Текст книги "Фабрика грез"

Она метнула на него острый взгляд, а он снисходительно и понимающе улыбнулся:

– Ты думаешь, я не понял? Да ладно, детка. Мне сорок пять. Я начал заниматься своим делом, еще когда тебя на свете не было. И твои остроумные игры здесь не пройдут.

Что за дурацкий пресс-релиз ты распространила? Про то, что тебя назначили на роль? Ты поставила в трудное положение «Артемис» и меня. Запомни, если когда-нибудь, еще хоть раз, ты совершишь что-нибудь подобное, это будет последний твой фильм. Понятно?

Роксана почувствовала себя невероятно униженной. Не глядя на Сэма Кендрика, она кивнула:

– Ладно.

Ее ответ возбудил его. Она слишком хороша, чтобы препираться с ней, вместо того чтобы трахаться. Невольно его плоть напряглась. Ему надо поскорее отойти от нее, чтобы не произошел конфуз на его же собственном проклятом приеме.

– Я уверен, ты заставишь нас всех гордиться фильмом, Роксана. До встречи, – сказал он более спокойно и медленно пошел в сторону гостиной.

Оставшись одна – а она видела, что ее прирученные воздыхатели только и ждали момента, когда смогут к ней вернуться, – Роксана Феликс смотрела вслед уходящему Сэму Кендрику.

Боже, как смешно. Она ощутила внезапное волнение.

Чувство, которого она не испытывала уже много лет. Желание. Но с какой стати? Только потому, что Кендрик не пресмыкается перед ней, как все остальные? Или потому, что он кажется сильным, необузданным человеком? Настоящим мужчиной? От него веяло властностью. Сэм – лев, а Дэвид – просто павлин. Роксана достаточно давно работала в своей сфере, чтобы понимать разницу. Дело не только в деньгах. Она могла накрутить на свой наманикюренный пальчик богача Говарда Торна. Но здесь другое дело. Она учуяла власть мужчины.

Толпа обожателей снова сомкнулась вокруг нее. Но Роксана кипела от злости, пережитое унижение почти парализовало ее. Она не будет терпеть такое. Сэм Кендрик только что оскорбил ее. И Сэм Кендрик за это заплатит.

Оставалось десять минут до начала обеда. Том Голдман пробивался сквозь толпу, и кровь пульсировала в такт платиновым «Патек Филипп». Изабель всегда вовремя подает сигнал к ужину. А ему хотелось поговорить с Элеонор наедине. До того как они рассядутся. Он знал, потом у них не будет такой возможности. Изабель позаботилась собрать всех, занятых в проекте «Мэйсон – Флореску», за одним столом, и он, Том, глава студии, должен представить людей друг другу и направлять чертовски скучный и пустой застольный разговор.

Мимо него проходили мужчины в смокингах, женщины в бархатных платьях, в шелках. Режиссеры, агенты, актеры.

Блондины, рыжие, брюнеты. Длинноволосые, коротко стриженные, лысые. И казалось, почти все хотят пообщаться именно с ним. Голдман улыбался, бормотал что-то невпопад. Не меньше двух десятков раз повторил «Рад вас видеть» и «Позвоните мне завтра на работу». При этом он продолжал шагать, острым взглядом впиваясь в толпу, отыскивая Элеонор. Он должен с ней поговорить. Он не знает, почему и о чем, но должен. Хотя бы о том, что он постоянно думает о ней в последнее время. И о Джордан. Или… да о чем угодно.

Обо всем. Может, это неразумно. Но он должен с ней поговорить, даже если сейчас понятия не имеет о чем.

– Том.

– Слушайте, я сейчас не могу, – резко ответил Голдман, оборачиваясь посмотреть, кто дергает его за рукав. Он остановился и чуть не подпрыгнул. – Элеонор!

– Ну что ж, не важно. Поймаю тебя позже.

– Нет, нет, погоди. – Он нервничал. Ему сорок пять, перед ним женщина, с которой последние полтора десятка лет он работает бок о бок. Почему он нервничает? Черт побери! Он провел рукой по редеющим волосам. – Я искал тебя.

– Ты же хотел мне что-то сказать, да? – спросила Элеонор, чувствуя, как сильно начинает биться сердце. – Я думала, мы можем прогуляться по саду и поговорить.

