Текст книги "Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой"

В июне 1770 г., когда корабль «Надежда Благополучия» из Наварина с ранеными и больными шел в Порт-Магон, он остановился на Мальте только для того, чтобы пополнить запасы воды, а на случившийся в это время главный праздник острова – Рождество Иоанна Крестителя – русские моряки взирали только со стороны: «по установленному обыкновению жителей во всем городе производилась ружейная и пушечная пальба и зажжены были местами смоленыя бочки». Тогда в журнале инженер-офицеров флота появилась только краткая запись о Мальте: «Местами хлебопашенные земли, на оных множество деревень, церквей и монастырей изрядно построено, тож довольное число садов и огородов»[389]389
  РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1860. Л. 116об. О заходе на Мальту в июле 1770 г. трех английских судов, «приданных нашему флоту», см.: АВПРИ. Ф. 66/6. Сношения России с Мальтой. Д. 74. № 12. Л. 41.


[Закрыть].

Однако после победы при Чесме, о которой на Мальте узнали чуть ли не первыми в Европе[390]390
  Это произошло в конце июля 1770 г.: 29 июля известие о Чесме отправил с Мальты, например, британский консул (Bottari S. Geopolitical and commercial interests in the Mediterranean sea. The reports of Angelo Rutter, English vice-consul in Malta (1769-1771) // Journal of Mediterranean studies. 2002. Vol. 12 (№ 2). P. 249-257).


[Закрыть], когда туда прибыл корабль с освобожденными от турецкого плена христианами, отношения Мальты к российской эскадре переменились в более благоприятную для России сторону. Этот поворот закрепляли новыми посылками на Мальту освобожденных от плена христиан или пленников, которых, выполняя свою миссию, орден мог обменять на плененных христиан. Так, 5/16 ноября 1770 г. находясь при о. Наксия, А.Г. Орлов распорядился отправить на Мальту «призовое» судно с 75 алжирцами и с письмами к маркизу Кавалькабо и магистру ордена, чтобы последний выменял алжирцев на столько же христиан[391]391
  РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 10. Л. 211o6.


[Закрыть]. Вероятно, об этом в январе 1771 г. Кавалькабо сообщал Н.И. Панину. Вскоре новость появилась и в «Gazette d’Amsterdam»: «русские сделали подарок великому магистру Мальтийского ордена, передав 60 пленных алжирцев, которых погрузили на судно через Александрию в Алжир» (то ли часть алжирцев не перенесла испытания в пути, то ли в январе на Мальту попал еще один транспорт с пленными алжирцами)[392]392
  АВПРИ. Ф. 66/6. Сношения России с Мальтой. Д. 76. Л. 5; G. dA. 1771. № 28.


[Закрыть].

К этому времени немало потрудился и российский посланник маркиз де Кавалькабо. Он создал важный канал информации, собирая сведения у капитанов прибывающих на Мальту судов различных стран, оперативно передавая через курьеров и посла Д.А. Голицына в Гааге информацию о военных действиях в Архипелаге, в Египте, близ варварийских берегов[393]393
  Там же. Д. 74.


[Закрыть]. Часть информации, по данным современного историка Т. Фреллера, доставлял России и один из высших офицеров ордена барон Флаксланден (Johan Baptist Anton Flachslanden), располагавший данными о турецких укреплениях и имевший в Восточном Средиземноморье своих тайных информаторов[394]394
  Freller Т. In Search of a Mediterranean Base: The Order of St. John and Russia’s Great Power Plans during the Rule of Tsar Peter the Great and Tsarina Catherine II // Journal of Early Modern History. 2004. Vol. 8. Issue 1/2. P. 15-17.


[Закрыть].

Высказывается мнение, что именно Кавалькабо сумел уговорить вступить на русскую службу графа де Мазена (де Мазина)[395]395
  Настенко И.А., Яшнев В. История Мальтийского ордена. Кн. 2. С. 36.


[Закрыть]. 24 сентября 1771 г. тот на купленном им корабле под предлогом дел в Италии отправился к эскадре Орлова. Кавалер Мальтийского ордена, он оставил магистру де Пинто письмо, которое было передано только через неделю после его отъезда. Де Мазен объяснял свой поступок желанием «воспользоваться прекрасным случаем быть очевидцем войны, которую русские ведут с таким успехом против врагов ордена, и надеждой заимствовать полезные и для Мальты сведения по военному делу у этой храброй и воинственной нации»[396]396
  Захаров В.А. История Мальтийского ордена в России. М., 2006. С. 93.


[Закрыть]. Поступок де Мазена примечателен в двух отношениях: во-первых, мальтийский кавалер все-таки откликнулся на призыв Екатерины сражаться вместе с Россией против общего врага – турок, во-вторых, после Чесменской битвы уже не русские выступают учениками у знатоков морского дела – мальтийцев, но и мальтийцы интересуются их «полезными сведениями по военному делу», песлучаино и суждение Екатерины о де Мазене: «Вот кавалер, закусивший удила»[397]397
  Там же.


[Закрыть].16 / 27 октября 1770 г. судно де Мазена прибыло в Архипелаг, о чем не преминул записать в журнале инженер-поручик Келхен: «Пришло на Паросский рейд и пристало к кораблю “Трех Иерархов” небольшое судно под мальтийским флагом, на оном приехал один мальтийской кавалер, который просит быть при нашем флоте волонтером, кавалер и командер де Мальта Георге граф Мазин»[398]398
  РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1860. Л. 39об. Член Мальтийского ордена граф де Мазен ранее был приглашен служить в российский флот, но отказался, сославшись на несходство климата (см.: Настенко И.А., Яшнев Ю.В. История Мальтийского ордена. Кн. 2. С. 28-39).


