Текст книги "Цена волшебства. Серия «Волшебные приключения в мире финансов». Книга 2"

– Ах, так вот почему нигде нет пыли!

Молли не ответила. Безо всякого энтузиазма лизнула пару раз мороженое и достала кошелек. Роберт изумился:

– Серьезно? Здесь же никого нет. Деньги тут просто будут лежать и пылиться, – он покосился на краба, который, деловито гудя, до блеска полировал стекло. – Ну хорошо, просто лежать.

– Нет, так не хорошо, – она покачала головой и начала считать монеты. – Получается, что мы как бы украли. Вы же бизнесмен, должны понимать.

– Как бизнесмен я понимаю, что если что-то можно получить бесплатно, не нарушая закон, то грех этим не воспользоваться. Любой бизнесмен так поступит. Ваш муж, к примеру.

– Что!? Да Джонатан никогда бы… Он честный, и порядочный, и благородный, и вообще.

– Ага. А завод? Он ведь его не покупал, за аренду не платит, даже коммунальных платежей нет.

Молли растерялась и не знала, что сказать. А Роберт разозлился. Вот ведь повезло паршивцу! Все отхватил бесплатно, даже рабочих, которым, между прочим, даже зарплату не надо платить. А тут надо каждый пенс просчитывать, везде отчитываться, на каждый чих лицензию получать. И эта наивная красавица его обожает. Да и это путешествие, потрясающее, волшебное, по большому счету Пиррова победа. Ну узнал он тайну своего конкурента, увидел производство. А толку? Эпирский царь и великий греческий полководец Пирр, которого считают вторым после Александра Македонского, после битвы с римлянами при Аускуле в 279 году до нашей эры, когда он одержал победу, но потерял почти все войско, воскликнул: «Если мы одержим еще одну такую победу, то погибнем». Роберту Крейну хотелось высказать эту мысль в более крепких выражениях.

– Скоро выпущу на рынок нечто, не имеющее аналогов, – внезапно сказал он Молли. – Красивые и невероятно дешевые детские игрушки, доступные даже самым бедным. Только подумать – это принесет радость в дома, где вообще не видели никакой радости.

– Но как?

– Мой технолог разработал уникальную формулу, нечто среднее между пластиком и резиной. Яркий, прочный материал. И очень дешевый в производстве. В изысканности и тонкости мне с вашим мужем не тягаться, – криво усмехнулся Роберт, – но я куда опытнее и смелее. В бизнесе, – уточнил он, не без удовольствия заметив, что ее щеки порозовели.

Почти сразу он пожалел. Никогда никому нельзя рассказывать свои планы, а уж жене конкурента и подавно.

– Но это секрет, – он взглянул на Молли своими непроницаемыми черными глазами. – Через месяц будет презентация, нужно хорошо подготовиться. Если кто-то узнает прежде, пойдут слухи, домыслы. Сенсации не получится.

– Я никому не скажу, – закивала Молли, – это будет наш секрет.

Роберт теперь предстал перед ней в другом свете. Он хочет подарить радость детям! Думает не только о бизнесе, как некоторые, но и о бедных! Молли чувствовала себя совершенно счастливой. Такой замечательный человек, и влюблен в нее. И ее дом, ее семья, они все такие чудесные, сейчас она вернется домой, а там…

*

А там было примерно следующее. Злая, как дикая кошка, Розмари ходила из угла в угол, останавливаясь только для того, чтобы метнуть очередной убийственный взгляд на Гордона или отпустить язвительное замечание в адрес Ричарда. Генри сидел за ее туалетным столиком, накинув поверх рубашки лучший халат Молли, и обильно покрывал свою зеленую физиономию белилами – готовился к поездке в Эдинбург. Рядом стояла пудра Chanel Молли, которую она берегла для особых случаев. И из нее торчала… морская губка, похищенная из ванной.

Внимание остолбеневшей Молли привлек слабый стон. Доносился он из глубокого кресла, в котором валялось что-то бесформенное и до крайности непрезентабельное. При ближайшем рассмотрении этот предмет оказался Гордоном, и вид его не радовал взгляд. Его и без того крупное лицо распухло и напоминало футбольный мяч, из которого слегка выпустили воздух. Глаза превратились в узкие щелки. На голове у него красовался пакет со льдом. Четверо брауни держали миску с бульоном, откуда Ричард зачерпывал ложкой и поил таким образом несчастного тролля. Ни на секунду не переставая читать нотации.

