Текст книги "Игрок"

Глава 21

Все, что было хорошего в Генри Роланде, его честность, доброта, великодушие – все исчезло в мгновение ока, словно кто-то дунул на огонек, и тот погас. Он снова увидел себя на том далеком футбольном поле: вот он рвется вперед, сметая все на своем пути, пробиваясь к самой цели. Энергичный, не знающий преград, он уже ощущает на своей голове корону, венчающую победителя, как вдруг тонкая гибкая фигура в синей футболке с защитными кожаными нашивками на плечах и локтях прорывает атакуемую им линию с другой стороны, а потом – сокрушительный удар и всепоглощающая темнота. История повторяется, говорил себе Роланд, Коркоран уже однажды разрушил его надежды, может быть, он собирается сделать это еще раз?

– Коркоран! – воскликнул он.

– Значит, ты о нем слышал?

– Кто же о нем не слышал!

– И что же ты слышал?

– Этого я сказать не могу.

– Но ты должен, Генри. У тебя такой таинственный вид, что я могу подумать все, что угодно. Ты должен мне сказать.

– Мне очень жаль.

– Ты хочешь меня рассердить, Генри? Мне обязательно нужно, чтобы ты мне все о нем рассказал.

– Дорогая моя, ты же не можешь требовать, чтобы я плохо говорил о твоих друзьях?

Она перевела дыхание:

– Неужели все так плохо?

– Да уж, картина получается не слишком красивая.

– Если уж ты зашел так далеко, то должен сказать все до конца. А что до дружбы, так я видела его всего один раз.

Генри вздохнул с облегчением. Однако прежде, чем он заговорил, она добавила как бы про себя, но вслух:

– Впрочем, когда он уходил, мы действительно стали друзьями. Ты прав, Генри. Я не должна слышать о нем ничего плохого в его отсутствие, когда он не может себя защитить.

Это было слишком. Несмотря на самообладание, на все принятые благоразумные решения, Генри Роланд больше выдержать не мог. Он взорвался:

– Боже мой, Кейт, что ты говоришь! – выкрикнул он. – Вы с ним – друзья?! Да это же самый обыкновенный картежник, больше того, дешевый шулер!

– Ну вот, – прошептала она. – Ты и сказал то, что хотел. А теперь ты должен это доказать, Генри.

– Он так много для тебя значит, что ты рассердилась, когда я сказал о нем правду?

– А ты хочешь, чтобы я вынесла человеку приговор, не выслушав того, что он скажет в свою защиту? Это… это нечестно.

Тон, которым это было сказано, заставил Генри по-настоящему встревожиться. Дело оказывалось более серьезным, чем он предполагал. Как удалось Коркорану завоевать доверие девушки в такой короткий срок – всего один день и вечер, – когда он сам был так занят другими делами?

– Говорю тебе то, что слышал от сотни других людей, – сказал он. – То, что знают в городе решительно все. Коркоран? Да его имя гремит по всей округе. Его фатовство, многочисленные проделки, жульничество в картах, его невыносимая наглость и бесстыдство. Как это случилось, Кейт, что ты до сих пор ничего не слышала о его так называемых подвигах?

– Ты считаешь, что он безнадежен? Что он – пропащая душа?

– Конечно! Но при чем тут пропащая душа? Да он сам соблазнит, кого хочешь, он настоящий дьявол. Вот тебе вся правда про Коркорана.

Он понимал, что переступает границы дозволенного; знал, что поддается первому по-настоящему преступному порыву, который им овладел, и втайне испытывал грешную радость оттого, что ему поддался.

– Коркоран? Говорю тебе, нет во всей горной пустыне более бесчестного имени, чем это.

Китти Мерран надолго задумалась. Он ожидал ее испуганных и удивленных восклицаний, ожидал, что она расстроится, и ее спокойствие немало его встревожило. А она как бы взвешивала в уме все, что только что услышала от него.

