Текст книги "Записки об Анне Ахматовой. Том 1. 1938-1941"

1941

15 октября 41. Чистополь[263]263
  Ул. Розы Люксембург, 20.


[Закрыть]. • Сейчас получила телеграмму от Корнея Ивановича:

«Чистополь выехали Пастернак Федин Анна Андреевна…» Дальше про деньги и шубу.

Итак, мне суждено увидеть Анну Андреевну опять. Если только она не останется в Казани.

Ахматова в Чистополе! Это так же невообразимо, как Адмиралтейская игла или Арка Главного штаба – в Чистополе.

Октябрь 41[264]264
  Оригинал поврежден.


[Закрыть].• Вечером, когда мы уже легли, стук в ворота нашей избы. Хозяйка, бранясь, пошла отворять с фонарем. Я за ней.

Анна Андреевна стояла у ворот с кем-то, кого я не разглядела в темноте. Свет фонаря упал на ее лицо: оно было отчаянное. Словно она стоит посреди Невского и не может перейти. В чужой распахнутой шубе, в белом шерстяном платке; судорожно прижимает к груди узел.

Вот-вот упадет или закричит.

Я выхватила узел, взяла ее за руку и по доске через грязь провела к дому.

Вскипятить чай было не на чем. Я накормила ее всухомятку.

Потом уложила в свою постель, а сама легла на пол, на тюфячок.

Сначала мы говорили как-то обо всем сразу. Я пыталась подробнее узнать что-нибудь о Тусе и Шуре (Анна Андреевна привезла мне письма от них).

Потом я спросила:

– Боятся в Ленинграде немцев? Может так быть, что они ворвутся?

Анна Андреевна приподнялась на локте.

– Что вы, Л. К., какие немцы? О немцах никто и не думает. В городе голод, уже едят собак и кошек. Там будет мор, город вымрет. Никому не до немцев.

19 октября 41. • Анна Андреевна прочитала мне стихи о Ленинграде. Об артиллерийском обстреле[265]265
  «Первый дальнобойный в Ленинграде», – БВ, Седьмая книга.


[Закрыть].

20 октября 41. • Сегодня Анна Андреевна сказала мне:

– Я решила. Я поеду с вами[266]266
  Я получила от Корнея Ивановича бумаги, деньги и просьбу немедленно ехать с детьми в Ташкент, куда из Москвы уже уехал он сам.


[Закрыть].

Ида уже покупает на дорогу мясо, яйца, мед, хлеб… Хотелось бы знать, сколько времени наша дорога продлится? И – осилим ли мы ее?

21 октября 41. • Анна Андреевна расспрашивает меня о Цветаевой.

Я прочла ей то, что записала 4.IX, сразу после известия о самоубийстве.

Сегодня мы шли с Анной Андреевной вдоль Камы, я переводила ее по жердочке через ту самую лужу-океан, через которую немногим более пятидесяти дней назад помогала пройти Марине Ивановне, когда вела ее к Шнейдерам¹⁰³.

– Странно очень, – сказала я, – та же река, и лужа, и досточка та же. Два месяца тому назад на этом самом месте, через эту самую лужу я переводила Марину Ивановну. И говорили мы о вас. А теперь ее нету и говорим мы с вами о ней. На том же месте!

Анна Андреевна ничего не ответила, только поглядела на меня со вниманием.

Но я не пересказала ей наш тогдашний разговор[267]267
  Я высказала Марине Ивановне свою радость: А. А. не здесь, не в Чистополе, не в этой, утопающей в грязи, отторгнутой от мира, чужой полутатарской деревне. «Здесь она непременно погибла бы… Здешний быт убил бы ее… Она ведь ничего не может».
  «А вы думаете, я – могу?» – резко перебила меня Марина Ивановна.
  В 1981 году я описала подробно свою чистопольскую встречу с Цветаевой в очерке «Предсмертие». Впервые очерк опубликован в журнале «Время и мы», 1982, № 66 (Нью-Йорк – Иерусалим – Париж). В Москве же – сначала в журнале «Собеседник» (1988, № 3) и затем перепечатан несколько раз, в частности, в сб. «Серебряный век» (М., 1990).


[Закрыть].

28 октября 41. [Эшелон «Казань – Ташкент»] • Анна Андреевна не отходит от окна.

– Я рада, что вижу так много России.