– Итак, что происходит в организме человека… Гм, тролля, отравленного алкоголем… – нудел ворон.

Молли стало искренне жаль Гордона. Нотации Ричарда и у здорового человека вызовут мигрень, а уж с больной головой это и вовсе бесчеловечно.

– А что, собственно, происходит? – деликатно осведомилась Молли, поглядывая, как на ее любимый пеньюар сыпется пудра.

– Я отправляюсь в Большой мир, спасать жизнь Гордону, – бодро отозвался Генри, крася губы помадой «Мечта принца».

Модный в этом сезоне оттенок, почти белый. Продавщица уверяла Молли, что такая помада должна быть у каждой девушки, ждущей поцелуя хотя бы мужа, ну, Молли и купила. А циничный Ричард объяснил, правда уже дома и когда чек был потерян, обратно не сдашь, что принцы во всех сказках испытывали нездоровую страсть к мертвым девицам, взять хотя бы Белоснежку или там Спящую красавицу. И лезли их целовать, после чего принцессы просыпались к большому неудовольствию (по мнению гадкого Ричарда) этих принцев. Ну а у покойниц губы какого цвета? Дальше шла пространная и обстоятельная лекция, которую не вовремя вошедший Клаус обозвал: «Краткое введение в танатологию. В пяти томах». После этого Молли на помаду и смотреть не могла, зато ее облюбовал Генри в качестве камуфляжа.

– Ты обрати внимание на экипировку для спасения Гордона, – подмигнула сестре Розмари. – По неволе задумаешься о методах спасения.

– Ну а что, – огрызнулся Генри, поправив сползающий пеньюар и придирчиво оглядев сеточку для волос, куда он упрятал свою буйную шевелюру. – Меня ж с работы сорвали. На почтового черного стрижа расщедрились, чтобы срочно. Вся косметика дома осталась, а как я явлю Шотландии свою зеленую морду? Не поймут.

– Да что случилось-то?

Ричард наконец отвлекся от живописания симптомов цирроза печени и снизошел до объяснений:

– Гм, Молли, видишь ли, Гордон повел себя как настоящий русский аристократ.

– Что?!

– Наш дорогой Ричард увлекся русскими классиками, – пояснила Розмари, – в частности Достоевским и Буниным.

Ворон кивнул.

– Верно. Так вот, у русских аристократов было принято поехать в… как же это… А! Кабак. И там, в кабаке, взять цыган, это такие люди, в основном женщины, которые танцуют, поют, гадают, а потом тебя обворовывают. И в этом кабаке было принято очень много выпить алкоголя, который, как мы теперь знаем, – ворон повысил голос и обратил клюв к несчастному Гордону, – очень вреден! А потом они садились играть в карты и вечно все проигрывали. Казенные деньги, крепостных (это рабы такие были при царе до 1861 года), имение и отцовские часы.

– А цыгане зачем? – пролепетала потрясенная Молли.

– Не знаю. Наверное, чтобы петь и танцевать, пока русский аристократ все проигрывает. Потом русский аристократ ехал к маменьке в деревню, непременно в метель, просить прощения. Ну и на почтовой станции соблазнял какую-нибудь невинную ду… девушку, я хотел сказать. Потом ему становилось очень стыдно, и он шел на Кавказ стреляться над обрывом. А девушка шла топиться в Волге. Или они вдвоем старались попасть в Сибирь, где они, как каторжные, учили деревенских детей, как правильно и интеллигентно жить, чтобы не разбудить Герцена.

– Ой, кошмар. Ричард, зачем ты читаешь такие ужасные, неприличные книги?

– Почему ужасные? В России они включены в обязательную школьную программу.

– Кавказ, Волга, Сибирь… Как романтично. Обязательно съезжу в Россию, – обрадовалась Розмари.

– Гордон!? Ты что, какую-то невинную девушку соблазнил? – у Молли от ужаса дыхание перехватило.