Прочь с этого приема! Прочь от всех этих людей! «Очень хорошо, – подумал Голдман. – Я ведь проворачивал дела в десятки миллионов долларов. Я справлюсь и с этим».

– Ну конечно. Пошли.

И он стал спускаться за Элеонор по алебастровым ступенькам дома Кендриков. На долю секунды в голове возникла ироничная мысль. Том Голдман, плейбой, мужчина, поимевший миллион женщин, и все они хорошенькие, но на одно лицо – разве что кроме Джордан, которая лучше остальных и поэтому стала его женой. Никогда у него не возникало проблем с девицами, с тех пор как в двадцать пять лет он пришел работать на «Артемис», сразу после Йеля.

Ему положили сорок семь тысяч в год, это было в семидесятые. Если он не оставил позади себя вереницу разбитых сердец, то уж наверняка разочаровал брошенных звездочек, студенток. Женщины всегда переживали из-за него, но никак не наоборот.

Они вместе пошли по дорожке, которая вела к ближайшему гроту, молча вдыхая ароматный воздух, оставляя за спиной смех и гомон вечеринки. Голдман понимал: Элеонор – единственная женщина, которая не станет спрашивать, куда они идут. Она знала сад Кендриков так же хорошо, как и он, поскольку работала в руководстве больше десяти лет.

Они свернули с дорожки прямо в маленький, отделанный мрамором уединенный уголок с отполированной дубовой скамейкой и статуей, изображающей вставшего на дыбы единорога. Стоило им войти, как до них донесся голос Джордан. Она звала:

– Том! Том!

Голос ее звучал отчетливо. Том ощутил неловкость оттого, что и Элеонор слышала ее голос. Ошибиться было нельзя. Элеонор слышала его жену, и они оба понимали, что и он слышал.

Ему следовало извиниться. Пойти к Джордан. Привести ее сюда. Следовало бы.

– Элеонор, нам надо поговорить.

– Да, ты говорил. – Она произнесла это без тени насмешки, а напротив, с едва уловимой благодарностью.

Том посмотрел на нее. В первый раз по-настоящему с тех пор, как появился на приеме. Боже, она выглядела потрясающе! Элегантная, как всегда. Высший класс. Но сегодня в ней было что-то более мягкое и притягательное.

Эти крошечные бутончики роз. Она словно Золушка на балу.

Умные синие глаза сверкали даже в темноте, а сметанно-белые груди, приподнятые лифчиком, возвышались над вырезом платья. Тоненькие морщинки вокруг рта притягивали его взгляд. Элизабет забрала волосы наверх, и хотя она никогда не пыталась скрыть несколько седых прядок, появившихся в светлых волосах, его это никак не беспокоило.

Красиво, как золотая ткань с серебряными нитями. Ей очень шло. Как она хороша!

Элеонор попыталась отвести взгляд. Она понимала, этим она может разрушить волшебство момента… Но это опасно… Пол… Джордан… Том стоял и пожирал ее глазами. Было видно, как ему хочется поцеловать ее и…

– Том, – сказала она ласково. – Ты как-то странно на меня пялишься.

– Ты такая красивая, – не думая, выпалил Голдман.

Элеонор отвернулась, желая скрыть слезы, сразу наполнившие глаза. В этот момент, здесь, она чувствовала себя красивой. Не женщиной средних лет, незамужней, слишком озабоченной карьерой, скучной, а просто красивой. На секунду она вдруг увидела себя его глазами.

– Спасибо, – сказала она.

– Я одинок, – сказал Том и испытал огромное облегчение от собственного признания, словно сбросил тяжесть с плеч. Слова сами собой сорвались с языка, и он знал – они пронзили ее. – Я так одинок, Элеонор. Я не могу с ней даже разговаривать.

Элеонор Маршалл почувствовала, что время остановилось. Пульс ее сбился с ритма она изо всех сил старалась дышать ровно. Неужели он это сказал? Правда ли, что он это произнес? И сразу в голове возникли ответы. «Ты как все: жена не понимает меня», «Может, тебе лучше поговорить об этом с психоаналитиком?», «Попытайся порыться в своем женском начале». Но она отбросила все пришедшие на ум шаблонные ответы. Том Голдман в эти игры не играет. По крайней мере с ней.

