Текст книги "Гид по чаю и завтрашнему дню"

Вместо этого я заставляю работать свое тело.

Уже так поздно, что деревья в тумане похожи на призраков. Я бегу в жутком ночном облаке, отчего по спине ползут мурашки. Но я в безопасности. За несколько миль я слышала только призрачное дыхание листвы, шлепанье моих кроссовок по асфальту и металлическое динь-динь-динь – собачка на замке моей куртки. Однако, когда я добегаю до следующей развилки, которая ведет либо в город, либо к автомобильному шоссе, из-за поворота доносится незнакомый звук. Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш, пс-с. Затем опять.

Я перехожу на шаг и достаю телефон, на всякий случай. Я иду вдоль кирпичной стены до угла. Свернув, я вижу силуэт человека в худи. Затем штрихи черной краски из баллончика на небольшом кирпичном участке – символ бесконечности. Я поймала их! Я поймала Рота или одного из его приятелей, пока они рисуют граффити. Орион пытался сделать это уже целую вечность.

Фигура поворачивается и издает шумный испуганный вдох.

Я отчетливо вижу лицо. Но…

– Ты?

Глава 20

Флора.

– Это ты, – без необходимости повторяю я. Несколько месяцев Флора Максвелл заставляла брата и половину городских торговцев вести бесполезное расследование. Рот, его команда и их угрозы, ну-ну. Вандал и граффити-художница, если ее можно так назвать, все это время завтракала хлопьями вместе с Орионом.

Клянусь, я слышу, как колотится ее сердце. Ее взгляд мечется то влево, то вправо, как у кролика, готовящегося удрать. Но затем она вздыхает, ее плечи опускаются, признавая поражение. Я быстрая бегунья с камерой в телефоне. Я поймала ее.

– Зачем? – спрашиваю я.

Она вздрагивает.

– Ты за мной следишь, не так ли?

– Прошу прощения?

Флора бросает баллончик и сует руки в карман худи.

– В последнее время стоит мне обернуться, как ты рядом, словно чертова тень. В клубе с Уиллом. Рядом с гостиницей.

Она правда пытается перевести стрелки?

– Не сваливай все на меня. Я задала тебе вопрос. – Подождать до завтра или притащить ее домой сейчас? – Ты наносишь ущерб городу. Реальным людям, у которых такой же бизнес, как у тебя. Орион оттирал стены, а…

– О господи, пожалуйста, не говори ему, – умоляет она и подходит ко мне. – Пожалуйста, Лайла.

Ого. Ладно. Неужели произошел сдвиг в пространственно-временном континууме? Орион все равно узнает. Я лишь вижу по-винчестерски холодный страх.

– Пожалуйста. Я больше не буду. Только не говори Ориону. – Она дрожит, ее голубые глаза широко распахнуты и в темноте похожи на волчьи. – Ты не понимаешь, каково это. У них и так столько всего. Столько проблем. – На самом деле, это у Флоры много проблем.

– Я все понимаю. Ты понятия не имеешь, через что я прошла. – Я выдыхаю, как в замедленной съемке, и указываю на темную фигуру на стене. – Можешь мне объяснить зачем?

Она пялится на землю и говорит своим шнуркам:

– Отец и брат желают мне лучшего, но они постоянно на меня наседают. Намного больше, чем в семьях моих друзей. – Она машет рукой. – Они тщательно контролируют каждый мой шаг. Из-за мамы. – Лед в моих венах трогается. – Я иногда чувствую себя ребенком. Будто на мои желания всем все равно.

– Таким образом ты решила показать, что умнее их? – Я указываю на стену. – Показать, что они не могут контролировать все?

Она пожимает плечами.

– Просто… на поезде в Лондон ты видишь все эти величественные здания. Но стоит проехать то, на котором граффити, и оно сразу бросается в глаза, верно? Ты смотришь на здание, но на самом деле видишь краску. Буквы или символы. Я нашла баллончик в кладовке чайного магазина и вспомнила, каково это… быть увиденной и понятой. – Она подходит к стене и проводит рукой по рисунку. Краска еще не высохла, на пальцах остаются черные пятна. – Не забытой.