– По крайней мере, – неожиданно сказала она, – мне кажется, ты прав в одном: я думаю, он мог бы стать настоящим негодяем.

– Но я говорю не о возможностях в будущем, а о свершившемся факте.

– Понимаю. Но не кажется ли тебе, Генри, что, если его энергию повернуть в правильном направлении, он может в будущем стать вполне порядочным человеком, каким бы скверным и испорченным он ни был в прошлом?

Роланд махнул рукой в темноте:

– Ну знаешь, то, что ты говоришь, не что иное, как сказки. Неужели ты хочешь сказать, что поверила в этого негодяя?

– Поверила. – Она начала сердиться. – Короче говоря, я считаю, что с этого момента он будет другим человеком.

– Почему же это?

– Вот увидишь.

– Скажи, по крайней мере, чего следует ожидать?

– Прежде всего, ты больше никогда не увидишь его за карточным столом.

– Боже мой, Кейт! Хотел бы я знать, кто внушает тебе эти вздорные мысли.

– Ты говоришь так, словно я сама вообще ничего не понимаю.

– Не волнуйся, пожалуйста.

– Я очень стараюсь. Но ты меня оскорбляешь, Генри, это действительно так. Пожалуйста, позволь мне… – Она замолчала, стыдясь того, что позволила вовлечь себя в этот спор.

– Прости меня, дорогая, – смущенно сказал Роланд, – я не собирался так говорить. Но подумать только: Коркоран, и не играет в карты, – это же просто смешно. Ты можешь себе представить рыбу, которую вынули из воды? Именно так будет чувствовать себя он. Говорят, что этот дьявол счастлив только тогда, когда ему удается разорить и лишить покоя других людей.

– Слишком сильно сказано. Уверена, тебе будет неприятно, если кто-нибудь услышит и повторит твои слова.

– Уверяю тебя, я готов повторить свои слова где угодно. Я пойду к Коркорану и скажу ему все, что о нем думаю. Я… я…

– Замолчи!

– Кейт, ты сводишь меня с ума! Ты… Коркоран… у меня не укладывается в голове.

– Успокойся, успокойся! Я уже все забыла. Не надо так волноваться по пустякам.

– Скажи мне только одно.

– Нет, больше ни слова. Сначала подумай над этим хорошенько. Утро вечера мудренее.

– По крайней мере скажи мне, почему ты так уверена, что он перестанет играть?

В конце концов, причины, заставившие ее это утверждать, были достаточно смехотворны, и она теперь отлично это понимала: случайно оброненные слова случайного знакомого, которые она приняла за чистую монету. Однако, как многие гордые люди, она не желала ничего выдумывать и опиралась только на правду. А если над ее легковерием будут смеяться, что ж, пусть себе смеются.

– Он сам мне об этом сказал. Сказал, что собирается покончить с картами. Коркоран ведь не таясь признался в том, что он профессиональный игрок.

Из груди Роланда вырвался хриплый стон.

– Что же заставило его тебе это обещать?

Она молчала, благословляя небо за то, что было темно и он не видел, как покраснело ее разгоряченное лицо. Еще час назад она об этом не задумывалась. Но теперь вдруг поняла, насколько странно и удивительно, что этот картежник так с ней разговаривал. Тут она внезапно приняла сразу два решения: во-первых, она пришла к выводу, что с ее стороны было весьма глупо вообще слушать его и тем более верить ему; и во-вторых, дала себе слово, что вообще больше не будет никогда верить ни одному мужчине, если Коркоран не исполнит данного ей обещания. Приняв с чисто женской логикой эти весьма противоречивые решения, она устремила взгляд в темноту.

– Полагаю, – сказала она, – что он решил бросить карты потому… потому, что понял, как это дурно.

Однако Роланд был неумолим:

– Почему же это он вдруг понял?

Она молчала, ненавидя Коркорана, ненавидя всех мужчин на свете и больше всего ненавидя своего собеседника.

