Текст книги "Ив Сен-Лоран"

Но за кулисами царила паника. «Мадлен де Раух[272]272
  Раух, Мадлен де (1896–1985) – дизайнер французской Высокой моды. В 1932 г. основала в Париже свой Дом моды. Известен элегантностью спортивных костюмов.


[Закрыть] выскользнула у меня из рук, – рассказывал Пьер Берже. – У нас с ней была устная договоренность, что мы окопаемся в ее особняке. Она отказала в последний момент. Тогда мы нашли “дом без крыши” по адресу: 30 бис, улица Спонтини, вполне приличная улица, расположенная на краю Булонского леса». Это была мастерская художника Форена[273]273
  Форен, Жан-Луи (1852–1931) – французский художник, график, книжный иллюстратор.


[Закрыть], прославившегося в конце XIX века своими карикатурами из парижской жизни. Чтобы попасть на улицу Спонтини, нужно было ехать к Версальским воротам. Это был не центр Парижа. Чтобы приехать, нужно было очень верить в этого модельера. Ив сказал: «Никто не придет!» В подвале он нашел рисунок Форена «Богема» и старый талисман: «Я увидел карту на полу, перевернутую “рубашкой”. Я поднял ее – это была десятка треф»[274]274
  Franz-Olivier Giesbert et Janie Samet, Le Figaro, 11 juillet 1991.


[Закрыть]. Кто знает, что было бы, не найди Диор когда-то золотую звездочку на улице Сен-Флорентин?! Потребовалось два месяца работы. Где будет представлена коллекция? На улице Франциска I, в бывших мастерских Мангена[275]275
  Манген, Анри Шарль (1874–1949) – французский художник-постимпрессионист, представитель направления фовизм.


[Закрыть]. Опять неудача, грузчик заболел в первый день. Пьер Берже засучил рукава и заменил его. Он был и ночным сторожем. «Он умеет делать все, – говорила Габриель Бушаэр. – Только вот шить не умеет!» Это была авантюра! Опубликовали небольшой анонс о наборе моделей, и снова неудача: вся улица Годо-де-Моруа, место парижской проституции, пришла на кастинг. Зузу, которая танцевала твист в подвалах Сен-Жермен-де-Пре, от нее Ив Сен-Лоран был просто без ума, спала в мастерской в углу. Вот тоже забавная штучка! Швеи и портные без капризов вкладывали в работу все свое сердце. Mонетт, одна из портних первого класса у Сен-Лорана, вспоминала: «Там было грязно. Мы убрались, все сделали своими руками. Кто-то нашел старые манекены, мы набили их сеном, уменьшили грудь, сломали линию бедер. Господин Сен-Лоран раздавал эскизы, а мы нашли ткани».

В дополнение к своей коллекции Ив Сен-Лоран нарисовал не менее двухсот пятидесяти эскизов для шоу Зизи Жанмер. «Это вернуло меня на землю», – признавался модельер. Эти модели сшила известная русская художница по костюмам Каринская[276]276
  Каринская, Варвара Андреевна (Барбара Каринска) (1886–1983) – русская и американская художница по костюмам, автор сценических костюмов для кино и балета, ее работа оказала сильное влияние на современный вид балетной пачки. Лауреат премии «Оскар» за лучший дизайн костюмов для фильма «Жанна д’Арк».


[Закрыть], на первом этаже своей мастерской на улице Вашингтона, возле Елисейских Полей. На Зизи была золотая куртка, солнце из лебединых перьев, корсет из черных алмазов, мужской свитер. Или свадебное платье, открывавшее ноги. «Не нагружать ее, не мешать походке, не связывать ее ничем, никакими каркасами и шнурками вчерашнего дня, пусть лучше она взорвется во всей ее сверхъестественности»[277]277
  Archives Pierre Bergé/Yves Saint Laurent.


[Закрыть], – писал Ив Сен-Лоран.

В декабре на сцене кабаре Alhambra Зизи торжествовала каждую ночь перед 2400 зрителями. Ноги были обтянуты черным шелком, у туфелек каблуки со стразами, она пела «О, моя любовь», «Мой дружок» и «Тото-аристократик». Восемнадцать мальчишек махали веерами из страусиных перьев, с этой «штукой из перьев» Зизи объедет весь мир. На этих милых парнишках были надеты черные майки, очень фривольные и очень парижские шорты, делавшие походку веселее.

В середине шоу неожиданно вызвало смех появление женщины с оранжевыми волосами в пузырчатом платье. «Зизи? – вспоминал парикмахер Александр. – Красиво строит глазки, красиво двигает ножками. Подарок для сцены. Глаза черные как смоль, лепная головка, и еще эта круглая и короткая блузка, эти две длинных ноги, как два веретена. Зизи, нарисованная Ивом, была волшебством. Точно фея открыла ей двери мюзик-холла волшебной палочкой.

