Текст книги "Фабрика грез"

Я спросила, не согласится ли она работать на меня. Я пообещала ее не обижать. Мне было всего пятнадцать, но выглядела я старше. Я была совершенно холодная, твердая, безжалостная – ну вы меня знаете. В шестнадцать я арендовала дом для своих девочек на Елисейских полях, и мы преуспевали. Многие из девушек, которые работали на меня, потом стали моделями. Они сменили имя, вышли замуж, и тогда я подумала, может, и я смогу? Мне исполнилось восемнадцать, у меня был почти миллион долларов на счетах. Такая вот предпринимательница.

Она подавила рыдание.

– Итак, я получила новый паспорт, переехала в Калифорнию. Выбрала самую консервативную частную школу, которую только могла найти, католический монастырь, и связалась с модельными агентствами. Мой агент пытался подписать контракт во Франции, но я решила начать на новом месте, дома, где никто меня не знал. Я хотела стать самой известной, самой богатой, самой знаменитой женщиной во всем мире. Я дала себе слово никого не любить, никому не доверять, потому что никто никогда меня не любил. А все остальное вы знаете. Я все понимаю и не прошу у вас ничего, я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я такая, и чтобы мы смогли закончить фильм. Элеонор убедила меня это сделать, чтобы потом, когда все это кончится, я смогла ходить, высоко подняв голову.

Роксана опустилась на стоящий рядом стул и закрыла рукой глаза, пытаясь смахнуть слезы.

Секунду-другую стояла оглушающая тишина, слышались только тихие всхлипывания Роксаны и шуршание волн о берег. Наконец Фред Флореску откашлялся.

– Роксана, мы даже подумать не могли, через что тебе пришлось пройти. Вряд ли кому-то из нас довелось пережить такие ужасы, трудно вообразить, что подобное вообще бывает. Но я – и, думаю, все в этой комнате – совершенно потрясен твоим мужеством. Ты отважилась рассказать нам!

Не важно, как ты себя вела на съемках. Ты была несколько холодна, и я вижу, у тебя были основания не доверять людям. Но теперь, надеюсь, ты поверишь мне, когда я скажу, что ты действительно прекрасная актриса. Я горжусь тобой.

Я горжусь, что делаю фильм с твоим участием, – сказал он тихо, и все зааплодировали.

Солнце опускалось над Беверли-Хиллз, когда Том Голдман приехал домой. Он поставил машину в гараж, но не выходил из нее, а продолжал сидеть, уставившись в пространство, и думал: Господи, как все объяснить Джордан?

Первый удар – потеря большей части его состояния. Он понимал, у его жены большие запросы, а ему придется сказать ей, что предстоит урезать все расходы. Продать этот дом, ее любимую игрушку. Лиза Вейнтрауб, его бухгалтер, все объяснила. Он не может больше позволить себе тратить четыре миллиона долларов в год на содержание этого дома.

Итак, до свидания, Беверли-Хиллз. Привет, Лорел-Каньон.

Он-то сам смирился бы с этим, но вопрос в другом – сможет ли Джордан. Не будет больше дурацких вечеринок, которыми она только и живет. Его денег, около миллиона с половиной, едва хватит купить новый дом и растить ребенка. Об обедах с икрой или о костюмах от Шанель и речи быть не может. Именно после того, как он долго сидел с Лизой и внимательно изучал домашние счета, он понял, сколько денег тратила Джордан на одежду. Один костюм от Шанель стоит двадцать тысяч долларов.

Двадцать тысяч долларов! А у Джордан их пять!

И вот теперь ему предстояло пойти и сказать жене, что пора остановиться. С такими расходами навсегда покончено.

Ей придется продать часть драгоценностей. Он истратил больше трех четвертей миллиона на бриллианты, с тех пор как они поженились. А им нужны деньги. Конечно, ей это очень не понравится. Да ей абсолютно все не понравится из того, что он скажет. О Боже, устало подумал Голдман. Она же носит его дитя. А как только ребенок появится на свет, может, она потеряет интерес к общественной жизни – и тогда не придется нанимать няньку.

Ребенок. Итак, удар номер два. Ему предстоит признаться жене, что он обманывал ее и у него будет ребенок от другой женщины.

