Текст книги "Мое бурное прошлое"

Я не удержалась и купила туфли, решив, что надену их на презентацию Лайама. Поэтому это было какое-никакое, но вложение капитала. Своего рода. Пусть это несколько непоследовательно, но все же…

– Кто – они? – спросила я, все еще раздираемая угрызениями совести по поводу наличности, которую выложила за обувку.

– Ну, идеальные мужчины, – нетерпеливо объяснила Мэл. – Хоть они и немытые, но устроились классно. Они же любят все твои примочки, Джулс. Ну, всякие там французские фильмы, выставки, концерты.

– Для этого у меня есть друзья.

– Не знала, что ты такая… сепаратистка, Джулс.

– Зато так легче жить.

– Было легче. А стало труднее. Ты вот-вот сломаешься, – возвестила она тоном злобного призрака. – Твой страх перед постоянными отношениями вот-вот пожрет тебя.

– Почему бы тебе не сказать мне что-нибудь ободряющее? – огрызнулась я.

– Ладно, – хладнокровно согласилась Мэл. – Трахни этого парня. Приведи его к себе и зааркань кокаинчиком и спокойной музыкой. Хотя ты обычно не очень-то забиваешь себе голову спокойной музыкой, так?

– Ты хотела сказать мне что-то ободряющее, – напомнила я.

– Вот тогда-то до тебя и дойдет, что делать. Тогда ты поймешь, что тебе на самом деле нужно. Врубаешься?

– Какая же ты беспощадная, – прохныкала я. – Вот Джил посоветовала бы сперва узнать его получше, убедиться, что у нас одинаковые интересы. Потом удостовериться, что он вежлив с официантами, переживает за бездомных собак и хорошо заботится о своей престарелой матери.

Мэл пожала плечами:

– Вот почему ты и бежишь ко мне, когда хочешь, чтобы тебе открыли глаза. – Она взглянула на часы. – Его, конечно, следовало немножко потерзать, но не целый же час… У него припадок случится. Не против зарулить ко мне на чашку чая? Я спущу его с цепи, пока ты будешь ставить чайник.

Мэл обитала на первом этаже поразительно соответствовавшего ей викторианского дома в готическом стиле. Ей также принадлежал и подвал, который она использовала в чисто профессиональных целях. Оказавшись у нее в первый раз, я с изумлением обнаружила весьма уютный и изысканный интерьер. Позже Мэл объяснила, что подземелья и узилища для нее – место работы, а жить она предпочитает в нормальной квартире.

Отперев дверь, Мэл направилась в подвал. Когда ключ заскрежетал в замке, из подвала донесся сдавленный скулеж. Мэл наверняка рассвирепеет. Она слегка завернута на том, что раб должен говорить, только когда к нему обращаются.

Я прошла в великолепную кухню – там все сверкало и сияло, видимо, благодаря усилиям очередного раба-уборщика, – и задумчиво включила чайник. По-моему, Мэл ко мне несправедлива. Я – далеко не единственная жертва пристрастия к так называемому «сепаратизму».

– На самом деле Барт звонил мне пару дней назад. Кажется, я тебе уже говорила.

Я постаралась прокричать это беззаботно, но Мэл не обманулась ни на секунду. Она появилась на кухне, и лицо ее было буквально перекошено от изумления. Разумеется, я не говорила ей о звонке Барта.

– Джулс! Какого хрена ты мне не сказала сразу? Ты должна была мне позвонить в ту же самую минуту, мать твою!

– Ну, не знаю. Я думала, сама справлюсь. – К горлу подкатил ком. – Я знала, что если позвоню тебе, то разрыдаюсь как дура, а я не желаю тратить слезы на этого болвана… Я и сейчас не хотела говорить, само собой вырвалось, я и не ожидала…

Я упала на ближайший стул и зашлась в рыданиях. Каждый раз, когда я заговаривала о Барте, со мной происходило нечто в этом роде. Без эксцессов я могла лишь пару раз упомянуть его имя и тут же свернуть на другую тему. Все сверх того провоцировало водопад горючих слез. Я вела себя в точности как собака Павлова – только вместо слюней у меня текли слезы, да с такой силой, точно где-то внутри прорвало кран.

