Текст книги "Снежинка"

Бешеная корова

Мама сидела на кухне в темноте. Открытый ноутбук подсвечивал ее лицо голубым. Это слегка шокировало – как если бы Джейкоб попытался набрать лапами номер ресторана, чтобы заказать на дом еду.

Заметив меня, она захлопнула ноутбук.

– Не знала, что ты умеешь им пользоваться, – сказала я.

– Я наводила справки, – фыркнула она, отводя взгляд.

Я села рядом с ней и открыла ноутбук, ожидая увидеть что-нибудь про сны, но на экране была страница Википедии про коровье бешенство.

– Кажется, я им заразилась.

– Чем?

– Губчатой энцефалопатией крупного рогатого скота. К твоему сведению, людей она тоже поражает. Симптомы подходят.

Я взяла ее за руку.

– Мам, ты не больна коровьим бешенством.

– Черт подери, никто не верит ни одному моему слову.

– Я не говорю, что я тебе не верю.

– Мне лучше знать, что происходит в моем теле.

– Ладно, но согласись, что ты, возможно, все-таки не больна коровьим бешенством, – сказала я.

Она сложила на груди руки.

– А возможно, больна!

– Да, но это очень и очень маловероятно.

– Достаточно употребить в пищу зараженное мясо, а я вполне могла его съесть. Я понимаю, что это бред, но от одного вида мяса меня начинает тошнить.

– Хорошо, давай просто на время откажемся от мяса. Как тебе такое?

– А можно?

– Да, конечно, можно, – заверила я.

– Было бы здорово. Но как же Билли?

– А что Билли?

– Как же ужины?

– Плевать на него, будет есть, что дадим.

Я просмотрела другие вкладки, которые открыла мама. Она читала в базе научных текстов «Джей-стор» статьи про коров.

– Ладно. Что, даже ветчину не будем? – спросила мама, видимо усомнившись в своем будущем вегетарианстве.

– Тебя тошнит от ветчины? – спросила я.

– Вроде нет.

– Отлично, значит, ветчину можно оставить.

– Хорошо, спасибо. Чем тогда мы будем питаться?

– У меня есть подруга-веганка. Попрошу у нее какие-нибудь рецепты.

– Как-то напряжно все это. А что насчет рагу?

– Ну, там тоже есть мясо.

– Против такого мяса я не возражаю. Может, просто не будем есть стейк?

Ни разу не видела, чтобы мама ела стейк.

– Ладно, договорились, – сказала я.

– Спасибо, Дебби.

– Не за что.

* * *

Три подводные коровы – белая, красная и черная, в кандалах на задних ногах, – стоят на вырастающей из моря горе. Когда они поднимаются из-под воды, у них выпучиваются глаза.

* * *

Проснувшись, я старалась нащупать в памяти подробности сна. Часть перед подводными коровами… Вспомнились картинки веб-страниц. Я как будто готовилась к экзамену и старалась уложить в голове материал. И все-таки они казались смутно знакомыми. Там были факты про коров.

Я открыла ноутбук и проверила историю посещенных сайтов с чувством, что вижу эти страницы не впервые. «Стельным коровам полезно употреблять в пищу водоросли» – это я уже видела во сне. «Подгрудок – это отвислая кожа на шее или горле коровы» – еще один из приснившихся мне фактов. «Первоначально слово cumhall значило “рабыня”». Во сне мне тогда вспомнился Финн Маккул, древнекельтский герой, про которого нам рассказывали в школе: Фин (то есть «светлый», «белый») – сын рабыни. Я задумалась о своей фамилии, Уайт, которая тоже означает «белый». Но перед сном я ничего этого не знала. Все эти факты нашла мама, а не я.

Выводы напрашивались сами собой, и я отказалась их принимать. Я не провалилась в кроличью нору маминого разума во сне, это невозможно.

Кофе

Телефон вибрировал.

Это была Ксанта.

Как насчет попить кофе?

Всегда. Пересечемся в «Старбаксе»? – ответила я.

Я в хипстерской кофейне на Саут-Уильям-стрит.

