Текст книги "Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой"

После Чесменской победы главным в деятельности Архипелагской экспедиции стало патрулирование морского пространства от Египта до Дарданелл, от Балкан до Малой Азии и сирийских берегов. О том, почему именно крейсирование, а не военные десанты, оказалось ведущим направлением активности, А.Г. Орлов писал Н.И. Панину: «Бог благославил усилия наши, и мы почти в начале первой кампании увидели себя бесспорными владетелями всех вод Средиземного моря, где только пролегли турецкие селения. Однако и в сем нашем выгодном положении иного предпринять мы не могли, как пресекать подвоз съестных припасов в наинаселеннейшие неприятельские места, не помышляя более о покушении на сухом пути»[491]491
  Переписка графа Н.И. Панина с графом А.Г.Орловым-Чесменским. 1770-1773. С. 254.


[Закрыть] (курсив наш. – Авт.). Разумеется, пресекался и подвоз вооружения.

«Крейсирование» вместе с блокадой Дарданелл должно было пресечь подвоз грузов в столицу Османской империи «и оголодить» Константинополь. Кроме того, оно часто сопровождалось захватом «призов» (грузов, которые принадлежали туркам или могли быть признанны военными). Крейсера останавливали и досматривали суда всех держав, как враждебных, так и нейтральных и союзнических. Это дает основание некоторым исследованиям называть «крейсирование» российских военных «каперством»[492]492
  Каперство – военные действия против военных и торговых судов враждебного государства, осуществляемые частными судами-каперами (нем. Карег, фр. corsaire, англ, privateer), получившими на то специальное разрешение.


[Закрыть] и даже «корсарством». Так, по мнению

А.Б. Широкорада, склонного все упоминания о «крейсировании» в Восточном Средиземноморье называть «корсарством», пиратство было важнейшей составляющей российского присутствия в Архипелаге[493]493
  Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. Звездный час русского флота. М., 2006. С. 88-96. В данные, приводимые автором, вкралось немало фактических ошибок и тенденциозных трактовок.


[Закрыть]. Напротив, Г.А. Гребенщикова с не меньшей безапелляционностью утверждает, что «за период нахождения в Средиземном море российских эскадр фактически полностью прекратилось пиратство и корсарство на море, когда русские корабли совместно с датскими и английскими осуществляли конвоирование коммерческих судов и обеспечивали охрану грузов»[494]494
  Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 443.


[Закрыть]. Думается, однако, оценка действий крейсерских отрядов не может быть столь однозначной.

Вторгаясь в 1769-1770 гг. в Средиземноморский регион, командующие эскадр были строжайшим образом предупреждены императрицей о крайней осторожности в отношении судов Франции и других нейтральных держав, о соблюдении всех обычаев «салютации» при встрече с иноземными судами и при входе в порты, дабы действия российского флота не могли породить дополнительных трений с европейскими государствами[495]495
  Рескрипт Г.А. Спиридову июня 1769 г., в частности, гласил: «Прежде всего, иметь вам (Спиридову. – Авт.) главным и непременным правилом служить, чтоб во все время плавания вашего отнюдь не остановлять и не осматривать никаких христианским державам принадлежащих торговых судов… ибо намерение наше весьма удалено и от самого малейшаго утеснения чьей либо коммерции», «напротив чего суда магометан должны всегда добрыми призами почитаемы и как таковыя в пользу употребляемы быть». (Цит. по: Уляницкий В.А. Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке. С. ХСП, XCV). То же подтверждалось Рескриптом Спиридову от 13 января 1770 г. (Там же. С. XC-XCI).


[Закрыть]. Все эти наставления первоначально строго соблюдались[496]496
  О количестве залпов, которыми обменивались суда, постоянно пишут инженер-офицеры флота (РГВИА. Ф. 846. Он. 16. Д. 1860).


[Закрыть], и только после Чесменской победы, когда Российский флот стал в значительной степени хозяином в Восточном Средиземноморье, осторожности в отношении к иностранным судам, плавающим в водах Архипелага, заметно поубавилось.