Я тщетно силилась унять слезы и внушить себе, что хватит сходить с ума, но кран безнадежно заело, и я поняла, что потоп не прекратится, пока вся вода не выльется. Мэл и не подумала подойти и обнять меня, как сделала бы Джил, – и хорошо. Физическое проявление сочувствия для меня хуже смерти.

– И давно ты не… – начала она, когда потоп все-таки иссяк, я выпрямилась и присосалась к чашке с чаем, дабы восстановить уровень жидкости в организме.

Мэл точно заправский доктор поставила передо мной коробку бумажных салфеток, голос ее звучал участливо, но достаточно отстраненно, из чего я заключила, что могу довериться ей.

– Ничего не слышала про Барта? – спросила я гнусавым от слез голосом. – О боже! Почти целый год.

Я шмыгнула, высморкалась и снова шмыгнула. Подкрадывалась головная боль – обычное дело, когда я распускаю нюни.

– Чего ему было надо? – спросила Мэл как бы между прочим.

– Спрашивал, сохранился ли у меня его проигрыватель для виниловых пластинок…

Ну вот, все по новой. На сей раз я пала жертвой сухих всхлипов, так как слез больше не осталось, но рыдать хотелось все равно. Как пустая отрыжка после затяжной рвоты.

– Проигрыватель для пластинок? – изумилась Мэл.

– Да, – выдавила я. – Только представь себе! Не звонил почти целый год, а тут вдруг вздумалось узнать про свою вонючую вертушку.

– Нет, просто интересно, на кой она ему сдалась, – заметила Мэл, как всегда практичная до безобразия. – Ну кому сейчас нужны чертовы допотопные пластинки, кроме профессиональных диджеев? С какого такого перепугу он подался в диджеи?

– Да нет, просто у него куча пластинок, и он, видите ли, хочет их послушать.

Всхлипы прекратились, и последние слова прозвучали почти нормально.

– А кто ему мешает прикупить компактов? – Мэл скорчила гримасу. – Небось сидит, лапу сосет. Как у него с деньгами?

– Как-то не спросила. Но он не распинался, как у него все отлично. Так что, наверное, не очень.

Впрочем, с деньгами у Барта было не очень и в те времена, когда он жил со мной. Деньги у него заводились лишь после крупного выигрыша, но чаще всего он сидел без гроша и вечно просил меня заплатить за квартиру целиком.

– А судя по голосу, как он? Я глубоко вздохнула:

– Не очень.

– По-прежнему играет?

– Думаю, да. – И я снова шмыгнула.

– Ты знаешь, все нормально, – небрежно сказал Барт. – Ничего ужасного. Я в порядке.

– По-прежнему играешь?

– От случая к случаю. – В голосе его послышалось раздражение. Барт знал, что за этим последует. – Только не начинай снова о том, что сказал психоаналитик, к которому ты меня тогда затащила на аркане, ладно? У меня все под контролем.

– Я тебя никуда не затаскивала, Барт, – резко ответила я. – Ты сам к нему пошел, когда я тебя выперла.

– Зря я разрешил тебе тогда увязаться за мной.

– Потому что я помню все, что сказал аналитик? Я даже потащилась на эту треханую встречу подруг неудачников, на которую он посоветовал сходить. За всю свою жизнь не припомню более гнусного вечера.

– А я предупреждал. Разве я сразу не сказал, что это убогие бабьи посиделки и все бабье будет тарахтеть о том, какие ужасные у них мужики?

– В точку, – хихикнула я.

– Нет, в самом деле! Ты ведь тогда уже выперла меня. – И Барт тоже рассмеялся. – Зачем тебе понадобились эти бабы? И я должен был под конец завалиться, толкнуть речь и обозвать себя сраным отморозком, похвалить тебя за то, что ты нашла в себе мужество вышвырнуть меня, и призвать остальных кретинок сделать то же самое со своими козлами. А потом мы бы дружно отправились куда-нибудь и назюзюкались.

– Барт! – Как и следовало ожидать, я разозлилась. – Вряд ли мы были тогда такими друзьями, чтобы вместе пьянствовать.

