Текст книги "Интуицио"

29

Гленн проводил взглядом мотоцикл, который, взревев, умчался прочь, и обернулся. В башне «Блэкстоун» пока было тихо, значит он успел вовремя. В некотором отдалении на бетонной плите, она занимала все пространство между Пятьдесят первой и Пятьдесят второй улицами вдоль Парк-авеню, формируя нечто вроде большой площади на перекрестке. Гленн прочесал взглядом все вокруг, пытаясь найти место, где мог бы спрятаться поджигатель.

Влезть в шкуру врага.

«Очевидно, – подумал он, – на его месте я бы отошел от горящей башни подальше. Не стал бы рисковать. Но в то же время я, наверное, захотел бы увидеть результат своей работы… Короче, отошел бы, но все-таки не слишком далеко». Так что надо было поискать на прилегающей улице, в каком-нибудь месте, которое позволило бы видеть хотя бы верхнюю часть башни, пусть даже ее основание будет скрыто из вида.

Повернувшись спиной к небоскребу, Гленн засомневался. Пойти по улице направо или налево?

«У меня такое ощущение, что он справа», – подумал Гленн. И пошел к Пятьдесят второй улице. Здесь, в деловом квартале, тротуары были совершенно пусты, если не считать нескольких бездомных, сидевших прямо на асфальте в укрытиях у входов в офисные здания или банки. Зато на проезжей части было полно машин, окутанных белыми облаками выхлопных газов… Если он не найдет поджигателя, не стоит дожидаться последнего момента, чтобы перекрыть квартал. Кантор, конечно, был крайне любезен, когда просил его сохранить все в тайне, но на эвакуацию людей потребуется порядочно времени…

Инстинкт по-прежнему заставлял его двигаться вправо, в сопровождении потока медленно движущихся автомобилей. Гленн добрался до Пятьдесят третьей улицы. Здесь он замедлил шаг на несколько секунд, затем перешел на другую сторону. Снова остановился и осмотрел окрестности. Ни одного кафе с видом на квартал, которое могло бы стать наблюдательным пунктом. Только банки. На каждом перекрестке было по банку, иногда даже по два…

Гленн дошел до Пятьдесят четвертой улицы. Ничего, кроме разделительного газона на проезжей части, засаженного небольшими деревцами, но людей не было.

Может, поджигатель находился еще в башне? Было бы удивительно, если бы он не обследовал окрестности заранее, чтобы найти для себя укрытие снаружи в день Д… Гленн засомневался. А может, инстинкты его подвели? Может, он должен был пойти налево, а не направо от башни? Гленн сделал пол-оборота, чтобы вернуться на Пятидесятую улицу.

И тут он его увидел.

В первый раз он прошел мимо, не обратив на него внимания, приняв за одного из бродяг. Человек находился чуть дальше слева, сидя в тени на мраморном бортике на углу Пятьдесят второй улицы. Он в точности соответствовал описанию Кантора: смуглая кожа, волосы, собранные в хвост, коричневая бейсболка, дымчатые очки, одет в заношенные джинсы и старую парку песочного цвета. Он был явно сосредоточен на содержимом открытой дорожной сумки, стоявшей у него на коленях. По слабому синеватому свету, который чуть освещал лицо мужчины, Гленн догадался, что в сумке был спрятан ноутбук.

Гленн сделал глубокий вдох.

Настал момент истины.

Гленн осторожно скользнул рукой в карман, пока не почувствовал холодный металл своего табельного оружия, пистолета «зиг зауэр», с которым он не расставался.

Как правило, участвуя в операции, Гленн на сто процентов сосредоточивался на своей цели, и даже Ниагарский водопад выглядел бы струйкой по сравнению с волнами адреналина, которые выбрасывал его организм. Не было места ни сомнениям, ни страху, ни чему бы то ни было: все чувства обострены, мозг, мускулы, все тело мобилизовано, он растворялся в происходящем, становился с ним одним целым. Переход к действию воплощал апогей расследования, апофеоз, катарсис полицейской работы.

Но в этот вечер, когда наступил столь долгожданный момент столкновения с врагом общества номер один, Гленн ощущал внутреннее сопротивление тому, что ему предстояло совершить.