Она скинула мне координаты. Мне очень хотелось попросить ее встретиться в «Старбаксе», потому что там мы встречались всегда. Я знаю людей, которые там работают, так что мы можем общаться без неловкости. Я только-только привыкла называть обыкновенный кофе «гранде американо», не краснея как дура.

Но пришлось настроиться на освоение новой территории и, следуя за синей точкой в гугл-картах, направиться в кофейню.

* * *

Было только четыре часа дня, но уже смеркалось. Город погружался в темно-синий туман. Хипстерская кофейня находилась рядом с суши-баром. Вход украшала электрическая гирлянда.

* * *

Внимание на меня обратили не сразу. Я заказала американо у девушки с асимметричной стрижкой и кучей дырок в ушах. Она взяла деньги и вручила мне ламинированный листок бумаги. Это была карта Центральной Америки с единственной подписанной страной – Гватемалой. Сев за наш столик, я показала листок Ксанте.

– Что мне с этим делать?

– Когда твой заказ будет готов, они прокричат: «Гватемала».

– Мой заказ из Гватемалы?

– Нет.

– Тогда при чем тут Гватемала?

– Ни при чем. Просто они так разбираются, кому какой кофе подать.

– Почему нельзя спрашивать у клиентов, как их зовут, как в «Старбаксе»?

Она засмеялась:

– Любишь ты «Старбакс».

– Просто так логичнее.

– Дебби, в «Старбаксе» кофе паршивый.

– Почему ты тогда его пьешь?

– Потому что ты всегда хочешь туда ходить!

– Гватемала! – крикнул кто-то.

Я подняла ламинированную карту, и передо мной поставили мой кофе. Кружка оказалась немногим больше рюмки для яиц, с такой малюсенькой ручкой, что смысла в ней было мало. Словно мы пришли на кукольный прием. Ксанта смотрела сквозь меня и вытирала со щек слезы, словно они не имели к ней никакого отношения.

– В чем дело?

Она покачала головой:

– Ни в чем.

– Что случилось?

– Ничего.

– Не может быть, чтобы ничего не случилось. – Я протянула ей салфетку, прилагавшуюся к моему кофе. Не верилось, что у нее хватает духу плакать в общественном месте.

– Нет, ничего не случилось, – сказала она и вытерла щеки. – Просто день не задался.

– Но… – Я уставилась на ее пакеты с покупками. – Ты же ходила по магазинам.

– Ага. – Она рассмеялась. – Я всегда хожу по магазинам, если день не задался.

– Но ты вечно ходишь по магазинам.

– Вот именно, – она вздохнула. – Просто я чувствую себя куском дерьма и сама не знаю почему.

– Но ты не кусок дерьма. Совсем наоборот.

– Спасибо.

– Я серьезно.

Она стала доставать из пакетов покупки и выкладывать их на стол: медитативную раскраску, дневник настроений, пунктовый ежедневник, портфель с принадлежностями для рисования, свечи, ароматические палочки, бомбочки для ванны, эфирные масла, пижамы, маски для лица, массажную ванночку для ног, пушистые тапки-носки. В последнюю очередь она достала книгу по самопомощи и повернула ее названием ко мне. Книга называлась «Преодолеть депрессию».

– У меня депрессия, – хлюпнула носом Ксанта. – Почему так тяжело это произнести?

Я думала, что вся кофейня превратилась в затаившую дыхание публику, дожидающуюся моего ответа, но оглянувшись вокруг, поняла, что все заняты своими делами.

– Ох, Санта. – Я протянула руку и сжала кончики ее пальцев.

Я позволила ей рассказать мне обо всех своих проблемах. Про психотерапевта за восемьдесят евро в час, который, по ее мнению, с ней заигрывает. Про бесполезность рабочих тетрадей по КПТ и медитаций. Про йога-лагерь, куда она ездила в неделю чтения и где выплакала все глаза, но никому ничего не сказала, потому что не хотела, чтобы люди раскрыли ее тайну – страшную тайну, что иногда ей случается немного загрустить.