[Закрыть]. Граф де Мазен (Giorgio Giusppe Maria Valperga, count Masino[399]399
  Так его полное имя приводится в западной литературе (см.: Freller Т. In Search of a Mediterranean Base. P. 16).


[Закрыть]), безусловно, был блистательным авантюристом века Просвещения.

Дворец магистров в Валетте. Двор Нептуна

Ему предстояло уже через несколько месяцев, в конце того же 1770 – начале 1771 г., сблизившись с А.Г. Орловым, отправиться с ним из Архипелага в Италию, вести втайне от Орлова разговоры о российском флоте с герцогом тосканским (см. подробнее гл. 7), обещать предоставить такого же рода «разведывательную» информацию венскому двору, а потом уже в Санкт-Петербурге заинтересовать французского посла Дюрана столь же конфиденциальной информацией[400]400
  По документам, приводимым Захаровым, де Мазен – подданный сардинского короля, командор, граф Мазен де Вальперг. Он приходился младшим братом приезжавшего в Россию министра Мальтийского ордена при венском дворе Мазена, был наставником русских стажеров на Мальте в 1764-1768 гг. В. А. Захаров пишет, что де Мазен находился на русской службе до 1775 г., а затем вернулся на Мальту (Захаров В. А. История Мальтийского ордена в России. С. 93). В архивных документах МИД Франции сохранилось письмо французского посла в Санкт-Петербурге Дюрана к его шефу герцогу д’Эгильону от 7 мая 1773 г., в котором Дюран сообщает, что граф де Мазен, «представитель одного из первейших домов Пьемонта», «22 года прослуживший на море, во время коих он был командующим галерами Ордена», и находящийся на русской службе в чине «генерала-контр-адмирала», поделился с ним своим желанием покинуть русскую службу, как только ему предложат атаковать Швецию. Дюран самым благожелательным образом характеризовал де Мазена и сообщал, что именно через него он имеет информацию о российском флоте (Archive Nationale de France. В 3 800. Dossier 10). На русской службе Мазен состоял в контр-адмиральском чине до начала 1774 г., 30 января 1774 г. он попросил отставки, сославшись на то, что в холодном климате «более продолжать находить себя не в состоянии». Отставка была принята императрицей. О строительстве Мазеном в России «бригантины» по оригинальным чертежам см.: Материалы для истории русского флота. Ч. XII. С. 136-137,228-229,231,270,278.


[Закрыть].

Маркиз де Кавалькабо вызвал благосклонность стареющего магистра, в частности, тем, что 18 января 1771 г. во время празднования 30-летия правления магистра де Пинто на Мальте выставил на своем балконе большую картину, изображавшую де Пинто с парящей над ним аллегорической фигурой Славы, внизу картины виднелся порт Валетты, в который входил корабль под русским флагом. «На том балконе, – пишет Кавалькабо в своей депеше, – оркестр оживлял это немалое выражение моих пожеланий о сохранении дней Его преимущества, который выразил мне свою горячую благодарность, т.к. он очень чувствителен ко всякому блеску»[401]401
  См.: Настенко И.А., Яшнев Ю.В. История Мальтийского ордена в России. С. 35.


[Закрыть].

Великий магистр Ф.-Э. Пинто (1681-1773)

Успешность столь яркой демонстрации российским посланником на Мальте чаяний на доброжелательный прием российских судов обнаружилась уже через несколько дней, когда 23 января того же 1771 г. корабль «Ростислав» с ранеными и больными, к тому же требующий сам срочного ремонта, вошел в Большую гавань Мальты. На этот раз российский корабль получил прием весьма почтительный и радушный (а ведь прошло менее года после холодного приема в той же Валетте «Надежды Благополучия»). Капитана Лупандина со «всеми штаб и обер офицерами» в сопровождении маркиза Кавалькабо принял мальтийский грандмейстер Ф.-Э. Пинто: «во оное время было у него все собрание кавалеров малтийских… и как скоро министр с нашим командующим капитаном… в очниедиенц (аудиенц. – Авт.) зал вошли, то помянутой грандмейстер стоял во оном и принимал по своим обыкновениям гораздо изрядно, с болшим обхождением, … без шляп, а потом, накрывшисе, сам дозволил министру и капитану тож накрытца, с объявлением тем, что толко до нашего корабля потребно не будет – всем будет удоволствован»[402]402
  РГВИА. Ф. 846. Он. 16. Д. 1860. Л. 48об.-49.


[Закрыть]. Действительно, с 25 января по 4 апреля мальтийцы починили «весь изведенный червами» «Ростислав», который из Валетты отправился потом в Ливорно[403]403
  Там же. Л. 49-51. Примечательно, что до Мальты «Ростислав» по воле ветров должен был остановиться на Сицилии, где ему не только отказались салютовать, сославшись на то, что «российский двор с сицилийским о салютации трактата не имеет» (л. 42об.), но и удлинили карантин до 56 дней (вместо 40), а также отказали в предоставлении материалов для корабельного ремонта.


[Закрыть]. Еще почти через год 31 декабря 1771 г. на Мальту пришел корабль «Саратов», его опять же встретил маркиз де Кавалькабо, и после аудиенции у магистра находящееся в катастрофическом положении судно было поставлено на ремонт, продолжавшийся до осени 1772 г.[404]404
  Там же. Л. 58-65. А.Г. Орлов и С.К. Грейг, посетившие Мальту 25 августа / 5 сентября 1772 г. остались так довольны ремонтом корабля, что Орлов наградил команду за старание, пожаловав «нашим служителям» по одному пиастру, а мальтийским мастерам по полпиастра. О прибытии «Саратова» на Мальту сообщали и газеты (G. d’A. 1772. № 21).