– Перед нами умный человек, – упрямо продолжал гнуть свое Роланд. – К тому же такой хитрый и жестокий, что другого такого вряд ли еще встретишь. И вдруг, ни с того ни с сего он решает исправиться, будто впервые понимает, что вел до этого момента дурную жизнь, – для него это словно откровение. И ты хочешь, чтобы я этому поверил? Нет, это слишком!

– Я не прошу, чтобы ты мне верил, – сквозь зубы пробормотала Кейт.

– Очень рад, что не просишь. Тем не менее мы можем говорить откровенно. Наш приятель, игрок, вдруг проникся нежными чувствами к Китти Мерран, дьявол забери его черную душу! – Роланд встал со скамьи, на которой сидел. – Мне нужно идти, Кейт, – сказал он.

– Почему вдруг? Но во всяком случае, ты должен мне обещать, что между тобой и мистером Коркораном…

– До свидания! – вскричал Роланд, испытывая мучения от одного только повторения этого ненавистного имени, и направился к калитке. Она бросилась следом.

– Генри, – позвала она, – ты же знаешь, чем это кончится, если между вами возникнет ссора.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вы оба будете убиты! Что-то подсказывает мне. У него слишком быстрая рука, он не может не убить, а ты слишком силен и крепок. Если вы будете драться, значит, умрете оба. Ты это понимаешь, Генри? Я хочу, чтобы ты поклялся, что близко не подойдешь к мистеру Коркорану…

– Я не могу этого обещать.

– Генри!

– Поверь мне, Кейт, я сделаю все, что в моих силах, для того чтобы уладить это дело в твоих интересах, в моих и… в интересах Коркорана! – Голос его задрожал от ненависти, горя и ярости, и он поспешно пошел прочь, в темноту ночи.

Китти проводила его до калитки и стояла, пока он не скрылся из глаз, и только потом медленно побрела к дому. Ей чудилось, что с одной стороны рядом с ней широкими шагами движется высокая фигура Генри, а с другой ей виделось бледное лицо Коркорана и слышались его легкие шаги. Сражение началось. И если так, на чьей она будет стороне?

Девушка задрожала от ужаса, когда поняла, что не может пожелать Генри Роланду успеха!

Глава 22

Он не знал наверняка, однако мог догадываться, что происходило в душе дамы его сердца. Мрачно шагая в темноте, он приходил в бешенство от мысли, что сам, по своей глупости настаивал на продолжении разговора, который закончился так нехорошо.

Он был так зол, что готов был убивать. Однако если он злился на себя, то Коркоран в его глазах был все равно что какое-нибудь ядовитое животное – дай только найти, и он его непременно уничтожит.

По дороге ему попались трое здоровенных шахтеров, они шли обнявшись, высоко подняв головы; все были пьяны, однако не до бесчувствия – просто бесшабашно веселы. Когда Генри Роланд хотел их обойти, ближний подставил ему ножку, и для того, чтобы не упасть, ему пришлось по инерции пробежать несколько шагов вперед. Пьяная троица, хохоча, проследовала дальше, довольная своей выходкой.

Роланд не мог вынести этого смеха: он вернулся и нанес сокрушительный удар своим огромным сильным кулаком прямо в лицо тому парню, что шел в середине. Парень рухнул на землю, вырвавшись из рук товарищей.

Двое самоотверженно бросились на защиту товарища, но где им было сладить с атлетом, который всю свою молодость только и делал, что тренировался, готовясь к беспощадной борьбе. С сокрушительной силой он сбил оставшихся двоих с ног и пошел дальше, оставив за спиной стонущих и проклинающих все на свете парней.

Схватка принесла некоторое облегчение, однако ему этого показалось мало, гнев его еще не остыл. Ему хотелось, так сказать, вонзиться в довершение клином в плотную кучу игроков; но больше всего он мечтал о том, чтобы добраться до Коркорана. Вот он и направился к отелю, и ему тут же показали комнату его врага.

– Войдите, – раздался голос.

