Текст книги "Теория денег и кредита"

Виксель полагает, что этот его аргумент может служить основанием теории факторов, определяющих объективную меновую ценность денег. В действительности, однако, все, что он пытается доказать, сводится к следующему: существуют силы, действующие на денежном рынке и оказывающие влияние на товарный рынок, которые не позволяют объективной меновой ценности денег становиться ни чересчур высокими, ни чересчур низкими. Он, конечно, нигде не утверждает, что ставка процента по ссудам определяет, таким образом, объективную меновую ценность денег, потому что такое утверждение было бы абсурдом. Однако если применительно к некоторому фактическому уровню цен мы употребляем такие выражения, как «чересчур высокие» или «чересчур низкие», то мы должны априорно задать то идеальное значение, с которым сравниваем этот фактический уровень. Совершенно недостаточно указать, что ситуация равновесия восстановилась после некоего потрясения, если до того не дано объяснения самому существованию ситуации равновесия. Очевидно, это и есть исходная проблема, и решение всех других проблем зависит от решения этой. В противном случае все исследования останутся совершенно бесплодными – ведь состояние равновесия может поддерживаться только такими силами, которые установили его первоначально и которые восстанавливают его после отклонений. Если условия ссудного рынка не дают объяснения генезиса менового отношения между деньгами и другими экономическими благами, то они тем более не могут объяснить, почему это отношение не изменяется. Объективная меновая ценность денег определяется на рынке, где деньги меняются на товары, а товары на деньги. Задача теории денег и состоит в том, чтобы объяснить, что именно определяет объективную меновую ценность денег. Но Виксель придерживается того мнения, что «законы товарного обмена не содержат в себе ничего, что могло бы объяснить абсолютный уровень денежных цен»[150]150
  Wicksell. Geldzins und Güterpreise. Jena, 1898. S. 35.


[Закрыть]. Это заявление равнозначно отрицанию всякой возможности научного исследования в данной области.

Гельферих также считает, что применение теории предельной полезности к денежной проблематике наталкивается на непреодолимые препятствия. Он рассуждает следующим образом. Теория предельной полезности стремится положить в основу меновых отношений благ степень их полезности для индивида. Поэтому степень индивидуальной полезности денег очевидным образом зависит от их меновой ценности (поскольку деньги имеют полезность только в том случае, если они обладают меновой ценностью, а степень их полезности зависит от того, насколько высока их меновая ценность). Индивиды субъективно ценят деньги в соответствии с тем количеством благ, которые можно получить на них в обмен, или в соответствии с ценностью благ, которые нужно отдать, чтобы взамен получить деньги, необходимые для осуществления платежей. Таким образом, предельная полезность денег (производная от предельной полезности благ, которые можно получить в обмен на определенное количество денег, или благ, от которых нужно отказаться, чтобы получить это количество денег) уже предполагает существование определенной меновой ценности денег. Поэтому, по мнению Гельфериха, меновую ценность денег нельзя объяснять с помощью субъективной предельной полезности денег[151]151
  См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 577.


[Закрыть].

Тот, кто понимает важность исторической компоненты объективной меновой ценности, без особого труда избежит ловушки этого рода, представляющей собой логический круг. Да, оценивание денежной единицы индивидом возможно только в предположении, что меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами уже существует на рынке. Тем не менее было бы ошибкой считать на этом основании, что в рамках теории предельной полезности нельзя дать полное и удовлетворительное объяснение факторов, определяющих объективную меновую ценность. Теория предельной полезности не может объяснить объективную меновую ценность денег, ссылаясь только на их денежную полезность. Для полного объяснения мы должны, как было показано выше, сдвигаясь назад по времени, дойти до первоначальной объективной меновой ценности денег, которая основывалась на их неденежных функциях. Эта необходимость никоим образом не может дискредитировать теорию [предельной полезности], поскольку она полностью соответствует природе и генезису обсуждаемой здесь объективной меновой ценности. Требовать от теории ценности денег, чтобы она объясняла меновое отношение между товарами и деньгами, ссылаясь исключительно на монетарные функции, без обращения к исторически непрерывным элементам их ценности, означает требовать, чтобы эта теория противоречила своей сути и природе решаемой задачи.