[Закрыть].

Отношение ордена к Российскому флоту снова переменилось уже после кончины магистра Ф.-Э. Пинто в начале 1773 г. Его преемник магистр Франсиско Хименес де Техада, более, нежели Пинто, придерживавшийся профранцузской ориентации[405]405
  См. послания французского посла в Дюрана (Archive Nationale de France. В 3 800. Dossier 10).


[Закрыть], внял слухам о том, что маркиз Кавалькабо якобы подстрекал мальтийцев к мятежу Кавалькабо оказался в изоляции и даже пережил арест[406]406
  Подробнее об этом: Blondy A. L’Ordre de Malte au XVIII e siécle. Des derniers splendeurs a la ruine. P. 201-202.


[Закрыть].

Неприятности Кавалькабо на Мальте совпали с напряженным ожиданием того, как поведет себя Россия после заключения мира с турками. В 1774 г. в европейской прессе обсуждался вопрос о том, что Россия хочет на этот раз не просить, а принудить Мальту предоставить свой порт для российского флота. В «Амстердамской газете» написали, что на последовавший отказ Мальты принять более трех военных и двух транспортных судов одновременно «министр Кавалькабо сказал, что тогда мальтийцев будут рассматривать как врагов», после этого посол якобы получил приказ убраться (Кавалькабо покинул Мальту лишь в 1775 г.[407]407
  Опираясь на документы французских архивов, А. Блонди пишет, что после пребывания на Мальте в 1780 г. Кавалькабо был представлен Людовику XVI и получил дозволение обосноваться во Франции. До конца жизни он получал российскую пенсию из Санкт-Петербурга. Он умер в Париже на ул. Мальты (!) и завещал свой пенсион в 1200 ливров мальтийке Терезе Буагиар (Buhagiar) и двум своим дочкам трех и пяти лет (Blondy A. L’Ordre de Malte et Malte dans les affaires polonaises et russes au XVIII e siécle // Revue des etudes slaves. 1994. № LXVI/4. P. 740).


[Закрыть]), а Мальта стала готовиться к отражению российской атаки. В июле 1774 г. из Неаполя и Флоренции сообщали, что ходят слухи о том, что некое военное мальтийское судно получило приказ немедленно вернуться на Мальту, «ибо 9 военных русских кораблей должны войти в порт несмотря на запрет, и вообще не только 9, но и 30, и вообще: сколько русской императрице надо – столько и войдет»[408]408
  G. d’A. 1774. № 57.


[Закрыть]. Из Неаполя это сообщение дополняли новостями «о разногласиях магистра Мальтийского ордена и русских в Архипелаге после того, как русские объявили, что будут рассматривать мальтийцев как врагов, хотя они не давали к тому никаких оснований. Русские сейчас имеют полную свободу в определенных количествах входить в мальтийские порты. С начала правления нынешнего великого магистра здесь всегда были обеспокоены вопросами поставок продовольствия, дороговизны хлеба… Нынешние сведения с Мальты говорят о том, что они готовят свои укрепления к защите»[409]409
  G. d’A. 1774. № 62. Сведения от 5 августа 74 г.


[Закрыть].

И хотя слухи не подтвердились и войну с Мальтой Россия развязывать не собиралась, тем не менее рассуждения о «российской угрозе» представляются весьма примечательными. В конце 1774 г. возвращавшиеся из Архипелага в Россию суда вновь остановились на Мальте, но из-за карантина даже их офицеры на берег не смогли сойти. Бывший тогда лейтенантом граф Г.Г. Кушелев оставил 27 декабря 1774 г. такое прощальное описание Валетты, свидетельствовавшее о сохранившемся интересе русских к оборонительным сооружениям Мальтийского ордена: «хотя на берег нельзя было съежжать по причине карантина, аднако с корабля было можно приметить, что при строении оной [ла Валетты. – Авт.], натура соединялась с искусством, кажется, что хотели зделать оную непобедимою, ибо множество крепостей регулярно между собою и по правилам лутчей архитектуры связанные и укрепленные каждамо месту свойственным строением устрашить могут и истребить желание покусится атаковать оной. Кагда при том [у] осожденных в воде и правианте не будет нужды. Вада хотя и приведена в крепость, аднако есть и многия цистерны, кои, когда все наполнится, то надолго оный станут, да и еще есть и небольшия родники, кои также в случае нужды помочь могут, хотя вода приводная и допущена не будет»[410]410
  РГА ВМФ Ф. 315. Оп. 2. Д. 43 (Журнал, веденный на корабле “Граф Орлов” флота лейтенантом Григорием Кушелевым). Л. 8 об.


[Закрыть].

Самый значительный успех в приобретении надежной континентальной базы Средиземноморской экспедиции, через которую в течение всей кампании осуществлялась курьерская связь с Россией, куда на зиму приезжали командующие, ждал участников Архипелагской экспедиции в герцогстве Тосканском и его городах Ливорно, Пиза, Флоренция. Однако пребывание русских в Италии – тема отдельных глав (см. гл. 6, 7).

Итак, прохождение в 1769-1774 гг. пяти эскадр российского флота в Восточное Средиземноморье имело значение не только для достижения перевеса в войне с Османской империей. Переброска флота, потребовавшая сложнейших политических расчетов относительно возможных действий больших и малых держав, подготовки баз для стоянок, пополнения припасов, лечения раненых и больных, ремонта судов и т.д., активизировала внешнеполитическую деятельность России даже в тех частях Европы, которые ранее были вне серьезного внимания внешнеполитических ведомств. Успех России обеспечивали, прежде всего, соглашения с Англией и Данией, благожелательный прием, полученный в герцогстве Тосканском, но также невмешательство в российскую акцию Франции, Испании и Неаполитанского королевства, более скромная, чем того желала Россия, но все-таки поддержка Мальтийского ордена и даже Португалии.

