Текст книги "Интуицио"

Стараясь ступать как можно тише, я подкрался к основанию фасада и, сжимая в руке «беретту», проник, затаив дыхание, в один из проемов, меньше других захваченный растительностью.

Пахло чем-то кисловатым и затхлым.

Перекрытия между этажами исчезли, крыши тоже не было, так что я оказался под открытым небом, в сердце гигантского лабиринта полуразрушенных высоких стен, сложенных из серого камня. Луна наконец выглянула из-за облаков и освещала руины слабым светом. Под ногами был твердый грунт, повсюду валялись обломки мрамора. Старинную плитку, видимо, растащили уже давно.

Кустарники и лианы, совершенно голые, захватили пространство, пробиваясь сквозь пол, переплетаясь и карабкаясь по стенам.

Сначала я было двинулся налево, но затем передумал: растительность по правую руку была не такой густой, так что там легче пройти. Поэтому я изменил направление и сделал несколько шагов, потом снова остановился. Меня неодолимо тянуло повернуть налево.

Тело знает, надо доверять своему телу.

Я развернулся.

Прошел сквозь проем в стене и оказался там, где, видимо, некогда был коридор, ледяной, как погреб, пахнувший мхом и сыростью. На полу лежали остатки паркета, многих плашек не хватало, другие были сломаны и расшатаны; когда я на них наступал, они ходили ходуном. Узкий коридор не давал лунному свету проникнуть внутрь, так что мне пришлось двигаться в темноте. Я спотыкался о растения, и когда одно из них, совершенно высохшее, хрустнуло у меня под ногой, я на секунду замер и прислушался, а затем продолжил путь по коридору.

Стены были из серого шершавого камня, в некоторых местах камень заменили красными кирпичами, тоже с выщербленной, неровной поверхностью.

Слева открылся новый проход. Я остановился, прислушался, а затем осторожно заглянул в него.

В комнате за поворотом было особенно темно, и я сразу понял почему: среди растений, захвативших все пространство, росли целые деревья! Настоящие большие деревья!

Я продолжил двигаться по коридору, сжимаясь от страха, с «береттой» в руке. Дальше открылся еще один проем, снова с левой стороны, и я опять остановился. Был слышен лишь слабый жалобный свист ветра среди камней. Я шагнул в проход. Зал громадных размеров представлял собой невообразимое нагромождение сломанных стропил, камней, целых и расколотых кирпичей; пахло цементом. Длинная череда параллельных балок торчала из стены напротив меня на высоте исчезнувшего этажа, словно позвоночник огромного динозавра.

Я и представить себе не мог, что кто-то, под угрозой обрушения всех этих обломков, стал бы искать здесь убежища, и решил продолжить поиски в конце коридора.

Там я наткнулся на дряхлую дверь. Первую и, должно быть, единственную в этом полуразрушенном здании. Я прислушался. Гробовая тишина. Слегка толкнул дверь левой рукой, но она не поддалась, хотя и приоткрылась на несколько сантиметров. Толкнул сильнее, и дверь, вместо того чтобы повернуться на петлях, повалилась назад, рухнув на землю в облаке пыли с глухим шумом и треском древесины, хотя звук смягчила густая растительность. Тут же над моей головой послышался шелест крыльев.

Я остолбенел, сердце мое стучало как сумасшедшее.

Это было не просто неожиданное падение двери. Более всего впечатляло поразительное сходство со сценой из моего романа, действие которой разворачивалось в развалинах средневекового замка, похожих на эту больницу. Герой выслеживал там преступника, и в какой-то момент он толкнул дверь, которая с шумом опрокинулась на землю, точно так же, как сейчас, спугнув хищную птицу.

Я не мог прийти в себя от волнения.

Мне, естественно, был известен сюжет моего романа. Герой, продолжая поиски преступника в замке и двигаясь по прогнившим полам, провалился этажом ниже и сильно ушибся. Только я был на первом этаже, так что тут что-то не сходилось. И я не мог подняться на другие этажи, потому что их просто не было.

