Текст книги "Игрок"

Глава 23

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Коркоран настолько оправился, что смог немного приподняться, опираясь на дрожащую руку. Потом с большим трудом сел, опершись спиной на стену. И только тогда вспомнил, что произошло; это явилось стимулом, вернуло ему способность действовать. Он, пошатываясь, встал на ноги и схватился за револьвер; потом неверными шагами подошел к открытой двери своей комнаты. Но на лестнице было совершенно темно, во всем отеле не было слышно ни звука.

Он вернулся к себе и закрыл дверь. Его раздражал теперь даже свет лампы. Он погасил ее и сидел в полной темноте – виднелись только смутные контуры окна, открытого во тьму ночи. Коркоран медленно перебирал в уме события минувшего часа, словно человек, который пытается поднять тяжелый предмет и не может – у него нет на это сил.

Он должен убить Роланда. Но ведь если он его убьет, то это отнимет что-то у девушки. Чего он ее лишит? Сначала он говорил себе, что она не лишится ровным счетом ничего, что Роланд – всего лишь неотесанный мужлан и ничего не стоит. Однако, поразмыслив, понял, что это не так, в глубине души он прекрасно сознавал, какими огромными, несомненными достоинствами обладал его соперник. У Роланда чистая душа. В нем нет ничего дурного. Не важно, что он мог сделать сгоряча, в порыве гнева, и, скорее всего, никто не мог бы стыдиться того, что он сегодня сделал, более, чем он сам, этот верзила Роланд. Такой уж он человек!

Коркоран еще походил по комнате, а потом бросился на кровать. Но постель словно жгла его, подушка была горячая, как огонь. От грубого покрывала горела кожа. Он соскользнул на пол и лежал там, широко разбросав руки, глядя в бархатную темень ночи.

Из окна повеяло прохладой, потом ветерок стих. Послышался тихий шорох, и Коркоран, повернув голову, увидел смутные очертания какой-то фигуры, которая, как бы припав к подоконнику, всматривалась в темноту комнаты.

Поначалу она напомнила ему припавшее к земле животное, готовое к смертельному прыжку. Но потом видение прояснилось, и он увидел, что это человек, который выжидает, будто что-то высматривая в комнате. Коркоран увидел, как он осторожно повернул голову.

После этого ночной гость перекинул ногу через подоконник. Он двигался с такой осторожностью, что прошло не менее минуты, прежде чем его нога коснулась пола. Еще столько же времени ушло на то, чтобы все тело просунулось из окна в комнату. И вот, наконец, он встал во весь рост на пол и двинулся к лежащей на кровати фигуре. Он был почти не виден – тень на фоне тени, не более.

Подобно кошке, которая неподвижно лежит на полу и вдруг видит, как неосторожная мышка выбирается из своей норки, Коркоран подобрался, повернулся на бок и поднялся на колени. Так же, как это сделала бы кошка, Коркоран начал красться по направлению к незнакомцу, в любую минуту готовый прыгнуть.

Оказавшись позади незваного гостя, он неслышно поднялся на ноги. В руке ночного визитера поблескивал продолговатый предмет – трудно сказать, что именно: нож или револьвер. Свой револьвер Коркоран достал уже давно и теперь, одновременно с прыжком, спустил курок. Раздался глухой звук выстрела, слегка задевшего голову незваного пришельца и пробившего его шляпу. Он упал как подкошенный. Второго выстрела не потребовалось. Коркоран спокойно подошел к столу и засветил лампу, потом обернулся и увидел человека, который пытался на него напасть, – бесформенную массу, распростертую на полу; взглянув на лицо, он с удивлением обнаружил, что это не кто иной, как его недавний гость, Габлиэль Дорн!

Взяв человека за шиворот, он встряхнул его и приподнял. Безвольное тело выпрямилось, как растягивается гармонь, и Коркоран швырнул его на кровать. Затем, смочив кончик полотенца водой из кувшина, обтер ему лицо.

Достопочтенный живописец широко раскрыл рот, закашлялся и попытался принять сидячее положение. Но, увидев перед собой лицо Коркорана, который пристально смотрел на него, он отпрянул, прижавшись к спинке кровати, и поднял руку, словно защищаясь от света.

– Не ожидал, что вы вернетесь сюда так скоро, – сурово проговорил Коркоран. – Возможно, вы что-то забыли?

