Текст книги "Интуицио"

24

Когда вертолет с Робертом и Гленном на борту с ревом приземлился на набережной в облаке пыли, поднимая волну на поверхности океана, вокруг уже было расставлено полицейское оцепление. Их было как минимум двенадцать человек в темно-синей форме с белыми буквами NYPD[15]15
  NYPD (New York Police Department) – полицейский департамент Нью-Йорка.


[Закрыть] на спинах.

Значительная часть набережной была опоясана привычными желто-черными лентами, которые сдерживали журналистов и телерепортеров, уже прибывших на место.

На выходе из вертолета Роберта и Гленна встретили трое полицейских, направивших на них лучи мощных фонарей.

«Нормально, – подумал Гленн. – Снимать тут особо нечего, судно полностью затонуло».

– И что, там лежит корабль длиной в сто шестьдесят три метра? – спросил Гленн, подходя к краю набережной.

Он наклонился над водой и всмотрелся в сумрачные глубины.

– Черт, это идиотизм! Никаких следов…

– Банановый сухогруз! – нервно ухмыльнувшись, сказал Роберт. – Наш борец за экологию взялся за бананы! Я с самого начала говорил: у этих поджогов нет никакой экологической подоплеки. Это просто анархисты, которые поджигают все, что могут!

– Не будем спешить с выводами, – произнес Гленн.

– Да тут все и так ясно, – сквозь зубы процедил Роберт.

Гленн с сомнением покачал головой.

– Интересно, что тут делали Фишер и Анна Сондерс? – спросил он.

– Тут тоже все понятно, – ответил Роберт. – Они решили действовать самостоятельно.

– Но зачем? У них больше нет на это полномочий.

– Анна, само собой, надеется вернуть должность, если у нее что-то получится. Насчет писателя ничего не могу сказать, но тип неприятный.

– А где они сейчас? – спросил Гленн, повернувшись к лейтенанту полиции, сопровождавшему их.

– Их повезли в больницу. Парень долго пробыл в воде, у него переохлаждение. Он не хотел садиться в машину «скорой», и пришлось применить силу, таков порядок.

Гленн покачал головой.

– Пойдем посмотрим на экипаж, – предложил Роберт.

Они подошли к группе мужчин, стоявших на набережной недалеко от наряда полиции.

– Кто капитан? – спросил Роберт.

Один из мужчин шагнул ему навстречу.

– Следуйте за мной, у меня к вам несколько вопросов.

Гленн тоже собирался пойти за ними, но передумал. В любом случае он получит всю информацию позже. И потом, когда они проводили допросы вдвоем, Роберт всегда брал все в свои руки, не давая ему и слова произнести. У Гленна больше не было желания бороться с ним в попытках доказать свою профессиональную состоятельность.

Так что он решил присмотреться к членам команды. Некоторые из мужчин курили, кто-то звонил по телефону, другие разговаривали между собой. Внимание Гленна привлек моряк, сидевший в отдалении на причальном кнехте. Он не курил, не звонил и не разговаривал, а просто смотрел перед собой с озабоченным видом. Судя по его светлой шевелюре, ему было не больше пятидесяти, но жгучее солнце и ветра открытого моря оставили на его выразительном, резко очерченном лице множество морщин, по которым, как по открытой книге, читались следы прошлых обид и протест против несправедливости, пережитые страдания и злость.

Гленн почувствовал, что это тот, кто ему нужен. Он подошел к моряку.

– Не позавидуешь тем, кто здесь работал, – сказал он.

Мужчина лишь поднял бровь. Он держался замкнуто, и было видно, что дела других людей не вызывают у него интереса.

Гленн спокойно сел на пожарный гидрант, чтобы оказаться лицом к лицу с собеседником. Вынул пачку сигарет и протянул мужчине, но тот отказался. Гленн поднес к губам сигарету, и крошечный огонек зажигалки вспыхнул в сумерках.

– Меня зовут Гленн, – представился он. – ФБР. Мой коллега сейчас опрашивает капитана. А я жду здесь…

Гленн глубоко вздохнул и добавил:

– Он так хочет всем руководить – и ради бога, я уже смирился. Просто надоело бороться. Но это между нами…

Это было сказано будто бы невзначай, просто так. Но Гленн чувствовал, что надо сказать именно это. Он обвел взглядом море, которое снова выглядело спокойным после того, как двигатель вертолета перестал работать. Подсвеченная статуя Свободы словно парила в сумерках.