На ней почти ничего не было, только рубашка с пайетками. Это было современно».

Пресса аплодировала. «Костюмы Ива Сен-Лорана, почти все черные, дымчато-черные, а на черном фоне яркие и матовые оттенки – идеальный вкус. Как поверить, что этот юнец, который использовал так много тканей, работая у Диора, одевая женщин в монументальные платья, которые так трудно было носить, смог довольствоваться таким малым метражом, какой требует безупречная одежда балерин. Надо еще привыкнуть, что он одевает воздухом, почти ничем»[278]278
  France Observateur, 21 décembre 1961.


[Закрыть], – писал Жан Фрейстье[279]279
  Фрейстье, Жан (1914–1983) – французский писатель и литературный критик.


[Закрыть].

Это был успех. Матьё Гале отмечал в своем дневнике: «Зизи Жанмер. Наполовину шоу, наполовину балет, с восхитительными костюмами Сен-Лорана. Все было сосредоточено на ней, на этой темной райской птице в блестящих перьях. В гримерной это была не она, а кто-то другой; ничего не осталось от нее в этом белом махровом халате, который она запахивала на несуществующей груди, на бедрах эфеба»[280]280
  Matthieu Galey, op. cit., 29 janvier 1962.


[Закрыть].

Модный дом официально открылся 4 декабря 1961 года. Ив-изобретатель снова хлестал воображаемой плеткой реальность окружающего мира, которую он не хотел видеть, и искал свою правду, свою реальность в костюмах. Модели раскрывали его характер, такой, какой есть. Это был преждевременно постаревший юнец, любивший Пруста и Марлона Брандо[281]281
  Брандо, Марлон (1924–2004) – американский актер кино и телевидения, кинорежиссер и политический активист. Считается одним из величайших актеров в истории.


[Закрыть], которого уже считали «чудовищно» устаревшим. Современные молодые люди читали Сартра, Мальро и особенно Камю. Смерть последнего в автокатастрофе 4 января 1960 года «поразила мир, как удар судьбы, который боги Греции обычно оставляли для гордых мужчин» (Андре Руссо). Альбер Камю был героем всех бунтарей. Он успокаивал их отчаяние перед жизнью, говоря о новом гуманизме, «когда менее важно быть счастливым, важнее быть сознательным во всем… вплоть до земли, по которой ходишь»[282]282
  Albert Camus, L’Exil et le Royaume, 1957.


[Закрыть]. Именно этого мира и избегал Ив Сен-Лоран. Держать линию поведения он был абсолютно не способен. Эта линия ломалась, обрывалась, срывалась. Во всех испытаниях он всегда вставал во весь рост, находил в себе силы для борьбы, вплоть до того дня, когда, утомленный посредственностью мира, он уйдет к границам смерти, опасности, безумия и изоляции.

Будто он хотел сказать себе: «Я беглец». Мода подготовила его к таким словам. Его успех в 1958 году заставил многих спросить: «Пойдет ли он дальше своей коллекции ”Трапеция”?» В дополнение к его гомосексуальности, с чувством стыда обнаруженной в Оране, эпизод в госпитале Валь-де-Грас оставил незаживающий шрам. Когда Ив Матьё-Сен-Лоран еще учился в католическом колледже Святого Людовика, он был однажды унижен своими товарищами за то, что был не похож на них. Он пережил очень молодым неприятие его образа жизни, его манеры одеваться. «Он всегда приходил застегнутым на все пуговицы в костюме и галстуке», – вспоминал Франсуа Катру, который жил в интернате колледжа. Здесь видна определенная твердость застенчивого человека, который предпочитал скорее исчезнуть, спрятаться в самом себе, точно запирал себя в подводной лодке. Вот тогда наступала пустота. Провал. Другие переставали существовать. Не было возраста. Этот невыносимый опыт открыл ему мир. Хотелось дойти до потери себя, до саморазрушения и, достигнув дна, регенерировать благодаря стремлению к красоте, а красота – это единственное противоядие, которое спасает от «скуки смертной», о которой тогда пел Серж Генсбур[283]283
  Генсбур, Серж (1928–1991) – французский поэт, композитор, автор и исполнитель песен, актер, кинорежиссер и киносценарист. Считается одной из самых важных фигур в мировой популярной музыке. Во Франции его творчество носит легендарный характер, и он сам считается одним из самых почитаемых музыкантов.


[Закрыть].