Том устало потер пальцами виски. Как же он нелепо жил, подумал Том беспомощно. До конца дней не забыть ему сладкую муку, которую он испытал, когда Элеонор обрушила на него новость. Потрясение. Оживление на долю секунды. И наконец, всепоглощающее безнадежное чувство сожаления.

Глядя на Элеонор, такую решительную, такую способную, владеющую собой в невероятно сложной ситуации, он понял правду, которую знал всегда. Он был влюблен в Элеонор Маршалл с той самой минуты, когда прелестная, неловкая девушка, выпускница колледжа, наткнулась на него в кафетерии студии пятнадцать лет назад, и вплоть до того момента, когда она сказала ему, что носит его ребенка. Если честно, то ужасная ревность охватила Тома на ее свадьбе, первый сигнал: с ним происходит что-то не то. Какая она была красивая в тот день! А была она такой раньше? В Нью-Йорке, когда он испытал полное расслабление в ее объятиях и зачал дитя, которое с тех пор она носит под сердцем?

Все поздно, ужасно поздно. Только теперь Том Голдман понял, какое пламя Элеонор лелеяла для него тайно столько лет, какую боль испытала в момент появления Джордан в вестибюле» Виктрикса «. Даже он смутился оттого, что Элеонор пришлось слушать его жену, но лишь теперь он по-настоящему осознал, что ей тогда пришлось пережить. Вот причина ее слабости в работе, которую она забросила, вернувшись в Лос-Анджелес; этим-то и воспользовался Джейк Келлер.

Что за трагедия разворачивалась у него прямо перед глазами! Она была его лучшим другом, его протеже, его самым близким помощником, она была первым человеком, к кому он бежал с любой новой идеей, его самым строгим критиком. Он старался проводить с ней как можно больше времени в офисе и вне его. И никогда не думал о причине своей неприязни к Полу Халфину. Не думал до вчерашнего дня. До того момента, когда стало слишком поздно.

Три месяца назад он мог просто попросить Джордан о разводе. Но не теперь. Его жена – взрослый человек, и хотя он вынужден причинить ей боль, это лучше, чем притворяться или обманывать, состоя в законном браке. Но теперь все изменилось. Потому что ребенок, которого носит Джордан, должен родиться первым. Хочет он этого или нет. Он зачал ребенка в законном браке и должен остаться с его матерью, пока дитя не станет достаточно взрослым, чтобы понять его, – то есть до пятнадцати-шестнадцати лет. Он будет поддерживать и другого ребенка, если Элеонор потребует, но семья у него должна быть только одна. А женился он на Джордан.

Голдман медленно вышел из машины и направился к дому. Он вдруг вспомнил мать, Ханну Голдман, умершую семь лет назад. Он знал, что она сказала бы ему: это единственный выход, сын.

Но Боже, какую ужасную цену он платит за свою ошибку!

Он прошел через заднюю дверь, набрал код. По свету на верхнем этаже понял, что Джордан уже дома.

А на что ты надеялся? – спросил себя Том с усмешкой.

Ты думал, она занимается покупками на Родео? Да, что она делала раньше, то она делает и сейчас.

– Джордан! – крикнул Голдман. – Я дома!

– Да неужели? – бостонский акцент жены был пропитан ядом. – Что ж, я в гостиной. Надеюсь, ты не ждешь, что я подойду к тебе, Томас?

Том Голдман прошел через шикарную приемную. Она была украшена старинными английскими рисунками. Художник по интерьеру обошелся ему в небольшое состояние, вспомнил Голдман. Но зато, если сейчас устроить аукцион по продаже антикварных вещичек, можно получить еще четверть миллиона. А себе ничего не оставлять, кроме совершенно необходимого для жизни в двадцатом веке в Америке.

Джордан сидела очень прямо в кресле, обитом веселой мебельной тканью. Длинные светлые волосы она стянула в конский хвост, очень аккуратный; на ней был костюм от Шанель и крупные бриллиантовые серьги. Том заметил, что она надела и свое жемчужное ожерелье, и сапфировое колье, кольцо с бриллиантами и рубинами, которое он подарил ей, когда узнал о беременности. Конечно, она сделала это намеренно. Судя по хмурому лицу, Джордан была очень зла.

