Текст книги "Снежинка"

Амюз буш

Зимние каникулы продолжались, но я поехала в библиотеку, чтобы почитать кое-что для сочинений, которые предстояло сдать в начале триместра. В кампусе было тихо. По пути в комплекс библиотек Беркли я ни с кем не обменялась ни словом, не считая охраны. Я увидела выходящего через турникет Гриффа, но он слишком сосредоточенно поправлял прическу, чтобы меня заметить. У меня в кармане завибрировал телефон. Пришло сообщение от Ксанты.

Привет. Хочешь познакомиться с моими родителями?

Она прислала мне адрес и назначила встречу в семь.

* * *

Ресторан больше напоминал нью-йоркский, чем дублинский: стены из красного кирпича, растения размером с деревья. Официант, кажется, решил, что я в своем тренировочном костюме и с рюкзаком за плечами заблудилась и забрела сюда по ошибке. Ему было за пятьдесят, он явно торчал на смене сверхурочно, но вымучил улыбку, потому что живет на чаевые. Он проводил меня на террасу с обогревателями и электрическими гирляндами. Ксанта сидела, потягивая из бокала белое вино. Я нервничала, но она заметила меня с видимым облегчением.

– Привет, – сказали мы.

Официант отодвинул для меня стул. Я сняла рюкзак и села.

– Желаете выпить? – спросил он, уже удаляясь.

– Нет, спасибо.

Ксанта дождалась его ухода:

– Слушай, прости меня…

– Не надо извиняться. Я тоже вела себя по-свински.

– Ладно. Хорошо. – Она глубоко вздохнула. – Кажется, папа не придет, а мама опаздывает.

– Сейчас только без пяти семь.

– Я сказала им, что ужин в шесть.

– Ясно…

Какое-то время мы сидели молча и наконец услышали шаги. Обернувшись, я увидела идущую к нам женщину в темно-синем костюме. Волосы у нее были уложены. Похоже, ей самой нравился стук ее шпилек по кафельной плитке ресторана.

– Что за повод? – спросила она Ксанту, подойдя к столу. У нее была великолепная дикция радиоведущей и трудноопределимый акцент. Я заметила, что оправа ее очков подходит к костюму – и то, и другое совершенно одинакового оттенка синего. Интересно, подбирает ли она разные очки под каждый наряд.

Ксанта встала и представила нас:

– Мама, это Дебби. Дебби, это моя мама Джин.

Джин пожала мне руку и смерила взглядом, отмечая мои грязные волосы и тренировочный костюм.

– Господи, надеюсь, ты не собираешься сообщить мне, что ты лесбиянка?

Я замотала головой.

– А если и так? – спросила Ксанта.

Я перевела взгляд с Ксанты на ее маму.

– Я не лесбиянка, – проговорила я, для убедительности ткнув себя пальцем в грудь.

– Нет, мам, ну почему ты устраиваешь из этого проблему? – Ксанта снова села, закинула ногу на ногу и подперла рукой подбородок.

Джин улыбнулась мне и опустилась на стул.

– Ксанте нравится меня эпатировать. Ей нравится эпатаж. – Она округлила глаза. – Удивительно, что она не привела сюда своего отца.

– Я его пригласила.

– Ну разумеется.

– Он только что написал мне, что опаздывает.

– Если твой отец сюда заявится, я перепишу свой дом вот на этого человека. – Джин хлопнула по руке официанта. Тот натянуто улыбнулся.

– Желаете что-нибудь выпить? – предложил он.

– Можно взглянуть на винную карту? – спросила она.

– Вина представлены на обратной стороне. – Он перевернул ее меню.

– Это все, что есть?

– Да, – отозвался он таким тоном, словно посылал ее лесом.

– Тогда мы будем только воду.

– С газом или без?

– Можно из-под крана.

Официант ушел, а Джин посмотрела на меня так, словно впервые увидела во мне человека, а не статистку на съемках фильма о жизни ее дочери.

– Я не уловила, как тебя зовут.

– Дебби.

– Что ты изучаешь, Дебби?

– Английскую литературу.

– В Тринити?

Я кивнула.

– Где ты живешь?

– На ферме в Килдэре. Это молочная ферма, – добавила я, чтобы сказать еще хоть что-то.

Официант возвратился с водой и наполнил наши фужеры.

– Можно нам, пожалуйста, хлеб и оливки на стол? – спросила его Джин.

