Текст книги "Проклятые в раю"

Глава 8

На следующее утро я сидел на Веранде прибоя отеля «Ройял Гавайен» за плетеным столиком и потягивал ананасовый сок, поджидая приглашенных к завтраку гостей и наслаждаясь более прохладным, чем накануне ветерком. Слева вдалеке дремала зелено-коричневым крокодилом «Алмазная Голова». Под множеством пальм и на узкой полосе белого песка совсем не было отдыхающих, серо-голубой блеск океана иногда нарушался ленивым накатом белых гребешков пены. Нахмурившееся небо все же казалось скорее бело-голубым, чем серым, низкие облака затянули линию горизонта, сделав мягкие переходы голубого столь незаметными, что трудно было сказать, где заканчивается вода и начинается небо.

И хотя этим утром прохлада и облачность почти свели на нет обычную пляжную жизнь. Веранда прибоя все равно не заполнилась посетителями. Немногочисленные состоятельные обитатели роскошного отеля и некий чикагский представитель одного из низших слоев общества занимали не больше трети стульев-качелей с навесами, которые были расставлены вдоль задней стены. Похоже только я один на всей веранде был не в белом. В своем коричневом костюме я чувствовал себя бедным родственником, который надеется просочиться в завещание богатенького дядюшки-инвалида, навещая его в очень шикарном санатории.

– Простите, пожалуйста, – сказала официантка.

Милая девушка-японка в ярком кимоно с цветочным узором несла кувшин ананасового сока и хотела узнать, хочу ли я еще.

– Нет, спасибо, – сказал я. На самом деле мне не нравился этот горьковатый напиток, первый стакан я взял лишь из приличия, не желая нарушать местные порядки. Она уже почти отошла, когда я остановил ее. – Скажите, вы можете принести кофе?

– Сливки? Сахар?

– Черный, милая, – сказал я и улыбнулся.

Она тоже чуть улыбнулась и отошла.

Все официантки здесь носили кимоно, каждый наряд, как и облаченные в них девушки, был очарователен, изящен и непохож на остальные, как отличаются друг от друга снежинки. Эти маленькие гейши были настолько внимательны, что едва не сводили вас с ума. Возможно, это происходило потому, что число обслуги в «Ройял Гавайен» – восточной и полинезийской, – похоже, превосходило число постояльцев.

Я бросил взгляд назад, на арку входа, чтобы посмотреть, не идут ли мои гостьи, и через мгновение, словно по моему желанию, они появились, ища – и найдя – меня глазами.

Я помахал им, восхитившись всеми тремя женщинами, идущими по веранде. Талией Мэсси, невысокой и полноватой, но милой в платье цвета морской волны с большими белыми пуговицами, стекла ее солнцезащитных очков казались, в свою очередь, большими черными пуговицами, попадавшими в тень полей шляпы в матросском стиле, с белой лентой. Изабеллой, чье лицо сияло под непокрытой копной светлых волос, ее белое в красный горох платье очаровательно взлетало над коленями, когда ветер подхватывал легкую ткань, и которое она одергивала без особого желания. И наконец – неожиданной гостьей, служанкой-японкой Талии – Беатрис, такой же стройной и утонченно красивой, как любая из девушек в кимоно, только на ней была белая блузка с короткими рукавами и длинная, до щиколотки, темная юбка, а изысканный белый тюрбан составлял приятный контраст с ее коротко стриженными черными волосами, в руке она держала белую сумочку с защелкивающимся замочком.

Никто из гостей, покачивавшихся в креслах-качелях и наслаждавшихся оттенками голубого и серого, никак не отреагировал на появление столь известной персоны, хотя несколько мужчин бросили взгляд на трех красивых девушек.

Я поднялся, указывая на три стула – я ждал только Талию и Изабеллу, но столик, по счастью, был рассчитан на четверых, – однако Талия подняла ладонь, остановив двух своих спутниц и не давая им сесть. Не раньше, чем она что-то выяснит.