Он открыл дверь и увидел Коркорана, который сидел, опершись обеими руками на тросточку и опустив на них голову. Он был целиком погружен в свои мысли.

– Кто там? – осведомился Коркоран, словно больной, которому трудно было открыть глаза.

Эта холодная наглость привела Роланда в еще большую ярость. Он громко хлопнул дверью, закрывая ее, и этот звук заставил Коркорана поднять наконец глаза на вошедшего без стука, однако это было сделано медленно и вполне равнодушно.

– Я вижу, вы чем-то взволнованы, мистер Роланд, – сказал он. – Присядьте, пожалуйста.

– Берлингтон, – начал Роланд, – я намерен сказать следующее…

– Прошу прощения, – перебил его Коркоран. – Какое имя вы назвали?

– Проклятие! – в ярости вскричал гость. – Вы все еще пытаетесь играть со мной в эти дурацкие игры? Говорю, я узнал вас сразу, у меня в этом нет ни малейшего сомнения! Однако, если вам угодно скрываться под вымышленным именем, я готов называть вас Коркораном или как вы еще прикажете.

Он ожидал, что при этих словах Коркоран потянется к револьверу. Если верить тому, что говорят, ему обычно достаточно было и менее значительного повода, чтобы схватиться за оружие. Однако Коркоран сидел совершенно спокойно. И только покачал головой, медленно и задумчиво, словно пытаясь понять, что могло побудить этого человека на столь бессмысленное поведение. Он даже снизошел до того, что выразил сожаление, мягко обратившись к пришедшему:

– Вы сегодня ужасно выглядите, дружище. Присядьте и расскажите, что с вами стряслось, что вас так расстроило. Уверен, что ваши знакомые вас просто не узнали бы.

От этого упрека, высказанного достаточно добродушно и настолько тонко, что его трудно было назвать упреком, кровь бросилась в лицо Роланда. Тем не менее, начав разговор в темпе стремительной кавалерийской атаки, он и дальше намеревался продолжать его в том же духе.

– Коркоран, – сказал он, – мы должны разобраться, выяснить наши отношения.

– Я буду только рад, – ответил тот и встал, поняв, что Роланд садиться не собирается. Стоя рядом со своим высоким, крупным гостем, он выглядел особенно изящным и субтильным. И лицо его, по сравнению с здоровым загорелым лицом Роланда, казалось чрезмерно бледным и худым. – Особенно, – продолжал он, опираясь на стол и продолжая поигрывать своей тростью, – после того как я узнаю, что вас сегодня так взволновало.

– Счастлив буду вам сообщить, – ответил Роланд. – Меня возмутило вот что: мне стало известно, что вам было угодно сделать сегодня определенные заявления.

– И что, они касаются вас? Смею вас уверить, что с тех пор, как мы с вами виделись несколько часов тому назад, я ни разу не произнес вашего имени, тем более не касался ни в каких… своих заявлениях.

– Нет, это касается не меня, а вас.

По лицу Коркорана пробежало облачко недоумения.

– Если они касаются только меня, какое вам-то до них дело, черт возьми?

– Потому что эти лживые заявления рикошетом отразились на мне.

– Надеюсь, я неправильно понял некоторые ваши слова.

– Лживые заявления – я употребил именно эти слова, – подтвердил Роланд.

– Это достаточно сильное выражение, – спокойно заметил Коркоран. – Похоже, вы пришли сюда искать ссоры.

– Надеюсь, в этом не будет необходимости, – сказал гость. – Однако мы должны разобраться в этом деле до конца.

– Совершенно с вами согласен.

– Я хочу задать вам один вопрос, Коркоран: что, по вашему мнению, является самым бесчестным, самым презренным поступком на свете?

Ответ последовал так молниеносно, что Роланд был просто поражен.

– Самое отвратительное, что только может встретиться на свете, это двуличие, мерзкое лицемерие – в этом нет никакого сомнения.