– Я надеюсь, ты скажешь мне наконец, что придумал насчет этих ужасных акций, – начала Джордан. – Сегодня было черт знает что в клубе здоровья, понимаешь? Все шептались и указывали на меня пальцем. – Она вынула маленький кружевной платочек из рукава и промокнула несуществующие слезы. – Я больше не могу такое выносить, Том. Как ты мог сделать со мной это?

– Я сегодня встречался с Лизой Вейнтрауб, – начал Голдман, решив, что чем скорее он с этим покончит, тем лучше. – Она сказала, что мы потеряли очень много денег.

Почти восемь миллионов долларов.

– Что?! – взвизгнула Джордан.

– Нам предстоит продать дом, драгоценности и еще много чего. Лиза знает хорошего брокера по недвижимости, он поможет нам со скидкой купить новый дом. Небольшой, в Лорен-Каньоне или в Пасадене, за полмиллиона. Тогда у нас останется миллион свободного капитала. И мы продержимся, пока я не найду другую работу.

– Этого не может быть, – прошептала Джордан, качая головой. – Ты сделал это назло мне.

– Господи, Джордан, не будь ребенком! Да, трудно, но мы справимся. Мы семья. Мы есть друг у друга.

Слова гулко отдавались в его собственных ушах.

– Я собираюсь остаться на работе до выхода фильма.

Потом уволюсь и найду другую работу в кинобизнесе. Конечно, уже не такого уровня, как сейчас, и твои приемы придется прекратить. У нас нет денег на дорогие вечеринки, мы станем экономить, дорогая, я буду вынужден закрыть многие из твоих кредитных карт. Ты понимаешь, что мы не сможем теперь нанять няньку, мы будем жить втроем – ты, я и наш ребенок, – сказал Том, пытаясь смягчить свои слова улыбкой.

– Нет! Этого не будет! – закричала Джордан. – Как ты можешь так поступить со мной, Том?! Я не собираюсь так жить!

– Но у нас нет выбора, – заметил Голдман.

Она вела себя как испорченная девчонка, даже сейчас, в такой катастрофической ситуации, в тот единственный момент, когда муж искал у нее поддержки.

Но он не вправе сердиться на нее, напомнил себе Том, учитывая то, что предстоит сказать дальше.

– Джордан, слушай меня. Есть кое-что похуже.

– Что-то еще хуже? – Ее ангельское личико покраснело от ярости. – Что-то хуже? Сукин ты сын! Что может быть хуже этого? Неужели ты не понимаешь, что ты разрушил всю мою жизнь ?

– Помнишь, когда ты прилетела в» Виктрикс «, в Нью-Йорк, сказать, что беременна? Джордан, я должен тебе кое в чем признаться. – Он с трудом сглотнул. – В ту ночь я был близок с Элеонор Маршалл. Это был первый и единственный раз. А вчера она сказала, что забеременела именно в ту ночь. Она решила сохранить ребенка.

Он молча ожидал бури. На это у нее есть полное право.

– И все? – спросила Джордан.

– А этого мало?

– Я думала, ты собираешься мне сказать кое-что похлеще, – хмыкнула Джордан. – Ты переспал с Элеонор Маршалл? Том, да как ты мог? Она же такая старая.

Том Голдман уставился на жену, не в силах произнести ни слова. Он не верил своим ушам. Джордан впала в истерику от мысли, что придется снизить уровень жизни, но на его признание о другой женщине, тоже носящей его ребенка, она отреагировала просто как на проявление дурного вкуса. Неужели она такая ограниченная?

Но может, она не поняла его?

– Джордан, я говорю тебе: Элеонор тоже беременна. От меня. У тебя есть что мне сказать на это?

– Да, да, есть! – закричала она. Вдруг ярость вернулась к ней, и Том даже испытал облегчение, но жена продолжала:

– Как ты смеешь меня унижать? Неужели ты не понимаешь, что теперь все начнут смеяться надо мной? Они будут говорить, что ты предпочел мне морщинистую старуху!

– Элеонор всего тридцать восемь… – – А мне двадцать четыре! Я не думаю, что кто-то этого не знает! Она же просто синий чулок! Ну как ты мог?

Он не скрывал своего отвращения.