Блуждающий взор Дорна метнулся к лампе – в душе его затеплилась надежда…

– У меня был этюд…

Коркоран указал на пол, где лежал выпавший из руки Дорна револьвер, и, увидев это неумолимое свидетельство своей вины, несчастный так и не смог закончить своего объяснения. Он только поднял руку, указывая на ссадину на голове, причиненную пулей, и посмотрел на Коркорана глазами собаки, которая видит в руке хозяина поднятый хлыст. Дважды он раскрывал рот, пытаясь произнести какие-то слова, и только на третий раз ему удалось пролепетать:

– Коркоран, я… вы… что вы собираетесь со мной делать?

– Пока не знаю. Как раз размышляю на эту тему. Вы ведь явились, чтобы убить меня, Дорн.

– Нет, нет!

– Как же иначе можно это назвать?

– Дайте мне возможность объяснить…

– Вам, должно быть, было неприятно лететь вверх тормашками вниз по лестнице?

– Нет, не это. Мне не было неприятно. Клянусь вам, не было!

– Что же в таком случае привело вас сюда?

– Я бедный человек, Коркоран.

– Если не считать того, что вы крадете у честных людей, которые вас жалеют, как, например, эта глупенькая учительница, а?

– Я вел скверную, грешную жизнь, – скулил Дорн.

– А теперь, конечно, раскаиваетесь.

– О да, мистер Коркоран. Раскаяться никогда не поздно. Я действительно раскаиваюсь. К тому же меня соблазнили.

– И вы, разумеется, надеялись заполучить мои деньги.

– Совсем нет. В мои намерения не входило отнять у вас деньги.

– Ах да, конечно не деньги! Всего-навсего мою жизнь.

– Они меня соблазнили.

– Прекратите! – приказал Коркоран, увидев, что лицо Дорна складывается в жалобную гримасу, а на глазах выступают слезы. – Если вы собираетесь плакать, я отправлю вас к шерифу. Вы знаете, что в таком случае с вами будет?

– Тюрьма… обвинительный приговор и тюрьма, – бормотал Дорн, ломая руки. – Я не выдержу и года за решеткой. Моя чувствительная душа…

– Речь идет не о тюрьме, так что вам незачем волноваться. Люди, живущие в этих краях, не верят, что тюремное заключение, даже длительное, может исправить человека, который врывается среди ночи в дом, для того чтобы совершить убийство. Они вас вздернут на ближайшем дереве. Говорю вам чистую правду.

– А те, что меня послали, им ничего не будет?

– Вот к этому я и клоню, – говорил Коркоран, стараясь, насколько это возможно, скрыть свое презрение. – Думаю, если вы сообщите об этих людях, вас могут полностью оправдать. Скажите мне, Дорн, кто этот человек, который был настолько глуп, что доверил вам это дело?

– Это Ренкин, – с трудом выдавил из себя Габлиэль Дорн.

– Этот толстяк Тед Ренкин? – задумчиво проговорил Коркоран, присаживаясь на край кровати. – Толстяк Тед Ренкин! Неужели он дошел до этого? Нанимает убийц, чтобы не платить долгов? Где он вас отыскал?

– На улице, после того как я вышел из отеля. Он остановился и долго на меня смотрел. А потом спросил, собираюсь ли я примириться с тем, что со мной только что произошло, когда вы… вы…

– Спустил вас с лестницы? – безжалостно подсказал Коркоран.

– Именно это. Я объяснил ему, что был… что был очень перед вами виноват, что у вас были известные основания для того, чтобы…

– Иными словами, Дорн, вы ему сказали, что готовы перерезать мне горло за то, что я с вами сделал!

Дорн только моргал. Но то, что сказал Коркоран, было, по-видимому, так близко к истине, что художник продолжал так, словно слова Коркорана были сказаны им самим:

– Ренкин сказал, что может сообщить мне еще одну вескую причину, чтобы от вас избавиться. Он повел меня к себе, и мы устроились у него в кабинете, чтобы поговорить. Он говорил очень решительно. Сказал, что вы… что мы с ним должны объединить усилия, чтобы избавиться от вас. Я возразил, что это… что это не такое простое дело. Но он сказал, что ничего трудного в этом нет, нужно только присутствие духа, потому что вы так самонадеянны, что не принимаете никаких мер предосторожности. Сказал, что если забраться к вам в комнату, после того как будет погашен свет, то будет достаточно просто…

– Продолжайте, Дорн: пристрелить меня во сне.

