Текст книги "Записки об Анне Ахматовой. Том 1. 1938-1941"

⁹² Статья «Зощенко для детей» была мною написана и отправлена в редакцию журнала «Детская литература». Редакция ее потеряла. Впоследствии некоторые мысли из этой статьи я использовала в своей книге «В лаборатории редактора» (см. 2-е изд. М.: Искусство, 1963).

⁹³ Валерия Сергеевна Срезневская (урожд. Тюльпанова; 1888 – 1964) – жена психиатра Вяч. Вяч. Срезневского, старшего врача психиатрической лечебницы на Выборгской стороне в Петербурге.

Валерия Сергеевна – «Валя» – гимназическая подруга Ахматовой; познакомились они еще в детстве, в 1896 году, а через несколько лет, когда семья Тюльпановых сняла этаж в одном доме с семьей Горенко (в доме Е. И. Шухардиной, близ вокзала, на улице Широкой), девочки стали подругами: вместе ходили в гимназию; вместе купались, читали книги, катались на коньках и т. д. Через Валю Тюльпанову «Аня Горенко» познакомилась с «Колей Гумилевым».

В. С. Срезневская – автор воспоминаний о Гумилеве и Ахматовой – «Дафнис и Хлоя». См. журнал «Звезда», 1989, № 6, а также сб. «Воспоминания». Известно, что А. А. редактировала воспоминания Валерии Сергеевны. Об этом см.: Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худож. лит., 1989, с. 89.

Ахматова посвятила Валерии Сергеевне два стихотворения: «Вместо мудрости – опытность…» (БВ, Белая стая) и «Памяти В. С. Срезневской» (БВ, Седьмая книга).

⁹⁴ Эрих Федорович Голлербах (1895 – 1945) – искусствовед, поэт и литературовед; библиофил, библиограф; автор книг «В. В. Розанов. Жизнь и творчество» (1922), «Портретная живопись в России» (1923), «История гравюры и литографии в России» (1923) и многих других.

Большое место в искусствоведческо-литературоведческих работах Э. Голлербаха (уроженца Царского Села) занимают портреты и биографии поэтов, чье творчество связано с Царским. В 1922 году вышла его книга «Царское Село в Поэзии», где, в частности, перепечатаны ахматовские стихи о Царском. Им составлена книга «Образ Ахматовой» (1925) – сборник, куда включены стихи, посвященные ей современниками – Александром Блоком, Гумилевым, графом Комаровским, Мандельштамом, Сологубом, Кузминым и, в частности, им самим, Голлербахом… (Вошла туда и фотография статуэтки, исполненной Наталией Данько.) В 1927 году Голлербахом опубликована книга «Город Муз», тоже посвященная Царскому, в которой он говорит не только о поэтах XIX века, – Пушкине, Жуковском, Вяземском, но и о поэтах-царскоселах XX века – об Иннокентии Анненском, Н. Гумилеве, В. А. Комаровском, Анне Ахматовой.

По-видимому, Ахматову раздражала попытка Э. Голлербаха популяризировать, сделать общедоступной дорогую ей тему: память о юности, о Царском Селе, о гибели Гумилева, о ее любви к Недоброво, – словом, ту царскосельскую тему, которая звучит со столь изысканной строгостью в ее стихах.

В Ленинграде в 1990 году об Э. Голлербахе вышла специальная книга О. С. Острой и Л. И. Юниверга: «Эрих Федорович Голлербах как коллекционер и издатель». В том же году, в журнале «Русская литература», № 1 появилось письмо Е. А. Голлербаха, внука Эриха Федоровича, в котором внук, на основе дедова дневника, утверждает, что отношение Анны Андреевны к Эриху Федоровичу не всегда и не сплошь было неприязненным: в сороковом году, пишет он, «после нескольких лет размолвки отношения между Ахматовой и Голлербахом были восстановлены…».

⁹⁵ Мария Яковлевна Варшавская (1905 – 1983) – сотрудница Эрмитажа, автор многочисленных научных работ, одно время заведующая сектором живописи в Отделе западноевропейского искусства; в течение многих лет – хранительница экспозиции фламандской живописи. Основные труды М. Я. Варшавской посвящены двум художникам: «Ван Дейк: Картины в Эрмитаже» (Л., 1963) и «Картины Рубенса в Эрмитаже» (Л., 1975).

⁹⁶ …рассказала, возмущаясь, о домысле Максимова. – А. А. имела в виду страницы из книги «Поэзия Валерия Брюсова», вышедшей в 1940 году. Дмитрий Евгеньевич Максимов (1904 – 1987) – профессор Ленинградского университета, историк русской поэзии, автор книг о Лермонтове, Блоке и Брюсове. (Уже гораздо позднее, в 1966 году, вышла его книга «Поэзия Лермонтова», а в 1975-м – «Поэзия и проза Ал. Блока».) Возмущение Анны Андреевны вызвано было одной из ранних работ Д. Е. Максимова: в названной книге о Брюсове он утверждал, будто Гумилев относился к Брюсову, как «почтительный ученик». Основывал он свои утверждения, ссылаясь на статьи Гумилева (см., например, рецензию Н. Гумилева в газете «Речь» 29 мая 1908 года) и на те надписи, с которыми Николай Степанович преподносил Брюсову свои стихотворные сборники. (Напоминаю также, что 1-е издание сборника «Жемчуга» Гумилева прямо посвящено «моему учителю Валерию Брюсову».)