– Мы поедем на мою новую квартиру в Перл-Харборе прямо отсюда, – тихо произнесла Талия хрипловатым, почти монотонным голосом, – поэтому меня сопровождает моя служанка Беатрис. Надеюсь, вы не возражаете, что я привела ее сюда, мистер Геллер. Я считаю, что со слугами надо обращаться по-человечески.

– Чертовски мило с вашей стороны, – сказал я, улыбнувшись Беатрис.

Она улыбнулась в ответ, но не губами, а глазами, я снова жестом предложил им сесть, что они, наконец, и сделали.

Гейша принесла мой кофе и наполнила чашки Талии и Изабеллы, Беатрис перевернула до этого свою вверх дном. Затем милашка в кимоно подошла, чтобы принять заказ. Я остановился на омлете с беконом, а Изабелла и Талия решили расправиться с хорошей порцией фруктов. Официантка, казалось, находилась в растерянности, принимать ли заказ у Беатрис, а та, отказываясь помочь, сидела молча, без всякого выражения, как «Алмазная Голова».

– Вы будете что-нибудь? – спросил я.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Я здесь за компанию.

– Как собака?

От этих слов всем сразу стало неуютно, кроме меня, разумеется.

– Если вы ждете, что я покормлю вас под столом, – сказал я, – не дождетесь. Вы не любите кофе? Принесите ей – чего? Соку? Чаю?

– Чаю, – тихо произнесла Беатрис. Ее глаза снова улыбнулись.

– Почему бы вам не принести для всех нас какой-нибудь выпечки, – предложил я официантке. – Ну, знаете, булочки или что там у вас есть.

– Сдоба с ананасами? – уточнила гейша.

– Только без ананасов, – произнес я с кислой миной.

Это как будто позабавило всех женщин, а я сделал глоток кофе и сказал:

– Я рад, что вы, девушки, смогли навестить меня.

– Мне нужно еще подойти к дежурному, – сияя сказала Изабелла, – и узнать насчет моего номера.

– Сегодня утром я разговаривал с К. Д., – сказал я. – Все устроено. Там тебя ждет ключ.

– Отлично, – проговорила она, сложив руки, от улыбки на щеках у нее заиграли ямочки.

Сегодня ночью, вне всякого сомнения, мне предстоит свидание. Весьма бурное.

– Как здесь мило, – несколько отстраненно заметила Талия.

Черные стекла ее очков были повернуты в сторону голубого, серого и белого, сквозь которые надо было различать горизонт. Ветер трепал светло-каштановые пряди ее волос.

– Вы хотите, чтобы мы занялись этим после завтрака? – спросил я.

Она повернула большие черные круги своих очков в мою сторону, на остальной части ее лица отразилось не больше, чем в этих очках.

– Занялись после завтрака – чем?

– Ну, мне надо кое о чем расспросить вас. Разве Изабелла не сообщила о причине моего приглашения?

Одна из бровей поднялась над черными стеклами.

– Вы с мистером Дэрроу уже расспрашивали меня вчера.

Я кивнул.

– И он побеседует с вами снова и снова, и мистер Лейзер тоже. У них своя цель, у меня – своя.

– И какова же, мистер Геллер, – жестко спросила она, – ваша?

Ветерок шевелил светлую шевелюру Изабеллы, девушка озабоченно нахмурилась и дотронулась до запястья двоюродной сестры.

– Не злись на Ната. Он пытается помочь.

– Она права, – сказал я. – Но я не юрист, я следователь. И это моя работа – разобраться в деталях, ища те, к которым может прицепиться обвинение.

Талия переменила позу, ее монотонный голос едва перекрыл шелест прибоя.

– Я не понимаю. Этот процесс не касается меня. Он касается Томми и мамы...

Практически то же самое она сказала и Дэрроу.

Я отпил кофе.

– Это дело начинается и заканчивается вами, Талия... я могу называть вас Талия? И прошу, зовите меня Нат, или Натан, как вам больше нравится.