– Если говорить кратко, то именно так. Но я возражал, что опасность все равно существует, – страшная опасность, ведь вы такой отличный стрелок, а я человек мирный, мне никогда не приходилось участвовать в подобных делах.

– Вы, по-видимому, хорошо себя знаете, Дорн.

– Он сказал, что предоставит мне основания этому научиться. Начал с того, что предложил мне двести долларов.

– Так мало? Черт возьми, а я-то думал, что моя голова стоит значительно дороже!

– Неужели вы думаете, что я стал бы пачкаться за такую сумму?

– Отлично! И вы стали с ним торговаться?

– Натурально, сказал ему, что я не дурак. Сказал, что не подумаю ничего делать за такие гроши, тем более что он сам купается в деньгах. Он предложил мне триста, но я ответил, что для него эти деньги – ничто, но он пожаловался, что только что понес большие потери. В конце концов мы порешили на пятистах долларах.

– На такой большой сумме?

– К нему деньги текут рекой, – говорил Дорн с тайной завистью. – Он даже заплатил мне сотню долларов вперед. Меня ведь не проведешь, я бы ни за что не взялся за дело без аванса.

– Ну, хорошо. Значит, Ренкин купил вас за пятьсот долларов. Пока все ясно. Вы должны были проникнуть в мою комнату через окно, выстрелить мне в голову, в то время когда я спал, а затем снова выскользнуть из комнаты через окно.

– В общем и целом именно так.

– Вы можете изложить все это в письменном виде? – спросил Коркоран.

– В письменном виде? – задыхаясь, едва выговорил Дорн.

– Конечно. Вы ведь, чего доброго, можете и раздумать. Некоторые факты могут со временем выветриться из вашей памяти. Поэтому будет гораздо спокойнее изложить все это на бумаге, черным по белому, вы сами это понимаете.

– Боже мой! – пробормотал Дорн. – Но ведь меня тогда просто повесят! Вы не можете этого от меня требовать, мистер Коркоран!

– И тем не менее я должен получить письменное подтверждение, мистер Дорн.

– Вы хотите сказать, что заставите меня писать насильно?

– Именно так, милый друг. Если понадобится, я намерен применить силу. Самую грубую силу, если понадобится, мистер Дорн!

С этими словами он взял в руки свою гибкую тросточку и выразительно взмахнул ею несколько раз с громким свистом. Дорн в панике откинулся к стене и, в то же самое время услышав в коридоре тихие шаги, вдруг пронзительно закричал, призывая на помощь.

Этот крик так удивил Коркорана, что он замер, не в силах пошевелиться. Но, увидев, что Дорн бросился к двери, он прыгнул за ним и схватил негодяя за ворот. В тот же момент дверь распахнулась, и в комнату вбежали люди с грозным шерифом во главе.

– Шериф Нолан! – завизжал Габриэль Дорн.

– А ну-ка замолчи, что ты орешь как ненормальный? – приказал шериф без излишних эмоций. – Замолчи и сиди спокойно, болван! Когда так орут, у меня в голове мысли не ворочаются. А ну садись и расскажи нам тихо и спокойно, что здесь приключилось. Провалиться мне на этом месте, я уж думал, что кому-то горло перерезали.

– Коркоран… – заикаясь, выговорил Дорн и какое-то время не мог больше выдавить из себя ни слова, а только цеплялся за руку шерифа.

– Черт побери! – возмутился последний. – Неужели ты не можешь хоть на минуту вспомнить, что ты мужчина?

– Встаньте между ним и мной, – умолял его Дорн.

– Ты же видишь, он и не собирается тебя трогать, глупый ты человек! Он стоит спокойно и ничего не делает.

– Если он вытащит револьвер…

– Он не собирается вытаскивать револьвер, – успокаивал его шериф.

– Если я умру, – вопил Дорн, – в моей смерти будете виноваты только вы!

– Вот и ладно, – согласился шериф. – На том и порешим.

Он обернулся к остальным:

– Садитесь, ребята, и располагайтесь как дома. А дверь прикройте. Здесь так шумно, что я не слышу собственных мыслей.

