Текст книги "Ив Сен-Лоран"

Со свойственной ему вежливостью Андре Остье фотографировал Ива Сен-Лорана в особняке Ламбер. В течение лета 1956 года ученик-модельер делал наброски причесок и шляп для бала важных особ, который организовывал в особняке Ламбер барон де Реде[153]153
  Розенберг, Алексис, барон де Реде (1922–2004) – банкир, миллионер, эстет и коллекционер живописи, организатор роскошных балов, куда привлекались известные фотографы и модельеры.


[Закрыть]. Эти цветы, эти эгретки, эти всплески органзы напоминали эскизы в стиле Домерга, которые он рисовал для матерей своих подруг еще в Оране. Но здесь речь шла немного о другом. Надо было отбиваться от соперников, никогда не повторяя на бумаге одну и ту же модель дважды; быть готовым к жалобам и капризам. Словом, найти, как говорил Мольер в «Школе жен», «тысячи ингредиентов, которые создают свежий цвет лица…».

 
Но жены ловкие – другого рода племя.
От их голов одних зависим мы все время.
 

В этих акварелях можно было найти, мысленно превращая заостренные лица персонажей в круглые, новый сад фантазии, где росли кустики ландыша, страусиные перья, цветочные пирамиды, черные лилии. В этих прическах из тюля с пайетками в виде звезд проглядывали воспоминания то о лебедином костюме танцовщика Жана Бабиле, то о шиньоне Алиды Валли в фильме «Чувство».

Снимая гостей на свой фотоаппарат Rolleiflex, Андре Остье поймал в объектив Ива Сен-Лорана. У него длинные и тонкие руки, взгляд рассеянный, он наблюдал за происходящим с явно отсутствующим видом.

Каштаны и автобусы с платформами превращали авеню Монтень в настоящую деревню. Работницы выходили напевая из мастерской, их ждали женихи, парни из «Кодака». Манекенщицы исчезали в больших машинах. И все-таки волшебный сон рассеивался. Международные события непоправимо повлияли на моду: во время корейской войны американцы прервали закупки. Женщин заменили новости. Теперь надо было завоевывать «злую фею» журналистики, как говорил Кокто. В сфере моды многие журналисты имели в своем распоряжении целый арсенал похвал и язвительности, им достаточно было одного названия для статьи, чтобы превознести или уничтожить новую коллекцию. В Соединенных Штатах даже появился ежедневный журнал Women’s Wear, полностью посвященный моде. У Диора прессой занимался маркиз де Моссабре. Среди редакторов журналов, завсегдательниц показов, в первом ряду стояли: Кармель Сноу[154]154
  Сноу, Кармель (1887–1961) – главный редактор журнала Harper’s Bazaar с 1934 по 1958 г.


[Закрыть], которой принадлежит фраза It’s New Look[155]155
  «Это новый взгляд» (англ.). Кармель Сноу этой фразой охарактеризовала знаменитую коллекцию К. Диора в 1948 г. Название new look закрепилось за целым направлением в моде.


[Закрыть] (из журнала Harper’s Bazaar), Салли Киркланд (журнал Life), Диана Вриланд (журнал Vogue USA). Их всех упоминал Стэнли Донен в своем фильме 1956 года «Забавная мордашка».

Точно попавшие под холодный душ «холодной войны», все платья стали гладкими. Некоторые разгадали, что последняя коллекция Диора «H» была вдохновлена маленьким бюстом исторической героини Агнессы Сорель[156]156
  Сорель, Агнесса (1422–1450) – возлюбленная короля Карла VII.


[Закрыть]. Коллекции Диора вытягивали женский силуэт вверх из года в год, от прямых плечей до туник без талии. Линия «А» (лето 1955), линия «Y» (зима 1956), линия «Магнит» (лето 1957), линия «Веретено» (зима 1957). У Диора, как и у других модельеров, линии одежды удлинялись, в чем пятидесятые годы были похожи на двадцатые. Крестный отец коллекции new look был уже не единственным автором этого стиля, скорее уж Коко Шанель «с ее бесполой одеждой». Если следовать анализу, который пророчески сделал Морис Сакс в своей книге «Во времена “Быка на крыше”» тридцать лет тому назад, то «ничто так не обострило вкус к гомосексуализму, как эта мальчишеская внешность, которую вдруг приобрели женщины. Что же касается Шанель, именно ее тяга к простоте невольно открыла двери любой эксцентричности, любому эпатажу, примерно как в свое время коммунизм подготовил появление диктатур». Книга Мориса Сакса – один из фетишей Сен-Лорана.