Этот мучительный опыт не переставал побуждать его к провоцированию других страданий. Единственный способ избежать воспоминаний, которые преследовали его и заставляли смотреть на решетки его воображаемой тюрьмы, которые ему нравилось пилить, – это сказать себе: «Во мне есть сила, яростная воля, толкающие меня к свету. Я борец и победитель». В высшей степени уязвимый, он никогда так не был уверен в своей силе, как, впрочем, и в своей предрасположенности к боли. Страдания опустошили его. Он больше не играл в любовь со своей матерью. Вызов прекрасно цементировал его жизнь, когда он не выдерживал, мог рухнуть. Мода убила его в первый раз, украв молодость, но хотел ли он быть молодым? Мода вернула ему имя и жизнь, написав их золотыми буквами.

Ив Сен-Лоран, сидя перед столом, погрузил пятерню в груду фальшивых бриллиантов, словно в его руках скользило женское тело. Пьер Була[284]284
  Була, Пьер (1924–1998) – французский фотограф, фотожурналист и корреспондент, фотографировал в 1950–1960-х гг. мировые новости, парижскую жизнь, политический мир и кинорежиссеров.


[Закрыть], «француз» из журнала Life, отслеживал со своим фотоаппартаом Leica подготовку новой коллекции в течение семи недель. «В одном ряду с Сен-Лораном я вижу только Орсона Уэллса[285]285
  Уэллс, Джордж Орсон (1915–1985) – американский кинорежиссер, актер, сценарист, который работал в театре, на радио и в кино. Его фильмы отмечены изобретательностью в технических решениях. Уэллс занимает 16-ю строку в списке Американского института киноискусства среди величайших мужчин – легенд экрана классического голливудского кино.


[Закрыть]. Та же глубокая искренность как в правде, так и во лжи. Никакой подделки». Более пятисот фотографий подробно описывали это предощущение авантюры, которая проживалась в ожидании, сомнениях и сосредоточенности. Ни один другой фотограф не сумел бы с такой правдивостью запечатлеть «тяжелый дебютный год» Сен-Лорана, о чем говорила Виктория. Пьер курил, грыз ногти, Клод чинил карандаши, Ив рисовал и считал дни по календарю. Була, невидимый, ухитрялся поймать и зафиксировать немые вспышки его гнева, актерскую сторону его характера: как он кривлялся перед Пьером Берже, его радость. Белая шляпа на Виктории была похожа на вспыхнувшую улыбку. У нее всегда были чересчур накрашены глаза, но волосы короткие. У ее ног лужа шелка. Виктория – что за волшебное имя! Что было между ними? Что-то молниеносное и эфемерное. Встреча с демоном по имени Женщина, которую он сделал своей Черной мадонной. «Из коллекции в коллекцию тот же образ живет в моих мыслях – образ Виктории, волшебной модели и чудесной музы. Я помню черное платье, расшитое крупными хризантемами, и еще вуаль у нее в волосах. С тех пор вуаль стала традицией в моих коллекциях. Если бы я женился, то женился бы только на Виктории!» Разве эта невысокая женщина с темными волосами не обладала тонким и изящным силуэтом Люсьенны, его матери?

Вокруг царило напряжение. Страх смешивался с профессиональным чутьем. Кругом узнавался хорошо организованный беспорядок студии. Пачки шаблонов, висевшие на стенах, обтянутых белой тканью. Тесьма свисала с вешалок. Мягкая тишина примерочных часов. В вязаной кофте и темной юбке, мадам Эстер, первая швея, закрепляет ткань юбки на Виктории. Все глаза прилипли к зеркалам. Под строжайшим секретом коллекция перевезена на грузовике ночью 29 января по адресу: 30 бис, улица Спонтини. Работницы поднимались по лестнице, держа в руках белые чехлы. «Призраки», как назвал бы их господин Диор.

Ребенок со стальными нервами

Наступило 29 января 1962 года.

Шторы из небеленой ткани, белые стены, коричневые ковры, люстра Сезара, шведские стулья, обтянутые черной искусственной кожей. Оформление дефиле было решено так, чтобы не отвлекать внимания от платьев. Этот минимализм осовременивал традицию и утверждал стиль Пьера Берже и Ива Сен-Лорана. Налицо ощущался разрыв со стилем «нео-Людовик XVI» и демонической женственностью Диора. Ив Сен-Лоран признался в интервью: «Я за разумную моду, с тщательно отобранными клиентами, никакого помпезного оформления. И, прежде всего, никакого бутика. В крайнем случае – духи и шарфы. Ни в коем случае никаких букетов. Максимум – немного зеленых растений. Мое оформление будет таким же легким, как и мода, которую я пробую запустить». Почетные гости дефиле сидели не на банкетках в стиле XVIII века, а на двух удобных диванах марки Mobilier International, обтянутых коричневым штофом. От стиля Диора остались только салоны: один – для прессы и другой – для клиенток и VIP-гостей. Среди гостей-мужчин много художников и фотографов: Норман Паркинсон[286]286
  Паркинсон, Норман (1913–1990) – всемирно известный фотограф британского происхождения. Его работы отличались выразительностью, элегантностью, естественностью. Норман Паркинсон привнес в фотографическое искусство иронию, свежесть, динамику, романтизм. Большинство работ выполнено на фоне природы.