Дверь была закрыта перед лицом не менее двух десятков любопытных, которые слышали крик и последовавшую за этим возню. В комнате остались только шериф и человек десять постояльцев отеля, которые выскочили из постелей и примчались, не успев даже надеть сапог. Оружие они, однако, прихватили и были готовы к бою, не зная только, кого следует защищать: Габриэля Дорна или Коркорана.

Габриэля тем временем невозможно было оторвать от шерифа. Он жался К Майку Нолану, словно только возле него можно было обрести спасение, и робко оглядывал грубые лица мужчин, которые еще минуту назад сладко спали, а теперь стояли вокруг него – волосы растрепаны, глаза суровые, брови грозно сдвинуты. Нет ничего более устрашающего, чем человек, которого только что разбудили.

– Итак, – сказал шериф Дорну, – выкладывай, что означает вся эта петрушка, если, конечно, ты что-нибудь соображаешь и способен говорить человеческим языком.

– Коркоран… – начал было Дорн и умолк, словно подавившись.

– Мы знаем, что он здесь. Ну взбодрись же, малый! Он тебя не съест. Нас здесь одиннадцать человек, включая меня, и у каждого при себе револьвер, так что мы его враз разделаем, пусть только попробует схватиться за оружие. Понятно тебе это или нет? Ты в полной безопасности, как если бы находился… в тюремной камере.

При этом ужасном слове все тело Дорна скрючилось, а лицо приобрело грязно-желтый оттенок.

– Шериф, – выдохнул он, – это все… это все… это из-за мисс Мерран.

– А ну, тихо! – прикрикнул шериф, отодвигаясь внезапно от Дорна и сбрасывая с себя его руки. – Если ты только посмеешь вмешивать в свою грязную игру имя… имя этой леди, будь я проклят, если я сам не накину петлю на твою шею. И первым же ее затяну.

Зрители грозно зашептались, а Дорн застонал от ужаса.

– Я ничего не могу сказать, – скулил он. – Вы не хотите меня слушать.

– Выкладывай, – велел ему шериф. – Я просто тебя предупредил. А теперь говори. Называй, кого хочешь, лишь бы это было правдой.

– Правдой? – внезапно вмешался Коркоран. – Посмотрите на него, шериф. Неужели вы думаете, что этот жалкий трус и негодяй способен говорить правду? – И он указал на Дорна, который трясся всем телом. Однако в своем ужасе Дорн дошел до предела. Подобно крысе, загнанной в угол, он выпрямился и обратил на Коркорана лицо, сведенное судорогой и потемневшее от ненависти и злобы. Он вытянул руку, направив на Коркорана указующий перст.

– Это Коркоран! Это все Коркоран! – вопил он. – Он без памяти влюбился в Китти Мерран, просто голову потерял! И… решил избавиться от Роланда. Он предложил мне пятьсот долларов, чтобы я убил Генри Роланда, а когда я отказался выполнить это грязное дело, хотел убить меня самого!

Глава 24

Выкрикнув эти лживые слова, он свалился на пол, умоляя шерифа защитить его от револьвера Коркорана. Шериф с презрением смотрел на труса и негодяя, который валялся у его ног, затем обернулся к Коркорану. Тот сидел на краешке стола, качая ногой и с улыбкой поглядывая на собравшихся. Ни один мускул на его лице не дрогнул на протяжении всей этой сцены.

– Что обычно делают с человеком, который так бессовестно лжет, шериф? – спросил он Майка Нолана. – Или вы верите тому, – добавил он, – что человек в здравом уме может послать какую-то жалкую шавку, чтобы она расправилась со львом?

Коркоран спокойно огляделся вокруг себя. Однако лица окружающих его мужчин были словно выкованы из железа. Этим людям были известны многочисленные недостатки характера Генри Роланда. Знали о его болезненной гордости, о том, что он иногда бывал слишком высокомерен, а порою унижал людей своей покровительственной манерой. С точки зрения общества Запада, это были серьезные недостатки. Однако и достоинства его были широко известны. Его храбрость, великодушие, всегда открытый кошелек и доброе сердце были известны не по слухам, а по тысяче добрых дел, о которых знали все и каждый. Они даже не отдавали себе отчета, каким уважением пользуется этот человек, пока им не стало известно, что против него затевается какой-то заговор. Вот почему так сурово смотрели они теперь на Коркорана, которого удивила и озадачила эта суровость. Вся история казалась ему настолько смехотворной, что о ней не стоило и думать всерьез. В этот момент он забыл, что находится в тех краях, где случаются и более странные вещи. Здесь человек может лечь спать бедняком, а проснуться баснословно богатым человеком, а богатство добывается из самой грязи! Вот почему обвинение, выдвинутое Дорном, ни одному из этих серьезных мужчин, находящихся вместе с ним в комнате, не показалось смехотворным. Они пока не произнесли ни одного слова против Коркорана, однако смотрели на него с таким выражением, которое ясно говорило: что это за глупый закон, если он считает человека невиновным, пока вина его не доказана? На Коркорана легло пятно, и он внезапно понял, что оно так на нем и останется, пока он не смоет его.