Его задача как полицейского – арестовать виновного, а не казнить его. Однако повиновение приказам также лежало в основе свода правил его профессии. Поэтому он чувствовал, что его раздирает надвое, его собственные ценности и служебный долг тянут каждый в свою сторону.

Сейчас. Так надо.

Он продолжил идти по тротуару неспешным размеренным шагом. В действительности же он был напряжен и не сводил глаз с цели, готовый к любому повороту событий.

В самый последний момент, когда он уже почти поравнялся с целью, не дойдя буквально пары метров, Гленн молниеносно выхватил свой «зиг зауэр», одновременно развернувшись и целясь в голову поджигателя.

– Добрый вечер, Гленн, – сказал тот спокойно.

Гленн замер от изумления, ничего не понимая, вцепившись в свое оружие. Все с бешеной скоростью смешалось у него в голове. «Как, черт подери, он мог узнать мое имя? Кто слил ему информацию? И откуда он узнал, как я выгляжу? Да что это, вообще, за бред?»

Гленна бросило в дрожь, тем не менее он продолжал целиться.

– Кто вы такой?

Вместо ответа тот ограничился тем, что медленно поднес руку к лицу.

– Не двигаться! – крикнул Гленн.

Но рука продолжала двигаться без малейшего намека на паузу. Гленн почувствовал, что его напряжение достигло предела.

Сейчас! Стреляй!

Но ничего не вышло, он не смог…

Сидевший перед ним мужчина не спеша снял свои темные очки.

Гленн нахмурился и всмотрелся в его лицо в вечерних сумерках.

Когда он узнал его, то решил, что это сон.

– Николас? – пробормотал он нерешительно и почти смущенно.

Тот смотрел ему прямо в глаза, серьезно и спокойно.

– Николас… Скотт? Это… ты? Как такое возможно?.. – бормотал Гленн.

Он вспомнил, словно это было вчера, оба дела, которые они вели вместе со старой командой из Форт-Мида. И аварию, сгоревшую дотла машину, и то, что Николаса сочли погибшим…

– Но… как ты выбрался?

Его телефон вдруг завибрировал.

Гленн сначала не обратил на это внимания, но потом решил, что должен ответить. Он не хотел брать на себя риск пропустить важную информацию о происходящей попытке поджога.

Не сводя глаз со Скотта, которого он по-прежнему держал на мушке, Гленн сунул руку в карман куртки и достал телефон.

Номер абонента скрыт. Кантор?

Не спуская глаз со Скотта, Гленн ответил на звонок.

– Как ваши дела? – спросил Кантор.

Гленн помедлил буквально секунду, нервно кусая губы.

– Ситуация под контролем, – сказал он. – Здание спасено. Я только что взял нашего друга.

– Прекрасно. Вы знаете, что нужно сделать, – произнес Кантор и отключился.

30

Лысый одним движением левой руки быстро снял аудиошлем, обнаружив отсутствие уха, затем встал с кресла и заставил меня попятиться; «глок» был наведен мне прямо в сердце.

Потом он переместился влево, удаляясь от застекленного проема.

В отдалении, где-то на этаже, пожарная сигнализация верещала что было мочи, возвещая о срочной эвакуации.

– Подойди к окну.

Он сказал это совершенно без всяких эмоций, голосом сумасшедшего, которому чужды человеческие чувства.

В этот момент я понял, что он собирается меня казнить и при этом не испытывает ни малейших угрызений совести. Он не станет колебаться ни секунды. Но что я мог сделать?

Я почувствовал, что силы оставляют меня перед лицом фатальной неизбежности финала. Но даже когда смерть неизбежна, с ней все равно не получится смириться.

Я повиновался, медленно двинувшись вправо.

Он поднял оружие в моем направлении, вытянув руку на высоте глаз. И когда я увидел, что его палец согнулся на спусковом крючке, то понял, что сейчас навсегда покину земную юдоль, которую я так и не успел полюбить по-настоящему; перестану существовать, так и не сумев понять истинной ценности жизни, каждым мгновением которой я недостаточно насладился. Такова жизнь: только когда вы с ней расстаетесь, вы начинаете понимать ее ценность. Слишком поздно.