В Казани все было очень мучительно. Если бы не Ида, нам вряд ли удалось бы сойти с парохода на пристань, а потом, сквозь толпу, пробиться в город. Мы отправились в Дом печати. Расспрашивали прохожих. Татарин сказал мне: «За то, что ты молодая, а седая, я тебя провожу». Огромный зал Дома печати набит беженцами из Москвы. Спят на стульях – стулья стоят спинками друг к другу. Пустых мест нет. Мы с Идой уложили Анну Андреевну на стол, Люшу и Женю под стол, а сами сели на подоконник. Анна Андреевна лежала прямая, вытянувшаяся, с запавшими глазами и ртом, словно мертвая. Мне под утро какой-то военный уступил место на стульях. Я легла, но не спала. Когда рассвело, оказалось, что бок о бок со мной, за спинками стульев, спит Фадеев.

Я знала казанский адрес Самуила Яковлевича[268]268
  Маршака.


[Закрыть] и утром, взяв детей, отправилась искать его. Нашла, но дома его не оказалось. Оставила ему записку. Вечером он пришел к нам в Дом печати, сказал, что в эшелоне, отправляемом в Среднюю Азию, ему, Маршаку, предоставляют для писателей два вагона и что он постарается взять нас.

На другой день нас навестил Л. М. Квитко и на мой вопрос, возьмут ли нас в эшелон, ответил:

– Если будет мало мест, я с семьей останусь, а вы поедете. Внуки Чуковского должны к нему приехать¹⁰⁴.

К счастью, поместились все.

Посадка была трудная. Часа четыре мы сидели в полной тьме на платформе, на своих вещах, ожидая состава, который могли подать каждую минуту. Анна Андреевна все время молчала – тяжело молчала, как в тюремной очереди. Нас часто навещал Самуил Яковлевич. Видя нашу слабосильную команду, он предложил, что внесет в вагон Женю. Ида должна была внести вещи, а я – помочь Люшеньке и Анне Андреевне. Ожидая поезда, Самуил Яковлевич ходил с Женей на руках по платформе. Я спросила Женю:

– Ты знаешь, кто это? Это – Маршак… «Пожар», «Почта»… Ведь ты помнишь эти книги?

– Что ты, Лида, с ума сошла? – ответил мне очень отчетливо Женя. И прокартавил: – Магшак давно умег!

Когда подали наконец состав, первая вошла Ида с вещами. Потом я, держа за руку Люшу. Ида ее схватила, а я помогла войти Анне Андреевне. Потом С. Я. подал мне Женю и побежал к своему вагону (мы едем в разных).

Наш вагон переполнен.

Трясет, писать трудно.

Я прочла Анне Андреевне привезенные ею письма моих ленинградцев. Читала, плача. Анна Андреевна молчала. Обе мы глядели назад, туда, в наш родной город[269]269
  Письмо А. И. Любарской мною утрачено. Письмо Т. Г. Габбе, привезенное мне Анной Андреевной, в виде исключения ввожу в текст: тут и осажденный Ленинград, и тюрьмы, и завещание на будущее.


[Закрыть].

«26.IX [41 г.]

Дорогая Лидочка, сейчас я узнала, что Анна Андреевна едет в Чистополь.

Мне очень трудно писать, и уже давно я никому не пишу ни одной строки. Но сейчас мне захотелось послать Вам хоть несколько строк.

Может быть, мой друг, мы больше не увидимся с Вами. Спасибо Вам за долгие годы дружбы. Спасибо за то, что сейчас я живу среди хороших, дорогих и высоких воспоминаний.

Не думайте, что мне сейчас очень плохо. Я не позволяю себе думать о себе, и поэтому мне не только не плохо, а даже часто хорошо.

Вот только письма нельзя писать – очень уж больно.

Друг мой, самое большое горе моих дней – это Иосиф. Я сейчас ничего не могу сделать для него и так боюсь предоставить его своей судьбе.

Вот о чем я хочу просить Вас: если мне не доведется найти и позаботиться о нем, попробуйте – может быть, Вам удастся это. Хоть не теперь, а позже, когда это станет возможным.

На всякий случай – вот необходимые сведения для наведения справки. Год рождения – 1901. Место рождения – местечко Маяты. Место работы (последней) – Архитектурная мастерская КЭУ (квартирно-эксплуатационного управления Красной Армии). Последний день работы – 22 мая 1941. Находился он в Лефортове. Там у меня приняли вещи и деньги. Деньги, посланные мною из Ленинграда в июле, очевидно, дошли (ко мне они не возвратились). Деньги, отправленные мною 4 августа, вернулись 4-го сентября с пометкой на переводе: «возвращаются, как не относящемуся к данному адресу». А посылала я на почтовый ящик 686 в Главный почтамт, как мне указали на Кузнецком, в приемной.