Мне хотелось ее встряхнуть. Хотелось надавать по ее прекрасным щекам и вправить ей мозги. Хотелось сказать ей, что у нее не может быть депрессии. Что врач, видимо, поставил ей ошибочный диагноз. Если я не заслужила право на депрессию, то она уж тем более его недостойна. Потому что она куда менее несчастна, чем я. По крайней мере, по идее.

Снег

Вот уже две недели, как нас занесло снегом – отличный повод не ходить в колледж. У Гриффа в Фейсбуке появилось видео эпической битвы в снежки на Фронт-сквер. Я смотрела, как по кампусу скачут розовощекие люди, одетые по последней лыжной моде. От их восторженных лиц на меня повеяло тревогой. Кажется, я никогда не почувствую себя студенткой. Если бы я была там, то пряталась бы в библиотеке, пока все не закончится.

Билли все пытался выманить меня из дома, но я ему говорила, что у меня слишком много домашних заданий. По идее, я как раз должна была писать сочинение по «Джуду Незаметному». Время от времени дядя спрашивал, как продвигается Джуд, и я пыталась впечатлить его своим ответом. Книгу он не читал, но примерно знал основное содержание. Это позволяло внушить ему любую чепуху, которую мне удавалось вычленить в собственной голове.

Сочинение хотелось написать хорошо, потому что мне нравилась преподавательница. У нее были короткие розовые волосы, и она приносила на занятия выпечку. И, в отличие от остальных, не общалась с нами свысока. А разговаривала так, словно мы тоже можем ее чему-то научить.

На вводном занятии по Томасу Гарди она сказала, что ей надоело преподавать его произведения.

– А мне он нравится, – тихо, но с вызовом сказала я.

Она посмотрела на меня.

– Мне он тоже нравился в шестнадцать лет. – Потом прижала ладонь ко рту, будто сказала что-то ужасное: – Боже, зачем я это ляпнула? Прости, пожалуйста.

Я не могла понять, почему она посчитала нужным извиниться. В начале следующего занятия она обратилась ко мне по имени.

– Дебби. Я подумала о том, что сказала тебе на прошлой неделе и почему я так сказала. Прости, что повела себя высокомерно.

– Все в порядке, – заверила я.

– В твоем возрасте я тоже любила Гарди. Но потом выросла и поняла, что он несправедлив к своим персонажам. Все персонажи Гарди… желают недостижимого. На самом деле я злюсь на него за то, что у всех у них несбыточные мечты.

– «Мечты его были столь же грандиозны, сколь ничтожно окружение»[14]14
  Пер. М. Маркович, Н. Шерешевской.


[Закрыть], – ответила я. Эти слова поразили меня, когда я гуглила цитаты из «Джуда Незаметного».

– Точно, – улыбнулась преподавательница.

– Почитай «Тесс», – сказала она позже, проходя мимо меня на выходе из аудитории. – Тебе понравится.

* * *

Не сумев попасть к ней на занятие, я послала ей имейл с объяснением, почему не смогла прийти, разыгрывая роль несчастной девушки из глухой деревни. Она отправила мне ответное письмо с предложением попить вместе кофе после снегопада и разобрать материал, который я пропустила. Но потом замело всю страну. Университет был закрыт уже неделю, и я решила, что она наверняка все забыла. Я твердила себе, что это неважно. Поговорив со мной наедине, она бы только поняла, что я дура.

* * *

Дойка превратилась в кошмар. Сегодняшнее утро я провела на открытом воздухе, пытаясь в темноте разморозить трубы паяльной лампой. Мы бы не справились, если бы не Марк Кэссиди. Он помогал чистить коровники и кормить телят – прямо подарок небес. Билли поехал на экскаваторе расчищать дороги, чтобы можно было добраться до магазина. Вчера он съездил туда на тракторе, чтобы купить Ширли еду, и привез маме из паба ящик мини-бутылочек вина. Когда Билли засовывал их ей под кровать, мама проснулась от звона стекла и удивленно прошептала «спасибо».

