Текст книги "Фабрика грез"

Глава 34

Элеонор Маршалл быстро поднималась по залитым солнцем ступенькам больницы в сопровождении Фреда Флореску. Она очень нервничала. Зака Мэйсона и Меган Силвер нашли вскоре после восхода солнца. На них наткнулся местный житель, участвовавший в поисках американцев в северной части джунглей. Он сбегал за помощью, и пострадавших отвели в ближайшую деревню, где догадались вызвать «Скорую помощь». Больше ничего известно не было.

– Мисс Маршалл и мистер Флореску, – представилась Элеонор очень толстой женщине, сидевшей за стойкой регистратуры. – Мы пришли навестить двух человек, которых сегодня нашли в лесу. Как они?

Женщина поискала имена в списке, напечатанном на листке бумаги, лежавшем перед ней, кивнула и тепло улыбнулась.

– Вам нужны палаты двенадцать и тринадцать. Это дальше по коридору. – Она указала. – Джентльмен говорил нам, что мистер Флореску может сегодня прийти. А вы с ним, да?

– Да, спасибо, – ответила Элеонор, направляясь по коридору.

– Боже мой, думаешь, с ними все в порядке? – спросил Флореску с мрачным лицом.

– Главное, они живы, – ответила Элеонор.

– Да, но они упали с большой высоты, – покачал головой режиссер.

Они посмотрели друг на друга, говорить не хотелось.

Было ясно, чего опасаются оба. А у ребят серьезные травмы?

– Двенадцатая, – сказала Элеонор, остановившись перед голубой дверью. Из палаты не доносилось ни звука. Она колебалась.

– Но мы должны их увидеть, – тихо сказал Фред Флореску.

Элеонор кивнула. Сердце бешено билось в груди.

Если они парализованы, то это ее вина, что им пришлось снимать фильм в сезон дождей. Она не изучила детально описания мест съемок, слишком занятая мыслями о ребенке Джордан Голдман. Если бы она занималась своим делом как следует, Джейк Келлер никогда бы не провернул такое. И несчастья не произошло бы.

Флореску посмотрел на Элеонор Маршалл, замершую возле двери, стиснув руки. Лицо белое как мел. Ему тоже не по себе. Зак и Меган – очень талантливые ребята, оба, и такие молодые. Кто мог подумать, черт побери, что с ними такое стрясется?

Он медленно повернул ручку и открыл дверь.

Зак Мэйсон сидел в кровати, рядом, на столике, стояла пустая миска из-под каши. Он пил из высокого стакана молоко, обнаженная грудь была перевязана свежей марлей.

Меган Силвер в зеленой больничной пижаме и в халате, развалившись в спартанском легком кресле рядом с ним, ела ароматный круассан и просматривала «Геральд трибюн».

Правая нога ее была в клетчатом шлепанце. А левая в лубке. Оба посмотрели на вошедших и улыбнулись.

– Привет, ребята! Рад видеть вас, – сказал Зак Мэйсон.

– Вы в порядке? – взволнованно спросил Флореску, отказываясь верить собственным глазам.

– Мы немного проголодались, но теперь все нормально, – ответил Зак. – Уверен, что снятые тогда сцены всего этого стоили.

Элеонор почувствовала, как от облегчения задрожали ноги.

– Элеонор, а что вы здесь делаете? – спросила Меган.

– Ищу вас, – сказала она.

– О, да? Мы так и думали, что вертолеты, летавшие в последнюю ночь, как-то с нами связаны, – улыбнулась Меган, а потом подняла газету, которую читала, и спросила; – Так что это за история с Роксаной Феликс?

К тому времени, когда такси подвезло ее к дому, Элеонор чувствовала и разницу во времени, и жуткую усталость.

Она дала на чай двадцать долларов, поставила свой маленький чемоданчик на крыльцо и полезла в сумочку за ключами. С минуту она шарила там, потом подцепила ключи в глубине сумки. Она ужасно устала и не обратила внимания на то, что пытается открыть парадное ключом от двери «.

« Посплю часа два, а потом на студию, – подумала она. – Сейчас от меня никакой пользы ни Тому, ни кому другому «.