Теория ценности денег как таковая может проследить объективную меновую ценность денег только до того момента, когда эта последняя перестает быть ценностью денег в собственном смысле этого слова и становится обычной ценностью товара. В этой точке исследователь должен сменить данную теорию на общую теорию ценности, для которой решение проблемы не составляет никакого труда. Субъективная оценка денег действительно предполагает наличие у денег объективной меновой ценности. Но то, что при этом предполагается существующим, не есть та же ценность, которую необходимо объяснить. Существующей предполагается вчерашняя меновая ценность, поэтому ее использование для объяснения сегодняшней ценности является совершенно обоснованным. Объективная меновая ценность денег, которая сегодня преобладает на рынке, порождена вчерашней меновой ценностью – с поправкой на то воздействие, которое оказали на нее субъективные оценки индивидов, действующих на рынке. Точно так же вчерашняя объективная меновая ценность денег, в свою очередь, порождена позавчерашней вкупе с субъективными оценками людей, действовавших на рынке вчера.

Если, рассуждая подобным образом, мы станем мысленно перемещаться по времени все дальше и дальше, то в конце концов мы дойдем до того момента, когда в объективной меновой ценности денег не будет присутствовать никакой компоненты, которая была бы обязана своим происхождением функционированию соответствующего блага в качестве общего средства обмена. В этот момент ценность денег будет исчерпываться ценностью объекта, который ценится не за свои денежные функции, а за что-то другое. Но данный момент времени не есть лишь инструментальный концепт нашей теории, – это реальное явление экономической истории, появляющееся там, где берет свое начало косвенный обмен.

До того как приобретение благ на рынке не для непосредственного потребления, а для того, чтобы опять обменять их на действительно нужные блага, стало обычным делом, субъективная оценка каждого отдельного блага основывалась на его непосредственной полезности. И только после того как приобретение определенных благ с целью их использования в качестве средства обмена стало привычным, люди начали ценить такие блага – приобретаемые в расчете на использование этих благ для косвенного обмена – выше, чем раньше. Первоначально индивиды ценили их прежде всего за то, что они были полезны в обыденном смысле этого слова. Люди усматривали в них некую добавочную ценность в той мере, в какой эти же блага использовались в качестве средства обмена. Обе разновидности такого рода оценок подчиняются законам предельной полезности. И в начальный момент, и сегодня ценность денег не представляет собой ничего иного, кроме результата субъективного оценивания.

Однако Гельферих выдвигает еще один аргумент против применимости теории предельной полезности к деньгам. Если рассмотреть экономическую систему в целом, становится ясно, что понятие предельной полезности опирается на тот факт, что при данном количестве благ могут быть удовлетворены не все, а только определенные потребности, т. е. данное количество благ воплощает в себе не все вообще разновидности, а только некий определенный набор полезностей. С другой стороны, предельная степень полезности определена и при заданных потребностях и средствах их удовлетворения. Согласно теории предельной полезности, она фиксирует ценность блага относительно других благ, предлагаемых в обмен на данное благо, причем фиксирует таким образом, что часть спроса, которая не может быть удовлетворена при данном объеме предложения, исключается [из определения ценности] на том основании, что она не в состоянии предложить эквивалент, соответствующий предельной полезности тех благ, на которые предъявляется спрос. Далее Гельферих замечает, что хотя ограниченность спроса на всякое благо (кроме денег) сама по себе достаточна для ограниченности также и полезности, это не относится к деньгам. Полезность данного количества денег непосредственно зависит от меновой ценности этой суммы денег, причем не только с точки зрения индивида, но также и с точки зрения общества в целом. Чем выше ценность единицы относительно других благ, тем больше будет количество этих других благ, в которое обойдется приобретение этой единицы посредством одной и той же суммы денег. Ценность благ вообще проистекает из ограниченности возможных полезных эффектов, которые можно получить от данного объема их предложения, и в то время как она обычно тем выше, чем выше степень полезности блага, исключаемого из предложения в силу его ограниченности, совокупная полезность самого этого предложения не может быть увеличена посредством увеличения его ценности. Однако в случае денег полезность данного объема их предложения может быть произвольно увеличена посредством увеличения ценности [денежной] единицы[152]152
  Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 578.