Вдруг мне в голову пришла одна мысль: а что, если здесь есть подвалы? Туда можно свалиться сквозь прорехи в полу первого этажа… Это нужно проверить.

Продолжая сжимать в руке «беретту», я медленно сделал несколько шагов вперед, наступив на упавшую дверь, и нервно обшарил взглядом темноту. По-прежнему никого.

Я оказался в огромной совершенно круглой лестничной клетке, соединявшей все этажи, с массивными резными колоннами на каждом уровне, которые были связаны между собой искусно сделанной балюстрадой. Этажей больше не было, но остались балки перекрытий.

Вероятно, когда-то все это было под куполом, но он тоже исчез, оставив дыру, зияющую в открытом небе. Широкая лестница поднималась, поворачиваясь вокруг своей оси, но на высоте двух метров она обрывалась, последняя ступень повисла в воздухе. Все остальное словно растворилось во мраке.

Воздух был холодным, сухим и ничем не пах. Будто мертвый.

На полу оказалось не слишком много растительности, но он весь был покрыт обломками дерева и кусками штукатурки. Паркет повсюду был выщерблен. Надо бы посмотреть поближе.

Я сделал еще семь или восемь шагов. Остатки паркета трещали под ногами. Я встал на колени перед темным пятном там, где не хватало планок, но ничего не увидел: сплошная чернота. Я решил ненадолго включить фонарик на телефоне; в любом случае грохота упавшей двери было достаточно, чтобы определить мое местонахождение…

Я запустил руку в карман, но телефона там не было. Я машинально проверил другой карман, с тем же успехом. Тогда я вспомнил, что отдал его Анне, когда она прокладывала маршрут в машине с помощью приложения GPS. Она забыла вернуть его мне.

Тогда я подобрал кусок штукатурки и бросил его в темноту между планками… Прошло как минимум три или четыре секунды, прежде чем он ударился обо что-то с глухим звуком, отозвавшимся долгим эхом.

Под моими ногами была яма. Глубокая.

Это снова напомнило мне историю из моего романа. Какое тут еще нужно подтверждение?

Внезапно я осознал огромный риск, которому я подвергался, отважившись пересечь эту комнату по трухлявому полу, от которого почти ничего не осталось. И тут же у меня в голове возник пугающий образ: вот я стою на коленях на деревянной плашке, буквально нависая над бездной, готовый устремиться в эту глубокую черную яму. У меня сразу же закружилась голова, как бывало всякий раз, когда я оказывался рядом с пустотой. Мгновенное головокружение завладело всем моим существом, и меня пробила дрожь, возникло такое чувство, будто крепкое спиртное растекается у меня по венам. Казалось, я видел, чувствовал эту пустоту подо мной, словно она звала меня, стремилась поглотить. Боязнь высоты, как и все фобии, может показаться смешной тем, кто ей не подвержен. Но если вы в ее власти, в такие минуты вам не позавидуешь.

Я совершил сверхчеловеческое усилие, пытаясь овладеть собой, взять под контроль свои чувства, немного успокоиться…

Мне удалось это лишь отчасти. Теперь мне предстояло вернуться тем же путем к исходной точке, хотя, возможно, мне было предначертано свалиться в яму…

С бесконечными предосторожностями я выпрямился. Сердце билось так сильно, что я чувствовал пульсацию крови в висках. Я развернулся и сделал шаг вперед, очень медленно перенеся вес тела с одной ноги на другую. Паркет протяжно застонал, и я задержал дыхание на несколько секунд, мои ноги дрожали. Я сделал еще один шаг, стараясь двигаться как можно более плавно, хотя все мускулы моего тела были напряжены до предела: я хотел быть готовым к падению, если вдруг пол подо мною рухнет.

В конце концов я добрался до упавшей на пол двери, на которой почувствовал себя в безопасности. Перевел дыхание и постарался расслабиться, собираясь с духом.

И тут, в одну секунду, я все понял.