– Я бы хотел задать этому человеку несколько вопросов, – обратился он к шерифу. – Можно?

– Давайте, – разрешил Нолан. – Клянусь небом, мне бы очень хотелось, чтобы вы могли опровергнуть его слова.

– Подождите, шериф. Это ведь не я должен доказывать невиновность, это он обязан предъявить доказательства своего обвинения. Разве не так гласит закон?

Шериф почесал в затылке.

– Закон интересная штука, – сказал он. – Я имею с ним дело чуть ли не всю свою жизнь, но мы так по-настоящему и не подружились. Мне от него не было никакого проку. Я старался обходить его насколько возможно, только и всего. Не знаю, что он говорит в данном случае. Пока мне известно только то, что сейчас сказал Дорн!

Все остальные закивали.

– Встаньте, Дорн, – сказал наконец Коркоран.

Дорн посмотрел на шерифа, и тот прямо задрожал от отвращения, так противно ему было смотреть на этого жалкого труса.

– Поднимись и встань на ноги. Поднимись, Дорн! Он тебя не съест, по крайней мере пока мы здесь, рядом.

Дорн поднялся и стоял, шатаясь на дрожащих ногах.

– Итак, Дорн, – сказал Коркоран, – попробуйте связно рассказать свою историю, потому что я постараюсь поймать вас на лжи, если мне это удастся, и добиться наконец правды. Итак, я говорил с вами насчет Роланда, верно?

– Верно, – с трудом вытолкнул из себя Дорн.

– Отлично. Повторите все, что я сказал. Повторите!

Глаза Дорна дико блуждали, однако напрасно времени он не терял, ибо на него сошло вдохновение.

– Вы сказали: «Дорн, я хочу поговорить с вами о личном деле, в котором…»

– Погодите, – перебил его Коркоран. – Вы, я вижу, более искусный лжец, чем я предполагал. Начнем иначе. – Он помолчал, хмуро глядя прямо в глаза Дорна. – Каким образом вы оказались в этой комнате?

– Каким образом? Вошел через дверь, разумеется. Как еще джентльмен может войти в комнату своего… друга?

– Джентльмен? – тихим голосом спросил Коркоран. – Своего друга? Ну и ну!

Это произвело впечатление даже на серьезных шахтеров, которые сидели в комнате. Уверенность Коркорана могла бы сдвинуть горы! Кроме того, трусость, с их точки зрения, была одним из самых страшных грехов. И это отвращение к трусости восстановило их против Дорна.

– Разве вы не влезли в окно, Дорн? – безжалостно продолжал Коркоран.

– Нет! – выдохнул тот.

Однако то, что он привлек всеобщее внимание, заставило его отпрянуть назад. Бегающие глазки слишком красноречиво говорили о лживости его натуры.

– И когда вы осторожно проникли в комнату через окно, вы не крались вдоль стены к моей кровати?

– Нет, – прошептал Дорн, расстегивая на груди рубашку, чтобы легче было дышать.

Коркоран встал со стола и спросил, указывая пальцем на оружие:

– И у вас не было в руках этого револьвера?

Все взоры устремились в угол комнаты. Там у стены лежал длинный шестизарядник. По комнате прокатился сердитый нетерпеливый шепот, и взоры присутствующих обратились на Дорна.

– Что же ты молчишь, Дорн? – спросил шериф. – Желательно было бы узнать, что ты на это скажешь. Чует мое сердце, здесь не все чисто.

– Ради Господа Бога, джентльмены! – взмолился Дорн. – Поверьте мне! Я не делал того, в чем он меня обвиняет!

– Итак, вы не подходили к кровати, не наклонялись над ней? – продолжал говорить Коркоран. – И не стояли в темноте, не искали меня в кровати, держа в руке револьвер?