Раздался сокрушительный грохот, и в то же мгновение зазвенели стекла.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что он выстрелил в стекло позади меня, но сам я не задет.

Под воздействием шока я пригнулся, согнув колени и подобрав руки к животу. Затем повернул голову и посмотрел через плечо. Стекла больше не было. Мои пятки находились почти на самом краю бездны.

Меня немедленно настигла волна головокружения. Закружилась голова, и подкосились ноги. За что мне все это?.. Как будто жизнь в дьявольском упорстве снова решила подвергнуть меня испытанию высотой, которая пугала меня больше, чем пистолет… Что еще я должен узнать о жизни, с каким внутренним демоном сразиться, чтобы наконец избавиться от нее?

– Выпрямись! – приказал он.

И тут в одно мгновение я понял… Я понял, что всю свою жизнь склонялся перед собственными страхами. Я искал защиты и комфорта, но никогда не смел встать в полный рост и сделать собственный выбор. Боязнь высоты – это демон трусов. Без конца избегая встречи с предметом моих страхов, всех моих страхов, я питал этого демона.

Я выпрямился.

– Прыгай! – сказал он.

От его приказа я похолодел.

Только не это… Что угодно, только не это.

И тут я вдруг почувствовал, как во мне вскипает волна ярости.

Пусть он выстрелит в меня, если хочет, но он ни за что не заставит меня прыгнуть.

И я посмотрел ему прямо в глаза.

Я понял, что он не станет в меня стрелять. Почему? Уж точно не из слабости. У него явно были проблемы, но не эта. Скорее…

– Вам надо обставить все так, как будто это был несчастный случай, как с командой из Форт-Мида?

Он остался совершенно бесстрастным, явно не собираясь мне отвечать.

– Кто вам за это платит?

– Заткнись и прыгай.

– Это вы, – сказал я, – направили «теслу» в цистерну с горючим. Это вы убили моего отца.

Сначала в его взгляде мелькнуло нечто вроде удивления, а потом он не смог удержаться от улыбки, жуткой улыбки человека, который находит радость в страданиях других.

Меня охватила ненависть.

– Я получил настоящее удовольствие, – сказал он.

Безусловно, он сказал это, чтобы усилить мою боль, но это лишь усилило мою ненависть. Единственным моим желанием в эту минуту, могучим и неукротимым желанием, было броситься и уничтожить его, замучить, заставить его страдать вместо меня, упиться его страданием, чтобы утолить жажду мести. Я знал, что он не выстрелит, что, возможно, он даже не имеет на это права, и, движимый всепоглощающей ненавистью, я был готов прыгнуть на него, когда вдруг с ужасом осознал, что, поступив так, я мог стать… таким же, как он; искать, подобно ему, удовольствия, причиняя страдания. И эта мысль показалась мне совершенно неприемлемой. Ужасной. Этот человек был отвратительным воплощением одной из граней моей натуры, прежде скрытой. И это было невыносимо.

Это было так, словно все мое существо испытывало чрезвычайное, острейшее внутреннее давление, которому я внезапно положил конец, почти без раздумий повернувшись на пятках, чтобы уйти, готовый к тому, что он все же мог выстрелить в меня, несмотря ни на что. Уйти было единственным выходом. Я почувствовал огромное облегчение. Мудрое бегство…

Я не мог предугадать того, что случилось потом: убийца бросился на меня и повалил на пол. И сразу же потащил меня изо всех сил к краю пропасти, к холодной зияющей бездне. Я понял, что настал конец вопросам мудрости или глупости, всем вопросам на свете, потому что один из нас должен был умереть, а мне умирать не хотелось.

Я бился как лев, мы катались из стороны в сторону, приближаясь к краю, затем удаляясь от него, чтобы снова к нему вернуться. Он был явно здоровее меня, но его правая рука была задействована лишь отчасти из-за пистолета, и в этом было мое преимущество. Он попытался ударить меня рукояткой оружия, и я воспользовался секундой передышки, когда он занес руку над моей головой перед тем, как нанести удар, чтобы схватить его выше локтя обеими руками и, развернувшись всем телом вокруг своей оси, чтобы усилить толчок, швырнул его в пустоту.