Поджигатель не мог устроиться в этой части больницы. Он не мог быть здесь, потому что он никогда бы не стал рисковать и ходить по такому опасному полу. Так что он, очевидно, обосновался там, где пол находился прямо на земле, а не на перекрытиях над ямой. А из тех комнат, что я видел, только в одной было нечто подобное, в первой с той стороны коридора, в той, которую заполонили кусты и деревья. Я вдруг осознал, что поджигатель именно там… Нужно было действовать быстро: я уже наделал шума, он мог улизнуть.

Я бросился по коридору с пистолетом в руке, стараясь идти так быстро, как позволяла темнота, но вдруг…

Все произошло очень быстро, за долю секунды. Пол словно исчез у меня из-под ног с сухим треском, я почувствовал, что меня потянуло вниз, и я плашмя рухнул вперед. Грудью и плечами я пробил слабую преграду в виде развороченного пола передо мной, но все же успел рефлекторно, повинуясь инстинкту самосохранения, ухватиться за край.

Я повис, держась одними пальцами, над пустотой, зияющей, черной и холодной, как могила, изодранная грудь горела от боли.

Я никогда не был великим спортсменом и в обычной ситуации ни за что не смог бы выбраться наверх. Но страх придает нечеловеческую силу. Путем невероятных усилий я стал подтягиваться на пальцах, пока плечи не достигли уровня пола, потом резко выбросил руку вперед и попытался на нее опереться. Затем пошла вторая рука, и в последнем рывке я смог опереться на локти, наклонился вперед и забросил на пол сначала одну ногу, а за ней – вторую.

Я был на последнем дыхании – лежал на животе, выбившись из сил, с перепачканным пылью лицом, сознавая, что мне несказанно повезло, но вместе с тем понимая, что я во власти поджигателя, если он находится где-то поблизости. И у меня больше не было пистолета.

Все, что произошло, в точности соответствовало эпизоду из моего романа.

Это не могло быть просто совпадением. Следовало признать очевидное: когда я придумывал эту историю четыре года назад, меня осенило не литературное вдохновение, а предвидение событий, которые должны были произойти в моей собственной жизни. События, которые происходили прямо сейчас… Конечно, интерьер замка из романа был совершенно другим: там не было такого количества растительности и расположение комнат отличалось. Но предвидение дает доступ к первичной информации, которую затем следует интерпретировать. А наша интерпретация редко оказывается верной, я быстро усвоил это в самом начале обучения у Анны. Мы создаем внутренние образы на базе первичной информации, которая была нами воспринята. Информация верна, но создаваемые образы – это чистое воображение.

В моем романе стены замка были испачканы кровью, здесь не было ничего подобного. Хотя стены больницы частично состояли из красных кирпичей. Предвидение, несомненно, помогло мне визуализировать только их цвет. Мое воображение сделало остальное.

Не время расслабляться.

Со всеми предосторожностями я встал и двинулся дальше. На этот раз я решил пойти вдоль стены, подумав, что пол у стен будет покрепче, чем посередине.

Через два или три метра я заметил какой-то предмет, блеснувший на полу. Нагнулся и поднял свой пистолет. Мне повезло. Очень повезло.

В моем романе развитие сюжета привело к столкновению между героем и преступником. Первый был идеалистом-гуманистом, убежденным в том, что в глубине души каждого человека скрыто добро, которое может проявиться в подходящих условиях. И он делал все, чтобы убедить противника прекратить свои злодеяния. Но в финале произошло нечто прямо противоположное: преступнику удалось оправдать свои поступки в глазах героя и тот сам нажал на кнопку, которая вызвала последний взрыв…

Но если в основе этой истории действительно лежало предчувствие нынешних событий, то теперь я, по всей видимости, мог изменить их ход. Именно это имела в виду Анна, когда объясняла мне, что предвидение будущего не мешает немного менять его посредством обратной причинно-следственной связи. Существует определенный диапазон, говорила она. Это меня в высшей степени озадачило, но с тех пор я пережил столько событий, которые прежде показались бы мне немыслимыми, что теперь меня уже вряд ли что-то могло удивить.

