащий большую часть секретной информации, которая имелась в нашем здании. Без этого наша картотека осталась бы бессмысленным собранием номеров улиц, названий дорог, фотографий и сведений.

Я составил поверхностный доклад о положении в Албуфейре, написал, что досье «Алфоррека» закрыто, и положил его Доулишу для ратификации. Он поместил в маленьком прямоугольнике в углу свою подпись, не сделав никаких замечаний, и передал его Элис, но при том продолжал смотреть мне в глаза.

Дом номер тридцать семь на Литл-Шартон-Мьюс представлял собой лабиринт каменных построек в той части Кенсингтона, где получение в качестве жилья гаража отмечается посадкой куста роз в крашеной бочке.

Снаружи два человека в коротких пальто из верблюжьей шерсти разливали виски в стаканы из походной фляжки. Я тихонько постучал медным молоточком в дверь, и мне ее открыл человек в резиновой маске гориллы.

– Тусовка – направо, пьянка – прямо. – От него пахло алжирским вином.

В помещении была толкучка. Гости – мужчины в корпоративных галстуках и девицы в бархатных перчатках до подмышек.

Кто-то за моей спиной произносил слова вроде «квазигуманист» и «эмпирический», и человек, державший свою кружку с пивом двумя руками, говорил: «...Так вот, понимает ли меня Пикассо?»

Я дошел до большого стола в конце комнаты. За ним стоял человек с шарфом, заправленным под рубашку с открытым воротником.

– Имеется только джин, тоник и... – Он яростно потряс бутылкой шерри. – Шерри. – Потом поднял ее, посмотрел на свет и снова сказал: – Шерри.

Девица с длинным мундштуком из слоновой кости произнесла:

– Но мне нравится мое тело больше, чем твое.

Я взял напиток и прошел через коридор в маленькую кухоньку. Девица, с размазанной тушью, ела сардины прямо из консервной банки и всхлипывала. Я повернулся, чтобы выйти. Девица, которой нравилось ее тело, говорила об автоматическом дросселе.

Я не видел нигде Айвора Батчера. Наверху царила такая же толчея. Только в маленькой комнатке в конце коридора сидели три молодых человека в джинсах и толстых свитерах. На узком голубом экране телевизора демонстрировалось какое-то искаженное изображение, из граммофона раздавались звуки нежной музыки.

Молодые люди медленно повернули ко мне головы. Один из них снял темные очки.

– Ты стоишь здесь, папаша, как кадр по другому каналу!

– Простите, ребята.

Я закрыл дверь комнаты, где в спертом воздухе ощущался запах дыма от матросского табака. Наконец внизу я нашел Айвора Батчера. В центре толкотни полдюжины парочек танцевали очень медленно, будто опасаясь разрезать свои платья алмазными кольцами. Довольно нетвердо держась на ногах, Айвор Батчер танцевал с низенькой толстой девицей с зелеными глазами в коротком вечернем платье.

– Рад видеть тебя, приятель! – пробормотал он. – Шикарная вечеринка!

– Потрясная! – кивнул я.

Он раздулся от гордости, и я решил, что гипербола исчерпала свои функции как средство общения.

После танца Айвор Батчер хотел поговорить со мной. Он нетвердыми шагами направился к моей машине. Человек в маске гориллы держал за плечи девушку, которая демонстративно делала вид, что ей плохо.

Глава 49И снова...

– Знаешь что? – спросил Айвор Батчер, когда сел в машину и беспокойно осмотрелся вокруг.

Я указал на вторую кнопку слева. Он нажал ее, и стеклоочистители заработали. Звук механизма стеклоочистителей искажает магнитофонную запись.

– В чем дело? – спросил я.

– За мной следят.

– Да что ты!

– Совершенно точно. До сегодняшнего дня я сомневался. Потом позвонил тебе.

– Я не знаю, зачем ты звонил мне, что я могу поделать? Все зашло слишком далеко, чтобы можно было вмешиваться.

– Слишком далеко? – спросил Айвор Батчер. – Что зашло слишком далеко?

– Откуда я знаю? – произнес я таким тоном, будто уже и так наговорил слишком много.

– Ты имеешь в виду португальское дело? Испанскую команду и все это?

– А ты что думаешь? Ты влез в довольно серьезную историю. Разве Смит не может тебе помочь?

– Он говорит, что не может. Что же теперь будет?

Я похлопал его по плечу.

– Понимаешь, я могу нажить целую кучу неприятностей даже от того, что общался с тобой.

Айвор Батчер произнес «да» примерно двенадцать раз различным тоном. После паузы, которую я счел достаточной, я заметил:

– Ты дал нам ложную информацию, вот дело и дошло до критической точки. Теперь речь идет о государственной измене.

Айвор Батчер повторил слово «измена» несколько раз, меняя интонацию от утвердительной до вопросительной, снижая голос до самого низкого ключа и поднимая каждый раз выше на октаву.

– Ты хочешь сказать, что меня могут расстрелять?

– Нет, – сказал я. – Это ведь все же Англия. Мы такого не делаем. Нет. Тебя повесят.

– Нет. – Голос Айвора Батчера прозвучал отдаленным эхом, и он, потеряв сознание, тяжело привалился к дверце машины.

Человек в маске гориллы оставил свою приятельницу и спросил, не может ли он чем-либо помочь.

– Моему другу плохо. Это все жара да шум. И выпил лишнего. Пожалуй, хорошо бы стакан воды! – попросил я.

Человеку с головой гориллы долго пришлось проталкиваться к кухне. Тем временем Айвор Батчер тряхнул головой и напряженно задышал.

– Извини, – промямлил он. – Ты думаешь, наверное, что я ужасный осел.

– Да ладно. Представляю, как ты себя чувствуешь. – Я действительно это представлял.

– Ты хороший парень, право, – произнес он. – Может, мне следует выступить с заявлением, как ты думаешь? Смит практически ничего не платил мне за то, что я делал. Я ведь всего лишь мелкая сошка.

Я признал, что с моей точки зрения, сделать такое заявление – разумная мысль. Человек с головой гориллы вернулся с банкой воды.

– В кухне не осталось стаканов, – объяснил он низким голосом и протянул воду Айвору Батчеру, который дрожащим, испуганным голосом промолвил:

– Вот один из них, – и снова потерял сознание.

– А что эта девица, с расплывшейся тушью, все еще на кухне? – спросил я.

– Да, – ответил человек-горилла. – Она говорит, что Элвис Пресли – приземистый. – Голос его опять прозвучал гулко, как эхо.

– Почему бы тебе не пойти и не переубедить ее? – предложил я. – Не надо больше продолжать слежку.

– Очень хорошо, сэр, – вытянулся он.

– И, Колокольчик. Сними эту маску. Твой голос звучит из-за нее, как эхо.