Текст книги "Поворот в никуда. 19 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой"

Нина Мирошниченко.
МАМОЧКА

В зале ожидания аэропорта было довольно тихо. Регистрация на рейс Москва – Дубай закончилась пару минут назад, и теперь пассажиры без лишней суеты дожидались посадки.

Анна поглядывала на них, гордо держа под руку статного мужчину средних лет в кашемировом пальто кремового оттенка. Неужели это не сон? Неужели это она сейчас из промозглой Москвы летит в Дубай с любимым мужчиной, чтобы на берегу океана в торжественной обстановке получить предложение руки и сердца? Будет и кольцо с бриллиантом, а потом и белое платье.

С тех пор, как в ее жизни все пошло наперекосяк, минули долгие двадцать лет. Вот она, восемнадцатилетняя девчонка, рыдает взахлеб, сжимая в руке тест с двумя полосками.

– Я не готов сейчас стать отцом, разбирайся сама. – Равнодушные слова раскаленным железом проходятся по хрупкому сердцу.

Потом поход в поликлинику и уставшая врач в белом халате.

– Беременность прерывать нельзя, большой риск остаться бесплодной.

И вот он, кричащий комочек, Юлька – причина ее неустроенной личной жизни.

Мать-одиночка. Этот унизительный статус не давал покоя, и она всеми силами старалась изменить его. Тщетно. Очередной ухажер сваливал в закат, едва узнав о наличии ребенка.

– Мамочка, почему ты плачешь? Ты устала? – Теплые ладошки пятилетней Юльки гладят мокрые от слез щеки Анны. Она лежит на кровати, уставившись в одну точку. Ее только что снова бросили. Очередной закономерный финал отношений.

– Уйди. – Анна убирает детские руки с лица и отворачивается к стене.

Вот десятилетняя Юлька, улыбаясь, протягивает школьный дневник.

– Мамочка, посмотри, одни пятерки!

Анна поправляет макияж перед зеркалом в прихожей. Мазнув взглядом по дневнику, выдает отстраненно:

– Молодец. Я сейчас ухожу, вернусь поздно, будь умницей.

Вот мать Анны, пунцовая от крика, стоит в коридоре, раскинув руки перед входной дверью.

– Хватит уже! Лучше бы ты с дочерью столько времени проводила! Ребенок растет без матери!

– Лучше бы ее вообще не было! – кричит в ответ Анна и ужасается не собственным словам, а тому, что действительно хочет этого.

Время мчится беспощадно стремительно.

– Мамочка, – кричит в трубку радостная восемнадцатилетняя Юлька, – я поступила!!!

Анна молчит. Личная жизнь так и не сложилась. Вот-вот появятся первые морщины, и тогда уж точно о полноценной семейной жизни можно забыть раз и навсегда. И когда Юлька успела вырасти?

И вот полгода назад появился он. Вадим. Красивый. Надежный. Щедрый. Их роман развивался стремительно, и когда Вадим намекнул на самые что ни на есть серьезные отношения, Анна даже испугалась. Это шутка такая? И теперь, сжимая кремовый рукав кашемирового пальто, она все еще не может поверить, что это происходит с ней. Что ненавистный статус матери-одиночки исчезнет навсегда там, на берегу роскошного курорта.

Телефон завибрировал в кармане куртки. Анна достала его и взглянула на экран. Юлька.

– Ну, что еще? – раздраженно произнесла она в трубку.

– Здравствуйте, – ответил незнакомый мужской голос. – В телефоне этот контакт обозначен как «Мамочка». Вы мама Юли?

– Да. Кто вы? И почему звоните по телефону моей дочери? Где она? – По спине побежал холодок.

– Я врач. Звоню из института Склифосовского. Ваша дочь только что поступила к нам. Она попала в аварию.

Колени Анны подкосились, она повисла на руке Вадима.

– Что с ней? – Рука с телефоном задрожала, она высвободила вторую, до этого цепко сжимавшую рукав пальто, и обхватила трубку двумя руками. На том конце секундное молчание.

– Она потеряла много крови…

– Она жива? – еле слышно прошептала Анна.

В трубке тишина.

– Она жива??? – Крик рассек тишину зала ожидания.

– Она в коме.