А диапазон бы мне не помешал.

В моем романе все закончилось печально. Герой умер на какой-то скале.

26

И как тут понять, где в моих романах плод чистого воображения, а где – предчувствие еще не воплощенной реальности?

Я всегда так гордился своей креативностью, писательским вдохновением, и вот теперь получил по заслугам. Видимо, я все же не создал ничего особенно выдающегося…

Какой-то звук внезапно отвлек меня от этих мыслей. Я замер и прислушался. Всего лишь птица? Надо немного подождать. Тишина. Я двинулся дальше, добрался до конца коридора и снова обратился в слух, прежде чем войти в проем, ведущий в захваченный растениями зал. Только легкий свист ветра в ветвях.

Это там, я чувствую.

Очень медленно, обшаривая глазами пространство, я вошел внутрь с пистолетом в руке. Но охватить помещение одним взглядом было невозможно. Все сплошь заросло кустарником и деревьями. Идеальное место для укрытия.

Я решил обойти зал вокруг, чтобы осмотреть его со всех сторон, пробираясь вдоль стен. Очень осторожно я двинулся направо, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в темноту, готовый выстрелить в любую секунду. Земля, покрытая растительностью, была очень неровной, влажной и местами даже рыхлой. Кое-где под ногами хрустело, стены были полностью скрыты ползучими стеблями. Это была уже не комната и даже не сад, а настоящие джунгли, заключенные в четырех стенах восьми или десяти метров в высоту. Растительная тюрьма под открытым небом, утонувшая в ночи.

В воздухе, напоенном влажностью, витали земляные и древесные ароматы с нюансами трав, папоротников, палой листвы, коры и смолы.

Легкий ветерок снаружи чуть колыхал листву деревьев, которым удалось подняться выше уровня прежней крыши, и та едва слышно шелестела. Иногда до меня долетало далекое карканье. Все эти звуки доносились снаружи. Внутри джунгли были столь же безмолвны, как церковный склеп.

Я напряженно вглядывался в темноту, ища тень среди теней, подстерегая малейшее движение, самый слабый посторонний шум. Я мог разглядеть комнату лишь частично, обшаривая взглядом стволы и ветви деревьев, листву, лианы.

Добравшись до угла первой стены, я повернул налево, чтобы пройти вдоль следующей, перпендикулярной. Я двигался медленно и максимально тихо, все время вглядываясь во тьму зарослей. Немного не дойдя до конца второй стены, я остановился как вкопанный и затаил дыхание.

В углу между стен был натянут тент цвета хаки, служивший для защиты настоящего богатства – всего, что необходимо для выживания: спальный мешок, алюминиевая посуда, газовая плитка, радиостанция… Я обернулся и вгляделся в джунгли. Никакого движения. Только легкий шелест ветра в верхушках деревьев и карканье где-то далеко в лесу.

Я медленно продолжил двигаться налево, вдоль третьей стены. Когда я прошел три четверти ее длины, видимость улучшилась, растительности стало меньше. Я просканировал пространство: по-прежнему никого. Напротив меня, в середине четвертой стены, оказался проход, который, судя по всему, вел на ту сторону, где я вошел в больницу.

– Долго же ты добирался.

Голос, раздавшийся из темноты, буквально пригвоздил меня к месту. Звук исходил сверху, откуда-то позади меня.

– Наклонись очень медленно и положи оружие на землю, – сказал мужчина, выделяя каждый слог спокойным, но весьма властным голосом.

В моей голове все закружилось. Я с трудом мог осознать, что все было кончено, что я оказался в его власти, никакого выхода не было. Я пропал.

До крайности напряженный и напуганный, я сделал то, о чем он просил.

– Я жду тебя целый час.