– Джордан, это самое…

– Я хочу развода! – кричала она, при этом вены на нежной шее вздулись. – Я хочу развода немедленно!

– А наш ребенок? – выдавил Том.

– Какой ребенок? Я не беременна. Ты дурак! Никогда не было никакого ребенка! Изабель велела мне обмануть тебя, чтобы ты оставил ту старую суку в покое. – Она истерично рассмеялась. – Ты думаешь, мне нужен ребенок от такого осла, как ты? Это ты хотел, чтобы я испортила свою фигуру. Сидела целыми днями дома, с ноющим крысенышем. А я молодая! Я хочу жить весело!

У Голдмана голова пошла кругом.

– Нет ребенка?

– Да нет же! Ты не понимаешь по-английски? Я собиралась тебе сказать, что у меня выкидыш. Как будто я была беременна и ты довел меня до выкидыша! – Теперь Джордан рыдала от ярости. – Это ты можешь жить в Пасадене. Я не могу там жить! Хочу развода! У меня есть два миллиона долларов собственных сбережений. С ними я вышла за тебя замуж. Но ты ничего из этих денег не получишь!

– Ты никогда мне о них не говорила, – тихо сказал Том.

– Ты ничего не получишь из моих денег. Это мое!

– Да я ни цента не трону, – сказал Том с презрением. – Ты вольна уйти, с чем пришла. Мои адвокаты свяжутся с тобой завтра утром.

– Я не отдам бриллианты! – кричала Джордан ему вслед.

Но Том Голдман уже выходил из дома, из этого брака.

И закрывая дверь, он улыбался.

Глава 36

– Ну ладно, хорошо, – покорно сказал Голдман, поглядев на Элеонор, и покачал головой, – две недели. Если ничего больше ты не можешь сделать… Да, я понимаю, спасибо, Янис. – Он повесил трубку.

– Ну и что у нас в Сиэтле? Две недели? – разочарованно спросила Элеонор. – Я надеялась, что хоть немного больше времени. Ведь Сиэтл считается столицей нового поколения, а имена Зака и Флореску могут гарантировать сборы.

Том пожал плечами:

– Что я могу тебе сказать? Все оробели из-за этой истории с Роксаной.

– Нет, дорогой. Такой скандал – бесплатная реклама.

Я думаю, дело в Джейке Келлере и Дэвиде Таубере.

Том Голдман и Элеонор Маршалл сидели в кабинете Тома в студии «Артемис» в окружении телефонов, бумаг, с недопитым кофе и остатками пончиков на подносе. Было семь вечера, солнце только начало заходить. Смог, постоянно висевший над Лос-Анджелесом, искажал естественный цвет заката, и на небе возникали стрелы дикого яркого медного цвета. Но сегодня ни Элеонор, ни Том не обращали внимания на красоту природы. Они провели день, пытаясь уговорить дистрибьюторов заказывать «Увидеть свет». В это утро им удалось добиться показа фильма в двух кинотеатрах в Миннесоте и в одном в Таксоне. И потом, наверное, фильм канет в безвестность, перейдя на видео. Никто не хотел связываться. Пошли слухи о том, что «Увидеть свет» станет для Фреда Флореску «последним делом героя». Что ж, даже Стивен Спилберг потерпел крушение со своим «1941». Теперь пришла очередь Флореску. Маркетинговая бригада «Артемис» получала отовсюду один и тот же ответ: фильм провальный, некассовый. Как можно заказывать фильм, приведший студию к банкротству? У Тома и Элеонор ушел день на то, чтобы пробить хотя бы маленькую брешь в толстой стене. В ход пошло все – и хорошие отношения, и личные связи, накопленные за пятнадцать лет, но даже после этого только двое согласились на маленькие уступки. Больше они ничего не могли сделать, чтобы протиснуться на рынок. Люди просто не интересовались их фильмом.

– Таубер и Келлер? Что ж, я думаю, вполне возможно, – размышляя вслух, сказал он.

– Ты сам понимаешь, что я права. После того как Сэм Кендрик покончил с Дэвидом Таубером в этом городе, ни в одном агентстве его не взяли, и он сейчас работает у какого-то ненадежного отвратительного типа, у которого всего одна телефонная линия, а вместо адреса номер почтового ящика в Западном Голливуде. Они набирают актеров для коммерческих роликов, рекламирующих корм для животных.