Дальше как в тумане. Километры пути от аэропорта до больницы, мелькающие очертания города через мутное от дождя стекло такси, кулаки, сжатые от напряжения до белых костяшек. Анна отводит взгляд от окна, разжимает один – на ладони смятые посадочные талоны. «А счастье было так возможно», – вдруг всплывают в памяти строки Пушкина. «Нет, не сейчас!» – она трясет головой, отгоняет ненужные мысли и сует талоны в карман куртки.

Потом запах больницы, заполнение каких-то документов на ресепшене, бесконечные коридоры, и вот они с Вадимом стоят перед человеком в белом халате, который что-то объясняет, слегка жестикулирует и обеспокоенно поглядывает на Анну.

– Насколько все серьезно? – слова Вадима выводят из состояния ступора, Анна фокусирует взгляд на враче.

– Скрывать не буду, все более чем серьезно. Мы сделали что могли, теперь дело за пациенткой. Все зависит от того, насколько сильный у нее организм. Будем ждать.

Когда врач ушел, Анна устало подняла глаза на Вадима.

– Поезжай домой, я сегодня останусь здесь.

– Тебе нужно отдохнуть, Анюта…

– Я отдохну. Потом. Поезжай.

Вадим как-то странно, дольше, чем нужно, посмотрел на Анну.

– Хорошо. Я буду ждать звонка. – Обнял, развернулся и зашагал по коридору.

Анна выдохнула напряжение и решила немного осмотреться, но через некоторое время, бродя по коридорам, поняла, что заблудилась. Чтобы немного сосредоточиться, она села на скамью напротив приоткрытой двери, ругая себя за рассеянность. Через пару минут в дверях показалась женщина. Она поправила белый халат, накинутый на верхнюю одежду, порылась в сумочке, достала носовой платок и приложила его к краю глаза. Потом тяжело вздохнула и тихо опустилась на скамейку рядом с Анной. Какое-то время они молчали. Женщина заговорила первая.

– Кто тут у вас? – мягким голосом спросила она.

– Дочь, – еле слышно отозвалась Анна.

– И у меня дочь. Ей девятнадцать.

«Как и моей», – подумала Анна, а вслух произнесла:

– Что с ней?

– Порок сердца. Врожденный, – женщина всхлипнула и уткнулась носом в платок. – Вот, готовимся к операции. – Она немного помолчала, а потом продолжила: – Это ведь не первая операция, но все равно так тяжело, я будто каждый раз прощаюсь с ней навсегда.

Женщина подняла измученные глаза.

– Вы простите, что заговорила об этом, вам и самой сейчас нелегко. Просто так тяжело в одиночку переживать это снова и снова.

– А что же ваш муж? – спросила Анна, но тут же пожалела об этом.

– Муж? – женщина горько усмехнулась. – Он оставил нас, как только узнал о болезни дочери. Да, мужчины не любят больных детей. Не все, конечно, но мой оказался из таких.

– Знать бы заранее, – сказала Анна, просто, чтобы хоть что-то сказать.

– А знаете, – взгляд женщины вдруг изменился, – даже если бы я знала, что все так будет, ну, что дочь родится больной и муж уйдет, я бы все равно родила ее.

Анна удивленно посмотрела на женщину.

– Просто не представляю, вот как это – я есть, а ее нет? Ведь это же такое счастье – первый зубик, первое слово, даже первые сбитые коленки. Да что я говорю, вы ведь и сами знаете! – женщина продолжала, не обращая внимания на смятение в глазах напротив. – С ней я снова удивлялась первому дождю, ловила первые снежинки, снова шла в первый раз в школу. Вместе мы радовались ее хорошим оценкам и огорчались из-за первых неудач. Ой, а игра на скрипке! Всегда мечтала научиться играть на скрипке, но у родителей не было возможности отдать меня в музыкальную школу, сами понимаете, не все тогда могли себе это позволить. И когда дочь захотела научиться, я просто плакала от счастья, особенно, когда у нее стало хорошо получаться. Как будто осуществила свою давнюю мечту. И первая любовь, и слезы от впервые разбитого сердца – с ней я снова все это проживала, понимаете? Ну конечно понимаете!

