Текст книги "Цветущий бизнес"

Глава 22

К дому Власовой я приехала в полночь. Чертово зеркало вышибло из меня последние мозги, и я забыла позвонить Татьяне. К счастью в ее квартире горел свет, давая надежду, что она дома. Закрытый клуб тоже давал эту надежду. Правда часть надежды отнимал Сюрдик, который мог затащить Власову к себе, но в целом арифметика была в мою пользу.

Остановив машину у подъезда, я вышла, набрала код и застыла перед домофоном. Мне никто не ответил. Я топталась у двери минут двадцать, собираясь уже уходить, но в это время подошел мужчина с собакой. Окинув меня искушенным взглядом, он открыл дверь и пропустил вперед собаку, потом занес свой живот. Я воспользовалась моментом и шмыганула следом.

– Вы к кому? – строго поинтересовался он.

– К коню, – ответила я и побежала по ступенькам, мысленно продолжая общение в очень образной форме.

– Хулиганка, – крикнул он вдогонку.

Собака лаяла, мужчина от нее не отставал, я же остановилась у двери Власовой и истерично давила на кнопку звонка. Мне хотелось попасть в квартиру раньше, чем на площадке покажется живот. Видя безрезультатность, я оставила кнопку в покое, с силой затарабанила в дверь, и… она открылась.

Должно быть у меня уже выработался рефлекс на открытые двери, и не мудрено: за каждой – по покойнику. Здесь кто хотите струхнет. Я попятилась назад, но живот показался-таки на лестничной площадке, и я юркнула в квартиру.

Власова лежала на том же диванчике, на котором я оставила ее нетрезвое тело. В том же красивом вечернем платье и туфлях на высоких каблуках. Масючкины герани ожили и сильно украшали антураж. На фоне цветущих гераней Власова была недурна и смотрелась не хуже Верочки. Если не приглядываться к лицу. Я присмотрелась и поняла, что Власовой нехорошо. Так плохо она не выглядела никогда. Температура ее тела укрепила меня в этой мысли. Власова была мертва. Горящий в комнате свет говорил о том, что сделала она это совсем не в дневное время.

Я попятилась и наступила на сумочку.

«В сумочке лежали ключи от дачи,» – вспомнила я и подняла ее.

Ключи действительно лежали там. Власовой они уже не были нужны, я их забрала и вышла из квартиры. И столкнулась с «животом» и его собакой.

– Хотите быть свидетелем? – спросила я.

– Чего? – насторожился «живот».

Я толкнула дверь. Лежащая на диване Власова была видна с порога.

– Она мертва, – сказала я. – Вызывайте милицию.

«Живот» содрогнулся.

– Вы убили ее?

– Ну что вы, она уже холодная.

– Почему?!! – незаметный остаток волос на его голове стал предельно заметен.

– Остановка сердца, – развела я руками и поплелась по ступенькам вниз.

– Как ваше имя? – крикнул он мне вослед.

– Власова знает, – призналась я, не желая оставаться инкогнито.

* * *

Было так поздно, что я рассчитывала на цыпочках прокрасться в свою комнату и заснуть. Однако, на даче творилось неладное. Катерина белугой ревела в столовой. Виктор, разложив по карманам руки, нервно нарезал круги у стола.

– Вот такая беда, – приговаривал он, бросая косые взгляды на дверцу шкафа, за которой хранилось все хмельное. – Ничего не поделаешь, вот такая беда.

– Нельзя же так убиваться, – решила я утешить Катерину. – Девочкой тетю Мару никак не назовешь. Дай бог каждому дожить до семидесяти и умереть во сне от остановки сердца. Правда жизнь ее была скучна, но безмятежна. И еще неизвестно что лучше. Я вот, с моей кипучей деятельностью, не рассчитываю дотянуть и до пятидесяти. К тому же в стране твориться такое, что остается лишь завидовать покойным.

– Я не против, – всхлипнула Катерина.

– Так чего же ревешь?

– Павла нет, – зарыдала она пуще прежнего.

– Как нет? – опешила я. – Мы же виделись в полдень. Он был весел и здоров.