Том ухмыльнулся:

– И с Келлером покончено. После того как ты про него пустил слух, он никому не нужен. Теперь он…

– Воплощает мечту детства, пытается стать продюсером, – смеясь, закончил Голдман.

– Совершенно верно. Я думаю, ты не сомневаешься, что никто из них не хочет успеха фильма. Дэвид Таубер все время крутился на съемочной площадке, а Джейк Келлер помнит много деталей. Стоило им кое-что сказать… Ты знаешь, Флореску ведь никогда никому не дает просматривать материал. А «Артемис» в момент съемок находилась в отчаянном положении и с творческой точки зрения, и с коммерческой, да еще Роксана Феликс со своим скандалом…

Вот два мерзавца и решили отомстить.

Том кивнул:

– Ты права. Кроме того, все в кинобизнесе знают, что мы остаемся на своих местах только до выпуска фильма и лишь благодаря хорошим адвокатам. Фильм выйдет, а мы за дверь. «Говард и компания» дали понять совершенно ясно.

Но это никого не волнует. Да и почему должно волновать?

Нас уже почти нет.

Элеонор печально улыбнулась Тому, кивнув на его майку и джинсы:

– По крайней мере тебе уже не надо наряжаться на работу.

– Если это хорошо для Дэвида Джеффина, то хорошо и для меня, – ухмыльнулся Голдман. – Давно надо было так одеваться. – Он потянулся через стол, взял Элеонор за руку и ласково погладил. – Многое мне надо было сделать давно.

Элеонор взглянула на Тома. Темные глаза так проникновенно смотрели на нее, что она почувствовала разливающееся по телу тепло желания. Но не стоит спешить. Следует убедиться, что он на самом деле хочет быть с ней всегда, что это не просто реакция на развод. Элеонор просто не могла еще раз рисковать. Если и на сей раз что-то рухнет, это сломает ее навсегда.

Она высвободила руку мягко, но твердо.

– Может, у нас получился настоящий хит. И мы спасем студию этой картиной. На «Фоке» тоже навалилась куча проблем, когда они делали «Звездные войны». Никто не ожидал от фильма того, что вышло.

Том Голдман разочарованно вздохнул. Да, видимо, Элеонор надо время, чтобы она ему поверила. Но как тяжело находиться около нее, знать, что она носит его ребенка, и не иметь права обнять ее и приласкать.

– Элеонор, ты должна кое-что понять. Мы сделали так, как ты хотела. Мы заставили правление позволить нам закончить фильм. Мы сумели убедить Роксану вернуться на съемочную площадку и довести дело до конца. Но картина обошлась в сто двадцать миллионов долларов! Ты понимаешь, какой нужен рынок сбыта и все остальное, сколько нам надо заработать, чтобы вернуть эти деньги? «Звездные войны» стоили семь миллионов долларов. В творческом плане ты все сделала правильно, ты прекрасно реализовала проект, но давай посмотрим фактам в лицо. Мы проваливаемся, и проваливаемся очень здорово.

– Но вполне возможно, фильм станет хигом.

– Хитом? Ты говоришь о чуде.

Элеонор Маршалл подумала о ребенке Тома, который рос в ней.

– А я верю в чудеса, – улыбнулась она.

Том покачал головой.

– Ты просто не знаешь, когда надо уйти, да, Элеонор?

– Да, совершенно точно, – согласилась она. – Слушай, ты едешь на заключительную вечеринку в субботу? Я собираюсь заказать билет на самолет.

– Шутишь? – ответил Голдман. – После всего, через что мы прошли ради этого проклятого фильма, я не пропущу вечеринку, даже если обрушится двадцать муссонов.

Прощальный вечер киногруппы «Увидеть свет» был устроен на берегу под звездами. Том и Элеонор появились среди полного хаоса: сотни людей тащили коробки с вещами, с боем захватывали лифты, стаскивали свои чемоданы и оборудование в вестибюль отеля – почти все было готово, упакованное в ящики, в мешки из яркого пластика, для перевозки в сейшельский аэропорт на рассвете. Они почувствовали атмосферу праздника еще до того, как пошли на берег. Режиссер по свету, спотыкаясь, прошел мимо Тома, волосы его были покрыты липким кокосовым молоком.