Его вопль быстро удалялся в падении, и я закрыл уши руками, чтобы не слышать последнего крика в его жизни.

31

Чудовищная пробка.

Барри Кантор велел своему шоферу остановиться.

– Дальше я пойду пешком. Дождитесь меня где-нибудь поближе к башне. Я позвоню вам, когда выйду.

Он открыл дверь и вышел из машины. Было холодно, и он застегнул плащ. По сравнению с забитой проезжей частью тротуар казался пустынным. Сильно пахло выхлопными газами, которые поднимались за машинами, подсвеченные фарами. Он ожидал, что на Манхэттене будут пробки в субботу вечером, но здесь, в деловом квартале, это было все-таки удивительно.

Пешком будет быстрее. Он почти отвык ходить по городу, и у него возникло ощущение, что он стал обычным человеком. Кантор улыбнулся от этой мысли.

Он достал телефон и позвонил Джеффри. Тот не ответил.

Через двести метров его ждал неприятный сюрприз: полицейский кордон заблокировал улицу и направлял поток машин по Мэдисон-авеню. Подойдя ближе, Кантор увидел полицейские ленты, перегородившие весь квартал вокруг башни. Проклятие… Кто их предупредил?

Затем он заметил фургоны телевизионщиков, и это еще больше его разозлило. Это было именно то, чего он так хотел избежать.

Он подошел к оцеплению и показал свою карточку агенту, преградившему путь.

Но тот покачал головой с огорченным видом:

– Сожалею, сэр, но я не могу позволить вам пройти. Тут у нас небоскреб вот-вот обрушится, это опасно, не стоит подходить близко.

– Я знаю, поэтому и пришел, – сказал Кантор очень убедительно. – Кстати, меня здесь ждут.

Как всегда, его уверенный вид возымел должный эффект: агент посторонился, и он смог пройти.

Чуть дальше Кантор заметил добрый десяток припаркованных пожарных машин.

Не успел он пройти и десяти шагов по направлению к башне, как к нему подскочил журналист:

– Мистер Кантор, несколько слов для «Фокс ньюс», пожалуйста.

Кантор повернулся лицом к камере и ослепляющему свету прожектора.

– Вы можете точно сказать, что происходит? – спросил журналист. – Здание «Блэкстоун» рухнет, как предыдущие?

– Я бы сказал, что ситуация под контролем. Пока рано делать выводы, но в настоящий момент, по нашим предположениям, речь, скорее всего, идет о ложной тревоге, видимо, это дело рук какого-то шутника.

– В таком случае зачем оцеплять весь квартал?

– Мы должны избежать малейшего риска, президент лично контролирует это дело. Наш главный приоритет – защитить жителей Нью-Йорка. Мы придерживаемся принципа максимальной осторожности, пусть даже, я подчеркиваю, это всего лишь, вне всяких сомнений, ложная тревога. Благодарю вас.

Кантор собрался было повернуться и уйти, но прозвучал еще один вопрос:

– Вы идете прямо к башне. Не опасно ли это?

– Люди из здания эвакуированы, но есть сведения, что на сорок третьем этаже находится один молодой человек. Мы не можем пойти на риск и бросить его, пока угроза окончательно не устранена.

– Но это же не ваша задача – обеспечивать безопасность?

– Этот молодой человек – член семьи одного из следователей, участвующих в этом деле. Вот почему я чувствую за него персональную ответственность и считаю своим долгом лично проследить за тем, что он остался цел и невредим. Благодарю вас.

С этими словами он решительно повернулся, оставив журналиста комментировать его действия, которые последний немедленно назвал героическим поступком.

* * *

Стоя у водосборника на углу Пятьдесят второй улицы, Гленн по-прежнему целился в Николаса Скотта. Ему было очень не по себе, он часто общался с этим человеком, ценил его и работал с ним бок о бок. Он даже вспомнил, как однажды доверился ему. Это было в то время, когда в Испании умерла мать Гленна, и Скотт участливо его выслушал и дружески поддержал.