– А теперь он мертв, – сообщил Виктор, вновь косясь на дверцу.

Мне захотелось присесть. Тень смерти простерла надо мной свои руки. Я по-новому посмотрела на Виктора и Катерину. Кто знает, может и их вижу в последний раз. Может и они меня больше не увидят. А-аа! А Иванова?! Где-то сейчас моя Иванова?!!

– Умер от остановки сердца? – роняя голос, спросила я.

– Да-а, – всхлипнула Катерина.

– Но перед этим на него наехал пятитонный грузовик, – пояснил Виктор, обращая свою скорбь все к той же дверце.

Это ужасно, но мне стало легче. Хоть одна нормальная смерть, без открытой двери, гераней и тела на кровати. И тут меня словно током прошило.

– Когда погиб Павел?

– Днем по дороге к Кизюлиной, – сквозь рев сообщила Катерина. – Уж лучше бы он женился на ней, чем тако-ооое!

– На Кизюлиной? – уточнила я.

– Да, Катюша терпеть ее не могла, – пояснил Виктор, не отрывая глаз от дверцы.

– Не могла? – растерялась я. – Что, и у Кизюлиной сердце того?..

– Да никакие черти не возьмут эту Кизюлину! – решительно внесла ясность Катерина. – Через эту стерву и погиб мой Павлик! Я уж думала, что намертво их разлучила, так нет, он, дурачок, шел мириться к этой Кизюлиной. Это она нас намертво разлучила-ааа!

– Значит он до своей девушки не дошел? – спросила я.

– Нет, слава богу не успел ей доставить радость, – ответила Катерина и вновь залилась слезами.

Что и требовалось доказать. Значит во время гибели герани были в его руках. И здесь герани! Опять герани! Где Иванова? Где эта сумасбродная? Где эта шальная Иванова? Никогда нет ее под рукой, если очень надо!

Я помчалась в ее комнату. Иванова лежала на кровати… Боже, как мне сделалось дурно. Уже не могу видеть человека, лежащим на кровати.

– Ма-аа-мочка-аа, – заблеяла я.

Иванова лежала с компрессом на голове. Когда я заблеяла, она сняла компресс и пробасила:

– Хрен тебе на воротник!

Я обрадовалась. Не тому, что она мне пожелала, а тому, что Иванова жива, хоть и брякает глупости.

– Поняла, все поняла, – воскликнула я в угаре прозрения. – Это герани! Это они!

Иванова откинула голову на подушку, натянула на лоб компресс и простонала:

– Уйди, заполошная, муторно.

Несложно было догадаться, что они с Зинкой топили горе в стакане. Боль души в сочетании с водкой – гремучая смесь. Но не могла я оставить Иванову в покое. Позарез мне был нужен советчик.

– Ты только вникни как умерли все, – упрямо пыталась я донести до нее суть своего открытия. – Сначала герани, потом остановка сердца. Только что видела труп Власовой.

Иванова стянула компресс и вновь оторвала голову от подушки.

– А ей-то чего не жилось?

– Та же причина: герани за головой.

– И остановка сердца?

– Остановка сердца безусловная, раз тело холодное, – со знанием дела ответила я.

– Вскрытие что показало?

– Вскрытия еще не было.

Иванова опять уронила голову на подушку.

– С тобой говно хорошо есть, – пробурчала она, натягивая на лоб компресс.

– Почему? – изумилась я.

– Наперед забегаешь.

– …

– Вскрытия еще не было, а ты уж знаешь от чего она умерла, – пояснила моему вопросительному молчанию Иванова. – Власова истеричка. Когда истеричек бросают мужья, они глотают снотворное или вскрывают себе вены.

– Крови не было, – уточнила я.

– В любом случае твоя версия с геранями – чушь, как все, о чем ты говоришь, – не обращая внимания на ремарки, заявила Иванова.

– Верочка в двадцать пять лет умирает от остановки сердца! Вот это чушь!

– Верочка страдала пороком с детских лет. Дурная наследственность Фимы. Вся его родня – сердечники.

– А тетя Мара? Если верить Катерине, то, не считая радикулита и геморроя, тетя Мара патологически здорова.