Она ничего не сказала, ее детское лицо осталось невозмутимым, как черные стекла. Изабелла испытывала неловкость. Беатрис уже давным давно ушла в себя, она была здесь только за компанию.

Талия сделала глубокий вздох.

– Мистер Геллер... Нат. Уверена, вы понимаете, что у меня нет никакого желания являться в суд и снова рассказывать свою историю. Я надеюсь, что ни вы, ни мистер Дэрроу не собираетесь идти этим путем.

– Но это так и есть. Это единственный путь заставить присяжных понять, что двигало вашим мужем.

Она подалась вперед, мне уже стало как-то не по себе от этих черных кругов.

– Неужели процесса Ала-Моана было недостаточно? Вы же знаете, что многие женщины не хотят сообщать о нападениях из-за ужасной шумихи и тягот суда. Но я посчитала, что мой долг защитить других женщин и девушек...

Изабелла снова погладила кузину по руке.

– Ты все правильно сделала, Тало.

Та покачала головой.

– Мне невыносимо думать, что какая-то девушка пройдет через то, что пришлось вытерпеть мне, – сказала Талия, – в руках этих мерзавцев. С частной точки зрения, наказать этих людей – второе дело, первое – убрать их с улицы... только вот суд не достиг этой цели, не так ли?

– Мое расследование может, – сказал я.

Она резко подняла голову.

– Что вы хотите этим сказать?

Я пожал плечами.

– Если я смогу раздобыть новые улики, их упрячут за решетку.

Ее смех раздался где-то в горле, и был он безрадостным.

– О, чудесно! Еще один процесс, после этого! Когда же наступит конец? Ни один человек, который сам не прошел через подобное, не может даже вообразить то напряжение, которое испытывает не только жертва, но и ее семья...

– А разве мы здесь не для этого? – спросил я.

– Я бы сказала, что вы здесь из-за денег, – отрезала она.

– Тало! – воскликнула Изабелла.

– Я знаю, – покорно сказала она и вздохнула. – Я знаю. Вы, Нат, только пытаетесь мне помочь. Что ж, если мое выступление в суде и рассказ о всех подробностях той страшной ночи поможет моей семье... и спасет других девушек от подобного ужаса... тогда я соглашусь, что цель оправдывает средства.

– Хорошо, – сказал я. – А теперь... я вчера долго не спал... – Я достал блокнот и нашел нужную страницу. – Просматривая отчет о процессе и различные заявления, которые вы делали... Пожалуйста, поймите, что я задаю только те вопросы, которые задаст и обвинение.

– Прошу вас, мистер Геллер. – Она выдавила улыбку. – Нат.

– Обычно, – начал я, – по прошествии некоторого времени, память свидетелей ослабевает в геометрической прогрессии. Но ваша память – касательно того злополучного события, – похоже, лишь улучшилась.

Ее губы искривились, словно она не могла решить, нахмуриться ей или засмеяться, и не сделала ни того и ни другого.

– Мои воспоминания о «злополучном событии», боюсь, слишком ясные. Полагаю, вы говорите о моих заявлениях, которые я сделала в ту ночь – или скорее, ранним утром того дня...

– Да, – подтвердил я. – По прошествии нескольких часов после нападения вас расспрашивали инспектор Джардин, полицейский по имени Фуртадо и, разумеется, инспектор Макинтош. И еще несколько других полицейских. Вы даже разговаривали с сестрой в больнице неотложной помощи, сестрой Фосетт...

– Все верно. А что такое?

– Дело в том, что вы сказали всем этим копам и сестре Фосетт, что не сможете узнать напавших на вас. Что было слишком темно. Но могли бы узнать их по голосам.

Талия молчала. Ее кукольный ротик был сжат так, словно она хотела одарить меня поцелуем. Но мне почему-то показалось, что у нее и в мыслях этого не было.

– Однако теперь ваши воспоминания включают описание внешности напавших, включая их одежду.

– Я говорю правду, мистер Геллер. Теперь я все это вспомнила.