Да она и не уверена, есть ли у Тома Голдмана женское начало. Элеонор улыбнулась в темноте.

– Да, трудно находить с кем-то общий язык, – проговорила она.

Невероятным усилием воли она держала себя в руках.

Ну почему люди подвергают себя таким испытаниям? – спрашивала себя, терзаясь, Элеонор. Зачем воздвигать высокие непробиваемые стены? Ей ведь так хотелось сказать ему:

Том, я люблю тебя. Разведись и женись на мне. У нас будут дети, мы будем счастливы.

Но она не могла этого сказать. Том – женатый мужчина, ее старый друг. Она прекрасно понимала, что у него временная депрессия и через месяц он снова будет поглощен женой-ребенком, как и в самом начале брака. А она?

Что касается ее, Элеонор, она живет с Полом Халфином и разве может она хладнокровно предать его сейчас? Только ради нежного взгляда в ароматном вечернем воздухе? Чтобы потом всю жизнь он мог ловить понимающий взгляд Тома? Ведь она себя обманывает, думая, что Том на самом деле чувствует к ней что-то серьезное. Он ведь ни за что не разведется с молодой загорелой сексуальной богиней, которая уже стала набирать вес в обществе благодаря своей благотворительной деятельности. Элеонор Маршалл, женщине, делающей карьеру, женщине с сединой в волосах и морщинками на лице никогда не занять место Джордан.

Надо смотреть на вещи трезво. Это ведь жизнь, а не фильм.

– Так ты собираешься выходить замуж за Пола?

Она даже вздрогнула от напряжения, звеневшего в голосе Тома.

– Не знаю.

– Неопределенный ответ.

Как можно веселее она сказала:

– Да на свете нет ничего определенного, Том.

– Элеонор, – прошептал он и наклонился к ней. Прижался всем телом, нашел ее губы…

– Том Голдман и Элеонор Маршалл. Я рада, что наконец отыскала вас.

Элеонор резко повернулась и увидела перед собой Изабель Кендрик в изумрудном туалете от Баленсиага. Лицо ее светилось чистейшей радостью: она их нашла. Но Элеонор на это не купилась. Она только спросила себя: а давно ли Изабель наблюдает за ними? Ей незачем было смотреть на Тома, чтобы понять: он думает о том же.

– Привет, Изабель. Прелестный вечер, – сказала Элеонор. – Мы должны извиниться, что ускользнули, – надо было без помех поговорить о последнем проекте вашего мужа.

Элеонор поняла: этой корове ее слова не понравились.

«Еще бы – я разговариваю с мужчиной о бизнесе, а ты роешься носом в своем хозяйстве».

– Это замечательно. – Профессионально обработанное косметикой лицо Изабель осталось совершенно непроницаемым. Улыбка – сияющей. – Именно поэтому я пришла следом за вами. Мы начинаем ужин, а Сэм настоял, чтобы все, занятые в фильме «Яркий свет»…

– «Увидеть свет», – поправил Голдман…

– ..сели вместе. Так что я посадила Роксану Феликс, манекенщицу, рядом с тобой и Полом, Элеонор, а автора сценария подле тебя, Том. Джордан сядет с рок-звездой. – Изабель поморщилась.

Несмотря на горькое разочарование, Элеонор удивилась.

Значит, Зак Мэйсон чем-то разозлил эту старую ведьму. Может, он недостаточно тщательно отгладил смокинг? Удовольствие разлилось по телу. Когда она увлекалась рок-н-роллом, ей казалось, музыканты существуют только для того, чтобы злить людей вроде Изабель Кендрик.

– Ну что ж, это замечательно, Изабель.

И второй раз за два последних дня Элеонор увидела, как Том Голдман мгновенно вошел в свой привычный образ. Сейчас он изображал важного человека на отдыхе и был очень великодушен к хозяйке.

– Пойдемте, – сказал Том.