Она все говорила и говорила, а Анна смотрела как завороженная. Перед ней сейчас сидела женщина, у которой в глазах сияли миллионы звезд, а свет от этих звезд растекался по всему пространству и окутывал такой теплотой, что захотелось раствориться в нем. И не было больше ни запаха больницы, ни боли, ни страха, только этот свет. Как такое возможно? Что это?

– Это такое счастье! – мягкий голос вдруг перешел на шепот. – Даже представить не могу, что ее просто не было бы. Это значит, не будет и этих воспоминаний, просто ничего не будет. Нет, ни за что! Я ничего не стала бы менять!

Женщина положила носовой платок в сумку и встала.

– Пойду я, мне еще на работу. Простите, еще раз.

Она ушла, а Анна все сидела, не в силах прийти в себя. Так вот что это было! Счастье! Счастье отражалось звездами в глазах той женщины. И даже если случится самое страшное, у нее останутся воспоминания. Ведь когда звезды гаснут, они несут свой свет еще долгие сотни лет. Это же так просто!

Чтобы снова ощутить это тепло, Анна попыталась вспомнить что-то похожее, но с ужасом поняла, что не может этого сделать. Потому что у нее нет таких воспоминаний. Она не откладывала их в уголки памяти, как та женщина – бережно, год за годом, а мчалась неизвестно за чем без оглядки и сожаления. И теперь прожитое покоилось словно за витражным стеклом: вроде что-то за ним есть, а что – разглядеть невозможно. И у нее не останется ничего. Ни сбитых коленок, ни первого звонка, ни скрипки.

– Ну, хоть что-то! Что-нибудь! – Анна судорожно перебирала в памяти обрывки воспоминаний, как вдруг дверь слева с шумом распахнулась.

– Куда его теперь? – громко обратился санитар непонятно к кому и выкатил в коридор тележку.

Из палаты показался мужчина в круглых очках.

– Ну, ты как в первый раз! Сам знаешь куда. В морг, – отчеканил он и скрылся в палате.

Санитар толкнул тележку и покатил по коридору. И когда она, громыхая колесами, приблизилась, Анна вжалась в стену. На тележке лежал человек, укрытый с головой белой простыней. И на мгновенье показалось, что вот так и ее счастье, укрытое с головой белым саваном ее же собственными руками, навсегда ускользает сейчас, скрываясь за поворотом холодного коридора.

– Куда? – Анна непроизвольно протянула руку в сторону, где стихал грохот колес.

«Куда? Сама знаешь куда».

– Нет! – Пальцы зарылись в волосы и с силой сжали их. – Нет, нет, нет!!!

Она кричала, мотая головой, продолжая сжимать волосы.

– Женщина, вам плохо? – мужчина в круглых очках обеспокоенно склонился над Анной.

– Да! Мне плохо! Плохо! – не унималась она.

– Принести вам воды?

«К черту воду! Принеси мне яду!» – вопило сознание Анны.

Она жадно пила воду крупными глотками, сжимая стакан с такой силой, что он готов был хрустнуть под ее пальцами.

– Лучше? – спросил мужчина в круглых очках, когда Анна отдышалась и устало опустила руки на колени.

– Да, спасибо. Я посижу здесь еще немного. Можно?

Она проводила взглядом удаляющуюся спину, прислонилась затылком к стене, прикрыла глаза и не заметила, как провалилась в сон.

Ей снилась Юлька, она улыбалась, тянула к ней руки, голубые глаза излучали тепло и нежность. Анна протянула руки навстречу, а потом упала снежная буря и закружила Юльку, унося в темноту. Она ринулась следом, пытаясь прорваться сквозь ледяной снег. Он хлестал по лицу, застилал глаза, забивался в нос. Стало нечем дышать. Вдруг почувствовала, как мягкие теплые руки прикоснулись к щекам, и Юлькин голос: «Мамочка, почему ты плачешь?»

Анна проснулась. Девчушка лет пяти, в розовой пижаме, прижимает ладошки к ее залитому слезами лицу.

– Тетя, почему вы плачете? – В детских глазах удивление.

Сердце на мгновение сжалось, воспоминание вспышкой обожгло в груди: такие же маленькие ручки утирают ее слезы, а голубые глаза с сочувствием ловят взгляд, пытаясь по-детски успокоить, забрать себе частичку боли. И вдруг захотелось отдать все на свете, лишь бы услышать такое простое и такое сейчас желанное «мамочка», и Анна, сжав в объятиях ничего не понимающую кроху, зарыдала в голос.