[Закрыть].

Ошибочность этой аргументации коренится в трактовке полезности денег с точки зрения сообщества, а не индивида. Каждый акт оценивания осуществляется кем-то, кто в состоянии расстаться с оцениваемым объектом в порядке обмена. Оценивающее суждение, которое формулируется в ситуации, когда индивиды отдают предпочтение одному благу перед другим, способно вынести только лицо, осуществляющее выбор между двумя экономическими благами. Начиная анализ с процесса оценивания с позиции общества в целом, мы неявно предполагаем существование социализированной организации экономики, при которой обмен {(в обычном смысле этого слова)} отсутствует, а процесс вынесения оценок осуществляется только официально уполномоченным органом. В таком обществе сама возможность оценивать есть следствие контроля над производством и потреблением, который реализуется, в частности, в процессе принятия решений о том, сколько и каких производительных благ должно быть использовано в рамках имеющихся альтернативных производственных способов. Но в подобном обществе вообще нет места для денег. При вышеописанных условиях общее средство обмена не будет иметь никакой полезности и соответственно никакой ценности. Поэтому, исследуя ценность денег, принимать во внимание точку зрения общества в целом означает совершать логическую ошибку. Разумеется, все соображения по поводу ценности денег должны предполагать такое состояние общества, при котором имеет место обмен, а начальной точкой исследования должны быть индивиды, действующие в этом обществе как независимые экономические агенты[153]153
  Д-р. Б. Андерсон на с. 100–110 своей блестящей книги «Ценность денег» (Anderson. The Value of Money. New York, 1917), возражая против упомянутой выше теории, указывает, что вместо логического анализа она содержит просто-напросто регрессию во времени. Тем не менее все резкие возражения, которые ему удается выдвинуть, направлены против единственного аргумента, в соответствии с которым в меновом отношении, складывающемся в ходе обменов благами, мы находим исторический компонент, т. е. против аргумента, с которым совершенно не согласен и я сам (см. выше, с. 110). Однако д-р Андерсон признает логическую обоснованность моей теории, когда заявляет: «Я должен поддержать точку зрения, согласно которой наличие у денег ценности, отличной по своему происхождению от той, которая связана с денежным применением, является существенно важным предварительным условием их использования в качестве денег» (c. 126).


[Закрыть], или – иными словами – индивиды, занятые оцениванием вещей.

5. «Монетарные» и «немонетарные» факторы, воздействующие на объективную меновую ценность денег

Решив первую часть проблемы ценности денег, мы можем по крайней мере предложить развернутый план дальнейшего исследования. Нам больше не нужно заниматься объяснением феномена возникновения у денег объективной меновой ценности, – это сделано в предшествующих разделах. Теперь мы должны установить законы, управляющие изменениями существующего менового отношения между деньгами и другими экономическими благами. Эта часть проблемы ценности денег издавна занимала экономистов, хотя логически первой должна была решаться другая часть проблемы. По этой и по ряду иных причин полученные к настоящему моменту результаты в деле установления сущности объективной меновой ценности денег не слишком значительны. Кроме того, эта вторая часть проблемы (установление законов изменения ценности денег), конечно, намного сложнее, чем первая.

При анализе природы изменений ценности денег принято различать два типа факторов, определяющих меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами – те, что действуют на денежную часть отношения, и те, что действуют на его товарную часть. Для исследователя это разграничение является чрезвычайно полезным, – без него все попытки решить проблему должны быть отвергнуты как безнадежные. Вместе с тем нельзя забывать и его истинный смысл.