Если Шанель подарила роскоши строгость, то Диор сделал из нее синоним мастерства, профессии, парижского понятия «законченного и совершенного». В 1957 году Диор праздновал десятилетие своего Дома моды.

Time посвятил ему обложку. Взаимное уважение объединяло Ива Сен-Лорана, которому был тогда двадцать один год, и Кристиана Диора, которому исполнилось пятьдесят два, несмотря на абсолютную разницу в поведении и внешнем облике: у одного – тонкая паучья грация, а у другого – вид солидного сельского священника, всегда читавшего в глазах близких: «Патрон, вы слишком полны». Внешность спокойного отца семейства – всего лишь видимость, Кристиан Диор всегда умел улаживать конфликты между женщинами, окружавшими его, любил поесть и, соответственно, был озабочен весом, обманывая свой страх постоянными большими перекусами, а вслед за ними курсами похудения. В его особняке из двенадцати комнат на бульваре Жюль Сандо, в XVI округе, ничего не говорило о его сомнениях и мучениях:

мебель эпохи Регентства, бархатные обои, канапе с бахромой, его портрет кисти Бернара Бюффе над камином. Тем не менее он везде ходил со своей гадалкой. Накануне показа коллекции она предписывала порядок действий вплоть до места, где он должен был находиться во время дефиле. Диор, этот бонвиван, был снедаем тайной болью, которая часто делает из самых публичных людей истинных одиночек. Даже если он не мог объяснить разницу между прямым стежком и косым, первые швеи уважали и любили его как отца. Для них он был самым обходительным человеком, какого они когда-нибудь встречали. Они шили все его платья, чтобы сделать ему приятное, а у него всегда находилось для них доброе слово: «Как это красиво».

Господин Диор научил молодого Сен-Лорана тому, что его ученик не забудет никогда. «Это было что-то большее, чем мода и стиль. Фундаментальное благородство профессии кутюрье». Ив регулярно возвращался в Оран, продолжал рисовать модели платьев для своих сестер, присутствовал на примерке в ателье у мадам Монтье, которая чувствовала себя польщенной.

В июле 1957 года Люсьенна Матьё-Сен-Лоран приехала повидать сына. «Она изменилась со времени отъезда Ива, – вспоминали сестры, – она уже была не такой веселой». Ив переехал, теперь он жил напротив сквера Петрарки, в большой и довольно светлой студии около площади Трокадеро. У него появилась новая подруга – Филиппина де Ротшильд[157]157
  Ротшильд, Филиппина Матильда Камилла (1933–2014) – единственная дочь винного магната Филиппа де Ротшильда.


[Закрыть]. Он ходил с ней на танцевальные вечера. Чтобы отпраздновать приезд матери, остановившейся в Plaza, Ив заказал столик в ресторане Relais. Их обед прервался стремительным появлением Сюзанны Люлен: «Ну, маленький молчун, вы нам не говорили, что у вас такая красивая мама…» И она тут же все рассказала господину Диору. Очарованный описанием, он пригласил Люсьенну в студию на следующий же день. Ив безумно волновался: «Ты наденешь вот это платье. Ты встанешь вот здесь…»

Люсьенна отправилась вместе с сыном на авеню Монтень, 30. «Оставьте нас, молодой человек», – сказал ему Диор отцовским тоном. О чем они говорили тогда друг с другом? Ив приезжал в Оран летом отпраздновать свой двадцать первый год. 24 октября 1957 года Кристиан Диор скоропостижно скончался от разрыва сердца в Монтекатини, в Италии, в маленьком курортном городке, куда он всегда ездил, чтобы сбросить лишний вес. Ему было пятьдесят два года. Он верил в мечты и гадания на картах, он стучал по дереву и крестился с вечным страхом смерти в душе. До конца своих дней он стоял на страже секрета моды. Дом моды оплакивал его, и убитые горем верные соратники ворчали и шептались: «Ведь мадам Делаэ говорила ему не ездить в Монтекатини!» Бывший директор небольшой картинной галереи, «дилетант» из Гранвиля, за десять лет стал символом целой модной империи. Он оставил после себя фирменный стиль, его состояние в мировой экономике исчисляется суммой в семь миллиардов франков.