Врач разрешил эту ночь провести в палате с дочерью. Анна сидела на стуле, рядом с кроватью, в тишине, нарушаемой только звуком аппаратуры. В голове, как в кино, ускоренными кадрами проносились события последних двадцати лет, словно кто-то переключил тумблер, свет погас, а она оказалась по другую сторону экрана. И увидела, как в череде бесконечных попыток угнаться за чем-то, как ей казалось, важным она упустила самое главное. То, что все эти годы находилось рядом, стоило лишь разглядеть, протянуть руку и взять. Настоящее счастье, истинное, женское – ее дочь. Ее плоть и кровь. Ее малышка, очень рано повзрослевшая, та, что довольствовалась крохами материнского внимания, так редко ей перепадавшими, никогда не доставляла хлопот, была добра и послушна. И любила за двоих.

Анна закрыла лицо руками.

– Господи, я чудовище!

Ком подступил к горлу. Она вжалась лицом в край матраса и приглушенно завыла.

Дни мелькали один за другим, но для Анны время как будто остановилось. После работы она мчалась в больницу, иногда не успевая даже поесть. Вечерами, сидя у постели дочери, рассказывала, как прошел день, читала ей книги, пела колыбельные и сама засыпала тут же, в палате, под монотонный звук аппарата, отсчитывающего сердцебиение. Этот звук сейчас стал самым важным в ее жизни. С Вадимом они виделись лишь тогда, когда он приезжал в больницу. Их встречи становились все напряженнее, а последняя заставила принять решение, о котором она собиралась сообщить ему сегодня.

Вадим, как всегда, осторожно открыл дверь и вошел в палату.

– Здравствуй, – Анна слабо улыбнулась.

– Здравствуй, Анюта, – тихо произнес он и впервые не обнял. – Нам нужно поговорить.

«Так даже лучше. Пусть он первый бросит меня. Мне не впервой».

Она спокойно посмотрела в глаза Вадиму.

– Так не может продолжаться, Аня. Мы отдаляемся. Нужно что-то решать. Мы отложили свадьбу, это понятно, но если ты собираешься и дальше жить в больнице, я не вижу смысла в свадьбе. Я вообще не вижу смысла в таких отношениях, – Вадим пытался разглядеть в глазах напротив хоть каплю сожаления, но увидел лишь огромную усталость.

– Прости, – ответила Анна.

– И это твой ответ?

– Она моя дочь, Вадим, и когда ей станет лучше…

– Но ей может никогда не стать лучше, – тихо с отчаянием произнес Вадим.

«Мужчины не любят больных детей», – всплыло в памяти.

– А ты жестокий. Что ж, я выбираю дочь. И буду с ней до конца.

Когда за Вадимом закрылась дверь, Анна почувствовала облегчение: впервые в жизни она приняла правильное решение. Подошла к дочери, накрыла ладонью ее руку.

– Ничего, мы справимся, милая.

Пальцы под ее ладонью слабо дрогнули. Анна замерла. Показалось? Медленно перевела взгляд. На нее смотрели открытые голубые глаза.

– Привет, родная, – тихо прошептала Анна. – С возвращением.

Артем Павлюченко. ДЕШИФРОВКА

– Еще долго? – Владимир ткнул пальцем в книгу и, откашлявшись, взглянул на Сашу.

Его жена стояла в арке прихожей, где висел телефон, и, теребя провод, общалась с подругой.

– Еще минуточку, – заметив взгляд мужа, улыбнулась и кивнула она.

Никак не отреагировав, Владимир вновь откинулся на спинку дивана. Порой гул малосодержательных бесед словно бы затихал, и тогда Владимир в ожидании скорого конца «ненастья» целиком погружался в чтение, однако он уже свыкся с тем, что после каждого такого просвета шум женской болтовни возобновлялся с новой силой. Вновь потеряв внимание, Владимир устало закатил глаза и взглянул за окно, по которому стекало бесконечное множество капель: одни проносились вслед за другими, точно восклицания Саши, беспрерывно. Вернувшись к книге, Владимир с горечью перелистнул страницу назад.

– Представляешь, в такой шторм они ходили в караоке, – пронеслось над Владимиром. Саша села рядом и, обняв мужа, положила голову ему на плечо.