Не менее важным было и то, что передвижение из Балтики в Средиземное море превратило «беллетристическую географию» плаваний матроса Василия Кориотского в освоенное вполне реальное пространство, где русские не только поражались увиденному, но и сами готовы были удивлять – сначала своими не вполне пригодными для такого плаванья судами, а затем и неожиданными славными победами.

Глава 4
Военная история средиземноморского предприятия: спорные вопросы

Вскоре от летающих по Архипелагу молний Российских вострепетали стражники Пропонтийские, Дарданеллы, разносится по Босфору страх и отчаяние

Из речи генерал-прокурора на праздновании заключения мира. 1775 г.

…наше во флоте людьми состояние такое, что мы можем на воде страх и маловремянное делать на берегах десантом разорение турецких жилищ и магазинов, а не к завладению городов долго времянною осадою[411]411
  РГА ВМФ. Ф. 315. On. 1. Д. 609. Л. 9.


[Закрыть].

Рапорт Г.А. Спиридова А.Г. Орлову. 1773 г.

И.М. Смилянская, Е.Б. Смилянская

История военных операций 1770-1774 гг., предпринятых российским флотом во время Архипелагской экспедиции в Восточном Средиземноморье, столь подробно и тщательно исследована военными и историками[412]412
  Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами в 1769-1774 гг. СПб., 1866; Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Сочинения. М., 1994. Кн. XIII, XIV; Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774). М.; Л., 1945; Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. Документы, факты, исследования. СПб., 2007, и др.


[Закрыть], что, кажется, нет необходимости вновь возвращаться к ее детальному анализу. Вместе с тем, даже подробно изученная, эта история продолжает вызывать споры, противоположные оценки причин и значения побед и поражений. В историографии нет однозначного ответа на вопросы: как оценивать операции 1770 г. в Морее – как героическую страницу русско-греческих военных контактов или как авантюру, повлекшую за собой кровопролитную резню; какое значение для российской экспедиции имела военная поддержка жителей Балкан и Архипелага; смогли ли русские воспользоваться всеми успехами «совершенной победы» в Чесменской битве или в праздниках и салютах упустили неожиданно свалившийся на них успех; в чем выражалось военное господство российского флота в Восточном Средиземноморье – в блокаде Османской империи или в «пиратстве» и угрозе всей левантийской торговле – и было ли это господством или преобладанием. В данной главе предпринята попытка представить наши аргументы в пользу той или иной позиции.

Пелопонес и славный в древности Лакадемон уже под скипетром Российским, и полдень странным божественнаго промысла действием сходится с севером… там Россиянин входит в подвиг Апостольский: там нечестие возростшее истребит и вере утесняемой подаст свободность.

Платон (Левшин). Проповедь на день Петра и Павла. 1770 г.

В отличие от черногорского «происшествия» 1769 г. (см. гл. 2) военные действия, открывшиеся в Морее с приходом первых двух эскадр, разворачивались по заранее разработанному плану. Главной особенностью этого плана было взаимодействие греческих повстанцев и российского флота. Начало совместных действий предполагалось осуществить на юго-западе Пелопоннеса (Морей) сразу по подходе российского флота к берегам Греции. Выбор пал на Пелопоннес (а не на Черногорию) и, соответственно, на союз с греками[413]413
  По сведениям Ариадны Камариано-Сиоран, Г. Папазоли предложил А.Г. Орлову ориентироваться на майнотов, горцев южной Морей, имевших репутацию храбрых воинов. (Camariano-Cioran A. La Guerre Russo-Turque de 1768-1774 et les Grecs // Revue des etudes sud-est européennes. Bukarest, 1965. T. III. № 3-4. P. 518, 519).


[Закрыть].

Английский посланник Кэткарт сообщал в Лондон в первые месяцы войны о своих беседах с одним из греческих эмиссаров Г.Г. Орлова (видимо, с И. Палатино). Тот убежденно говорил о том, что «греки жаждут свободы, и небольшая (как оказалось, греками ожидалась большая. – Авт.) помощь даст им возможность добыть ее, а укреплением Коринфского перешейка сохранить ее. Албания, Эпир, Занте, Кефалония и соседние острова последуют примеру Морей. Кандии восстать трудно: на ней много турецких крепостей; но можно укрепить один или два острова в Архипелаге и тем воспрепятствовать снабжению Константинополя съестными припасами через Дарданеллы»[414]414
  Цит. по: Соловьев C.M. История России с древнейших времен. Кн. XIV. С. 273.


[Закрыть].

В своем рескрипте от 29 января 1769 г. Екатерина II прямо говорит о предстоящей диверсии со стороны Морей и Архипелагских островов. Предписывая А.Г. Орлову подыскать хороших кормчих для эскадры, она имела в виду лоцманов, знакомых с итальянскими (Италия рассматривалась как место промежуточной стоянки кораблей) и с греческими, а отнюдь не черногорскими, берегами.

Г.А. Спиридов тоже в самом начале 1769 г. составил обстоятельную записку с описанием погодных и гидрографических условий района Морей[415]415
  Напрасно В.О. Ключевский иронизировал по поводу просьбы императрицы прислать ей из Лондона карту Средиземного моря: в Адмиралтействе располагали определенными знаниями о Средиземноморье.