– Нет, нет, – поспешила ее успокоить Розмари. – Наш мальчик обошелся первой половиной программы. Надрался «в хрюшу» в «Зеленом драконе» и проиграл деньги. Все, в том числе с кредитной карты. Какая девушка. Не встал даже. Из-за стола. Самостоятельно.

Ричард тут же перестал кашлять, пытаясь скрыть смех, и сосредоточился на бульоне.

– По мне, лучше бы он девушку обесчестил, – с чувством высказался Генри, снимая пеньюар. – Да ладно тебе, Молли. Я ж пошутил.

– В общем, – развел крылья Ричард и опрокинул ложку с горячим супом прямо на грудь стонущего Гордона, – на семейном совете было решено, что надо ехать в Эдинбург, вымаливать прощение у мистера Клауса лично. И думать, что делать. А Генри был вызван, чтобы выступить в качестве дипломата. А то Гордон иногда слегка прямолинеен и не умеет подойти к сути проблемы деликатно.

– Я как брякну че-нибудь, – подал наконец голос виновник происшествия.

Голос этот красотой не блистал, зато имел богатую палитру модуляций. Первые два слова были произнесены шепотом, третье Гордон проревел басом, а четвертое напоминало предсмертный писк полевой мыши. Он жалобно взглянул на Молли.

– И ты, Молли, едешь тоже. Не хочу сдохнуть в виде снеговика. А твой муж, если озвереет, а он точно озвереет, когда узнает, сколько денег я Кривому Джиму проиграл, быть мне сосулькой.

Молли вздохнула. На завтрашний день было столько планов. И надежд. Думала показать Роберту театр и афиши с Лили Ливингстон. А потом покататься на карусели, Ланселот ее починил, и теперь старинная красивая мелодия звучала чисто, расписные лошади, слоны и жирафы больше не застревали, скользя кругами, их плюмажи снова стали яркими. Но друзей не бросают.

– Конечно, Гордон.

Генри отправился на вокзал, Ричард присел на мохнатую ветку ели, да там и заснул, укрыв голову под крылом. Гордон обмяк в кресле, Молли только стащила с его головы пакет с растаявшим льдом. Брауни унесли посуду и чисто вымыли стол. Осталась только Розмари, необычно тихая и смущенная. На Северный лес опустилась ночь.

Молли подбросила дров в камин. А Розмари села на подоконник, обняла руками колени и посмотрела на громадную, зеленоватую луну, будто вырезанную из оникса. Черный лес грозно вздымал в небеса вершины елей, и ночной ветер перебирал ледяными ладонями его ветви. Тяжко скрипели во мраке красные стволы сосен, и только вспыхивали огоньки светляков, золотистые, теплые, такие маленькие во тьме. Шептались тихими голосами жесткие травы, и чьи-то тени потянулись, поплыли зыбкими силуэтами от Гиблых болот. И холодом, могильным холодом потянуло с улицы в дом.

– Давай закроем окно и зажжем свечи, – Молли мягко потянула сестру с подоконника. – Сегодня недобрая ночь. В такие ночи мы плотно закрываем окна и двери, и зажигаем больше огня. И даже летом топим камины.

Они молча вдвоем расставили и зажгли толстые, желтоватые свечи по комнате. Теплый оранжевый свет разогнал темноту, наполнил уютом столовую. Таинственными бликами заиграли стеклянные игрушки на елях. А за дверью и стенами из камня шептали и бормотали странные, неприятные голоса. Розмари стало по-настоящему не по себе. Вошли брауни, буднично бросили в камин щепотку трав из мешочка, который Розмари раньше не замечала. А ведь он все время висел у камина. Запахло чем-то древесным, пряным. Похожим на розмарин и сандал. Жуткие тени по углам отступили, побледнели. Но Розмари чувствовала – не исчезли. Просто затаились на время.

На следующее утро Гордон (чувствовал он себя после фиаско в «Зеленом драконе» как Наполеон после Ватерлоо, а выглядел и того хуже) и Молли вернулись в Эдинбург. На вокзале их встретил Генри и не с лучшими новостями. Он с утра созвонился с мистером Клаусом, договорились встретиться в кафе неподалеку от магазина. А вот голос шефа по телефону ему весьма не понравился. За годы юридической практики Генри научился ловить оттенки настроения начальника не хуже ревнивой домохозяйки. И теперь после трехминутного телефонного разговора был уверен – настроение у мистера Клауса гаже некуда, а значит, худшего момента, чтобы рассказывать о происшествии, быть не может. Но тянуть было нельзя. Гордон совсем сник, даже как будто в размерах уменьшился.