[Закрыть], Хиро и Андре Остье, хореограф Ролан Пети, сценограф Виктор Гранпьер. Из женщин в первых рядах – Женевьева Фат, Зизи, Патриция Лопес Вилшоу, миссис Рэндольф, Дорис Дюк[287]287
  Дюк, Дорис (1912–1993) – миллиардерша, наследница табачного дела и филантроп.


[Закрыть], Элен де Туркхайм, Франсуаза Саган… Роже Терон сидел рядом с виконтессой де Риб, которая вспоминала: «Ив Сен-Лоран и Пьер Берже были очень возбуждены. В этот день они чувствовали, что им будет принадлежать мир». Ив провел бессонную ночь. В два часа утра он еще заканчивал последнюю модель. Рядом с графом и графиней Контад в конце ряда можно было заметить Люсьенну Матьё-Сен-Лоран с двумя дочерьми, специально прибывших из Орана на особом рейсовом самолете марки «Каравелла». Брижит было тогда семнадцать лет, а Мишель – двадцать. Они остановились на четыре дня в отеле Frontenac. «Мы не были такими уж неизвестными в Париже, – сказала, оживившись, Брижит и добавила: – Когда Ив уехал, мне было девять лет. Он меня всегда вдохновлял на мечты. Что касается таланта, он взял все, ничего нам не оставил».

Бархатные глаза, бледный цвет лица, черные волосы под большой мушкетерской шляпой – Виктория открыла дефиле в костюме с большими зелеными и розовыми квадратами. Никаких помпонов, никаких воланов. У платьев больше нет названий, одни номера. Сто четыре модели кратко описывались в досье для прессы: «Ансамбль. Платье из серой шерсти. Твидовое пальто в серо-белую клетку. Костюм из натуральной чесучи. Платье для казино из черно-белого твида с принтом».

Основные линии коллекции: блузка, шерстяная куртка, женская матроска, костюм, юбки. Естественные тона, мягкие формы, немного беспечной элегантности. Тонкая линия плечей, мягкий бюст, талия, небрежно схваченная кожаным поясом на мягкой блузке. Одетые Сен-Лораном женщины вполне могли быть среди тех, кто в этот год слушал, закатывая глаза от восторга, первый сингл Beatles на 45 оборотов: «Люби, люби меня». Его модели играли с тем же изяществом в добро, надев белый платок, как и в зло в длинных черных перчатках. Морва, англичанка Хэзер, евразийка Фиделия, Пол де Мериндоль, которая уволилась от Шанель в ноябре 1961 года, и Виктория раскрепощенно проходили перед публикой с глубокомысленным видом. Казалось, что модельер написал каждой из них признание в любви, и все они притворялись, что он объяснился только ей одной. Костюмы, туники, матроски. Что поражало сразу, так это весенняя чистота, которая перечеркивала черным росчерком и несколькими красными, зелеными молниями все, что ей мешает. «В мире моды, которая вся дрожит от 100 000 оборок и 100 000 кружев, он выбрал чистоту»[288]288
  Paris-Presse, 31 janvier 1962.


[Закрыть].

Эдмонда Шарль-Ру, в те времена главный редактор Vogue, сохранила в памяти «это состояние пугающей неизвестности». «Все смотрели на него настороженно. Было ясно, что страница Дома Dior перевернута и наследник стал королем. Возникли вопросы: неужели у него столько таланта, как кажется? Сможет ли он выразить свой талант, учитывая, что у него нет соответствующей рабочей обстановки? Это был двойной триумф, триумф таланта и техники»[289]289
  Women’s Wear Europe, janvier 1992.


[Закрыть]. Обратили внимание, что Ив Сен-Лоран на работе был одет как господин Диор: в белом халате, но без вкрапления люстрина. Как только независимость была доказана, мнения стали расходиться. «Очень Баленсиага», «Недостаточно молодо», «Какой класс!», «Современно», «Роскошно».

Никто не соглашался с мнением соседа. Отменяя традиционные ориентиры моды на длинную и короткую одежду, Ив Сен-Лоран дарил новое дыхание легким рединготам и кисейным юбкам в форме веретена. Внимательно относясь к своей эпохе, он настойчиво призывал публику признать новую версию реальности – его собственную. «Мы ждали появления коллекции молодого человека завтрашнего дня, а увидели коллекцию современного мастера», – подытожил журналист журнала Elle.