Прошлую ночь она продержалась на кофе и каких-то пирожках в» Меридиан-отеле «, руководя поисками с воздуха, принимая нескончаемые телефонные звонки с докладами. Кто-то нашел обрывок рубашки Мэйсона, кто-то видел следы, но больше ничего существенного. Несмотря на все усилия, Элеонор накануне, перед самым восходом, отключилась. Когда наконец телефон заверещал рядом с ее кроватью и ей сказали, что их нашли, она провалилась в сон часа на три. Облегчение от новости, что Зак и Меган живы и почти целы, помогло ей продержаться все утро, пока она расплачивалась с сейшельцами, искавшими пропавших, упаковывала свои вещи и заказывала билет на первый рейс.

Но возбуждение не длится вечно, и, когда самолет, пробежав по взлетной полосе, взмыл в ясное голубое небо над Индийским океаном, Элеонор Маршалл оказалась снова лицом к лицу со всеми проблемами.

Том Голдман позвонил в восемь вечера накануне, то есть в восемь утра по лос-анджелесскому времени. Самой горячей новостью была Роксана Феликс. Итак, ее карьера оказалась похороненной в считанные часы. Он не преувеличивал. Элеонор нажала кнопки дистанционного управление, и канал Си-эн-эн вывалил на нее все новости.

– На рынке считают, что скандал с Роксаной убьет наш фильм, – сказал Голдман; голос его был суровым и напряженным.

– А что происходит с акциями?

Голдман едко засмеялся:

– Шутишь? Что происходит с акциями. Они опускаются. Вниз. И быстрее, чем обвал в горах. Когда такая скорость падения, прекращают торги, прежде чем дело дойдет до нуля.

– О Боже, – пробормотала Элеонор. – У меня примерно два миллиона долларов в акциях.

– Ну что ж, теперь у тебя осталось около сорока тысяч.

Если тебя это как-то успокоит, знай: у меня акций гораздо больше. Хочешь, позвоню твоему брокеру и дам ему твой телефон? Может, он еще что-то спасет?

– Нет, спасибо. Два миллиона долларов. Как дым! Я же президент, и я не хочу, чтобы все видели, как я сбрасываю акции своей собственной компании.

На другой стороне мира Том Голдман улыбнулся, почувствовав к ней очень сильный прилив нежности.

– Знаешь, я сказал точно так же.

– Конечно, ведь великие умы мыслят одинаково, – ответила Элеонор.

– А дураки редко отличаются друг от друга.

Она хихикнула:

– Да, ты понял меня. Слушай, держи трубку, не клади.

О'кей? В ту же секунду, как я узнаю, что случилось с Заком и Меган, я вернусь. Мы что-нибудь придумаем.

– Ты надеешься? – Голос Тома звучал скептически. – Я позвонил тебе рассказать, что происходит, Элеонор. Не думаю, что застанешь меня здесь, когда вернешься. У меня шестнадцать посланий от членов правления, я не уверен, что они хотят поговорить со мной о погоде.

– Ни в коем случае. Том. Ты никуда не поедешь. Они не могут уволить тебя за то, что натворила Роксана Феликс.

А если попытаются, просто назови им тот же номер телефона, что я дала тебе раньше. Позвони своему личному адвокату и проверь контракт. Скажи им, что ты потащишь правление в суд. Я уверена, сейчас они не захотят скандала.

Том помолчал.

– Возможно, ты права.

– Да конечно, права. Ты сам, будь у тебя время, додумался бы до этого, – сказала Элеонор. – Объяви всем, чтобы не трогали свои акции. А если цена еще упадет, то вообще нет смысла их продавать, так ведь?

– Совершенно верно. Может, нам взглянуть на это с другой стороны? Мы сейчас в такой точке падения, откуда нет пути никуда, кроме как вверх?

– Вот теперь я узнаю Тома Голдмана, – сказала Элеонор.

Она опустила глаза и обратила внимание, что держит руки на животе, как бы оберегая его. Она не сомневалась, что скажет Тому правду о его ребенке, когда вернется домой. Интересно, что он ответит? И надо ли говорить об этом Полу? Что лучше для ее ребенка? Господи, как все закрутилось вокруг нее! Элеонор вдруг показалось, что ее подхватил бурный поток и потащил, а ей надо грести против течения, напрягая все силы, не поддаваясь очередному новому несчастью. Дитя, росшее в ней, давало силу, помогало постичь то, что на самом деле важно. У нее могли отнять репутацию, работу, здоровье. Но его они отнять не могли. И она собиралась бороться, как тигрица, прежде чем у нее вообще что-то отберут.