– Разумеется. – Он забрал со стола винные бокалы со звуком, напоминавшим перезвон церковных колоколов во время мессы.

– Сколько у вас коров? – Джин снова перевела внимание на меня.

– Ой, не знаю. Я никогда не считала, – пошутила я, но Джин не улыбнулась.

Отвечать на этот вопрос меня научил Билли. Будь он здесь, он бы сказал: «О таком даже налоговый инспектор не спросил бы». Спрашивать фермера, сколько у него коров, сразу после знакомства – все равно что спрашивать у новых знакомых о годовой зарплате. Большинство людей такого не поймут.

– Я выросла на молочной ферме, – сказала Джин. – Я доила коров перед тем, как идти в школу, и еще раз вечером, по возвращении домой. Терпеть это не могла.

– Ничего себе! – Мне показалось, что она нечасто делится подобными сведениями о себе.

– Я решила стать врачом, когда мне было три года.

– Ничего себе, – повторила я. – Вы молодец.

– У меня не было выбора. – Она поджала губы.

Меня подмывало спросить, с чего она взяла, что у нее не было выбора, кроме как определиться с карьерой в ясельном возрасте. Хватило двух минут в обществе Джин, и она уже начала меня напрягать. Я знаю таких, как она. Она из тех, кто устраивает людям допросы об их будущем и сразу чувствует туфту.

– Дебби, а ты будешь в следующем году сдавать эти самые… – Она покрутила ладонью в воздухе в поисках нужного слова: – Экзамены на получение стипендии?

– Не знаю. – Я старалась не краснеть. Она смотрела на меня так, словно знает, что в начале года я схлопотала 2.2 за то сочинение. – Если честно, сомневаюсь, что мне хватит ума.

– Хватит, – сказала Ксанта.

– Ну, не знаю, – сказала я. – А вот Ксанте стоит попробовать. – Я кивнула на нее через стол. – Ей обязательно дадут стипуху.

– Я знаю, – согласилась Джин. – Однако это вам еще ничего не гарантирует? Я про диплом по литературе.

– Пожалуй, что нет. К счастью, всегда есть пособие по безработице, – сказала я и поняла, что только что превратилась в человека, смеющегося над собственными шутками.

Появился официант с корзинкой хлеба и тарелкой крошечных, маслянистых розовых рулетиков с зеленой начинкой.

– Оливок у нас нет, но шеф-повар приготовил амюз буш.

– Нет оливок? – изумилась Джин.

Официант стиснул зубы и обратился к ножкам стола.

– Боюсь, что нет, но это закуски из авокадо и семги с лимоном и жареным во фритюре киноа.

– За это надо платить? – спросила Джин.

– Нет.

– Ладно.

* * *

Дальнейший ужин проходил столь же томительно. Основное блюдо Джин вернула на кухню. Официант предложил ей другое за счет заведения, но она отказалась. Шоколадное суфле на десерт подали бесплатно. Я горячо поблагодарила официанта, чем, судя по всему, выбесила его еще больше.

О Джин я не узнала почти ничего, кроме того, что, по ее мнению, утка конфи может быть передержанной, даже если она с кровью. Ксанту закидоны матери, похоже, не смущали. Когда Джин встала, чтобы расплатиться, я незаметно сунула двадцатку под чайное блюдце.

– Пошли ко мне? – со странной кривой улыбкой предложила Ксанта.

* * *

Выйдя из ресторана, Джин как будто растерялась. Она спросила Ксанту, хватает ли той денег. Ксанта кивнула.

– Ладно, оставлю вас вдвоем. Дай мне знать, если что-то понадобится. Приятно было познакомиться, Дебби.

– И мне тоже, Джин.

Мы проводили ее взглядом. Она удалилась, цокая шпильками по тротуару.

– Ну? – спросила Ксанта.

– Что «ну»?

– Как она тебе?

– Своеобразная женщина.

Ксанта рассмеялась.

– Я люблю свою мать, но… мне бывает сложно ей симпатизировать.

– Это заметно.

* * *

До ее дома мы шли молча. Я была словно в легком тумане. В квартиру я вошла с радостным облегчением, мне не терпелось сесть. Ксанта открыла бутылку красного вина и достала из шкафа два бокала.

– Мне просто воду, – сказала я. – Стараюсь не налегать на алкоголь.

Я ждала, что она вскинет бровь или что-нибудь скажет, но ничего такого не произошло. Со стаканом воды я свернулась в клубок на кожаном диване и накрыла колени лоскутным пледом.