Dios, деменция. Я вспоминаю мысль Ориона о том, что нужно спокойно принимать дары жизни и не тревожить вселенную, требуя большего. Флора, страдающая от той же боли, живет по другим правилам. Ее тревога выражается в мазках краски на стене. Она контролирует ее, меняет. Увидьте меня. Она борется с вселенной, которая отрицает ее, которая приносит такие жестокие болезни, от которых мать забывает собственную дочь. «Я все еще здесь», – говорит краска.

Но Флора все равно причиняет вред самой себе и другим. Я знаю это, потому что совершала ту же ошибку. Я понимаю, что значит лежать на траве, обезвоженной, грязной, заплаканной. Я бежала так долго и так далеко от боли, которая настигла меня.

Ох. Я смотрю на Флору и впервые понимаю, что почувствовала Пилар, увидев меня в парке. Мои внутренности скручиваются, к горлу быстро подступает тошнота. Я вижу саму себя глазами сестры. Я убежала так далеко. Насколько дальше и глубже могла я зайти, причинить себе вред, пытаясь перехитрить собственную полную потерь вселенную? У Пилар не было ответа в ту ночь, только страх. Но у нее, мами и папи была Англия, место, где я могла обрести новый смысл. Флоре тоже нужно такое место.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не говори Ориону.

Он не тот человек, от кого я хотела бы что-то скрывать. Но я внимательно смотрю в сильное, решительное и в то же время слабое и сломленное лицо умоляющей меня девчушки. Флора. Она выбралась ночью из дома, чтобы разрисовать стены и заборы, в надежде, что ее увидят и запомнят.

Воспоминание тычет меня в бок. Лайла. Девчонка растянулась на траве в парке, в милях от дома.

Смогу ли я солгать ради нее?

Моя семья сделала нечто большее, чем просто ложь. Что-то куда более болезненное. Они посадили меня на самолет и отправили прочь от всего, что мне было дорого. Прочь от них.

Тяжело вздохнув и скрестив руки на груди, я говорю тоном, каким обычно разговаривал отец:

– Я не скажу Ориону при двух условиях.

– Да. Хорошо.

– Сейчас же пообещай, что ты перестанешь разрисовывать стены.

Она мгновенно кивает.

– Обещаю, Лайла. Этого больше не повторится.

– Хорошо. Во-вторых, три дня в неделю ты будешь помогать мне на кухне «Совы и ворона». Я начинаю в шесть утра.

Флора медленно делает шаг назад.

– Я не умею готовить или печь.

– Я тебя научу. Начнем с простого.

– Но я уже работаю в «Максвеллс» почти каждый день в обед. – У нее отвисает челюсть. – Теперь еще и по утрам? Кто встает так рано на каникулах? Это не…

Ну, вот. Флора собирается сказать, что я поступаю нечестно, но это не так. Заслуживает Флора сочувствия или нет, она нарушила порядок.

– Три дня в неделю. Переживешь. – Я киваю. – Тебе решать.

Она пристально глядит на меня, затем скисает.

– Как скажешь.

Sí, claro[74]74
  Да, очевидно.


[Закрыть], что это «да». Она говорит на языке, который я прекрасно понимаю.

– Отлично. Значит, увидимся в понедельник.

Флора поднимает баллончик с краской.

– Не психуй, я его выброшу.

– Похоже, что я психую? – Я бросаю взгляд на часы. – Давай я провожу тебя домой.

– Тут недалеко. Я сама дойду.

Я должна убедиться, что она доберется до своего крыльца. Но когда она сказала, что ее все контролируют, я поняла ее. Флора сможет пройти четыре квартала. Я должна с ней согласиться.

– Да, хорошо.

Я отпускаю ее и иду в «Сову» по соседней параллельной улице, зная, что Флора делает то же самое. Я бы услышала, если бы что-то было не так. Раз уж я планировщица, наверное, нужно решить, что сказать Ориону, когда он упомянет про граффити и новую работу Флоры. Даже мысль о том, что я должна что-то от него скрывать, гниет в моем желудке, как испорченная еда.