– Но, черт возьми, Коркоран, ведь именно в этом я и собираюсь вас обвинить!

– Это невозможно!

– Но это именно так.

– Поймите меня, – говорил Коркоран; ноздри его дрожали, он тяжело дышал. – Я, как правило, никому не даю отчета в своих поступках. До сих пор в этом не было необходимости. Но сегодня вы меня вынуждаете, мистер Роланд.

– Я буду вам бесконечно обязан.

Говорили они негромко, так что можно было подумать, будто они дружески беседуют, однако оба были бледны и дрожали от ярости.

– Прежде всего должен вам сообщить, – продолжал Роланд, – что с тех пор, как я приехал на Запад, до меня постоянно доходили слухи, касающиеся вашей репутации. Ваше имя, разумеется, ничего мне не говорило. Я не мог себе представить, что мой старый товарищ и соперник на футбольном поле… но оставим это! Повторяю, приехав на Запад, я постоянно слышал о знаменитом Коркоране. В частности, о той стремительности, с которой он выхватывает револьвер.

– Весьма лестные сведения!

– Слышал, как метко он стреляет, неизменно попадая в цель.

– Да он просто сказочный принц, Роланд!

– О том, каким непревзойденным наездником является этот Коркоран.

– Эти сплетники слишком добры.

– О его необычайной… ловкости… когда он играет в карты.

– Ах это! – холодно заметил Коркоран. – Признаюсь, это составляет предмет моей гордости.

– Неужели? И о весьма странном обстоятельстве, а именно: о том, что, когда вы садитесь за стол с зеленым сукном, вам неизменно сопутствует удача.

– Отмечаю это обстоятельство с величайшим удовольствием.

– Кроме всего прочего, я слышал и о ваших любовных похождениях. Вы негодяй, Коркоран, вы настоящий ловелас, вы разбиваете сердца юных дев… Разве это не так?

– В том, что обо мне говорят, немало бессовестной лжи, – сказал Коркоран. – Могу вас уверить, я никогда не тратил времени на прекрасный пол.

– Неужели женщины не играют никакой роли в вашей жизни?

– Весьма незначительную.

– Ну конечно, у вас же богатый выбор. Стоит вам кинуть взгляд направо или налево, и вы тут же выбираете себе жертву – любой красотке лестно услышать, что вы будете ей нашептывать, верно, Коркоран?

– Вы начинаете меня раздражать, – спокойно ответил тот. – Я бы предпочел, чтобы вы вообще прекратили разговор на эту тему. К тому же никак не могу понять, к чему вы клоните, черт возьми!

– Ну конечно, для вас это мелочь, пустяк, негодяй вы этакий! Я говорю о небылицах, морочащих голову женщине, на которой, как вам прекрасно известно, я собираюсь жениться.

Выпалив последние слова, Роланд выхватил револьвер и направил его на человека, к которому пришел в гости. Рука Коркорана, однако, двигалась нарочито медленно. Она спокойно потянулась к карману сюртука, в то время как он говорил, глядя на револьвер, прыгающий в руке гостя.

– Куда бы вы, интересно, попали, если бы действительно выстрелили? Поистине, вам в свое время не следовало бы так увлекаться боксом, а побольше тренироваться в стрельбе. У вас так дрожит рука, что ваша пуля скорее всего угодила бы в стенку.

С этими словами он вынул свой собственный револьвер и, для того чтобы продемонстрировать свои мирные намерения, отложил его в сторону, столь далеко от себя, что не смог бы до него дотянуться. После этого снова обратился к своему гостю:

– Тем не менее у меня нет никакого желания вас сегодня убивать. Я еще никогда в жизни не стрелял в беспомощного человека и не собираюсь делать этого сейчас.

– Коркоран! Это вам даром не пройдет!

Нечто вроде судороги исказило черты Коркорана.