С осени-зимы 1770-1771 гг. для обеспечения контроля за всеми передвижениями командование экспедиции разделило регион на зоны ответственности крейсерских отрядов, состоящих (кстати, подобно сухопутным силам) как из регулярных судов российского флота, так и из приданных в отряды судов с греческими или славянскими капитанами-арматорами, получившими русские патенты. Крейсерская деятельность осуществлялась круглый год и ограничивалась только во время перемирий, когда крейсерам запрещали подходить близко к турецким берегам (в это время активно подкупали греческих купцов, чтобы те разведывали ситуацию)[497]497
  РГА ВМФ. Ф. 190. Он. 1. Д. 46. Л. 69, 141об.; Ф. 315. Он. 1. Д. 609. Л. 9-13.


[Закрыть].

Каждому отряду «крейсеров» отдавались распоряжения, предусматривающие их значительную самостоятельность[498]498
  Это не исключало координации действий с «соседями». См., например, переписку крейсирующих между островами Зея, Андрос и Специя капитанами Скуратовым и Мельниковым о том, какими сигналами они будут обмениваться в случае появления неприятеля, и о том, чтобы «быть один от другова навиду». (РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1 Д. 65. Л. 172-173).


[Закрыть]. Во главе крейсерских отрядов могли быть как капитаны, так и военные моряки высшего ранга. Например, по прибытии эскадры контр-адмирала Арфа в 1771 г. ему был выделен для крейсирования район от Миконоса до азиатского побережья (до островов Хиос и Митилини/Лесбос) «для смотрения и разведвания неприятельских судов… неприятельские разбивать… призы брать…» и сигналить о турецком флоте, выходящем из Дарданелл[499]499
  РГА ВМФ. Ф. 190. Он. 1. Д. 44. Л. 79.


[Закрыть]. В 1772 г. эскадра под командованием контр-адмирала Елманова с 27 февраля (9 марта) по июль крейсировала у Дарданелл, прочно заперев проход к столице Османской империи.

Главным над арматорскими судами («судами с патентами») 5 ноября 1771 г. А.Г. Орлов назначил Ивана Войновича, но задачи для арматоров оставались теми же, что и для «регулярных» крейсеров, – досмотр всех судов и разведка о передвижениях неприятеля[500]500
  РГА ВМФ. Ф. 188. Он. 1. Д. 10. Л. 210-211 об.


[Закрыть]. Отношение к арматорам напоминало отношение к «албанцам» – арматоры вызывали как восхищение[501]501
  Например, см. историю взятия крепости Кастро-Россо Николетто Кужевичем в кн.: Коковцев М.Г Описание Архипелага и варварийскаго берега. С. 67-68.


[Закрыть], так и опасения: их подозревали в злоупотреблениях и открытом грабеже европейских торговых судов, в присвоении захваченных «призов». В 1769 и 1770 гг. Совет при Высочайшем Дворе и лично Н.И. Панин в переписке с А.Г. Орловым отмечали, что использование греческих арматоров с русскими патентами – «весьма дешевый… способ беспокоить и обезсиливать нашего неприятеля», но он «встречает единственно то неудобство, что ауториземые от нас каперы, изыскивая только свою пользу и прибыток», станут грабить не только турецкие, но и христианские суда[502]502
  Уляницкий В.А. Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке. С. СХХ.


[Закрыть]. Действительно, случаи участия «арматоров», как, впрочем, и русских военных судов-«крейсеров» в нападениях не только «для причинения в разных местах неприятелю безпокойства»[503]503
  Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 681.


[Закрыть] имели место. Однако командование экспедиции предпринимало усилия для того, чтобы пресечь грабежи, а досмотру, изъятию призов и даже захвату некоторых судов[504]504
  Значительное количество архивных материалов по этому вопросу приводит Г.А. Гребенщикова (Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 347-351 и др.).


[Закрыть]придать форму законности.

В международном морском праве этого времени не существовало четких положений о круге товаров, составлявших предмет военной контрабанды, и каждая держава определяла его по-своему. Согласно «Consolato del mare», Россия придерживалась правила, по которому неприятельский груз, перевозимый судами нейтральных государств, составлял приз российского флота, как и сами суда с грузом, идущие под турецким, алжирским, тунисским, триполийским и рагузинским флагами[505]505
  Материалы для истории русского флота. СПб.,1888. 4. XII. С. 42.