Всеобщее облегчение после окончания трудной работы витало в воздухе. А стоило им ступить на мягкий и мелкий, как порошок, песок, как они оказались в атмосфере всеобщего безумия.

– Слушай, куда это мы попали? – спросил Том Элеонор, оглядывая сцену на берегу.

Четыре огромных костра были разложены на пляже, они выбрасывали столбы пламени в чернеющее небо. Видны были силуэты танцующих, которые прыгали как сумасшедшие вокруг костров под звуки чересчур громкого рэпа, доносившегося из усилителей, установленных непонятно где.

Флореску организовал стол на возвышении, он был весь завален едой, запах которой разносился на двести ярдов окрест. Креольские лобстеры, осьминоги под соусом карри, мясо акулы с имбирным соусом, невероятный рыбный суп. Только они приблизились, как кто-то подскочил и подал два высоких бокала, наполненных чем-то цветным.

– Что это? – устало спросил Голдман, обнимая Элеонор за талию.

– Ля пури, это местное, попробуйте.

Том сделал глоток и принялся ртом хватать воздух. Напиток обжег горло.

– Боже мой! Что это?

– Это забродивший фруктовый сок. Довольно крепкий напиток, – сказала девушка.

– Да уж, вкус нешуточный, – покачал головой Том, ставя бокал на стол.

– А есть у вас что-нибудь безалкогольное? – спросила Элеонор. – Я беременная.

– Конечно. – Девушка подала ей пластиковый кувшин с ситронеллой, легкой сейшельской минеральной водой с медом и лимонным соком.

– Я тоже этого выпью, – сказал Том Голдман.

– Эй, ребята, вы поздновато, – заметил Фред Флореску, подходя к Тому и шлепая его по плечу.

– Рад видеть тебя, Фред, – улыбаясь, сказал Том.

– Самолет задержался в Сингапуре, – объяснила Элеонор. – Как вы тут?

– Очень довольны фильмом, – ответил режиссер. – Я, ребята, должен вас поблагодарить – вы здорово потрудились, чтобы мы могли закончить. Мы сделали невероятный, потрясающий фильм. Он получит в Каннах Пальмовую ветвь в следующем году, он побьет все рекорды сборов.

– Правда? – спросила Элеонор.

– Это уж точно, – фыркнул Том.

Флореску насмешливо и торжествующе посмотрел на него.

– Да, нужно чуть больше веры, Том. Ты готов биться об заклад со мной? Ставлю сотню монет на то, что ты сделаешь по крайней мере тридцать миллионов дохода на этой картине. Идет?

– Договорились, – сказал Том, стукнув по руке Фреда. – Видит Бог, что я бы хорошо распорядился этими деньгами.

Дело в том, что после выхода «Увидеть свет» мы с Элеонор вылетаем из студии на улицу.

– Нет, без дела вы не останетесь. Можете работать со мной, – сказал Сэм Кендрик, внезапно возникая из темноты. – Картина уже в прошлом, но мы – нет. После развода я полностью погружаюсь в работу. Как раз сегодня утром мы заключили хорошую сделку с Троем Сэвэджем в «Юниверсал», так что я завален работой и мне нужна помощь. Вы будете охранять меня от пиратов. А я вам помогу поднакопить жирку, и вы немного округлитесь.

– Работать агентами? Сэм, ты накурился, что ли? – съязвил Флореску. – Кендрик – это машина, делающая деньги, жадная, безжалостная, ограниченная. Именно из-за этого я подписал с ним контракт.

– Все режиссеры – дети, инстинкт товарищества никогда не позволяет им угощать тумаками младшеклассников, – подхватил шутку Сэм.

– А что ты здесь делаешь, Сэм? По-моему, ты больше не представляешь Роксану Феликс, – с любопытством произнесла Элеонор.

Лицо Кендрика потемнело, он отвел взгляд.

– Нет, не представляю, – сказал он. – Но Фред, Зак и Меган – все еще мои клиенты. Как и другие партнеры звезд.

Я никогда об этом не забываю.

– А где Роксана? – спросила Элеонор. – Я бы хотела увидеть ее.