– Брось, мы тогда лишь этим и занимались. – Да, только по отдельности. После чего орали друг на друга по телефону.

– Это я орал, – поправил меня Барт. – А ты гнусавила, дублируя этого болвана консультанта, что я должен бросить азартные игры не ради тебя, а ради себя самого.

– Ну, точнее не скажешь.

– Не помогало. Я целый месяц лил слезы в подушку. Просыпался утром, а она была мокрая.

– Ох, Барт!

Скажи он это ради того, чтобы разжалобить меня, я бы обвинила его в пошлости. Но безыскусность, с какой он сообщил о своих приступах слезливости, бренькнула на моих сердечных струнах. Барт обычно не играл моими чувствами – за исключением тех случаев, когда выклянчивал деньги. Мне пришлось напомнить себе об этом, чтобы не проронить скупую слезу в память о его положительных качествах.

Однако на моем месте любая бы расчувствовалась. Мы с Бартом провели вместе два восхитительных года. Третий оказался так себе, а четвертый вплотную подтолкнул нас к адовой бездне. Тем не менее память о старых добрых временах, вкупе с умением посмеяться над нашими злоключениями, будила приятную ностальгию и не позволяла перегрызться. Барт был прекрасным компаньоном во многих отношениях. Он поддерживал меня во всем, что касалось работы, отлично ладил с мамочкой и без тени сомнения утверждал, что у меня нет ни грамма целлюлита. Причем он вовсе не врал, а думал так вполне искренне.

(Недавно меня осенило, что, скорее всего, Барту просто никто не объяснил, что такое целлюлит.)

– Как мама? – спросил он. – По-прежнему грызет тебя?

– Еще как. Правило номер один: она всегда права. Правило номер два: если она не права, смотри пункт первый.

Барта мой ответ развеселил.

– Попробуй не обращать внимания на то, что она думает, – посоветовал он, отсмеявшись.

– Тебе легко говорить, – ощетинилась я. – Ты не сталкивался с подобными вещами, потому что никогда не пытался угодить своим родителям.

– Им нравилось, что я встречался с тобой.

– Брось! – кокетливо отмахнулась я, притворившись, будто мне ни капли не польстили его слова.

– Ну да, серьезно. Я с детства приучал предков, чтобы они от меня не ждали ничего особенного. Зато теперь они счастливы, если мне удается перейти дорогу и не попасть под машину. И знаешь что, я не говорю о них каждую минуту.

– Ты это о чем? – мрачно спросила я.

– Мы всегда переключаемся на твою маму или начинаем обсуждать дела Криса, согласна? Сколько времени мы за все эти годы посвятили только нам?

Барт уже не впервой поднимал эту тему. Пока мы были вместе, он то и дело заикался о ней, а у психоаналитика развернулся по-настоящему. Тогда Барт довел меня до белого каления. Как он смел обвинять меня в том, что я вкладываю слишком мало души в наши отношения, когда сам целенаправленно подрывал их, просаживая деньги на жилье в казино?! Но в эту минуту мне вдруг показалось, что, возможно, он был не так уж и не прав.

– Да хоть сейчас, – продолжал говорить Барт. – Все опять закончилось твоей мамочкой. Понимаю, она твой ночной кошмар, но зачем делать ее центром своей жизни? Ты ведь и так из кожи лезешь, стараясь угодить ей.

Возразить было нечего. Барт прав на все сто.

– Ты вечно кудахчешь над ней и братом. Пойми, каждый сам решает за себя. Ты не виновата в том, что Крис – неудачник, а твоя мать носится с ним и с его грязным бельишком. Ты же винишь себя во всем, что с ними происходит.

– Отвали! – огрызнулась я, застигнутая врасплох. – Конечно, легче критиковать меня, чем привести собственную жизнь в порядок.

Я понимала, что веду себя как последняя стерва, но удержаться не смогла.

– Вот дерьмо! – разозлился и Барт. – Я же пытаюсь помочь!

– Да ну? Ты лучше на себя посмотри. Бьюсь об заклад, ты сам по-прежнему играешь!

– Какого дьявола ты начинаешь?

– А такого! Ты не ходишь в Клуб анонимных картежников, я ведь права?