Чутье не обмануло Генри. Молли достаточно было одного взгляда на мужа, чтобы понять, что что-то случилось. Он еще больше побледнел, если такое вообще возможно, в уголках губ появились жесткие складки. Впрочем, все они выглядели не слишком радостными. Генри, который полночи провел в поезде, а другую в раздумьях, как бы поизящнее преподнести неприятную новость, отчаянно зевал, Гордон ерзал, будто сидел на раскаленной сковородке. По рассеянности заказал свое любимое жареное свиное рыло с поганками, чем привел в замешательство официантку. Молли все беспокоилась, как начать разговор. Напрасно. Не успели сесть за столик, как Клаус «обрадовал» новостью о замороженном счете. Он несколько раз провел рукой по волосам, что делал всегда в минуты волнения.

– С чего бы управляющий банка вдруг обратил такое пристальное внимание на каждую операцию по моему счету? Сейчас не конец финансового года, жалоб на меня поступить не могло. Моей деятельностью решительно все довольны, даже налоговая. Что совсем уж необычно.

Генри задумчиво подпер щеку рукой, а потом поднял голову. Телесный грим, естественно, слез, и теперь казалось, на щеке проступил темный отпечаток ладони. Будто кто-то дал ему пощечину.

– Генри!

Молли вздохнула и полезла за пудрой в косметичку. Она уже привыкла поправлять грим то ему, то Гордону.

– Виноват. Ночной поезд, все такое, – Генри отчаянно зевнул и потер кулаками глаза. Теперь его физиономия украсилась двумя великолепными синяками под глазами, придавая ему удивительное сходство с портовым грузчиком, который только что имел горячую политическую дискуссию с коллегами.

– Но действительно, кто же может быть недоволен твоей деятельностью? – с ехидной улыбкой осведомился гоблин у Клауса. – Мне вот только одно имя на ум приходит. А человек этот с конкуренцией в твоем лице теряет и деньги, и клиентуру. А ведь он почти стал монополистом. А тут – бац! И ты, дружище, со своими наикрутейшими игрушками. Прям как волк в овчарню. Вот что бы ты сделал с волком на месте хозяина овчарни, который сам привык стричь и жарить своих беленьких, глупеньких овечек?

– Каких еще овечек? Причем тут волки? – Молли ничего не поняла, от растерянности перепутала баночки и вместо пудры густо покрыла нос Генри весьма яркими румянами. Теперь любому становилась ясна причина дискуссии грузчика с коллегами.

– Под овечками Генри имел в виду клиентов, – терпеливо пояснил Клаус жене, – а волка я бы пристрелил. Я понимаю тебя, – Клаус рассеянно уставился в окно, взгляд его потемнел. – Роберту Крейну я как кость в горле. А с его связями натравить на меня управляющего «Альфонс-банка» пара пустяков.

– Роберт никогда не стал бы так делать! – вырвалось у Молли. – Он ведь так тебе помог, когда ты начинал бизнес!

– Думаю, он просто хотел посмотреть, что я из себя представляю, опасен или нет.

Клаус тепло посмотрел на Молли, мягко забрал из ее рук кисточку для пудры и баночку румян. Налил ей горячий чай и передал чашку. А вот брови у гоблина поползли вверх, когда он услышал, с каким жаром жена его босса защищает мистера Крейна. Да и столь личное обращение, как «Роберт», его тоже немало удивило. Он, не глядя, взял румяна, думая, что это пудра, и начал красить себе щеки и лоб. И весь обратился в слух.

– Молли, ты когда-нибудь видела, как дерутся медведи? Прежде чем кинуться друг на друга, они ходят по кругу, глядя друг другу в глаза, встают на задние лапы, чтобы померяться ростом. Несмотря на то, что это крупнейший хищник на земле, их вес достигает семисот килограмм, они двигаются совершенно бесшумно и грациозно, и кажется это со стороны милым и вежливым знакомством. Потом они легко касаются друг друга лапами и грудью, будто обнимаются. На деле же выясняют, кто из них тяжелее. А потом молниеносный бросок, они ведь быстрые, на короткой дистанции быстрее лошади, и клыки впиваются в горло противника.