[Закрыть]. К тому же весьма неопределенной могла быть акватория морских владений противника, на которую бы во время войны распространялся контроль, а по существу блокада.

Многочисленные претензии европейских держав, особенно Франции, чья левантийская торговля более всего пострадала от подобной блокады[506]506
  См.: Anderson M.S. Great Britain and Russo-Turkish War of 1768-74 // English Historical Review. [New York], 1954. XIX (№270). C. 39-58.


[Закрыть], беспокоили Н.И. Панина и императрицу. Эти беспокойства усилились в связи с осложнением международной обстановки после первого раздела Польши и монархического переворота в Швеции, чреватого русско-шведской войной[507]507
  См.: Соловьев C.M. История России с древнейших времен. Кн. XIV. Т. 28. Гл. IV; Переписка гр. Н.И. Панина с гр. А.Г.Орловым-Чесменским. С. 256.


[Закрыть]. К тому же после Чесменского сражения ряд европейских государств ввел в воды Средиземного моря свои военные эскадры, а французские торговые суда, перевозившие военную контрабанду, согласно возмущенным жалобам А.Г. Орлова, сопровождались фрегатами французского военного флота[508]508
  Угроза того, что французский военный флот выйдет из Тулона по направлению к Леванту, сохранялась и в дальнейшем, причем главными аргументами сторонников военной акции во Франции были защита торговли и пресечение пиратства. См., например: Уляницкий В.А. Дарданеллы, Босфор, и Черное море в XVIII веке. С. СХХП.


[Закрыть]. Это уже грозило вооруженными столкновениями, чего как огня страшились Екатерина и Н.И. Панин. И хотя А.Г. Орлов на их предупреждения возражал (если фрегаты будут мешать досмотру грузов, то нельзя будет обойтись «без пушечного доказательства, а там уже и посмотрим, кто будет правее»)[509]509
  Переписка графа Н.И. Панина с графом А.Г. Орловым-Чесменским. 1770-1773. С. 243.


[Закрыть], он вынужденно проявлял сдержанность.

Первые гарантии от А.Г. Орлова в том, что европейским торговым судам не только никакого повреждения «не будет ученено», но корабли под флагом российской императрицы будут оказывать им покровительство, если те не нарушают правил войны, были даны Орловым на запрос европейских купцов Смирны еще в середине августа 1770 г. Вскоре об этом с удовольствием сообщили европейские газеты (G. d’A. № 83). В сентябре до европейцев дошли сведения и о том, что А.Г. Орлов в Архипелаге подписал обращение «ко всем нациям», что много иностранных кораблей курсирует по морям Архипелага и Греции под флагом России, занимаясь разным пиратством, в том числе и против христианских судов, но граф Орлов просит не считать эти суда русскими, если у них нет акта, подписанного и скрепленного печатью его армии[510]510
  Такой «акт», или «патент арматора», как показывает Г.А.Гребенщикова, был разработан на основании британского морского права И.Г. Чернышевым в Лондоне, отправлен из Лондона в Петербург и после некоторых исправлений переведен на итальянский язык и в количестве 50 экземпляров «Правила для партикулярных корсаров» переслали в начале войны в Ливорно. Однако, по данным Г.А. Гребенщиковой, «А.Г. Орлов не воспользовался этими патентами», хотя, по ее же утверждению, патентов «принятым в Российскую службу греческим капитанам, с именем российских офицеров на казенных судах» только с мая по декабрь 1770 г. было выдано восемь (Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 196-197,297). Некоторые документы также изданы: The Movement for Greek Independance 1770-1821. A collection of documents / Ed. and transl. by Richard Clogg . London etc., 1976. P. 70-76; АГС. T. 1. C. 388.


[Закрыть], а «считать их пеной морской» и наказывать их капитанов (G. d А. 1770. № 78)[511]511
  Текст этого обращения см.: Петров А. Война России с Турцией. Т. 2. С. 388-389.


[Закрыть]. С не меньшим удовольствием франкоязычная «Амстердамская газета» писала и о том, что в декабре 1770 г. русское судно захватило в Архипелаге корсарское судно, на борту которого были 60 рулонов тканей, взятых с французского судна, и российский капитан переправил этот товар французскому вице-консулу на о. Тино (G. d’A. 1771. № 15).