– Я бы показывала психиатрам всех, кто верит Катерине, – отрезала Иванова. – Вашей Маре семьдесят лет, и скажу, как доктор медицины: не будет геморроя у того, у кого здоровое сердце.

Не советую это запоминать: Иванова прекрасный врач, но и мастер по «перлам».

– Молодой и красивый труп Павла и вовсе нашли под самосвалом, – продолжила она, пока я добросовестно переваривала информацию о взаимосвязи сердца и геморроя.

– Да, но и там были герани, – оживилась я.

– Откуда?

– Я подарила. Он нес их в руках, когда угодил под грузовик.

– Это говорит об одном: ты каждой дырке затычка. Лезешь с масючкиными геранями везде. Скоро весь Ростов будет ими утыкан.

Мне сделалось нехорошо. Полный Ростов трупов. И я тому виной?

– Все, кому дарила герани – мертвы, – загробным голосом сказала я. – Это факт. Не один не выжил. Неизвестна только участь тех, кто подобрал герани на остановке. Думаю, им тоже не поздоровилось.

– У тебя серьезное нервное расстройство. Думаю, от длительного полового воздержания, – заключила Иванова, снова стягивая с головы компресс.

Она привстала на кровати покрутила пальцем у виска.

– И все же хочу провести эксперимент, – со всей решительностью заявила я. – Поставлю в своей комнате горшки с геранями и лягу спать. Проконтролируй, пожалуйста, мое самочувствие.

Иванова заржала, даже забыв про Моргуна. Мне стало обидно.

– Что ты ржешь, как конь, когда твоя подруга жизнью рискует ради науки.

– Какой науки? Слава богу наука от тебя вдалеке, а Масючка спит с этими геранями каждый день и, дай бог ей здоровья, не умирает.

– Масючка не спит с геранями. Они растут на веранде, куда она заходит не чаще раза в день, чтобы полить цветы. И не отговаривай меня от эксперимента, а лучше обрати внимание на мое самочувствие.

Иванова уселась поудобней, опираясь на подушку, сплела на груди руки и призадумалась.

– Думаешь, ночуй Фима дома, жив был бы и сейчас? – грустно спросила она.

– Конечно! – с чувством воскликнула я. – И Власова была бы жива, как не горько мне в этом признаваться. Дернул меня черт всучить ей эти герани. Да и Верочке тоже навязала. Один Павел погиб от любви к халяве. И мать свою так же погубил.

Иванова хмурилась и все глубже уходила в раздумья. Я решила ковать железо пока горячо.

– Ну посуди сама, – закричала я. – Такое количество смертей в рекордно короткие сроки не может быть совпадением. Ведь не может? Не может?

– Может, – выпала из задумчивости Иванова. – Ростов двухмиллионный город. Знаешь сколько народу здесь умирает каждый день?

– Но не все же после общения со мной и с клумбой гераней за головой.

– Да, это странно, – согласилась Иванова, но тут же сказала гадость: – Странно не то, что умирают после общения с тобой. Удивляюсь тем, кто выживает. Себе например. Но герани за головой были у всех, это факт. И даже у Павла, угодившего под самосвал, в руке были две герани. Это совпадение и мне кажется удивительным. Допустим, ты права. Что из того?

– Как что? Герани и являются убийцами.

– Герани – неодушевленный предмет, а следовательно, убийцей является тот, кто их жертвам поставляет. Ты по-прежнему настаиваешь на своей версии?

Я была непреклонна.

– Да, настаиваю на своей версии и готова ответить перед законом, если понадобиться.

– Думаю, не понадобится, – успокоила Иванова. – Но как ты это мыслишь, гений? Как герани могут влиять на здоровье людей? Мои тетки всю жизнь выращивали герани и живы, стервы, до сих пор. Надо бы привезти им твоих.

– Вот видишь, ты уже начинаешь мне верить, – торжествовала я.

– Не то, чтобы верить, но совпадение занимательное. В их возрасте лучше позаботиться о легкой смерти заблаговременно.

– Ты о чем? – оторопела я.

– О тетках.

– На кой черт мне твои тетки, когда речь идет о масючкиных геранях.