– Осторожней, не помни рубашку.

– Спокойнее. В следующую пятницу тоже собираются пойти. Я хотела бы с ними, но у меня нет подходящей одежды. Ни для погоды, ни для встречи. Думаешь, через неделю буря не утихнет?

– «Дождь будет лить четыре года одиннадцать месяцев и два дня», – устало процитировал Владимир.

– Значит, нет?

– Это значит, что когда-нибудь, я надеюсь, мы свыкнемся с шумом непогоды, примем наше заточение в квартире и все же будем помнить, что рано или поздно дождь закончится.

Саша разглядывала книгу, лежавшую на коленях мужа, но внезапно поднялась и, недовольно фыркнув, направилась к кухонному гарнитуру.

– И что бы это могло значить? – тихо спросил себя Владимир.

Он наблюдал за женой и думал, в чем сложность понять другого человека? Разве Саше не способна разделить цели Владимира, принять его натуру или воспринять ту игру слов, что складывается неосознанно?

– Тебя приглашали на собеседование? – открыв скрипучую дверцу, спокойно спросила Саша.

– Нет.

– Хотя бы смотрел вакансии?

– Послушай, – захлопнув книгу и отложив ее на подлокотник, начал Владимир, – стратегия дешифровки Георгия Константиновича беспроигрышна, и, когда я подберу ключ к клинописи, открытие взбудоражит научное сообщество. Тогда ко мне придет признание, а у нас появятся деньги. Однако пока я разобрал только основу лингвистического строя. Вот, посмотри, – он протянул Саше копии надписей, – насечки повторяются в абсолютно случайных местах; никакой симметрии, никакого ритма.

Саша вопросительно посмотрела на мужа.

– Это не орнамент, а письменность.

– И когда ты закончишь? – вращая распечатки, поинтересовалась Саша.

– Постой, читать их нужно в таком положении, – он перевернул листок, – слева направо. Вчера у меня возникла теория: поскольку этот текст был обнаружен на колоннах Древней Персии, то эта клинопись, как и древнеперсидские тексты, вполне может начинаться с чьей бы то ни было родословной. Поэтому стоит сопоставить имена с рубцами на копии.

– Может, тебе стоит преподавать? – отложив в сторону бумаги и опустив на колени Владимира голову, спросила Саша. – У тебя хорошо получается, и платить уж точно будут стабильно.

– Сомневаюсь, что мое призвание – быть педагогом, – в который раз ответил он, коснувшись белокурых локонов жены, рассыпавшихся по ее футболке и его брюкам. – В любом случае нужно закончить исследование, не бросать же работу на полпути?

– Вот и работал бы в свое удовольствие, когда я ухожу на смены, зачем пригласил коллег к нам на ужин? Могли бы свой консилиум провести за своим круглым столом или в крайнем случае в ресторане.

– Саша, не смеши, чем мне за гостей расплачиваться в ресторане? И ты даже не представляешь, как тяжело каждому выделить даже час свободного времени: кто консультирует, а кто и руководит раскопками.

– Если тебе это важно – обсуждайте что хотите. Только не засиживайтесь сильно. Помнишь, соня, твоей пчелке рано вставать?

– Конечно.

– Пока никто не пришел, посмотрим сериал? – заискивающе взглянула Саша.

– Нет, – отмахнулся Владимир. – Мне нужно привести заметки в приличный вид.

– Люблю тебя, – сказала Саша и покинула комнату.

– И я тебя, – облегченно выдохнул Владимир.

Он оглядел стоявший перед ним кофейный столик, где в беспорядке был раскидан целый ворох бумаг. Взгляд его остановился на конверте. Владимир вытянул конверт.

– Я нашел выход, Георгий Константинович. Теперь же вы не отстраните меня? – усмехнулся Владимир. – Я не верю. Моя теория верна, вы не отмахнетесь от моих наработок. Сегодня я докажу, что достоин быть вашим протеже, – сам не заметил, как сказал вслух, и разорвал конверт. – И тогда вы поздравите меня, поблагодарите за труды, и все признают, что ошибались на мой счет.

Пронзительная трель звонка пронеслась по квартире.

– Так рано? – встрепенулся Владимир.

Он открыл дверь и, обомлев, сжал дверную ручку.