Меновые отношения между товарами – естественно, сказанное ниже выполняется и для менового отношения между товарами и деньгами – формируются под воздействием факторов, оказывающих влияние на обе стороны менового отношения. Однако изменения существующего менового отношения между двумя благами могут происходить вследствие изменения факторов, связанных только с одним из двух наборов обмениваемых объектов. Хотя все факторы, определяющие оценку блага, остаются постоянными, пропорция обмена его на другое благо может измениться, если изменятся факторы, определяющие оценки другого блага. Если, выбирая из двух лиц, А и B, я отдаю предпочтение одному из них, например А, то это предпочтение может поменяться на противоположное – если я сильнее подружусь с B, при том что мои чувства к A не изменились. Меновые отношения благ подчиняются аналогичным правилам. Тот, кто сегодня предпочитает потребление чашки чая порции хины, завтра может вынести прямо противоположную оценку. При этом чай не стал нравиться ему меньше, просто ночью его могла охватить лихорадка. Если факторы, определяющие цены, всегда воздействуют на оба набора обмениваемых благ, то факторы, воздействующие только на изменения существующих цен, подчас относятся лишь к одной стороне обмена[154]154
  См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 304 ff. {В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью Менгера «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. S. 592 f.}


[Закрыть].

Обычно проблему природы и степени влияния причин ценообразования, лежащих на стороне денег, на меновое отношение между деньгами и товарами, называют проблемой внутренней меновой ценности денег и ее изменений. В то же время выражение «изменения внешней меновой ценности денег» (Bewegung des äußeren Tauschwertes des Geldes), вообще говоря, обычно употребляется в контексте проблемы пространственных и временных изменений объективной меновой ценности денег[155]155
  Ibid. S. 304 ff. {В 1-м изд.: Ibid. S. 588 f., 593.}


[Закрыть]. Выбор обеих этих формулировок не вполне удачен. Однако после того, как Менгер ввел их в научный оборот, они получили права гражданства в экономической теории – поэтому одни должны использоваться и в последующих исследованиях, когда это может быть полезным. В конце концов, сегодня уже можно не опасаться, что выражения «внешняя и внутренняя меновая ценность денег» будут пониматься в том смысле, в каком они понимались в рамках римско-канонической доктрины внешней (valor extrinsecus) и внутренней ценности (valor intrinsicus)[156]156
  Ср.: Seidler. Die Schwankungen des Geldwertes und die juristische Lehre von dem Inhalt der Geldschulden // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. (1894.) 3. Folge. Bd. 7. S. 686.


[Закрыть], или в том смысле, в каком английские авторы XVII–XVIII вв. использовали понятия внешней и внутренней ценности (соответственно extrinsic value и intrisic value) [157]157
  Ср.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 13 ff., 126 ff.


[Закрыть].

6. Количественная теория

Ни один современный экономист-теоретик не будет отрицать, что на ту компоненту объективной меновой ценности денег, которая связана с исторической преемственностью, воздействует не только производительное применение металла, из которого они изготовлены, но и использование денег в их собственно денежной функции. Правда, обыденное мнение вплоть до самого последнего времени исходило из прямо противоположного убеждения. Наивные наблюдатели твердили все как один, что деньги из благородных металлов являются «хорошими» именно потому, что куски этих металлов имеют «внутреннюю ценность», а вот бумажные деньги являются «плохими», поскольку их ценность является «искусственной». Но даже обыватель, разделяющий эту точку зрения, принимает деньги в ходе совершаемых им сделок не из-за их производственной полезности, а вследствие наличия у них объективной меновой ценности, зависящей в подавляющей мере от их использования в денежном качестве. Он ценит золотую монету не за ее пригодность к промышленному использованию, например для изготовления ювелирных изделий, а главным образом за ее денежную полезность. С другой стороны, очевидно, что осуществлять некие действия и отдавать себе отчет в том, какие именно действия осуществляются и почему, – это совершенно разные вещи[158]158
  См.: Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. iii.