– О них и речь. Коль так они хороши, надо бы их взять моим теткам, только сначала проверим на тебе, чтобы не тащить зря.

Иванова грустно улыбалась.

– Не веришь? – расстроилась я. – А напрасно. Вот засну сегодня и не проснусь от остановки сердца, тогда поверишь, но будет поздно.

– Тогда и возьму гераней в Москву. А если серьезно, чему тут верить? Отравлены они, эти герани, или как? Почему, по-твоему, от них люди умирают?

– Вот это я и хотела бы знать. Это не наши русские герани. Масючка покупала их в какой-то заграничной фирме. Может фирма эта…

Иванова нетерпеливым жестом перебила меня:

– Решила Верочку отравить, а заодно тетю Мару, Власову и моего Фиму.

– С тобой, Иванова, говно тоже неплохо есть. Забегаешь вперед похлеще меня. Никого эта фирма травить не собирается, а твой Фима пострадал вообще по-случайности. Как говорится, пить меньше надо.

– Поаккуратней о покойниках.

– Прошу прощения, но я продолжу о геранях. Здесь есть два варианта: либо фирма проявила халатность и поставляет цветы, которые случайно ядовиты по своим природным свойствам; либо фирма специально (путем селекции) вырастили ядовитые герани и теперь проверяет их возможности на русском народе.

Закончила я свою речь под бурные аплодисменты, устроенные мне Ивановой.

– Браво! Браво, мать, браво. Вижу, ты великолепно подготовилась. Можешь выступать практически перед любой аудиторией и нигде не ударишь в грязь лицом. Теперь понятно, что заставляет тебя писать дурацкие книжки. Болезненная фантазия в сочетании с мифоманией.

Ну как тут не оскорбиться. Иванова, умная женщина, профессор, а прибегает к хамскому автобусному способу подавления в духе: а еще очки нацепила.

– Хорошо, – сказала я, скрывая обиду, – твоя версия. Хочу ее послушать.

– Нет никакой версии. Каждый умер по собственной инициативе, независимо от гераней. Вера от давней болезни. Фима тоже. Тетя Мара уж не знаю почему, но думаю, что имела на то основания. Да и что тут удивительного? Всем известно: от кардиологических заболеваний умирает каждый четвертый человек. Павел попал под самосвал, а Власова вообще не известно от чего скончалась. Может от самоубийства. Я бы на ее месте еще до рождения повесилась.

Я сдалась. Убеждать Иванову и дальше не имело смысла. Уж я-то ее хорошо знаю.

– Как хочешь. Можешь не верить, но участвовать в эксперименте твой долг, – сказала я, надеясь теперь лишь на ее отзывчивость. – Вдруг герани окажутся ядовитыми, и я загнусь, ты себе этого не простишь.

Иванова рассердилась.

– Слушай, не морочь мне голову, – взорвалась она. – Завтра хороню любимого человека и еду домой. Предстоит осилить два сложных мероприятия: похороны и дорогу, а ты хочешь чтобы я всю ночь не спала и металась из своей комнаты в твою?

– Зачем всю ночь? Я же не враз умру. Наверное же сердце будет останавливаться как-то постепенно.

– Я не кардиолог.

– Зато ты профессор, вот и следи за параметрами моего организма. Прикинь по-умному сколько раз будет достаточно снять показания…

– Какие показания?

– Давление, пульс… Ну уж не знаю как вы там определяете собирается или не собирается человек дать дуба. В зрачки загляни что ли… В общем, на твое усмотрение.

– Уж не волнуйся, найду куда заглянуть, – пригрозила Иванова. – Пойдем, если тебе приспичило.

Мы пошли на улицу. Я достала из багажника последние герани, дала несколько горшков Ивановой, остальные взяла сама. Поставили их в мою комнату, поближе к кровати.

– Завтра уезжаю, нет в тебе жалости, – бурчала Иванова. – Нет мне от тебя покоя, что за неугомонный ты человек. Такие мероприятия хороши на отдыхе, а не тогда, когда хоронишь каждый день.