– Просто не понимаю, как ты… из нее появилась? – произнесла я наконец. – Тебя что, удочерили?

– Если честно, мне кажется, что мы очень похожи.

– Это не так.

– Нет, правда. – Ксанта села рядом со мной, и диван вздохнул под нашим весом. – Просто я вечно стараюсь понравиться. В этом смысле я восхищаюсь мамой. Она такой потребности не испытывает. Редкое качество у женщин.

– Она изо всех сил отталкивает людей. Официант ее чуть не убил. Ты не такая. Тебя все любят.

– Любят ли? – Ксанта смотрела в свой бокал и крутила его в руках. – Или им просто приятно, как я себя подаю? Мама родилась в большой и очень бедной семье. Решив стать врачом в трехлетнем возрасте, – Ксанта закатила глаза, – она отказалась от своей родни и всего, что с ней было связано. Осталась в полном одиночестве.

– Независимая трехлетка, – сказала я.

– Она не шутила.

– Представляю ее в синем детском комбинезончике и очках в тон.

– Вот-вот. – Ксанта отпила глоток вина и сморщилась. – Гадость какая!

– Что, пробкой отдает? Попросим Джин его вернуть?

Ксанта не засмеялась.

– Прости, – сказала я. – Зря я перемывала косточки твоей матери.

– Мама просто… – Поерзав на диване, Ксанта продолжила: – Моя мама – перфекционистка. Мы обе такие. Это не делает меня лучше других. Это меня парализует. Это мешает всему, за что бы я ни бралась.

– Вообще-то это как бы делает тебя лучше, – возразила я. – Ты единственная на потоке получила «отлично».

– Я получила «отлично» только потому, что силой заставляла себя ходить в библиотеку каждый день. Я написала шесть разных черновиков одного сочинения. Хочешь знать, как получить «отлично»? Ругай себя. Постоянно. Обесценивай все, что пишешь. Повторяй себе, что ни на что не годишься, если не получишь больше семидесяти процентов. Мне даже нравится себя ненавидеть. Это моя зона комфорта.

– По-твоему, все остальные себя обожают?

– Вот почему я так зациклилась на твоей семье. Вы все такие…

– Долбанутые? – подсказала я.

– Ага. И прекрасные.

Я протянула Ксанте руку. Она уставилась на нее.

– Пожми ее, – сказала я.

Она взяла мою ладонь.

– Хорошее рукопожатие, – восхитилась я.

– Почти идеальное.

– Добро пожаловать в клуб, – сказала я.

Желтый книжный

Шла первая неделя триместра Илария[17]17
  В Тринити-колледже учебный год делится на триместры. Второй триместр, или триместр Святого Илария, назван в честь Илария Пиктавийского, день памяти которого католики отмечают 14 января, и продолжается до апреля.


[Закрыть]. Мы с Ксантой уже десять минут стояли перед солнечным желтым фасадом книжного магазина. Вглядываясь в витрину, мы пытались сквозь собственные отражения разглядеть, открыт ли он.

– Мы уже не сможем войти. Мы слишком долго стоим на улице. Будет странно.

– Почему? Еще как можем, – сказала Ксанта. – Что будешь делать, когда войдем?

– Эм-м, посмотрю книжки?

– И?..

– Может быть, что-нибудь куплю?

– Тебе нельзя ничего покупать. Это нечестно.

– Я же все равно с ним поговорю.

– Тогда это будет не разговор, а сделка.

– Позволь лишь обратить твое внимание на парадокс: ты запрещаешь мне делать покупки.

* * *

С тех пор как я перебралась к Ксанте, в желтый книжный мы заходили регулярно. Она не позволяла мне платить за аренду, что Билли, по его словам, устраивало как нельзя лучше. Мы прочесывали благотворительные секонд-хенды в поисках вещиц для украшения квартиры. Купили виниловый проигрыватель и начали собирать пафосную коллекцию классики и джаза. А еще мы пополняли свою букинистическую коллекцию.

Ходу от нашей квартиры до желтого книжного было пятнадцать минут. Он напоминал уютную гостиную. Там имелся ковер и кресло-качалка с пледом. Они хорошо ухаживали за своими растениями. Мне нравился один из ребят, которые там работали, – итальянец с моего курса по теории литературы.