От «Анонимных картежников» Барта тошнило. Я прекрасно знала, что он никогда не будет ходить на эти встречи. Барта я читала как открытую книгу, и, увы, далеко не все в ней было мило и приятно.

– Послушай, Джулс, мы больше не живем вместе, так что хватит изображать обеспокоенную подружку. Это мое дело! Я позвонил не затем, чтобы выслушать от тебя лекцию…

– …а для того, чтобы прочитать ее мне!

– Нет, с тобой бесполезно разговаривать, зря я тебе позвонил…

– Зря, твою мать!

Мы дружно грохнули трубки. Меня душила ярость, но она хотя бы отвлекла от того, что сказал Барт. Я прошла в спальню и выудила из нижнего ящика комода фотографию Барта – она лежала, надежно похороненная под зимними свитерами. Снимок я выкидывать не захотела, но и держать на виду было мало радости – можно было бы подумать, что я цепляюсь за прошлое.

Я сфотографировала Барта во время нашей поездки в Девоне – он тогда выиграл, и у нас завелись деньги. Мы пролистали «Путеводитель лучших пабов» и обнаружили пивнушку, в которой сдавались комнаты. В таких заведениях обычно варят отменный домашний эль. На снимке Барт сидел за столом на террасе и умиротворенно смотрел в объектив, приподняв кружку с пивом. Спутанные светлые пряди спадают на лоб, голубые глаза щурятся от яркого солнца. Барта не назовешь красавцем. По отдельности черты его вполне ничего, но вместе как-то не клеилось, словно лицо слепили в самом конце утомительного рабочего дня из оставшихся кусочков. Но мне, несмотря на мою страсть к мужской красоте, было, в сущности, наплевать на нее, когда дело касалось Барта.

Я поставила фотографию на туалетный столик и вздохнула – с сожалением вздохнула.

К счастью, обошлось без слез. В последнее время Барту неизменно удавалось меня рассмешить. Вот и сейчас его шутки не позволили мне удариться в пошлые рыдания.

Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, куря до одурения. К вечеру от выкуренных сигарет мне сделалось совсем хреново, что оказалось очень кстати: прочие невзгоды отступили на задний план.

Глава тринадцатая

В тот же вечер я позвонила Джил, но она где-то шлялась. В последние дни ее невозможно застать дома. Скорее всего, прячется от Джереми в квартирке Филипа. Интересно, догадалась ли Джил сменить замки? Если нет, то ничто не помешает Джереми проделать это самому, хотя поначалу такой исход и казался совершенно нелепым. Однако когда на сцене появятся адвокаты Джереми, события станут развиваться непредсказуемо. Это натасканные и суперхваткие пираньи, которые, пронесясь мимо, оставят от вас одни кости. Возможно, мне стоило предупредить Джил. Как оказалось, от более-менее удачного замужества до полной паранойи один шаг. Грешникам нигде нет покоя.

В воскресенье утром Джил так и не объявилась. Я оставила очередное сообщение на автоответчике.

Материализовалась она вечером – после пылкого и страстного уик-энда у Филипа, заключила я. Судя по голосу, Джил была вымотана. Что ж, ничего другого я и не ожидала. Я тоже была вымотана, но, в отличие от Джил, вовсе не потому, что трахала агента по недвижимости двое суток подряд.

– Ты как? – спросила я.

– Ох, господи, дел невпроворот. Редактор уже кусает за пятки, а у меня по-прежнему конь не валялся.

Ах да. «Начинка: все грани реального».

– Наверное, это тебя жутко достает, – посочувствовала я. – Будь я одной ногой на грани развода, а другой в постели любовника, то вряд ли хотела бы вцепиться в огромный кусман свиного фарша и провозиться с ним весь день.

Мне удалось выжать из Джил смешок.

– Ты знаешь, может, свиной фарш и отвлек бы меня, – ответила она. – А может, и нет, кто знает?

– От Джереми есть новости?

– Прислал письмо. – Она глубоко вздохнула. – Говорит, что не собирается нанимать адвокатов, по крайней мере до поры до времени. Все еще надеется, что мы сможем снова сойтись.

– Джил, умоляю тебя, расскажи ему о Филипе.