[Закрыть].

Мы должны снисходительно относиться к ошибкам, содержащимся в расхожих мнениях о деньгах и их ценности, – ведь ошибки иногда встречаются и у тех авторов, которые подходят к этой проблеме как ученые. К счастью, в последние несколько лет широко распространенная версия денежной теории постепенно, но совершенно явно прогрессирует. Сегодня утверждение, согласно которому ценность денег частично определяется выполняемыми ими специфическими денежными функциями, является общепризнанным. Это произошло вследствие повышения внимания к вопросам денежной политики после начала великого диспута о [денежных] стандартах. Старые теории оказались несостоятельными; в частности, они не смогли описать явления, которые имели место в денежных системах Австрии и Индии, не ссылаясь при этом на предположение, согласно которому ценность денег в какой-то мере связана с их денежной функцией. Наивность бесчисленных работ, в которых оспаривалось это положение, и полное неведение их авторов в отношении каких бы то ни было теорий ценности, обусловили вполне определенную реакцию со стороны экономистов-теоретиков, которые решили, что данные работы не содержат ничего важного. Однако эти работы заслуживают упоминания хотя бы потому, что они потрясли систему глубоко укоренившихся предубеждений и способствовали росту общего интереса к проблеме цен. Без сомнения, они явились симптомом растущего интереса к экономическим вопросам. Если принять эти соображения во внимание, то отношение ко многим ошибочным денежным теориям может стать несколько более снисходительным.

Неоднократно и в большом количестве предпринимались попытки как-то иначе объяснить специфические явления, возникающие в современной денежной системе. Однако все они оказались безуспешными. Так, в частности, потерпела неудачу теория Лафлина[159]159
  Лафлин, Джеймс Лоуренс (Laughlin, James Laurence, 1850–1933) – американский экономист, окончил Гарвард, где получил докторскую степень по истории, однако сразу после этого он выказал искренний и глубокий интерес к экономической теории, которой занимался всю жизнь. Несмотря на свое образование, Лафлин был противником немецкой исторической школы и ее американского адепта Ричарда Эли, популяризировавшего эту школу и связанные с ней идеи социалистического толка в Америке (под претенциозным и бессмысленным названием «институционализм». Лафлин не принял и субъективистской теории ценности, оставшись приверженцем классической школы, среди представителей которой он особо выделял Джона Кэрнса, ставя его выше Дж. Ст. Милля. В 1880-е годы Лафлин резко выступал против сторонников серебряного стандарта. При оценке Лафлина следует учитывать, что он не был оригинальным теоретиком и не считал себя таковым. Его монументальный труд, посвященный биметаллизму (Laughlin, J. L. History of Bimetallism in the United States. New York, Appleton: 1885, 1900), может служить источником подробных и точных сведений об американском законодательстве в сфере денежного обращения и о дискуссиях по вопросам развития американской денежной системы. Дж. Лоуренсу Лафлину не удалось создать оригинальной теории денег, хотя он внес определенный вклад в критику построений, предпринимавшихся в рамках критики количественной школы. Лафлин смог указать на принципиальную слабость количественной школы – игнорирование ею реального процесса формирования цен, развертывающегося во времени. Будучи проницательным и энциклопедически образованным экономистом, Лафлин показал себя хорошим организатором науки. Став первым заведующим кафедрой экономики Чикагского университета (1892), он организовал семинар по методике преподавания, основал «The Journal of Political Economy», превратившийся со временем в одно из наиболее авторитетных экономико-теоретических периодических изданий, инициировал учреждение бизнес-школы (1894). Помимо этого Лафлин внес выдающийся вклад в становление ряда молодых экономистов, которые стали впоследствии признанными лидерами американской экономической науки (Уэсли Митчелл, Торстейн Веблен, Герберт Давенпорт и др.). – Прим. науч. ред.