* * *

Сидя в четырех стенах, мама страдала. Для восстановления ей требовались свежий воздух и контакт с природой. Обычно она сразу после пробуждения, прямо в пижаме, выходит во двор. Потом встает босыми ногами на траву, закрывает глаза и дышит. Это называется заземление. Мы с Билли согласились, что это лучше, чем позволять ей обжигаться в зарослях крапивы. Когда начался снег, она упрямо не желала отказываться от своего утреннего ритуала и расчищала снег со своего участка травы. А потом подхватила грипп и сдалась.

* * *

Попасть на свои консультации в городе мама не могла. Видимо, психиатра достали ее бесконечные звонки, потому что он посоветовал ей местную психотерапевтку. Совсем местную. Она живет через дорогу от нас.

– Одри Кин? – нахмурился Билли. – Одри Кин – мозгоправка?

– Да, психотерапевт, – сказала мама.

– Моя старая учительница фортепьяно Одри Кин? – спросила я.

– Да, – повторила мама. – И, судя по всему, она свое дело знает.

– О господи. Мейв, ты не сможешь ходить к Одри Кин, – вздохнул Билли. – Это слишком близко к дому.

– Билли, я нездорова. Мне надо с кем-то поговорить.

– Ну так поговори со своей дочерью.

Я зыркнула на Билли.

– Одри была так добра, что скостила гонорар, – сказала мама. – Она просит всего полсотни.

– Полсотни евро! – воскликнул Билли. – Сколько шкаликов вина ты можешь на это купить?

– Это минимальная ставка.

– Значит, по-твоему, я должен отстегнуть тебе полсотни из своих денег, чтобы ты пошла и вывернула душу нашей соседке. А мне с этого какая выгода?

– Билли, пожалуйста.

Заставив ее еще немного попотеть, он оставил на кухонном столе пятьдесят евро и ушел на дойку.

Мама приняла душ, потом уложила волосы феном. Я впервые с самых поминок увидела ее при макияже.

– Хорошо выглядишь, – сказала я.

– Спасибо. – Она улыбнулась и тут же прикрыла рот, стесняясь своих зубов. – До скорого.

– Удачи.

* * *

Три часа спустя я сидела в кресле и ждала, когда она придет домой. Она открыла дверь и при виде меня вздрогнула.

– Господи.

– Извини, – сказала я.

– Все в порядке, просто не ожидала тебя увидеть.

– Как все прошло?

– Отлично. – Она плюхнулась на диван. – Приятно было поболтать с кем-то, кроме голосов в моей голове, если ты понимаешь, о чем я.

– Понимаю, – сказала я. – Она заставляла тебя играть на фортепьяно?

– Ха-ха, нет.

– Знаешь, что мне больше всего нравилось на уроках фортепьяно?

– Что?

– Ходить в туалет. У Одри Кин потрясающий туалет, я таких больше не видела. Просто волшебный. Я отпрашивалась по два раза за занятие. Горящие свечи. Расслабляющая музыка. Набор одинаковых полотенец. Чистое блаженство.

– Я там не была.

– Ты не представляешь, что упустила.

– Не помню, чтобы ты ходила на уроки фортепьяно, – сказала мама.

– Я упросила Билли записать меня на занятия, потому что девочки из школы учились играть. Долго это не продлилось. Но Одри Кин – настоящая леди.

– Что правда, то правда, – сказала мама. – Кстати, она предложила принять и тебя, если будет желание. По-моему, тебе бы это не помешало.

– Я подумаю.

Гладкая артемида

Я пыталась вспомнить, как выглядит сад Одри Кин подо всем этим снегом. Под ним скрывалась аккуратная живая изгородь из лавра и пергола, ведущая к пруду. Горели рождественские гирлянды. Розовый куст все еще держался, хотя лепестки и подморозило. Прежде чем улизнуть из дома, мне пришлось дождаться, пока Билли уйдет в паб. Он оставил маме пятьдесят евро на кухонном столе, и она отдала мне купюру неохотно, как будто я лишила ее сеанса обманом.

Одри открыла дверь. Я почувствовала запах хвои, корицы и сдобы.

– Не стой на морозе! – Одри за руку втянула меня в прихожую и захлопнула дверь. – Дебби, – проговорила она, глядя на меня так, будто была не до конца уверена, кто я такая. – Рада снова тебя видеть.