Прочитав в моих «Записках» (издания 1976 года) сердитую реплику Анны Андреевны, Д. Е. Максимов в 1978 году написал мне:

«В Ваших воспоминаниях… упоминается фамилия “Максимов”, которого А. А. выругала за слишком прямолинейное понимание каких-то писем… Очевидно или вероятно, “Максимов” это – я, а речь шла о почтительнейших письмах Николая Степановича к Брюсову. Если память мне не изменяет, эту почтительность я принял за чистую монету (это был очень молодой Гумилев, и такое его отношение было вполне возможно). А. А. со мною не согласилась. Ей, естественно, не хотелось даже молодого Н[иколая] С[тепановича] признавать поклонником В. Я. Брюсова».

О неудовольствии Анны Андреевны Д. Е. Максимов сообщает: «Это было – самое начало моего давнего и доброго знакомства с Анной Андреевной».

Далее Д. Е. Максимов пишет мне, что в последующие годы А. А. относилась к нему и к его работам с сочувственным вниманием, и приводит тому многочисленные доказательства: дружеские надписи на книгах, предложение произнести вступительное слово перед чтением «Поэмы без героя» и мн. др.

Д. Е. Максимов – автор мемуаров об Анне Ахматовой. См. сборник «Воспоминания».

В 1969 году, уже после смерти Ахматовой, вышла книжка Д. Максимова «Брюсов: Поэзия и позиция» (Л.: Сов. писатель). Там на с. 119 читаем:

«…меру сближения поэзии Брюсова с лирикой акмеистов не следует преувеличивать… Брюсов не сошелся с акмеистами и по-человечески, резко критиковал их теоретическую программу, а вскоре и совсем с ними разошелся».

Об отношении Гумилева к Брюсову см. его письма в книге: Н. С. Гумилев. Неизданные стихи и письма. Paris, YMCA-Press, 1980. См. также: Никита Струве. Восемь часов с Анной Ахматовой. – «Сочинения», т. 2, с. 341 и те же «Восемь часов…» – в журнале «Звезда», 1989, № 6, с. 124. А об отношении самой Анны Андреевны к Брюсову см. с. 52 – 53 настоящего тома.

⁹⁷ Речь идет о трех стихотворениях В. Хлебникова: «Отказ», «Одинокий лицедей» – см.: Собрание сочинений Велимира Хлебникова. Л., 1928 – 1933, т. 3 – и «А я…» – там же, т. 5.

⁹⁸ Не комментируя письмо Пастернака к Ахматовой, привожу из него отрывок, на который Анна Андреевна обратила мое внимание:

[1 ноября 1940]

«Дорогая, дорогая Анна Андреевна!

Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы хоть немного развеселить Вас и заинтересовать существованьем в этом снова надвинувшемся мраке, тень которого с дрожью чувствую ежедневно и на себе. Как Вам напомнить с достаточностью, что жить и хотеть жить (не по какому-нибудь еще, а только по-Вашему) Ваш долг перед живущими, потому что представления о жизни легко разрушаются и редко кем поддерживаются, а Вы их главный создатель.

Дорогой друг и недостижимый пример, все это я Вам должен был бы сказать тем серым днем августа, когда мы последний раз видались и Вы мне напомнили, как категорически Вы мне дороги. А между тем я пренебрегал возможностями встречи с Вами, уезжал на целые дни в Москву, для встречи поезда для учащихся, шедшего вне графика и не по расписанью из Крыма, с Зиною и ее больным сыном, которого надо было устроить в больницу и даже день приезда которого был неизвестен…» («Пятитомник», т. 5, с. 389).

⁹⁹ Борис Пастернак. Избранные переводы. М.: Сов. писатель, 1940.

¹⁰⁰ См. надпись Б. Пастернака, воспроизведенную точно и полностью в каталоге «Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана» (М.: Книга, 1989, с. 383).

¹⁰¹ Л. Гинзбург. Творческий путь Лермонтова. Л.: ГИХЛ, 1940.

¹⁰² Маешка – фольклорный герой, нечто вроде русского Петрушки, пришедший в Россию из Франции. «Майе» (по-французски «Mayeux») – «озлобленный горбун, умный остряк, влюбчивый циник, популярный герой бесчисленных карикатур, главным образом работы Шарля Травье, и целой цепи французских романов 1830 – 1848 годов». В тридцатые годы XIX века прозвище это насмешниками дано было Лермонтову: шутники высмеивали малый рост поэта и его большую голову, находя внешнее сходство между ним и французским Mayeux. (См.: М. Ю. Лермонтов. Полн. собр. соч. в 5-ти т. / Ред. и коммент. Б. М. Эйхенбаума. М.; Л.: Academia, 1935 – 1937, т. 3, с. 664.)

1941

¹⁰³ С супругами – Михаилом Яковлевичем Шнейдером и Татьяной Алексеевной Арбузовой, я приехала в Чистополь на одном пароходе, в один день – 6 августа 1941 года. В Чистополе мы оказались соседями. Михаила Яковлевича я знала и прежде; с Татьяной Алексеевной познакомилась и сразу подружилась на пароходе, в пути. Михаил Яковлевич был тогда в последней стадии туберкулеза, Татьяна Алексеевна с большой самоотверженностью боролась за его жизнь. Я знала (испытав на себе), что оба они доброжелательные, хорошие люди.