Гленн опять вздохнул:

– Чертов вечер…

Моряк медленно повернул к нему голову.

– Джо, – назвался он. – Я был здесь вторым рулевым.

Гленн кивнул, обменявшись понимающим взглядом с новым знакомым.

У него сразу же возникла уверенность в том, что мужчину несправедливо лишили повышения. У Гленна, конечно, не было никаких объективных причин так думать. Тем не менее он в этом не сомневался. И вдруг он почувствовал симпатию к этому незнакомцу.

– Лично я, – признался Гленн, – уже одиннадцать лет сижу на одной должности. Из кожи вон лез, но это ни к чему не привело.

– А я застрял, потому что слишком широко открывал рот. Ну и договорился. Так что теперь помалкиваю. Так, по крайней мере, ко мне никто не лезет.

Гленн кивнул.

– Это был банановоз?

– Да, почти новый.

– Тип, который сделал это, – тот мерзавец, что поджег небоскребы. Вы слышали об этом?

– Да, я в курсе.

– До сегодняшнего дня я был уверен, что это борец за экологию, любитель природы, который уничтожает конторы, финансирующие вырубку амазонских лесов.

– Ну да, в новостях так и сказали.

– Только теперь, конечно, все это под вопросом. Перевозка бананов никогда не вредила природе… Так что моя версия писана вилами по воде.

– Лучше не скажешь.

Гленн замолчал. Если этот парень что-то знает, пусть теперь сам говорит. О себе.

Главное – не задавать вопросов.

Туман, пришедший с моря, окутал статую Свободы и поглотил даже огни напротив, на Говернорс-Айленд.

Несколько чаек выстроились в ряд на краю причала, вытянув клювы по ветру. Еще одна скользила над самой водой, словно ждала, что от утонувшего корабля на поверхность поднимется какой-то ценный груз. Сильно пахло йодом.

– Мне кажется, у меня есть идея, – сказал вдруг Джо.

Гленн ничего не ответил.

– Во всяком случае, – продолжал Джо, – теперь я могу говорить, что хочу, без риска лишиться работы: ее больше нет.

Гленн снова промолчал, ожидая продолжения.

– Не стоит думать, что банановоз всего лишь перевозит бананчики. На самом деле все не совсем так.

Он некоторое время смотрел на чаек, затем добавил:

– Раньше их выгружали в пункте назначения, а там размещали на складах, пока не поспеют. И только потом развозили по магазинам. Теперь все иначе. Парни в кабинетах посчитали свои денежки и поняли, что аренда складов – это слишком дорого. Тогда они нашли решение. Теперь, когда мы прибываем в пункт назначения, мы кружим до тех пор, пока бананы не созреют.

– Вы кружите… Что это значит?

– Ну, мы ходим по кругу в открытом море, без остановки, дни и ночи, до тех пор пока бананы не станут спелыми. Потом мы их выгружаем. Это может показаться бредом, но дешевле жечь топливо, чем арендовать склад.

– Это шутка?

– Вовсе нет. И мы… не единственные, кто так делает. Честно говоря, это обычная практика.

Гленн молчал.

– Знаете, – сказал Джо, – в этом бизнесе мы еще не самое большое зло.

– То есть?

– Ну, мы тут с бананами катаемся всего по нескольку дней. А есть и такие, которые кружат гораздо дольше и по другим причинам.

Гленн вытаращил глаза.

– Дольше всего в море «зависают» те, у кого на борту продукты котировок.

– Продукты котировок?

– Да. Возьмите, например, супертанкер, который перевозит нефть. Если он прибывает к месту назначения, а стоимость барреля растет, ему нет никакого интереса выгружаться, потому что назавтра его груз будет стоить гораздо дороже. В его трюмах пятьсот тысяч тонн, так что можно заработать целое состояние, просто выждав момент. Вот он и кружит. Пока цены поднимаются. Он может не причаливать три недели, месяц…

– Какое дерьмо…

– А ведь супертанкеру надо много, очень много топлива…

– Могу себе представить…

– Если же курс падает, то для них это еще хуже. Потому что тут нужно выгрузиться как можно быстрее. И тогда танкеры несутся на максимальной скорости, на пределе, и сжигают так много топлива, что им приходится часто пополнять баки горючим. Но поскольку никто не хочет, чтобы танкеры останавливались, то им предоставляют в качестве сопровождения суда-заправщики, которые снабжают их горючим прямо на ходу. И они тоже жгут немало топлива. Представляете, как все это загрязняет океан? Хороша картинка?..

