Текст книги "Снежинка"

* * *

Пелена снега и алкогольный туман сделали мир нереальным. Холода я пока не чувствовала, хотя пальто осталось на сиденье в закутке. Я брела домой, оставляя шум паба позади. Участники марафона превратили снег на дороге в коричневую слякоть.

К воротам мне навстречу выбежал Джейкоб, но я отпихнула его прочь. Порылась в сумке в поисках ключа. Раньше мы никогда не запирали дверь, но в последнее время мама стала всего опасаться. Я вставила ключ в замок, но он не поддался.

– Еще чего! – простонала я.

Я обошла дом. Трейлер тоже оказался заперт. Раньше он никогда не запирался. Билли говорил, что поставит замок, когда у него появится что-нибудь достойное внимания грабителей. Теперь мне казалось, он сделал это нарочно, мне назло.

Я забралась на крышу и легла на спину. Мои веки отяжелели, и я начала замерзать. Холод полз по ногам в живот. Мне представилось медленное погружение в море – солнечная зона, сумеречная зона, полуночная зона, бездна… хадальная зона, Аид, царство зимней владычицы Персефоны.

Внутри

В трейлере вдруг закашляли. Раздался грохот. Наверное, внутри что-то упало. Мои ногти царапнули лед на его крыше. Я посмотрела на свои ладони. Они очень красные, но холодно мне не было. Казалось, мое тело парит в снежном шаре, полном белого вина. Я поднялась, пытаясь настроить свое плавающее зрение по линии горизонта, уставилась вдаль на голубоватый свежевыпавший снег, упиваясь великолепным мгновением свободы, когда выпивка торжествует над реальностью. «Оно того стоит, – думала я. – Хотя бы ради таких минут стоит пить».

Меня мучила жажда. Спрыгнув с трейлера, я набила рот снегом. Он обжег мне язык, и я его выплюнула.

Из трейлера все еще доносился какой-то шум. Я вспомнила про ежа. Может быть, он сбежал из коробки? Дверь по-прежнему была заперта, так что я соскребла с окна лед и, вглядевшись в пятачок чистого стекла, увидела, как раскачивается туда-сюда одно из дядиных твидовых пальто. Еще немного расчистив стекло, я отступила от окна. И увидела ладонь.

Ладонь принадлежала Билли. Он висел на потолке, не касаясь ногами пола. Раскачивался туда-сюда, туда-сюда.

– Билли! – Я стала колотить кулаками в окно. – Билли!!!

Я огляделась, ища, чем бы разбить стекло. Меня трясло. Но ничего не было. Ничего.

А потом из-за трейлера опрометью выбежала мама с молотком. Она дернула за дверную ручку.

– Заперто! – крикнула я, но она уже бежала к окну.

– Отойди! – Мама ударила молотком в окно. Разбила первый слой стекла, потом второй, пока дыра не увеличилась настолько, чтобы в нее можно было пролезть, и стала протискиваться сквозь острые края, раня себе ладони и лицо. Подтянувшись на руках, она забралась внутрь, встала и перерезала веревку. Билли рухнул на пол.

– Я позвоню в скорую! – крикнула я.

– Они не приедут в снегопад.

Я позвонила Ширли, но ее телефон сразу переключился на автоответчик.

– Не входи, – сказала мама.

– Он жив?

– Оклемается.

– Не ври.

Я наполовину влезла в окно, но мама вытолкнула меня наружу. Я повторила попытку, но на этот раз она схватила меня за ладони и сжала их, пока к ним не вернулась чувствительность. Нас обеих трясло. Она смотрела на меня, закусив верхнюю губу. Подбородок у нее дрожал.

– Я сказала, не входи.

И я осталась снаружи.

Я ходила кругами. Джейкоб наскакивал на меня с визгом. Понял: что-то случилось. Я не могла стоять на месте и не могла думать. Думай. Я посмотрела в поля и бросилась бежать.

* * *

Рассерженная Ширли отодвинула засов паба.

– Билли! – в истерике тараторила я. – Он повесился! Он умирает. Он умер.

Мы с Ширли и Марком бросились назад через поля. Ширли задавала вопросы, но я не могла на них ответить.

– Но скорая не доберется сюда по сугробам, – повторяла она.

– Я знаю, я знаю, я знаю, – повторяла я.