В начале 1771 г. русскими в Архипелаге разрабатываются нормы, регламентирующие действия судов, находящихся на боевом дежурстве. В этих правилах, которым должны были следовать «крейсирующие» суда, полагалось коммерческое судоходство «не беспокоить», христиан от «варварского плену» спасать, но все-таки осматривать грузы коммерческих судов, оказавшихся вблизи боевых действий. В этом случае все вооружение (кроме потребного для купеческого корабля), обнаруженное на судне, объявлялось контрабандой и изымалось[512]512
  См.: Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 347.


[Закрыть].

Уже через год, в начале 1772 г., «Амстердамская газета» сообщила, что, когда взбунтовавшиеся «албанцы» захватили два судна русской эскадры и начали на них пиратствовать, граф Орлов пригласил не только жителей Архипелага, но даже турок (!) совместными усилиями покончить с разбойниками (G. d’A. 1772. № 7). В 1774 г. Спиридов и командующий французским военным судном Леклер Мартели де Шотард договорились и о создании «призовой комиссии», рассматривавшей жалобы купцов и компенсировавшей часть потерянного ими имущества[513]513
  РГА ВМФ. Ф. 190. Он. 1. Д. 121. Л. 8, 13-15.


[Закрыть].

В целом же, несмотря на все официально выражаемые протесты, европейские державы были вынуждены считаться и считались с нормами торговли и судоходства военного времени, установленными в регионе, пребывающем, по заявлению А.Г. Орлова, в условиях блокады. Положительный и негативный опыт, приобретенный Россией в осуществлении этой экономической блокады, был, несомненно, полезен. В дальнейшем он был использован Россией при формулировании принципов декларации о вооруженном нейтралитете 1780 г. (в частности, в декларации уточнялись понятия военная контрабанда и пространство, на которое могла распространяться блокада). Декларация 1780 г., как известно, внесла важный вклад в становление международного морского права нового времени. В следующую войну с турками рассчитывать на сбор обильного «призового» фонда уже не приходилось. Как отметил канцлер Безбородко на совете 1787 г., «общий союз морских держав, прикрывающих купеческую торговлю, не дозволяет теперь выгоду призов, которые тогда (т.е. в 1770-ые гг. – Авт.) приносили пользу»[514]514
  АГС. Т. 1.С. 503.


[Закрыть].

В целом, оценивая итоги военных действий флота и приданных ему сухопутных соединений в 1770-1774 гг., важно отметить, что из множества непростых ситуаций, таящих опасности и для международного имиджа страны, и для авторитета православного Российского царства среди христианского населения Османской империи, и для существования эскадр Балтийского флота в Средиземное море, «бесславный» конец которых казался более чем вероятным, Первая архипелагская экспедиция вышла достойно. Первый приход российского флота в Средиземное море превратился в его длительное пребывание на островах и свободное передвижение по всему Средиземноморью. О том, чем стало присутствие российских моряков в Архипелаге, в Венеции, на Апеннинском полуострове и на Ближнем Востоке, как их воспринимали и что запомнили они, иными словами, как происходило политическое и культурное освоение пространства Средиземноморья, речь пойдет в следующих главах.

Часть 2
Русские в Средиземноморье

Е.Б. Смилянская, М.Б. Велижев, И.М. Смилянская

Глава 5
«Россы в Архипелаге», или греческое княжество Екатерины Великой

 
Победоносные Российских воев длани
Пленили весь почти вокруг Архипелаг
Везде с почтением Российской видят флаг.
 

Павел Потемкин. «Россы в Архипелаге»

Е.Б. Смилянская

Все время войны и пребывания российского флота в Средиземноморье Екатерина II едва ли переставала интересоваться проблемой территориальных захватов.

Меняющиеся перспективы территориальных приобретений – то призрачные, то вполне реальные – заставляли Екатерину и ее окружение постоянно размышлять о предназначении и будущности новых владений как опорных пунктов флота, или «коммерческих» пристаней, или знаков присутствия России в регионе.