* * *

Звякнул дверной колокольчик. Тип за кассой поднял взгляд, улыбнулся нам и продолжил читать книгу. Ксанта отправилась в уголок классики. Я водила пальцем по корешкам книг. Блуждание по книжному во многом похоже на собирание ракушек на пляже в особо урожайный день. Хочется забрать с собой каждую.

Я забываю, какие книги уже купила и какие из них прочла. Ксанта говорит, у нее то же самое. Не хочется захламлять полки непрочитанными книгами, поэтому мы с ней согласились составить список для чтения. И запретить себе покупать новые книги, если их некогда читать. Что-то вроде попытки самосовершенствования.

– Можно я куплю это? – Ксанта показала мне «Бесконечную шутку».

– Издеваешься?

– Прости, мамочка!

Она ждала, пока я завяжу разговор с тем парнем. Я ее игнорировала и продолжала разглядывать книги.

– О господи, Дебби! – ахнула Ксанта.

Я обернулась: стоя на коленях, она вытащила какую-то книгу и показывала ее мне.

– О боже! – Я опустилась на колени рядом с ней.

Лорелай и Рори улыбались нам с обложки книги о закулисной истории «Девочек Гилмор».

– Книга всей жизни!

– Прямо положить на кофейный столик.

– У нас нет кофейного столика.

Ксанта листала ее с таким благоговением, словно перед ней было издание бибисишного сериала «Планета Земля».

– Тут целый раздел про Эмили!

– Эмили? – Парень перестал читать свою книгу и уставился на нас с таким видом, будто мы только что оскорбили его мать. – Эмили – конченая стерва. То есть там все персонажи морально неоднозначны, кроме Лейн. Лейн лучше всех.

– Ты за Дина или за Джесса? – спросила Ксанта.

Он задумался:

– За то, чтобы Люка оставили в покое.

Ксанта кивнула:

– Респект!

– Не поймите меня неправильно, – сказал он, упаковывая купленную нами книгу в два пакета. – Я не собирался смотреть все серии «Девочек Гилмор». Мне надо было писать сочинение по «Улиссу», когда вдруг бац! – и все произошло само собой.

– Разделяю твои чувства, – сказала я.

– Мы же с тобой вместе ходим на семинары, – напомнил он мне.

– Ах да! – отозвалась я, делая вид, что не сразу его узнала. – Теория литры?

– Да. Теперь я тебя вспомнил. Ты ведь Дебби, правильно? Ты смешная.

Наступило неловкое молчание. Я прикидывала, оскорбление это или комплимент.

– Надо как-нибудь вечером устроить викторину по «Девочкам Гилмор», – предложила Ксанта.

– Отличная идея, – сказал он.

– Приятно познакомиться…

– Я Ник, – представился он. – Мне тоже приятно. Увидимся.

* * *

– Ты ему явно более чем понравилась, – сказала я по пути домой.

Ксанта остановилась и сложила руки на груди.

– Посмотри на меня. Хватит так себя вести по отношению ко мне и к себе.

– Я просто говорю правду.

– Вовсе нет. Ты сама себя изводишь. Хуже того, ты принимаешь меня за человека, которым я не являюсь.

– Нет, ты именно такая.

– Дебби, мне было бы приятно, если бы ты просто назвала меня хорошим человеком. Ты считаешь меня хорошим человеком?

– Да.

– Спасибо. Ты считаешь хорошим человеком себя?

– Эм-м.

– Посмотри на свое отражение в том окне и скажи себе, что ты хороший человек.

Я посмотрела на свое отражение.

– Давай, – упрашивала она.

Я посмотрела на девушку в окне. Лицо ее беззаботно. Она не хмурится. Мое лицо обычно морщится от беспокойства, но сегодня я сделала аккуратный макияж. Ночью я хорошо спала. Сны никуда не делись, просто я научилась мириться с их появлением и исчезновением. Ксанта купила мне пачку гватемальских кукол-утешительниц, и я держу их под подушкой. Мама подарила мне заключенную в рамку пословицу, чтобы я поставила ее в своей новой спальне и помнила, что все мы живем в тени друг друга.

Ar scáth a chéile a mhaireann na daoine[18]18
  «Все мы живем в тени друг друга» (ирл.). Ирландская пословица, означающая, что люди заслоняют друг друга от жаркого солнца и нуждаются друг в друге.


[Закрыть]

Я была одета в чужую одежду, которую на прошлой неделе раздобыла в благотворительном секонд-хенде. Приятно носить вещи, у которых уже есть собственная история.