[Закрыть]. В этой записке Спиридов настаивал на необходимости иметь флоту пристанище по его прибытии в Средиземное море. Он полагал, что роль такого пристанища могли бы выполнить Корон и Модона (Метони) в Морее, не исключая, правда, и порта Валоне (Авлоне) в Албании. Только имея порт, настаивал он, можно идти к Коринфскому перешейку и в Архипелаг[416]416
  АВПРИ. Ф. 89/8. Сношения России с Турцией. Д. 1883. Л. 3-9.


[Закрыть]. И если ко всему сказанному добавить особое внимание в России к боям греческих повстанцев в районе Коринфа, то можно заключить, что перед первой эскадрой стояла стратегическая задача овладеть портом в западной Морее и двинуться на захват Коринфского перешейка для того, чтобы отрезать Морею от остальной Греции и тем нанести серьезный урон противнику. Кстати, в письме к Вольтеру конца июля 1770 г. Екатерина писала: «… от греков зависит воззвать к жизни Грецию. Я сделала все возможное для украшения географической карты сообщением Коринфа с Москвою. Не знаю, что из этого выйдет»[417]417
  Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год. Перевел с французского Иван Фабиян. М., 1805. Ч. 1. С. 97.


[Закрыть].

С точки зрения военно-морской стратегии начала XX в. этот план был весьма уязвим. Историк военно-морского флота лейтенант флота Н.Д. Каллистов, полагавший, что разработка стратегического замысла принадлежит А.Г. Орлову, упрекал его «в нарушении элементарных требований морской стратегии», поскольку он «предпринял эти действия с моря в то время, когда турецкий флот еще господствовал во всех своих водах». Каллистов заключал, что печальный конец сухопутного предприятия в Морее был возмездием за это нарушение[418]418
  Каллистов Н.Д. Архипелажская экспедиция // История русской армии и флота. М., 1912. Т. 8. С. 56. О «несостоятельности» морской стратегии Орлова и Екатерины пишет и современный исследователь Г.А. Гребенщикова (Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 190).


[Закрыть]. Если военные историки правы, то остается признать, что стратегические планы Екатерины изначально содержали крупный просчет. Но реализация этих планов зависела, и это понимали в Петербурге, не от ограниченных сил военных первых двух эскадр, а – прежде всего – от совместных действий греческих повстанцев, чью численность подсчитать не представлялось возможным.

В инструкции, врученной адмиралу Спиридову перед отплытием эскадры, отсутствовало детальное предписание относительно его образа действий в Средиземном море, «бо по дальности места и по несведению людей и нравов», полагала Екатерина, нельзя было предусмотреть с достаточным основанием все «случаи», ожидавшие русский флот[419]419
  Цит. по: Уляницкий В.А. Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке. М., 1883. С. XCV.


[Закрыть]. Действительно, многое в будущих операциях представлялось неопределенным, и командованию следовало принимать самостоятельные решения в зависимости от меняющихся обстоятельств или от изъянов информации, которой оно располагало.

В силу этого на А.Г. Орлове, находившемся поблизости от предстоящего места действий и облеченном обязанностью готовить восстание греков, лежала особая ответственность. И его внимание было сосредоточено на районе Мани. 6 января 1769 г. к Екатерине II обратились капитаны, разделявшие власть над Мани, фамилии многих из них упоминались в документах миссии Г. Папазоли[420]420
  Это были Г. Мавромихали, М. Трупах, Г. Глигораки [Григораки], А. Кумундураки, М. Кавалье-раки, П. Христаки (последние три имени в русском тексте были искажены); кроме них прошение подписали три члена семьи Палеолог и др. (Из бумаг графа Григория Григорьевича Орлова. Копия с прошения Греческаго народа к Императрице Екатерине II, от 6 января 1769 года // СбРИО. СПб., 1868. Т. 2. С. 284-286).


[Закрыть], с прошением подать грекам «руку помощи». Они утверждали, что сами сохраняют вольность, борясь с турками (отсюда, видимо, возникло деление императрицей греков на находящихся под турецким игом и вольных «поборающихся», которое содержится в рескриптах Эльфинстону и Арфу), и писали: «Но что в собственной нашей вольности в разсуждении общия православнаго нашего рода гибели?» Война турок против России, «врожденная к престолу вашему склонность, послушание и благоговение наше не попускают нам больше остаться без действия». А далее следовали уже известные заверения о 40 тысячах воинов Мани и 100 тыс. остальных пелопоннесцев («во всем Пелопоннисе людей, способных к войне, щитается, кроме нас, более ста тысяч»), не считая остальных жителей Эллады, Фессалии, Македонии и Химары, и «все сии [пребывают] в единомыслии с нами, и все мы намерены и готовы пролить и самую последнюю каплю крови нашея для службы Благочестивейшия Державы Вашея и для освобождения православныя братии нашея», «есть ли только во укрепление себе получат сильную руку вашу»[421]421
  Копия Прошения Греческаго народа. Там же. С. 285.


[Закрыть]. (Как при таких заверениях не могла ни возникнуть у организаторов Архипелагской экспедиции надежда на успех сухопутных военных действий при поддержке русского флота!)

С весны того же года у Алексея Орлова установились связи с маниотскими (или майнотскими) капитанами. Контакты осуществлялись через Триест, где у Орлова были свои «корреспонденты»[422]422
  Об этом сообщает А.М. Голицыну из Венеции в мае В.С. Тамара, назначенный переводчиком к маркизу Пано Маруцци и вовлеченный в подготовку восстания греков, вероятно, в связи со своей «Запиской о греках», поданной Н.И. Панину 21 декабря 1768 г. (См.: Арш Г.Л. Российские эмиссары в Пелопоннесе. С. 65-66. Он же пишет о своих намерениях установить «через своего человека» собственные отношения с агентами А.Г. Орлова (как он пишет, «негласными корреспондентами гг. Острововых»). Следовательно, у вице-канцлера Александра Михайловича Голицына было «свое око» в Венеции (К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского // Русский Архив. 1876. Кн. 2. С. 282-284). Для переписки с Санкт-Петербургом В.С. Тамара имел собственный шифр, который извлек из бумаг Тамары маркиз Маруцци, копаясь в них в отсутствие их хозяина. Таким образом, имело место взаимное недоверие, перлюстрация корреспонденции и даже слежка..