– Есть еще кое-что, о чем ты не подумал, – добавила она. – Сейчас, когда акции упали ниже некуда, Джейку Келлеру больше нечем угрожать тебе. Так что ты можешь его спокойно уволить сегодня утром.

– А ты не хочешь, чтобы я дождался твоего возвращения?

– Нет, – сказала Элеонор. – Сэм Кендрик уже уволил Дэвида Таубера. Я думаю, тебе стоит последовать его примеру. Никаких вознаграждений или компенсаций. И придай этому как можно больший резонанс. Унизь сукина сына.

– Понял, – сказал Голдман и повесил трубку.

Итак, теперь она возвращается. Обратно в компанию, которая в полном кризисе, а средства массовой информации совершенно обезумели из-за скандала с главной героиней их фильма и…

– Где, черт побери, ты пропадала?

Пол стоял в дверях спальни, уперев руки в бока и сердито глядя на нее. На нем был темно-синий костюм, и он благоухал лосьоном после бритья. В глаза бросался яркий галстук и идеальный пробор. Элеонор ненавидела в нем это – прямо настоящий павлин. Пол казался слишком изнеженно-аккуратным. Том Голдман никогда бы не оделся столь безвкусно.

– Пол, ты прекрасно знаешь, где я была. Я звонила тебе в офис и оставила сообщение.

– Ты пролетела полмира, чтобы участвовать в каких-то спасательных работах, – сердито ответил он. – Что ты о себе воображаешь? Что ты Рембо?

– Не говори глупостей, Пол. Двое наших людей пропали и были в опасности.

– Значит, для этого именно тебе понадобилось туда лететь.

Элеонор слишком устала.

– Да, надо было. И я слетала. Потому что эту часть работы я никому не могу перепоручить. А сейчас, если позволишь, я хочу лечь спать. Я совершенно вымоталась.

Пол не шелохнулся.

– Ты соображаешь? Ты пропустила тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый день! Дни нашего цикла! – с яростью воскликнул он. – В эти дни ты обязана быть здесь.

Она прикусила губу, чтобы не закричать и не вывалить ему всю правду. Если ему и предстоит об этом узнать, то не так. Не во время ссоры.

– Слушай, я обязана была попытаться спасти жизнь Зака и Меган, – сказала она как можно спокойнее. – Давай поговорим позже, о'кей? Сейчас не слишком подходящее время. Я на самом деле валюсь с ног. Я устала.

– Это я устал! – раздраженно завопил Пол. – Устал от того, как легкомысленно ты относишься к браку. А ты слышала о Роксане Феликс?

– Да, я…

Но он продолжал кричать:

– Ты понимаешь, сколько и чего мне приходится выслушивать у себя на работе? Эти насмешки наших аналитиков! Люди умолкают, когда я прохожу мимо. Разве ты никогда не проверяешь людей, нанимая на работу?

– Но она не нанята на работу. Она актриса, – сказала Элеонор, стараясь держать себя в руках. —» Артемис» – это студия, а не Федеральное правительство. Мы не обязаны звонить в ФБР.

– «Артемис» была студией, если ты это имеешь в виду. – В голосе мужа Элеонор отметила неожиданную нотку удовлетворения. – Акции упали. Почти до нуля, им почти конец, Элеонор. Ты потеряла миллионы.

Элеонор обратила внимания на «ты».

– Ну что ж, меня по крайней мере есть кому кормить. У меня есть ты, – саркастически заметила Элеонор.

– Не время шутить! – Пол Халфин кричал. Он побагровел от негодования. – Пока ты играешь в свои игры на проклятом тропическом острове, твоя студия рушится! Твои акции превращаются в пыль! Бьюсь об заклад, ты даже не попыталась освободиться от них! Ты совершенно не заботишься о нашей репутации!

– Ты хочешь сказать, теперь я больше не респектабельный президент студии, на которой ты женился? – спокойно спросила его Элеонор.

– Да! – взвизгнул Пол.

– Пол, а ты меня любишь?

Он глубоко вздохнул, немного отступив назад.

– Конечно, люблю. Но так больше продолжаться не может.

Элеонор кивнула:

– Ты прав. Я хочу развода.

– Ты говоришь это несерьезно. – Он неверяще посмотрел на нее. – Ты хочешь развестись со мной? Ты что, не понимаешь, что в этом городе твоей карьере пришел конец? Ты потеряла работу, потеряла деньги. Что еще у тебя осталось?