– Тебе же понравился Филип, разве не так?

– Ты же знаешь, что да, – проворчала я не очень убедительно.

Мы с Джил уже давно успели обсудить Филипа. Не то чтобы я наврала, но правду изрядно смягчила – дабы не расстраивать Джил. Однако если придется и дальше повторять одни и те же избитые фразы, любые узы дружбы просто лопнут.

Но Джил упорно требовала поддержки. Подсаживаться на такое я бы ей не советовала. Сначала ты думаешь, что у тебя все под контролем, а затем все сильнее и сильнее хочешь, чтобы друзья беспрестанно подбадривали тебя и убеждали, будто ты все делаешь правильно, – и вот ты получаешь полноценную зависимость. Тогда ты начинаешь круглые сутки приставать к друзьям с теми же проклятыми вопросами, на которые они отвечали уже миллион раз. Хуже всего, что кайф от подобных бесед становится все слабее и слабее. Друзья дежурно изрекают какие-то успокаивающие слова, неизменно заканчивая одной и той же мольбой: «Тебе уже лучше? Тогда можно я пойду спать?» – и все это уже не доставляет тебе такого удовлетворения, как в первый раз. Джил молчала.

– Что-то случилось? – спросила я, повинуясь долгу.

– Ничего. А в общем, все.

– Понятно.

Сочувственный тон явно мне изменял, но Джил не обиделась. Она лишь вздохнула.

– Ты же знаешь, что можешь мне звонить. Когда тебе захочется.

– Мне ведь придется рано или поздно увидеться с Джереми, правда? – безнадежно вопросила Джил.

– И рассказать ему о Филипе. Умница. Увильнуть все равно не удастся.

– Я в ужасе, – мрачно сказала она. – Не могу же я рассказать ему обо всем в нашем доме, где мы прожили…

Ее голос осекся.

Не могу с этим не согласиться. У меня правило: щекотливые темы – например, избавление от любовника – обсуждать на нейтральной территории. Для этого куда лучше сгодится милый уютный паб, откуда можно всегда сбежать и где твой бывший (как он только что узнал) не станет, сбивая все на своем пути, бросаться грудью на дверь и рыдать, умоляя не покидать его. Однако мой опыт не годится для Джил. Заманить Джереми в паб и объявить ему там, что она променяла десять лет счастливого брака на похотливую связь с другим мужчиной, – такое может посоветовать лишь законченная язва и сволочь.

– Может, стоит повидаться у него? – предложила я. – Кстати, где он поселился?

– Снял квартиру в Барбикане[13]13
  Район лондонского Сити, перестроен как единый жилой микрорайон, претендует на роль нового культурного центра английской столицы.


[Закрыть].

Никогда не могла понять прелести Барбикана. Какая радость жить в жутковатых высотках, пусть даже подъезды там со двора? Как-то одна девица, которая живет в Барбикане, похвасталась, что ее башня соседствует с самым большим в Европе супермаркетом «Маркс и Спенсер». Что ж, по крайней мере, бедный Джереми не голодает.

– Близко к его конторе, – отметила я единственное, на мой взгляд, достоинство Барбикана.

– Он говорит, что там есть несколько неплохих баров. Но туда ходят в основном одиночки из Сити, и среди них бедняжка чувствует себя не в своей тарелке.

Нежность, проскользнувшая в голосе Джил, возродила надежду в моем сердце. А что, если эти нескончаемые попытки Джил вытянуть из меня признание в любви к Филипу объясняются ее собственным сомнением в его кандидатуре? Коли так, то лучшего момента для реабилитации Джереми не найти.

– Ты должна с ним повидаться! – заявила я.

Возможно, если она увидит бедолагу в аскетично-холостяцкой обстановке квартирки, что находится на верхотуре антигуманной высотки, бросит взгляд на пол кухни, загаженный пустыми коробками из «Маркса и Спенсера», то ее сердце дрогнет. Уж попытаться, без сомнения, стоит.

– Боюсь, мне придется это сделать, – страдальчески сказала она. – Как все ужасно, правда?