[Закрыть]. А осенью, в октябре 1769 г. Орлов отправил письмо главе майнотов Георгию Мавромихали, детально описав мероприятия, необходимые для организации совместных действий[423]423
  Орлов предлагал подготовить казармы для русских подразделений, запасти для них продовольствие, доставить для нужд армии вьючный скот, послать в турецкие крепости людей, способных нейтрализовать турецкую артиллерию. Сигналом к началу восстания должно было стать появление в водах Морей российского флота, тогда-то и следовало призвать народ к вооруженному выступлению (Camariano-Cioran A. La Guerre Russo-Turque de 1768-1774 et les Grecs. P. 523). О роли Мавромихали в событиях 1770 г., а также письма А.Г. Орлова, Н.И. Панина и императрицы Екатерины разным представителям семьи Мавромихали см.: Κουγέας Σ. Συμβολαί εις την ιστορίαν της υπό τους Ορλώφ Πελοποννησιακής Επαναστάσεως (1770) // Πελοποννησιακα. 1956. № 1. Σελ. 50–107.


[Закрыть].

В своей деятельности А.Г. Орлов должен был предусмотреть и возможные осложнения в продвижении флота к берегам Греции, и облегчить пребывание эскадры вдали от российских баз не только путем организации складов боеприпасов и продовольствия, строительства госпиталя, снабжения флота опытными лоцманами, посылки брата Федора в Порт-Магон на встречу флота, но и через обеспечение экспедиции широкой поддержкой со стороны греческих и славянских[424]424
  В русских источниках того времени «славянами», «славонами», «славонцами» именовали сербов – жителей Черногории и Далмации.


[Закрыть] капитанов. И в этом Алексей Григорьевич преуспел.

Ф.Г. Орлов

В 1769-1770 гг. в российской и европейской прессе постоянно публиковалась информация о том, что греки и славяне в ожидании прибытия русского флота строят мелкие суда для ведения военных действий, что множество искусных стейерманов направились из Архипелага в Порт-Магон для препровождения российского флота в Левант; что «почти во всех приморских местах папских земель разъезжают греки с российскими паншортами для испытания ходу на греческом море», что у Болеарских островов собралось много вооруженных галер, соединившихся затем с эскадрой Спиридова[425]425
  Например: Санктпетербургские ведомости. 1770. № 10, 16, № 23 и др.; G. (ГА. 1769. № 48, 69, 95, 99, 101; 1770. № 13, 19, 21, 27, 33 и др.


[Закрыть]; что греки островов Идра, Псара, Специя и других, известные своим мореходным искусством, готовились к восстанию[426]426
  Шпаро О.Б. Освобождение Греции и Россия (1821-1829). М., 1965. С. 29.


[Закрыть]. Таким образом, начало военных действий в Морее сопровождалось подогреваемыми прессой ожиданиями всей Европой того, как в ближайшее время греки с помощью русских свергнут многовековое османское иго.

Ждали прихода русских и греки Пелопоннеса и южных Балкан. Безусловно, проделанная российскими эмиссарами подготовительная работа (см. гл. 1) не прошла для жителей Балкан незамеченной. В этом аспекте представляет большой интерес письмо В.С. Тамара А.М. Голицыну в Петербург от 1/12 мая 1769 г. Тамара сообщал, что возобновил (возможно, со времени посещения Греции в 1766 г.) знакомство с архимандритом Дамаскиным, экзархом Константинопольского патриарха в Греции, «ревностным приверженцем России», имевшим связи со всей Грецией (не тот ли это «знатный между духовными человек», с кем в 1764 и 1765 гг. имели дело Г. Папазоли и И. Палатино и чье имя они сохранили в тайне?), и архимандрит ознакомил Тамара с письмами, полученными из Греции. В одном из писем капитан Бенаки, перебравшийся из своей резиденции в Каламате с охраной в 1400 человек подальше от турецкого паши и поближе к майнотам, выражал удивление тем, что не имеет известий от русских и уже три месяца не получает писем от Папазоли (значит, переписка между ними имела место). Известный по документам миссии Г. Папазоли Буковал сообщал, что у него и других «начальников» под ружьем состоит 15 тыс. человек; из горных районов

Ксеромеры писали, «что встали с оружием в руках от 10 до 12 тысяч; что они ждут Русских, но никого еще из них не видели. Они ожидают известий о победах Русских над Турками, чтобы начать действовать сообразно степени успеха». Наконец, греки 360 селений, расположенных в горах вокруг Янины, отказавшиеся выдать туркам свое оружие, готовы к восстанию[427]427
  К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского. С. 283.


[Закрыть].

Но и другие энтузиасты-греки предпринимали шаги в расчете на русскую поддержку[428]428
  См., например: Pappas N.C. Greeks in Russian military service in the late eighteenth and early nineteenth centuries. Thessaloniki: Institute for Balkan Studies, 1991. P. 67-70.