– Это возмутительно.

– Но вы не волнуйтесь, ваш поджигатель не станет нападать на танкер. Раз уж он борец за экологию, он знает, чем это чревато для моря. На его месте я скорее бы пустил ко дну круизный корабль, это уж точно!

– От них тоже много грязи?

– Не то слово! Мой брат служит старшим матросом в «Карнивал корпорейшн»[16]16
  «Карнивал корпорейшн» («Carnival Corporation») – транснациональная круизная компания, одна из крупнейших в мире.


[Закрыть], у этой компании девяносто четыре круизных лайнера. Недавно появилось исследование, кто-то в Европе заморочился. Ну вот, там доказали, что от этих девяноста четырех лайнеров грязи больше, чем от двухсот шестидесяти миллионов машин, которые ездят по всем дорогам Европы! Они выбрасывают в десять раз больше углекислого газа, чем все эти тачки, вместе взятые. Фактически даже во время остановки лайнеры продолжают загрязнять окружающую среду: им приходится запускать двигатели на холостом ходу, чтобы обеспечить себя электроэнергией. И только по этой причине каждый лайнер, стоя в порту, выбрасывает в атмосферу больше дерьма, чем двенадцать тысяч автомобилей. Углекислый газ, азот, микрочастицы.

– Не могу в это поверить…

– На самом деле вы на своих машинах ездите на очищенном бензине, который почти не загрязняет окружающую среду, но платите с него огромный налог. А мы, в море, ходим на дешевом горючем низкого качества, которое страшно вредно для природы, но при этом не облагается налогом. Нулевой налог.

– Вот как…

– Неудивительно, что наши заводы здесь закрываются, чтобы производить свое дерьмо на другом конце света. Для перевозки товаров надо сжечь реки топлива, но оно того стоит. А в это время вас тут достают со всех сторон, чтобы вы отделались уже от своего старого корыта, и склоняют купить новую тачку, хотя от производства новой машины больше грязи, чем от того, что вы будете продолжать ездить на старой. А если к тому же новая машина едет с другого конца планеты, то карбоновый след просто катастрофичен. На самом деле всем на это наплевать, по большому счету…

25

Кто-то хотел меня убить. В этом городе, в моем городе, кто-то, кого я не знал, хотел меня уничтожить, положить конец моему существованию. Я никогда не думал о том, что мне придется однажды пережить подобное. Кто-то в этом мире хотел, чтобы я умер.

Лежа на кушетке машины «скорой помощи», я узнал подвесные стропы Бруклинского моста, мы ехали над заливом. Ночное освещение придавало им вид медных струн гигантской арфы, выделявшихся на фоне черного неба.

Звук сирены «скорой» смешивался со всеми прочими звуками огромного города, доносившимися откуда-то издалека и создававшими диссонирующую симфонию, ставшую неотъемлемой частью Манхэттена, его особенного облика.

В «скорой» было жарко и пахло лекарствами, а неровности дороги неприятно отдавались в позвоночнике. Я выгнул шею, чтобы посмотреть на фельдшера, сидевшего за рулем у меня за спиной. Нас разделяло стекло, но слышимость должна была быть хорошей, хотя бы из соображений безопасности.

– Мне нельзя в эту больницу, – сказал я тихим голосом.

– Но ты же слышал: таков протокол.

– Этот тип преследует меня, он уже два раза едва меня не убил. Все на набережной слышали, что меня повезут в больницу «Тиш». Он может добраться туда быстрее нас.

– Но у тебя переохлаждение…

– Перестань, это смешно, я отлично себя чувствую.

– Ну вот и расскажешь об этом в больнице, как приедем.