– У вас потрясающие волосы, – сказала я.

Волосы Одри приобрели чудесный серебристый оттенок.

– Вы нисколько не изменились. – Я улыбнулась.

– Зато ты изменилась!

– Спасибо. – Я расплылась в улыбке, отчаянно желая ей понравиться.

Она забрала у меня куртку, шапку, шарф и перчатки и повесила на батарею.

– Проходи! – Она открыла дверь по левую сторону от себя.

Ностальгия тянула меня в музыкальную комнату, расположенную дальше по коридору. Не знаю, почему я воображала, что сеанс состоится в той же комнате, где я разучивала мажорные и минорные гаммы, но Одри проводила меня в гостиную-оранжерею. Нас ожидали два кресла у камина, стоящие друг против друга. Стеклянный потолок накрыло одеяло голубого снега. Казалось, мы под землей.

Одри отодвинула каминную решетку, открыла медный ящик и щипцами подбросила в огонь немного торфа. Медь сверкнула, словно золото.

– Что предпочитаешь – чай, кофе или горячий шоколад?

– Чай, если можно.

– Пожиже или покрепче?

– Покрепче. С капелькой молока, пожалуйста. С большой капелькой.

– Угощайся печеньем. Туалет дальше по коридору. Вторая дверь направо.

Она закрыла за собой дверь. Я не спешила садиться, потому что не знала, какое из кресел отведено мне, и жадно разглядывала ее книжный шкаф. Мне нравилось, что с книгами по психотерапии соседствуют романы про Гарри Поттера.

На столике у камина стояли глиняная ваза с ракушками, тарелка песочного печенья, ароматного, будто только что из духовки, два стакана воды и коробка салфеток. Я достала из вазы гладкую артемиду, она же дозиния – две сцепленные белые створки, – и вертела их в пальцах, рассматривая узор. Вдоль ребрышек тянулись синие полукружья.

Я разняла створки. Замок сломался у меня в руках, и обе половинки обсыпали стол песком. Я еще прибиралась, когда вернулась Одри.

– Не переживай, в этих ракушках полно песка, – сказала она, поставив мою чашку чая на подставку. – Между прочим, твоя мама сделала то же самое.

Она села, и я последовала ее примеру, словно на ток-шоу.

– Это вы так начинаете психоанализ?

– Бинго, – сказала она. – Ты когда-нибудь обращалась к кому-то вроде меня?

– Нет, – соврала я, решив, что сейчас вежливость важнее честности.

– Ну а я на какой только терапии не была, – сказала Одри. – Некоторые ее виды помогали мне больше, чем другие. Иногда я уже на первом сеансе понимала, что больше не вернусь. – Она посмотрела на меня как на сообщницу. – Какие бы психологические приемы ни шли в ход, по сути, терапия сводится к разговору между двумя людьми. К моей попытке тебя понять. Поэтому я всегда отношусь к первому сеансу с новым клиентом как к пробному прогону. Если в конце этого сеанса ты почувствуешь, что я тебе не подхожу, я не возьму с тебя платы. Такое случалось много-много раз. Не могу же я рассчитывать, что придусь по душе всем. Я по-прежнему буду пожимать тебе руку во время приветствия мира на мессе.

Я рассмеялась – слишком громко:

– Ладно.

– Все, что ты мне скажешь, останется в стенах этой комнаты. Я никогда не остановлю тебя в магазине, чтобы обсудить наши сеансы. Когда мы встречаемся за пределами этой комнаты, я твоя старая учительница фортепьяно. Мало кто из местных знает, чем я теперь занимаюсь.

– Билли удивился.

Кажется, Одри это позабавило.

– Мы с Билли учились в одном классе.

– Правда? Вы выглядите старше.

Она подняла брови:

– Это из-за седых волос?

Я прикрыла рот ладонью.

– Ой, господи. В смысле, мудрее. Точно, мудрее.

Одри не ответила. Я отхлебнула чай, чтобы чем-то себя занять. Поменяла местами скрещенные ноги. Посмотрела на свои ладони, лежащие на коленях. Стала разглядывать ногти.