Его останки доставили в Париж. Похороны состоялись во вторник, 29 октября 1957 года, в церкви Сент-Оноре д’Эйлау. Из Каракаса, Нью-Йорка, Токио и Рима, из предместий и французских провинций поступали траурные венки, гирлянды роз, орхидей и ландышей, любимого цветка мэтра. Тело Кристиана Диора лежало в церкви всю ночь между двумя серебряными канделябрами. К девяти часам утра у церкви собралась толпа. В руках и петлицах были видны ландыши. В десять часов двери церкви закрылись. Три тысячи людей остались стоять снаружи. Внутри находилось столько знаменитостей! Герцогиня Виндзорская и ее фрейлина Памела Черчилл, Кармель Сноу, Пьер Бальмен, Кристобаль Баленсиага, Юбер де Живанши, Марсель Буссак, Жан Кокто, Луиза де Вильморен[158]158
  Вильморен, Луиза де (1902–1969) – французская писательница, поэт, сценарист, хозяйка литературного салона.


[Закрыть], Франсис Пуленк[159]159
  Пуленк, Франсис (1899–1963) – французский композитор, пианист, критик.


[Закрыть]…

Анри Соге организовал мессу, которая тронула всех. Он использовал немного инструментов и старинные песни, потрясавшие своей красотой. После церемонии процессия вышла из церкви. По желанию Кристиана Диора его кремировали в Кайане, в департаменте Вар, неподалеку от старинной резиденции епископа Грасса, где он хотел найти последнюю обитель среди архитектуры XVIII века. Среди женщин в черных вуалях, с красными от слез глазами стояли двое мужчин, еще не знавшие друг друга, – Пьер Берже и Ив Сен-Лоран.

Молодой король в доме моды Dior

Короля не стало. Из Флориды, Австралии, Японии все еще приходили письма. Эти пачки соболезнований – финальная точка среди потока дифирамбов, оскорблений и благодарностей, которые наполняли собой десять лет славы «короля». Его называли сумасшедшим, визирем, диктатором моды… Его принимали за бога. Одна разорившаяся вдова умоляла придумать ей такую одежду, в которой она хотела «познать небесные области». Господин Диор никогда не отвечал на письма. Он распечатал свою корреспонденцию единственный раз, чтобы написать книгу «Диор и я», которую закончил в Париже 7 апреля 1956 года.

Две недели после его смерти проходили в атмосфере растерянности. Шум в коридорах. Костюмы на праздник Святой Екатерины приходилось запаковывать и прятать с тяжелым сердцем. Кроме того, на сцене появился персонаж, перед которым все женщины чувствовали себя маленькими девочками. Это был Жак Руэ[160]160
  В 1948 году Диор нанимает менеджера Жака Руэ, который стал деловым гением дома Christian Dior. В частности, именно ему принадлежит идея лицензирования, которой теперь пользуются все модные дома: когда американцы предложили купить права на производство чулок Dior, Руэ вместо этого договорился о выплате процента от продаж.


[Закрыть].

Административный и финансовый директор Дома моды Dior, находившийся обычно шесть месяцев в году в деловых командировках, экстренно вернулся в гудящий как улей дом на авеню Монтень. Высокий лоб и рост под стать крупному государственному мужу как нельзя лучше подходили Жаку Руэ, доверенному лицу миллиардера Буссака. Этот человек был способен хранить секреты. К тому же, будучи традиционалистом, он разделял с миллиардером общие идеи касательно Франции: чувство меры, хороший тон и ощущение власти. Его основная цель – не позволять себе ни одной ошибки. Регулируя разнообразие товаров и лицензионные соглашения, именно он следил за соотношением престижа и распространения продукции. «Мы коммерсанты», – говорил Диор, который, хоть и проставил первым в истории свою фамилию на коллекцию чулок, всегда отказывался жертвовать престижем: «Я хотел оставаться независимым, только такая ситуация виделась мне совместимой с достоинством, блеском и верховенством парижской моды»[161]161
  Christian Dior, Dior et moi, op. cit.


[Закрыть].

Утвержденный Марселем Буссаком в должности бессменного управляющего компании, Жак Руэ теперь руководил империей, которая насчитывала тысячу четыреста человек. Дом моды Dior включал в себя восемь компаний, шестнадцать фирм, представленных на пяти континентах[162]162
  In «Hommage а Christian Dior, 1947–1957», Musйe des arts de la mode, Paris, 1986.