[Закрыть], в рамках которой была сделана попытка учесть отдельные аспекты ценности денег, связанные со специфическими монетарными функциями. Лафлин достаточно корректно подчеркивает, что специфической характеристикой денежных заместителей является их постоянная и мгновенная обратимость (convertibility) в деньги[160]160
  См.: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. P. 513 f.


[Закрыть]. Вместе с тем он очевидно ошибается, применяя термин «разменные деньги» (token money) к таким валютам, как индийские рупии, выпускавшиеся с 1893 по 1899 г., а также к российскому рублю и австрийскому гульдену в период приостановки обмена на золото. Он обосновывает свое утверждение, согласно которому кусок бумаги, не являющийся требованием, в любой момент обмениваемым на золото, может иметь вообще любую ценность, указывая на то, что хотя в данный момент этот кусок бумаги не обменивается, тем не менее однажды в будущем такой обмен будет произведен. Он сравнивает неконвертируемые [в золото] валюты с акциями компании, по которым временно не выплачиваются дивиденды, но которые тем не менее будут иметь определенную ценность – вследствие возможности дивидендных выплат в будущем. Он утверждает, что по этой причине колебания меновой ценности таких бумажных денег связаны с изменением ожиданий неоспоримого факта их обмена в будущем[161]161
  Ibid. P. 530 f.


[Закрыть].

Ошибочность этого вывода проще всего показать, обратившись к фактическим событиям. Для этих целей мы будем использовать факты из истории австрийской денежной системы, т. е. тот же материал, которым пользовался и Лафлин. Начиная с 1859 г. Национальный банк Австрии был освобожден от обязанности погашать свои банкноты серебром по требованию их держателей. Никто не мог сказать, когда государственные бумажные деньги, которые начали выпускать в 1866 г., станут погашаться металлом, и станут ли они конвертируемыми когда-либо вообще. Такое положение вещей продолжалось вплоть до конца 1890-х годов, когда посредством фактического возобновления платежей наличными со стороны Банка Австро-Венгрии был совершен переход на металлические деньги.

Итак, Лафлин старается объяснить ценность австрийской валюты в этот период ссылкой на перспективу восстановления конвертируемости банкнот в металлические деньги в какой-то момент будущего. Он считает, что в тот период ценность денег основывалась на ожиданиях того, что банкноты будут обмениваться на серебро и – позже – на ожиданиях того, что банкноты будут обмениваться на золото, а в основе перипетий изменения их покупательной способности лежали изменения оценок вероятности того, что в конце концов будет установлена конвертируемость банкнот в золото[162]162
  Ibid. P. 531 f.


[Закрыть].

Непригодность этого аргумента может быть продемонстрирована совершенно неопровержимо. В 1884 г. – этот год выбран случайным образом – австрийские пятипроцентные государственные облигации на Венской фондовой бирже котировались в среднем по 95,81 – или на 4,19 % ниже аль пари. Котировки выставлялись в австрийских бумажных гульденах (флоринах). Государственные облигации представляли собой требования к австрийскому государству, приносящие доход в 5 %. Таким образом, и государственные облигации, и банкноты являлись требованиями к одному и тому же заемщику. Да, эти государственные облигации не были погашаемыми, в том смысле, что они не предполагали наличие у кредитора обязанности их погашать. Тем не менее, принимая во внимание, что по ним осуществлялись процентные выплаты, это не может повредить оценке данных бумаг по сравнению с банкнотами, не приносящими процент, тем более что эти банкноты также не обменивались на металл. Далее, проценты по облигациям выплачивались бумажными деньгами, и если бы государство решило погашать их, то эти погашения осуществлялись бы также бумажными деньгами. В действительности облигации были в инициативном порядке погашены в 1892 г., задолго до того, как бумажные банкноты стали обмениваемыми на золото. Возникает следующий вопрос: как вышло так, что государственные облигации, приносящие доход в 5 %, могли цениться ниже не приносящих никакого процента банкнот? Это нельзя объяснить, например, тем фактом, что люди рассчитывали на то, что банкноты будут сделаны обмениваемыми на золото до того, как будут погашены государственные облигации, – для такого предположения нет фактических оснований. Ситуация определялась совершенно другими факторами.