В переписке с Вольтером, постоянно возвращавшимся в серьезной или в полушутливой форме к идее захвата Россией Константинополя и Афин, Екатерина была осторожна. В начале войны, в декабре 1768 г., она колебалась: «ежели мне будет столь же легко вести войну против турок, сколь нетрудно мне было ввести в употребление прививание оспы, то Вам, верно, скоро надобно будет исполнить свое обещание по которому Вы хотели видеться со мною в том месте, где, как сказывают, погибали все завоеватели оного (в Константинополе. —Авт.). Этот один слух, мне кажется, уже довольно силен всякаго удержать от такого покушения»[515]515
  Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год / Пер. с франц. Иван Фабиян. М., 1805. Ч. 1. С. 34.


[Закрыть]. В сентябре 1770 г., описывая успех Чесмы, императрица тем не менее была настроена вполне реалистично: «Что принадлежит до Константинополя, то я не полагаю, чтоб оно скоро могло быть исполнено. Однако же сказывают, отчаяваться не должно ни в чем»[516]516
  Там же. С. 118.


[Закрыть]. Во время же переговоров в Фокшанах в мае 1771 г. Екатерина II вернулась к теме территориальных захватов, уже будучи в сильном раздражении: «Ежели в нынешнем году мир не будет заключен, то Вы можете приказать приуготовлять Ваши носилки (чтобы отправляться для встречи с Екатериной в Константинополе. – Авт). Не забудьте, Государь Мой, поместить в них стенныя фернеской вашей фабрики часы: они будут поставлены в церкви Св. Софии и будущим древности любителям подадут случай к сочинению нескольких ученых диссертаций»[517]517
  Там же. 4. 2. С. 4.


[Закрыть].

Если Вольтеру русская императрица писала, рассчитывая на возможный пропагандистский эффект, то сокровенными мыслями относительно предназначения экспедиции в Средиземноморье («все сие пишу Я единственно для откровения моих мыслей») Екатерина II делилась, судя по всему, с А.Г. Орловым, причем еще тогда, когда основная часть первой эскадры – эскадры Спиридова – только достигла Порт-Магона, преодолев трудности долгого пути. В своем письме от 8 января 1770 г. императрица рекомендовала Орлову не предпринимать «какие ни есть весьма отважные наступления» и размышляла о приобретении – нет, не Константинополя! – а всего лишь либо острова, либо материкового порта (что лучше – она сама к этому времени еще не решила). Далее императрица рассуждала так: «моя мысль есть, чтоб Вы старались получить порт на острове или на твердой земле, и, поколику возможно, удержать оный (выделено нами. – Авт.). Сказав Вам сие, признаюсь, что имею два вида: один тот, чтоб вас, пока ваша куча не знатно умножится, с малым числом не подвергнуть опасности (Екатерина готовит третью эскадру, которой придает сухопутные силы, вторая уже в пути, к тому же она предлагает нанять людей из христиан-мореходцев Средиземноморья. – Авт.); второй, чтоб, хотя б и ничего много не сделали, то бы тем самым вы много для переду предуспели, если б доставили России в руки порт в тамошнем море, который стараться будем при мире удержать. Под видом же коммерции он всегда будет иметь сообщение с нужными народами во время мира и тем, конечно, сила наша не умалится в тамошнем краю. Если же дела ваши так обратятся, что вы в состоянии будете замыслить и более сего, то тогда и сей порт нам всегда служить может, не быв ни в каком случае вреден. Но сие же едва не удобнее ли остров, нежели твердая земля, и то еще остров не самый большой; но однако порт на твердой земле будет же иметь и свои особые выгоды»[518]518
  Материалы для истории русского флота. СПб., 1886. Ч. XI. С. 529. Как известно, А.Г. Орлов первоначально предпочел порт на твердой земле и эту роль он отвел Наварину в Морее, в начале 1770 г. еще рассчитывая на широкое восстание греков и успешное взаимодействие с повстанцами.


[Закрыть].

Итак, по замыслу Екатерины, следовало, прежде всего, приобрести порт, который необходим эскадре в настоящий момент для ведения военных действий вдали от родины, но он еще более важен в будущем, дабы закрепить присутствие России в Средиземноморье. При этом Екатерина предполагала два возможных поворота событий: как минимум – приобрести порт, но «если можно замыслить и более сего…» – то возникает надежда на обретение «столицы империи агарянской».