[Закрыть]. Начиная с рекламных зарисовок Грюо в журналах и заканчивая витринами, диоровскими декорациями, Жак Руэ распространял имя Dior повсюду. Дом Dior – участник всех значительных событий во всем мире: открытие после ремонта театра «Ла Скала» в Милане или бал «Апрель в Париже» в нью-йоркском отеле Waldorf, благоухавший цветочными ароматами: Miss Dior, Diorama, Diorissimo. Из Парижа – в Токио, минуя Берлин и Каракас, какая женщина не носит на себе творения мастера с авеню Монтень?!

15 ноября 1957 года, через три недели после трагической кончины мэтра в Монтекатини, Жак Руэ дал пресс-конференцию. Она проходила в бельэтаже. Это стратегическое место служило приемной Дома моды, соединявшей все сектора продаж. С одной стороны дверь выходила в зал с примерочными, с другой – в холл, который вел в выставочные салоны сначала головных уборов, затем меховых изделий. Там царил прямоугольный стол, точно предназначенный для тайной вечери посреди салона модных аксессуаров. Слева за столом – Маргерит Карре, справа – Раймонда Зенакер. По разные стороны стола – Митца Брикар и Ив Сен-Лоран, чей черный костюм особенно подчеркивал его бледность. Они сидели спиной к окну с видом на авеню Монтень.

Среднее место пустовало. Жак Руэ появился из потайной двери, сел, затем встал с бумагой в руке и зачитал торжественным тоном:

«Будущее Дома моды будет обеспечено теми, кого Кристиан Диор сам призвал на работу: студией будет руководить мадам Зенакер, дирекция швейных мастерских полностью передается великой Маргерит Карре, удивительный профессиональный талант Митцы Брикар будет гарантией вкуса… Все рисунки будут осуществляться под руководством Ива Матьё-Сен-Лорана, любимого ученика Кристиана…» Он еще не закончил, как все фотографы бросились на молодого модельера. Он оказался под пулеметной очередью всех фотоаппаратов.

Это был исторический момент. Что случилось? Почему Жак Руэ не отреагировал, когда фотографы направили свои вспышки, точно прожекторы, на молодого человека двадцати одного года? «Марсель Буссак думал о коллегиальном правлении. Внезапно Ив Матьё-Сен-Лоран был осажден прессой и тем самым коронован…» – признал Жак Руэ сорок пять лет спустя. Внутренний голос был сильнее, чем голос разума, и управлял им в эту минуту: он остался верен своему другу, с которым играл на пляжах Гранвиля, с которым однажды увиделся в Париже в 1946 году. Появился бы на свет Дом моды Dior, не встреть Жак Руэ в тот день на улице Сен-Флоран великого кутюрье, чтобы навсегда не разлучаться с ним, храня ему верность?! Он запомнил последние слова Кристиана Диора в июле перед его отъездом в Монтекатини: «Ив Сен-Лоран молод, но у него огромный талант. Я считаю, что в моей последней коллекции из 180 моделей одежды 34 созданы им. Я думаю, что настало время открыть это журналистам. Мой престиж от этого не пострадает».

Ив выглядел грустным и серьезным юным принцем, на чьи плечи внезапно свалился груз ответственности. Но он не удивился. Разве после похорон Диора, в 1957 году, молодой Матьё-Сен-Лоран не писал своей матери: «Он был в течение всей своей жизни таким беспокойным человеком, что трудно представить его сейчас “среди ангелов, похожих на тех, которых он одевал”, как сказал священник его любимой деревни…» Ив не закончил предложение. «Что же касается меня, мне предстоит одевать “демонов”, и эта задача будет не из легких».

В день своего назначения Ив написал еще одно письмо матери: «Я не могу рассказать тебе всего, что чувствую, это было бы слишком долго: печаль, отчаяние и в то же время радость, гордость, страх, вдруг ничего не удастся». Но он пообещал «идти до конца, верный своему долгу».

Еще никому не известный 15 ноября, Ив Сен-Лоран стал знаменитым 16-го. Теперь на его плечах ответственность за финансовый оборот в два миллиарда франков.