– Сама же сказала, что завтра уезжаешь. Кому же кроме тебя я могу поручить это дело? Впрочем, если так я тебе в тягость, не надо. Придется доверить свою жизнь Катерине. Только заснет она на боевом посту, чует мое сердце – заснет. Да и не медик она.

В глазах Ивановой появилось смятение.

– Не говори глупостей. Подежурю сама, – сказала она, щупая мой пульс. – Ох, мать, здорова ты, как корова. Мне бы такое сердце.

– Тем лучше для эксперимента, – воодушевилась я. – В случае чего, потом не говори, что я умерла от геморроя.

Иванова закрыла дверь, и я начала спать.

Глава 23

После всех переживаний не сразу это у меня получилось. Долго ворочалась, мучилась мыслями, а когда легкая дрема сладко покрыла мое тело, в комнату с градусником, фонендоскопом и каким-то мешком под мышкой ворвалась Иванова.

– Ты еще жива? – громким басом поинтересовалась она. – Давай грудь, послушаю.

– Уйди, чума! – разозлилась я. – Никакого дела тебе нельзя поручить! Какая грудь? Я только-только засыпать начала.

– Прошло два часа, – стояла на своем Иванова. – Для отравления организма это более чем достаточно. Давай грудь.

И я дала. Иванова долго и внимательно вслушивалась, затем повернула меня спиной, затем опять грудью. В конце концов мне надоело.

– Что ты возишься? – возмутилась я. – Нельзя ли побыстрей. Последний сон сейчас слетит.

– Тихо! – гаркнула Иванова. – У тебя хрипы. Надо проверить легкие. Приедешь в Москву, сделай флюорограмму.

Конечно будут хрипы, если ползать ночами по мокрой земле, а потом еще мерзнуть в колючем мешке. Хрипы? Да при чем здесь хрипы? Ну как тут не взорваться?

– Ты что, издеваешься? – заорала я. – Я тебя за чем просила следить? За сердцем, ведь правда? А ты за чем следишь? Причем здесь мои легкие? Ты бы еще почками поинтересовалась и взяла мочу на анализ.

Нормальный человек, увидев, что у меня сдали нервы и услышав как я ночью кричу, сказал бы: «Тише, людей разбудишь,» – или что-нибудь в этом же роде. Что же делает Иванова? Она открывает рот и вопит голосом, способным заглушить паровозный гудок.

– Кто из нас доктор? – вопит она и далее произносит длиннющую речь, на которую не стоит отнимать ваше внимание. В ней она подробно и очень громко излагает какие органы и в какой последовательности отказываются работать при отравлениях. Оказывается легкие и почки в первых рядах. Откуда только она все это знает?

Конец речи я слушала не одна. Виктор и Катерина проснулись и просунули свои изумленные лица в дверную щель.

– Что здесь происходит? – испуганным шепотом спросила Катерина.

– Идет научный эксперимент в сочетании с семинаром, – так же шепотом пояснила я, чтобы не мешать Ивановой.

Впрочем, ей было не до нас. Возьмись Виктор и Катерина меня убивать, она и этого не заметила бы. Так женщина увлеклась.

– Видите какие страдания приносит мне наука, – обратилась я к разбуженным супругам. – Как приходится мне сгорать на костре чужой страсти к знаниям. Не только вам не пожелаю такого, но и врагу.

– Не лезь туда, где не понимаешь! – рявкнула очнувшаяся от лекции Иванова.

– Тогда мне никуда лезть нельзя и до самой смерти не сойти с вот этого места, – ответила я.

Катерина и Виктор согласились кивками своих, всклокоченных сном, голов.

– Да, ты, мать, звезд с неба не хватаешь, – поддержала их Иванова.

– Да где же на всех набраться звезд, – неожиданно встал на мою защиту Виктор.

– Точно, точно, – вторила ему Катерина.

– Вы свободны, – отпустила их Иванова и вновь принялась за меня. – Горло не болит? Сухости во рту не ощущаешь?

– А ты? – спросила я, намекая не только на ее длинную речь. – Ты уже битый час находишься в этой комнате и вполне можешь обзавестись всеми теми симптомами, которыми пугала Виктора с Катериной. Что касается меня, чувствую себя великолепно. Если оставишь меня в покое, может даже засну.