– Давно не виделись, – поприветствовал мужчина в кожаной куртке, Рома, брат Саши. – Как поживаете? Сестра дома?

Не желая впускать нежданного гостя, Владимир не сдвинулся с места.

– До этого момента неплохо. Опять поссорился с женой?

– К счастью, это уже позади, – все же протиснулся мимо Владимира Рома.

С куртки гостя стекали грязные капли, и на белой рубашке Владимира проступили разводы.

– И зачем ты пришел, – вырвалось у Владимира, – вряд ли вновь искать утешений?

Роман накинул куртку на крючок и похлопал Владимира по плечу:

– Всегда знал, что ты не обделен дедуктивными способностями.

– Ромка? – донеслось позади.

Саша подскочила к брату и, убрав телефон в карман джинсов, обняла его.

– Почему не предупредил, что забежишь в гости?

– Закрутился слегка. Ты не представляешь, как пришлось исхитриться, чтобы уместить вещи в люльке мотоцикла.

– Ты не говорил, что вы с Катькой переехали?

– Не боись, теперь времени у нас на разговоры будет предостаточно. Вы же пустите меня пожить немного?

Саша ахнула:

– Какой кошмар.

– Прости, но тебе придется искать другой ночлег, – вклинился Владимир. – У меня сейчас крайне ответственное исследование, которое требует, как минимум, сосредоточенности.

– Володь, – ласково прильнула к мужу Саша, – отойдем? Ром, поставь, пожалуйста чайник.

Роман уверенно прошел мимо дивана к кухонному гарнитуру, а Саша, прижавшись к мужу еще сильнее, шепотом произнесла:

– Мы ведь не можем прогнать Рому, куда он пойдет?

Владимир положил руки на ее талию, отступив на шаг:

– Ты знаешь, мне ни за что не удастся поработать, если он вновь начнет подпевать своим вульгарным кумирам.

– Обещаю, мы обсудим, что у кого произошло, посмотрим вдвоем сериал – ему он тоже нравится, – и ты даже не заметишь его присутствия.

– А чем он займется завтра, когда ты уйдешь? Книгу почитает?

– Скатается в торговый центр, зайдет в бар – не знаю. Пожалуйста, любимый, потерпи пару деньков. Ради меня.

Саша пристально глядела на мужа, на ее лице мерцала тусклая улыбка. Откашлявшись, Владимир посмотрел на наручные часы.

– Пускай остается, – произнес он, – только доведи до него, пожалуйста, – добавил Владимир сквозь поцелуй жены, – что это не должно сказаться на исследовании.

– Люблю тебя, – промурлыкала Саша. – И букой ходить не будешь?

– Обещаю, – вздохнул Владимир.

Девушка направилась вслед за Ромой и, включив висевшую на стене гирлянду, подмигнула мужу. Глубоко вздохнув, Владимир направился сменить рубашку.

Сложив ноги на соседний стул, Роман сидел за столом, а Саша, облокотившись рядом на стол, уже донимала его. Тяжело прошаркав в комнату, Владимир упал на диван и, обнаружив под собой рюкзак родственника, отодвинулся к дальнему краю.

– Напротив, давно я так здорово себя не чувствовал, – восклицал Роман, поглощая очередной пряник. – Мир будто снова открылся передо мной: захочу – оторвусь с товарищами, захочу – пойду на концерт и вернусь поздней ночью.

– Было бы еще время у тебя, – не сдержался Владимир, – вспоминать молодость.

– А теперь мне незачем убиваться день через день консультантом. Понимаешь, наконец-то я могу, не озираясь ни на чьи правила и прихоти, позволить себе вновь пожить.

– Ты уволился? – придвинулась к брату Саша. – А что будешь делать, когда помиритесь?

– Сплюнь. Чувствуете? – скривил Рома лицо, – горелым пахнет.

Глаза Саши округлились, девушка взметнулась, закружив обшарпанную табуретку, распахнула дымящуюся печь и неуклюже вытащила противень. Зловонье моментально заполонило студию.

– Нет, нет, нет, – точно ребенок во время укола, воскликнула Саша, обернувшись на звук звонка.