Когда я подхожу к увитой розами арке, в нескольких окнах на втором этаже горит свет, подтверждая, что там живут гости. Однако в квартире на третьем этаже темно.

Я уже хорошо запомнила каждый поворот лестницы, поэтому, поднимаясь, могу спокойно проверять телефон. Ночью идеальное время, чтобы позвонить Пилар по FaceTime. У меня был отключен звук; я включаю его и замечаю окошко с сообщением на дисплее. Отвлекшись на Флору (мягко говоря), я, должно быть, не заметила его. Я спотыкаюсь о следующую ступеньку и чуть не падаю. Имя отправителя вовсе не Пилар Рейес.

Это Андре Миллан.

Через несколько минут телефон вибрирует, но не из-за настроек. Это я лежу на кровати и трясусь, перечитывая сообщение от Андре снова и снова.

Андре: Привет. Знаю, я давно не писал, просто хотел спросить, как у тебя дела

Приходит еще одно сообщение.

Андре: Ты занята?

У меня голова идет кругом. Нужно заблокировать его номер. Нужно выбросить телефон в окно. Я не делаю ни того, ни другого. Хоть чувства мои и изменились, тень Андре все еще здесь, в темных глубинах сладостных воспоминаний. И я попадаюсь на крючок.

Я: Я тут.

Не проходит и пяти секунд, как он отвечает.

Андре: FaceTime?

Я: Звони.

Он звонит. Я приветствую его одним старым пыльным словом, вытащенным из старого пыльного чемодана.

– И тебе привет, Лайла, – отвечает Андре голосом, которым говорил, целуя меня, которым шептал мне на ухо и, наконец, безжалостно прощался. – Знаю, это странно и неожиданно, – говорит он.

Я открываю рот, но не могу подобрать слов.

– Значит, Англия, да? – Должно быть, он тоже проверял мой «Инстаграм». – Ну и, э-э, как там?

– Холодно. – Хотя для этого есть свитеры – точнее, один свитер, мягкий, теплый, серый.

– Ну да, – говорит он.

– Почему? – Потому что моя смелость решает проявить себя сейчас. – Почему сегодня?

Я слышу его тяжелый вздох.

– Думал о тебе. Мне стало интересно, все ли у тебя хорошо. Знаю, получилось дерьмово. Я. Мы. Выпускной. Abuela. И я слышал про Стефани. Это все хреново. Так что я решил позвонить.

– Я в порядке. Правда. – Я не лгу.

– Хорошо. Я рад. Ты же знаешь, что всегда можешь мне позвонить.

Мои глаза наполняются слезами. Разве я не ждала? Разве я не ждала этого месяцами? Но все это не укладывается в моей голове; я не чувствую того тепла и надежности, как в городе, из которого он звонит. Слово обжигает горло:

– Хорошо.

– Могу я снова тебе позвонить?

Грязное, гнусное, слабое:

– Угу.

Глава 21

Боковая дверь закрывается за ним; сегодня дождливое воскресное утро, и Орион без труда меня находит. У меня выходной, но мне нужна кухня после вчерашнего тройного несчастья:

1. Орион и наше непланирование.

2. Вандализм Флоры.

3. Андре и трехминутный разговор.

Я отвечаю на его приветствие, не сводя вожделенного взгляда с гостинцев, которые мами прислала во второй посылке – она даже не представляет, как вовремя ее отправила. Эти ингредиенты очень мне нужны. Вчера перед походом в паб я получила коричневую почтовую коробку, от которой пахло моим домом в Западном Дейде, когда я ее открыла.

Орион снимает влажную ветровку, и меня разрывают сомнения. Один его вид в джинсах и незаправленной голубой поло волнует меня, притягивает, как будто в нем есть что-то родное. Но видя его после Флоры и Андре, я чувствую, как внутренности сворачиваются в узел. Невероятно, но и то, и другое правда.