– Нет. Когда мы приедем, они не захотят меня слушать, засунут в палату, тут мне и конец. – Я еще сильнее понизил голос: – Развяжи меня.

– Что?

– Развяжи меня. Эти психи привязали меня к носилкам, я даже пальцем пошевелить не могу.

Анна бросила тревожный взгляд на фельдшера.

– Давай, – велел я.

Она незаметно подняла одеяло, которым меня укрыли, еще раз взглянула в сторону кабины, затем принялась расстегивать ремни.

– Вот что мы сделаем, – сказал я очень тихо. – Когда мы съедем с моста, то окажемся в самом центре Манхэттена со стороны Бродвея. Там наверняка будет плотное движение. И поверь мне, есть у нас мигалка или нет, это не важно, мы встанем в пробке. Как только мы остановимся, ты откроешь боковую дверь – и мы смоемся.

– Что-то мне не нравится твоя затея…

– Это единственный выход.

– Но зачем нам это делать?

– Потому что из больницы нас уже не выпустят.

– Но… ты же голый, не забыл?

– А где моя одежда?

– Вот она, – сказала Анна, показывая на большой мешок из белого пластика с медицинскими надписями.

– Незаметно передай его мне.

– Напоминаю тебе: одежда мокрая.

– Плевать.

Анна вздохнула.

– Давай же, – не отступал я.

– Да ты просто больной!

– Все в порядке, мисс? – спросил фельдшер в микрофон.

– Да-да…

Мы замерли на мгновение и замолчали.

Затем она протянула руку, незаметно взяла пакет и осторожно в нем порылась.

– Не могу найти трусы.

– Тем хуже. Дай мне джинсы.

Она вытащила штаны и протянула мне.

«Скорая» повернула направо.

– Где мы сейчас? – спросил я.

– Я не очень представляю… Мы едем вдоль какого-то сквера, он по левую руку от нас.

– Это, должно быть, Сити-Холл-парк, скоро приедем на Сентрал-стрит. Надо поспешить.

Натягивать холодные и мокрые джинсы – одно из самых неприятных дел на свете. По всему телу у меня побежали ледяные мурашки.

– Мой свитшот…

Надевать мокрый свитшот зимой еще хуже, чем джинсы. Особенно если вам приходится делать все это лежа. Настоящая пытка.

– Где мои кеды?

– Держи. А вот я нашла и твои трусы.

– Плевать на них!

– Как скажешь.

– Ох… я не могу надеть кеды, не вставая.

– Этим займусь я.

Она бросила взгляд на фельдшера и скользнула к моим ногам.

– Дай мне знак, как только мы встанем в пробке.

– Ладно.

Надев кеды мне на ноги, Анна вернулась на свое место.

Я ждал ее сигнала, готовый вскочить.

«Скорая» то замедляла скорость, то снова разгонялась; впрочем, за все это время не было сделано ни одной остановки.

Мы уже должны были находиться не очень далеко от больницы. Скоро станет слишком поздно.

– Вот, впереди большая пробка…

– Отлично, приготовься…

Но «скорая» вдруг поехала быстрее.

– Мы только что выехали из ряда и обгоняем всех по встречке.

– Черт!

Я замер.

– Мы уже на Третьей авеню, – сказала Анна.

– В каком точно месте?

Она посмотрела по сторонам:

– Только что проехали Двадцать седьмую улицу.

– Дьявол, мы почти на месте…

Новый поворот, опять направо.

Анна опередила мой вопрос:

– Мы только что повернули на Тридцатую и едем очень быстро.

– В конце улицы мы уже будем на месте! Придется прыгать на ближайшем светофоре.

– Если мы остановимся на нем.

И тут «скорая» остановилась. Я сел на носилках.

– Открой боковую дверь!

Анна дернула за ручку.

– Заблокировано.

– Быстрее, выбираемся через заднюю!

Я вскочил на ноги и резким движением открыл одну из створок.

– Эй, вы, там! – крикнул фельдшер. – Вы что делаете? Нет!

Мы выпрыгнули из «скорой» и побежали со всех ног, оставив створку двери хлопать на ветру.

– Сворачиваем на Вторую авеню! – крикнул я. – Там одностороннее движение, он не сможет по ней проехать!

После трехсотметровой пробежки мы свернули на Тридцать третью улицу и лишь после этого замедлили шаг.