Михаил Яковлевич Шнейдер (1891 – 1945) – специалист по кинодраматургии, автор критических статей о сценариях и составитель сценарных сборников; жена его, Татьяна Алексеевна Арбузова (1903 – 1978) – в юности ученица студии Мейерхольда. (После кончины Шнейдера она вышла замуж за К. Г. Паустовского.)

Шнейдеры дружески встретили у себя в комнатушке Марину Ивановну. Они сразу начали приискивать комнату для нее неподалеку от своей.

О последних днях Цветаевой в Чистополе перед отъездом в Елабугу см.: Лидия Чуковская. «Предсмертие» (журнал «Собеседник», 1988, № 3) и Татьяна Арбузова. «Отрывок из дневника» (сб. «Рябину рубили…» М.: Возвращение, 1992).

¹⁰⁴ Лев Моисеевич Квитко (ок. 1890 – 1952) – еврейский поэт, писавший на идиш; в русскую поэзию вошел благодаря выступлениям Корнея Чуковского, а главное, переводам С. Маршака, Е. Благининой, М. Светлова, а впоследствии и Анны Ахматовой. Во время войны Квитко был членом Еврейского антифашистского комитета. В пору «борьбы с космополитизмом» он был арестован и расстрелян вместе с другими деятелями еврейской литературы: И. Фефером, Д. Бергельсоном и Перецем Маркишем.

¹⁰⁵ …самое большое горе моих дней – это Иосиф. – Иосиф Израилевич Гинзбург (1901 – 1945) – инженер, муж Тамары Григорьевны, был арестован за то, что в присутствии сослуживцев возмущался пактом СССР с фашистской Германией. Это было до нападения Гитлера на Советский Союз. Но в судьбе человека, арестованного за антифашизм, нападение фашистов на СССР не изменило ничего. Он остался в лагере и погиб под Карагандой, работая во время наводнения на плотине.

Без заглавия

Книги имеют свою судьбу, зависящую от того, как их понимает читатель.

Ктеренциан Мавр[273]273
  Стих 258 из стихотворного трактата «О буквах, словах, слогах и метрах» (III век до новой эры). Это цитата, превратившаяся в поговорку.


[Закрыть]

Судьба моих «Записок об Анне Ахматовой» сложилась не совсем обыденно. Отдельные экземпляры, проникавшие в Советский Союз из-за границы, где впервые они были напечатаны издательством YMCA-Press, делались достоянием не только читателей, не только честных исследователей, имевших обыкновение добросовестно указывать, откуда у них что берется, – но и сознательных или бессознательных хищников. То в одной, то в другой статье об Анне Ахматовой читаю я присвоенные автором слова Анны Андреевны (а иногда и мои!) безо всякой ссылки на «Записки». Имя мое 16 лет находилось под запретом – кто хочет, бери, что хочешь. С конца восьмидесятых годов имя разрешено. Однако цитатами без ссылок на мою работу по прежнему пестрят чужие статьи и воспоминания. Будто эта книга нечто самородившееся и бесхозное. Мне известно, что Ахматова говорила отнюдь не со мною одной, собеседников у нее было великое множество и, говоря об одном и том же, она нередко повторяла одно и то же. Но я утверждаю, что ее слова, если я, работая над своим дневником, осмеливалась брать их в кавычки или ставить перед ними тире, записаны мною без перевода на язык другого поколения (как многими из ее собеседников), и не подвергнуты никаким переменам. Реплики Ахматовой не пересказаны мною, а воспроизведены слово в слово. Это обстоятельство представляется мне весьма существенным, потому что ее устная речь сродни ее прозе, письмам и даже стихам.

Под фотографиями Анны Андреевны стоит обычно имя того, кто снимал. Уважен труд. Почему же мой труд – писательский – лишен уважения и защиты? Я приходила к Ахматовой без микрофона, но вооруженная другим аппаратом: с детства постоянно оттачиваемой памятью – на слово, на стихи, на прозу. Первое, что я делала после очередной встречи с Анной Андреевной – иногда в метро, иногда в библиотеке или дома: записывала реплики и монологи незамедлительно. Книгу мою об Ахматовой принято называть – в печати и устно – воспоминаниями. Так уж повелось. Я уважаю мемуары, но никаких мемуаров об Анне Ахматовой никогда не писала. Можно ли называть воспоминаниями то, что положено на бумагу не через долгие годы или даже десятилетия, а немедля? Лишь одна составная часть книги меняется и пополняется от издания к изданию, из года в год: растет количество исследований и воспоминаний, посвященных Анне Ахматовой и ее современникам – параллельно, от страницы к странице, захватывают себе место под строкой или в отделе «За сценой» приводимые мною новые справки, ссылки и документы…

Март 1994 г.

ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ «ТАШКЕНТСКИХ ТЕТРАДЕЙ»

1941

18 / ХI • А. А. на улице, об очень нелюбимом ею Брюсове:

– Он знал секреты, но не знал тайны[274]274
  Об отношении Ахматовой к поэзии Брюсова см. с. 52–53.


[Закрыть].