Говоря это, Клаус не сводил с Молли глаз. Он только сейчас понял, как сильно по ней соскучился. Уезжала на несколько дней, да и предыдущие недели почти не виделись. Уходил он очень рано, возвращался часто тогда, когда она уже спала. К сожалению, любуясь нежным личиком жены, Клаус не замечал, что происходит с лицом его юриста. А зря. Утро было пасмурным и промозглым, так что рядом с их столиком разожгли камин. Генри изнывал от жары в парике, купленном в карнавальном магазине, который не снимал в общественных местах, чтобы скрыть длинные, острые уши. По лицу его стекла одна капля пота, затем другая. Он машинально поправил паричок, сдвинув его наверх. Теперь и лоб украсился зловещим зеленоватым пятном в алых пятнах румян.

– Но Роберт не может делать такие гадости! – заспорила Молли, но Клаус только головой покачал.

– Пойми, он бизнесмен, и бизнесмен жесткий. Я прочитал его биографию, в сети о нем немало пишут. Судьба у него складывалась непросто.

– А что такое?

– Он из семьи потомственных бизнесменов, и когда-то эта семья процветала, поднявшись на торговле шерстью. Шотландская шерсть всегда была отменного качества, но до 1750 года существовала практически только на внутреннем рынке из-за малых объемов производства. В горных местностях трудно было организовать большое производство, поскольку фабрики требуют много чистой воды, а ее практически нет. Пряли вручную. В XIX веке, когда появились механизированные фабрики, шотландская шерсть вошла в моду, и начался настоящий бум экспорта в Европу. Крейны завладели львиной долей этого рынка, разбогатели. Но в XX веке шотландская шерсть не выдержала конкуренции с дешевой, хоть и менее качественной шерстью с Дальнего Востока. И все вернулось к началу. Маленькие, традиционные фабрики выдержали. Сделали упор на практически ручном производстве, не только не опустили, а подняли цены, что придало их товару марку высшего класса.

Одна из лучших, Robert Owens, в местечке Нью-Ланарк, это к югу от Глазго, не только не стала перестраивать завод на современный лад, напротив, отреставрировала и восстановила старинный облик здания, а ему больше двух сотен лет. Туда хлынули туристы, тем более, что рядом невероятно красивый, всемирно известный водопад Клайд. Scottish Wool Centre расположен в центре озера Лох Ломонд в национальном природном парке. Они взяли другим – построили небольшой отель и предлагают посетителям понаблюдать, как купают, кормят и стригут овец. Люди едут туда отдыхать и, конечно, не возвращаются без кучи покупок.

А компания Abbey Mill в своих рекламных буклетах сначала пишет о великолепном средневековом аббатстве, где, прогуливаясь по ночам, можно услышать звон мечей и пиршественных кубков, а также что там покоится сердце великого шотландского короля Роберта Брюса, который погиб в 1329 году при ужасных обстоятельства. Ну и в конце, скромно: «А еще вы можете купить здесь великолепные шерстяные изделия».

Словом, маленькие фабрики приспособились, а гигант, рассчитанный на дешевизну и массовость, рухнул. Дед Роберта Крейна был вынужден продать остатки дорогого сердцу бизнеса. Видимо, очень дорогого. Потому, что вечером после сделки закрылся в своем кабинете, написал письма родным и застрелился. Он оставил отцу Роберта какие-то деньги в наследство, и тот основал частный банк. И все было неплохо, пока проверка не уличила банк в отмывании денег.

– А чего плохого? – впервые подал голос Гордон. Час расплаты за всеми этими разговорами о бизнесе отодвигался, и он немного осмелел. – Их мыть очень даже надо. Такие грязные бывают! На днях купил на рынке потрохов, так мне мясник сдачу такими монетами отвесил! Я, ребят, если вам скажу, в чем были эти медяки, вы в раз аппетит потеряете.

