Текст книги "Мое бурное прошлое"

Глава восемнадцатая

Сильные проворные пальцы мяли мое тело, двигаясь в мерном, гипнотическом ритме и выискивая самые чувствительные зоны. Голова кружилась. Пальцы отыскали особенно чувствительную точку и вдавились в нее, опускаясь ниже и ниже, неся боль, неотличимую от удовольствия. Музыка – обволакивающая, погружающая в транс – накатывалась волнами, качая кушетку и затягивая меня в водоворот бессознательности. Я спала, чувствуя при этом все, что происходило с моим телом: все нажатия и скручивания, которые вытворяли пальцы, успокаивая, возбуждая, вызывая наркотическую дремоту.

Я глотала слезы. Нервы стали ни к черту. Полумрак комнаты, тягучая музыка, жара, резкий аромат масла, идущий от моей кожи, горячие пальцы, бродящие по моему телу… Хорошо бы полностью отключиться, всецело отдаться этому медленному ритму. Но я знала, что в этом случае разрыдаюсь как младенец. Я лежала на животе, поэтому слез не было видно, однако, когда я перевернусь на спину, мокрые глаза выдадут меня с головой.

Пальцы принялись месить ягодицы, старательно обходя бумажную полоску, которая отделяла меня от полной наготы. Массажистка случайно задела бумагу, и шелест вернул меня на землю. Я снова сглотнула. Лежа на животе, это не так-то легко – как будто глотаешь всухомятку огромный кусок черствого хлеба. Судорожное движение насторожило массажистку.

– Все в порядке, детка?

– Да, – промычала я сквозь подушку, прикрытую салфеткой, – отлично.

– Вот и ладно. Тогда расслабься, хорошо?

Ее пальцы погрузились в выемку у основания ягодиц, где начинались мышцы бедра. Ну почему эти руки, доверительно и уверенно касающиеся меня, принадлежат профессионалу, которому я заплатила, а не тому, кто делает это из любви ко мне?

Только на массажном столе я поняла, до чего устала. Это была не та усталость, что наступает после тренировки, когда мышцы довольно гудят, вновь наполненные энергией, – это была усталость после жуткой собачьей недели, беспрерывных телефонных звонков, сигаретно-кофейного допинга, нескончаемой череды обедов с газетчиками, на которых я вываливала одну и ту же информацию, в одинаковых выражениях, с одинаковой интонацией. В перерывах я металась между «Джейн» и офисом, успевая еще посюсюкать с Лайамом. И каждый раз, залезая ночью под одеяло, с дикой головной болью, я не могла уснуть, потому что перед глазами упорно разворачивались бесконечные списки того, что я не успела сделать за день и что неминуемо ждет меня завтра.

Мне удалось перекинуться словечком с Джил и назначить ей с Лайамом встречу в «Джейн», но наше общение не вышло за рамки сугубо делового. Когда я заикнулась о кофе, она сослалась на жуткую занятость и сразу впрыгнула в такси. Лайам, естественно, из кожи лез, флиртуя и соблазняя, но она едва его замечала. Джил и в самом деле отгородилась от всего света, а не только от меня. Хоть какое-то утешение. Наверное, Джереми устроил ей веселую жизнь, бедняжке можно только посочувствовать. Тем не менее я решилась поинтересоваться, как у нее дела. Джил лишь пробормотала, что все, мол, нормально, и сразу же сменила тему. Честно говоря, меня по-прежнему поддерживали слова Алекса о том, что, ошарашив Джереми интрижкой его жены с Филипом, я оказала Джил любезность, иначе рано или поздно это пришлось бы делать ей самой.

Все это свалилось на меня таким грузом, что массаж виделся мне панацеей. Я решила воспользоваться пятничным вечером, чтобы себя побаловать. Однако, как выяснилось, расслабляться мне теперь тоже противопоказано. Еще одна капля – и я растекусь как заливное.

– Повернись на спинку, детка.

Я не могла и пальцем пошевелить. Потом усилием воли вырвавшись из коматозной беспомощности, перевалилась, как тюлень, хлюпнув масляной спиной по бумажному покрытию кушетки.

– Прикрыть глазки? – Да.

Массажистка прикрыла мое лицо салфеткой. Глаза с благодарностью погрузились в еще больший мрак, и связь с внешним миром постепенно наладилась.

Алекс мне так и не позвонил. Сомневаюсь, что я когда-нибудь его увижу, даже если буду упорно таскаться в «Плевок» каждый вечер. Да и потом, чего я этим добьюсь? Раз не позвонил, значит, не желает со мной знаться. Мое упорство просто затянет агонию.