21 / ХI • Вчера А. А., замученная ремонтом, отсутствием воды и уборной, обеда и постели и, к тому же, зубной болью:

– Слава всегда оборачивалась ко мне как-то странно. К другим знаменитым подходят на вечерах; слава приносит им комфорт и достаток. А ко мне поклонники подходят объясняться главным образом тогда, когда я стою в очереди к уборной. Каждый раз.

24 / ХI 41 • Она прочла все подряд. (У печки, в пустой комнате.)

«Это замечательная, очень нужная книга. Когда читаешь все подряд – производит более сильное впечатление, гораздо. Вы делаете самое трудное дело: не прибегая к помощи экзотики, почти не прибегая к помощи внешнего мира, пишете на одном только внутреннем – и это вам удается. Лирика, голая, это самое трудное дело. Это такой трудный путь, что если знать заранее, как он труден – я, со всем своим опытом могу сказать, что я на него не встала бы».

Смутившись, я спросила ее, что ей было неприятно, что не понравилось.

«Что было неприятно? Ах, только то, что это все слишком сильно действует на меня, попадает в самую точку. Нервы так напряжены сейчас – и эти стихи для меня, как черный кофе для больного грудной жабой»[275]275
  Ахматова говорит о стихах Лидии Чуковской.


[Закрыть]. Помолчав, она сказала:

«Я убеждена, что поэзии предстоит сейчас сыграть в жизни людей очень большую роль. Роль великого утешителя. В этом море горя».

Потом мы говорили о другом – о том, как в детстве мать заставляла ее читать Жанну Д’Арк Жуковского. Она прочла несколько женственно-скорбных стихов по-русски, потом по-немецки. («Ах, почто мой меч таинственный»)[276]276
  Неточная цитата из романтической трагедии Шиллера «Орлеанская дева» в переводе В. Жуковского. На самом деле: «Ах! почто за меч воинственный / Я мой посох отдала?» (Действие четвертое, явление первое.)


[Закрыть].

Еще сказала:

«Если говорить о так называемом мастерстве, то среди ваших стихов есть строки и строфы разного качества. Мы с вами еще перечтем их вместе».

28 / XI • А. А. вечером, в каком-то возбужденно-озорном состоянии, пошла провожать меня очень далеко – от себя на почту – по дороге много острот и откровенностей. Я заговорила о картах:

«Карты всегда правду говорят. Из-за этого я не гадаю – боюсь. Мне в последний раз цыганка предсказала, что Владимир Георгиевич будет любить меня до самой смерти. Видите, так и есть»[277]277
  Владимир Георгиевич – Гаршин. О нем см. с. 29 – 30 и «Записки», т. 2, «За сценой»⁹⁵.


[Закрыть].

29 / XI • Лунный лик часов на перекрестке.

«Меня так здесь все балуют, – говорит А. А. – Это, наверное, перед смертью».

1 / XII • Неподвижно летящие брови.

Она читает поэму явно не для того, чтобы проверить стихи, а только для того, чтобы проверить слушателя. Вопрос о том, почему одним очень нравится, а другим – очень нет, а третьи настаивают, что поэма непонятна, чрезвычайно ее занимает. Она все пытается расклассифицировать слушателей («старым не нравится, молодым нравится»), но, по собственному ее признанию, ничего из классификации не выходит. Я предлагаю такое объяснение: поэма – новое в ее поэзии, незнакомое, требующее от слушателя работы, а слушатель любил ее в молодости и хочет, чтобы она была такой, какой он ее помнит – «сжала руки под темной вуалью»[278]278
  Поэма – здесь и далее – это «Поэма без героя», над которой А. А. продолжала работать в Ташкенте. О «первых ростках» «Поэмы» см. на с. 232–234 и 238–239.
  «Сжала руки под темной вуалью» – БВ, Вечер.


[Закрыть].

– «Ну да, я понимаю: святая-пресвятая, несчастная, брошенная чужим злым мужчиной, слеза на щеке, канарейка в клетке…»

2 / ХII 41 • А. А. лежит, в замусоренной комнате, с распущенными волосами, после сердечного припадка. Я рассказала ей подробно, какие мысли о поэме сообщил мне ее сосед Волькенштейн[279]279
  Владимир Михайлович Волькенштейн (1883 – 1974), драматург, театральный критик, сосед А. А.


[Закрыть]. «Поэма должна быть эпична… а это лирические реминисценции… ассоциативный ряд» и пр.

А. А.: «Это, конечно, не совсем то, что нас интересует. Мне бы хотелось, чтобы вы выведали у С. и Липскерова, почему не нравится им…[280]280
  С. – возможно писатель Петр Владимирович Слетов (1897 – 1981), чье имя далее встречается на страницах «Ташкентских тетрадей». О К. А. Липскерове см. «Записки», т. 2, «За сценой»:¹⁹.


[Закрыть] Но слова Волькенштейна многое мне открыли. Кажется, я, наконец, поняла. Поэма нравится тем, кто знает, что искусство движется, что «новая красота всегда является сначала в форме нового безобразия». А тут – новое слово, новая форма. Люди, ищущие новых форм в искусстве – Харджиев, Т. Г., вы, – в восторге от поэмы[281]281
  Об Н. И. Харджиеве см. «За сценой»: ⁵. Т. Г. – Тамара Григорьевна Габбе. О ней см.⁵⁹.