– Я счастлива, – сказала я девушке в окне. – Я очень-очень счастлива.

Серебряный остров

Мама победила в поэтическом конкурсе. Несколько недель назад мы заметили объявление в местной газете, и я сказала, чтобы она послала свои стихи. Приз составил всего двадцать евро, но Одри посоветовала маме как-то отпраздновать победу. Мама захотела, чтобы мы все поехали на остров. Я спросила, можно ли взять с собой Ксанту. Тогда мама предложила позвать и Одри.

Билли отнесся к этой затее скептически.

– Бедную женщину наша семейка уже достала, – сказал он.

– Да ладно, Билли, мы ведь приглашаем ее только в благодарность.

– По-моему, в благодарность лучше оставить ее в покое.

– Ну, я ее уже позвала, и она согласилась.

– Потрясающе.

– Рада, что ты так считаешь.

* * *

Мама и Билли ездили на остров в детстве. Там до сих пор стоит крытый соломой бревенчатый дом, принадлежавший многим поколениям моей семьи. Это наше родовое гнездо. Нам удалось отследить предков вплоть до двадцатых годов – в начальной школе корень моего генеалогического древа украшали собой Джеймс и Бриджит О’Доннелл. Помню, я тогда получила золотую звездочку за старания. Мне помогла мама. Она всегда увлекалась нашими истоками.

По ее словам, она привозила меня на остров, когда я была маленькой, но я этого не помню. Я вообще не помню, когда мы в последний раз ездили отдыхать. Обычно Билли не мог отлучиться с фермы, но в этот раз Марк и Дули сказали, что возьмут дойку на себя и присмотрят за всем, пока мы не вернемся.

Мама тщательно распланировала путешествие. Она написала своей троюродной сестре Джуди и спросила, где спрятан ключ от дома. Джуди время от времени отправляет маме письма, напечатанные на машинке, и вкладывает в каждый конверт карту таро и запечатывает воском. Она сразу ответила и сказала, что ключ лежит в саду, внутри обезглавленного Будды.

* * *

Одри явилась к нам домой в полной экипировке для пешего туризма. Я ждала, что Билли поднимет ее на смех, но этого не произошло. Дождавшись приезда Ксанты, он огляделся по сторонам во время неловкой паузы в разговоре и сказал:

– Благословен он среди женщин.

Ехать предстояло четыре часа. Билли предложил вести по очереди, но я хотела доказать себе, что могу домчать туда Вайолет в целости и сохранности. Билли сидел на пассажирском сиденье рядом со мной, а мама, Ксанта и Одри были втиснуты сзади.

– Что мне вбить в гугл-карты? – спросила я.

– Денежный остров, – сказала мама.

– Дзынь-дзынь! Он что, так и называется?

– Ага. Это плохой перевод с ирландского. Раньше он назывался Inis Airgead – Серебряный остров. Но airgead также переводится как «деньги», так и повелось звать его Денежным.

– Любопытный факт, – сказал Билли. – Спасибо, Мейв.

– Буду называть его Серебряным островом, – сказала я.

Едва машина тронулась с места, Билли велел Ксанте запевать. Та послушно затянула «Американский пирог». Пока Вайолет ползла вверх по Холму Часовщика, я смотрела в зеркало заднего вида на исчезающую деревню.

– Вот это песня, – шепнул Билли, откинувшись на спинку сиденья.

* * *

Мы успели доехать до Типперэри, прежде чем поняли, что гугл-навигатор увел нас не туда. Мама хотела остановиться у магазина и запастись продуктами, а остальным хотелось лишь поскорее добраться до места.

– На острове нет магазинов, – настаивала она.

– Мам, ты последний раз бывала на острове в каменном веке. Я уверена, что с тех пор там многое изменилось.

– Ну а я считаю, что если мы не подготовимся, то и ехать не стоит. Можете высадить меня здесь, и я пойду домой.

– Из Типперэри? Далековато будет.

– Сяду на автобус. Или поймаю попутку.

– Мам, так больше никто не делает, это опасно.

– Храни господь беднягу, который остановится, чтобы подобрать тебя на обочине, – пробормотал Билли. – Ему мало не покажется.

– По-моему, Мейв дело говорит, – сказала Одри. – Было бы здорово приехать во всеоружии.

После ее выступления в мамину поддержку в машине повисло удивленное молчание.

– По пути есть магазин «Супервалью», – сказал Билли. – Можно заехать туда.