– Не говори, – скривился Клаус. – Я уже потерял. Нет, отмывание денег – это когда, к примеру, бизнесмен получил их нелегальным путем, а банк помогает их легализовать. Или фирма укрывает часть легального дохода от повышенного налогообложения. Тут надо заменить источник этих денег на другой, где налоги меньше или их вовсе нет. Или по бумагам занизить выручку, или завысить расходы. А иногда источник скрывают по соображениям этики или безопасности. Например, в одной стране какая-то деятельность разрешена, а в другой нет.

– А-а-а, дошло! – обрадовался тролль. – Это я к бабуле погостить ездил, в деревеньку Скрагол, ну, бабуля там живет…

– Ты сейчас про Скраголские фестивали рассказывать будешь? – напрягся Клаус. – Не надо. Молли будет не интересно.

– Почему, очень интересно, – живо возразила Молли.

– Ну вот, – Гордон важно приосанился и продолжил: – Четыре раза в год фестивали, идут по три дня. Традиции этой пара тыщ лет, не меньше. В деревеньке бабулиной таверны, лавки, ну все, что надо для приезжих. Тем и живут. Билеты дорогущие! На летнем и зимнем фестивале все собираются в долине Скрагол, ее всю застилают коврами, по краям ставят выпивку, жратву всякую. И всякий, кто входит в долину, может бить морду кому пожелает. В перерывах можно пожрать и выпить.

– Так это что, неограниченные бои без правил с любым партнером по выбору? – уточнил Генри, который про эту троллью традицию слышал впервые.

– Скорее, безобразные пьяные драки без судейства и медицинского обслуживания, – скривил губы Клаус.

– А на весеннем и осеннем фестивале?

– А на весеннем и осеннем фестивале всякий, кто входит в долину, может…

Гордон осекся на середине фразы, потому что Клаус сделал «страшные глаза» и выразительно покосился на Молли.

– Э-э-э… Ну, может… любить, кого пожелает.

– Какой ужас!

– Да не, я б сам сходил, только говорю ж, билеты дорогущие, – Гордон пожал плечами. – Я к чему, денежки от фестивалей легальны, ниче не прячем, но это только у нас, у троллей. А в королевстве почему-то это законным не считается.

– Действительно, почему? – Генри уже не пытался сдерживать смех. – Мне одно интересно, король наш, Таниэль Третий, куда ж смотрит? Такая статья доходов, и мимо кассы. Неужели этот педантичный эльф ни разу не пытался на Скраголский фестиваль налоговую или полицию натравить?

– Пытался, конечно, и не раз. Да без толку. Приезжали эти напыщенные эльфики. И полиция, и налоговая.

– Почему без толку?

– Мне кажется, причина очевидна, – сухо заметил Клаус. – Всякого, кто входит в долину Скрагол, можно бить. Или любить.

– Ну, с твоими фестивалями все ясно. Доходы от них надо скрывать и по соображениям этики и безопасности, – отсмеявшись, сказал Генри. – Но отец Роберта Крейна как же в отмывание денег вляпался?

– Хотел помочь лучшему другу обойти ограничения на финансирование его избирательной кампании. Разразился скандал, вкладчики банка запаниковали и бросились снимать деньги. А в банке никогда нет столько денег, чтобы сразу всем вернуть. В итоге банк лишился лицензии, а Крейн – старший сел в тюрьму. Страховую часть вкладчикам выплатили, но многие держали в банке куда больше денег, чем покрывала страховка. К тому же, тогда страховали только вклады физических лиц, а вот индивидуальные предприниматели и компании пострадали. За дело взялись коллекторы, чтобы взыскать оставшиеся деньги. А взыскивать было уже и нечего. Роберту и его матери пришлось продать дом и переехать в скромную квартирку. Отец Роберта не отличался хорошим здоровьем и через пару месяцев умер в тюрьме от пневмонии, помощи ждать было неоткуда. Все друзья, которые еще недавно клялись в вечной любви и дружбе, даже здороваться перестали, случайно встретившись на улице. Единственные люди, которые теперь охотно общались с семьей Крейн, были коллекторы.