[Закрыть]. Об одном из них писал в 1771 г. российскому командованию в Архипелаге Стефан Мавромихали, рекомендуя Пандази Палеолога, который, по свидетельству Мавромихали, с 1760 г. с братом Янаки Палеологом ездили в Константинополь к российскому «министру», чтобы тот дал им помощь «воевать против агарянской силы». В 1769 г. Пандази Палеолог сумел передать послу Обрескову, находившемуся уже в Семибашенном замке, просьбу написать в «Петерсбурх, ежели можно, то б прислать российский флот и запереть Дарданеллы, чтоб не пропускать провианту и принудить турок от голоду умереть… а как скоро прибудет флот, то всех греков и маниотов против турок вооружить»[429]429
  РГА ВМФ. Ф. 190. On. 1. Д. 16. Л. 118. Письмо Обрескова, по словам Мавромихали, было перехвачено турками, и П. Палеолог потерял многих родственников, казненных турками, и все свое имение.


[Закрыть]. По тому, что и в 1771 г. после поражений в Морее Пандази Палеолог и другие его соотечественники продолжали предлагать смелые проекты совместных действий, можно судить, что с надеждами на российскую поддержку греки Пелопоннеса расставались с трудом.

В свою очередь Порта с начала войны смягчила свою политику в Греции. «Султан издал строгие повеления всем пашам, правителям областей, чтобы обходились с Греками со всевозможным человеколюбием, со всякою мягкостию, и приказал возвратить им оружие», – писал В.С. Тамара на основании писем, полученных из Греции[430]430
  К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского. С. 283.


[Закрыть].

Совершенно очевидно, что прихода российского флота ожидали и готовились к нему представители разных социальных страт Морей – от землевладельцев и духовенства до городских обывателей и горцев-майнотов[431]431
  Γριτσόπουλος Τ.А. Τα Ορλωφικά Η εν Πελοποννήσω επανάστασιςτου 1770 και τα επακόλουθα αυτής Αθήναι 1967. Σακελλαρίου M.B. H Πελοπόννησοςκατάτην δευτέραν Tουρκοκρατίαν, 1715–821. Aθήνα, 1939;Nagata Y. Greek Rebellion of 1770 in the Morea Peninsula – Some Remarks through the Turkish Historical Sources // Memoirs of the Reseach Department of the Toyo Bunko [Japan]. 1988. № 46. C. 85-99. Считаем абсолютно неосновательными замечания Г.А. Гребенщиковой, принижающие роль Первого греческого восстания в Морее 1770 г. (Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 243-257).


[Закрыть]. Однако при неразвитости национального сознания, преобладании религиозных и родоплеменных приоритетов разные группы населения, встречая русских, руководствовались своими мотивами, что не могло не отразиться на их политическом поведении[432]432
  См. подробнее: Ροτζώκος Ν. Ορλωφικά και ελληνική ιστοριογραφία. Αθήνα, 2007.


[Закрыть]. Как писал греческий просветитель Адамантиос Кораис (1748-1833), «некоторые думали только об отмщении своим притеснителям (и в ходе военных столкновений они жестоко расправлялись с турками. – Авт.); другие считали своим долгом перейти на сторону русских в силу единоверия, надеясь, что они восстановят божьи храмы, разоренные турками и превращенные в мечети (и русский флот, учитывая это, вез церковную утварь, а А.Г. Орлов приказал освятить 21 апреля 1770 г. в Наварине древний храм, превращенный турками в мечеть – Авт.)[433]433
  Об этой церемонии см.: Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 251.


[Закрыть]; многие же благомыслящие люди смотрели на русских как на народ, предназначенный Провидением воскресить свободу Греции (и российские обращения содержали освободительные призывы. – Авт.)»[434]434
  Цит. по: Шпаро О.Б. Освобождение Греции и Россия. С. 26.


[Закрыть].

В народе заговорили о древних пророчествах близкого освобождения страны северным народом. Греческое духовенство всячески способствовало укоренению этого мифа. Как писал С.К. Грейг, оно «напоминало о давнишних предвещаниях с целью убедить, что падение турецкого владычества близко и что пришло, наконец, время их свободы. Великие и могущественные братья их по вере прибыли теперь на помощь из дальних стран, ведомые рукою Провидения, для восстановления их независимости»[435]435
  Собственноручный журнал капитана-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга // Морской сборник. 1849. T.II. № 10 (октябрь). С. 653.


[Закрыть]. Эти настроения подогревались прокламациями Орлова, в которых он высказывал уверенность, что все греки поднимут крест, сражаясь за общую религию, за свою родину и свободу, «видя, что все русские единоверцы прибывают из столь отдаленных стран, чтобы пролить свою кровь за христианскую веру и за тех, кто исповедует эту веру, понимая, как дорога эта минута, от которой зависит упрочение веры и свобода всего народа…». Все, кто ныне поднимется во имя религии и родины, обещал Алексей Орлов, «сверх воздаяния от Бога будут возвеличены и прославлены за свои усилия также императрицею. Те же, кто не окажет помощи этому святому делу…, потеряют свое благополучие и вознаграждение от императрицы…»[436]436
  Цит по: Camariano-Cioran A. La Guerre Russo-Turque de 1768-1774 et les Grecs. P. 523-524.


[Закрыть]. Он не разъяснял, о каком вознаграждении шла речь, возможно, лишь о покровительстве и милости российской государыни. Но, как справедливо отмечает Г.Л.Арш, в устной пропаганде эти обещания обретали большую определенность[437]437
  Арил Г.Л. Этеристское движение в России. Освободительная борьба греческого народа в начале XIX в. и русско-греческие связи. М., 1970. С. 79.