* * *

Дверь трейлера была открыта. Когда мы ворвались внутрь, мама усаживала Билли в кресло.

– Иисус, Мария и Иосиф! – прохрипел он. – Что вы здесь делаете?

– Живой! – Я потянулась его обнять, но он отмахнулся.

– А что мне сделается? – ответил он, глядя мимо меня на Марка и Ширли. – Отлично выглядите, ребята.

Ширли была в ночной рубашке, а Марк – в трусах и куртке. Оба смотрели на осколки стекла на земле, веревку на полу и борозды у дяди на шее. Он поднял воротник пиджака, чтобы их прикрыть.

– Не буду вам мешать, – пробормотала мама и, протиснувшись мимо Ширли, вышла из трейлера.

– Билли, ты как? – робко спросила Ширли.

– Все в ажуре! Я ее просто разыграл, а она перебудила весь приход. – Голос Билли дрожал. Лицо у него было багровое, и он не мог перестать кашлять.

Наступило неловкое молчание. Марк и Ширли смотрели себе под ноги.

Билли хлопнул в ладоши.

– Ну, раз уж мы все собрались, можно и вечеринку устроить.

– Билли, наверное, нужно вызвать скорую, вдруг ты себе что-то повредил? – Ширли полезла за телефоном.

– В шкафу есть бутылка виски, а на верхней полке – кружки. – Билли кивнул Марку, и тот достал бутылку.

Ширли повернулась ко мне:

– Лапонька, ты как?

– Все нормально. – Я положила руку дяде на плечо. – Билли, ради Бога, позволь нам тебе помочь.

Билли посмотрел на мою ладонь у себя на плече и засмеялся:

– Знаешь что? Я вообще не понимаю, как мы можем быть родней. Ты настоящая истеричка.

Ширли обняла меня за плечи.

– Пойдем, детка, отведу тебя домой.

– Ей, наверное, приснился плохой сон, – сказал Билли.

Вывернувшись из тисков Ширли, я дала ему по лицу. И почувствовала удовлетворение. В дядиных глазах блеснула правда.

– Да как ты только смеешь! – сказала я и повернулась к Ширли: – Я сама дойду.

Нелли

Я постучала в дверь Табернакля. Мама распахнула дверь и обхватила меня руками.

– Жаль, что тебе пришлось это увидеть, – шептала она, баюкая меня в объятиях.

– Как ты узнала? – спросила я. – Как ты узнала, что он это сделает?

Она нахмурилась:

– Можно тебя кое о чем попросить? Подожди, пока я допишу, а потом я все объясню.

– Ну мам…

– Пожалуйста. Это важно.

– Ладно.

Она села на стул по-турецки и принялась что-то быстро-быстро строчить в своей тетради про Эшлинг.

У меня стучало в висках. Но шуршание маминой ручки успокаивало. Я легла на кровать и стала рассматривать ее стену слов.

Раньше мама говорила мне, что приклеивает страницы к стенам, чтобы сделать их толще и уберечь свои секреты от Нелли, которая живет за обоями. Нелли была плодом фантазии моей бабушки. Та утверждала, что по ночам, когда мы спим, Нелли высовывает нос из обоев и заползает в наши мысли.

Мама приладила на стену вырезку из газеты с новым стихотворением. Оно называется «Рэглан-лейн». Это стихотворение Брендан Кеннелли написал в ответ на «Рэглан-роуд» Патрика Каванаха.

– Однажды я видела Брендана Кеннелли на скамейке в Тринити, – шепнула я Нелли.

Мама села в изножье кровати и стала растирать мне ноги. Ее ладони горели огнем.

– Ты с ним поздоровалась? – спросила она.

– Нет. У него весь пиджак был в перхоти – целые сугробы. Казалось, его голова создает собственный климат и сыплет снегом в сентябре.

Мама просунула пальцы между пальцев моих ног и начала растирать там.

– Мам, скажи мне, что происходит.

Она по очереди тянула меня за пальцы ног, слегка поворачивая каждый, пока он не хрустнет, прежде чем перейти к следующему. Мой мизинец щелкнул, будто сломанная вилочковая кость.

– Как ты узнала, что нужно его проведать?

– Зачем, по-твоему, я столько сплю? По словам Билли, он снов не видит. Это неправда. Его сновидения приходят ко мне. Я за ними присматриваю. В этот раз я проснулась и что-то почувствовала. Я знала, что происходит.