Пометка, как Вы сами видите, не слишком вразумительна.

В прокуратуре мне сказали, что дело его находится в III-ем управлении НКО.

Заявления и запросы, посланные мною в Наркомат, остались без ответа.

Кажется, это все, что может быть нужно для справки.

Дорогая Лидочка, я надеюсь, что у Вас хватит сил, чтобы еще долго жить, я надеюсь, что Люшка вырастет большая и когда-нибудь люди будут знать, как жили мы.

Если сможете и захотите писать, напишите мне о себе. О здоровье, о том, устроилась ли работа, о том, как живете Вы каждый день – Вы и дочка.

Мне будет большой радостью узнать о Вас что-нибудь прямо, а не из чужих писем.

Я и сама попробую ответить, хоть это мне труднее всего.

Целую Вас крепко.

Будьте счастливы.

Туся»¹⁰⁵.

30 октября 41. • На одной станции, где поезд стоял долго, к нам пришли Маршак и Квитко. Предложили переселить Анну Андреевну к ним в вагон – там и теплее, и мягче, и просторней[270]270
  В международный, – где ехали в Алма-Ату с семьями С. Маршак, М. Ильин, Кукрыниксы, Л. Квитко, а также Лина Штерн. Когда они прибыли в Алма-Ату, Анна Андреевна вернулась к нам.


[Закрыть].

– Капитан?! – жалобно спросила меня Анна Андреевна.

– Ну, конечно!

И я выскочила их проводить.

Теперь хожу туда раза два в день. Иногда, если поезд стоит долго и перебегать безопасно, беру с собой Люшу или Женю – погреться.

Она упорно называет меня «мой капитан»[271]271
  Впоследствии одну из своих ташкентских фотографий А. А., в память нашего путешествия, надписала так: «Моему капитану».


[Закрыть].

Ношу Анне Андреевне еду.

Перечитывает «Alice through the Lookingglass» – книжку, которую дал мне в дорогу К. И., чтобы я читала детям[272]272
  «Алиса в Зазеркалье» – продолжение «Алисы в стране чудес», книги, написанной английским писателем Льюисом Кэрроллом (Lewis Carroll, 1832 – 1898). Одна «Алиса» вышла в Англии в 1865 году, другая – в 1871-м.


[Закрыть].

– Вы не думаете, – спросила меня Анна Андреевна, – что и мы сейчас в Зазеркалье?

2 ноября 41. Новосибирск. • Синенькие вагоны московского метро, заваленные снегом.

На них указала мне зоркая Анна Андреевна.

3 ноября 41. • Снова разговор с Анной Андреевной о конце Марины Ивановны. Между прочим, Анна Андреевна сказала мне, что стихотворение Мандельштама «Не веря воскресенья чуду» посвящено Цветаевой.

Потом:

– Осип два раза пробовал и в меня влюбиться, но оба раза это казалось мне таким оскорблением нашей дружбы, что я немедленно прекращала.

5 ноября 41. • Эшелон с немцами Поволжья. Ему негде пристать. Теплушки; двери раздвинуты; видны дети, женщины, белье на веревках. Говорят, они уже больше месяца в пути и их никакой город не принимает.

На станциях, на перронах вповалку женщины, дети, узлы. Глаза, глаза… Когда Анна Андреевна глядит на этих детей и женщин, ее лицо становится чем-то похожим на их лица. Крестьянка, беженка… Глядя на них, она замолкает.

Я сказала ей, что сегодня, когда шла к ней через воинский вагон, услышала с верхней полки:

– Я бы тех жидов Гитлеру оставил, нехай он их всех в землю закопает живыми!

– Таких надо убивать! – быстро сказала Анна Андреевна.

8 ноября 41. • Пустыня.

Мы стоим очень долго между двумя станциями.

Верблюды вдали. Я впервые понимаю, что они не уроды, а красавцы: стройным, величавым движением колышется караван.

Анна Андреевна оживлена, заинтересована, видит гораздо больше, чем я. Каждую минуту показывает мне что-нибудь.

– Орел! – говорит она. – Опустился вон на ту гору! Река – смотрите – желтая!

Не верит, что я не вижу. Перестала читать, разговаривать – смотрит, смотрит.