– Моя гордость, – просто ответила Элеонор.

Пол уставился на нее в немом удивлении. Под этим взглядом она взяла свой чемодан, вышла в гостевую спальню и закрыла за собой дверь на задвижку.

Том Голдман выглядел плохо. Под глазами залегли темные круги, и у него не было времени побриться. Выдавались в его жизни тяжелые периоды, но никогда ничего подобного не было. Он разрывался: дистрибьюторы требовали информации – обанкротилась студия или нет, режиссеры, продюсеры, актеры паниковали насчет проектов, связанных с «Артемис», журналистам хватило ума и хитрости обмануть его помощников и прорваться к нему, агенты истерически кричали, что их клиенты окажутся в больших долгах, если компания пойдет на дно, а обезумевшие акционеры выкрикивали всякие обвинения. Шея Тома болела от телефонной трубки, звонки, казалось, никогда не иссякнут, ему приходилось отвечать сразу по шести линиям.

Марсия принесла ему на ленч пиццу, но у него не было паузы между звонками, чтобы ее съесть, и в четыре часа дня пицца, холодная, все еще лежала у него на столе.

Элеонор встала в дверях кабинета Голдмана, наблюдая, как ее босс произносит какие-то успокаивающие заверения в трубку. Он полулежал в кресле, закрыв глаза, будто ему больно было открыть их.

– Я не могла просигналить ему, что вы здесь, мисс Маршалл, – призналась Марсия. – Невозможно пробиться. Все дни телефон напрочь занят.

– Все нормально, Марсия, – ласково сказала Элеонор.

Секретарша выглядела совершенно растерянной и потрясенной. Она терзала свои руки и готова была разразиться слезами в любую секунду. На ее столе четыре разных телефона звонили не унимаясь, факс работал, сообщения медленно переползали через край подноса и каскадом ниспадали на пол, соединяясь с бело-серой кучей бумаги. Марсия была фанатично аккуратной женщиной, и Элеонор понимала: ей просто некогда собирать сообщения.

– О'кей. Слушай, вот что мы сейчас сделаем, – сказала Элеонор. – Ты отключаешь все звонки мистеру Голдману, будто у него совещание и его нельзя тревожить.

Марсия неуверенно посмотрела на Тома, который по-прежнему сидел за столом с закрытыми глазами.

– Но…

– Да, у него совещание со мной, – твердо сказала Элеонор. – А ты можешь отдохнуть остаток дня. Это приказ.

– Хорошо, мисс Маршалл, – сказала она с благодарностью и поспешила к своему столу.

Элеонор тихо закрыла дверь кабинета Тома и на цыпочках подошла к нему. Потом взяла у него из рук трубку и сказала:

– Он перезвонит.

И положила трубку на аппарат.

– Элеонор! – воскликнул Голдман, не веря своим глазам. – Что ты здесь делаешь? Я не ожидал тебя до завтрашнего утра.

– О, похоже все так рады меня видеть, – насмешливо сказала Элеонор.

– Я правда рад тебя видеть, ты понятия не имеешь как, – сказал Голдман со слабой улыбкой.

– Ну, очень плохо?

Он поднял одну бровь.

– Даже не буду напрягаться и отвечать на твой вопрос.

– Я велела Марсии отключить телефоны, – призналась Элеонор, – нам надо поговорить.

– Хочешь холодную жирную пиццу? – спросил Том, отламывая неаппетитный кусочек и отправляя в рот.

– Ты меня сильно искушаешь, но нет. Ты разговаривал с правлением?

Голдман кивнул:

– Да. Я повторил им твои слова. Им не понравилось.

Но они согласились вступить в игру. Руководство пока остается на месте, они сделают все от них зависящее, поработают с банками, чтобы поддержать акции. Я думаю, у них просто нет выбора. Они могут вообще потерять все вклады.

Элеонор обошла комнату, быстро соображая.

– Хорошо. А ты говорил с Роксаной Феликс?

– Я оставил ей сообщение. Никакого ответа. Хотя ничего удивительного, – сказал он, восхищаясь тем, как хорошо выглядит Элеонор.

Даже в атмосфере полной катастрофы она умудрялась быть спокойной, элегантной, держаться с царственной осанкой. На ней был яркий костюм от Донны Каран, он видел Элеонор в нем несколько дней назад, когда произошел тот неприятный разговор. Смелый, уверенный цвет и безупречный крой подчеркивали стройность фигуры. Элеонор выглядела просто замечательно.