Подскочив, Владимир заспешил к входной двери. Мужчина в годах переступил порог и почтительно кивнул хозяину квартиры. Заняв собой прихожую целиком, Георгий Константинович стащил с себя пальто и подал Владимиру, после чего пожал ему руку. Поправив костюм, он принюхался, поинтересовался об уборной и удалился.

– Здравствуй, – произнесла вошедшая следом молодая девушка. – Кто-то еще приглашен?

– Нет, Алиса, я ждал только вас с профессором.

– Что ж, немного собралось специалистов, – расправляя подол юбки, протянула девушка. – Однако, надеюсь, мы встретим сегодня удачу. Она не тратит время на человека, который не стремится провести его с ней.

– Спасибо, – неловко произнес Владимир, – что согласилась прийти.

– Ты не представляешь, как я рада наконец общаться с живым человеком.

– Из Крыма вернулась?

– Ненадолго, немного приободрила некрополь местной элиты, но останавливаться на этом не собираюсь – а то живут как в прошлой эре.

– На шум соседи не жалуются?

– Нет, молчат, как убитые, – усмехнулась Алиса, закатывая рукава белоснежной рубашки.

– Надеюсь, моя клинопись не вгонит тебя в тоску.

– Рядом с таким профессионалом своего дела, как Георгий Константинович, вечер обязан быть захватывающим. Да и с тобой всегда рада пообщаться.

– Покажи мне того слабоумного, кто скажет хоть слово против нашего профессора.

– Что, молодежь, перемалываете мне кости? – пробурчал профессор.

– Бережно и со всем уважением, – шутливо преклонила голову Саша.

– Пройдемте, – отступив в сторону и указав на места за столом, сказал Владимир.

– К сожалению, эти распечатки, – Владимир придвинул Георгию Константиновичу, а затем и Алисе сканы клинописи, – все, чем располагаю. Как я описывал в ответ на ваше письмо, профессор, мне удалось определить направление написания насечек. А следовательно, в дальнейшем планирую выявить словоразделы, определив за иероглифами слоговое или звуковое значение.

– Конечно же, я не умаляю ваши былые заслуги, – переплетая пальцы, с улыбкой протянул профессор. – Однако, прошу, не могли бы вы подсказать, была ли определена стратегия по моему методу для решения данной задачи за последние полгода?

– Простите, извините, не хотел мешать, но я так больше не могу, – перебив, вскочил с кресла Рома и открыл окно у стола, – воняет, невозможно. Не помешаю, если присоединюсь к вашей лекции?

Владимир кивнул Роме в сторону, но вдруг профессор рассмеялся и указал новому слушателю на стул. Негодуя, Владимир бросил взгляд на Сашу, которая листала ленту новостей в ожидании чайника, а она лишь пожала плечами.

– Поскольку мы имеем дело с дешифровкой неизвестного языка, записанного неизвестным письмом, единственный верный вариант – взять за опорный ключ известные тексты с именами Древней Персии, которая вторглась в конце шестого века до нашей эры на территорию скифов, занимавших тогда Таманский полуостров.

– Персидские цари всегда начинали тексты одинаково, – откликнулась Алиса.

– Именно, – Владимир стал голосить, заполняя паузы плавной жестикуляцией, – «… великий царь, царь царей, сын y великого царя…»

Он едва не запнулся, когда Саша, стоявшая позади профессора, начала отрубать подгоревшие куски мяса. Тошнотворный запах подгоревшей курицы вновь заполонил комнату.

– Например Бардия, – поспешно вставил Рома. – Смотрел про него ролик.

– Совершенно верно, – вымолвил профессор, усмехнувшись и потерев нос. Владимир взял под локоть Сашу вместе с разделочной доской и отвел подальше. – Однако сегодня многие только и делают, что очерняют репутацию исследователей. Каждому уважающему себя человеку известно, что Бардия – самозванец, а потому упоминание его имени где-либо за пределами места захоронения – весьма сомнительно. В любом случае, Владимир, в вашей теории я нахожу несколько, не сочтите за грубость, недоразумений. Велика ли вероятность, что найденная клинопись имеет отношение к победной реляции, на кою вы уповаете в своих рассуждениях? И сколькими десятилетиями жизни вы бравируете, дабы найти связь между языками? Владимир, послушайте меня, наученного не только стеллажами теории, но и опытом: уйдут многие годы упорных трудов и поисков родословных, а в итоге вы не получите ровным счетом ничего. Только потеряете свое время.