– Мам, ты спасла ему жизнь.

Она покачала головой и протянула мне свою тетрадь со сказкой про Эшлинг.

– Я его записала. Записала сон. Все, что смогла вспомнить. Теперь, когда я попыталась пригвоздить его словами, он испорчен, но я старалась, как могла. Почитай. Похоже на детское воспоминание. Когда Билли снится мама, он снова становится маленьким мальчиком.

Я раскрыла тетрадь на последней записи.

Песочный человек

Младенец на этикетке бутылки с укропной водой похож на старичка. Когда я достаю бутылку из тайника под мойкой, мама начинает напевать рекламный слоган:

– От бабушки к маме, от мамы ко мне.

Укропную воду дают младенцам, но мама говорит, что все мы большие дети – даже мамы. Мне можно пить не больше наперстка, а маме – целый стакан, потому что она больше меня.

Мне поручено наливать маме стаканчик на ночь, когда папа ложится спать. Это поручение досталось мне только потому, что я застал ее, когда она пила в кухне, и она не хотела, чтобы я кому-то рассказал. Мама объяснила, что у нее не получается засыпать так же легко, как у папы. Ей нужен ее Песочный человек. Песочный человек – это я.

Песок лежит в зеленых капсулах, которые мама берет в аптеке Кина. Их присылают с Луны. Там есть фабрика, где крошечные лунные человечки вдувают лунную пыль в капсулы времени и отправляют их маме, чтобы помочь ей заснуть. Один раз я попробовал лунную пыль: она оказалась гадкой на вкус. Когда мы возвращаемся из аптеки, мама выламывает капсулы из фольги и высыпает лунную пыль в нарядную сахарницу, которая должна пустовать до Рождества. Мама делает это быстро. У нее дрожат руки. Она разрезает фольгу ногтем, открывает капсулы и высыпает песок в сахарницу.

Каждую ночь я готовлю напиток по своему особому рецепту. Я наливаю укропную воду в бокал для вина и добавляю две крышечки водки. Потом размешиваю в жидкости ложку песка и смотрю, как он исчезает, словно сахар в чае.

В последнее время мама спит мало. По ее словам, даже когда у нее получается заснуть, она видит плохие сны. Поэтому каждую ночь я добавляю в ее напиток лишнюю ложку песка. Каждую ночь я кладу на одну ложку больше, просто на всякий случай. Я быстро размешиваю песок. Не хочу, чтобы мне влетело, как в тот раз, когда я открыл все окошки рождественского календаря и выпустил Иисуса слишком рано.

В бокале столько песка, что он перестал исчезать. Я снова взбалтываю содержимое бокала, но песок остается на дне, будто выпавший снег. Мама садится рядом со мной. Мы чокаемся – наперсток звякает о бокал – и она залпом выпивает его до дна.

Причина

Я отправилась в трейлер проведать Билли. Он подметал стекла щеткой на совок. Осколки выглядели как лед, проломивший окно, а Билли – как хлопотливый привратник зимы.

– Береги ноги, – предупредил он.

– Все в порядке, я в обуви.

– Концерт окончен. Публика разошлась, – сказал Билли. – Спасибо, что привела их.

– Я не знала, что делать.

– Ну, зато теперь мы знаем, что на тебя нельзя положиться, если что-то действительно произойдет.

– Билли.

Он прекратил подметать и поднял взгляд:

– Что?

– Мы можем поговорить об этом как следует?

Он жестом пригласил меня сесть.

– Валяй.

Я села, оглядывая стопки старых газет, незаправленную постель и закоптелую кухоньку. Билли переоделся. На подлокотнике кресла лежал крошечный осколок стекла. Я подобрала его и катала между большим и указательным пальцами.

– О чем ты хочешь поговорить? – спросил Билли, вываливая град осколков в мусорное ведро.

– Это была не шутка.

– Что не шутка?

– Причина, по которой ты сейчас в водолазке.

– Я всегда так одеваюсь.

– Притворяйся сколько угодно, но я знаю, что я видела.

– Да что ты.

– Да.

– Ну так расскажи мне. Расскажи, что ты знаешь.

Я подошла к шкафчику под мойкой и стала в нем рыться, пока не нашла в глубине то, что искала. Я показала дяде пустую бутылку из-под укропной воды.

Билли рассмеялся:

– Так вот какой херней забивает тебе голову мать?