Да, у нее есть стиль. Несмотря ни на что, она всегда так грациозна, подумал Голдман, пытаясь не вспоминать вчерашний вечер дома и свою жену, которая выла и кричала в ярости на него за то, что он не продал акции. Черная тушь текла с ресниц по сильно накрашенному лицу, она скандалила с ним, как самая избалованная дрянь. Как ты мог со мной такое сделать? Как будто он специально разорил себя, разрушил карьеру с одной лишь целью позлить ее. В этой ситуации она могла думать только о своем глупом аукционе. «На него теперь никто не придет!» – вопила она.

– А как Сэм? – спросила Элеонор.

– Сэм позвонил и сказал, что «Эс-Кей-ай» больше Роксану Феликс не представляет.

– Не похоже на Сэма. Обычно он не выкидывает своих клиентов.

– Он не обсуждал со мной этот вопрос. Но казался очень взволнованным, правда, – продолжил Том. – Но может, он такой из-за развода?

– Сэм тоже?

– Что?

Элеонор замотала головой:

– – Ну ладно, про это после. Перво-наперво я хочу рассказать, что собираюсь делать.

Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся:

– Ну давай, ты единственный человек, у которого остались силы бороться. Элеонор, клянусь. Я не знаю, что случилось с тобой за последнее время, но как бы мне хотелось, чтобы и со мной такое же произошло.

– Я намерена поговорить с Роксаной Феликс и убедить ее вернуться на съемочную площадку. Доделать фильм.

– Да ты просто сумасшедшая! – воскликнул Том.

– Выслушай меня, Том. Зак и Меган в порядке. Доктора сказали, Зак может вернуться на съемки через день-два. Занимаясь поисками, я велела Фреду работать, продолжать съемки. Многое из отснятого я смотрела, Том.

«Увидеть свет» – замечательный фильм. Его производство почти завершено. Нужна Роксана на неделю или чуть больше. Ты сам знаешь, Флореску монтирует быстро. – Она подняла руку. – Нет, дай мне, пожалуйста, закончить.

Ясно, что ты собираешься сказать: Роксана не согласится.

А если и согласится, то потом никто не захочет брать этот фильм. Продавать его.

– Правильно.

– Не правильно. Уверена, я сумею убедить Роксану вернуться на съемки. Ей нечего терять. Именно потому, что она такая первоклассная сука, она не захочет, чтобы мир увидел, как она убегает, поджав хвост. Я поеду к ней сегодня же. А что касается дистрибьюторов, то, как только все уляжется, они будут с ума сходить, лишь бы заказать наш фильм. Мы получили сейчас паблисити, стоящее миллионы долларов.

– Даже если ты права насчет Роксаны, я вот что тебе скажу: никто не захочет иметь дело с обанкротившейся компанией. Если акции…

Элеонор нетерпеливо подняла руку:

– Акции не лопнут. Через день-два люди поймут: на самом деле у нас кое-что есть…

– Это правда.

– Единственный способ погибнуть – это отказаться от «Увидеть свет». Но я этого не собираюсь делать. – Элеонор подошла к своему старому другу, глаза ее горели. Она оперлась руками о стол и наклонилась к нему. – Том, слушай, нам терять нечего. Все растаяло как дым. Наша карьера, наш банковский счет – все. Но я хочу, чтобы хоть что-то осталось от того времени, когда я была президентом студии. Чтобы я могла сказать: вот этот фильм делали при мне.

Я пришла в этот бизнес пятнадцать лет назад, Том. Я хотела работать с кино. «Увидеть свет» – замечательная картина.

Я поверила в нее сразу, прочитав сценарий. И до сих пор верю. Если это успех – мы выиграли. Если нет – что ж, нам, я уже сказала, нечего терять. Но я должна закончить дело. Это мой фильм.

Том Голдман посмотрел на Элеонор. В глазах ее стояли слезы.

– Поезжай и поговори с Роксаной, – тихо сказал он. – Я еще раз позвоню адвокатам. Мы завершим наш фильм, а потом уйдем.

– Спасибо. Спасибо тебе, Том.

Голдман потянулся и накрыл своей рукой ее руку.

– Мы начали вместе и, я думаю, закончим вместе. Мне очень жаль, что все так вышло.

– Мне тоже, – прошептала Элеонор, закрыв глаза.