[Закрыть]. (Не говорите мне о Маршаке: с тех пор как он опять прочел мне little lamb, little lamb Blake’a я убедилась, что он застыл и будет читать то же самое до гробовой доски[282]282
  little lamb – маленькая овечка (англ.).
  Вильям Блэйк (Blake, 1757 – 1827), английский художник и поэт, чьи стихи известны в России в переводах С. Маршака.


[Закрыть].)

А люди, которые имеют твердо установившиеся вкусы, – для них поэма есть хаос, безобразие, невнятица… Теперь, кажется, я все поняла. Можно принять эту классификацию на сегодняшний день».

– До нового загадочного случая, – сказала я. (Я предлагала ей это объяснение очень много раз, еще в Ленинграде.)

Мы заговорили о сегодняшнем выступлении. Она очень просила меня не идти. Я легко согласилась, потому что мне не хочется – сама не знаю, почему.

«Терпеть не могу выступать. В 10-х годах я выступала очень часто, чуть ли не по два раза в день, и всегда с успехом – но мне всегда на эстраде было стыдно и неприятно… А сейчас все равно. Я даже не волнуюсь, просто скучно. Не хочу я читать

 
Небывалая осень построила…
 

Такие длинные строки! Я задыхаюсь от одной мысли об этом. И выучить не могу и запомнить. То ли дело

 
Веет ветер лебединый, —
 

строки коротенькие»[283]283
  Оба стихотворения – БВ, Anno Domini.


[Закрыть].

Затем она сказала:

«Вы заметили, наверное, что я придумала самое лестное для себя объяснение любви и не любви к моей поэме».

8 / ХII 41 • На днях я принесла А. А. из библиотеки книгу Джойса «Дублинцы» и очень просила прочесть рассказ «Мертвые», который я люблю. А. А. пропустила мою просьбу мимо ушей и стала читать все подряд[284]284
  Речь идет о сборнике рассказов Джемса Джойса «Дублинцы» (М.: ГИХЛ, 1937).


[Закрыть].

Сегодня, на улице, она сказала:

– Рассказы плохие, но мне так интересно их читать. Это то зерно, из которого рос Улисс, хотя это совсем на Улисс не похоже. Но он возвращается к тем же героям, к тем же темам, глядя на них из другого времени – вот что интересно. Совсем как у меня в поэме.

9 / ХII 41 • Я зашла к ней днем – лютый холод в комнате, ни полена дров, ни одного уголька, плесень проступает на стенах и на печке. Она только что прочла «Мертвые».

– Прелестный рассказ. Ах, как это хорошо – то место, когда он смотрит на нее снизу, а она стоит на лестнице – помните? Тут уже что-то ренуаровское. Рассказ совсем не Джойсовский, Улисс – противоположен, тут скорее Пруст… А материал тот же, автобиографический – певцы. Линия Стеффен[с]а[285]285
  Стеффенс (Стивен) – персонаж из «Улисса» Джойса.


[Закрыть].

10 / ХII 41 • Сегодня в очереди на почте очень экспансивная маленькая старушка из Рязани, все рвется обсудить со мной сегодняшнее событие: начало японо-американской войны[286]286
  7 – 8 декабря 1941 года японцы внезапно напали сперва на американские, а потом и на английские владения на Тихом океане и 9-го декабря объявили войну США и Англии.


[Закрыть].

– Это ен на ону пошел, или ена на яво?

В ее комнате – градус мороза. Сегодня папа звонил о дровах для нее во все инстанции. Обещали, но не посылают. Она лежит, закутанная во все пальто. Кипятка нет, картошку не на чем сварить, обедать в столовку, куда я ее устроила, пойти не в силах. К нам пойти есть, спать, греться отказалась, ссылаясь на слабость. Открыла мне, что на бедре у нее какой-то очень подозрительный желвак, который необходимо удалить.

Прочла недоделанные новые стихи. Первые со времени приезда.

Я кляну себя за практическую неспособность. У меня имеются особые фонды, но я не умею пойти на рынок за дровами. Я достала ей и Волькенштейнам поденщицу, но Волькенштейны, по бедности, отказались, и А. А. опять без помощи.

Теперь во что бы то ни стало надо разузнать все о хирурге.

Спекулянт Городецкий хочет, чтобы она выступила с ним на вечере. Она ни за что не хочет, не знает, как отвязаться. Из-за этого не будет выступать в ближайшее воскресенье… Тот же Городецкий, стоя в очереди за картошкой, когда кто-то сказал, что А. А. больна и надо ей картошку отнести, громко сказал:

– Пусть Ахматкина сама придет[287]287
  Сергей Митрофанович Городецкий (1884 – 1967), поэт, стоял у истоков акмеизма – синдик «Цеха поэтов», как и Н. Гумилев. Ахматова вспоминает, что «первое собрание Цеха [Поэтов]… с Блоком и французами было у Городецкого». (ЛО, 1989, № 5, с. 6) Сергей Городецкий обладал даром рисовальщика. Он – автор обложки первой книги Ахматовой «Вечер».
  О Городецком в Ташкенте Ахматова отозвалась так: «Потоки клеветы, которую извергало это чудовище на обоих погибших товарищей (Гумилева и Мандельштама), не имеют себе равных (Ташкент, эвакуация). Покойный Макридин, человек сериозный и порядочный, нахлебавшись этого пойла, с ужасом спросил меня: “Уж не он ли их обоих погубил? – или он совсем сумасшедший”». (Изд-во МПИ, с. 146.)