– А-а-а, еще подарки от твоей мамы? – говорит Орион и гладит меня по плечу.

Я показываю ему упаковку контейнеров с пастой из гуавы и пластиковый пакет с тремя миниатюрными баночками желто-золотой приправы «Биджол». Я встряхиваю пакет.

– Ты даже не представляешь, как я рада специям. Теперь я могу приготовить тебе arroz con pollo.

– Что ж, я знаю, что это значит: рис с курицей. – Он хмурится. – Звучит простовато.

– После первой ложечки, если ты подумаешь, что мой arroz con pollo хоть чуть-чуть похож на обычный рис с курицей, я повешу фартук на гвоздь, не успеешь ты вторую ложку донести до рта.

– Не-а, – отмахивается он. – Мне нет смысла в тебе сомневаться. Стоило раньше усвоить этот урок.

Моя улыбка быстро увядает. У Ориона вполне есть повод во мне сомневаться. Эта мысль грохочет в голове еще громче в его присутствии.

Я показываю ему сокровище в виде кубинского кофе – банка Café Bustelo.

– Ты, наверное, уже получил свою дозу кофеина за завтраком.

– Заваривай. Если потом буду вести себя как дурак, я смогу винить в этом тебя, а это всегда весело.

Я пытаюсь ударить его, но он быстрее. ¡Basta! Новое тройное несчастье ослабило и замедлило меня. Орион берет меня за руку и сжимает ее.

– Кстати, о завтраке, Флора присоединилась к нам с отцом в кафе. В первый раз. Я слегка удивлен новыми переменами. Пожертвовать драгоценным сном, чтобы помогать тебе здесь и учиться новому? – Он кривит губы и вопросительным взглядом впивается мне в глаза. Я невольно чувствую нечто большее, чем просто любопытство, за его вскинутыми бровями.

Почему ты ничего не говоришь мне, Лайла?

Я не хочу ему врать.

– Прости, что не написала. Я встретила Флору вчера очень поздно. – Она рисовала граффити на стене. Умоляла ничего тебе не говорить.

– Она сказала, что шла домой от Кэти, а ты была на пробежке. – Он морщит нос. – Одна. Знаешь, я мог бы пойти с тобой. Не то чтобы тебе был нужен провожатый.

Столько информации. Во-первых, я понимаю, что у Флоры изначально было алиби на позднюю вылазку из дома. Затем вторая часть его высказывания заставляет меня посмотреть Ориону в глаза. Его лицо – словно ласковое солнце. Его лицо – опасная черная дыра. И то, и другое правда. Я не могла бегать с тобой. Я бегала из-за тебя.

Мне нужно чем-то занять руки, чтобы отвлечься от Ориона. Отойдя в сторону, я встряхиваю банку с кофе.

– Мы, э-э-э, договорились, что она будет помогать мне три раза в неделю. – Я достаю металлическую турку для эспрессо, которую обычно использую для кофейной выпечки. – Я подумала, что это хорошая идея. Я смогу ее чему-нибудь научить. Никогда не помешает ведь, верно? Базовые навыки? – Я отмеряю кофе и включаю огонь на полную мощность.

– Хм, верно. Но я думаю, у нее есть и другие причины, чтобы таскаться за тобой.

Я тревожно вздыхаю и поворачиваюсь к нему лицом.

– Что? В смысле, она тебе об этом сказала? – Как она это преподнесла?

– Как ты и говоришь. У нее каникулы, а ты готовишь для нас такие вкусности. Она решила, что пора научиться паре полезных трюков. Пока ты… здесь.

Он произнес эти слова тихо, но они разносятся на многие мили вокруг.

Орион добавляет:

– Подозреваю, дело не только в этом. Она как будто пытается найти способ показать себя. Как она тогда терлась с Уиллом. Или помнишь ту ночь, когда Гордон привел ее домой позже оговоренного времени? Думаю, она пытается показать свою самостоятельность. Заработать внимание и доверие.