– Она это записала.

– А ты, стало быть, теперь помогаешь ей толковать сны? Хочешь быть пожизненной свидетельницей этих ее сновидений? Ты наконец купилась на ее бред.

– Я понимаю, что, когда произношу это вслух, все кажется бессмыслицей. Мне самой не верится, но…

– Но Мейв забивает тебе голову херней. Говорю тебе, Дебби, как только ты станешь к ней прислушиваться, пиши пропало.

– Мама только что спасла тебе жизнь. Ты жив только благодаря ей. И вот какова твоя благодарность.

– Благодарность? Это еще что за новости! По-твоему, я мало делаю для Мейв?

– Я не в том смысле.

– Хрен ли я могу сделать для твоей матери больше, чем делаю?

– Ну, она знает…

– Что она знает? Скажи мне, что она знает?

– Она знает, почему ты пытался покончить с собой. Она знает причину.

– Причину?

– Да, Билли, причину.

– Тебе нужна причина? Хочешь, назову? Ни мое детство, ни моя мать, ни мои гребаные сны тут ни при чем. Причина в тебе. В тебе. Когда-то ты была для меня единственным смыслом жизни. Я старался сделать из тебя человека, старался изо всех сил, а теперь ты стала такой же, как твоя мать. И я умываю руки. А теперь выметайся отсюда.

– Я не оставлю тебя одного.

– Выметайся, или я вышвырну тебя за шиворот.

* * *

Когда меня нашла мама, я сидела перед трейлером. Зубы у меня стучали, но холода я не чувствовала. Я не чувствовала вообще ничего.

Она присела на корточки рядом со мной.

– Тебе пора на сеанс к Одри.

– Я не могу пойти.

– По-моему, это было бы тебе на пользу.

– Почему все притворяются, будто все в порядке?

– Ничего не в порядке. Поэтому мне и кажется, что тебе надо пойти. Ты опаздываешь уже на час, но я позвонила и извинилась. Я сказала ей, что ты уже идешь.

Офелия

Одри вручила мне таз с моющими средствами. Желтые резиновые перчатки, спрей для мытья стекол, рулон бумажных полотенец, зеленая металлическая губка, синяя впитывающая тряпка, бутылка чистящего средства и бутылка «Туалетного утенка» разложены, будто подарки в праздничной корзине.

Она показала мне зубную щетку.

– Это для труднодоступных уголков, куда не доберешься тряпкой.

Я кивнула.

– Не торопись. У меня высокие требования.

– Понимаю.

* * *

Я думала, Одри знает. Я думала, мама ей сказала. Я думала, она откроет дверь, и я упаду в ее объятия, и она крепко меня обнимет, а дальше я ничего не думала, потому что была полностью уверена, что это произойдет.

* * *

Я оглядела совершенно чистый туалет, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Может, стоит расколотить зеркало. Посмотрим, получится ли у меня встать в унитаз и, балансируя на одной ноге, попытаться себя туда смыть. Хотелось, чтобы она вернулась и увидела, что я лежу в ванне крови, вскрыв себе вены, – страшное зрелище, способное поразить саму Офелию.

Вместо этого я решила изобразить мученицу. Совершить самый радикальный, самый противоестественный поступок, который могу придумать: я принялась драить каждый дюйм туалета Одри.

* * *

Кафель в душе едва не отваливался. Когда я оттирала зазоры между коричневыми шестиугольными плитками, белые частички крошились, словно обломки ракушки, которую я раздавливала в белый песок.

* * *

Я все еще отскребала от плитки песок, когда в дверь постучала Одри.

– Дебби?

– Я не закончила.

Она заглянула внутрь:

– Просто уже поздно.

– Ой, извините.

– Все в порядке. Не хочешь пойти в гостиную? Я поставлю чайник.

* * *

– Прошлой ночью Билли пытался себя убить.

Я произнесла это в тот момент, когда она протянула мне чашку чая. Рука Одри замерла, и чашка дрогнула.

– Он жив?

– Ага. – Я забрала у нее чашку. – Все притворяются, что ничего не случилось.

Одри стояла перед огнем, держась за каминную полку.

– Я думала, мама вам сказала.

– Нет, не сказала. Билли?

Я кивнула.

– Это… Даже представить не могу, каково тебе.