9 ноября 41. • Я оттолкнула Анну Андреевну от окна – мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!»

Камень ударился в стенку вагона.

Мы где-то совсем близко от Ташкента. Все цветет.

Окна открыты.

9 ноября. Ташкент. Гостиница. • На вокзале нас встретил К. И. с машиной. Иду и детей он отвез к себе, а меня и Анну Андреевну в гостиницу.

«…НО КРЕПКИ ТЮРЕМНЫЕ ЗАТВОРЫ»

Лев Николаевич Гумилёв (1912 – 1992) – сын Гумилева и Ахматовой; востоковед, специалист по истории народов Центральной Азии. Лев Гумилев был арестован в 1935 году, но после письма Ахматовой к Сталину освобожден; снова арестован в 1938 году; в 1944-м из ссылки в Туруханском крае (куда он был отправлен после лагеря) Лев Гумилев ушел добровольно на фронт.

После войны, в 1948 году, Гумилев защитил кандидатскую диссертацию на тему «Политическая история первого тюркского каганата (546 – 659 гг.)». В 1949 году он был арестован опять; освобожден и реабилитирован лишь в 1956-м. Через четыре года, в 1960 году, Лев Гумилев опубликовал книгу: «Хунну. Срединная Азия в древние времена» (М.: Изд-во восточной лит.); в 1961-м он стал доктором исторических наук, защитив диссертацию на тему «Древние тюрки VI – VII вв.». Но это была не единственная докторская диссертация Гумилева: в середине семидесятых он защитил докторскую и по наукам географическим на тему «Этногенез и биосфера Земли».

Лев Николаевич занимался историей древних тюрков и других степных народов Евразии, изучал и устанавливал историко-культурные типы народов в их связи с характером географической среды, занимался историей средневекового тибетского искусства, проблемой «Слова о полку Игореве» и др. Им опубликованы книги: Открытие Хазарии / С предисловием проф. М. И. Артамонова. М.: Наука, 1966; Древние тюрки. М.: Наука, 1967; Поиски вымышленного царства: Легенда о «государстве пресвитера Иоанна» / С предисловием проф. С. Руденко. М.: Наука, 1970; Хунны в Китае: Три века войны Китая со степными народами III – VI вв. М.: Наука, 1974; Старобурятская живопись. М.: Искусство, 1977.

Среди книг Льва Гумилева, опубликованных в последние годы, укажем научные: «Древняя Русь и великая степь» (М., 1989); вышедшая трижды «Этногенез и биосфера Земли» (последнее издание – Л., 1990) и книгу религиозную (созданную вместе с А. Панченко) «Чтобы свеча не погасла» (Л., 1990).

Анна Андреевна, рассказывая мне о своих попытках спасти сына, с особой благодарностью упоминала имя писательницы Л. Сейфуллиной, в разные времена называла ученых: М. И. Артамонова, А. П. Окладникова, В. В. Струве; после смерти Сталина, на моей памяти, хлопоты велись ею через посредство писателей А. Суркова, А. Фадеева, И. Эренбурга, востоковеда Н. И. Конрада и архитектора Л. В. Руднева.

Постоянной помощницей Анны Андреевны в хлопотах, а потом первым биографом Л. Гумилева была Э. Г. Герштейн. В 1976 году за границей ею опубликована специальная работа о его освобождении – см. «Мемуары и факты» в журнале «Russian Literature Triquarterly», № 13 (Ann Arbor: Ardis), а у нас, в Советском Союзе – в 1989-м, в журнале «Горизонт», № 6.

Оценка научных трудов Л. Гумилева дана специалистами, главным образом, в предисловиях к его книгам; биография же, кроме работы Герштейн «Мемуары и факты» – в ее воспоминаниях «Лишняя любовь» – «Новый мир», 1993, № 11 и 12.

Матвей Петрович Бронштейн (1906 – 1938) – физик-теоретик, сотрудник Ленинградского физико-технического института (ныне Институт имени А. Ф. Иоффе), доцент Ленинградского университета, автор научных работ в области теории гравитации, космологии, астрофизики, релятивистской квантовой теории. Этим, однако, вклад М. П. Бронштейна в науку не ограничивается: ему принадлежат, в частности, статьи по ядерной физике и теории полупроводников.

Работы М. П. Бронштейна начали появляться в печати с 1925 года. Публиковались они в «Журнале Физико-химического общества», в «Physikalische Zeitschrift», в «Журнале геофизики и метеорологии», в «Научном слове» и многих других.