Она должна открыть ему свою тайну именно сейчас. Том имеет право знать. Если ждать момента более подходящего, она не дождется. Не будет хорошего момента. Она отняла свою руку.

– Я должна тебе сказать еще кое-что, Том. Я развожусь.

И я беременна.

Он уставился на нее, совершенно ошарашенный.

– Ты разводишься? Не понимаю. А что Пол говорит?

– Не знаю, как тебе это объяснить, – начала она, – но с Полом я всегда предохранялась. Мы не занимались любовью без контрацепции до свадьбы. А я беременна уже два с половиной месяца.

– Что ты говоришь? – прошептал Том.

Элеонор посмотрела ему прямо в глаза.

– Это твой ребенок, Том, – сказала она.

Глава 35

Роксана Феликс открыла дверь и с вызовом посмотрела на Элеонор Маршалл. Было четыре часа утра – достаточно рано, и поэтому зеленый «лотос» Элеонор смог прокрасться через полицейские кордоны, не привлекая особого внимания. Эта женщина оставила тридцать два сообщения на автоответчике, стоявшем в спальне Роксаны. Наконец Роксана Феликс согласилась ее принять. В тоне Элеонор не было упрека, но Роксану не обманешь. Эта стерва наверняка будет бесноваться, кричать и угрожать. Пусть только посмеет. Ей падать некуда, она уже внизу.

– Роксана, спасибо, что согласилась встретиться со мной, – ласково сказала Элеонор. – Я могу войти?

Роксана отступила в сторону.

– Прошу. Скажите, что вам надо, и уходите. Я не хочу тратить время на разговоры.

– А ты, я смотрю, не отключила телефоны? – удивилась Элеонор, слушая перезвон в доме.

Роксана была одета в костюм из ярко-голубой ткани, длинные волосы стянуты в узел, на лице умело нанесенная косметика: мягкие, яркие, как ягоды, губы, румянец на острых скулах. Она даже не забыла о паре золотых серег. Кроме того, от нее пахло нежными духами. Выглядела она потрясающе, словно только что сошла с подиума.

Я не ошиблась на ее счет, порадовалась Элеонор. Роксана не захочет проявить передо мной слабость, она скорее умрет.

Через меня она собирается заявить миру, что ей на все плевать. Главное для нее – собственная гордость.

Вчерашняя сцена с Полом возникла перед глазами Элеонор. Может, в конце концов, гордость – единственное, за что остается цепляться любой женщине?

– А зачем? Я принимаю все сообщения, – пожала плечами Роксана. – Пусть люди говорят что хотят. Я ни от кого не прячусь.

– Именно это я и надеялась услышать, – сказала Элеонор, входя на кухню. – Можно мне сварить себе кофе? У меня есть к тебе предложение. «

– Если хотите, – не слишком вежливо ответила Роксана. – Надеюсь, вы быстро, Элеонор? Что касается ваших акций, дело, конечно, очень плохо. Но я ничего не могу поделать. Я этого не планировала. Если хотите, чтобы я подписала какое-нибудь заявление, подтвердила, что вы ничего не знали о моем прошлом, когда брали на роль, нет проблем. Я подпишу. Я просто хочу, чтобы вы от меня отстали. А если вы явились сюда за дополнительными сведениями, – губы Роксаны сжались, – то вам лучше обратиться к Изабель Кендрик. Она занималась моим делом. Так что обвинение можете предъявить ей.

– Я пришла не за этим, – ответила Элеонор, заправляя кофеварку французским кофе. Изабель Кендрик! Потому что Роксана спит… с Сэмом. Сэм? – А ты знаешь, что Сэм Кендрик разводится? – спросила осторожно Элеонор.

Роксана покачала головой.

– Я думаю, в конце концов он останется с женой.

– Да нет, я говорила с Сэмом сегодня рано утром, – покачала головой Элеонор. – Он переехал в Бель-Эйр и, похоже, очень расстроен.

– Да? Да, много чего происходит вокруг, – ответила Роксана, но Элеонор показалось, что та смущена.

– Роксана, послушай меня, – начала Элеонор Маршалл. Сердце билось быстро. Она должна уговорить эту девушку. Просто обязана. От Роксаны потребуются мужество и даже самоотверженность. Качества, которые большинство людей не видят в ней. Но Элеонор должна затронуть ее инстинкты. Она сама бросила все силы на борьбу за этот фильм. Бессмысленно останавливаться сейчас. – Я пришла сюда не кричать на тебя, не добывать информацию, не заставлять подписывать бумаги. В том, что случилось с нашими акциями, нет твоей вины. Никто не говорит, что ты должна была признаться в своих грехах перед началом работы над фильмом. Я пришла к тебе за помощью.