Зачем он это сказал? И почему он меня ждал? Как он узнал, что я приду сегодня вечером. Конечно, не с помощью предвидения, потому что в предвидении время путается, информация о прошлом постоянно смешивается с информацией о настоящем и будущем, Анна мне это объяснила. Он мог знать, что я приду, но не сегодня вечером. Тогда как же он узнал? Кто мог сказать ему об этом?

– Теперь медленно сделай пять шагов вперед.

Я повиновался.

Глухой шум заставил меня вздрогнуть. Глухой удар о землю.

Я понял, что он, должно быть, спрыгнул с одного из деревьев.

– Ты можешь повернуться.

И я медленно повернулся.

Мужчине, стоявшему напротив меня, было, наверное, около шестидесяти. Трудно было сказать точнее в такой темноте. Рост и телосложение средние, смуглый, волосы забраны в хвост, брови нахмурены, вид решительный. Он не выглядел как психованный извращенец или садист, в нем чувствовалась опасная энергия человека, готового идти до конца.

Что-то не сходилось, но я не понимал что.

– Почему ты меня преследуешь? – сухо спросил он.

У него не было оружия. Вот что меня смущало. Мой пистолет валялся у его ног…

– Зачем терроризировать людей пожарами? – ответил я.

Мне стало противно при мысли о том, что я вот так сдался, притом что был вооружен, в отличие от него. Я просто глупо подчинился его приказу. Он мне даже не угрожал. Уверенность, исходившая от его голоса, сбила меня с толку. Еще одна интерпретация. Одна из многих…

– Зачем эти пожары? – спокойно повторил он. – Думаю, ты знаешь.

Мне не понравился его тон. Безмятежный тон человека, которому не в чем себя упрекнуть и который не сомневается в своих действиях.

– Вы пытались меня убить, – сказал я.

Он невозмутимо покачал головой.

– Нет, – коротко ответил он.

Тут я осознал, что оба его уха на месте.

– Если это были не вы, значит ваш сообщник.

Он не ответил.

Как, черт возьми, он узнал, что я приду сегодня вечером? Этот вопрос не давал мне покоя.

– Ты знаешь, что я защищаю, и я с трудом верю, что тебе это безразлично.

Ну вот, приехали. Как в моем романе. Теперь он попытается объяснить мне обоснованность своих поступков. Я не должен был дать себя убедить, мне нужно было вернуть себе свое будущее, сбить его с намеченного курса.

– Если я сочувствую какому-то делу, это еще не значит, что поддерживаю все, что творится во имя этого.

На его губах появилась легкая улыбка. У него было лицо человека со сложным характером. Есть лица, которые говорят об определенной гармонии, когда мысли, ценности и поступки человека соответствуют тому, что он ожидает от жизни. Его же черты обнаруживали разнородную смесь решимости, разочарования, тревоги, внутренней силы и страдания.

– Вы признаете, что сочувствуете этому делу? – спросил он.

– Никакое дело не оправдывает экстремистские поступки, которые вы совершили.

Он вздохнул:

– Я тоже очень долго так думал… Верил, как, наверное, и ты. Верил, что удастся убедить политиков в том, что перемены необходимы как можно скорее. И когда они получили документы, начались первые обсуждения и были предприняты кое-какие меры… Я ухватился за эту надежду. А потом я понял…

– Что вы поняли?

– Я понял, что для них экология – это всего лишь предлог. Все меры, принятые во имя сохранения окружающей среды, отвечали только одной цели: служить экономическому росту. Большинство этих мер направлено исключительно на то, чтобы побуждать людей тратить деньги и чтобы машина экономики работала на полную катушку, в то время как планета, наоборот, нуждается в ее замедлении…

– Спад экономики не ведет ни к чему хорошему. В этом можно было убедиться, когда мы пережили его во время пандемии коронавируса: это была катастрофа. Сотни миллионов безработных по всему миру… Миллионы людей оказались на улице, некоторые умерли с голоду… Снижение темпов развития экономики – это утопия. Кстати, рост запрограммирован в наших генах, как в генах растений: все на Земле стремится к росту, к развитию…

– Я говорю о сокращении производства, это другое. Мир будет спасен в тот день, когда люди будут платить за курсы йоги, кулинарии, чего угодно, но не за новый телевизор или мобильный телефон, чтобы получить три дополнительные функции, которые им не нужны. Мир будет спасен в тот день, когда люди начнут потреблять сезонные местные продукты, а не совершать четыре витка вокруг планеты, чтобы добавить новые ингредиенты во фруктовый йогурт, прежде чем он окажется в вашей тарелке…

Казалось, его уже было не остановить.