[Закрыть].

___________

«Сегодня у меня было такое происшествие. Распахнулась дверь и ко мне кинулась, целуя меня, незнакомая молодая девушка, с криком:

– Анночка Ахматова!

Сначала я подумала, что это, быть может, какая-нибудь моя племянница, которую я не видела двадцать лет – знаете, теперь все бывает… Но нет, это оказалась просто поклонница. Фу, гадость какая. Вот, значит, кто я… Мне теперь хочется вымыться. Попрошу в Союзе, чтобы не давали никому мой адрес».

Я ушла в отчаяньи – от того, что она в холоде, голоде, от того, что Волькенштейны отказали поденщице, от рассказа ее об опухоли, от постоянного ее желания провести параллель между своей судьбой и судьбой Цветаевой. Недаром она носит на шее ее ожерелье.

12 / ХII • С утра пришла к ней. Дров не прислали. Но в комнате чуть теплее: за окном восхитительный голубой, снежный день. Мне удалось напоить ее чаем. Потом я пошла вместе с ней в Академию Наук, чтобы наладить испорченное дело с обедами. Наладила – но она вряд ли будет обедать, потому что в три должен придти К.[288]288
  К. – вероятно поэт и переводчик Александр Сергеевич Кочетков (1900 – 1953), автор «Баллады о прокуренном вагоне», где есть знаменитая строчка – «С любимыми не расставайтесь».
  Знакомство А. А. с Кочетковым, по свидетельству Л. Горнунга, относится к 1936 году, когда она гостила в Старках у Шервинских. Неподалеку снимал дачу Кочетков (см. «Воспоминания», с. 198).


[Закрыть] помогать ей с переводами, и она боится опоздать. Провожала меня. Опять много рассказывала о «злом озорстве» Марины. Биография Цветаевой чрезвычайно занимает ее. Ужасно смеялась и радовалась «ен на ону или ена на яво».

13 / ХII 41 • Вчера днем я пошла с Ираклием на рынок (убедившись, что в Союзе, несмотря на обещание, не сделают ничего), мы купили три пустых ящика и лопату угля и поволокли к ней[289]289
  Ираклий – Ираклий Луарсабович Андроников. О нем см. «Записки», т. 2, «За сценой»: ²⁴.


[Закрыть]. Кроме того, у меня были для нее яблоки, яйца, масло. Ираклий по дороге кинул меня, я наняла человечка. NN лежала в кровати, кружится голова и болят суставы. При мне встала, вымыла посуду, сама затопила печь. Меня заставляла сидеть. Сказала фразу, очень злую и, в известной мере, увы! правдивую. – Я ведь в действительности не такая беспомощная. Это больше зловредство с моей стороны.

Пока возилась, дала мне читать «Ардова»[290]290
  «Ардов» – название одной из ахматовских тетрадей, подаренной ей В. Е. Ардовым.


[Закрыть]. Сказала: «Исправьте грамматические ошибки», но когда я указала на одну ошибку – явно рассердилась. «Я вам не для того дала».

В разговоре все время возвращалась к Ленинграду. Протестовала против всех моих сравнений. На вопрос об «игралище страстей» ответила:

– Нет, о нет! Разговоры там такие – женщина говорит, проводя гребенкой по волосам: «Думаю, в последний раз я сделала такое движение или нет?»

– Я не боялась смерти, но я боялась ужаса. Боялась, что через секунду увижу этих людей раздавленными. И еще одного боялась…

– Я поняла – и это было очень унизительно – что к смерти я еще не готова. Верно, жила я недостойно, потому и не готова еще.

Опять говорила о Цветаевой, пересказывала, что рассказывали о ней, как она уходила на целые дни, привязывая свою младшую дочь к кровати[291]291
  Речь идет о младшей дочери Марины Цветаевой – Ирине, умершей в приюте в 1920 году.


[Закрыть].

– Некоторым женщинам явно не следует иметь детей, – сказала я.

– «Да, мне например… У меня всегда были прекрасные отношения с Левой – и все-таки: не следовало».

Просила придти сегодня вечером; будет Липскеров – один из хулителей поэмы – и она хотела бы, чтобы я разобралась в его мотивах[292]292
  О мотивах К. Липскерова см. с. 349; о нем – см. «Записки», т. 2, «За сценой»: ¹⁹.
  В 1955 в «Письме к NN» А. А. сформулировала основные возражения ташкентских слушателей «Поэмы» – К. Липскерова, А. Эфроса и др. (Там же, примеч. на с. 144–145).


[Закрыть].

Сегодня я зашла к Хазину. По его совету, мы вместе пошли к Берестинскому просить разрешения отнести NN уголь и немного дров[293]293
  Евгений Яковлевич Хазин (1893 – 1974), литератор, брат Н. Я. Мандельштам, сосед А. А.
  Михаил Исаакович Берестинский (1905 – 1968), драматург, киносценарист.


[Закрыть]. Льстили самым низменным образом. Он милостиво разрешил.

___________

Была с Хазиным у нее. Туда же скоро пришел человек со странным лицом: Державин[294]294
  Владимир Васильевич Державин (1908 – 1975), поэт и переводчик.


[Закрыть]. Хазин затопил печь, NN оживилась, пила чай. Суставы у нее сегодня не болят.