Банкноты были общими средствами обмена – т. е. были деньгами, – и, следовательно, помимо ценности, связанной с тем, что они являлись требованием к государству, они имели ценность именно как деньги. Без сомнения, их ценность как требований сама по себе не могла бы служить адекватным основанием для сколько-нибудь значимой части их фактической меновой ценности. Дата погашения обязательства, стоящего за этими банкнотами, была совершенно неопределенной и в любом случае могла наступать весьма нескоро. Если рассматривать их как требования, можно отметить, что они не могли иметь более высокую меновую ценность, чем та, которая соответствовала существовавшей тогда ценности ожидания их обмена [на металл]. Далее, после отмены свободной перечеканки серебра стало очевидно, что бумажный гульден (и, кстати, серебряный гульден) не будет конвертирован [в золото] по курсу выше, чем средний курс в период, непосредственно предшествующий конвертированию. Так или иначе, фактический курс банкнот никогда не поднимался выше уровня, установленного Законом о регулировании денежного обращения от 2 августа 1892 г. Итак, как могло произойти, что ценность золота в кроне (0,5 гульдена) стала колебаться около этого значения уже в первой половине 1892 г., когда дата конвертации была еще совершенно неизвестна? Обычно требование на фиксированную сумму, дата уплаты которой относится к неопределенному будущему, оценивается существенно ниже суммы, которая должна быть уплачена. Для этого случая теория Лафлина не может дать никакого ответа, – удовлетворительное объяснение можно получить, только если принять во внимание тот факт, что в ценность денег вносит свой вклад их монетарная функция.

Предпринятые до сих пор попытки установить количественные параметры сил, определяющих меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами и действующих на стороне денег, всегда лежали в русле количественной теории. Нельзя сказать даже, что все представители этого течения мысли понимали, что ценность денег не определяется ни одним только производственным применением денег, ни их исключительно монетарной функцией. Многие теоретики количественной теории придерживались иного мнения на этот счет, полагая, что ценность денег зависит только от производственного применения денежного металла. Большинство вообще не имело сколько-нибудь ясного представления по данному вопросу, очень немногие близко подошли к его решению. Бывает трудно определить, относится ли тот или иной автор к одной из этих групп исследователей, – формулировки таких авторов неясны, а их теории нередко оказываются противоречивыми. И все-таки, допустим, что все теоретики количественной теории признавали важность монетарной функции для определения ценности денежного материала, и будем обсуждать применимость их теорий с этой позиции.

Когда факторы, определяющие меновые отношения между экономическими благами, стали объектом научных исследований, то первоначально внимание уделялось тем двум из них, которые нельзя не признать важными для процесса образования цен. Невозможно было не заметить хорошо известную связь между колебаниями имеющегося количества товаров и колебаниями цен. Вскоре было сформулировано утверждение, согласно которому цена блага будет расти, если его количество уменьшается. Аналогично давно осознавалась и важность общего объема трансакций для установления цен. Таким образом была сформирована механистическая теория установления цен – доктрина спроса и предложения. До недавнего времени эта теория занимала почетное место в нашей науке. Она является старейшей среди всех теорий, объясняющих цены. Мы не можем просто отбросить ее как ошибочную – единственное правомерное возражение, которое мы можем выдвинуть против нее, состоит в том, что эта теория не доходит до конечных факторов, определяющих цены. Она является верной или неверной в зависимости от того содержания, которое вкладывается в термины «спрос» и «предложение». Она верна, если во внимание принимается все факторы, мотивирующие людей к продажам и покупкам. Она не верна, если спрос и предложение интерпретируются и сопоставляются между собой только в своем количественном аспекте[163]163
  См.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 123 ff.