Как мог столь гуманный человек дойти до того, что оказался здесь, обвиняемый в самых страшных деяниях, объявленный опасным преступником, которого следовало уничтожить на месте?

Вытянув в его сторону руку с пистолетом, не дрогнувшую ни на секунду, Гленн повиновался своему долгу, не желая, чтобы их общее прошлое помешало выполнять ему служебные обязанности. Надо оставаться профессионалом до самого конца.

Но когда Скотт начал рассказывать ему о своей, безусловно, странной версии политического убийства команды из Форт-Мида, как Гленн мог его не выслушать? И он его выслушал, не без скептицизма, разумеется, но все же выслушал. И по мере его объяснений, которые Николас излагал очень спокойно и невозмутимо, Гленна все больше и больше одолевали сомнения.

Прежде всего, он был искренен, это было очевидно. Но для того чтобы быть правым, недостаточно быть просто искренним, Гленн знал это, потому что часто видел подобное. Сколько раз он арестовывал благонамеренных людей, которые выдумывали всякий бред о своем начальнике, каком-нибудь официальном лице или просто соседе и стреляли в него из страха, что тот первым перейдет к действию.

Далее, все, что говорил Николас, звучало вполне логично и составляло единую цельную картину. И все равно это ничего не доказывало.

Но когда, добравшись до последних событий, Скотт детально рассказал ему о тайной связи между президентом, «Блэкстоуном» и вырубкой амазонских лесов, Гленн усмотрел здесь неожиданное объяснение требования конфиденциальности о текущей операции со стороны Кантора. Это был недостающий пазл в головоломке, и все встало на свои места.

А что, если Скотт говорит правду?

Бывший провидец из Форт-Мида продолжал, его больше не останавливали, теперь он объяснял, в чем состоит ответственность больших финансовых компаний в Амазонии, как они причастны к разрушению экологического равновесия, необходимого для выживания человечества, и Гленн продолжал слушать его. И чем больше он его слушал, тем больше понимал, что суждения Скотта разумны, обоснованны и справедливы.

Ему трудно было не поверить.

Но все это не оправдывало разрушения зданий.

– Не нам, гражданам, вершить правосудие, – сказал Гленн. – Иначе мы вернемся во времена Дикого Запада, где законом было право сильного. Закон должны писать лучшие представители народа, а правосудие должно быть независимым. Вот что значит демократия!

Скотт посмотрел на него, медленно качая головой с разочарованным видом человека, который больше ни во что не верит.

– Демократия? Какая демократия?.. – произнес он с печальной и даже горькой улыбкой.

Затем вздохнул и добавил:

– Демократия теперь служит гигантским инвестиционным фондам. Поскольку они управляют сбережениями сотен миллионов людей, они аккумулировали тысячи миллиардов долларов. Эти миллиарды позволяют им покупать по всему миру предприятия, общественные и жилые здания, школы, больницы. Миллиарды, которые дают им возможность контролировать финансовые рынки и превращать в своих должников мировые державы. Миллиарды, которые делают их настолько могущественными, что они способны влиять на экономику целых стран. Постепенно их власть расширяется, распространяется повсюду, как щупальца спрута. Так что теперь эти компании все больше и больше диктуют собственные правила, влияют на законы и оказывают давление на правительства разных стран, чтобы добиться того, что им нужно.

– Думаю… ты несколько преувеличиваешь, разве нет?

– Хочешь парочку примеров? Возьмем «Блэкрок», самую большую инвестиционную компанию в мире. С 2004 года «Блэкрок» наняла как минимум восемьдесят четыре человека, которые прежде были членами правления центральных банков по всему миру, и добилась от мексиканского правительства права на управление пенсионным фондом Мексики. А теперь угадай, куда вложили деньги мексиканцев? В предприятия, которые принадлежат «Блэкроку»!

– Но…

– Эта компания считается самым большим в мире инвестором и бенефициаром вырубки лесов, по данным неправительственной организации «Амазон Вотч»[18]18
  «Амазон Вотч» («Amazon Watch») – неправительственная организация, созданная в 1996 г. для защиты дождевых лесов Южной Америки и прав коренных народов бассейна Амазонки.