Кто-то упомянул о цветах:

– «Я никогда их не любила – сорванные цветы. А теперь и видеть не могу. Мой дом был рядом с больницей Веры Слуцкой. Я постоянно видела из окна похороны: люди с цветами. Когда больницу начинали бомбить, все люди сбегались к нам в бомбоубежище, вбегали с букетами цветов в руках… Видеть не могу этих астр, хризантем – этих покойников».

«Там, в бомбоубежище, жили четыре черные кошки. Когда кто-нибудь засыпал, они взбирались на спину».

14 / XII 41 • Я пыталась как-то объяснить NN, что чувствую какое-то странное освобождение не только от Двора Чудес, но и от себя, своего прошлого. Если бы я нашла что-то новое – тогда такое чувство было бы объяснимым, но ведь ничего нового я не нашла, только последнее прибежище утрачено. Подумав, она сказала:

– Значит, вы не все захватили с собой. Да. Значит, не все.

15 / XII • Я поднялась к NN. Она – в кровати; перед ней Уткин, Левик и Лавренев, которому не подаю руки[295]295
  И. П. Уткин (1903 – 1944), поэт. В. В. Левик (1907 – 1982), поэт-переводчик. Б. А. Лавренев (1891 – 1959), писатель. О его неблаговидных поступках в 1937 году, во время разгрома ленинградской редакции, руководимой С. Я. Маршаком, Л. К. рассказывает в своей автобиографической книге «Прочерк». (См.: Лидия Чуковская. Прочерк. М: Время, 2009, с. 227.)


[Закрыть]. В смущении от этого обстоятельства, сажусь на краешек кровати. NN оглушает меня:

– Вот, товарищи пришли сказать, что мне отказали в прописке…

Пытаюсь узнать что-нибудь у Уткина и Левика, но все уходят; NN не пускает меня. А я рвусь за ними, чтобы поскорее узнать в чем дело. У NN кружится голова. Вижу, что она страшно встревожена («я же вам еще в поезде говорила, что так будет»… «что ж! поеду в кишлак умирать»…), но не могу остаться. Выбегаю, ищу Уткина. Все исчезли. Бегу к нему на квартиру – нет его.

Вечером сговариваюсь с папой, что он завтра же пойдет к Кичанову[296]296
  Михаил Иванович Кичанов, зам. председателя Совнаркома УзССР. Его жена – Евгения Митрофановна Смирницкая – была активной деятельницей Комиссии помощи эвакуированным детям.


[Закрыть]. Сижу дома как на иголках, проклиная всю компанию (зачем они ей сказали? Они думают, что она в действительности так спокойна, как кажется, а я же знаю, на какую болевую точку это попадает), рвусь к ней, но Люша боится одна в комнате и пр. Наконец в одиннадцать часов выбегаю. Затемнение. Очень светло, крупные звезды.

Убеждаюсь, что весь страшный ее комплекс, такой знакомый мне по Ленинграду, в ходу. Мы сидим в пустой, холодной, сырой комнате, в полной тьме. Я пытаюсь говорить, что все наладится, но получаю грозную и гневную отповедь:

«Марину из меня хотят сделать! Болтуны! Им бы только поговорить об интересном! Не на такую напали. Ничего мне не надо, я ни о чем не буду просить. Я уеду и слова не скажу. Не все ли равно, где погибать – там будет надо мной небо, кругом чистый воздух, под ногами земля, и я буду одна…»

Я так огорчилась, что вышла, кажется, позабыв проститься.

16 / XII 41 • Папа вечером должен быть у Кичанова по делам лагеря. Раздобыв всякой еды, я пошла к NN узнать, в чем же дело с пропиской.

Выяснилось: никакого отказа не было. Это все изобрел мерзавец Лавренев. Напугал NN – и – хуже того: распространил по городу обоснования.

NN встретила меня так ласково, что я расплакалась:

«Капитан, вы ушли, не простившись. Как вы могли так страшно уйти, оставив меня в темноте? Я всю ночь не спала… Я ведь не от вас хочу уехать, жить я хочу возле вас – а умирать хочу далеко… Я разговаривала как сама с собой. Капитан, дорогой, не обижайтесь на меня…»

Во всем виновата лентяйка Радзинская, которая взяла на себя оформление прописки, и поленилась. Теперь клянется все сделать[297]297
  Софья Юрьевна Радзинская, жена драматурга Станислава Адольфовича Радзинского (1889 – 1969). В Ташкенте Радзинские были соседями Ахматовой.


[Закрыть].

NN собиралась выступать в клубе НКВД, куда ее пригласили дети. Мария Михайловна дала ей чулки и шаль, Ная гладила платье[298]298
  Мария Михайловна – Волькенштейн, жена В. М. Волькенштейна. Ная – домашнее имя Рогнеды Сергеевны Городецкой (р. 1909), дочери С. М. Городецкого.


[Закрыть].

NN надевала чулки, я выбирала стихи для нее. Наткнулась на любимое:

«Как площади эти обширны».

– «Любите это? Вся “Белая Стая” посвящена этому человеку… И “Ты отступник”. И еще одно»[299]299
  «Как площади эти обширны» – БВ, Белая стая; «Ты – отступник: за остров зеленый» – ББП, с. 133. Речь идет о стихах, обращенных к Б. В. Анрепу. О нем см. «Записки», т. 2, с. 304 – 305.