Ив Сен-Лоран – самый молодой из пяти кутюрье «новой волны». Жерару Пипару[290]290
  Пипар, Жирар (р. 1933) – британский дизайнер, сотрудничал с домами Nina Ricci и Chloè.


[Закрыть] от Nina Ricci было двадцать восемь лет; Филиппу Вене[291]291
  Вене, Филипп (р. 1929) – французский дизайнер, работал у Скиапарелли и Живанши. В 1962 г. открыл свой Дом моды.


[Закрыть] – тридцать два; Роберто Капуччи[292]292
  Капуччи, Роберто (р. 1930) – итальянский модельер, создавал необычные, скульптурные платья из оригинальных материалов.


[Закрыть] из Рима и Жаклин де Стен – двадцать девять. Все они открыли свои модные дома одновременно. Но вокруг Ива Сен-Лорана царила особая атмосфера. За несколько дней до дефиле итальянский романист Дино Буццати, специальный корреспондент миланской Corriere della Sera, встречался с Сен-Лораном: «Мне было любопытно увидеть вблизи этот феномен, уже окутанный легендой». Он ушел после этого интервью «с болезненной уверенностью, что был принят за полного дурака». «Я могу показаться вам идиотом, но знаменитые личности, даже если им едва исполнилось двадцать пять и они знают, как общаться с людьми, всегда смущают меня. Кроме того, я попал в мир, совершенно новый для меня. Я стеснительный, он – тоже, можете представить себе результат. Своими хрупкими и на редкость элегантными руками он играл с пресс-папье в форме человеческой руки»[293]293
  Dino Buzzati, Corriere della Sera, «Le solo de Saint Laurent», 29 janvier 1962.


[Закрыть].

Возвращение Ива Сен-Лорана в мир моды вызвало множество слухов («У них не было достаточно денег, чтобы закончить коллекцию», «Он не мог сделать это один»), но теперь дефиле принималось с радостными криками «браво» и «ура». Более того, его обсуждали на все лады, анализировали, критиковали. Ив уже не был маленьким принцем. Кто находил его слишком эксцентричным, теперь считал паинькой и недостаточно молодым для своего возраста (Le Figaro, La Dépêche d’Alger). «Его ожидали как мессию, а он избегает вводить новые законы. Все ожидали экстравагантности, а он осторожен и не хочет пафосности. Его цвета приятны. Его линия блузок со стильной спиной уютна и подходит, чтобы приручать воробьев в скверах. Его женщины уже не уличные цветы, а парижские леди шикарных кварталов»[294]294
  Combat, 23 février 1962.


[Закрыть], – писал Люсьен Франсуа.

Кто надеялся на экстравагантность, увидел Сен-Лорана-классика. «Нервы Ива Сен-Лорана не выдержали, когда наследник Диора из надушенных салонов попал в обстановку казарм, – продолжал журналист. – Может ли быть иначе?! Но он еще в том счастливом возрасте, когда человек может найти свою форму так же быстро, как и потерял ее. Он решил летать на собственных крыльях»[295]295
  Lucien François, Comment un nom devient une griffe, 1962.


[Закрыть].

Как только вышла первая коллекция, подписанная инициалами его собственного модного Дома, он твердо зарекомендовал себя великим кутюрье в свои двадцать пять лет, наряду с Шанель и Баленсиагой. Журнал Women’s Wear Daily на следующий же день присвоил ему высокий титул: «Ив – третья власть моды». Но разве это был тот же человек? Его лицо изменилось. Плечи, поведение, улыбка, точно нарисованная карандашом, взгляд, укрывшийся за толстыми очками в роговой оправе, – все это были признаки уже другого характера. В январе 1958 года коллекция «Трапеция» родилась из рисунка. Новая коллекция показала, что за два года простоя человек профессионально созрел. «Я не собираюсь быть революционером. Платья будут развиваться в согласии с событиями жизни и вдохновением, которые и будут их определять. Я ремесленник», – сказал он журналисту New York Herald Tribune за неделю до показа, 21 января. Это большая и филигранная работа интеллекта, он контролирует, выбирает, упрощает, улавливает суть, а вернее, парадокс моды: показать что-то новое, в то время как клиентки всегда ищут такую модель, у которой строгость формы и прочность материала были бы долговечными. Кто казался таким хрупким на вид, нашел свой путь, выделивший его среди прочих модельеров. Вернувшись в мир моды, Сен-Лоран закрепил за собой место. Он предложил ясность и четкие линии. Новый уровень мастерства заставил его отказаться от былых лирических излияний и работать с цветом. Это стало основой его ремесла: «Я хочу создать скорее стиль, нежели просто моду».