[Закрыть].

Очевидным шагом вперед представляется применение этой теории, созданной для объяснения пропорций, возникающих при взаимообмене товаров, также и к колебаниям относительной ценности товаров и денег. Поскольку люди осознали тот факт, что ценность денег в принципе подвержена колебаниям, и отвергли наивную концепцию денег как чего-то, что обладает неизменной мерой ценности, они начали объяснять количественными изменениями спроса и предложения и эти колебания тоже.

Обычно критика количественной теории (зачастую скорее агрессивная, нежели нацеленная на объективность, каковая нацеленность должна служить единственным признаком научного исследования) не была таким уж трудным делом, поскольку имела в качестве своего объекта старую и неполную версию этой теории. Было нетрудно доказать, что гипотеза, согласно которой изменение ценности денег обязано быть пропорциональным изменению их количества, так что увеличение количества денег, скажем, вдвое должно вести и к удвоению цен, не соответствует фактам и никогда не сможет быть подтверждена никаким теоретическим построением[164]164
  См.: Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 299. (Милль Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 544.)


[Закрыть]. Еще проще было показать несостоятельность наивной версии теории, в рамках которой общее количество денег и общий запас денег трактовались как одно и то же{[165]165
  {См. выше, с. 115–116.}


[Закрыть]}.

Но все эти возражения не затрагивают существа количественной доктрины. Равным образом, никакие опровержения количественной теории или доводы, ограничивающие общность ее выводов, не могут быть следствием того факта, что ряд ее критиков указывают на то, что данная теория верна только при соблюдении условия при прочих равных, или даже идут еще дальше и говорят, что это условие никогда не выполняется и не может выполняться в принципе[166]166
  Ср.: Marshall, before the Indian Currency Committee, «Report» (London, 1898–1899; Q. 11759 // Official Papers. London, 1926. p. 267.


[Закрыть]. Конструкция «при прочих равных» представляет собой самоочевидный атрибут любой научной доктрины, и ни один экономический закон не может без нее обойтись.

Количественная теория продемонстрировала, что может убедительно опровергнуть эти критические нападки. Проклинаемая одними и превозносимая другими как неоспоримая истина, количественная теория в течение столетий оставалась в самом центре научных дискуссий. Литература, в которой она обсуждается, поистине необъятна. Ознакомиться со всеми работами, в которых затрагиваются вопросы количественной теории, невозможно, – эта задача превышает физические возможности любого человека. Правда, научные результаты, добытые в этих работах, весьма невелики. Эта теория провозглашалась то верной, то ошибочной, статистические данные (по большей части неполные и неверно интерпретируемые) то «подтверждали», то «опровергали» ее (при этом исследователи довольно редко следили за тем, чтобы элиминировать влияние изменений, которые были порождены случайными обстоятельствами). С другой стороны, весьма редко встречались такие работы, содержавшие анализ количественной теории, в основе которых лежала бы более общая теория ценности (хотя утверждать, что таких работ не было вовсе, все же нельзя).

Если нашей целью является адекватная оценка количественной теории, мы должны посмотреть на нее сквозь призму современной теории ценности. Суть количественной доктрины состоит в том, что на ценность денег воздействует как спрос на деньги, так и их предложение. Это утверждение, возможно, является гипотезой, помогающей достаточно удовлетворительно объяснить значительные изменения цен, но оно весьма далеко от того, что можно назвать завершенной теорией ценности денег. Да, это утверждение описывает одну причину изменений цен, но оно тем не менее оказывается совершенно недостаточным для полного решения проблемы. Это утверждение не заключает в себе никакой теории ценности денег и само нуждается в теоретическом основании в виде общей теории ценности. В разные периоды количественная теория должна была опираться на последовательно сменявшие одна другую теорию спроса и предложения, теорию издержек производства и субъективистскую теорию ценности.