В ноябре 1935 года М. П. Бронштейн защитил докторскую диссертацию на тему «Квантование гравитационных волн». Результаты этой диссертации опубликованы в 1936 году в VI томе «Журнала экспериментальной и теоретической физики», а в 1979-м часть статьи 1936 года напечатана снова, на этот раз в сборнике «Альберт Эйнштейн и теория гравитации» (М.: Мир).

Под редакцией и с предисловием М. П. Бронштейна вышли переводы нескольких иностранных книг, посвященных разным отделам физики (например, в 1937 году – книга П. А. М. Дирака «Основы квантовой механики», в ОНТИ).

Кроме чисто научных работ (всего их более тридцати), М. П. Бронштейн был автором популярных журнальных статей, и научно-популярных, и научно-художественных книг: так, в 1935 году в ОНТИ вышли две его популярные книги: «Строение вещества» и «Атомы, электроны, ядра»; в 1936-м в Детгизе – первая из научно-художественных: «Солнечное вещество»; в 1937-м там же «Лучи Икс» и «Изобретатели радиотелеграфа». Научно-художественная литература – один из видов литературы научно-популярной. Этот жанр культивировал С. Я. Маршак в своей редакторской деятельности в Детгизе. Книга «Изобретатели радиотелеграфа» вышла в момент ареста Матвея Петровича, и весь тираж ее был уничтожен. Напечатанным оказался лишь первый вариант в журнале «Костер» (1936. № 4 и № 5).

О роли, которую сыграл М. П. Бронштейн в развитии теоретической физики, популярной и научно-художественной литературы, см., в частности: БСЭ, 3-е изд. Т. 4; М. С. Соминский. Абрам Федорович Иоффе. М.; Л.: Наука, 1964; В. Я. Френкель. Яков Ильич Френкель. (М.; Л., 1966); С. Я. Маршак. Повесть об одном открытии // Год XVIII: Альманах восьмой / Под ред. А. М. Горького. М., 1935; Лидия Чуковская. О книгах забытых или незамеченных // ВЛ, 1958, № 2; Л. Ландау. Несколько слов об этой книге: Предисл. к кн.: Солнечное вещество. 2-е изд. М., 1959; Д. Данин. Жажда ясности // НМ, 1960, № 3; Г. Е. Горелик. Первые шаги квантовой гравитации и планковские величины // Эйнштейновский сборник, 1978 – 1979. М.: Наука, 1983; Г. Е. Горелик, В. Я. Френкель. М. П. Бронштейн и его роль в становлении квантовой теории гравитации // Эйнштейновский сборник, 1980 – 1981. М.: Наука, 1985; А. Д. Сахаров. Воспоминания. Нью-Йорк: Изд-во им.Чехова, 1990, с. 165 и журнал «Знамя», 1990, № 11, с. 147.

В 1989 году в изд-ве «Наука» вышла книга Г. Е. Горелика и В. Я. Френкеля «Матвей Петрович Бронштейн»; в 1994-м на Западе по-английски появилась книга тех же авторов «Матвей Петрович Бронштейн и советская теоретическая физика тридцатых годов» (Basel: Birkhäuser Verlag). Еще до этого, в 1990-м, в Советском Союзе, в серии «Библиотечка “Квант”» в издательстве «Наука» был опубликован сборник, включающий в себя все три научно-художественные произведения М. Бронштейна под общим заглавием «Солнечное вещество».

М. П. Бронштейн был арестован в августе 1937 года. Официальные справки о гибели моего мужа и реабилитации «за отсутствием состава преступления» я получила лишь через двадцать лет, в 1957 году. Из сопоставления даты «смерти», обозначенной в одной справке, с датой приговора – в другой, явствует, что «судим» он был 18 февраля 1938 года и «умер» – т. е. расстрелян – в тот же день. В феврале 1938 года приходили и за мною, но случайно не застали дома.

В хлопотах об освобождении М. П. Бронштейна принимали участие физики: С. И. Вавилов, А. Ф. Иоффе, Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм, В. А. Фок; писатели: С. Маршак, К. Чуковский.

ЗА СЦЕНОЙ
(факты, люди, книги, документы)

ПРИНОШУ ГЛУБОКУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ друзьям, безотказно помогавшим мне в моей работе: Э. Г. Герштейн, Н. Н. Глен, В. М. Жирмунскому, Вяч. Вс. Иванову, В. Н. Корнилову, А. Г. Найману, Н. А. Ольшевской, Евг. Б. и Е. В. Пастернакам, М. С. Петровых.