– Мир будет спасен, когда людям позволят одеваться, как они хотят, а не станут навязывать моду, которая на следующий год покажется всем смешной. А амазонские леса будут спасены в тот день, когда людям перестанут вбивать в голову, что они станут сильными и мужественными, если будут каждый день есть говядину…

В этом была доля истины. Я всегда говорил себе, что надо быть гением маркетинга, чтобы суметь внушить мужчинам, будто они станут мужественнее, если будут есть мясо кастрированных животных.

Не дай убедить себя, чтобы не вышло как в романе!

– Вы критикуете политиков, но большинство руководителей во всем мире заинтересованы в том, например, чтобы сократить углеродный след.

– До какой степени? Ты наивен… Сто процентов обязательств, принятых правительствами, заканчиваются с окончанием их сроков у власти. И никто за них не отчитывается. Так что все это чепуха. Просто красивые слова, положа руку на сердце.

Я имел дело с идеалистом, который не мог смириться с тем, что его предали. Я понимал, что в безвыходной ситуации любой человек мог прибегнуть к насилию, тем не менее считал это неприемлемым. Не говоря уже об огромной стратегической ошибке: таким способом можно было заставить весь мир отвернуться от проблем экологии. Я чувствовал, что во мне растет желание донести это до него и убедить прекратить разрушения, заняться чем-то более конструктивным, чтобы служить своим идеалам.

Остановись. Освободись от будущего, начертанного в твоем романе…

Мне нужно было выпутаться из всего этого. Добиться того, чтобы он дал мне уйти… Вот в чем я должен был его убедить… А кроме того, я хотел понять, как он узнал, что я появлюсь здесь сегодня…

И внезапно ответ представился мне во всей своей простоте, неприятный и обескураживающий.

Анна.

Только у Анны была вся информация. Только она могла его предупредить. Это было настолько немыслимо, что я отказывался в это верить при всей очевидности.

Мужчина продолжал разглагольствовать, объясняя свои действия, но я больше не слушал его. В моей голове беспорядочно кружились обрывки недавнего прошлого, выстраиваясь в новую цельную картину, все вставало на свои места: Анна настояла на том, что должна выйти из машины возле банановоза, и оставила меня одного перед нападением погрузчика; Анна каждый раз выключала свой мобильный телефон после использования, Анна симулировала удивление, узнав об аресте своего бывшего коллеги, Анна была в туалетной комнате перед тем, как мы вышли из кафе, чтобы отправиться сюда; Анна отказалась пойти со мной в эти развалины… Вся эта история с потерей способности к предвидению после приема ЛСД, видимо, была ложью, чтобы оправдать свой отказ идентифицировать виновного… Она одурачила всех, даже Белый дом, и вызвала новичка, чтобы сократить шансы безошибочно установить поджигателя… Но почему она выбрала именно меня?

И вдобавок ко всему я подпал под ее чары… Как я мог быть таким простодушным?

Хватить размышлять. Надо убираться отсюда.

Мужчина продолжал рассуждать о необходимости своих преступлений, приводя бесконечные аргументы, доказательства и подтверждения этих доказательств.

Я перебил его:

– У всех войн были причины, которые казались весомыми для тех, кто их начинал.

– Некоторые войны действительно были необходимы…

– Вы сослужили плохую службу делу, которое намерены защитить. Организации по защите природы осудили ваши действия: вы подрываете их работу, внушаете недоверие к их аргументам. Вы льете воду на мельницу их врагов.