– Что теперь? – спросила, задыхаясь, Анна.

– Надо срочно найти спокойное место и устроить сеанс. Я хочу установить, где находится этот мерзавец, пока он сам меня не обнаружил. Лучшая защита – это нападение.

– Где-нибудь на природе? В сквере?

– Ага, я простужусь там насмерть в мокрой одежде. Лучше найти кафе, где можно посидеть в тепле.

– Хорошо, тогда веди, я здесь ничего не знаю.

– Я тоже не очень хорошо знаю этот район, но мы что-нибудь найдем.

Нам понадобилось меньше пяти минут, чтобы отыскать подходящее место, где посетителям предлагали бейглы и кофе. Небольшие столики в кафе располагались довольно далеко друг от друга, что нас очень даже устраивало.

Прежде всего мы наспех проглотили по сэндвичу, свой я запил горячим шоколадом, а Анна заказала холодный чай. Мне нужно было восстановить силы перед сеансом. Я хотел во что бы то ни стало обнаружить местоположение преступника. Несомненно, у него было какое-то убежище в Нью-Йорке, где он и готовил все поджоги. Если нам повезет и все сложится как надо, он вернется туда прежде, чем отправиться к месту новой атаки.

– Хорошо, – сказала Анна. – Допустим, мы его найдем. И что ты будешь делать? Мы же имеем дело с преступником…

– Знаю, у меня такое чувство, будто я встретился с персонажем собственного романа.

– Только ты писатель, а не мститель.

– Может быть, но…

– Тимоти, давай серьезно. Надо будет вызвать ФБР. Это тип настроен очень решительно, и он хочет тебя убить. На что ты рассчитываешь? Что ты убедишь его не делать этого? Надо быть реалистами…

– Я знаю, знаю… но я чувствую, что должен пойти к нему, пусть даже это нерационально.

– И просто-напросто глупо.

– Анна…

– И очень опасно.

Неожиданно для себя я накрыл ее руку своей:

– Анна, не могу тебе объяснить почему, но что-то внутри побуждает меня сделать это. Знаешь, это совсем не в моем духе, я кто угодно, только не вояка, обычно я вообще пугаюсь собственной тени, но тут… я должен поступить именно так, я это чувствую… я это знаю.

Анна не произнесла ни слова. Думаю, она отнеслась с уважением к моим словам. Невозможно быть профессиональным провидцем и при этом просить других людей игнорировать подсказки интуиции.

Сеанс длился не более получаса. Результаты выглядели странно, впрочем, уже не в первый раз.

Я увидел серую, очень неровную структуру, холодную и влажную, местами покрытую красным. На моих набросках эта конструкция была со всех сторон заштрихована частыми коричневыми линиями, как если бы рисовал ребенок. Но самым удивительным оказался набросок, демонстрировавший вид объекта сверху: он наводил на мысль о замке с башнями на каждом углу, с той лишь разницей, что внутри была зелень, какая-то растительность. В окрестностях чувствовалось присутствие воды, в очень больших количествах, вокруг или совсем рядом.

Мои ощущения, связанные с этим местом, вертелись вокруг чувства боли, одиночества, разочарования и смерти.

– Выглядит вдохновляюще, – сказала Анна. – Напоминает тебе что-нибудь?

– Совсем ничего.

– В любом случае это место кажется очень притягательным. Как раз такое, где хочется прогуляться в одиночестве посреди ночи.

Интуитивное восприятие эмоций, связанных с искомым местом, не важно, о каких эмоциях идет речь, прошлых или настоящих, заставляет вас их прочувствовать. Поэтому несколько минут я был охвачен отчаянием, глубокой печалью и страхом.

– Вокруг этого места все пропитано страхом.

– Хорошо. Тогда спроси себя поточнее, чего тут надо бояться.

Я вдруг почувствовал страшную усталость, тошноту, головную боль, боль в животе и спине.

– То, что я чувствую… наводит на мысль о болезни. О тяжелой болезни. Есть какая-то болезнь или больные, которые ассоциируются с этим местом.

– Это больница?

– Я не знаю…

– Кладбище?

– Скорее больница, чем кладбище, но проблема в моих набросках, потому что я видел…

Я вдруг замолчал.