Голова у Меган шла кругом. Она никак не могла успеть за Дэвидом, а он ни разу не дал ей даже присесть – то и дело представлял свою новую клиентку каким-то типам. «Это ее первый сценарий, она написала его для» Артемис «, для проекта» Мэйсон – Флореску «. И еще – ей ужасно хотелось есть. Просто до смерти, ну хоть что-то. Пускай даже шоколад, который официанты совали ей под нос. Но Дэвид смотрел на нее дружеским взглядом, в котором было предупреждение. Немного унизительно, конечно, но разве можно отрицать, что он заботится о ней? Он-то знал, как надо себя ограничивать. Будь она раньше не такой ленивой свиньей, она бы сейчас не мучилась от того, как под юбкой бедра трутся друг о друга. А ноги уже не молили о пощаде, они, кажется, совсем отнялись… Господи, неужели женщины носят такие туфли добровольно? Да, с тяжелым вздохом признала Меган, носят. И она будет. Она вступила в новый мир, и придется разорвать на мелкие кусочки старые учебники жизни.

Но этот прием… Уставшая, сконфуженная, толстая, плохо. одетая, она никак не могла переварить увиденное и услышанное. Настоящая роскошь, куда ни глянь… На стенах, на столах… А наряды женщин. А тигрята! В бриллиантовых ошейниках! И никто ни чуточки не удивляется! А звезды – она уже видела Мишель, Уайнону, Джулию, Ричарда и Синди, Арнольда… А вон Джек, Эл, Роберт, Харрисон и даже… о Боже! Да, это он, Киану…

Меган чувствовала себя последней дурой, пялясь на них.

Здесь никто не оборачивался на знаменитостей, все были поглощены киношными разговорами. Поэтому Меган Силвер просто стояла, страдала и улыбалась.

Но тут всех позвали к ужину. Слава Богу. Дэвид, красивый и уверенный, повел ее через мраморный вестибюль мимо огромных хрустальных ваз с орхидеями, через большой танцевальный зал с морем столов, ломящихся от яств, к столу во главе зала, прямо под двумя огромными люстрами.

Таких она не видела никогда. Большинство кресел уже занято. Сэм Кендрик с женой, с ними ее познакомили чуть раньше, средних лет мужчина и элегантная леди в розовом вечернем платье, о которой Дэвид сказал, что она президент киностудии, замечательно красивая блондинка. О Боже!

Роксана Феликс! Неужели это она? Ну да, она!

Когда Дэвид представлял ее, Роксана бросила на нее презрительно-безразличный взгляд.

– Это автор сценария, Меган Силвер. Меган, это Роксана Феликс, Пол Халфин, Джордан Кэбот Голдман, Сэми Изабель, Том и Элеонор, с ними ты уже познакомилась…

– Дэвид кашлянул, и сердце Меган подпрыгнуло. Она увидела в конце стола его. На нем был мятый черный пиджак, небрежно наброшенный на майку с» Металликой «. Глаза его прищурились холодно и враждебно, когда он устремил их на Меган, стоявшую рядом с Дэвидом Таубером, который обнимал ее за талию. – Зак, познакомься с Меган, – сказал Дэвид. – Она написала» Увидеть свет «.

Встретившись лицом к лицу с героем своей жизни, Меган вдруг застыла. Он смотрел на нее. Казалось, он в плохом, в очень плохом настроении.

Она просто кивнула ему. Совершенно невозмутимо Дэвид выдвинул для нее кресло и потом еще одно, и они сели.

– Итак, все собрались. – Изабель Кендрик с довольным видом осмотрела сидящих, как будто лично создала каждого из них. – Мы должны поднять тост. Так за что мы выпьем?

– А разве это не ясно, миссис Кендрик? – уважительно спросил Таубер. Он взял бутылку розового шампанского, которая стояла ближе всех к нему, наполнил фужер Меган и поднял свой. – За» Увидеть свет «. За то, что всех нас объединяет за этим столом. За фильм.

– За фильм! – раздался хор голосов.

Меган, очень испуганная, поднесла фужер к губам и заставила себя улыбнуться.

– За фильм, – повторила она. И выпила.

Глава 13

Орущая молодежь. Повсюду, куда ни глянешь. Тинэйджеры и двадцатилетние. В черных джинсах, клетчатых рубашках, бутсах в армейском стиле. Длинноволосые, наголо бритые, шикарные девочки с ярко-красными губами и с анархическими надписями на майках. Бунтарская кипящая масса. Поколение» Икс» вопило во весь голос. Насколько хватало глаз – везде они, затопили стадион, мотали головами, подкидывали друг друга, тянули руки к сцене. На лицах бушевали страсть и ярость.