– Ты попал пальцем в небо… На этой стадии даже речи нет о защите природы… Стоит говорить об условиях человеческой жизни на земле, и именно их сейчас разрушают с огромной скоростью ради выгоды отдельных людей, а все остальные просто ослеплены и не умеют думать. Ты даже не представляешь, каким кошмаром станет наша жизнь, если ничего не изменится.

– Но изменения происходят. Мы к этому придем. Я верю в человека.

Он некоторое время смотрел на меня, молча качая головой.

– А я – нет. Большинство людей не способны заставить себя бросить курить, даже когда у них диагностируют рак легких, так как же ты хочешь добиться, чтобы они перестали жрать говядину во имя спасения амазонских лесов? Даже если они и сочувствуют этой проблеме, они не хотят менять своих привычек, поэтому, чтобы избежать чувства вины, предпочитают не задавать вопросов. Бесполезно объяснять им, что без тропических лесов и льдов Северного полюса совсем скоро они получат такие иссушенные регионы, что там нельзя будет жить, а в других, наоборот, весь год будут идти проливные дожди с ураганами, и в конце концов жизнь на земле превратится в ад. Все, что они хотят, – это продолжать лопать свой стейк сегодня, сейчас, не задумываясь о его происхождении, о том, откуда взялась соя или кукуруза, на которой вырастили бычка. Они хотят без конца покупать новые шмотки, не задумываясь о количестве воды, которая требуется для производства одежды. Продолжать путешествовать как можно дальше, отправляться в круизы, покупать всякую хрень, которую везут для них с другого конца света, и, конечно же, делать сбережения. Вот в чем реальность. В этих условиях единственная надежда на то, чтобы спровоцировать спасительный взрыв, – это насильственные действия, которые вызовут рост сознательности.

– При этом множество предприятий в разных отраслях сейчас принимают в расчет бережное отношение к природе и…

– Чушь! По большей части это маркетинговые ходы. Полное вранье, чтобы потребители могли спать спокойно, после того как их напичкают этими байками.

Я не знал, что пришлось пережить этому человеку прежде, но было очевидно, но он не верил больше ничему и никому.

– Ударив по виновным в этой всеобщей анестезии, есть надежда разбудить толпы.

Он замолчал, и в джунглях вновь воцарилась тишина.

Моя «беретта» все еще лежала у его ног. Я спросил себя, что сейчас делает Анна.

– Я завидую вам, у вас столько врагов, – сказал я ему. – Это легко и, парадоксальным образом, несомненно, приятно. Ненависть дает энергию для того, чтобы сражаться, чувствуя за собой правоту. Это укрепляет уверенность. У меня нет уверенности, потому что у меня нет врагов. Перед нами сложная, системная проблема…

– Ты так говоришь, потому что не знаешь своих врагов. Когда ты их узнаешь, то сможешь лишь ненавидеть их и желать их уничтожить.

Его слова взволновали меня и встревожили.

– Я не хотел бы никого ненавидеть.

– Благородные слова… и совершенно утопичные.

Легкий шорох справа от меня привлек мое внимание. Должно быть, мышь или крыса.

– В этой проблеме планетарного масштаба, – сказал я, – может быть… может оказаться, что у каждого из нас…

Мужчина наклонился и взял мой пистолет. Мой желудок сжался, и я инстинктивно сделал шаг назад.

– Не шевелись.

Я застыл на месте.

– ФБР идет за вами по пятам, – произнес я. – Остановитесь, иначе вас в конце концов схватят, приговорят к смерти и приведут приговор в исполнение.

Некоторое время он смотрел на меня, и печальная улыбка показалась на его измученном лице.

– Дело, которое я защищаю, куда больше, чем я сам. Оно гораздо важнее, чем жизнь одного человека.

Он сказал это с непритворной искренностью, без всякого бахвальства, и я понял, что этого человека уже ничто не остановит.