Все газеты опубликовали новость жирным шрифтом. В этот момент из фамилии исчезает «Матьё», и Ив становится Ивом Сен-Лораном. Это таинственное исчезновение части фамилии совпало с его желанием скрыться от всех: «Невидимый Ив Сен-Лоран избран сегодня вечером преемником Кристиана Диора». Симон Барон из журнала Paris-Presse Intrasigeant писал: «Для Ива Сен-Лорана вчерашний день стал концом кошмара. В течение двух недель он вел в Доме моды Dior полулегальное существование, выходя с работы через час после всех остальных через потайную дверь, отказываясь отвечать на телефонные звонки, спасаясь от фотографов. И все же он не переставал работать. Он должен был, как обычно, придумать оформление магазина на новый сезон и платья на конец года, которые будут представлены в следующий понедельник. Оформление еще не закончено, он завершит работу над ним в ночь с воскресенья на понедельник… Он также должен был помочь выбрать модели, какие в понедельник отправятся в Австралию, где они будут представлены, а еще проверить коллекции тканей и аксессуаров, подумать о весенней коллекции 1958 года – и все это позволит нам судить, есть ли у Кристиана Диора достойный преемник».

Ив отправился через несколько дней в Оран. У него вошло в привычку улетать за две недели перед выходом каждой коллекции и рисовать эскизы, чтобы затем представить их господину Диору: «Оранцы счастливы и гордятся успехами Ива Матьё-Сен-Лорана, на которого обратила внимание судьба, благодаря его огромному таланту…» – читал он в газете L’Écho Dimanche 17 ноября. Толпа журналистов ждала его на аэродроме Сения. «Мне нечего сказать». Он уже отвечал в духе звезд того времени, которых теплые комплименты наполняли радостью и в то же время вызывали тошноту, как слишком сладкий лимонад. Слухи ползли по улице Арзев. В ресторане Promé говорили только о «боге моды». «О, я знал его маленьким мальчиком. Здесь его еще зовут Ив Матьё-Сен-Лоран». L’Écho d’Oran называла его «Антеем моды». Но что же может быть общего у сына Посейдона и сына страхового агента из Орана? Чем были похожи античный гигант и этот молодой юноша, худой, как тростинка? Известно, что никто не мог победить Антея, пока он стоял обеими ногами на земле. Один журналист написал, что Ив Сен-Лоран приехал, чтобы набраться сил в своем родном городе. В реальности аллегория еще сложней. Земля, богиня Гея, была матерью Антея. Преемник Диора тоже приехал повидаться со своей матерью.

«Причешитесь, Ив уже здесь!» Женщины волновались. Вот Люсьенна, которая все это время вклеивала вырезки из газет в свою большую синюю тетрадь. Вот Мишель, ей пятнадцать лет, с пухлым и серьезным лицом. Вот и Брижит, ей двенадцать, самая младшая в семье, шутница, ловкая как кошка. Ив называл ее «своей маленькой послушной девочкой», но однажды, в мгновение ока, она превратилась в копию графини де Сегюр[163]163
  Ростопчина, Софья Федоровна, в браке графиня де С е г ю р (1799–1874) – французская детская писательница русского происхождения. Ее сочинения пользовались в XIX–XX вв. огромной популярностью.


[Закрыть]. В день ее конфирмации он нарисовал ее в платье для причастия, всю в цветах, со скрещенными руками, как у святой из деревенской часовни. Ее портрет в рамке царил на мольберте посреди большой гостиной, в привычном декоре с роялем и китайскими мотивами, а в глубине гостиной портрет барона де Мовьера, невозмутимого в своем оскорбленном достоинстве.

Ничего не изменилось. Ив нашел свою комнату такой, какой и была: обстановка в стиле ампир, духи «Ночной полет», букеты циний. Анжела как всегда готовила замечательные свекольные пироги. Люсьенна как всегда задерживалась в своей голливудской ванной комнате. «Блистательный театр» находился в подвале, пришлось идти за ним, чтобы показать репортеру Paris-Match. Подвал превратился в прачечную.

«Я могу работать только в спокойной обстановке домашнего очага», – признавался он журналисту L’Écho d’Oran, кого все же решился принять. «Часто говорят о влиянии того или иного события или путешествия на воображение модельера. Я не верю в это. Я думаю, что как раз наоборот, мы носим вдохновение в себе. Для меня творчество не основывается на чувстве или на чем-то конкретном. Я не представляю себе конкретную женщину, когда рисую модель. Я живу очень интенсивно во время этих недолгих уединений, но тем не менее у меня нет фиксированного графика. Я могу целое утро не прикасаться к карандашу, а то вдруг сделаю, не отрываясь, сорок рисунков на одну из тем, которая вдруг властно захватит меня. Во время этого так называемого инкубационного периода я должен ходить туда-сюда. Вот почему я обожаю эту большую гостиную…» Сидя на бархатном диване, он отвечал журналисту, потирая свои длинные бледные руки. Он так был похож на святого Иоанна Богослова с картины Эль Греко, где апостол держит в руке золотую чашу, из которой убегает змея. Какая тревожная грация! Он любит Баха и собак, но не любую породу. Он любит беспородных собак, вроде «уродливых, но очень-очень добрых, брошенных собак». «Я подбираю их, но они все уже такие старые, что у нас остается не так много времени, чтобы насладиться общением…» Он рисует мрачные портреты. Его любимые авторы? Драматургия Андре Жида[164]164
  Жид, Андре Поль Гийом (1869–1951) – французский писатель, прозаик, драматург и эссеист, оказавший значительное влияние не только на французскую литературу XX в., но и на умонастроения нескольких поколений французов. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1947).