Руки массажистки принялись терзать ступни. Чем сильнее она нажимала, тем больше я отдавалась этому восхитительному острому ощущению. Медленно и глубоко вдохнув, я выдохнула со стоном.

Каждый раз, приходя на массаж, я записывалась именно к ней. Почти все массажистки в спа-салоне – ухоженные размалеванные красотки. И только этой за пятьдесят, и к клиентам она относится с материнской заботой. Впрочем, может, мне это только казалось. Но я предпочитала ее другим. Некрасивое тяжелое лицо, крупные широкие ладони, коренастое тело в униформе – все это вселяло гораздо большую уверенность, нежели деликатная утонченность остальных.

– Похоже, ты взлетела на небеса, – весело сказала массажистка. – Ну, можешь спокойненько одеваться. Не буду тебе мешать.

Я медленно стянула салфетку с глаз. Вопреки ожиданию, кожа не была липкой и жирной, она впитала масло и стала мягкой и гладкой, как дорогое кожаное пальто. Можно одеваться не вытираясь. Меня вдруг пробила дрожь. Стуча зубами, я принялась натягивать колготки. Мне чудилось, что по комнате гуляет сквозняк: холодный воздух хлестал по затылку. Я с трудом оделась, неуклюже возясь с застежками и пуговицами, и чуть-чуть согрелась, лишь когда влезла в пальто.

Массажистка стояла в коридоре и болтала с коллегой. Я поблагодарила и дала чаевые.

– Спасибо, детка. Ты хорошо укуталась? – спросила она. – На улице холод, а ты сейчас вся расслабленная. Смотри, не простудись.

– Я просто окоченела, когда одевалась, – ответила я. – Может, вам стоит включить обогреватель?

Массажистка озадаченно нахмурилась.

– Да что ты, там жарит как в духовке!

– Может, откуда-то дует?

Она растерянно пожала плечами.

– Будь осторожна. Надеюсь, тебе недалеко?

Вот именно что далеко. Я направлялась к маме на ужин.

Мне показалось, что это вполне трезвая мысль. Раз уж Йохан отменяется, посвящу вечер расслабляющему массажу, а затем проведу спокойный семейный вечер с мамой. Конечно, придется слушать ее бесконечные разговоры про Криса, но я настолько обессилена, что запросто сумею удержать при себе свое мнение. У мамы это называется «не противоречить». Мы поужинаем полноценной домашней стряпней, посидим часок у телевизора, а потом я прыгну в метро. Дочерний долг не отнимет у меня много энергии: буду машинально кивать, пропуская поток ее излияний мимо ушей, соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Прекрасно. Я радовалась своему хитроумию.

Единственная подлянка заключалась в расстоянии от центра Лондона до маминого дома. Спа-салон находится в Ковент-Гардене, и мне пришлось сделать пересадку, а затем болтаться в вагоне, цепляясь за перекладину, точно белье на веревке, пока не освободилось место. К тому времени сонливость так меня одолела, что я тотчас обмякла, как желе. Мерные толчки, шум поезда, тепло человеческих тел и ритмичное мелькание станций укачали меня совсем. Голова плыла. Должно быть, я устала больше, чем думала. В Принсбери я с трудом выпихнула себя из вагона, мечтая только об одном – не вставать с продавленного сиденья до конца жизни.

До маминого дома пятнадцать минут ходьбы, и я хотела поймать такси, но это вам не Сохо: по захолустью ползли лишь частные авто, развозя трудовой народ после рабочего дня. Просто не верится, что безумие центрального Лондона всего лишь в получасе езды на метро. Зачесанные под одну гребенку ухоженные улочки, казалось, по-прежнему пребывали на макете архитектора. С высоты эти до одури параллельные ряды домишек на таких же параллельных улочках напоминают игрушечный городок. Каждый раз, видя из окошка самолета подобное прочерченное по линейке архитектурное чудо, я вздрагиваю, припоминая, как ненавидела жить в этом геометрическом убожестве и как поклялась слинять при первой же возможности, чтобы никогда-никогда больше не возвращаться. Мама недоумевала, какие извращенческие порывы заставили меня купить квартирку в бывшем муниципальном доме вместо уютного домика в респектабельном Принсбери.

Газончик перед крыльцом маминого дома, обстриженный и аккуратненький, ничем не отличался от соседских вылизанных лужаек, кроме того, что был еще обстриженнее и еще аккуратнее. Так мама самоутверждается. Ей не нужно обзаводиться самой дорогой недвижимостью, чтобы доказать свое превосходство. Достаточно лишь содержать то же, что есть у всех, в значительно большей чистоте и порядке.