– Итак, – заговорила она. – Будет непросто начать с нуля, потому что мы друг друга уже знаем. Вернее, полагаем, что знаем друг друга. Я подумала, что неплохо для начала рассказать тебе две вещи, которые ты, скорее всего, обо мне уже знаешь, и одну вещь, которой ты не знаешь. Потом я попрошу тебя сделать то же самое. Согласна?

Я кивнула.

– Хорошо, значит, две вещи, которые ты, по-моему, обо мне уже знаешь, довольно очевидны. Я учительница фортепьяно, и мой отец был местным аптекарем.

– Я его помню, – сказала я.

Мистер Кин давно ушел на пенсию, но я до сих пор не забыла, как он стоял за прилавком в белом халате. Он выглядел несчастным и говорил в нос.

– Тебе, вероятно, неизвестно, что я училась на врача. В колледже я изучала медицину, но, получив диплом, долго не практиковала. Когда мне было немногим больше двадцати, у меня диагностировали депрессию и я провела некоторое время в больнице. Так я заинтересовалась психиатрией и в конце концов занялась ей профессионально.

– Ясно… – Я никак не могла подобрать уместный ответ.

– Может быть, ты знаешь обо мне еще что-то, о чем я не упомянула?

– Да. У вас в доме великолепный туалет.

– Ха!

– Самый волшебный на свете.

– Спасибо, – сказала она. – Теперь твоя очередь.

– Хорошо. Ну, вы знаете мою мать. И если вам случалось говорить с ней хоть сколько-нибудь продолжительное время, то вам известно и о снах. – Я пыталась угадать ее реакцию, но лицо Одри оставалось непроницаемым. – Вам, вероятно, неизвестно, что я боюсь закончить так же, как мама. Я боюсь, что на всю жизнь застряну дома и не смогу справиться с реальностью. И чувствую, что, если не поговорю об этом с кем-то как можно скорее, этот страх меня убьет, – произнесла я, глядя на свои ладони. – То есть кончать с собой я не собираюсь. У меня вообще не возникает мыслей о самоубийстве.

– Понимаю, – сказала Одри. – Мне известно о тебе еще кое-что, о чем ты не упомянула. Ты была привязана к Джеймсу Кэссиди, который недавно погиб. Я знаю, как тяжело это подействовало на твою маму. На тебя его смерть тоже наверняка сильно повлияла. Даже не представляю, как трудно вам всем пришлось. И иногда ты очень целеустремленно бегаешь по дороге. А еще у тебя, по всей видимости, очень близкие отношения с дядей.

– М-м-м, – протянула я.

– Как Билли относится к твоему визиту ко мне?

– Билли не знает, что я здесь.

– Кто дал тебе деньги на визит сюда?

– Билли думает, что к вам ходит мама, а не я.

– Значит, если ты решишь приходить ко мне на регулярной основе, придется как-то решать денежный вопрос?

– Ну, Билли уже был настолько добр, что оплатил год моего обучения в колледже… – Я не стала ей говорить, как разозлится дядя, если узнает, что я к ней обратилась, но мне почему-то казалось, что она и так это знает.

– Понятно. Что ж, если ты решишь вернуться ко мне снова, я ничего с тебя не возьму. Во всяком случае, мне будет гораздо удобнее работать с тобой на таких условиях.

– О господи, нет, я так не могу.

– Тебя это не устраивает.

– Нет. То есть спасибо вам огромное, но вы же оказываете мне услугу.

– А давай ты взамен будешь мыть мне туалет?

– Это и близко не покроет стоимость ваших сеансов.

– Ты недооцениваешь, насколько я ненавижу работу по дому.

Я рассмеялась:

– Предлагаете стать моим мистером Мияги[15]15
  Мистер Мияги – персонаж фильма «Парень-каратист», мастер боевых искусств, который воспитывал в главном герое боевой дух, поручая бытовую работу вроде покраски забора.


[Закрыть]?

– Точнее, его более молодой версией с волосами получше. – Она протянула мне руку. – Ну что, договорились?

– Договорились, – сказала я.

Хотя совсем рядом пылал камин, руки у нее были холодные.