– В чем дело? – спросила Анна.

– Думаю, я знаю, где это…

Анна внимательно посмотрела на меня.

– Есть один остров в проливе, который отделяет Лонг-Айленд от Манхэттена. Называется остров Рузвельта. На этом острове находится старая заброшенная больница, она не работает уже лет пятьдесят, если не больше. Оспенная больница.

– Оспенная?

– Да, она была основана в девятнадцатом веке для больных оспой, очень заразной в те времена. Поэтому больницу построили на острове, чтобы изолировать больных. Была страшная эпидемия, люди мерли как мухи…

– Я знаю: лекарства против оспы так и не нашли, смертность была чудовищной.

– Да. Эта больница стала, скорее, покойницкой… Ее закрыли только спустя двадцать лет, когда смогли разработать вакцину против оспы. Со временем здание превратилось в руины. Странно, но его так и не снесли, словно это какое-то проклятое святилище, которого не смеют коснуться. На остров запрещен публичный доступ, но, думаю, туда никто и не стремится. Я был на этом острове лет десять назад. К больнице невозможно подойти, но издалека видно, что растительность захватила все кругом: растения покрыли даже фасады и проросли повсюду… В этом месте природа одержала верх над творением рук человеческих.

– Природа одержала верх над творением рук человеческих, – задумчиво повторила Анна. – Именно такое место выбрал бы поджигатель…

– Это оно, Анна. Точно.

Перспектива отправиться в это мрачное место на встречу с преступником меня ужасала. Я чувствовал себя ребенком, который должен войти в процедурный кабинет, чтобы сдать кровь на анализ: в животе комок тревоги и нет никакой возможности этого избежать.

Но я должен был туда отправиться. Нельзя было дать страху завладеть мной. И тем более позволить сомнению укорениться в моем беспокойном разуме.

Я допил шоколад, пока Анна была в туалете.

Пять минут спустя мы шли по Первой авеню, двигаясь на север.

– Как только увидим такси, возьмем его, – сказал я.

– Не думаю, что получится…

Я совершенно забыл, что это был субботний вечер… Улица была полностью забита транспортом.

– По крайней мере, сейчас мы идем в правильном направлении.

Очень скоро мы осознали, что движемся быстрее машин.

– А если… нам придется идти пешком, сколько это потребует времени? – спросила Анна.

– На самом деле это не так далеко. До моста должно быть минут двадцать. Не больше.

Дойдя до угла Пятьдесят седьмой улицы, мы повернули направо. Через три минуты мы оказались на заросшем деревьями берегу, в одном из редких пешеходных уголков в округе. Никого. Можно было подумать, что все были за рулем.

Морской пролив у наших ног был в ширину около двухсот метров.

– Остров прямо напротив, – сказал я, показывая на темное море. – Больница находится справа, на южной оконечности. Если бы луна не спряталась за облаками, мы увидели бы как минимум рощу, которая ее окружает.

В отличие от застроенной северной части острова, где тысячами огней сверкали жилые дома, южная часть оставалась наполовину дикой. Ее длинная темная масса едва угадывалась в сумрачном море, как всплывающая подводная лодка.

Мы шли твердым шагом к мосту, как вдруг я осознал свою ошибку.

– Вот дерьмо…

– В чем дело?

– Мост…

– Да?

– Мост проходит над островом, но не ведет к нему…

– Это шутка?

– Я идиот, совсем забыл об этом! Да я был здесь минимум лет десять назад…

– И… что надо сделать, чтобы попасть на твой остров?

– Ну… на самом деле есть другой мост, с той стороны пролива, из Квинса, напротив, на другом берегу. Короче, мы от него далековато… По правде сказать, пешком добраться невозможно. Вся ночь уйдет. Я просто идиот…

– Ладно, хорошо… нам, безусловно, нужно такси.

Найти такси в субботу вечером на Манхэттене во время пробок было равносильно чуду. В общем, это был конец. Нам оставалось только отказаться от своей затеи.

Я уж было решил, что моя забывчивость, похоже, это «ошибочное действие», оговорка по Фрейду, бессознательный саботаж этой экспедиции, которая наводила на меня страх, как вдруг увидел пришвартованную к берегу надувную резиновую лодку «Зодиак». Она была закреплена простым тросом, обмотанным вокруг причального кнехта.