Ничего тут не изменилось. Да и с чего бы? Когда мама открыла дверь, на ней был тот же фартук, что и всегда, сколько я себя помню (впрочем, это мог быть ремейк фартука, нашедшего приют в помойном ведре или пополнившего коллекцию тряпочек для уборки). В прихожей стоял привычный запах чистящих средств, распространявших, согласно этикетке, аромат «Свежей сосны» и «Океанского бриза», а в реальности вонявших ядохимикатами.

– Входи, входи, – пригласила мама. – Тщательнее вытирай ноги, я только что пропылесосила.

Она суетливо заспешила в кухню. Я повесила пальто и направилась за ней. Кухня – единственное во всем доме место, где запах химии вытеснен ароматом стряпни. Неудивительно, что это был мой любимый уголок. Пройдя мимо шкафчика под лестницей с арсеналом отбеливателей, чистящих паст и щеток, я поспешно закрыла за собой кухонную дверь. Резкий запах неизбежно вызывал у меня приступ насморка – стоило хотя бы на секунду задержаться у лестницы.

– Вот, купила вина. – Я выставила бутылки на стол. – И «Бейлиз» для тебя.

Мама обожает «Бейлиз», но скорее умрет, чем признается в этом (из-за дурацкой паранойи ей казалось, что ликер – отрава). Когда мы были малышами, мама, уложив нас спать, иной раз прикладывалась к бутылочке. Потом всегда уверяла, что ликер помогает от желудочных колик.

– Пусть остается, – сказала она равнодушно, будто наличие в доме «Бейлиз» было ей глубоко безразлично. – Поставь в шкафчик.

– Вино открыть? – спросила я.

– Уж я точно не буду.

– Но ты же не откажешься распить бутылочку за ужином? Это твой любимый сорт.

Так упрашивают капризного ребенка скушать шпинат.

– Возможно, – отрезала мама. – Там видно будет. Уж пару бокалов она точно уговорит, ей просто надо порисоваться.

Мама открыла духовку. Чудесный аромат вырвался наружу, как компьютерное облачко из рекламы бульонных кубиков. Произнеси я это вслух, и на меня бы обрушился шквал возмущенных замечаний: мать скорее даст отрезать себе руку, чем согласится приготовить что-нибудь из этой «химии».

– Как вкусно пахнет, – сказала я почти просительно, будто не знала наверняка, что к данной реплике мама отнесется благосклонно.

– Сочный кусок мяса попался. – Наша мамочка не из тех, кто быстро сдает позиции.

Она захлопнула духовку и повернулась ко мне. Крутые завитки – видно, совсем недавно побывала у парикмахера, – выкрашенные как всегда в ореховый цвет, так плотно прилегали к голове, что напоминали парик. Когда проступала седина, мамины волосы выглядели гораздо здоровее и натуральнее.

– Итак, – сказала мама, – расскажи мне о своем брате.

У меня не было сил говорить. Усталость так одолела меня, что я готова была улечься прямо посреди кухни и заснуть. Налив себе вина, я отхлебнула глоток и ответила:

– Кажется, у него все в порядке.

– Он уже пошел на эти свои курсы? – небрежно спросила мама.

– В понедельник пойдет. Но ему выдали какие-то брошюрки, и он все это время читал их. Кажется, ему нравится, мам.

Она фыркнула.

– Завтра он придет на обед, – сообщила она, – и я с ним поговорю. Знаешь, я еще не отчаялась наставить его на путь истинный.

– Что на ужин? – спросила я, надеясь отвлечь ее внимание.

– Ростбиф, тушеная картошка, горошек и салат. Я специально приготовила говядину, чтобы подать завтра Крису на обед. Он любит говядину с хреном.

За ужином мама рассказала новости о своем варикозе, об очередной передряге с Лорой Дэвис и Джин Уизерс, которых она представила то ли как психопаток из ближайшего дурдома, то ли как отъявленных бандиток, совершивших ряд нападений на местных жителей и арестованных силами правоохранительных органов. Собственный рассказ так ее развеселил, что к концу ужина она почти размякла.

– Так! – сказала мама, когда мы убрали со стола и вымыли всю посуду. – Сейчас по телевизору будет Агата Кристи. Я полагаю, тебе не нужно никуда спешить и ты посмотришь со мной кино. Еще нет и девяти.