– Любезный друг, – сказал он. – Что бы ни болтали обо мне лжецы, они никогда не забывали добавить одно справедливое утверждение, а именно: что дрался я пятьдесят раз и неизменно оказывался победителем; что не менее сотни раз встречался с опасностью лицом к лицу – и ни разу не поворачивался к ней спиной; эти опасности, замечу, Роланд, не шли ни в какое сравнение с вашими угрозами, которые для меня все равно что легкий ветерок в июньский день, ничуть не больше, клянусь душой!

Даже ярость и упрямство Роланда не могли противостоять горечи и спокойному сарказму этой речи. Он невольно вздрогнул и отступил назад, но в этот момент вспомнил, что недавно рассказала ему девушка, и это придало ему новые силы.

– Коркоран! – воскликнул он. – В первый же день вашего с нею знакомства вы зашли так далеко, что обещали бросить ради нее свои скверные привычки, и в первую очередь карты. Это был с вашей стороны трусливый и бесчестный поступок. Вы прослышали о характере этой глупышки, о ее стремлении помогать другим людям. И вам захотелось, чтобы она открыла вам свое сердце. Вам, Коркоран! Это же просто глупо! Воображаю, как вы корчились от смеха, когда ее слушали.

– Напротив, – сказал Коркоран. – Клянусь вам, что ни одного человека на свете я не слушал с таким благоговением, с таким почтением; мне так хотелось, чтобы она узнала обо мне правду – всю правду до конца!

– Вы хотите, чтобы я поверил во все эти сказки?

– Я действительно решил, Роланд, твердо решил бросить карты.

– По какой такой причине?

– Вы теряете над собой контроль, Роланд. Я вижу это по вашим глазам. Берегитесь, а не то вы зайдете слишком далеко.

– Вы мне угрожаете? – вскричал Роланд.

– Я говорю с вами абсолютно спокойно.

– Я задал вам вопрос. Вы собираетесь на него ответить?

– Если смогу.

– Так извольте сказать, какова причина, по которой вы собираетесь бросить карты?

– Может быть, она вам это уже сказала сама?

– Не желаю вспоминать, что она мне говорила. Но могу утверждать: на основании ее слов я вывел заключение, что причина вашего поступка каким-то образом связана с вами… с вашей дружбой с ней!

– Роланд, вы просто обезумели от ярости и гнева. Я не желаю больше с вами разговаривать.

– Клянусь небом, – загремел Роланд, – это правда! Вы посмели поднять на нее глаза и нашептывать ей в уши всякие глупости, зная, что она принадлежит мне.

– Вы меня удивляете. Принадлежит вам?

– Коркоран, вы сделали все возможное, чтобы восстановить ее против меня.

– Я?!

– Вы использовали свои подлые штучки и добились успеха…

– Успеха? – вскричал Коркоран с такой радостью и так внезапно вскочив с места, что в другое время это заставило бы Роланда призадуматься. – Неужели это возможно? Она действительно догадалась о правде? Увидела то, что есть на самом деле?

– Какой такой правде? – гремел Роланд, подходя ближе.

– А вот такой: что вы грубый, невоспитанный человек, мой дорогой друг!

– Будьте прокляты! – задохнулся от ярости Роланд и ударил его.

Коркоран тяжело ударился о стену, потом покачнулся и упал ничком на пол, широко раскинув руки.

Что до Роланда, то он взирал на дело своих рук с ужасом, смешанным с удивлением, словно не мог понять, как это он – он и не кто-то другой – оказался способным на такой поступок. Потом взглянул на лежащую перед ним хрупкую фигуру. Из его собственного тела можно было свободно выкроить двух таких Коркоранов. И у него возникло такое же чувство, какое он, бывало, испытывал в детстве, когда ему хотелось вздуть какого-нибудь маленького мальчишку. Он отступил к двери. Слава Богу, по крайней мере, никто не видел, что он сделал. А уж Коркоран, конечно, не будет об этом рассказывать. Роланд открыл дверь и бросился вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки, с такой скоростью, словно бесплотный дух Коркорана мчался за ним по пятам.