Я схватил Анну за руку и тихо сказал ей:

– Есть решение. Смотри!

Мы огляделись вокруг. Никого.

– Ты сможешь вести эту штуковину? – спросила она.

– Не думаю, что это очень сложно.

Я подошел к лодке и залез в нее. Анна последовала за мной и села на резиновый борт.

– Тут главное дело, – сказал я, – тронуться с места. Придется немного повозиться, но мы справимся.

– Твое скаутское прошлое развило у тебя смекалку!

Ее слова произвели на меня эффект холодного душа. Они так поразили меня, что я застыл с раскрытым ртом. Я никогда не говорил Анне, что в детстве был скаутом. Никогда. Я был совершенно в этом уверен. Она никак не могла об этом узнать. Никак. Так как же она все-таки узнала?

Я попытался взять себя в руки, сделав вид, что ничего не случилось, и занялся изучением системы запуска двигателя. Заставляя себя сосредоточиться на поставленной задаче, я решил пока ничего не говорить ей, пока не пойму, каким образом она узнала обо мне такие подробности. Но я был настолько сбит с толку, что никак не мог разобраться в двигателе, совершая бессмысленные однообразные движения.

– Ну-ка посторонись, – сказала вдруг Анна.

– Что?

– Подвинься, мне нужно место.

– Но… ты умеешь заводить лодочный мотор?

– Да, – сказала она непринужденно.

– Я думал…

Она с улыбкой вздохнула:

– У нас, у женщин, есть свойство создавать у мужчин иллюзию того, что они лучше разбираются в некоторых вещах. Им необходимо считать себя незаменимыми, иначе они впадут в депрессию…

Она завела двигатель в два приема, парой движений, и взяла курс на остров на полной скорости под оглушительный рев, разорвавший безмолвие ночи. К счастью, тучи немного рассеялись и показалась большая круглая луна, осветив бледным светом поверхность моря.

Моя одежда все еще была влажной, и дуновение холодного воздуха, обжигая лицо и тело, леденило меня до костей.

Я следил краем глаза за берегом, от которого мы отчалили, на случай если там появится владелец «Зодиака», но все было тихо.

Мы приблизились к острову, и Анна замедлила ход.

– Так не пойдет, – сказал я. – Тут вдоль берега сплошные заросли, они не дадут нам пристать. Не получится выйти на берег, не окунувшись.

– Ты, может быть, хочешь еще раз искупаться?

– Очень смешно. Двигайся вдоль берега налево. Мне кажется, что у моста будет посвободнее.

«Зодиак» поплыл вдоль берега, и нам в самом деле пришлось добраться почти до моста, чтобы высадка стала возможной.

– Ты видишь?.. – спросил я.

– Что?

– За мостом…

Параллельно мосту, с другой стороны, были натянуты толстые тросы, по которым над проливом полз фуникулер; освещенная бледно-желтым светом кабина была почти пуста.

– Я вообще ни о чем не думал, – сказал я.

– Это общественный фуникулер?

– Да. Канатная дорога действует между островом и Манхэттеном. О ней я тоже забыл… Немудрено, я уже говорил тебе, что лет десять здесь не был.

– В любом случае я предпочитаю «Зодиак»! Я не фанат общественного транспорта по ночам.

– У нас тут небольшая проблема: не вижу на берегу ничего, чтобы привязать лодку.

– Воспользуемся мачтой.

Мы закрепили «Зодиак» к металлической части телескопической мачты, забив ее в берег на уровне воды, затем вышли на землю и, не теряя времени, бросились в направлении южной оконечности острова.

Я старался не думать об этой скаутской истории. Не хотел сейчас загружать свой мозг, проясню это позже.

После нескольких десятков метров вдоль частично освещенных зданий остров внезапно стал пустынным, теперь это была поросшая травой равнина с чередующимися небольшими холмами. Лишь на берегу росли деревья. Мы прошли вдоль берега пару сотен метров, затем деревьев стало больше.

– Надо подойти поближе, – сказал я.

Деревья лишали нас слабого отдаленного света Манхэттена, а когда луна скрывалась за облаками, мы оказывались почти в полной темноте.