– Ты должна это сделать, хотя бы из жалости к Джереми, который остался совсем один, – подтвердила я, внедряясь ей в душу с безукоризненным мастерством нейрохирурга мирового класса.

– О-о…

Из горла Джил вырвался булькающий звук. Я самодовольно ухмыльнулась про себя.

– И чем скорее, тем лучше, – нанесла я последний удар. – Если что, звони сразу мне, ладно?

– Спасибо, Джулс, – сказала Джил с чувством. – Ты настоящий друг.

Ага, подумала я. Для Джереми.

Алекс так и не позвонил – ни на неделе (это было бы слишком поспешно), ни в выходные (на визитке был указан только мой рабочий телефон). Таким образом, последние несколько дней я провела в относительном спокойствии. Однако понедельник принес волнения. Снова проявилась одна из моих ужаснейших черт: как только я даю кому-то свой номер телефона, то тут же начинаю панически бояться, что человек мне не позвонит. Когда же он все-таки звонит, силы вновь возвращаются ко мне. И я пребываю в эйфории до тех пор, пока не приходится звонить ему самой. Это напоминает бесконечную эстафету, в которой, дотянув до финиша, ты можешь обнаружить, что твой напарник за время изнурительной гонки бесследно испарился.

Мне никогда не удается точно дозировать промежутки между звонками. Если он не звонит тебе в течение целой недели, означает ли это, что в списке его приоритетных дел ты находишься где-то между походом в прачечную за чистым бельем и починкой текущего на кухне крана? Уж я-то знаю, что на самом деле объяснений может быть куда как больше. Например, он умышленно строит из себя крутого или же безнадежно зашивается на работе. А если он звонит тебе, скажем, через пару дней, то стоит ли перезвонить, скажем, через неделю, продемонстрировав свое превосходство? Мои приятели из Нью-Йорка в таких делах фанатично бескомпромиссны: у них есть целый свод правил, устанавливающих, в какой срок положено сделать ответный звонок. Однако я перестала доверять им, когда поняла, что отношения между мужчинами и женщинами по ту сторону океана пребывают в не менее запущенном состоянии, чем по эту.

Я дала Алексу свой телефон в четверг и надеялась услышать звонок во вторник днем. Я все тщательно подсчитала: позвонив в понедельник или во вторник утром, он рискует показаться чересчур нетерпеливым. Правда, звонок во вторник днем означает, что человек вполне держит себя в руках. В среду будет поздновато: почти неделя. У меня есть убеждение, что если ты кому-то нравишься, он уж точно должен позвонить в течение пяти дней. В крайнем случае, через неделю. Конечно, это все в моей личной калькуляции. Алекс же, возможно, считал не так (или вообще ничего не считал).

Итак, составив уравнение (степень его интереса + количество работы x дни, минувшие с прошлого четверга), на выходе я получила «вторник в течение дня», что означало: весь понедельник я смогу беспечно заниматься работой и не подпрыгивать каждый раз, когда звонит телефон. К сожалению, это был далеко не единственный просчет в моей жизни. В понедельник утром я примчалась в офис раньше Льюиса и проверила свой автоответчик, а также автоответчик помощника – на случай, если какие-то звонки случайно попали к нему. Знаю, знаю: это граничило с маразмом. Ни один идиот обычно не звонит в понедельник без четверти десять утра, чтобы пригласить на свидание, за исключением совсем уже законченных асоциальных типов, которым и номер-то дать страшно.

К счастью, судьба уготовила для меня куда более занятное развлечение. Через каких-нибудь полчаса в проеме двери возникла лысая голова Ричарда. Когда я говорю «возникла», я не подразумеваю никаких переносных значений. Его голова так далеко отстоит от сутулых плеч, что появляется ощущение, будто она плавает в воздухе, как ухмыляющаяся морда Чеширского кота.

– Джульет, – ласково сказала голова Ричарда. – Чудно выглядишь, душечка. Чудно! Встречаешься сегодня с кем-нибудь из клиентов?

– Вроде бы нет.

– Чудно! Как ты одета? Так себе. Чудно! Ладно, возьми плащ. Я еду на конференцию по рекламной кампании водки «Айс» и беру тебя с собой. Ты так чудно с ними спелась в прошлый раз, я прав, дорогая?