Дорн не мог произнести ни слова. Он только яростно тряс головой, давая понять, что не согласен со сказанным.

– И я не набросился на вас сзади, – продолжал Коркоран, – и не ударил вас рукояткой своего револьвера?

– Нет! – выдохнул Дорн.

– Отлично! В таком случае откуда у вас на голове эта шишка? Откуда она взялась?

Несчастный Дорн только дико водил глазами.

– Говори! – рявкнул шериф. По мере того как вырисовывалась эта картина ночного нападения, блюститель закона приходил во все большее бешенство.

– Джентльмены, – проговорил дрожащий преступник. – Вы поверите мне, если я скажу вам чистую правду?

– Говори! – проворчал шериф. – Там посмотрим, верить или не верить. Сначала выкладывай, что ты имеешь нам сказать.

– Дело было так, – сказал Дорн; страх до такой степени сжимал ему горло, что он едва дышал. – Вечером у нас с мистером Коркораном произошла небольшая ссора. После этого он встретил меня на улице и сказал, что сожалеет о случившемся.

– Где это вы встретили меня на улице? – поинтересовался Коркоран.

– Ярдах в пятидесяти от отеля, – сказал Дорн, нервно моргая, однако вполне связно. – На углу…

– Продолжайте, – велел ему Коркоран. – Вы лжете намного лучше, чем я мог предполагать.

– Мистер Коркоран сказал, что у него крупные неприятности, и попросил зайти к нему попозже вечером, когда в отеле все стихнет. Он не хотел, чтобы видели, как я к нему вхожу, и сказал, что сигналом для меня будет погашенный в комнате свет.

Он замолчал, переводя дыхание. На лице шерифа по-прежнему сохранялось суровое выражение, однако рассказ шел так гладко, что он слушал с заметным интересом. И причина интереса была весьма веской: на волоске висела человеческая жизнь. Если Коркоран окажется правым, ничто не сможет защитить Дорна – его повесят на ближайшем суку. Было ясно как день, что парень сражается за свою жизнь. Поэтому все собравшиеся слушали очень внимательно, не произнося ни слова, и только обменивались многозначительными взглядами, когда говорилось что-то особенно важное.

– Поэтому я дождался, когда свет в окне погаснет, – говорил Дорн; голос его становился все увереннее, по мере того как рассказ приобретал все более правдоподобные черты. – И только после этого осторожно вошел в отель. В вестибюле никого не было, кроме Жуана Мармозы, который крепко спал в уголке, и я…

– Вот это верно, – перебил его шериф, – я видел его, когда пришел, а больше там никого не было.

Это подтверждение его правоты сильно качнуло весы в сторону рассказчика. «Возможно, – подумал Коркоран, – он заглянул в вестибюль, прежде чем лезть в окно».

– Я подошел к комнате мистера Коркорана, – продолжал Дорн. – Когда постучал в дверь, она открылась. Внутри было темно. Я вошел. Вы понимаете, джентльмены, я немного нервничал…

На лицах окружающих появились широкие улыбки, головы закивали.

– Находиться наедине с таким человеком, как Коркоран, да еще в темноте… Я ведь человек мирный, джентльмены.

Ответом ему снова были понимающие улыбки.

– Я попросил его зажечь лампу, и он это сделал. А потом прямо и открыто объяснил мне, чего он от меня хочет. Он сказал: «Вы человек небогатый, Дорн». Я согласился, подтвердив, что это именно так, однако добавил при этом, что быть бедным совсем не стыдно.

– Давай нам факты, – приказал шериф, – и перестань себя жалеть.

– Да, сэр. Хорошо, сэр. После этого он сказал, что я могу легко заработать пятьсот долларов. Я ответил, что нет такой вещи, которую я не сделал бы за такие деньги. Тогда он сказал, что Генри Роланд стоит у него поперек дороги. Я спросил, каким образом, и он ответил, что из-за Кейт Мерран. Он с ней встречался, и…

– Ну подлец! – воскликнул Коркоран, дрожа от ярости и презрения.

– Шериф Нолан! – завопил Дорн, бросаясь к представителю закона.

– Спокойно, Коркоран, – призвал его к порядку шериф. – Раз уж он начал, мы должны выслушать его до конца.