* * *

До острова мы добирались восемь часов, сквозь кромешную темень и ливень. Вайолет трясло от ветра, и я крепче сжала руль, стараясь ее успокоить.

– На остров надо переправляться на пароме? – вполголоса спросила Ксанта.

– Нет, там есть мост до большой земли.

– Слава тебе господи, – сказал Билли.

Фары осветили тощую бороденку травы посреди узкого проселка. Одолев мост, мы разразились робким «ура». По-прежнему были сомнения, что мы едем в правильном направлении, но мама настаивала, что это то самое место. Только когда я вписала Вайолет в резкий поворот, Билли подтвердил: дом стоит на вершине этого холма.

– Я же говорила, – повторила мама. – Я говорила вам, черт вас раздери. Вечно мне никто не верит.

* * *

К тому времени, как мы добрались до дома, сделалось так темно, что мы не сразу нашли ключ. Мы бродили под проливным дождем, водя телефонными фонариками по черной хляби.

– Какого размера этот Будда? – спросил Билли.

– Она не сказала, – отозвалась мама.

– Как мы поймем, что это Будда, если у него нет головы?

– По сиськам? – предположила я.

– Почему нельзя было оставить ключ под цветочным горшком? – злился Билли.

– Слишком очевидно.

– Зато безголовый Будда посреди сада не вызовет никаких подозрений.

Последней из машины вылезла Одри. Всю поездку она плохо себя чувствовала, поэтому мы уговорили ее не мокнуть и посидеть в салоне. Едва выйдя оттуда, она заявила:

– Нашла!

Будда стоял у торца дома, рядом с мешком дров.

– Одри, вы моя героиня, – сказала я.

Она отдала ключ маме, и та вставила его в дверь. Провернуть его удалось не сразу. Блестящая желтая дверь состояла из двух половин, будто в сказочной избушке. Мама распахнула верхнюю створку, а нижнюю удалось открыть изнутри.

– Билли, занеси в дом дрова, чтобы они к утру высохли, – сказала мама.

Он выполнил просьбу. Остальные ввалились в дом с сумками, радуясь, что укрылись от дождя.

– Вот это да! – Одри первая отреагировала на обстановку.

Мы находились в помещении, которое когда-то было единственной комнатой старого крестьянского дома. Центр композиции – камин. Возле него стоял большой латунный ящик с углем и старыми газетами. Каминные принадлежности сверкали на подставке, словно великанские подвески.

На крючках с внутренней стороны двери висели гидрокостюмы. От них пахло летом. Я посмотрела на собранные в общую рамку фотографии, украсившие собой грубые стены. Счастливые, озорные лица. Дети строят песочные замки, стоя по щиколотку в море. Постановочный семейный снимок, на котором маленький мальчик дурачится и показывает камере язык.

Рядом со мной возник Билли и показал на мальчика:

– Вихор узнаешь?

– О боже! Это ты!

– Было дело, – сказал он. – А вот и ты. – Он указал на другой снимок, на котором он, уже похожий на привычного себя, катал на тачке какого-то ребенка.

– Не помню, чтобы я здесь бывала.

– Вечно мне никто не верит, – сказала мама, целуя меня в щеку.

– Нет, я в не том смысле. Просто кажется, что я должна хотя бы смутно это помнить.

– Ну, тебе было три года.

– Три с половиной. Я помню, как ты говорила всем, что тебе три с половиной.

– У тебя тут такие потрясные толстенькие щечки, – сказала Ксанта.

– Я похожа на разодетого пупса.

* * *

Распределение спальных мест прошло не без осложнений. Мама заявила, что будет ночевать на односпальной кровати в детской, а мы с Ксантой займем там двухъярусную кровать.

Билли сказал, что ляжет на диване, но Одри об этом и слышать не захотела.

– Я взяла с собой матрас. Я посплю на полу.

– Ты не будешь спать на полу. Ты наша гостья и займешь спальню.

В голосе Билли звучали угрожающие нотки. Одри упорно качала головой.

Мама хлопнула в ладоши.

– Решено, Билли спит на диване, а Одри – во второй спальне.

– Мне неудобно забирать себе целую спальню, – упиралась та.

– Ну а мне неудобно спать на чем-то, кроме дивана, – возразил Билли. – Я и так уже вышел из зоны комфорта. Не заставляй меня спать в домашней кровати.

– Хорошо, – уступила Одри, любезно признавая поражение.