Пять дней спустя, 13 января 1770 г., в новом письме к А.Г. Орлову императрица развивала свою мысль, рассматривая не только стратегический, но и политический аспект присутствия России в Средиземноморье. Она уже знала о неудачах князя Ю.В.Долгорукова в Черногории, более того – она не исключала, а, в сущности, предвидела неуспех и главных действий православных подданных Османской империи в союзе с российской эскадрой («да пускай бы и тут веками порабощения и коварства развращенные греки изменили своему собственному благополучию»). Вместе с тем, и в этом неблагоприятном случае, полагала Екатерина, «одна наша морская диверсия с подкреплением оной маинскими портами (портами на Пелопоннесе. – Лет.), или занятием другого какого надежного места для морского прибежища, уже довольны привести в потрясение и в ужас все турецкие в Европе области, и тем самым прославить и возвести еще на высшую степень почтение к силам и могуществу Нашей Империи, обуздывая ненавистников…»[519]519
  Рескрипты и письма имп. Екатерины II на имя графа А.Г. Орлова-Чесменского / Сообщ. кн. Н.А. Орловым // СбРИО. СПб., 1867. Т. I. С. 35. Впрочем, в этой своей аргументации императрица отчасти перефразировала слова самого Алексея Григорьевича: он годом ранее, ссылаясь на информацию, полученную им в Италии, подтверждал императрице целесообразность присылки эскадры, которая, по его словам, не только причинит военный урон туркам, «но нанесет ужас всем магометанам, а кураж и ободрение православным и более страшно им быть может, нежели все сухопутное войско» (Материалы для истории русского флота. 4. XL С. 365).


[Закрыть] (курсив наш. – Авт.).

Следовательно, согласно рассуждениям российской императрицы, при любом течении событий, исключая, естественно, поражение российских морских сил (стремясь предотвратить которое, Екатерина принимала все возможные меры), Россию ждет военно-политический успех, так как народы, населяющие европейскую Турцию, будут «потрясены», возрастет влияние России среди христиан и ослабнут мусульмане (что таит угрозу антиправительственных выступлений в Османской империи и, тем самым, приближает окончание войны), не говоря об усилении в мире авторитета России. В итоге – достигалась возможность утвердиться в Средиземноморье, потеснив главные европейские державы, хотя и не путем экономического проникновения (что едва ли было доступно российской коммерции), но средствами военными.

Императрица не зря все это растолковывала Алексею Орлову, ведь, как уже отмечалось, до печального исхода событий в Морее им двигали несколько иные пристрастия: он мечтал об освобождении греческих единоверцев и предвкушал радость совместных побед. Кроме того, во всех официальных документах, связанных с посылкой эскадр в Средиземное море, констатировалось, что целью военно-морской экспедиции России является не приобретение земель, а нанесение совместно с греческим и славянским населением удара по вооруженным силам Турции. В высочайшем рескрипте адмиралу Спиридову от 15 июля 1769 г. уточнялось: «стараться составить» из греков и славян «при нашем подкреплении и под нашим руководством» целый корпус для «упражнения турецких сил в собственной своей земле», а если поможет «десница Всевышнего», и для потрясения в Европе «самого основания оных вкупе с столицею злочестия магометанского»[520]520
  Там же. С. 366 и др.


[Закрыть]. Здесь, как видим, изложена программа-максимум в духе орловской удали: «и если ехать, так уж ехать до Константинополя…». В то же время в высочайшем рескрипте контр-адмиралу Эльфинстону от 25 сентября 1769 г. главная цель экспедиции официально определялась так: «главная всему нашему плану цель состоит в поднятии на турков подвластных им греческих и славянских народов, следовательно же, и долженствует уступать оной первое место»[521]521
  Там же. С. 405.


[Закрыть] (курсив наш. -

Авт.). Даже в апреле 1771 г. в «пунктах» о принятии на службу руководителя следующей эскадры – датчанина Арфа, специально оговаривалось, что Арфу не может быть дан план действий в Средиземном море, так как «тамошним нашим морским операциям невозможно здесь никак постановить операционного плана, ибо он главнейше зависишь должен от тех действий, которыя произойти могут между того края христианами турецкими подданными»[522]522
  Там же. С. 663.