– Он встречался с мисс Мерран, – говорил Дорн, и его лицо прямо-таки сморщилось от злобы. – И, как мне стало известно, проводил ее домой от того места, где я живу. Он сказал, что жалко было бы отдавать ее такому тупоголовому мужлану, как Роланд, и добавил, что хочет от него избавиться. Он предложил мне пятьсот долларов, чтобы я пробрался в комнату к Роланду и…

– Я послал тебя к Роланду? – насмешливо проговорил Коркоран. – Послал труса на дело, которое по плечу только храброму человеку?

– Он сказал, – пролепетал Дорн, – что человек с репутацией сильного соперника на это дело не годится. А поскольку все знают, что я человек мирный и безобидный, смогу беспрепятственно к нему подойти…

В комнате послышалось грозное ворчание. Было ясно, что собравшиеся все более начинают верить рассказу этого труса.

– Я прямо заявил ему, что мне это дело не нравится. Я… я боялся выразить свое мнение об этом грязном деле… более откровенно.

Дорн помолчал, дерзко глядя в лицо Коркорана.

– Он, наверное, считает, что меня стоит только поманить деньгами, и поэтому достал пачку денег и предложил мне сто долларов. Я не очень хорошо понимал, что делаю, и только поэтому взял деньги и положил их в карман. Тогда он сказал, что остальное я получу, когда дело будет сделано. Тут я заявил ему, что никогда не пойду на то, чтобы напасть на другого человека. А он пришел в ярость и пригрозил, что в таком случае не выпустит меня живым из этой комнаты, чтобы я не мог никому рассказать об этом деле.

– Жалкий пес! – вскричал Коркоран, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.

– Он набросился на меня и ударил рукояткой своего револьвера, ну и мне, конечно, ничего другого не оставалось, как схватить свой собственный. Я стал звать на помощь, и…

– Мы слышали, как ты вопил, – ответили ему с десяток голосов, в то время как рассказчик смотрел через комнату на Коркорана.

– Ради самого неба, шериф, – сказал тот, очевидно более рассерженный, чем встревоженный, – неужели вы поверите этим небылицам? Неужели я стал бы нанимать этого дурня, который больше похож на бабу, чем на мужчину, чтобы он напал на такого человека, как Генри Роланд? Да Роланду только пальцем достаточно пошевелить, чтобы свернуть ему шею и выбросить собакам!..

Шериф хмуро кивнул. По растерянному его лицу было видно, что он ничего не может понять из того, что происходит.

– Но он же пытается вас убедить, – перебил Коркорана Дорн, отчаянно стараясь добиться своего, – убедить в том, что я напал на человека, который известен здесь как самый опасный стрелок во всей нашей приграничной округе. Положим, я недостаточно храбр, чтобы напасть на Роланда, но как же тогда я осмелился покуситься на Томаса Коркорана?

Шериф даже привскочил на месте, до того его поразил этот довод Дорна.

– Черт меня побери! – пробормотал он. – Это верно. Как я раньше об этом не подумал? Коркоран, что ты на это скажешь?

Однако и Коркоран был так изумлен, что не мог вымолвить и слова. Он понимал: эти люди, которые собрались здесь теперь и слушали все это, словно члены импровизированного жюри, готовы не только вынести приговор, но и немедленно привести его в исполнение. Это соображение, в дополнение ко всему, что было сказано ранее, свидетельствовало далеко не в его пользу.

– Ребята! – неожиданно суровым голосом обратился к остальным один их шахтеров. – Что бы там на самом деле ни случилось, сдается мне, один из этих двоих заслуживает того, чтобы его вздернули. Я готов предоставить для этого дела веревку, и ни цента за нее не возьму.

– Да-а, – протянул Нолан. – Я знаю этого Дорна давно и не помню, чтобы кто-нибудь видел у него такую сумму денег – целых сто долларов. А он сейчас утверждает, что они у него есть. Он ведь не говорил нам, что Коркоран успел отобрать у него эти деньги назад. Дорн, я хотел бы посмотреть на эти денежки.

– Верно! – подхватили остальные. Ведь это, в конце концов, было прямое доказательство, на основании которого они могли принять решение.

– Джентльмены! – хрипло воскликнул Дорн, дрожа от радости. – Благодарю небо за то, что мне позволено доказать мою правоту! Вот эти деньги!

И, выхватив из кармана пачку долларов, он помахал ею в воздухе.