А в те годы они были куда злее, чем сейчас, когда их ограничили в правах. Это сейчас коллекторы не могут себе позволить звонить и писать после 22 и до 8 утра, угрожать должнику, а также вести себя невежливо. А прежде они все могли. Писали на стенах «Позор должникам!» с указанием имен и фамилий, били окна камнями, грозили физической расправой. У матери Роберта было слабое сердце, и через два месяца после смерти мужа ее тоже не стало. Маленький Роберт остался один и был вынужден отправиться в приют. Увы, слава о его отце просочилась и туда. Люди не вникают в детали, а еще меньше склонны сочувствовать тем, кого считают богатыми, хоть и в прошлом. Там ему пришлось несладко. Просто удивительно, что он не сломался, смог создать бизнес с нуля. Но человек, переживший гибель всей семьи и предательство друзей, не может не стать жестким. И он привык, что к цели идут любыми методами.

У Молли болезненно сжалось сердце. Она представила маленького мальчика, чье детство началось в роскошном доме, в кругу любящей семьи, а закончилось в приюте, где над ним издевались. И она не сдержалась.

– Нет-нет, у него наоборот все отлично! Его технолог придумал какую-то формулу материала, которая позволит делать очень дешевые игрушки для самых бедных. Он скоро презентацию устроит и начнет эти игрушки выпускать.

Она сейчас только поняла, что кроме добра и радости технология эта принесет Роберту Крейну немалую прибыль. Так зачем же ему делать гадости конкурентам? Так рассуждала Молли и совершенно не понимала, почему у всех за столом вытянулись лица.

– А как ты узнала об этом? – спросил Клаус, странно глядя на жену.

– Ну… Читала что-то в интернете.

Пауза. Еще более долгая и неприятная.

– Если это не слухи, а правда, нам конец, – подал голос Генри, намазывая булочку маслом. – Паршивец своего шанса не упустит – растрезвонит на весь мир какой он весь из себя такой крутой и добренький, о нищих детишках печется. Офигительная реклама. Еще и скидку по налогам получит, как же – благотворительность почти.

– Прибить бы этого технолога, – внес стратегическое предложение Гордон. Он так устал бояться неминуемого гнева босса, что даже обрадовался перемене темы.

– Ну, прибить – это не наш метод, – урезонил его Генри, и Молли горячо с ним согласилась. Она была шокирована – как тролль вообще мог о таком задуматься, хотя бы в шутку? А Генри задумчиво протянул:

– Вот если бы с этим технологом несчастный случай произошел… И чего ты, Молли, смотришь на меня с таким ужасом? А что, бывает же на производстве всякие там происшествия. Или, человек, к примеру, заболеть может неожиданно. Ох, до чего же жарко! И зачем мы сели у камина?! Кто вообще придумал зажигать камин летом?!

Клаус задавался тем же вопросом. В помещении с низким потолком было и без того душно, а горящий камин и вовсе не добавлял ему комфорта. Конечно, это очень стильно, придает национальный колорит. Но в мире есть немало вещей, которые хоть и выглядят эффектно, но на деле причиняют исключительно боль и вред. К примеру, высокие каблуки-шпильки или совесть. Но Клаус хотя бы не испытывал проблем с макияжем. А вот Генри измучился настолько, что совершенно потерял осторожность. Он решительным жестом подозвал официантку.

– Мне бы воды со льдом.

Официантка, как зачарованная, уставилась на его лицо. Есть лица, приковывающие взгляды своей красотой. Лицо Генри, безусловно, тоже приковывало взгляд, но совсем по другой причине. Тональный крем местами стерся, отчего на коже проступили зловещие болотные пятна. Губную помаду Генри съел вместе с булочками, и его синевато-зеленые губы навевали мысли о зомби апокалипсисе. Крупные капли пота стекали по лицу и шее, увлекая за собой пудру. Ну а бессонная ночь в поезде подарила глазам главного юриста и финансового консультанта красивый, но нетипичный для этой части лица красный цвет.

Как известно, мы легко замечаем недостатки других и крайне редко свои. Поэтому Генри решительно не понимал, отчего официантка с растущим ужасом глядела на него, не выказывая ни малейшего желания немедленно отправиться за водой со льдом. Генри выразительно расширил глаза, успешно конкурирующие цветом с клубникой на его пирожном.

– Воду. Со льдом, – медленно, с расстановкой, повторил он официантке, будто слабоумному ребенку.

– Быть может, доктора? – с испугом пролепетала девушка.

– Да я с юности не болел! – оторопел гоблин, не понимая, почему все вокруг заулыбались.