С самого начала новой истории Ива Сен-Лорана американская пресса выражала наибольший интерес, например Women’s Wear Daily, единственная газета, которая была допущена на закрытый предпоказ. За несколько дней до дефиле Сен-Лоран представил свои модели журналисту Джону Фэйрчайлду. Теперь, двадцать лет спустя, он подвел итог с легкими отцовскими нотками в голосе: «Баленсиага шел на спад, от Диора все стало скучным, Живанши перенял стиль от Баленсиаги, Шанель же была настоящим диктатором моды. Сен-Лоран, который смотрел на все это из-за своих больших очков, знал это лучше, чем кто-либо другой»[296]296
  In Bravo Yves, publié par la maison Yves Saint Laurent, 1982.


[Закрыть]. Что касалось журнала Life, он поспешил поздравить лучшего кутюрье со времен Шанель[297]297
  9 avril 1962.


[Закрыть], а американская редакция журнала Vogue была покорена «ровной, милой, чудесной в носке» коллекцией и посвятила целых шесть страниц фотографиям дневных и выходных моделей.

Это были фотографии Уильяма Кляйна: модели на черном фоне с неоновыми полосами, на таком фоне хорошо были видны различные цвета, которые никогда не смущали Нью-Йорк.

В октябре 1962 года появление Ивонн де Пейеримхофф на посту директрисы модного Дома многих обрадовало и тут же привлекло новых покупателей. Она принимала клиентов по высшему разряду, в категории VIP. «Я хотела, чтобы у Сен-Лорана покупателя принимали лучше, чем где бы то ни было, – вспоминала она. – Мы делали все возможное, чтобы угодить им и удовлетворить их ожидания. Некоторые приходили покупать модели до обеда и уходили в половине второго ночи».

Короли текстильной индустрии уже стояли на пороге: Сидни Життлер (Orbachs), Рассел Карпентер (Magnin), Элвин Волкер (Holt Renfrew), Эндрю Гудман. Мадам де Пейеримхофф не стеснялась заключать пари на деньги: «Когда производитель пугался формы рукава, я говорила: “Если вы не разбогатеете, я верну вам деньги в следующем сезоне!”». Вторая швея Коринн Ралле вспоминала, что «самый ужасный акцент был у покупателей из Чикаго и Далласа! Но я хорошо знала технику продаж: надо было быстро реагировать, не продавать одно и то же двум покупателям… хорошо ладить с Андре, консьержем из отеля “Ритц” – это он бронировал места на интересные спектакли».

Французы же, наоборот, были более чувствительными к деталям, которые их трогали. Строгая элегантность была бы сухой, если бы не оживлялась всякими оригинальными штучками: это был урок «режиссера моды», господина Диора. У Ива Сен-Лорана пуговицы кофточек были похожи на золотые украшения, летние сандалии становились странными танкетками из плетеной кожи. Ночью загадочная черная кисея скрывала его принцесс, а тюрбаны рассказывали о раджах, одетых в парчу.

Декоративный дух его предыдущих коллекций перешел в аксессуары. В этом потоке драгоценностей, достойных Топкапы[298]298
  Старинная резиденция турецких султанов в Стамбуле, представляющая собой целый дворцовый городок.


[Закрыть] черный янтарь, рубин, гранат, черный изумруд, гигантские цветы из перламутра и кораллы, – как и в грозовых оттенках его фиолетового цвета, можно было заметить его опасное понимание красоты, нарушавшее правила шикарной жизни. «Никакой пастели, никаких переходов от оттенка к оттенку, мало цвета, никаких цветов, но резкость в соединении тонов».

Зизи Жанмер первой поцеловала Ива в тот день. Вот она, эта безумная танцовщица в черном, курящая сигару на диване для почетных гостей, рядом с «шокированной» герцогиней Виндзорской.

Сдержанность не мешала герцогине аплодировать. Два костюма, три платья, одно пальто – вот ее первый весенний заказ, один из самых значительных для молодого модного Дома. Первые швеи часто проводили примерку у нее дома: в 1962 году герцогиня реже выезжала в город. А кем были другие клиентки? Патриция Лопес Вилшоу, Сюзи Дельбе, баронесса Ги де Ротшильд, Франсин Вайсвейлер, Лилиан Беттанкур[299]299
  Беттанкур, Лилиан (1922–2017) – французская предпринимательница и меценат, в прошлом была известна также как светская львица. Была совладелицей основанной ее отцом в 1909 г. компании L’Oréal.