* * *

Мы проголодались, но готовить не было сил, поэтому перекусить решили хлопьями и сэндвичами с чипсами.

Мы ждали, что мама спросит, рады ли мы, что заехали в магазин, но она молчала, прекрасно понимая, что все мы об этом как раз и думаем. После ужина дружно решили пойти спать. В доме была холодрыга. В одном из шкафов мама нашла стопку халатов. Они пахли плесенью, но мы плотно закутались в теплую ткань. Я забыла зубную щетку, так что пришлось воспользоваться здешней, древней, которая хрустела на зубах, точно соломенная.

Ксанта расположилась на верхней койке. Я уперлась ногами в стальную сетку под ее матрасом.

– Что за хрень? – спросила она.

Я убрала ноги, и сетка со скрипом прогнулась вниз.

– Прости, это я.

– Все еще куролесите? – шепнула мама.

– Нет, – хором ответили мы, чувствуя себя непослушными детьми.

– Ну-ка спать.

* * *

Когда я проснулась, сквозь белые ставни пробивалось солнце и в воздухе пахло чем-то жареным. Мама и Ксанта еще спали. Я вышла из комнаты, шлепая по полу босыми ногами. Мне было неловко, что Одри встала первой, и я решила, что надо помочь ей с завтраком.

По радио крутили «Джека и Диану». Билли в розовом халате и с трубкой во рту подтанцовывал, стоя над сковородой.

Я наблюдала за ним, прислонясь к дверному косяку. Он меня не замечал, пока я не сказала:

– Покажи Джеймса Дина.

– Господи Иисусе! – Он поспешно запахнул полы халата, чуть не выбросив сосиски из сковороды.

– Нет, это всего лишь я.

– Доброе утро, Дебби, – сказал он.

– Доброе утро, Билли. Скажи на милость, где ты откопал трубку?

– Это моя курортная трубка.

– Пытаешься впечатлить нас своими кулинарными навыками?

– Я проголодался. Я в кои-то веки не с бодуна, а под рукой ни единой коровы. Надо же мне было чем-то заняться. Я попытался развести огонь, но мне не удалось.

– Давай я загуглю, как это делается?

Он рассмеялся.

– Подожди, пока твоя мать проснется. Ее тут называют Гестией.

– Гестия – старшая дочь титанов, – сказала я.

– В конце концов Кронос ее проглотил. Она страшно недооцененный персонаж. Богиня семейного очага.

Я посмотрела на очаг.

– Смотрю на этот дом, и хочется обзавестись собственным камином, когда вырасту.

– Нынче советы графств не разрешают строить дымоходы.

– Не обламывай мне мечту. Какой замечательный дом! – Я дотронулась до старых стен гостиной. – Сейчас так уже не строят.

– Похоже на дом Патрика Колума.

– Стихотворение было вовсе не про его дом, а про дом старой бродяжки[19]19
  Отсылка к стихотворению ирландского поэта Патрика Колума (1881–1972) «Старуха-бродяжка», героиня которого мечтает о собственном уютном доме.


[Закрыть].

– Твоя правда.

– Почему вы перестали сюда приезжать? – спросила я.

– Да просто недосуг было. Не так-то легко отлучиться с фермы.

– Хочешь сказать, из паба?

Я заметила на стене карту острова на ирландском языке. Под ней был перевод всех названий.

– Смотри, карта! – крикнула я. – Некоторые названия – просто умора.

Билли вышел из кухни и встал рядом со мной.

– Oiléann na nGamhna – Телячий остров, – сказала я, показывая на одно из пятнышек вокруг главного острова.

– Скорее скала посреди моря, – сказал Билли.

– Loch na Reillige – Кладбищенское озеро.

– Я знаю, где это, – сказал Билли, поглаживая щетину на подбородке. – Когда-то мы искали там сокровища.

– Классно было бы наведаться на какой-нибудь из этих островов. Oileánn na Luchoige – Мышиный остров.

– О да. Тамошняя миграционная служба пускает исключительно грызунов, – сказал Билли. – Зимний сад уже видела?

– Тут есть зимний сад?

– Да, небольшой. Вон за той дверью, после спальни.

Я медленно повернула дверную ручку, боясь разбудить Одри. Но когда я прокралась на застекленную веранду, она уже сидела там, скрестив ноги, и медитировала.

– Простите! – прошептала я.

– Да нет, заходи! – рассмеялась она.