[Закрыть]. Кроме колоссальных вложений в агропромышленный сектор, причастный к уничтожению амазонских лесов, они также массово инвестируют в нефтяные скважины в восточной Амазонии. Намеченные области, площадью гораздо больше, чем штат Техас, – это отдаленные регионы, куда надо строить дороги, которые уже просто своим существованием открывают путь к незаконному уничтожению лесов и появлению колоний поселенцев на территориях индейцев, категорически с этим несогласных…

– Постой, постой… Тут ты пытаешься меня запутать. Ты говоришь о «Блэкроке»… а сам нацелился на башню «Блэкстоун».

– «Блэкрок», «Блэкстоун»… в обоих случаях все очень мутно.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– «Блэкрок» был создан бывшим сотрудником «Блэкстоуна» с благословления последнего. В финансовом мире все друг другу родственники, Гленн… Но можно поговорить и о «Блэкстоуне», если ты настаиваешь. И ты увидишь, что у этих людей больше власти, чем у целых государств. В 2020 году «Блэкстоун» потратил больше четырех миллионов долларов, чтобы создать лобби в разных правительствах. Но это еще не все. Компания и ее руководство перевели более двадцати семи миллионов долларов в разные политические структуры: президент «Блэкстоуна» давал деньги одному лагерю, а его заместитель – другому. Орел – они в выигрыше, решка – снова не проиграли. Я могу рассказать тебе анекдот, если ты хочешь понять полноту их власти: у «Блэкстоуна» есть подразделение «Тим Хелс», медицинская контора, в которой трудится больше шестнадцати тысяч врачей по всей стране. Их обвинили в том, что они скрывали от малоимущих пациентов их право воспользоваться бесплатным уходом в больницах. Так что бедным пришлось оплачивать эти услуги, и недешево, в «Тим Хелс»… А затем «Тим Хелс» выставила им головокружительные счета, которые доходили до трети их годового дохода! Бедняки, конечно, не смогли заплатить… Тогда на них подали в суд. В 2020-м, в разгар коронавирусного кризиса, «Тим Хелс» решила понизить зарплаты всех шестнадцати тысяч врачей и в то же время пустила один миллион долларов, чтобы пролоббировать это мероприятие в правительстве… с целью добиться общественной поддержки. Все эти демарши были настолько шокирующими, что американский конгресс направил обращение генеральному директору «Блэкстоуна», потребовав отчета о действиях компании, которые повлекли вред здоровью и финансовой безопасности людей. И он дал понять, что не стоит лезть в его дела. Ты понимаешь? Он ответил так конгрессу США. Так что, увы, эти люди неприкасаемы.

Гленн был совершенно раздавлен. Он посвятил всю свою жизнь утверждению демократических ценностей. Добиваться торжества закона, арестовывать тех, кто его нарушил, и таким образом устанавливать порядок – порядок на благо народа, посредством законов, созданных его избранниками.

– «Блэкстоун» купил столько недвижимости в Великобритании, что стал самым большим арендодателем для мелких английских предприятий. И «Блэкстоун» обвинили в том, что он подверг опасности их жизнеспособность, отказав им в снижении арендной платы, когда им пришлось закрыться во время пандемии ковида… За последние годы «Блэкстоун» скупил сотни тысяч жилых помещений в Европе, Соединенных Штатах, Азии и Латинской Америке, в основном через свои филиалы. Их политика часто сводится к тому, чтобы повышать стоимость купленного жилья и затем сдавать его дороже, а прежних жильцов – просто выгонять. Генеральный директор «Блэкстоуна», кстати, недавно заявил, что они являются самым большим в мире собственником жилого фонда. А стоимость их активов, дескать, взлетела до небес, с огромным ростом арендной платы. ООН инициировала расследование. Руководитель рабочей группы и его референт опубликовали весьма неутешительный отчет. Объединенные нации обвинили «Блэкстоун» и другие финансовые фирмы в том, что те эксплуатируют жильцов, провоцируют мировой жилищный кризис и нарушают права арендаторов. В своем отчете они приводят данные о том, что один из филиалов «Блэкстоуна» выставлял чудовищные счета за мелкий ремонт и налагал штрафы до сотни долларов за каждую просрочку арендной платы, даже если опоздание составляло всего минуту…