К счастью, кофе почти готов. Я беру две кофейные чашечки и маленький стеклянный кувшин. Как и Орион, когда он заваривал чай, я демонстрирую процесс приготовления идеального café Cubano.

– Чтобы получить espuma, или пену, нужно взбить немного кофе с сахаром.

Он улыбается.

– Везде нужен сахар.

– Но не слишком много, – задумчиво говорю я, глядя на свои руки. Я выливаю остатки заваренного кофе поверх пены и добавляю ложкой немного пены в каждую чашку. Наконец я разливаю кофе, осторожно, чтобы не потревожить пену.

Мы подставляем стулья к столу.

– Ты уже позавтракал, но ты меня знаешь.

– А если я скажу, что соврал про завтрак и еще ничего не ел, тогда у меня будет шанс попробовать то, что ты можешь предложить?

Я беру свежую булку pan Cubano и отрезаю два толстых куска. Щедро намазываю их ирландским маслом. Придвигаю к нему тарелку по деревянной поверхности стола.

Он облизывается и делает глоток кофе.

Я смотрю на его губы, затем поднимаю глаза.

– Ты не обманула. – Ошибаешься, еще как обманула. Андре. Прошлой ночью я так свободно говорила о нем с Орионом; я должна поведать ему и о неожиданном звонке. Я не могу, несмотря на то что молчание тоже кажется не лучшим выходом. Мне нужно побыть с этой мыслью еще немного наедине – время, чтобы объяснить самой себе, что значит новое появление Андре, прежде чем я смогу рассказать об этом парню, которому могу рассказать о чем угодно.

Почти о чем угодно.

– Так и знала, что найду тебя здесь, – говорит Кейт; входная дверь в кухню закрывается за ней. – А ты, Орион, всегда рядом с ее выпечкой. Это Café Bustelo?

– Я прохожу обряд посвящения. Он здорово придает бодрости, – говорит Орион.

– Сделать тебе тоже? – спрашиваю я Кейт.

Она принюхивается к моей чашке.

– М-м-м, в следующий раз. Я вчера вечером поговорила с tu mamá, а теперь это. Ох, Майами, te extraño tanto[75]75
  Я скучаю по тебе.


[Закрыть]. – Она прижимает руку к сердцу в тоске по городу детства. – Так или иначе я только что говорила с одной из наших гостей. Я рассказала ей все про «Ла Палому». Ей так понравилась твоя выпечка, что она хочет поговорить с тобой до отъезда.

– Да, конечно.

Через несколько минут Кейт приводит на кухню «Совы и ворона» миниатюрную рыжую девушку чуть старше двадцати. Она представляется как Лорен, а мы представляемся как Лайла, которая приготовила ей завтрак, и Орион, который продает чай, что она пила.

– Чай был отменным, – говорит Лорен. – Нужно будет заглянуть в «Максвеллс» по пути на поезд. – Затем она поворачивается ко мне: – Вы ведь Лайла? – Я киваю, и она продолжает: – Я приехала сюда на все выходные ради свадьбы и попробовала многие ваши угощения. Должна сказать, баланс вкуса и текстура просто изумительны. Те слоеные булочки… и добавить корицу в булочки с фигами – умно. – Она указывает на остывающую духовку. – И ваш хлеб выше всяких похвал.

– Она такая, – говорит Орион.

Я выдавливаю улыбку, затем благодарю Лорен:

– Спасибо. Всегда приятно слышать, что моя еда сделала кого-то счастливым.

– Согласна, – говорит Лорен. – Я сама учусь в школе кулинарного мастерства. «Ле Кордон Блю» в Лондоне.

Я слышала о «Ле Кордон Блю» в Париже. Любой уважающий себя повар знает о самых престижных школах французской кухни в мире. Но…

– У них есть филиал в Лондоне?

– Да, это просто великолепно. Я учусь на шеф-повара, но есть и другие курсы. Например, кондитерские. Выпечка и сладости. Вы где-то учились?

– Только у бабушки.

– Она отлично вас обучила. Но почитайте про школу, если вам интересно. Бог мой, вы так близко от Лондона.