Проведя в компании ящика минут десять, я стана клевать носом. За ужином мне волей-неволей приходилось держаться ровно и участвовать в беседе, периодически отпуская сочувственные реплики. Но, погрузившись в кресло, я сразу же раскисла, как гогда в поезде.

– Немного устала, – призналась я во время рекламной паузы. – Пожалуй, пойду наверх и полежу немного.

– Полежишь? – Мама не поверила своим ушам.

– Что-то мне нехорошо. Посплю часик и приду в норму.

– Только не говори, что это моя стряпня! – испугалась мама.

– Нет, конечно нет. Просто у меня выдалась жуткая неделя…

Мама издала изумленное фырканье.

– Ладно, как хочешь. Только сними покрывало с кровати. Оно не для того, чтобы на нем валялись.

Я с трудом преодолела ступени. Мне казалось, что они отстоят друг от друга не меньше чем на полметра. Добредя до спальни, я смогла лишь сдернуть покрывало с кровати и прямо в одежде повалилась на постель. Через некоторое время как будто сквозь толщу воды донесся мамин голос. Я чувствовала, как она трясет меня за плечо, но я словно находилась на дне морской пучины, с камнем на шее и не могла пошевелить и кончиком пальца.

Проснулась я от жажды. Пересохшее горло саднило, в голове гудел туземный тамтам. На какое-то мгновение мне почудилось, что я после грандиозной пьянки завалилась в чужую постель, но память тут же вернулась, и я поняла, что заболела.

Часы на ночном столике показывали три. Я проспала как убитая полночи. Гланды раздулись и пульсировали. В детстве я подцепила жуткую инфекцию, и с тех пор гланды раздуваются как голубиные яйца при первых же симптомах простуды. Неуклюже повернувшись в темноте, я перевалилась через край кровати и спустила ноги на пол. Сразу закружилась голова, и я снова упала на постель. Нужно встать и напиться. От каждого движения меня прошибал пот, а все тело тряслось как от холода. Хотя какой уж холод: мама всегда врубает обогреватель на полную мощность, и даже ночью в доме стоит африканская жара.

Слава богу, аптечка ломилась от лекарств. Я проглотила две таблетки парацетамола и принялась осушать кружку за кружкой. Вода воняла хлоркой, напомнив мне о бассейне. Жажда не утихала. Как будто я выплескивала наперстки воды на дно пересохшего источника, и она в одно мгновение испарялась с выжженной поверхности. Я пила до тех пор, пока желудок не раздулся и не пригрозил взорваться, если я выпью еще хоть каплю. Кое-как доплетясь до постели, я снова вырубилась, едва коснувшись головой подушки, как будто меня придушили. Часа через четыре я опять встала и прошла заново весь курс. Вода, парацетамол, холодный пот. В окно сочился свет, и я задернула шторы, точно вампир, алчущий мрака и глухой бессознанки. Последнее было не так плохо. Хотя бы забуду о ломоте в мышцах.

– Джулс? Ты чего? Ты как?

Я с натугой разлепила ресницы. Глазные яблоки саднило. Все тело ломило и ныло как от тычков вышибал, которые в выходной решили выместить на мне свое разочарование по поводу недостатка физической активности.

– Крис? – промямлила я.

Я была как в тумане и снова забыла, где нахожусь. Огляделась, но понятнее не стало. Когда мы с Крисом свалили из дома, мама сделала в комнате ремонт, превратив ее в нечто оборочно-кружавчатое и натыкав всюду вазочек с сушеными цветами, которые ждали мифического гостя. Что было чересчур самонадеянно с их стороны: по мнению мамы, на свете не нашлось бы человека, достойного столь великой чести, к тому же гость безнадежно сорвал бы ей все планы по уборке.

– Что ты здесь делаешь? – выдавила я.

– Ну как? Завалился на обед.

Глаза снова закрылись, не выдержав встречи с внешним миром. Крис присел на край кровати и положил руку мне на лоб:

– Черт, да ты горишь! Ты температуру мерила?

– Я пошевелиться не могу, – прошептала я.

– А мама сказала, ты просто устала. Мне показалось это как-то чудно, что ты до сих пор в постели. Черт, мне показалось дико странным, что ты вообще завалилась здесь спать. Хорошо хоть зашел проверить, как ты тут.

– Кажется, она пыталась меня разбудить. – Я смутно припомнила голос и руку.

– Ага. Она вызвала тебе тачку, но не смогла тебя добудиться.

– Она вызвала мне такси?