Я не хотел включать фонарик на телефоне, чтобы нас никто не увидел. Так что нам пришлось замедлить шаг, двигаясь практически на ощупь.

От деревьев веяло влажностью и ароматом лишайников, было зябко. Почти религиозная тишина этого места едва-едва нарушалась далеким гулом сирен Манхэттена.

Вдруг Анна споткнулась о камень и повалилась в моем направлении. Я удержал ее и прижал к себе, повинуясь защитному рефлексу, ее голова налетела на мою грудь.

На мгновение мы застыли в этой позе, и то, что я держал ее вот так, в своих руках, глубоко меня взволновало.

Она подняла голову, и в темноте я скорее угадал, чем увидел, ее неотразимую улыбку.

– Сожалею, – сказал Анна.

Она была ненамного ниже ростом, чем я, и, выпрямляясь, коснулась моего носа. Я вдохнул аромат ее волос.

Затем мы продолжили путь.

Через двадцать метров мы остановились одновременно, не сговариваясь.

Среди деревьев в темноте возвышался фасад здания, больше похожий на развалины старинного шотландского замка, чем на больницу, пожираемый растениями, которые зима лишила листьев. Бесчисленные темные лианы совершенно опутали его, свисая со всех сторон и связав его тщательнее, чем это могла бы сделать армия пауков. Серые зернистые камни казались источенными невидимым врагом или изъеденными проказой.

Оконные рамы были вырваны из готических проемов со стрельчатыми арками, крыша провалилась. Некоторые стены, частично разрушенные, безнадежно тянули к черному небу свои жалкие обломки, подсвеченные луной, которая пыталась пробиться сквозь тучу.

– Можешь на меня не рассчитывать, я туда и носа не суну, – прошептала Анна.

Я ничего не ответил.

Здание странным образом напомнило мне руины средневекового замка, который я описывал в ночной сцене в одном из своих романов.

И вдруг меня охватило подозрение: а что, если вдохновение, которое подсказало мне образ этого замка, на самом деле было предвидением места, что я сейчас собирался исследовать? Это был мой седьмой роман, я написал его… так… три или четыре года назад… Ладно, с другой стороны, я видел оспенную больницу однажды в солнечный день во время прогулки по острову за пять или шесть лет до того, как написал этот роман. Может быть, меня вдохновил ее вид? Невозможно сказать наверняка…

Тонкая решетчатая ограда преграждала доступ к руинам, совершенно ненужная, поскольку отвращение, которое вызывало здание, должно было отпугнуть любого гуляку.

Растительность перед оградой была густой и плотной – заросли ежевики, высокой травы и кустарников, которые местами достигали человеческого роста. Ограда, изъеденная ржавчиной, покрылась пылью, как старые кружева, изъеденные молью, зияя то тут, то там огромными прорехами, через которые можно было проникнуть внутрь.

– Пойду один, – сказал я неслышно. – Дай мне пистолет.

Анна открыла сумку, и, пока она копалась в ее содержимом, пытаясь извлечь пистолет, который лежал на самом дне, я заметил во мраке листок бумаги с черно-белым изображением. Мне хватило секунды, чтобы понять, что это скриншот, прочитать подпись и рассмотреть картинку. «Поджигатель наконец арестован».

На фотографии был Илан Уокер, человек, лицо которого я впервые увидел на экране телевизора в ресторане сегодня днем. Анна была удивлена и взволнована, узнав об этой новости вместе со мной…

Она протянула мне «беретту». Я взял ее, не сказав ни слова. Сейчас было не время и не место для разговоров.

– Жди меня здесь, – прошептал я. – Не высовывайся.

Она села на корточки среди зарослей, а я проскользнул в щель в ограде, слегка нарушив тишину ночи звуком царапнувших по моей одежде железных прутьев.

По мере моего приближения к зданию оно медленно представало передо мной во всей своей красе. Здание оказалось гораздо больше, чем в моем воспоминании, когда я видел его во время прогулки при свете дня десять лет назад. Главный фасад возвышался на три этажа; его венчало нечто вроде готической островерхой башенки; он стоял в углублении между двух перпендикулярных крыльев, концы которых формировали две большие башни с обеих сторон. Все выглядело совершенно необитаемым.