Когда прожекторы осветили молодежь, стало ясно: толпа поклонников рока, но не восьмидесятых. Вместо того чтобы скромно занять отведенные места, они толпились в проходах, взбирались на сиденья. Они смели все барьеры, оттеснили охранников, и те лишь беспомощно качали головой. Что они могли сделать?

На сцене играла группа «Дарк энджел».

Первые аккорды гитары Нэйта Сьютера обещали песню, ставшую антиправительственным гимном, – она открывала концерт. Одобрительно заревев, толпа рванула вперед и подхватила слова песни. Беснующиеся тела взмокли от пота, это поколение американцев посылало все к черту.

Их предшественники теперь управляли банками, руководили промышленностью, выживали их из колледжей высокой платой за учебу. У них нет работы, перспектив и надежды. Ярость от предательства, словно электрическими разрядами, пронизывала влажный воздух. Кое-кто из охраны постарался побыстрее убраться поближе к стенам, радуясь что специальный отряд по борьбе с уличными беспорядками Сан-Диего стоит неподалеку от стадиона. Но вообще-то им не о чем беспокоиться. Весь протест, вся энергия, словно по каналу, направлялись в русло музыки. Из громкоговорителей на толпу обрушивались оглушающие аккорды, зрители видели яростное, напряженное лицо певца, глядевшего прямо в камеру, так что его образ, тысячекратно увеличенный, был виден всем на двух гигантских экранах по обе стороны от сцены. Казалось, что он смотрит в глаза каждому фанату и что они вместе поют эту песню.

Зак Мэйсон. Солист «Дарк энджел», коронованный принц контр-культуры. Такой же чувственный, как Джим Моррисон, такой же злой, как Малколм Экс, и с такой же четкой артикуляцией, как Курт Кобейн. Он никогда не давал интервью. Не связывался с политикой. Говорил с фанатами только при встречах и только через свои стихи. В моменты, подобные этому, видя восемьдесят тысяч совершенно загипнотизированных молодых людей, все понимали, что, если Мэйсон скажет хоть одно слово, они поднимут бунт. Встанут и пойдут за ним. Камера двигалась слева направо, показывая подпевающих подростков, вся агрессия которых поглощалась музыкой.

«Дарк энджел» – первая музыкальная группа за много лет, напугавшая родителей. При взгляде на дикую, распаленную толпу становилось ясно, кого действительно слушает американская молодежь.

Зак Мэйсон неловко заерзал на диване из мягкой кожи.

– Выключи, – сказал он.

– Послушай, Зак, я думал…

– Выключи! – Мэйсон уже почти рычал.

Дэвид Таубер выключил.

– Я не хочу это смотреть! – вопил Зак. – Это было три года назад. Прошлое меня не интересует.

Он обвел взглядом конференц-зал студии «Артемис», готовый к протестам других. Джейк Келлер, вице-президент отдела производства, отвел взгляд. Сэм Кендрик, глава его агентства, мужчина, которого Мэйсон немного успел узнать, понимающе кивнул. Хорошо. По крайней мере хоть один из этих негодяев понимает, откуда он. Элеонор Mapшалл, строгого вида дама в темно-зеленом костюме, держалась совершенно невозмутимо. И только полненькая маленькая девушка рядом с Дэвидом Таубером, автор сценария, казалось, страдала. Она смотрела на погасший экран, и на ее лице он заметил смесь восторга и сожаления. Он видел, как она смотрела на него, пока крутили пленку. Почти с обвинением Не надо ему этого. Во всяком случае, от ребенка, моложе его самого. От ребенка, напоминавшего ему о том, о чем он предпочел бы забыть.

Меган Силвер. Так ее зовут. Он спросил как-то Таубера про нее. Ей двадцать четыре года, она училась в Колледже Беркли и написала потрясающий сценарий.

Он и парой слов не перекинулся с ней, но она заставляла его нервничать.

– Конечно, я понимаю, – успокаивающе произнес Дэвид Таубер, – Я просто подумал, может, неплохо всем нам прочувствовать суть фильма. Фред Флореску присылал ко мне за пленками, и я знаю, Роксана тоже их изучает. Но поскольку это наша первая совместная встреча по работе над сценарием…

– Мне ничего такого не надо. – Мэйсон пренебрежительно кивнул в сторону Меган. – Может, ей надо.

Девушка хотела что-то сказать, но Таубер положил ей руку на плечо и она промолчала.