Роксана оперлась на дверь, прищурившись.

Эта девушка привыкла никому не доверять, подумала Элеонор. Почему? Что с ней случилось много лет назад?

– И чего же вы хотите? – насмешливо спросила Роксана.

– Чтобы ты вернулась на Маэ и завершила работу над фильмом» Увидеть свет «.

Она задержала дыхание. Итак, главное сказано. Настал момент истины. Если Роксана завизжит, закричит, потребует, чтобы она убиралась из дома, тогда все. Конец.

Они обе молчали.

– Почему? – спросила наконец Роксана, глядя на Элеонор.

– Потому что если мы доведем дело до конца, фильм будет невероятный. Хороший. Фред Флореску показал мне отснятые материалы. Когда ты на самом деле играешь, Роксана, а не пытаешься мешать другим, ты играешь блестяще.

Ты по-настоящему талантлива. А в любовных сценах с Заком, знаешь, экран просто воспламеняется. Я думаю, если мы выпустим этот фильм в прокат и люди его увидят, все со мной согласятся.

– А почему я должна это делать?

– Да для себя же, – сказала Элеонор. – Я могла бы говорить: сделай ради меня, ради Зака, Фреда, но я не буду.

Пойми одно: я все знаю о вашем сотрудничестве с Дэвидом Таубером, Джейком Келлером, но мне на это плевать.

Это уже в прошлом. Единственное, что сейчас для меня важно, – фильм. Закончить его и выпустить. То же самое нужно и тебе. Ради чего? Ради самоуважения. Ты сказала, что ни от кого не собираешься убегать. Так не убегай! Сделай этот фильм! Ты хотела, чтобы мир увидел в тебе актрису. Ты за этим приехала в Лос-Анджелес. Ты заставила нас взять тебя на роль. Один Бог знает, как тебе это удалось, но ты сумела заставить…

Роксана слегка улыбнулась.

– ..и ты сумела сделать замечательный фильм. Все сейчас только и ждут, что ты уползешь умирать, Роксана. Слушай, я не собираюсь стоять тут и говорить, что твое прошлое прекрасно. Нет, ты вела себя плохо. Но если ты ждешь от меня этих слов, я сейчас же уйду, потому что на эту тему рассуждать не собираюсь. Я скажу лишь одно: мы не знаем твою историю целиком. Тебе было четырнадцать лет. Почему вдруг в Париже оказалась американская девочка? Как смогла проститутка-подросток за два года открыть бордель?

Но я сделала свой вывод из этой истории и могу сказать, что у тебя настоящая страсть к независимости. Ты вернулась в Штаты. Ты окончила частную школу. Ты создала себе новый образ. Сделала карьеру. Ты взбиралась все выше и выше по лестнице успеха в модельном бизнесе. Я не прошу тебя рассказывать все, Роксана. Я не берусь судить, я тебя не знаю, но прошу: прояви свою независимость. Перед всеми. Тебя не смогли сломать раньше. Так не позволь сломать сейчас.

Роксана Феликс разрыдалась.

– Эй. – Элеонор обняла рыдающую девушку, стала гладить по голове, укачивая, а та плакала. – Послушай, теперь все хорошо, дорогая, теперь все будет хорошо.

Над Маэ уже опустилась ночь, когда они прилетели. Звезды ярко сверкали над пляжем, кружились вокруг огромной оранжевой, низко висящей Луны. Такси проехало мимо отеля и остановилось на берегу возле неприметного ресторана, казавшегося закрытым. Элеонор заплатила водителю, помогла Роксане выйти из такси и проверила еще раз, горит ли свет в окне. Он горел – это служило сигналом, что Флореску ждет их вместе с Заком, Меган, Сетом, Мэри, Робертом, Джеком и всеми остальными.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? – спросила она. – Знаешь, ты не обязана им рассказывать. Я могу пойти и просто объявить, что ты вернулась закончить фильм. Никто не посмеет тебя обидеть. Я поговорю с Фредом, и он проследит.

Роксана покачала головой, Длинные черные волосы блестели в лунном свете.