[Закрыть] (курсив наш. – Авт.). И опять, как в рескрипте Спиридову, – ни слова об островах и «удобных пристанях», ибо «секрет – душа политики».

Однако, не афишируя планов территориальных приращений, в 1770 г. Екатерина не могла не думать и о будущем устройстве греческих земель. В письме к Вольтеру, датированном 27 мая / 7 июня 1770 г., она еще видела Грецию «вольною»[523]523
  «По-видимому, Греция может опять сделаться вольною, но очень далеко ей еще до того состояния, в котором она была некогда; однако ж приятно слышать напоминание о тех местах, коими нам в малолетстве нашем уши заглушили» (Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. Ч. 1. С. 87).


[Закрыть]и в августе 1770 г. писала об участии «спартанских легионов» при заключении возможного мира с Портой[524]524
  Там же. С. 102.


[Закрыть].

Примечательно, что, еще не зная о Чесменской победе и об установлении господства русского флота в Архипелаге, 19 июля 1770 г. императрица направила А.Г. Орлову очередной рескрипт. Она пока не имела достоверных известий о морейской драме, а сведениям, публиковавшимся в европейских газетах, не очень доверяла. По-видимому, Екатерина находилась еще под впечатлением известий об успехах в Морее, хотя морейское донесение А.Г. Орлова, не предрекавшее побед на суше, должно было ее насторожить. Тем не менее она понимала, что впереди предстояли контакты с архипелагскими греками, а следовательно, взаимоотношениям с греческим миром надлежало придать ясность. Рескрипт свидетельствовал о том, что «испанские замки» Екатерины II постепенно обретали реальные очертания; к тому же он позволяет проследить политический генезис «Греческого проекта». В рескрипте Екатерина, избегая определения политического строя освобождавшихся греков, туманно писала лишь о некоем политическом бытии нового «соединения», обладающего «новым и целым корпусом»[525]525
  Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 566 – 567.


[Закрыть].

После получения информации о поражениях соединенных с греками российских частей в Морее и об одержанной русскими победе при Чесме Екатерина, кажется, «забыла» об идее греческой самостоятельности. 28 сентября / 9 октября 1770 г. она писала Вольтеру: «Греки и Спартане совсем переродились; они больше стараются о грабежах, нежели о вольности. Они погибнут невозвратно, если не воспользуются распоряжениями и советами присланнаго от Меня им героя»[526]526
  Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. Ч. 1. С. 123.


[Закрыть]. В этом контексте о независимости греков речь уже не шла, и в том же сентябре 1770 г. Государственный совет предполагал выговорить для них лишь генеральную амнистию[527]527
  Архив Государственного совета (АГС). СПб., 1869. Т. 1. С. 60.


[Закрыть]. Причем, начертав условия этой генеральной амнистии, императрица поручила А.Г. Орлову, «будучи там на месте», выяснить, что выговорить (?) при заключении мира для архипелагских греков, имея в виду под «некоторыми преимуществами» – «не иметь Турецкого начальника, чтобы самим собирать подати и проч. подобный»[528]528
  Письма и записки императрицы Екатерины Второй к графу Никите Ивановичу Панину // ЧОИДР. 1863. Кн. 2. С. 113.


[Закрыть].

Екатерина и Орловы были не единственными, кто интересовался будущей судьбой возможных территориальных приобретений России в Архипелаге.

Размышлял о «новом и целом корпусе» и глава внешнеполитического ведомства Н.И. Панин. К июлю 1770 г. у него имелся собственный план создания греческого государства по нидерландскому образцу: «да и форма их правления, – развивал он свою мысль, – под именем Голандских генеральных статов соединенных Нидерландов весьма, кажется быть, свойственна по настоящему положению Греции. Они, отложась тогда от Гишпании, сделали конфедерацию между семи своих провинций и, подняв орудие против своего тирана, достигли до признания себя независимою областью от всех держав; а при том учредили себе правительство в одном корпусе, составленном из выбранных депутатов от каждой провинции»[529]529
  Переписка графа Н.И. Панина с графом А.Г.Орловым-Чесменским. 1770-1773 // Русский архив. 1880. III (2). С. 230.