– Ну конечно, Зак. Это было больше для Сэма, Джейка и Элеонор, – сказал Дэвид. – Мы все изучаем сценарий, и я знаю, есть кое-какие предложения. Я думаю, может, нам всем будет полезно знать, с чем мы имеем дело.

Да, конечно. Как будто эти сорокалетние задницы, поглядев получасовую видеозапись, смогут понять, что такое рок-н-ролл.

– У вас есть предложения по сценарию? Давайте выслушаем их, – сказал Зак, прищурив зеленые глаза.

Сам Мэйсон считал сценарий прекрасным в том виде, в каком он сейчас. Но Дэвид ему объяснил, что сценарий всегда можно улучшить. А он хотел, чтобы фильм получился как можно лучше. И надо смотреть фактам прямо в лицо – в этом фильме он снова заявляет о себе. Речь идет о миллионах долларов. О его карьере. О его будущем. О его дальнейшей жизни, в конце концов.

Честно говоря, только поэтому он пришел на совещание.

Он всегда так поступал и с компанией звукозаписи. Он должен сам контролировать все. Не важно, что режиссеры обычно включаются в процесс переделки сценария. Он – Зак Мэйсон. Правила, которые подходят другим актерам, не для него.

Вообще никакие правила ему не годятся.

– Хорошо, Зак. – Джейк Келлер из кожи вон лез, стараясь подлизаться к нему. – Давайте-ка посмотрим первые сцены. У меня есть идеи, как твой выход сделать значительнее…

Агенты и начальники принялись рвать на части сценарий, а Меган Силвер опустила голову и что-то царапала в блокноте, лежавшем перед ней. Ей ни на кого не хотелось смотреть. Конечно, прекрасно оказаться в «Артемис», знать, что по твоему сценарию будет делаться фильм, но… К такому она не была готова. Они обсуждали ее текст, говорили одновременно, не обращая на нее никакого внимания, как будто ее здесь нет. Профессиональные словечки так и летали по комнате: «сюжетная линия», «провоцирование обстоятельств», «противоречит характеру Морган», «последовательность кадров в сюжете» и так далее. Неужели они думают, что ей все это понятно?

Боже, какая ирония! Когда она, наконец набравшись храбрости, позвонила своим во Фриско, те ошарашенно молчали, а потом, заикаясь, залепетали какие-то поздравления, явно умирая от зависти. Только у Дека хватило великодушия порадоваться за нее. Он горячо заговорил о том, какая у нее теперь начнется замечательная жизнь: у нее ведь собственный офис на съемочной площадке, работа с тузами киностудии, общение с Роксаной Феликс, а самое потрясающее – знакомство с Заком Мэйсоном. Она будет говорить с самим Заком Мэйсоном! Причем постоянно! Дек рассмеялся и сказал, что Меган Силвер – предмет зависти миллионов.

И он был прав.

И он ошибался.

У Меган действительно был свой офис на площадке.

Небольшая комнатка без окон в главном здании. И помощница, которая ненавидела ее. Да, она встречалась с Элеонор Маршалл, как будто неплохой женщиной, которая ей объяснила, что над сценарием придется немножко поработать. К тому времени Дэвид уже успел объяснить, что такое «немножко». Меган была просто обескуражена и не могла поверить. В «Артемис» ей за сценарий заплатили двести пятьдесят тысяч долларов, но зачем? Если он совершенно слабый и его надо переписывать? Причем с самого начала и до конца. И не один раз!

– Меган, золотко, это всегда так, – терпеливо объяснял Дэвид. – Иначе не бывает. Ты дала им прекрасный проект. Вполне возможно, фильм в конце концов получится совсем непохожим на первоначальный вариант.

Да, вполне возможно. И она посмотрела на своего потрясающего агента, снисходительно улыбавшегося, как будто она была его любимым, но туговато соображающим ребенком. Меган почувствовала себя полной идиоткой. Господи, могла ли она думать, что начнется такое!

В самый первый день на студии вице-президент Джейк Келлер совершенно ясно дал понять, что, если ее напрягает переписывать сценарий, она может отправляться куда хочет, а они наймут другого человека. И тот сделает эту работу. Да, и еще одно: она должна будет отдать им сто тысяч долларов, потому что именно столько стоит переписать сценарий.