– Но… Именно это случилось с моей матерью… Это в точности то, что произошло с ней в Испании…

– В письмах ООН, направленных в «Блэкстоун», а также в правительства Чешской республики, Дании, Ирландии, Испании, Швеции и Соединенных Штатов, эту компанию и ряд других инвестиционных фирм обвинили в том, что они избавляются от жильцов со скромными доходами, сокращают количество доступного жилья и предпринимают насильственное выселение, чтобы повышать уровень своих доходов от сдачи жилья в аренду. Кроме того, ООН упрекнула эти страны в том, что они не защищают права арендаторов жилой и нежилой недвижимости. «Блэкстоун» ограничился тем, что не признал этих фактов.

Скотт продолжал в том же духе. Он мог часами говорить об этом не умолкая. Но Гленн уже не слушал его. Он был потрясен. Он так никогда и не оправился после смерти матери. Умереть от холода в двадцать первом веке из-за незаконного выселения – это было просто непостижимо. Гленн так и не смог простить себе, что отказался от идеи отправиться в Испанию, чтобы подать судебный иск на компанию, которая была ответственна за все это.

Он сунул в карман свой пистолет.

– В наши дни, – сказал Скотт, – модно уважать людей и природу. Так что эти компании на каждом углу кричат, что это их основные ценности. Они печатают это большими буквами на глянцевой бумаге, объявляют на своих веб-сайтах. Спите спокойно, люди добрые, мы обо всем позаботимся. Но любая человеческая душа все же нуждается в том, чтобы быть в согласии с собой. Представители этих компаний не исключение. Так что несколько благотворительных подачек, если возможно, максимально освещенных в СМИ, позволяют им купить себе спокойный сон и чистую совесть. По мере того как они распространяют зло на земле, они посыпают его мелкими крошками добрых дел. И когда они смотрят на себя в зеркало по вечерам, можно быть уверенным, что они думают обо всех крохах добрых дел, что они совершили, и чувствуют гордость; они гордятся тем, что они гуманные и щедрые миллиардеры, гордятся тем, какие они хорошие. Так что повсюду в их честь называют сады и парки, устанавливают бронзовые таблички, прославляющие их щедрость, награждают их премиями и медалями. Даже французы, известные своим бунтарским духом, склоняются перед ними ниже, чем когда-то перед Людовиком Четырнадцатым. Президент Жак Ширак наградил орденом Почетного легиона генерального директора «Блэкстоуна», его преемник Николя Саркози сделал его офицером ордена, а потом Франсуа Олланд возвысил его до ранга командора. И теперь лишь за то, что он профинансировал реставрацию небольшой части парка замка Шамбор, он может приезжать туда поохотиться на косуль и оленей, как некогда это делали французские короли. Что касается Эмманюэля Макрона, то он сделал офицером ордена Почетного легиона президента французского отделения «Блэкрока».

Скотт замолчал, и Гленн, потрясенный, сел на борт водосборника.

Он уже даже не чувствовал пронизывающего холода, завладевшего городом.

Автомобили продолжали свое бесконечное движение по улице.

Гленн поднял глаза.

Небоскреб «Блэкстоуна» возвышался, как перст, указующий в небо, специально для тех, кто, как и он сам, верил в демократию и правосудие.

– Эти люди покупают все, – сказал Николас. – Жилища, конторы, больницы, предприятия, школы… Скоро они завладеют всем миром и будут устанавливать собственные правила жизни, свой стиль работы. И самое худшее заключается в том, что они делают это на средства честных людей, которые им доверились. Они используют деньги народа, чтобы поработить его. Это верх цинизма.

Николас повернул к Гленну свой ноутбук. На экране было изображение кнопки с наведенным на нее курсором.

– Теперь ты понимаешь, почему я нажму сейчас на эту кнопку и разрушу одну из их поганых башен?

Гленн не ответил. Он был слишком потрясен, чтобы произнести хоть слово.

Но он протянул руку и нажал на кнопку вместо Николаса.