– Увидишь, и довольно скоро, – пообещал Флореску. – Зак и Роксана собираются выступить. Так что садись.

Он указал их места за столом. Все подтягивались поближе, усаживались, скрестив ноги, на песке, тесно устраивались на скамейках. Вдруг послышались приветственные возгласы, свистки, и Роксана Феликс, потрясающая в белом шелковом блестящем платье, с черными гладкими волосами, взобралась на кучу корзин, специально сооруженную ради такого случая.

– О, они действительно ее любят, – пробормотал Том Голдман.

– Да, она из сучьей королевы превратилась в мать Терезу, – громко прошептал Фред Флореску. – Каждое утро вставала очень рано, делала кофе для костюмерш, спрашивала, не надо ли кому-нибудь помочь – в общем, Роксана старалась изо всех сил, группа была просто потрясена.

Теперь все буквально молятся на землю, по которой она ступает.

«г Элеонор бросила взгляд на Сэма Кендрика, но он смотрел в сторону, когда Роксана начала говорить.

– От имени актеров я хочу поблагодарить группу, которая так много работала над фильмом, – сказала Роксана под громкие аплодисменты актеров вторых ролей. – Это вы, ребята, выстояли против испорченных манекенщиц, против студийных политиков, против сил природы, но другого выхода не было. – Раздался громкий хриплый смех. – Я должна высказать особую благодарность Меган Силвер за то, что она выводила нас из тупиков бессчетное число раз. – Послышались громкие аплодисменты и свист. – Зака Мэйсона за то, что вернул свою задницу обратно из джунглей и мне не пришлось играть любовные сцены с трупом.

Хотя, с другой стороны, может, это было бы предпочтительнее… И наконец, я должна сказать, что всегда мечтала работать с самым талантливым режиссером Америки. И когда приеду домой, я сразу позвоню Квентину Тарантино и попрошу его взять меня на пробу.

Присутствующие взорвались смехом, закричали, завизжали, а Роксана поклонилась и села, послав воздушный поцелуй Флореску.

– Вот стерва! – завопил он, радостно улыбаясь.

На месте Роксаны возникла высокая, мускулистая фигура Зака Мэйсона. Черные волосы рассыпались по плечам, а широкогрудый силуэт четко выделялся на фоне костра.

– Боже, до чего хорош, – прошептала Элеонор.

– Парень как будто накачан железом, с тех пор как вышел из больницы, – объяснил Фред. – Он сказал, что собирается на гастроли и ему надо быть снова в форме.

Может, в этом причина, а может, виновата любовь. Он неразлучен с Меган Силвер с того момента, как их нашли в джунглях.

– Ax, как романтично, – пробормотала Элеонор, а Том крепче обхватил ее талию. Она немного поколебалась и бедром прижалась к нему. Так хорошо сидеть рядом с Томом в темноте, подумала Элеонор. Очень правильно, что они прилетели на этот вечер.

Я не буду специально отстраняться от него, подумала Элеонор. По крайней мере сегодня вечером.

– Говорят, красота – это радость навсегда, – начал Зак Мэйсон. – Хотя в случае Роксаны, я думаю, большую часть времени эта красота была для всех шилом в заднице.

– Аминь! – завопил Флореску.

– Ну а если серьезно, – продолжал Мэйсон, подняв руку, призывая к молчанию, – я должен поблагодарить Рокси, Сета, Мэри, Джека, Роберта, Фреда, всех остальных, кто позволил мне увидеть, что значит делать кино. И если я вдруг в следующий раз отважусь на что-то подобное, то совершенно ответственно заявляю: я готов броситься с самой высокой скалы в Большом Каньоне без парашюта. – Он подождал, когда стихнет смех, а потом произнес:

– Меган, иди сюда.

Элеонор спокойно смотрела, как Меган Силвер, потрясающая, стройная в платье от Донны Каран, в легких сандалиях, встала рядом с Заком и прижалась к нему. Они взяли друг друга за руки. Девушка выглядела необыкновенно и сияла от счастья.

– Это Меган? – прошептал Том Элеонор, не веря своим глазам. – Что случилось с серой маленькой мышкой, которую я видел полгода назад?

– Она сделала этот фильм, – ответила Элеонор, почувствовав слезы на глазах. – Фильм изменил нас всех.