– Буду через десять минут.

– Они могут ужаться до пяти?

– Я могла бы сказать «да», но в этом случае я бы соврала.

Ричард понимающе кивнул. Голова, висящая в воздухе, не самое здоровое зрелище. По крайней мере, это не то, что я могу переварить до обеда. К счастью, голова исчезла так же быстро, как и возникла. До меня донеслось:

– Чудно! Чудно!

Я взяла косметичку и направилась в туалет. Приглашение Ричарда не удивило меня. Он просто помешан на том, чтобы сорвать кого-нибудь из сотрудников с насиженного места, в последнюю секунду сообщив о намечающейся встрече. Хотя такое поведение и выглядело слегка взбалмошным, на самом деле являлось точно рассчитанным тактическим ходом. Так он мог лично оценить сотрудников в условиях, приближенных к боевым, и проверить, насколько твердо они стоят на ногах, – в приложении к интересам компании. А так как Ричард почти никогда не работал сидя, то можно было сделать вывод, что ему нравилось и других заставлять носиться туда-сюда.

Я забрала волосы в узел (по офису еще можно ходить патлатой, но на деловой встрече это слишком отвлекает) и подправила макияж. На мне был кашемировый свитерок, кардиган в тон и моя любимая темно-зеленая юбка длиной до колена, с боковым разрезом. Оглядев себя в зеркало, я удовлетворенно кивнула: прическа элегантная, шикарная губная помада и ожерелье из бисера, которое я таскаю на всякий пожарный в косметичке. Компетентная, но модная, сексуальная, но сдержанная. И к тому же великолепный цвет волос. Мой парикмахер как в воду глядел, когда говорил, что мне пойдет сочный рыжеватый багрянец. И, как она правильно заметила, я смогу с ног до головы замуроваться в черное и не буду при этом выглядеть траурно.

– Джульет, душечка! Ты просто очаровательна! – воскликнул Ричард, когда я спустилась в фойе ровно через десять минут.

– Думаете, мне идет это пальто? – с надеждой спросила я, застегивая пуговицы.

Пальто было из ангоры фиолетового цвета. В уединении моего жилища, не говоря уже о примерочной, оно мне вполне нравилось, но выводить его в свет я немного опасалась. Сменив привычные черный и коричневый цвета на оттенок спелой сливы, я рисковала эпатировать публику не меньше, чем зеленое пойло, которое глушат французы.

– Я купила его на распродаже. Умоляю, скажите, не смотрится ли оно как ворсистое одеяло.

Детский лепет какой-то. При воспоминании о сумме, которую я выложила за пальтишко (это несмотря на распродажу), у меня до сих пор случались приступы аритмии. И все-таки интересно узнать мнение Ричарда – у него безупречный вкус. Он внимательно оглядел меня:

– Отнюдь, очень миленько. Прекрасно гармонирует с твоими новыми волосами.

Я с облегчением вздохнула. Как же здорово, когда твой босс – махровый гей!

– Чудно! Чудно! Рад вас всех снова видеть! Чудно!

Ричард сиял (насколько термин «сиять» применим к индивиду, напоминающему грифа-падальщика). В жизни компании бывают такие восхитительные моменты, когда клиент и агентство практически сливаются в блаженном экстазе. Агентство воплощает все фантазии заказчика, доводя их до такого уровня совершенства, о каком клиент даже мечтать не смел, а клиент в свою очередь щедро раздает похвалы, вдохновляя агентство на еще более великие достижения. Мы называем эту стадию деловых отношений медовым месяцем, поскольку она начинается (или не начинается) в аккурат когда на наш счет начинают поступать денежки. В настоящий момент медовый месяц был в самом разгаре. «Айс-Водка» и «Сайкс Коллинз Ассошиэйтс», говоря метафорически, бродили рука об руку по берегу моря, солнце играло в их волосах, а волны омывали их ступни. Они шептали друг другу на ушко милые глупости и беспрестанно падали на песок, чтобы еще раз доказать свою любовь.

Собравшиеся вытекали из зала гуськом – разбившись на группки по отделам. Ричард каждому пожал руку – официоз у него получался не хуже, чем у королевы на приеме в Букингемском дворце.