[Закрыть]. Известно, что Антонио Джика, по поручению Орлова вербовавший среди албанцев воинский легион, «принужден [был] сулить не только то, но еще и больше, нежели они хотеть могли»[438]438
  Результаты этой политики, впрочем, были для Джики печальными («Сей дикой народ, не разсуждая невозможности обогатить всю нацию, клялись непримиримой ненавистью ему, графу Джике, разделили по себе его земли и лишили его всего имущества») – АВПРИ. Ф. 2/6. Внутренние коллежские дела. Д. 7177. № 90. Л. 475-476.


[Закрыть]. Все эти посулы воспринимались поначалу за чистую монету и порождали безбрежные надежды.

В конечном счете, в массовом сознании греков возникло представление о том, что русская эскадра направлялась к берегам Морей по воле Провидения не для нанесения туркам диверсии «в наичувствительнейшем месте» и не для утверждения российского присутствия в Средиземном море, а только для их освобождения. Характерно, что это мифологическое восприятие православным населением предназначения экспедиции наложило свою печать на греческую историографию и взгляды современных историков, на нее ориентирующихся[439]439
  См.: Γριτσόπουλος Τ.А. Τα Ορλωφικά. Η εν Πελοποννήσω επανάστασις του 1770 και τα επακόλουθα αυτής. Αθήναι, 1967. Σελ.176; Camariano-Cioran A. La guerre russo-turque de 1768–1774 et les grecs; Тиктопуло Я.Ф. Русско-турецкие войны 1768–1774, 1787–1791 гг. и судьбы греков. Греческий проект Екатерины II. Дисс. … канд. ист. наук. М., 1991.


[Закрыть].

Залив Oitylo/Витуло

Итак, прибытия русских в Греции ждали, и ждали именно на юге Пелопоннеса. Вопрос только в том, на какую военную поддержку рассчитывали греки и русские и какую смогли получить. Неясное брожение умов, неограниченные надежды, экс-татичность массового мироощущения, вера в пророчества, общий религиозный подъем – все это было чревато резкой сменой настроений и создавало почву для приливов и отливов массовых выступлений в зависимости от изменения ситуации. Это и произошло в ходе военных действий февраля—мая 1770 г.

Начало акции сулило грандиозный успех: «первый наш в море десант без единого выстрела сделан»[440]440
  Переписка графа Н.И. Панина с графом А.Г. Орловым-Чесменским. 1770-1773 // Русский архив. 1880. Кн. III (2). С. 254.


[Закрыть]. Прием эскадры греческим населением в неукрепленном местечке Бетило (Ветуло), где находилась одна из резиденций рода Мавромихали, превзошел все ожидания: «греков к нам великое множество приезжало, из себя видные люди, здоровые и чистые, каждой с винтовкой, с пистолетом, и саблей», запишет в воспоминаниях С. Хметевский[441]441
  Журнал С.П. Хметевского. Приложение 8. С. 582. Хметевский, правда, пишет о событиях мая 1770 г.


[Закрыть]. Последовали салюты и торжественная литургия в Успенском монастыре, после литургии принимали присягу «пришедших в российское подданство греческого капитана и прочих греков»[442]442
  РГВИА. Ф. 846. Он. 16. Д. 1860. Л. 103.


[Закрыть]. 20 февраля началось формирование двух греческих легионов – Восточного и Западного, они выстроились «при монастыре вдоль берега фронтом, при котором для оных команд наших архимандритом освящены два знамя»[443]443
  Там же. Л. ЮЗоб.


[Закрыть].

22 февраля «Восточный легион» под командою капитана Баркова выступил вглубь Пелопоннеса по направлению на Мисистрию (Мистру) и Триполицу (Триполи). Легион состоял преимущественно из местных греков и горцев-майнотов (до 6-8 тыс. человек), которым были приданы вначале около 20 [sic!], чуть позднее еще 30 (также не слишком много, чтобы называть действия совместными!) русских солдат и экипаж судна Антона Псаро. От греков Мани командовал отрядом член клана Григораки. Его успешные действия, правда, омрачила жестокость, с которой греки и майноты, несмотря на попытки командования и русских солдат предотвратить кровопролитие, расправились с безоружными жителями Мистры, сдавшими город. Турецкий историк Васиф Эфенди записал: «Почти из 700 мусульман, находившихся в сем городе, 300 были взяты в плен, 400 в обороне убиты и получили мученический венец. Подробное повествование всех жестокостей, учиненных маньотами и русскими в Мизистре, произвело бы ужас в сердцах. Новорожденные дети были низвергаемы с высоты минаретов. Тысяча других неистовств такого рода представляли картину жестокости диких народов»[444]444
  ОР РНБ. F. IV. 618. Война турков с россиянами с 1769 по 1774 год. Сочинение Васифа-Ефенди, турецкого историографа. Л. 62 об.


[Закрыть].

«Западный легион», возглавляемый волонтером князем Петром Долгоруковым (в литературе его часто путают с Ю.В. Долгоруковым) и членом семьи Мавромихали, не встречая большого сопротивления, овладел городами Каламата, Леонтари и Аркадия. В составе Западного легиона также было всего 12 (!) русских солдат. Основные же немногочисленные русские десантные силы были заняты осадой малоприступных некогда венецианских береговых крепостей Корона (Koroni), Наварина (Pilos) и Модона (Methoni), которые А. Орлов и Г. Спиридов рассматривали как возможные опорные базы флота в Средиземном море. Таким образом, российским солдатам из-за их малочисленности трудно было стать образцом «регулярства и послушания» (Екатерина II) в обоих легионах, передвигавшихся по Морее и, возможно, имевших конечной целью выход к Коринфскому перешейку. Преобладание греков в этот период военных действий было весьма значительным: к морейским грекам пробились через Коринфский перешеек на Пелопоннес македонские греки, прибывали греческие добровольцы с островов, принадлежавших Венецианской республике.