Улыбка исчезла с его лица, и он добавил:

– В любом случае пожар сегодня вечером будет последним. Я сделал то, что должен был сделать, чтобы пробудить общественное сознание. А дальше пусть каждый отвечает сам за себя. Будь что будет. Обо мне больше никто никогда не услышит, я вернусь в амазонские леса, хотя от них уже мало что осталось… подальше от людей, о которых я больше не хочу ничего знать.

Он продолжал говорить, но я его не слушал. Когда он сообщил о запланированном поджоге, я перешел в режим предвидения и задал себе вопрос.

Какое оно? Какое оно?

Почти сразу я увидел темное, очень темное, а затем… в моей голове возник образ… образ чего-то вроде… гальки, валуна, очень темного валуна…

Темный валун?

Инвестиционная компания, которая ассоциируется с темным валуном?

– Я знаю, что сгорит сегодня вечером.

Он поднял бровь и посмотрел на меня выжидающе.

– «Блэкстоун»[17]17
  «Блэкстоун» («Черный камень», англ.) – крупная американская инвестиционная компания со штаб-квартирой в Нью-Йорке на Парк-авеню.


[Закрыть]. Небоскреб «Блэкстоун».

Он уставился на меня, не скрывая удивления:

– Я впечатлен.

Башня «Блэкстоун»…

Мое сердце сжалось, и меня охватил страх.

Мой двоюродный брат!

– Мой двоюродный брат работает в конторе «Джей Пи Морган». Они сидят в небоскребе «Блэкстоун»!

* * *

Лежа на животе в зарослях, как солдат, пробирающийся ползком по вражеской территории, с исцарапанными ежевикой руками, Джеффри Карпер не верил своим глазам и ушам.

Тип, который угрожал Фишеру, – он убил его своими руками в прошлом году. Николас Скотт, так его звали. Это было невероятно, просто безумие.

Джеффри почти обрадовался, что Фишеру удалось выбраться из машины, иначе он, скорее всего, никогда не нашел бы Скотта.

Фишер… Если бы все прошло, как было задумано, сейчас он лежал бы в морге, полный воды. Когда Джеффри увидел, как его увозят в машине «скорой», почти невредимым, он почувствовал, что его собственные шансы исправить ситуацию можно оценить как один к двум. К счастью, он сумел отследить мобильный телефон Фишера и добраться сюда вовремя.

Когда он увидел, как Скотт подобрал ствол Фишера, Джеффри сказал себе, что тот, может быть, сделает грязную работу за него. Тем более что положение Джеффри было довольно затруднительным: убить двоих одним выстрелом слишком рискованно, невозможно представить это как несчастный случай.

Наблюдать. Вот что он будет делать. В кои-то веки он может стать просто зрителем. В первом ряду.

Но когда он услышал название будущей цели, то подумал, что надо действовать немедленно.

Башня «Блэкстоун» находилась как раз напротив, на Манхэттене.

Такую наводку получаешь не каждый день.

Джеффри медленно и бесшумно отполз назад и скрылся в зарослях.

* * *

– Нужно все остановить! – крикнул я.

– Банк «Джей Пи Морган», – сказал поджигатель, подняв бровь. – Так-так… Со времени Парижских соглашений по климату «Джей Пи Морган» постоянно вкладывает огромные деньги в самое грязное топливо в мире: семьдесят пять миллиардов в такие секторы, как нефтяные разработки в Арктике…

– Вопрос не в этом, я…

– «Файненшл таймс» сообщила, что в мае 2020 года банк был обвинен в пренебрежении фундаментальными правами человека, в том, что закрывал глаза на использование рабского труда на предприятиях, в которые он инвестировал…

– Мне плевать! Мой двоюродный брат пытается оплачивать свою учебу, убирая у них в кабинетах по выходным, ясно? И сейчас он там! Откажитесь от этой затеи, черт возьми, это надо остановить!

– Спокойствие… Перед пожаром всегда включается сигнал тревоги, я никогда не нападаю на людей. В любом случае сейчас я уже ничего не могу остановить…