– Георгий Константинович, если вы не против дать мне время, – воодушевилась Алиса, – я бы рассмотрела иероглифы повнимательнее, в экспедициях мне доводилось работать с древнеперсидским.

Владимир кивнул девушке, а она подмигнула в ответ.

– Алиса, дорогая, поверь, опыт, полученный тобой в грязи и прахе, не сравним с академическим, коим ты в данной области не обладаешь, – размеренно вещал профессор, – а потому даже неоднократные успехи не могут быть интерпретированы иначе, нежели случайность. Доверьтесь, я не позволю вам губить свою счастливую молодость во имя робкой надежды. В конце концов, Владимир, подумай о жене.

Девушка хотела было возразить, но, отложив ксерокопию, отклонилась на спинку стула и взглянула на темное окно, где в свете одинокого фонаря сверкали капли дождя.

– И что же вы предлагаете? – спросил Владимир.

– Каталогизировать знаки и… – осекся профессор, когда Саша, звеня посудой, начала перемешивать пряности в соусе. Владимир кашлем попытался привлечь внимание жены, но безуспешно, – и сравнить с имеющимися графическими системами.

– Георгий Константинович, – негромко, но твердо произнес Владимир, – я настаиваю на правоте своей теории. Не много времени мы потратим, если Алиса все же взглянет на клинопись.

Профессор нахмурился, но ничего не ответил. Владимир видел, Георгий Константинович был готов уступить.

– Простите, – вдруг прозвучал нежный голос Саши, – ужин готов.

В мгновение Владимир приблизился к жене и застыл. Он хотел взять ее за плечи и спросить: «Что же ты делаешь?»

– А что нынче подают? – бодренько поинтересовался профессор.

– Куриное филе с запеченным картофелем.

– Звучит аппетитно, – улыбаясь в ответ, сказал профессор и запнулся.

– Саша.

– Георгий Константинович. Как же я могу отказать вашей улыбке.

– Наслышана о вас, – ответила она, переведя будто бы невинный взгляд на мужа.

– В таком случае ничего не имею против – докажите чью-либо правоту.

– Вы вообще понимаете, что он говорит? – подсчитывая вилки и ножи, прошептала Саша на ухо мужу.

– Вполне, – бросил он в ответ, подавая на стол блюда. – Профессиональный, как и литературный, язык сравним с иностранным: необходимо изучать, читать и слушать, чтобы понимать – говоря проще, тратить на это свое время.

– Все равно, – она прикусила высунутый кончик языка и обернулась. Прямо позади нее, за столом, профессор, придвинувшись к Алисе, окутывал девушку советами, точно периной, надеясь уберечь от падения, – он мне не нравится: от его слов не то в сон бросает, не то в мандраж.

– Георгий Константинович хотя бы не портил обед.

Держа в руке нож, Саша ударила им, и сок помидора брызнул на фартук.

– Я исправила курицу, – процедила она сквозь зубы, сжала еще сильнее рукоять ножа, а затем вздохнула.

Владимир, на рубашку которого тоже попала капля, оглядел гостей, ничего не заметивших или сделавших вид, только Рома, сидевший вдали на диване, усмехнулся и покачал головой. Владимир вгляделся в синие глаза жены. В их глубине он все искал ответ на мучивший его вопрос: «Почему, Саша, ты так поступаешь со мной?» И ответ он нашел.

– Ничего ты не поняла, – отстранившись, сказал он, обосновав ее реакцию банальным незнанием выражения.

– Это ты ничего не понял, – ответила Саша удалявшемуся к дивану мужу.

– Понимаю тебя, – заявил Ромка, когда Владимир повалился на диван рядом с ним. – Моя тоже всегда под руку лезла, как только возьму гитару.

Владимир лишь поднял на родственника взгляд.

– Вот что ты на меня взъелся, я ж понимаю тебя больше других? Не терпится увидеть мир – давай в который раз к маме поедем; потянуло в галерею – пойдем лучше по парку побродим, – его взгляд как бы невзначай скользнул в сторону и остановился на книге, оставленной раскрытой страницами вниз на подлокотнике, – хочешь просто по-человечески почитать вечерком – но нет, посмотрим реалити-шоу. Угадал?