Кроме меня в зале были еще только две девицы – маркетинг и реклама, – и, разумеется, они с завистью пялились на мой разрез и ожерелье. Атмосфера, царившая в компании «Айс-Водка», была более сдержанной, чем можно ожидать от производителей спиртного. Все не просто были одеты строго, а закупорены в серые костюмы, накрахмаленные рубашки и обязательные галстуки, напоминая копии, сделанные на ксероксе, усредненного менеджера по продажам. Я стояла рядом с Ричардом и оценивающе обозревала публику, сцепив руки за спиной, – типичный принц Чарльз. Йохан, без сомнения, был самой удачной из всех копий.

Во время собрания я старательно разглядывала его и в конце концов заключила – да, он мне нравится. Решающим доводом явилось его телосложение. Я предпочитаю мужчин, которым не стыдно показаться рядом со статуями дискометателей в Британском музее. В общем, чтобы на них было побольше мяса. Плевать я хотела на худосочных мальчиков-моделей с дистрофичными задницами. Эти сопляки напоминают веревки, которые приняли вертикальное положение благодаря искусству индийского факира. Как будто они всю жизнь только и думали о том, как бы им вырасти вверх, ни капли не заботясь о том, чтобы раздаться хоть чуточку вширь.

Каждый раз, проходя мимо Пимлико, я стараюсь заскочить в галерею «Тейт», чтобы взглянуть на бессмертное творение сэра Фредерика Лейтона: гигантского бронзового мужика, сдавившего в объятиях питона. Боюсь, что сама по себе статуя лишена какой-либо художественной ценности: атлет уныл, да и питон вяловат. Оба явно позировали в течение долгого дня и умирали от желания хлебнуть чайку и проглотить мышку-другую – кому что. Тем не менее физическое совершенство модели неизменно вызывает во мне дрожь. Сэр Лейтон потрудился на славу. Глядя на статую, можно поклясться, что тренажеры для голени существовали уже в 1877-м. Культуристки Викторианской эпохи, должно быть, заполонили всю улицу, чтобы поглазеть на статую, когда она выставлялась впервые.

С юго-западного направления уверенной и твердой поступью ко мне двигался Йохан. Они с Клаусом представляли собой остатки разбежавшейся славной армии «айсов». Клаус сразу же вступил с Ричардом в полную энтузиазма беседу, рисуя восьмерки в воздухе при помощи своего галстука, – все это выражало его восторг по поводу прекрасной раскрутки и резкого увеличения продаж. Нам с Йоханом это развязало руки. Хотя я не прочь была послушать воркование Ричарда и Клауса, мои сексуальные инстинкты возобладали. К тому же ничто не мешает расспросить босса обо всем на обратном пути.

Я отвернулась от голубков, дав Йохану понять, что он может включиться в беседу – либо со мной, либо с ними. Он выбрал меня.

– Рад вас видать! – улыбнулся он мне с высоты своего роста. – Когда Ричард говорить, что приходить не один, я мечтай, чтобы это быть вы.

– Это потому что мы уже встречались. Вы ведь все равно никого больше не знаете из нашего агентства, – с напускной скромностью ответила я. – Ричарду показалось, что мы отлично сошлись.

– Ричард очень… – он щелкнул пальцами, как бы призывая на помощь джинна, – хорошо понимать.

Я не сдержала улыбку. Под пиджаком Йохана, как я все больше догадывалась, скрывались накачанные мускулы. Походка и движения свидетельствовали о том, что он не чужд самоистязаний в тренажерном зале.

– Итак, можем ли мы рассчитывать видать вас снова?

– Это зависит от Ричарда, – ответила я, состроив милую гримаску. Хотя это была чистая правда. – Я бы совсем не против, но вообще-то это его проект. – Испугавшись, что Йохан решит, будто имеет дело с обычной курицей, я быстро добавила: – Кроме того, у меня сейчас полно собственных проектов.

Йохан скрестил руки на монументальной груди и устремил на меня тяжелый взгляд, который врезался мне в память еще в прошлый раз.

– Слишком заняты, чтобы обедать со мной как-нибудь на неделя? – вопросил он.