– Хорошо, – сказала Иванова, развязывая мешок. – Только померю давление.

Давление у меня было, как у космонавта, естественно до того, как он слетал в космос. Иванова успокоилась, и я легла спать.

Сон опять не шел, на его месте были мысли. Разные. Почему-то вспомнилась Маруся. Интересно, сделала она своему щенку прививку или он сдох раньше. И как там ее любовник? Собрал, наконец, свои чемоданы или продолжает пить кровь Маруси дальше. Тьфу, белиберда какая лезет в голову, будто нет проблем посерьезней. Надо заснуть, а для этого буду считать слонов. Нет, лучше верблюдов. Верблюды помогают.

На тысяча первом верблюде вновь прибежала Иванова с мешком и фонендоскопом.

– Еще жива? – спросила она.

Я заметила, что в ее голосе больше разочарования, чем вопроса.

– Терпеть не могу неопределенности, – пояснила она.

– Тогда задуши меня своими руками.

– Так и сделаю, если твои герани окажутся не ядовитыми.

На этот раз медосмотр прошел без эксцессов. Видимо я уже начала привыкать. Когда удовлетворенная Иванова удалилась, я подтянула один из горшков поближе и чуть ли не носом уткнулась в герань. В таком положении и считала своих верблюдов. Чем больше считала, тем меньше оставалось во мне сна. Зато между верблюдами начали появляться гениальные мысли. Я даже пробовала изобретать вертолет. Во всяком случае придумала новые, более продуктивные лопасти. Ученые прошляпили великолепный вариант: не надо лопасти разделять. Наоборот. Соединить их в единый круг и…

– Ты еще жива? – нарушила творческую мысль Иванова с мешком под мышкой.

– Уже значительно меньше, – обрадовала я ее.

Начался медосмотр.

– Какая-то ты вялая, – заключила Иванова. – Горло не болит? Во рту не сухо?

– И горло болит, и голова. И во рту сухо. И под ложечкой ноет. И бока гудят.

– И давление упало. Хорошо, буду осматривать тебя чаще, – успокоила меня Иванова и удалилась.

Осмотры доконали меня. К утру я была полная развалина. Болело все, кроме сердца. Сердце работало как часы. Иванова торжествовала.

– Ну, что я тебе говорила? Из-за твоих глупостей я не спала всю ночь.

– Думаешь я занималась чем-нибудь другим?

– В общем так, выбрось свои глупые герани, они здесь не при чем.

– А вот это еще не доказано, – воспротивилась я. – Не было чистоты эксперимента. Власову, Фиму и Верочку не тормошили через каждые полтора часа. К тому же значение может иметь и цвет гераней. Не все цвета участвовали в эксперименте.

– Не болтай ерунды. У тети Мары был только красный цвет. Здесь его достаточно.

– Зато совсем нет розового. А Павел нанюхался розовых цветов.

– Павлу ты дала красный и белый, – напомнила Иванова, – но он попал под самосвал.

– Потому и попал, что был не в себе. Герани находились в непосредственной близости от его лица.

– Это все чушь! У Верочки и Власовой был полный комплект цветов, а твой нос всю ночь был погружен в красную герань. Все! О геранях больше слушать не желаю и тетушкам их не везу.

– Как хочешь, а я посплю еще с ними несколько ночей.

– Если верить тебе, всем хватило одной ночи, чтобы превратиться в покойников.

– Может я здоровьем сильней.

– В любом случае я за тебя спокойна, – заявила Иванова и, прихватив мешок, вышла из комнаты.

За окна брезжил рассвет.

* * *

Иванова принесла мне утренний кофе, отматюкала, не скупясь, и отправилась хоронить Фиму. Я же, напившись кофею, наконец заснула.

Когда проснулась, в доме было пусто. В столовой записка гласила: «Все ушли на похороны.» Это меня вполне устраивало. Вытащив из багажника «Хонды» свитер, джинсы и нижнее белье, я занялась стиркой. Боже, сколько было грязи. Возьмись я стирать ту пахоту (имею ввиду поле), клянусь, вода была бы чище.