Этой новости оказалось достаточно, чтобы я открыла глаза и села на кровати. Крис подоткнул мне несколько подушек под спину.

– В этом вся мамочка. Она бы выставила тебя, если смогла.

– «Теперь меня попросят выстирать и выгладить все белье», – изобразила я ее.

– «Вы не представляете, сколько работы задают дети», – добавил Крис. У него мама всегда получалась лучше.

– Все тело ломит.

– Странно, что она не заметила, какая ты горячая, – сказал Крис.

Мне даже не захотелось сострить, что я самый горячий хит сезона. И правильно, потому что это неправда.

– Крис! Обед на столе! – донесся мамин вопль.

В ее голосе явственно слышалась удрученность.

– Сейчас, мам! Джу заболела! – крикнул он в ответ, и я сморщилась, словно от удара. – Держись, сейчас принесу термометр.

– Можешь захватить еще парацетамол и воды?

– Легко.

Столбик ртути дополз до 38.

– У тебя грипп, – поставил диагноз доктор Крис. А то я не догадалась. Но я спрятала голову под подушку, не желая ничего слышать.

– Я не могу болеть, – пробормотала я из-под подушки. – На следующей неделе презентация Лайама.

– Придется тебе проваляться все выходные в койке, – посоветовал Крис. – И нигде не болтаться. Тебе нужно пропотеть.

Ночью я сорвала с себя всю одежду, разбросав ее по всей комнате. А меня опять затрясло. Я натянула на плечи одеяло и с вызовом сказала:

– Мне нужно домой. Я не могу болеть здесь.

– По-моему, тебе лучше сегодня не рыпаться. Будет только хуже. Вот, хлебни еще водички.

– Крис! Обед НА СТОЛЕ! – рявкнула мама.

Мы уставились друг на друга. В глазах Криса отразилось беспокойство, которое я вполне могла понять.

– Слушай, я спущусь и скажу ей, что у тебя грипп. А ты спи сколько влезет, поняла? Сейчас закрою шторы.

– Принесешь мне сока?

– Не вопрос. Попробую ее умаслить, а то мы с тобой потом дерьма не оберемся.

Крис закрыл дверь. Я слышала, как он слетел вниз по лестнице, неся мамочке дурные вести. Не завидую ему. Мама начинала бесноваться, когда кто-то из нас заболевал, поскольку считала, что болезни – это ее монополия. Если нас с Крисом подкашивала какая-нибудь гадость, мама тут же изображала некие симптомы, доведенные до абсурда, словно желая доказать, что она страдает куда сильнее. Когда Крис слег с аппендицитом, мама вся извелась. Ее так доставало то, что физические страдания Криса были куда тяжелее ее собственных, что она пригвоздила себя к постели выдуманным отравлением, и мне пришлось разрываться между ними.

Мне все же удалось заснуть – правда, ненадолго: мозг продолжал судорожно припоминать, что я не успела сделать для презентации Лайама. Тревога мешалась со страхом, одолевавшим меня в ожидании маминой реакции. Когда дверь снова открылась, я подпрыгнула как ужаленная, мигом покрывшись потом. Да, ей придется всерьез заняться моими простынями.

– Крису кажется, будто у тебя температура, – начала мама прямо с порога.

– Мне… нехорошо, – промямлила я, надеясь, что это прозвучит не слишком провокационно.

– Похоже, это ты от меня подцепила. Мне которую неделю нездоровится.

Я не нашлась что ответить.

– Но я, конечно, не могла себе позволить свалиться. Ты ведь знаешь, у меня столько дел. Крис сказал, ты просила сок.

Мама подошла к кровати и поставила стакан на тумбочку. Немедленно отскочив к двери, она посоветовала:

– Я бы на твоем месте выпила горячий пунш с лимоном, медом и каплей виски. Он чудесно помогает от простуды.

Хотя голова раскалывалась, я все равно отметила, что мама низвела мои страдания в разряд легкого недомогания.

– Я не смогу его приготовить, мам, – процедила я сквозь зубы. – Я даже по лестнице не смогу сойти.

Пауза. Хлопнула дверь. Десять минут я ждала, что она принесет мне пунш, – разумеется, напрасно. Зато я выпила восхитительно прохладный и освежающий сок. Позже снова зашел Крис. Я слышала, как он зовет меня, но ответить не было сил. Желудок крутило от голода, но от одной мысли о еде выворачивало наизнанку.

Богиня возмездия решила занести надо мной меч именно здесь, в доме матери. Но нет худа без добра. Я наверняка теряла килограммы.