Приношу также благодарность Ж. О. Хавкиной – незаменимой помощнице в моей многолетней работе – и Е. Ц. Чуковской. Выражаю особую признательность Е. Б. Ефимову, обогатившему мой труд разнообразными библиографическими и архивными сведениями.

Предупреждаю читателей, что в примечаниях под строкой и в отделе «За сценой» использованы сведения, почерпнутые мною из книг и статей, вышедших не позднее 1992, а иногда и 93-го и 94-го года.

Под строкой приводятся только самые необходимые сведения: либо кратчайшие справки о фактах и людях, либо библиографические ссылки на произведения Ахматовой и отрывки из ахматовских текстов.

Весь дополнительный разъясняющий материал расположен в соответствии с датами моего дневника и помещен в отделе «За сценой».

1938

¹ Николай Николаевич Пунин (1888 – 1953) – искусствовед, художественный критик, автор книг «Японская гравюра» (1915), «Андрей Рублев» (1916), «Татлин» (1921). В 1920 году вышла книга Н. Пунина «Современное искусство» (цикл лекций), в 1927 – 1928-м «Новейшие течения в русском искусстве», в 1940-м – учебник по «Истории западноевропейского искусства». Через много лет после гибели и реабилитации Пунина изд-во «Советский художник» в 1976 г. опубликовало сборник его избранных статей: Н. Н. Пунин. Русское и советское искусство.

До революции (с 1913-го по 1916-й) Н. Н. Пунин – сотрудник журнала «Аполлон»; после революции – комиссар при Русском музее и Ленинградском Государственном Эрмитаже; с 1918 года по начало двадцатых – заведующий Петроградским отделом изобразительных искусств; кроме того – преподаватель высших учебных заведений.

Пунин был арестован дважды; в первый раз – выпущен, а во второй – погиб в заключении.

Многие стихи Ахматовой посвящены Пунину. Так, например, «Небывалая осень построила купол высокий» (БВ, Anno Domini); «И ты мне все простишь» (ББП, с. 288); «Уводили тебя на рассвете» («Узнают…», с. 295); «От тебя я сердце скрыла», «Не недели, не месяцы – годы», «И как всегда бывает в дни разрыва», «Я пью за разоренный дом» (БВ, Тростник). После кончины Н. Н. Пунина Ахматова посвятила ему стихотворение «И сердце то́ уже не отзовется» (БВ, Седьмая книга).

К Пунину обращена также одна из «Северных элегий» («Так вот он – тот осенний пейзаж»); если судить по строкам

 
Пятнадцать лет – пятнадцатью веками
Гранитными как будто притворились —
 

брак Анны Андреевны с Пуниным длился пятнадцать лет (с 1923-го по 1938-й год). Впоследствии надо всем циклом «Северных элегий» Ахматова поставила эпиграф из Пушкина «Все в жертву памяти твоей…» Очень может быть, что слова эти отнесены ею к Пунину. Об отношениях между ними в первые годы их брака см. в альманахе «Лица» работу И. Н. Пуниной «Из архива Николая Николаевича Пунина» – работу, в которой, в частности, приводится переписка между Анной Андреевной и Николаем Николаевичем в ту пору, когда он, в 1927 году, уезжал в командировку в Японию. Дочери Н. Н. Пунина, Ирине Николаевне, принадлежит также и биографический очерк о нем – см. книгу «Ахматовские чтения».

² Василий Васильевич Князев (1887 – 1937) – поэт; до революции – сатирик, после революции – автор стихотворных сборников «Красное Евангелие» (1918), «Песни Красного звонаря» (1919), «Красные звоны и песни» (1918); постоянный сотрудник «Красной газеты». В 1937 году Князев был арестован и расстрелян.

Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890 – 1939) – знаток русской и английской литературы, критик и публицист; в Англии, куда он эмигрировал в 1922 году, он составлял антологии русской поэзии, писал о русской литературе и преподавал русскую литературу в Лондонском университете; в 1932 году, уже членом Коммунистической партии Великобритании и участником движения «евразийцев», Святополк-Мирский вернулся в Советский Союз; здесь он публиковал статьи об Элиоте, Джойсе, Смоллетте, Хаксли (одни в журналах, другие как предисловия к сочинениям) и составил антологию английской поэзии. В 1937 году Д. П. Святополк-Мирский был арестован и в 1939-м умер в лагере.