[Закрыть] («Саул»), Жана Ануя[165]165
  Ануй, Жан Мари Люсьен Пьер (1910–1987) – французский драматург и сценарист, видный деятель французской литературы ХХ в.


[Закрыть], Жюльена Грина и произведения Пруста. «Что меня особенно всегда интересовало, так это “вечера у мадам Вердурен”, потому что мне нравится у Пруста любовь к описанию мелких деталей, полное восстановление атмосферы утраченного времени. Это мода того времени, это манера человека класть локти на стол или брать чашку… Поведение здесь важнее, чем психология персонажей…» Он любит конец XVIII века, ненавидит спорт, но обожает плавать. Что ему не нравится, так это идея, что однажды ему придется научиться водить машину. И последнее: ему нравится быть одному, когда работает. Во время этого интервью он впервые курил (американские сигареты).

Его манера живо отвечать навела журналиста на мысль, что «у модельера средиземноморский темперамент, который прорывается в его беспечной манере говорить. Париж не знает его таким. Я вас уверяю, – писал он, чувствуя себя детективом, который вывел на чистую воду преступника. – Он наконец-то разозлился, а его страстный тон – тон настоящего Растиньяка».

Он не пойдет в книжный магазин «Манэ» покупать любимые газеты. Они сами появятся у него дома. «Ив Сен-Лоран выглядит как застенчивый выпускник»; у него «мечтательный вид утомленного поэта». Весь Париж знал его как «маленького принца», сфотографированного недавно на скамейке в саду Тюильри. Некоторые считали, что он похож на бельгийского короля Бодуэна, другие – на «Байрона в очках нотариуса». Сколько он прочитал таких определений?! Журналисты всегда были убеждены, что у него достаточно ума подстраиваться под них, что он как актер, понимающий свою публику и добросовестно продолжающий играть ту роль, которая вознесла его до небес.

Под пером хроникерш (наиболее влиятельными считались пожилые дамы, которые делали заметки карандашом, не снимая вуаль) «робость» Ива Сен-Лорана стала легендой, как и его альбом для рисования, его карандаш, его очки и его костюмы. Эта робость стала чем-то вроде особого талисмана, означавшего, «что высокий грустный молодой человек готовится к встрече с женщинами всего мира». Мужчины, у кого был развит инстинкт защитника, легко попадали к нему в сети. Иногда он молчалив как ребенок; иногда изумлен, точно старый джентльмен; иногда игрив: «Оптический обман – это важный момент в профессии модельера: я принял этот принцип раз и навсегда».

Молодой выходец из Бордо, его ровесник, написал, точно групповой портрет, историю подобной аморальной молодежи в своей небольшой новелле на тридцати пяти страницах. Она называлась «Вызов» и принадлежала перу молодого Филиппа Соллерса[166]166
  Соллерс, Филипп (р. 1936) – французский писатель, литературный критик, эссеист; автор двух десятков романов.


[Закрыть], которому тогда был двадцать один год. Его герой, Филипп, родился в 1936 году, как и Ив Сен-Лоран. Он обладал этой «страстью нервной независимости, абсурдной, абсолютной, превратившейся в рефлекс…». Он хладнокровен перед лицом смерти: «Присмотревшись к взглядам, я замечаю, мое молчание всегда принимают за боль. Это кажется мне довольно трогательным…» На вопрос «Чувствительны ли вы к человеческим проблемам?» Ив Сен-Лоран отвечал: «Мне кажется, что у нас достаточно собственных дел… Это ужасно, что я говорю!» – «Интересуют ли вас события в мире?» – «Эти истории меня лично не касаются». Значит, он не так уж страдал в жизни?