Меган мило улыбнулась и ответила, что работа нисколько ей не в тягость.

Что же касается мисс Роксаны Феликс… Да, она познакомилась с этой дамой на приеме у Изабель Кендрик и была облита презрением. Во второй раз, когда они встретились в «Артемис», та спросила:

– Так это ты автор сценария? В роли Морган надо добавить текста. Я думаю, процентов на пятьдесят. – И одарила ее яркой улыбкой – бесчувственной и холодной, как жидкий азот. – Или мне придется найти автора, который лучше понимает этот фильм.

И Роксана удалилась с царственным видом, бросив презрительный взгляд на полные бедра Меган.

Целую неделю Меган морила себя голодом. Безжалостная красивая Роксана заставила ее почувствовать себя самой отвратительной женщиной на земле. К тому же Роксана обладает властью. Она угрожала заменить Меган. Автор, который лучше понимает этот фильм? В конце концов, что эта красотка себе позволяет? Ведь она, Меган Силвер, написала сценарий. Она!

Но, как потом догадалась Меган, она многое не понимала вначале. Она считала, что если она автор, то незаменима? Черта с два!

Автору сценария легко найти замену.

А звезде – нет.

Короче говоря, в той среде, где делался фильм, у Меган Силвер меньше всего денег, она меньше всех знает о том, что происходит, у нее самое меньшее звание и никакой власти.

На тотемном столбе ее уровень самый низкий. И ей это не нравилось.

А что касается Зака Мэйсона… Меган просто не осмеливалась говорить с ним. Он ни слова не сказал ей на приеме у Кендриков и всегда хмуро смотрел на нее, когда она ловила его взгляд. Видеозапись «Дарк энджел» чуть не довела Меган до слез. В жизни Зак Мэйсон оказался еще более привлекательным и мрачным, чем она рисовала его в мыслях, но он даже не смог смотреть свой старый концерт.

Боже, почему он сказал, что это для него теперь не имеет никакого значения?

Меган чувствовала себя глубоко несчастной. Прошедшая молодость, старые друзья, глупая Саша, рыдавшая у нее на груди в кафе. Глупо и наивно. А ведь буквально все ее сверстники поклонялись «Дарк энджел». Верили Мэйсону. Неужели все они оказались идеалистами-идиотами?

Вероятно, так.

Этот молодой человек напротив нее, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать лет, был для нее идолом. А понимала ли она, кто он на самом деле? В первую очередь и самое главное – звезда.

Наверное, музыка теперь перестала быть для него частью игры.

Она не плакала, когда распалась группа «Дарк энджел», но ей интересно было узнать, почему все-таки такое случилось.

– Меган, ты все записала? – спросил ее Дэвид.

Она испуганно посмотрела на него.

– О да, конечно. Спасибо. – Она похлопала ладонью по блокноту. – Здесь все.

– Ну что Ж, поторопись, – холодно бросил Джейк, – Остался всего месяц до предварительных съемок.

Ненавидя себя, Меган весело кивнула:

– Конечно.

– Спасибо, Меган, – сказала Элеонор Маршалл потеплевшим голосом.

Они с Джейком собрали свои бумаги.

– У нас еще одно совещание, мы уходим, но, насколько мне известно, Зак хочет поговорить с тобой о своей роли.

Ну что ж, прекрасно. Возможно, он тоже потребует увеличить свой текст на пятьдесят процентов. Прекрасно!

– Зак, – помогая ему, начал Сэм Кендрик. – Ты нам говорил насчет гастрольных поездок. Что-то такое в сценарии не срабатывает…

Зак Мэйсон посмотрел через стол на Меган Силвер, и язык прилип к небу. Легко было выговаривать начальникам. Этим он занимался всю жизнь. Легко ему и с «Эс-Кей-ай». Дэвид Таубер, конечно, хороший агент, и Сэм Кендрик тоже, потому он и сотрудничает с ними. Но агенты – просто люди, которые на тебя работают. На тебя двадцать процентов, а все остальное – ради собственной славы. Он знал, что они такое. Они думают, все звезды – барахло, которое можно купить и продать. А настоящими звездами они считают себя. Зак не верил никому из этих кровососов. Это просто бизнес. От начала до конца.

Меган другая.