[Закрыть].

И она прочла:

 
Я именем твоим не оскверняю уст
Прославленный Октябрь[300]300
  Работа над стихотворением «Я именем твоим не оскверняю уст» не была окончена Ахматовой. К тому же само стихотворение было записано ею с пропуском в третьей строфе. После смерти Ахматовой строфы автографа оказались в разных архивах: первые две – в московском (ЦГАЛИ), последняя – в ленинградском (ГПБ). Впоследствии строфы были так и напечатаны отдельно друг от друга, как разные стихи. (См. «Я – голос ваш», с. 291 и «Двухтомник, 1990», т. 1, с. 369). Как единое целое стихотворение было опубликовано М. Кралиным со ссылкой на Л. К. Чуковскую (пропуск восстановлен с ее слов) в кн.: Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Правда, 1990, с. 39. Приводим крамольную строфу так, как ее запомнила Л. К.:
Тому прошло семь лет. Прославленный Октябрь,Как свечи на ветру, гасил людские жизни,А друга моего последний мчал корабльОт страшных берегов пылающей отчизны.<1924?>

[Закрыть].
 

Валенька очень смешно показывала, как я ухожу с ним кататься. Возвращаюсь – нарядная, вся в шелках и мехах, но в полном отчаянии»[301]301
  Валенька – В. С. Срезневская. О ней см.: ⁹³.


[Закрыть].

Потом заговорила о Блоке. (Она все радуется «Седому Утру», которое принес ей Шток[302]302
  «Седое Утро» – название книги стихотворений А. Блока, изданной в 1920 году (Пб.: Алконост).
  Об И. П. Штоке см. «Записки», т. 2, «За сценой»: ⁸.


[Закрыть].)

– «Блок великий поэт. Но не всегда. Терпеть не могу его стихов о городе. Дурно понятый Достоевский, безвкусица. “И пара за парой идут влюбленные”… Ничего этого не люблю[303]303
  Строка из лирической драмы А. Блока «Балаганчик» (из первого монолога Пьеро).


[Закрыть]. А “Седое утро” – как трогательно, чисто, как хорошо».

17 / XII • Сегодня я водила NN, по ее просьбе, к хирургу. Он нашел опухоль совершенно доброкачественной, но все же сoгласился удалить. В субботу.

Она хочет этого, потому что так велел В. Г.

По дороге назад она рассказала мне о сумасшествии Нимфы[304]304
  Нимфа – домашнее имя Анны Александровны Городецкой (1889 – 1945), жены поэта С. М. Городецкого.


[Закрыть].

– Сумасшедшие меня любят. Может быть потому, что я – идеальный слушатель.

На углу одного переулка на нас чуть не налетел грузовик. Увидев его, увидев, что он сейчас повернет, NN остановилась, вцепившись мне в руку, и вдруг застонала страшным, протяжным звуком и стонала, пока я не рванула ее и грузовик не проехал. Мне кажется, так, наверное, кричат олени.

У нее опять опухла нога.

В комнате опять плесень и холод. Те дрова и тот уголь, которые мы на днях принесли ей с Хазиным, уже кончились. Союз не прислал ничего, несмотря на мои приставания и папины звонки Алимджану[305]305
  Хамид Алимджан (1909 – 1944), председатель Союза писателей Узбекистана, поэт, публицист, критик.


[Закрыть].

19 / XII 41 • Вчера, встретившись с ней в Узфане[306]306
  УзФАН – Узбекский филиал Академии Наук.


[Закрыть], куда она пришла за талончиками на обед, я проводила ее до дому и немного посидела с ней. Она была задумчива и не в духе. Скоро я поняла в чем дело: переводы Лютфи никак не даются ей[307]307
  Лютфи (Лутфи) – узбекский поэт-лирик XIV – XV вв.


[Закрыть].

Она надеялась на помощь Кочеткова, Городецкого – но и это не вышло.

– «Я не могу переводить. Я никогда не могла. Теперь узбеки обидятся. Ведь все, кто берется – все переводят. Я одна верну стихи, ничего не сделав, и они решат, что это от гордости»…

– Нет, почему же…

– «Не нет, а да. Человек, с литературным именем, и вдруг – не умеет. Не поверят ни за что. А я никогда не могла перевести ни строки. Иначе, зачем бы я голодала все эти годы, жила без чулок и без хлеба? Ведь переводы прекрасно оплачивались…

Пушкин тоже не мог переводить – или бросал, или после первых же строк начинал писать свое. Мандельштам тоже не мог.

Лозинский, начав переводить, бросил писать свои стихи…[308]308
  Об М. Л. Лозинском см. ⁷ и «Записки», т. 2, «За сценой»:³⁴.


[Закрыть]

Ах, не верю я в переводы. Пусть люди изучают языки и читают подлинники… Ну вот Пастернак перевел Верлена. И никакой это не Верлен и никакой не Пастернак».

20 / XII 41 • Сегодня я ее отвела в Правительственную клинику, к Кейзеру. Кейзер не вырезал, но выжег – значит, не предполагает злокачественности.

По-видимому, операция и в самом деле была легкой, потому что NN не только с бодростью пошла домой, но перед этим выстояла час на почте (получила телеграмму от В. Г.). Зашли к нам, поужинали, и я отправилась ее провожать.