Так Сен-Лоран становился тем, к чему его привело воображение, – легендой. Этот молодой человек с видом прилежного школьника, известный до недавнего времени лишь немногим посвященным, теперь воплотил в себе символическую фигуру брошенного поколения. Родившееся накануне Второй мировой войны, оно праздновало свое двадцатилетие под огнем военных действий в Алжире, надеясь на всеобщий прогресс. Именно этому поколению журнал L’Express посвятил свой исторический номер. Франсуаза Жиру[167]167
  Жиру, Франсуаза (2916–2003) – государственный и политический деятель, писательница, сценаристка и журналистка, министр культуры Франции (1976–1977). Была одной из главных фигур французской прессы. Опубликовала в 1958 г. эссе «Новая волна, портрет молодежи», которое дало название новому течению во французском кино.


[Закрыть] придумала термин «новая волна». «Любое будущее для них выглядит недостижимым, а профессиональное будущее сложно-достижимым из-за суеты, ставшей их характерной чертой. Это еще более верно в отношении политического будущего. Здесь ситуация безвыходная. Алжир – конкретная материализация этого абсурда, стена без трещины, которая загораживает горизонт, – писал преподобный отец Жан Даниэлу[168]168
  Даниэлу, Жан (1905–1974) – французский кардинал, римско-католический теолог, историк. Член Французской академии.


[Закрыть], – Мы больше не верим в возможность национального будущего. Слова политиков – это болтовня. К тому же появилось общее отвращение к политическим идеологическим платформам, к коммунизму, социализму, к новым левым… Это волна очищения. Предыдущее поколение верило в слишком большое количество идеалов. Ни один из них не оказался жизнеспособным. Это поколение больше ни во что не верит…»

Среди молодежи, лишенной идеалов, страсть Ива Сен-Лорана делала его особенным. Некоторые верили в счастье, он же подчинялся судьбе, которая всегда вела его и вынуждала идти тем или иным путем. Полностью отдавая себя идеалу, он скрывался от самого себя. Он не знал, к какому берегу его принесет, но зато спасся от ужасной скуки обыденности. Кости брошены.

Робость не тормозила его амбиций, он знал, что родился не для того, чтобы заниматься модой, а для того, чтобы ее делать. Когда Ив соглашался что-то рассказать, он замалчивал самое важное. Маркиз де Моссабре, руководитель отдела по связям с прессой, фактически рвал на себе волосы. «У меня было впечатление, что я мучаю своего сына», – призналась барону датская журналистка, бравшая интервью у Сен-Лорана. Интервью с ним похоже на дуэль.

Иногда Ив Сен-Лоран кое-что объяснял. Он весь состоял из противоречий. Его любимые художники – Анри Матисс и Бернар Бюффе. Как можно любить одновременно художника, полного «радости жизни», с его свободными и чувственными линиями ню в виде арабесок, и мучительные штрихи озябших тел на полотнах Бернара Бюффе?! Его портреты грустных маленьких танцоров оказали влияние на молодого одинокого жителя Орана, и он полюбил этого художника, которому критика подарила звание лучшего художника послевоенного времени. Франсуа Мориак[169]169
  Мориак, Франсуа (1885–1970) – французский писатель; член Французской академии (1933); лауреат Нобелевской премии в области литературы (1952).


[Закрыть] писал в своих «Заметках» в журнале L’Express: «Бернар Бюффе – просто “сын божий”. Его вселенная – это наша вселенная. Вселенная детей во время оккупации и подростков периода освобождения Франции. Французская политика последних двенадцати лет не позволила ему все это забыть»[170]170
  Franзois Mauriac, L’Express, 1957.


[Закрыть]. Художник добился потрясающего успеха. Родившийся в Париже в буржуазной семье, студент Академии изящных искусств, он стал известным мгновенно, в 1948 году получив приз критиков. Благодаря контрактам с крупными торговцами произведениями искусства Давидом и Гарнье, его котировка сразу взлетела вверх.

В январе 1958 года Бернар Бюффе, живший в Провансе в своем замке Шато де л’Арк, в имении XVIII века с видом на гору Сент-Виктуар, приехал в Париж, чтобы открыть свою выставку в галерее Шарпантье. 16 января весь Париж потел в очереди в норковых шубах, пальто и мятых галстуках, чтобы полюбоваться «угловатыми фигурами, рыбьими скелетами, цветами без лепестков, безрадостными девушками, распятыми зеленоватыми людьми, человеческими пауками, похоронами и другими “ужасами войны”»[171]171
  L’Express, 19 dȇcembre 1957.