Она говорит так, словно я отсюда. Словно я своя в этом маленьком средневековом городке, который оказался так недалеко от Лондона. Я не поправляю Лорен, затем Кейт ведет ее на ресепшен.

Орион намазывает маслом еще один кусок pan Cubano, когда я шаркаю обратно к стулу, достаю телефон. Через несколько мгновений он спрашивает:

– Ищешь эту школу? «Ле Кордон Блю»?

– Просто интересно. – Я держу телефон так, чтобы мы оба могли видеть роскошный веб-сайт – под стать роскошному учреждению. Мы листаем страницу, изучая детали обширных курсов и разглядывая яркие фотографии еды.

– Смотри! Десерты и торты. Я хорошо умею печь, но это другой уровень. – Мельчайшие детали и изысканные формы, слишком красивые, чтобы их есть. Произведения искусства.

– Ты раньше не думала пойти в кулинарную школу? – спрашивает Орион.

Я качаю головой.

– Abuela научила меня всему, что нужно для «Ла Паломы». – Я листаю сайт дальше и нахожу три последовательных уровня занятий. Девять месяцев изучения утонченной французской выпечки, обучения новым техникам, которые я могла бы применить в своей работе, выделяться от остальных еще больше. Лондон. Другой город тычет меня локтем в бок: Майами и все, чем он для меня был и остается. – Это… я имею в виду, это невозможно.

– Но ты продолжаешь смотреть. – Орион пьет свой кофе. – Покажи адрес школы. – Я показываю, и он машет рукой. – Это в Блумсбери. Прямо в сердце Лондона, рядом с Ковент-Гарден. Одно из моих самых любимых мест. – Он ужасается, увидев мое отсутствующее выражение лица. – Теперь я понимаю, каким дерьмовым гидом оказался, ведь за все это время ни разу не свозил тебя в Лондон.

– У меня было много работы, но я бы с радостью съездила. И школа – просто заглянуть не повредит. Посмотреть, где она, и все такое.

– Конечно. Мы чуть позже едем с отцом навестить маму, так что сегодня не получится. К тому же нам понадобится целый день. – Он хмурится. – В следующие выходные моя очередь работать в магазине.

– Тогда через две недели. Время пролетит быстро, – говорю я, жестикулируя поднятой чашкой. Очевидно, слишком сильно жестикулируя, потому что кофе выплескивается на стол.

Орион цокает языком, глаза шаловливо горят.

– О, это уже интересно. Ты это сделала.

Я вытираю кофе.

– Чувствую, пахнет очередным суеверием.

– Может, не только им, – говорит он мне. – Обычно, если проливаешь кофе, это значит, что о тебе думает твой возлюбленный.

Я узнаю истинное значение этого суеверия только после ужина. Весьма иронично, мне кажется, сам штат Флорида играет со мной злые шутки.

Через несколько часов после того, как Орион проводит параллель между пролитым кофе и мыслями от возлюбленного, имя Андре появляется на экране моего телефона. Эмоции мгновенно возвращают меня к прошлой ночи. Даже если и так, Андре Миллан больше не mi amado[76]76
  Мой возлюбленный.


[Закрыть].

Звонок по FaceTime идет и идет. Мне просто интересно, как я потянусь к знакомой зеленой иконке ответа. Мне просто интересно, как его лицо опьянит меня, словно первый глоток крепкого ликера, как весь мой организм будет его переваривать.

– Лайла. – Его лицо и голос, его скулы, даже длинные темные ресницы, которым я всегда жутко завидовала, – ничего не изменилось. «Еще и трех месяцев не прошло», – напоминаю я себе.

– Ты меня нашел, – говорю я. А я тебя потеряла.

– Знаю, я звонил тебе вчера, но… – Он трет лицо. – Господи, хорошо выглядишь. Я бы даже сказал отлично.

Несколько слезинок стекают по щекам. Я качаю головой.

– Лайла, пожалуйста, не плачь. Я позвонил не для того, чтобы снова заставить тебя плакать.