– Нет, я больше не хочу ничего скрывать. Если я смогу поговорить с ними, может, они меня поймут, как ты поняла. Простят за то, какой я была раньше.

– Ты смелая женщина, – сказала Элеонор.

– Ты тоже, – просто ответила Роксана.

Элеонор предложила ей свою руку, и они вошли в домик. Деревянная дверь открылась в теплую, наполненную запахами комнату, освещенную тремя масляными лампами. Фред и все остальные сидели вокруг длинного, стоявшего на возвышении стола, ели что-то вроде омаров и пили из высоких стаканов местный сладкий ликер. Голоса были громкие, хриплые, но, едва они вошли, в комнате стало тихо.

Элеонор почувствовала, как Роксана напряглась, когда тридцать пар глаз потрясенно уставились на них.

– Дамы, господа, – начала Элеонор. – Я попросила Фреда собрать вас на ужин, потому что мне хотелось дать Роксане возможность поговорить с вами. Я понимаю, для вас это сюрприз. Но Роксана решила вернуться и закончить фильм. Вы читали газеты, все это правда. Но Роксана намерена кое-что добавить к этому. Ей понадобилось большое мужество, чтобы принять такое решение. Выслушайте ее. – Она сжала руку девушки, потом пересекла комнату и села за стол рядом с Фредом Флореску.

Роксана сделала глубокий вдох и осталась стоять, освещенная мягким светом ламп, глядя на актеров, с которыми она еще недавно ссорилась. Они сидели и с любопытством смотрели на нее. Симпатии на лицах не было – так, некоторый интерес.

Но я не прошу их о сочувствии, сказала себе Роксана. Я просто хочу, чтобы они поняли.

– Меня зовут Роксана Феликс, – начала она. – По документам. Я сменила имя в девятнадцать лет. Прежде меня звали Хитер Пайпер, я родилась в Канзас-Сити двадцать четыре года назад. Мой отец работал на стройке, а мать – в местном супермаркете кассиром неполный рабочий день.

Мы жили бедно, но я мало что помню о том времени. Мне было четыре года, когда родители погибли в автокатастрофе. Потом я воспитывалась в приюте – у мамы не было родных, а брат отца не захотел меня брать. – Голос ее звучал ровно, без всяких эмоций и довольно сухо. – Я пробыла в приюте до одиннадцати лет. А потом меня удочерили вышедший на пенсию судья Эли Вудс и его жена. Вообще-то обычно детей усыновляют в младенческом возрасте, вы сами понимаете, но я была очень хорошенькой. А очень скоро я поняла, почему судья выбрал именно меня. За два дня до моего двенадцатилетия Эли зашел в ванную, когда я уже вымылась и стала вытираться. В ту ночь он явился ко мне в спальню и изнасиловал. – Она замолчала, с трудом сглотнула. – Он насиловал меня в течение двух лет и говорил, что, если я кому-нибудь расскажу, никто не поверит.

Что я сама его совратила и сама виновата. Я во всем призналась его жене, но она ударила меня по лицу, назвала дармоедкой, никчемной, неблагодарной девчонкой и грязной маленькой лгуньей. Через два года, когда мне исполнилось четырнадцать, я пошла в город и рассказала офицеру полиции. Он пообещал, что подаст жалобу. Но в тот вечер Эли пришел ко мне в комнату и избил в кровь. Потом сломал мне мизинец.

По щекам Роксаны полились слезы, и она никак не могла перестать плакать. К сожалению, она не видела лица, в ужасе уставившиеся на нее. Она собралась с силами и продолжила:

– Как только раны зажили, я стащила кредитные карточки, кошелек, драгоценности его жены и убежала. Я заказала билет в Париж, объяснив, что судья Вудс отправляет меня в путешествие. Сама не знаю, почему выбрала Париж. Может, он казался мне очень далеким, и у меня в школе было хорошо с французским. А судья не знал французского. Я подумала, что в Америке он меня выследит. В Париже я стала заниматься проституцией. Я ненавидела себя за это, но у меня не было другого способа быстро заработать много денег. Эли был богат и обладал большой властью в городе, и мне хотелось заработать не меньше. Я была хорошенькой и менее разборчивой по сравнению с другими девушками, поэтому получала довольно много. Я работала на улицах два месяца, потом с девочками по вызову для богатых бизнесменов, в шикарных отелях. Там-то я встретила еще двоих, которые занимались тем же. Одна хотела бросить своего сутенера, он грабил ее.