[Закрыть], графиня Шандон де Бриайль, виконтесса де Риб. «Мадам, я упаковала платье в чемодан», – писала на бланке с адресом: Пасси, 43–79, Даниэль Порто, бывшая продавщица у Диора. Эти слова были адресованы клиентке, баронессе Жоффруа де Курсель, супруге посла Франции в Лондоне. В апреле 1962 года, в день, когда ее муж представил верительные грамоты, Париж увидел его супругу в изумрудно-синем шелковом платье, в небольшом пальто и тюрбане того же цвета. «Это невероятное очарование! Интересный эксперимент! Такое платье придает уверенности. Это похоже на кирасу, даже если она из тюля». Мадам де Курсель вспоминала: «Было две примерки днем и три для вечерних платьев. Я сразу же доверилась Иву Сен-Лорану, следуя внутреннему голосу. На улице Спонтини я нашла атмосферу довоенных домов моды. Атмосферу Эльзы Скиапарелли. Это была классика среди самой непричесанной фантазии. В этом новом модном Доме была клубная составляющая: мы знали, кто где делает примерку. Мы были среди своих, жили с сознанием героической эпохи, поддерживая молодого человека, который решил открыть свой модный Дом». Женщины называли этот Дом «бонбоньеркой» или «ульем». У Диора продавщицы были в черном, у Сен-Лорана они сначала прошли бежевый период, а потом вернулись к черной одежде. «Носить яркие цвета было неловко», – уверяла в 1992 году Дениза Барри де Лоншан, старейшая продавщица Высокой моды и «диссидентка» ремесла, так как всегда носила костюмы «глухих оттенков». Ее принцип был таков: «Всегда оставаться в стороне от того, что мы предлагаем клиентам». Она вспоминала: «У Диора продавщицы представляли собой труппу. У Ива Сен-Лорана нас попросили носить форму. Но там было более интимно: этакая маленькая черная армия!» Цены нового модного Дома были ниже, чем у Баленсиаги и Живанши, но и не такими низкими, как у дома Carven (он был среди самых дешевых). В 1962 году костюм Сен-Лорана предлагался за 755 долларов (вместо 900 у Диора), а пальто – этот грешок гордыни молодого модельера – за 807 долларов (против 800 у Диора). Но иногда снижались цены для особых клиентов, только тихо…

Этот модный Дом был особенным, не похожим на привычные сообщества докторских семей, а также бывших и будущих высокопоставленных чиновников и функционеров. Улицы в этом квартале были такими же серыми, как коридоры больших буржуазных квартир, где дети в голубой одежде играли в «спрячь предмет». Если бы не кафе Спонтини и не пекарня Вейнахтер, где юные швеи покупали свои круассаны, окрестности казались бы мрачными, точно здесь плодились темы, о которых не говорят за столом, а супруги целуют в лоб – и ничего больше. Для клиенток, прибывавших со своим водителем, дом по адресу: 30-бис, улица Спонтини, был немного похож на волшебный остров. Некоторые заказывали доставку еды из отеля «Ритц». Другие приходили с обувными коробками, полными драгоценностей. Графиня Кастейжа приносила бутерброды с икрой и бутылку водки. Декоратор Жанна Лоран приезжала на велосипеде. Телефон трещал то и дело. Платья держались на расстоянии вытянутой руки, переходя от одной клиентки к другой. «Клиентки, одетые в короткие платья, благоухающие духами, с сеточкой в волосах, шумно врывались, целуя всех по кругу»[300]300
  «Французские письма», 14 февраля 1962 года.


[Закрыть], – рассказывала Элен Сингрия.

Коллекцию представляли каждый день в половине четвертого. Мари-Тереза Херцог занималась копированием через кальку эскизов Ива Сен-Лорана для иностранных клиенток: «Я спускалась, чтобы отпустить серьги, перчатки и шляпки. Случалось, что за это время он еще дорисовывал эскиз».