Чего он от меня хочет? Ничего не чувствовать? Не помнить? Разве он не понимает, что он – одна из главных причин, по которым я здесь?

– Зачем ты это делаешь?

– Я… – протягивает он. – Сам пытаюсь понять.

Он легко понял, что хочет бросить меня весной. Очень легко. У меня кружится голова; я отбрасываю волосы с лица.

– Ты был занят, разве нет?

– То одно, то другое, да.

– Уверена, ты часто ходил на пляж. Ты ведь его обожаешь. – В моем смехе сквозит истерика. – Я скучаю по Саут-Бич. Особенно когда увидела его в твоем «Инстаграме». Ты ведь до сих пор не ходишь туда один, верно?

Его лицо блекнет, и этот незначительный намек подтверждает мою правоту. Теперь он знает, что я знаю про Алексу Хихон. Центр кубинских расследований Пилар снова побеждает.

– Лайла.

– Как давно?

Он делает резкий вдох.

– Это ничего не значило. Это было ошибкой.

Слезы теперь текут, услышав, как он сказал это вслух. Я вдыхаю его слова, задерживаю их в легких. Жжение.

– Мы встречались всего две недели, Лайла. Все кончено.

– Две недели – это больше, чем просто ошибка. – Он собирается что-то возразить, но я продолжаю: – Я хочу знать только одно. – Он кивает. – Только давай без всего этого дерьма, типа «дело не в тебе, а во мне». Что. Я. Сделала?

– Мы провстречались три года, – говорит он. – Это целая вечность по меркам старшей школы.

Молчание.

Он пожимает плечами.

– Мы вместе выросли. Ты всегда была умной и напористой, и сильной. Я влюбился в это. Но под конец… – Я пристально смотрю на него; он поджимает губы. – Я начал терять себя.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты вела нас на всех парусах, планировала все надолго вперед. Давила на меня: говорила, какие предметы я должен выбрать и что не должен уезжать из Майами после школы. Ты указывала мне, как своим новеньким пекарям в «Ла Паломе». Мне нужно было больше свободы и побыть немного одному. Самостоятельно принимать решения.

Сгоревшая звезда, как abuela и сказала. Я отмахнулась тогда от ее предупреждений, похоронила их под тончайшим слоем теста. Но вот они, он тычет ими мне в лицо. То же самое касается и Стефани.

Нужно было слушать ее во время наших еженедельных пробежек.

– Зачем мы опять это делаем? – сказала Стефани прошлой зимой, тяжело отдуваясь, пока мы бежали очередную милю по мосту Ки-Бискейн.

Я оторвала взгляд от бирюзовой бухты.

– Сегодня суббота.

– Нет, я имею в виду. Зачем мы. Мучаем себя. Пробежками? – Ее светлые, собранные в хвост волосы подпрыгивали с каждым шагом.

– Чтобы было больше места для pastelitos? К тому же тебе нравится бегать.

Стефани ответила:

– Тебе нравится бегать.

Но ей никогда это не нравилось. А я никогда особо не слушала. Я не могу извиниться перед ней сейчас, но я могу попросить прощения у Андре.

– Прости, – шепчу я. – За все те планы. – Вдох, выдох.

Он широко открывает рот, затем снова закрывает.

– Суть в том, мне кажется, я слишком отдалился. От тебя.

Ох.

Два месяца и даже две недели назад я бы снова стала прежней яркой звездой и помчалась бы обратно через страны и Атлантику только ради этих слов.

Теперь я неподвижна. Я прошу его дать мне время и пока не звонить. Когда экран гаснет, я вытягиваюсь на своей старинной кровати в этой старой-старой гостинице. Я замираю и смотрю на звезды, но мой телескоп обращен внутрь. Я изучаю ночное небо внутри себя.

Может, суеверие Ориона было точным. Может, он оказался прав. Но, когда небо окунается в сумерки, я понимаю, что возлюбленный, который думает обо мне после того, как я пролила кофе, вовсе не тот, кем кажется.

Все это время я думала только о себе.