[Закрыть] с четкой черной подписью «Бернар Бюффе». Начиная с первых нищенских автопортретов и заканчивая хлоротичными пейзажами (последние были сделаны в Далласе осенью), сто картин этого молодого, тридцатилетнего художника украсили стены галереи, известной тем, что всегда предпочитала только «признанных» художников. «Ты выглядишь как картины Бюффе, вперед, развлекайся», – заметила вышедшая из галереи актриса Арлетти критику Жану Фаяру, довольно высокому и худому…

Увидев художника, публика шептала имя человека, который прославил его. Его звали Пьер Берже. Живопись вдохновляла его как проявление человечности, как будто он был вынужден защищать художника от общества, в то же время не теряя своих обширных связей. «Художник, несмотря на мнимый эксгибиционизм, не так легко открывается другим. Этот мальчик, заполняющий холст в двадцать пять квадратных метров в рекордно короткие сроки, при этом один из самых сдержанных, самых робких, самых скромных людей, каких только можно себе представить. Его чувствительность болезненна, он не выносит ни шума… и может работать только в полной тишине. Он часто заставлял меня сравнивать его, хотя и избегает их, с кошками, которые, как и он, пугливы и одиноки. Эту чувствительность он получил в подарок от тяжелого детства и тревожной юности… Он бросился в живопись, как падают в объятия наркотика: этим объясняется большое количество написанных им картин»[172]172
  В марте 1958 г. журнал Vogue публикует много его репродукций. – Прим. авт.


[Закрыть].

Ну а Пьер Берже, кто же он? В двадцать восемь лет он одевался как джентльмен и мелькал везде. Он был готов к битвам и пушечным выстрелам этой особой «парижской» войны и готов был находиться на передовой. Здесь он наблюдал за тем, что говорилось, что делалось, что готовилось. У Кристиана Диора было имение в Драгиньяне, неподалеку от замка Бернара Бюффе. Вот как Пьер Берже вспоминал встречу с ним: «Говорили об искусстве, о литературе, обо всем, кроме моды». Ему льстило, что он был одним из последних, кто видел кутюрье в живых в сентябре 1957 года. Когда он возвращался в столицу 24 октября 1957 года, один из друзей сообщил ему новость: «Диор умер». Еще в начале года Пьер Берже получил пригласительный билет от Дома моды Dior на дефиле 29 января, но все внимание было обращено на его протеже.

Коллекция «Трапеция» появилась в ноябре 1957 года, уже с Сен-Лораном. За две недели, как сообщила L’Écho d’Oran, было создано «более шестисот рисунков». Подруга кутюрье Анн-Мари с теплотой вспоминала о его возвращении в Париж: «Он вернулся в начале декабря. В его багаже было все – строгость, линия, прозрачность, напор». И все же прием в Доме моды Dior был профессиональным, никто не рассыпался в поклонах. «Мы увидели, что он настроен очень решительно. Было сорок пять продавщиц, всего работали тысяча четыреста человек. Нужно было сшить двести моделей», – вспоминала Софи Жанс, одна из «бывалых». «Его ни не любили и ни ненавидели. Все согласились с его кандидатурой: его выбрал Диор. Он был частью студии. Первые швеи говорили: “Если господин Диор его выбрал, значит, он достоин”», – вспоминала Брижит Торте, племянница Сюзанны Люлен, из пресс-службы. «Сарафанное радио» сработало.

Один мужчина привыкает к миру, где правят три женщины. У мадам Раймонды по-прежнему красные от слез глаза: где теперь ее соратник, к чему записка со словами «быстрее, босс»?! Все кончено! Мадам Маргерит больше не скажет: «Правильно ли я выразила ваши идеи?» Последняя участница трио – Митца Брикар, женщина с богатой фантазией. Самые злые языки говорили, что у нее некрасивые ноги, что она одна из первых в Париже переделала себе нос… Все комментировали ее капризы, ее муслиновые блузки под «цвет голубиного горлышка». Именно в ней Ив Сен-Лоран видел единомышленника. Он общался с ней как с великолепной полуодетой дамой, подобной видениям. Это была удивительная женщина, парижская куртизанка. Митца расценивала свои милости по определенной шкале с логикой, какую честные женщины презирают. Ив восхищался ею, потому что она была похожа на него в самом главном: она зависела только от себя самой.