Настиравшись, позавтракала или, если судить по времени, пообедала, прихватила вещички, заимствованные у Владимира, и отправилась в Ростов. В кармане моей куртки лежали ключи от дачи Власовой. Они жгли огнем нетерпения.

План мой был прост. Подкатываю к даче и стучу в дверь. Если Владимир откроет, здороваюсь и возвращаю вещи, по ходу узнаю чем занят его день. Если не откроет, значит можно входить и прямиком в ванную. На случай внезапного возвращения хозяина придумала я и пути отступления. На первом этаже из холла одно окно выходит в сторону клуба, туда, где должен бы быть сад, да торчат лишь прошлогодние колючки. Не знаю, почему Павел не воспользовался этим окном. Видимо помешало мое присутствие. Очутись я на улице, кто мог поручиться за меня?

Но мне-то ничто не мешает воспользоваться этим вариантом. Пока Владимир будет открывать дверь, я махну в окно и огородами вернусь к «Хонде», мол приехала, никого нет, пошла погулять. И снова в дом, а там уж видно будет.

С такими мыслями я подъехала к даче, вышла из машины, прошла по дорожке, поднялась на крылечко и постучала. Мне никто не ответил. Я постучала еще, более настойчиво. Результат тот же. Другого я и не ожидала. Владимир приехал в Ростов по делам, так что же сидеть на даче.

Оглянувшись по сторонам и не заметив на улице никакого движения, я быстро открыла дверь и решительно вошла в холл. Должна сказать, он мне стал как родной. В собственную квартиру я вхожу с той же уверенностью и так же знаю где что лежит.

Чтобы не наследить, я сняла туфли и понесла их наверх в руках. С трепетом в сердце поднялась по ступеням, вошла в ванную и сразу же приступила к поискам. Перерыла все, начиная с бельевых шкафов и заканчивая туалетным столиком. Там я потрогала каждую баночку, каждую бутылочку, нажала на каждую пробочку… Зеркало не двигалось с места.

В отчаянии я уже собралась схватить предмет покрепче и попытаться грубо взломать тайник, но спас случай. Что-то вдруг стукнулось об пол и покатилось под раковину. Заинтригованная, я тоже полезла туда и обнаружила: это что-то закатилось во впадину слива и упало за фильтрующую решетку трапа. Ни секунды не раздумывая, я сняла решетку и…

Под раковиной лежала пуговица от моей куртки, зато какой сюрприз ждал меня над раковиной. Зеркало бесшумно отошло от стены вместе с кафелем, и моему взору открылся сейф. Сейф открылся только моему взору, сам-то он был закрыт, однако трудилась я не зря. Рядом с сейфом висела внушительная связка ключей. Схватив их, я попыталась закрыть кафельную дверь, но не тут-то было. Ее можно было только сломать. Однако, жизнь меня кое-чему научила. Я снова полезла под раковину и вернула на место решетку-фильтр. Дверца бесшумно вернулась в исходное положение.

Чертовы буржуи! Чего только не придумают, чтобы не расставаться со своими денежками.

Охваченная новым желанием, понеслась я по комнатам, примеряя имеющиеся у меня ключи ко всем имеющимся в доме замкам. Результат был нулевой. Ни один ключ не подошел ни к одному замку. Зачем же тогда хранить эту связку в этом доме?

Разум подсказывал: есть на это причины. Значит замки под эти ключи находятся там, в подвале. Мне хотелось тут же отправиться в подвал, но было опасно. Во-первых, я не знала планов Владимира. Он мог заявиться в любой момент: вдруг забыл что-нибудь, да мало ли причин. Вряд ли из подвала я услышу шум его «Мерседеса». Во-вторых, в подвале и днем, и ночью может работать народ. Страшно хочется знать, чем они там занимаются, но рисковать рано: маловато информации.

Пришлось закрыть дом и вернуться в «Хонду». Да и дело уже шло к вечеру. Мог приехать Владимир, но, учитывая смерть Власовой – его близкой родственницы – мог и не приехать. Наведаться второй раз я решила утром следующего дня, а пока поспешила к Моргунам, от которых осталась одна Зинаида. Нужно было забрать Иванову и проводить ее в Москву.