Все, кроме Клауса. Его дурное настроение достигло свое наивысшей точки. Жара, плохие новости, грядущий успех Роберта, симпатии Молли этому самому Роберту (последнее, почему-то, раздражало особенно), все это не добавляло ему благодушия и человеколюбия.

– Это как раз последствия болезней юности, – любезно пояснил Клаус официантке. – Мистер Рок в былые годы был очень смелым и творческим человеком. Да вы не бойтесь, чтобы таким заразиться, нужно очень постараться. Подойти к вопросу очень смело и очень творчески, одним словом.

– Ну спасибо, дружище, – прошипел Генри, когда ошарашенная официантка наконец отошла.

Молли торопливо полезла в косметичку, а у Клауса немного полегчало на душе. Но только до того момента, пока он не спросил у Гордона, который имел подозрительно невинный вид:

– Ну, я надеюсь, остались только хорошие новости?

Той ночью метеорологи Эдинбурга наблюдали удивительное природное явление. В разгар лета над городом пошел снег. Ну, точнее, не над всем городом, а над центральной частью. Особенно досталось маленькому кафе. Казалось, внутри взорвалась ледяная бомба. Хрупкие столики словно разметало ураганом, все они покрылись блестящим зеленоватым льдом. А в камин будто впихнули тонну снега, да так, что выстрелило из печной трубы на крышу. Как разведали дотошные репортеры, в зале, где случился природный катаклизм, были посетители. Девушка и двое мужчин не пострадали, а вот третий, в карнавальном костюме тролля, чудом остался жив. Прибывшие врачи скорой помощи проявили чудеса профессионализма и изобретательности, высвобождая пострадавшего из ледяной глыбы. По всей видимости этот пострадавший обладал могучим здоровьем, поскольку от госпитализации отказался и даже почти самостоятельно смог покинуть кафе. Когда спасатели окончательно освободили помещение от снежных завалов, над городом уже взошла полная луна.

Такая же луна светила над Айронволлом. В этом городе не было сумрачного леса и улочки были залиты ровным светом фонарей. Тьма не подстерегала человека на улице, она ждала его внутри заброшенных домов. Все самое темное и жуткое, что прежде пряталось по углам, ютилось под кроватями, в которых давно никто не спал, сегодня выбиралось наружу. И любой чувствовал это, как чувствуешь внезапный холодок в жаркий летний полдень, будто кто-то внезапно дунул тебе в затылок. Любой, но не Роберт Крейн. Уже засыпая, он с удовлетворением подумал, что, хотя связи с Большим миром и нет, он может быть уверен, что с его производством все в порядке. О, как он ошибался! Ровно через 48 часов за тысячи миль в Эдинбурге начнет разворачиваться действо, которое сожжет до тла всю его прежнюю счастливую размеренную жизнь.

День прошел познавательно. Роберт собрал все записи своего тезки, что нашел в кабинете, добавил книги по технологии, геммологии, горному делу и прочую профессиональную литературу и углубился в чтение. Очнулся он, только когда наступил вечер. На улице сгустились сумерки. Горели розовые и зеленые фонари, слабым алым заревом светилась Кровавая гора, но оттого тьма на улицах казалась только гуще. В доме было тихо, лишь c шорохом вспыхнули свечи в канделябрах, когда он вошел, и загудел теплеющий воздух в трубах каминов. Огоньки пробежали по поленьям, подернутым пеплом. Поленьям, которые никто не менял десятилетия. Пару дней назад Роберт предпринял попытку отодрать от такого полена хотя бы небольшую щепу, чтобы выяснить, из чего же они сделаны (уж точно не из дерева), и не смог. Вообще, он начал привыкать. Прошелся по комнатам, уже не пытаясь искать выключатели, повесил на спинку стула пиджак, зная, что утром найдет его вычищенным и отглаженным. Он прихватил с собой сендвичи и, пока ужинал, запивая лимонадом из бузины, пролил соус на мраморную столешницу. Тут же на стол вскарабкался краб-уборщик и, сердито пыхтя, вытер розоватый мрамор до блеска. Роберт задумчиво на него воззрился, всерьез прикидывая, а смогут ли они функционировать в его Эдинбургском доме.