Все делали всё. Пьер Берже в быстром темпе реализовывал коллекцию. «С Ивом, – говорил он, – мы очень быстро распределяем роли. В вопросе качества деталей мы всегда совпадаем. Нам нельзя терять время». Он учился назначать цены и торговаться о контрактах. «Никто не заставит меня поверить, что нужно закончить военную школу Сен-Сир, чтобы управлять модным домом!» При всем том он не был человеком цифр и скучных подсчетов: проведя год в этой должности и составив первые платежные ведомости, он нанял бухгалтера Мадлены де Раух, господина Эдуарда. Нет, им двигало особое чутье руководителя: надо знать, кем себя окружаешь: финансистами, которые вложатся в будущее модного Дома; журналистами, в которых уверен. Он набирал персонал иногда чересчур быстро, но в основном с правильным расчетом. Его офис примыкал к студии. С такой же пламенной энергией, какая двигала его пером в колонках журнала La Patrie mondiale, Пьер Берже мог вспыхнуть и наброситься на покупателя. Каждый думал про себя: «Ох уж этот гнев господина Берже!» Но все знали, что за этим последует букет белых роз. У американцев складывалось стойкое впечатление, что они участвовали в парижской комедии. Джеймс В. Брэди, в те годы журналист в Women’s Wear Daily, вспоминал: «Берже умел играть с тонким юмором, иронично называл себя храмовым торговцем, добавляя несколько нулей на этикетках новой серии платьев за день до презентации, потому что Джон Фэйрчайлд сказал, бегло оглядев коллекцию, что она вызовет сенсацию». Американскому покупателю, который спрашивал, говорит ли он по-английски, Пьер Берже отвечал: «На английском я… умею… считать!»[301]301
  In Bravo Yves, op. cit.


[Закрыть]

Дино Буццати писал: «Он был одет в синий рабочий халат и показался мне очень занятым. Я объяснил, кто я такой, он извинился и на какое-то время доверил меня Пьеру Берже, коммерческому директору модного Дома, тоже очень молодому, но невысокому, с грубоватым и волевым лицом. Говорят, что у Пьера Берже был особый дар рекламы: это именно его дружбе и протекции обязан во многом огромный успех художника Бюффе. Сегодня Сен-Лоран стал его партнером»[302]302
  Corriere della Sera, 29 janvier 1962.


[Закрыть].

На всех этажах Дома соблюдались правила строжайшей дисциплины. Работа начиналась в девять часов утра. Опоздание на три минуты – штраф за четверть часа оплаты. Но работницы вкладывали все свое сердце в эти платья. «У нас было мало места, где развернуться, – вспоминала мадам Катрин. – И все же мы делали чудеса. Встречи с поставщиками проходили у перил лестницы, перед дверью студии. Мы не могли поставить манекен на стол, потолок был недостаточно высок. Чтобы сделать подол вечернего платья, я располагалась в другой комнате».

Иногда эта теснота вызывала стычки и ссоры. Это случалось с каждым, но только объединяло профессиональную семью с ее секретами, историями, завистью. Проявлялось соперничество между бывшими от Диора и «самозванками» или между первой швеей и продавщицами. Клиентки иногда бывали так внимательны, так щедры, что, если они просили изменить форму декольте, у продавщицы не всегда хватало духу им отказать. Это заставляло первую швею кипеть от гнева: «Но это не моя модель! Если клиентка недовольна, пусть обратится к другой швее!»

Швея на заказ, мадам Дэви – мама Виктории – на работе была как на посту. «Она спасла первую коллекцию костюмов», – признавался Пьер Берже, с тонким юмором следивший за всеми перепалками. Но бывалые швеи Диора выступали одним фронтом: «Мы уважали ее за возраст, но у нее не было ремесла. Никто не может заменить мадам Маргерит. Швея, которая не может сделать прямой стежок и кромку, – это не швея. Они складывают ткань пополам, и давай ее резать по сгибу, а у нас есть угольники. Вы пропускаете нить через ткань вдоль основы, чтобы найти нужное направление, а швея вам дает меловые отметки каждые двадцать сантиметров. С такой мне не поладить!» – говорила Монетт, получившая на этом месте работы свой первый серебряный наперсток.

А Ив Сен-Лоран? Для Джона Фэйрчайлда «настоящий руководитель модного Дома – это он. Я всегда думал, что он был главой всего. Он не то бедное застенчивое животное – Бемби моды, а настоящий лев. Лев джунглей моды!» Это стало ясно в июле 1962 года.

В салонах, украшенных кадками с индийской розой, магнолией и декоративной сливой по четырем углам, Ив Сен-Лоран вновь услышал овации, как и четыре года тому назад у Диора. Нынешняя мода – это мода героинь. Киноиндустрию вновь потянуло к грандиозным проектам. В Риме и Голливуде реконструировали империи из папье-маше, играли с династиями, с экзотикой в цвете техниколора, с миллиардами долларов. Это позволило Сен-Лорану возобновить свои фокусы и изыски. В сентябре 1962 года, через четыре года после презентации коллекции «Трапеция», журнал Vogue посвятил ему обложку во второй раз. Фотография была сделана Ирвингом Пенном. В салонах образовалась сплошная давка, крики, аплодисменты. У Мари-Луизы Буске упала шляпа, когда она бросилась в объятия Сюзанны Люлен, которая наконец-то ушла из Дома Dior в 1961 году. Две крупных слезы катились по щекам Пьера Берже, но он утешал всех, кто был готов «умереть от радости».