– Он сказал, что пошутил, хотел нас разыграть. Но это откровенная брехня. Он со мной не разговаривает. – У меня потекли слезы. – Он ужасно на меня взъелся.

– Ох, Дебби…

Почувствовав ее объятия, я зарыдала сильнее и громче. Прижалась к ней, чтобы убедиться, что она настоящая, боясь, что, если отпущу ее, она исчезнет.

Леди Брэкнелл

Мне ничего не снилось. Проснулась я не дома. Я лежала на диване. Кажется, у меня затекла рука, потому что я видела ее перед собой, но совершенно не чувствовала. Ладонь шевелилась.

– Ой!

– Все в порядке, – пробормотала Одри.

– Простите, пожалуйста! – Я вскочила с дивана.

Стоять над ней казалось еще более странным.

– Все в порядке. – Она села и начала сжимать и разжимать кулак. – Я пыталась переложить тебя на кровать, но ты упиралась. Ну а поскольку ты не отпускала мою руку, мне не оставалось ничего другого. У тебя впечатляющая хватка – даже во сне.

– Мне так стыдно!

– Ничего страшного. – Она хлопнула в ладоши. – А теперь давай завтракать.

– Ой, нет…

– Не спорь. Ты не уйдешь отсюда, пока не поешь.

Одри бодро вышла из комнаты, а я не знала, пойти за ней или остаться. Моя одежда воняла, ладони потрескались, и от меня пахло чистящим средством. Я чувствовала себя так, словно провела ночь со своей старой учительницей фортепьяно.

* * *

Я поплелась в кухню. Она была маленькая, но уютная и пахла выпечкой. Одри бросила ломтики бекона на фольгу и сунула их под гриль. Боковую сторону ее холодильника сплошь облепили поминальные карточки. Чем дольше я смотрела на умиротворенные лица, тем менее мрачными казались эти магнитики.

– Надеюсь, ты ешь мясо, – сказала Одри, кидая на сковородку сосиски.

– О да, – сказала я. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Вообще-то, если хочешь, можешь покормить кур.

– Конечно. – Я почувствовала облегчение оттого, что не придется стоять в неловком молчании. – Молодцы они, что зимуют.

– Они у меня морозоустойчивые. Мешок с кормом за дверью. Наполни их кормушку – ты ее увидишь, как зайдешь в курятник. – Она сняла с крючка куртку и протянула мне. – Накинь это и надень капюшон: пусть думают, что это я. А то как бы не занервничали.

Ночью выпал свежий снег, но расчищенную тропинку, ведущую от задней двери к курятнику, лишь слегка запорошило. Мешок с кормом оказался тяжелее, чем я думала. В конце концов я стала волочить его за собой. Перед курятником я увидела почтенную курицу, стоящую на одной лапе и брезгливо поднявшую другую, как наступившая в лужу старушка.

Мне вспомнилось, как мы развлекались в начальной школе. В заборе, отделяющем сад Одри Кин от школьного двора, была дыра. На переменах мы пролезали туда и играли в игру под названием «Поймай цыпленка». Если нам это удавалось, мы подкидывали его в воздух, и он впадал в исступление. В глубине души мы чувствовали, что это жестокая игра, но очень уж было прикольно. На кур нападала трясучка, стоило нам на них взглянуть. Забавно было смотреть, как они пытаются сбежать, пронзительно кудахтая, словно зовя на помощь.

Я высыпала корм в кормушку. Остальные куры одна за другой высунули головы из своих ящиков. К кормушке, вытянув шею и распустив перышки, подбежала коричневая квочка.

– Приятного аппетита! – Я попыталась ее погладить, но она отскочила в сторону.

* * *

Стол был сервирован чашками и блюдцами из делфтского фарфора. Такой же сервиз собирал пыль в трейлере Билли. Помню, в детстве я водила пальцем по синему ивовому узору, пока дядя рассказывал мне легенду о двух голубках. На столовом серебре играло утреннее солнце. Возле блюда с беконом, сосисками и запеченными на гриле помидорами стояла плетенка со свежими булочками и баночки с джемом и сливками. Я улыбнулась при виде десертной тарелки с белыми гренками, чтобы макать в яйца всмятку. Одри заварила кофе и разлила по винным бокалам апельсиновый сок. Держа в руке бокал, я почувствовала себя светской дамой. Захотелось оттопырить мизинец, делая глоток.