С веранды открывался обзор всего острова. Я села на диван и выдохнула. Наш дом окружало несколько дачных коттеджей. Отсюда можно было увидеть пляж за холмами, гладкие черные дороги и наш жалкий маленький палисадник.

– Как вы спали? – спросила я.

– Как младенец.

Ее лицо сияло, а волосы были влажные.

– Вы уже приняли душ?

– Я поплавала в море.

– Что?!

– Это было великолепно.

На веранду ворвались мама и Ксанта. Мама распахнула объятия, чтобы обхватить руками всю панораму.

– Боже, как классно! – взвизгнула Ксанта.

– Одри уже купалась в море! – сообщила я.

– Да ты с ума сошла, Одри! – сказала мама.

Одри подмигнула:

– Мы все здесь сумасшедшие.

– Во сколько же ты встала?

– С рассветом. Не так уж и рано. В семь часов.

– Я в это время десятый сон видела, – сказала мама.

– Скорей бы поплавать, – сказала Ксанта.

Ахнув, мама нагнулась и вытащила из-за кресла-качалки старый кнопочный аккордеон.

– Не могу поверить, что он до сих пор здесь.

– Это твой?

– Бабушкин. Она играла в маршевом оркестре и знала только одну мелодию. Погодите. – Мама наморщилась, пытаясь нащупать пальцами воспоминание, и начала медленно наигрывать песню.

Вошел Билли, в халате и с подносом чая. Я помогла ему внести блюдо с обугленными сосисками и тостами.

Он хлопнул в ладоши, довольный:

– Подкрепитесь, дети мои. У нас впереди долгий день.

* * *

Мы отправились на экскурсию по острову. Мейв и Билли поочередно брали на себя обязанности гида. Первая достопримечательность – заброшенный дом. Заглянув в окна, можно было разглядеть мебель и декор времен семидесятых годов, иконы и, как ни странно, раскрытый на июле календарь с Мэрайей Кэри.

Мы стояли на вершине громадной скалы с необитаемой стороны острова и смотрели, как ветер взбивает море. Волны были увенчаны огромными шапками пены. Ветер подхватывал ее клочья, и они пролетали мимо нас, будто снег.

* * *

Мы отправились на пляж Брайана – тот самый, что виднелся с веранды. Я надела под одежду купальник, но сомневалась, что отважусь окунуться.

– Почему он называется пляжем Брайана? – спросила я дядю.

– Так звали мужика, который парковал над ним свой трейлер.

– Это Брайан вдохновил тебя инвестировать в трейлер?

– Господи, вот еще. Это был жуткий старый пердун.

Ксанта и Одри сразу разделись до купальников и бросились в волны. Мама осталась со мной и Билли. Мы гуляли по пляжу, собирая понравившиеся ракушки. Я выбирала самые белые сердцевидки, которые только могла найти. Хотелось увидеть, какой оттенок серого или бежевого они приобретут, когда высохнут.

– Мне кажется, твои ракушки не подружатся с моими, – сказала мама.

Я разглядывала щербатые черенки и лунатии на ее ладони:

– У тебя тут одни двоечники.

– Да ты у нас сноб, – заметил Билли.

– Тринити меня изменил.

– Если подумать, нездоровое хобби. – Мама разглядывала свой улов. – Почему бы не изучать моллюсков? Ведь это они создают ракушки.

– Они противные, – сказала я.

– Вот-вот. Гадкие и склизкие. Мы предпочитаем дождаться, пока маленькая жизнь умрет и исчезнет, оставив пустой и чистый скелет. Вот что такое ракушки. Представляете, если бы вместо раковин мы собирали человеческие скелеты?

– Как только тебе такое в голову приходит? – спросил Билли.

– Я просто сказала.

– Меня на это не купишь. Ракушки не скелеты. – Я показала на кончик треснутой лунатии на ее ладони. – У них есть пупки.

Мама удивленно хихикнула:

– А ведь и впрямь!

– Никогда не видела пупков у скелетов, – сказала я.

Мама обвела пальцем бугорок, которым заканчивался завиток ракушки, и прижала ее к груди.

– Они символизируют рождение, а не смерть.

– О господи, пошло-поехало. – Билли возвел глаза к небу, но на его лице проступило заметное облегчение. Мама скакала по песку, танцуя с ракушкой в ладони, будто с крошечным возлюбленным.

Мы с Билли стояли и смотрели на нее.

– На Марсе нашли следы карбоната кальция, – сказала я ему. – Ракушки из него и состоят.