[Закрыть].

Все эти планы и рассуждения так и остались бы на бумаге, если бы не Чесменская победа, сделавшая Россию в июле 1770 г. хозяйкой Архипелага. И хотя неудачи со штурмом Дарданелл и взятием крепости на о. Лемнос показали, что захваты на материке совершить имеющимися силами едва ли удастся, тем не менее, не на одном «острове в тамошнем море», а на многих островах Архипелага можно было устраивать базы и проводить эксперименты по государственному строительству.

Ясных и сколь-либо подробных указаний из Петербурга о том, что должно представлять собой государственное «соединение», обладающее «целым корпусом», командование российской экспедиции, судя по всему, так и не получило. А потому на освобожденных от турок островах предстояло создавать государственность без предварительно проработанного плана, на свой страх и риск, методом проб и ошибок.

Государственное строительство в Архипелаге можно рассматривать как уникальный[530]530
  Примечательно, что в те же годы возник и проект Билиштейна по созданию республики на отвоеванных у турок дунайских землях Молдавии и Валахии, имевший черты сходства с проектом Спиридова. Билиштейн также ориентировался на опыты Венецианской республики и Нидерландов, но его проект так и остался на бумаге, тогда как в Архипелаге были сделаны серьезные усилия по реализации проекта на практике. Выражаем благодарность А.Ф. Строеву, указавшему на эти параллели. О проекте Билиштейна см.: Stroev A., Mihaila I. firiger une Republique souveraine, libre et independante. (Memoires de Charles-Leopold Andreu de Bilistein sur la Moldavie et la Valachie au XVIIIe siécle). Bucarest: Editure Roza Vanturilor, 2001.


[Закрыть] эксперимент, в котором командующие экспедицией смогли проявить себя как верноподданные, радеющие за державу Великой Екатерины и практически старавшиеся претворить в жизнь некий просветительский идеал так, как он был ими понят. Программа действий была серьезной и значительной. Предстояло в условиях войны:

– определиться с типом государственного устройства нового образования и выработать систему законодательных норм;

– создать действенное центральное и местное управление;

– организовать вооруженные силы самообороны;

– выяснить экономические ресурсы «островского» государства и разработать систему посильного налогообложения;

– учитывая роль церкви и духовенства, а также сосуществование на островах двух христианских конфессий (православной и католической), выработать приемлемую форму взаимодействия светской и духовной власти;

– начать осуществление культурно-просветительской политики, направленной на воспитание нового просвещенного поколения архипелагских греков;

– наконец, на месте маленькой рыбацкой деревни Ауза на о. Парос построить столицу нового государства, которая должна служить в настоящем и будущем базой для российского флота в Архипелаге.

В 1770-1774 гг. в Средиземном море Россия в первый раз в своей истории создавала заморское государство, гарантировала ему свою защиту и покровительство, учила его жителей самоуправлению. Пусть этому государству были отведены всего четыре года существования, но эксперимент смог соединить в себе утопию и расчет, военное предприятие и гуманитарную акцию. В отечественной истории подобный эксперимент в Средиземном море удалось поставить еще только раз – по прошествии трех десятилетий похожие действия предпринял Ф.Ф. Ушаков, участвуя в создании Ионической республики (1800-1807)[531]531
  Станиславская А.М. Политическая деятельность Ф.Ф. Ушакова в Греции. М., 1983. С. 127-179.


[Закрыть]. Однако между четырьмя годами Архипелагского княжества и семью годами Республики Семи островов пролегла Французская революция, и Ионические острова оказались лучше подготовленными для подобного предприятия.

В отличие от Ионической республики опыты государственного строительства в Архипелаге незаслуженно обделены вниманием историков[532]532
  Исключением является монография Г.А. Гребенщиковой (Балтийский флот в период правления Екатерины II. Документы, факты, исследования. СПб., 2007), но в нее вкрались неточности и значительные упущения.


[Закрыть]. Дабы восполнить этот пробел, попробуем восстановить основные этапы осуществления этого беспрецедентного предприятия.