– Я хочу сделать пару заявлений, – сказал Зак. – Первое: я на самом деле рад, что у меня была возможность понять, каково это – быть актером. Но больше я ничего подобного делать не буду. Я поговорил с парнями из» Дарк энджел «, мы снова собираемся соединиться. Кино для меня развлечение, а музыка – жизнь.

Раздались оглушительные аплодисменты.

– Спасибо, – сказал Зак. – А что касается моей личной жизни, то это второе, о чем я хочу сказать. – Он повернулся к Меган, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза. – Сегодня утром я спросил Меган Силвер, не согласится ли она выйти за меня замуж. Она сказала» да «.

Если он и собирался еще что-то добавить, то это было бесполезно. Поднялся дикий шум! Артисты, рабочие выкрикивали поздравления, свистели, топали; они стащили Меган и Зака с импровизированной трибуны, жали им руки.

Элеонор увидела, как Роксана обнимает Меган и Зака.

– Ты собираешься что-то добавить? – спросил Том Флореску.

– После этого? Ты шутишь? Это только все испортит, – весело ответил Фред. – Нет, я говорил с группой, когда мы снимали последнюю сцену. Больше не надо слов. – Он перемахнул через скамейку и встал. – Извините меня, я на секунду, хорошо? Мне надо их поздравить.

– Мне тоже, – добавил Сэм Кендрик, направляясь вслед за ним. – Увидимся позже.

– Ну что, пошли? – сказала Элеонор.

– Подожди минутку. – Том подвинулся ближе к Элеонор, взял ее руки в свои и крепко стиснул, глядя на нее сверкающими глазами, в то время как мимо них бежали люди к Заку и Меган.

– Только не сейчас, – прошептала Элеонор.

Что-то в его взгляде заставляло ее нервничать. Его влажные черные глаза не отрывались от нее, словно он хотел запомнить каждую черточку.

– Нет, именно сейчас, – настаивал Том. – Сейчас. Я должен сказать, Элеонор. Я не могу больше ждать.

Она молчала.

Том протянул руку, дотронулся до щеки Элеонор, очень нежно и ласково провел шероховатой ладонью по теплой коже.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я полюбил тебя с того дня, как мы встретились. Может, ты чувствовала то же самое, может, поняла это позже, но я знаю: ты испытываешь ко мне такие же чувства – Нью-Йорк доказал это нам обоим. – Том задержал дыхание, подыскивая нужные слова. – Мы были очень робкие, а может, нам слишком хорошо было и так. Никто из нас не говорил ничего, пока не стало ясно, что мы оба упустили время. Мне надо было побыть без Джордан, чтобы наконец понять, каким я был идиотом. Я думал о тебе каждую секунду. Я думал о тебе, когда был с ней. Я пытался не думать, но ничего не мог с собой поделать. А ночь с тобой была самой прекрасной в моей жизни.

Элеонор Маршалл сидела и слушала его, и слезы наворачивались на глаза и катились по щекам.

– На следующий день, когда Джордан сказала, что она беременна… В общем, я оказался в ловушке. Я понял всю глубину произошедшего со мной несчастья на твоей свадьбе с Полом. Элеонор, скажу честно, мне хотелось его убить.

Я готов был кинуться и отнять тебя. Но ничего такого я не мог сделать. – Он смахнул слезу. – Элеонор, я знаю, какую боль причинил тебе. Я знаю, сейчас ты боишься Но клянусь, я люблю тебя всем сердцем. – Голос Тома стал хриплым от волнения. – Посмотри на меня. Ты знаешь, я говорю искренне. Я люблю тебя, люблю нашего ребенка всем сердцем. Бог подарил нам обоим второй шанс, Элеонор. Давай не упустим его.

– О Том, – прошептала она.

Он соскользнул со скамейки и опустился перед ней на колени на песок, не выпуская ее рук из своих. – Я люблю тебя больше жизни, – сказал Том. – Помоги мне. Я не хочу без тебя жить, Элеонор. Ты выйдешь за меня замуж?

Она долго смотрела на него, потом медленно наклонила голову и поцеловала его ласково и страстно.

– А я думала, ты никогда об этом не попросишь, – призналась Элеонор.