– Как там куры? – спросила она.

– Отлично. Одна из них явно брезгует ступать на снег. Похоже, она много о себе понимает. Она воротила клюв от корма, как будто рассчитывала, что ей подадут икру.

– Это, должно быть, Леди Брэкнелл, – сказала Одри.

– У них у всех есть имена?

– Да. Леди Брэкнелл, Лорд Горинг, Герцогиня Бервик, Алджернон, Гвендолен и Бенбери. Раньше их было больше, но нескольких унесла лиса.

– «Будь собой. Прочие роли уже заняты», – процитировала я.

– Да. Оказывается, у кур немало общего с персонажами Оскара Уайльда. Все как одна – невротичные истерички.

– По крайней мере, они оригинальны. В наше время трудно быть оригинальным. – Я тут же пожалела, что ляпнула такую банальность.

– Думаю, люди могут быть оригинальными, просто им не всегда хватает смелости быть самими собой. Нам нужна смелость. Смелость – качество редкое, как зубы у кур.

– А сколько у кур зубов? – спросила я.

– У кур нет зубов.

– Ясно…

– Отсюда и поговорка.

– Да, теперь дошло. – Я невесело рассмеялась.

– Непростая публика, – сказала она.

– Я помню ваших кур еще со школы, – сказала я, постукивая ложкой по верхушке вареного яйца.

– А они наверняка помнят тебя. Ты была одной из тех, кто их гонял.

– Нам было интересно, смогут ли они взлететь.

– Помню, я смотрела из кухонного окна, как ты подбрасываешь в воздух Леди Брэкнелл. Хотелось всыпать тебе по первое число.

– Почему вы меня не отругали? – спросила я, чувствуя, что краснею.

– Ты брала у меня уроки фортепьяно. Я не хотела тебя отпугнуть.

– Бедняжки боялись нас до ужаса.

– Да уж! Вы настолько их замучили, что они перестали нестись.

– Что?

– А потом мне позвонила учительница и попросила разрешения показать ученикам кур. Пришлось сбегать в магазин, купить яйца и подложить в гнезда.

– Я это помню! Неужели они не снесли ни одного из тех яиц?

– Ни одного. А уж как вы носились по курятнику, щупая солому под их дрожащими перышками и крича: «Еще одно, еще одно»! Сама невинность!

– Яйца из них выскакивали, как из торговых автоматов!

– Если бы! – смеется она. – Все было сплошной показухой.

– Ха!

– Безумие чистой воды. Как я спешила в магазин, чтобы купить дюжину яиц к вашему приходу! Яйца успели пролежать под курицами считаные минуты. Они были еще холодные после холодильника.

– Спасибо, что сделали это для нас, – сказала я. – И еще раз простите.

– Ты была совсем маленькая, – ответила она. – И выросла в славную девушку.

* * *

Когда я уходила, Одри подарила мне коробку яиц.

– Если хочешь, можешь вернуться завтра и домыть туалет.

– Я приду.

– Я дам тебе совок и щетку, чтобы ты подмела душ. Ты вчера растерла в песок почти весь цемент между плитками.

– О боже. Извините.

– Я бы на твоем месте расколотила зеркало. Если бы я знала, какой у тебя выдался день, то не заставила бы тебя убираться в ванной.

– Ничего страшного, – сказала я, снимая с батареи свою куртку. – Думаете, снег когда-нибудь перестанет?

– Кто знает? По радио сказали, что это сильнейший снегопад за двадцать пять лет.

– В Донегале вчера было минус двенадцать.

– Господи. – Она открыла передо мной входную дверь.

– Спасибо за все.

– Не за что. Слушай, можешь кое-что для меня сделать?

– Что?

– Попробуй сегодня поговорить с Билли.

– Он не станет со мной разговаривать, – сказала я.

– Не обязательно заводить серьезный разговор. Просто загляни и проведай его. Сдается мне, ему не помешает компания.

– Я все равно не знаю, что ему сказать.

– Поболтайте о погоде.

Я уставилась на нее.

– Я серьезно, – сказала она. – Мы же ирландцы.

– Заводить с Билли разговоры о погоде – все равно что беседовать с Мэт Эранн.

– Вот и прекрасно. Он будет в своей стихии.

Я хмыкнула.

– Пообещай, что попробуешь.

Она не закрыла дверь, пока я не ответила:

– Ладно.