Сейчас он внимательнее посмотрел на нее. А ведь она хорошенькая. Мягкие каштановые волосы падают естественными локонами на плечи. Умные карие глаза, пышная грудь, скрытая просторным свитером. О'кей, она на самом деле пухленькая, но после того приема немного похудела. И вообще, из-за полноты она кажется более настоящей и живой, чем остальные.

Зак Мэйсон не привык к настоящим женщинам и, уж конечно, не привык к умным. Проститутки, которые крутятся вокруг музыкантов и способны прорвать любую, даже военизированную, охрану вокруг «Дарк энджел», совсем другие. Выбеленные перекисью сучки, готовые совокупляться с кем угодно, что в десяти шагах от журнала «Роллинг стоун». Такие не прочь переспать с половиной команды, лишь бы их заметили. Были и другие. Скучные жены каких-нибудь начальников в компаниях звукозаписи. Голливудские актрисульки, желавшие удвоить свои шансы быть упомянутыми в колонке сплетен. Манекенщицы, у которых вошло в моду «встречаться» с рок-звездой. Зак вообще-то больше уважал проституток. За честность. Они по крайней мере не скрывали, чего добиваются. Но какие они все тупые и жадные. Все торговали собой ради славы.

От этого становишься жестоким. От этого начинаешь всех ненавидеть. Мэйсон наблюдал, как обычные нормальные парни превращаются в женоненавистников уже через полгода после начала долгих гастролей. Они выбрасывали совершенно голых проституток в коридор отеля, они заставляли их устраивать шоу на тридцать человек, прежде чем допустить до ведущих музыкантов. Причем на глазах у всех. Групповой секс. Но самое отвратительное – девицы почти всегда соглашались. Он видел, как парни из его группы соревнуются друг с другом, придумывая новые унизительные трюки для женщин. И всегда хотя бы одна из этих бесстыжих подстилок демонстрировала готовность буквально на все.

От этого теряешь в себе что-то человеческое.

Зак не опускался до такой ненависти к женщинам. Может, из-за равнодушия. Он просто брал с собой кучу презервативов и занимался сексом везде – с податливыми проститутками, с жаждущими славы актрисами, а они все рвались к нему. Зак Мэйсон, солист самой известной в мире группы, символ целого поколения, суперзвезда. И нельзя сказать, что он не хотел секса. Но каждая такая встреча была торгом. Хладнокровным торгом.

Так откуда же Заку Мэйсону знать, как разговаривать с такими, как Меган Силвер?

Она училась в колледже. Ясное дело, он ведь читал ее сценарий. Если честно, он был сражен. Она написала так красиво, волнующе, так печально и романтично. Просто превосходно. У него не раз перехватывало дыхание, когда он читал «Увидеть свет». И Зак очень удивился, узнав, что все это написал почти ребенок, девушка, гораздо моложе него самого…

Некоторые слова Заку пришлось посмотреть в словаре, отчего он почувствовал себя каким-то недорослем. И проникся благоговением к познаниям автора. Сам он запустил «Дарк энджел» в шестнадцать лет. В семнадцать пошли контракты. В то время как его одноклассники оканчивали высшую школу, он мотался по дорогам. Когда они оставляли позади колледж, он мотался по дорогам. Когда они получали дипломы юристов, экономистов и еще Бог знает кого, он тоже мотался по дорогам. Он не получил образования, и это его раздражало.

Вообще-то у Зака из-за этого никогда не возникало проблем. В музыкальном бизнесе не часто встретишь выпускников университетов. Там полно гангстеров, талантов, энергичных, бесцеремонных людей; они оплачивают работу целой армии юристов, которые делают за них все. Но иногда, очень редко, он встречался с настоящими интеллектуалами. С ними он не знал, как говорить. Он бормотал что-то односложное, но ему было плевать. Они ведь ничего и не ждут от тупого музыканта. Разве нет? Журналы называют его умным, глубоким, проницательным. Ну и что из этого? Они анализируют его стихи, будто он Вольтер. И хотя стихи шли прямо из сердца Зака, он-то понимал, что все равно целовать они будут его задницу. А если не станут, то Иоланда близко не подпустит их к группе. А как издания, которые пишут о музыке, сумеют продать хоть один экземпляр без «Дарк энджел»? Короче говоря, их мнение для Зака Мэйсона – пустой звук. Все они продажные.