– Лучше Нат. – Я сделал еще глоток кофе, напиток был крепкий и горький. – Первоначально вы также сказали, что убеждены, будто все парни были гавайцами, а не китайцами или японцами, или филиппинцами или кем-то еще. Вы сказали, что разобрали, как они говорили по-гавайски.

Она дернула плечом.

– Все они были цветные, не так ли?

– Но только Кахахаваи и Ахакуэло были гавайцами, два других парня были японцы, а последний – китаец.

Еще один горловой смешок.

– А вы можете их различить?

– У нас в Чикаго мы отличаем японца от китайца.

Краем глаза я наблюдал за Беатрис, но она и бровью не повела в ответ на мои слова.

– Неужели? – промолвила Талия. – Даже если вас насилуют?

Изабелла чувствовала себя явно не в своей тарелке. Ей совершенно не нравилось, как разворачиваются события.

Я наклонился вперед.

– Талия... миссис Мэсси... я выступаю здесь в роли адвоката дьявола, ясно? Выискиваю слабые места, на которых обвинение просто закопает нас. Если у вас есть какие-то объяснения, кроме никудышных выпадов против меня – вроде коленного рефлекса, – я с радостью вас выслушаю.

Теперь вперед подалась нахмурившаяся Изабелла.

– Нат... ты немножко пережимаешь, тебе не кажется?

– Я учился не в обычной школе, – сказал я. – Я ходил в школу чикагского Вест-сайда, где ученики начальной школы носили ножи и пистолеты. Поэтому вам придется простить мне некоторый недостаток хороших манер... но когда вы попадаете в переделку, я оказываюсь именно тем тертым малым, который вам нужен. А вы, миссис Мэсси... Талия... вы попали в хорошенькую переделку, или уж, во всяком случае, ваш муж и ваша мать. Они могут получить от двадцати лет до пожизненного.

Наступила тишина, тишина, нарушаемая только доносившимся из соседнего холла чириканьем птиц в клетках и мягким, но неумолчным шумом прибоя.

Вперив в меня черные стекла своих очков Талия Мэсси сказала:

– Задавайте свои вопросы.

Я вздохнул, перевернул страницу.

– В течение нескольких часов, последовавших за изнасилованием, вы рассказали свою историю шесть раз и все время повторяли, что не смогли разглядеть номер автомобиля. Вы сказали это четырем разным полицейским, врачу и сестре.

Она пожала плечами.

– Затем, – продолжил я, – когда вы в седьмой раз излагали свои показания – в кабинете инспектора Макинтоша, – вы внезапно его вспомнили.

– Между прочим, – сказала она, вздернув подбородок, – я ошиблась на одну цифру.

– Номер машины Хораса Иды был 58-895, а вы сказали – 58-805. Почти точно. Однако ошибка на одну цифру делает ваши показания более правдоподобными. Но есть люди, которые говорят, что вы могли услышать этот номер в приемном покое больницы «Куинз».

– Неправда.

Я вздел брови.

– Радиофицированный полицейский автомобиль стоял как раз под окнами приемного покоя. Офицер полиции показал, что он слышал ориентировку на автомобиль под номером 58-895 как, возможно, связанный с нападением на вас, переданную трижды.

– Я ничего не слышала.

Я сел прямо.

– Вы ведь понимаете, что единственной причиной, по которой на самом деле разыскивалась эта машина, было небольшое дорожное столкновение и стычка, которые произошли в тот вечер несколько ранее и тоже были квалифицированы как нападение?

– Теперь я это знаю.

– Вы также сказали в ночь нападения, что, по-вашему, машина, в которую вас затащили, была старым «фордом», «доджем», а может быть, туристским «шевроле», с парусиновым верхом, старым истрепанным верхом, который при езде издавал хлопающий звук.

Она снова пожала плечами.

– Не помню, чтобы я это говорила. Знаю, что это всплыло на суде, но я этого не помню.

Выходит, память у нее все же не такая хорошая.

– Талия, машина Хораса Иды... на самом деле, это машина его сестры, насколько я помню... неважно, машина Иды – это «фаэтон» тысяча девятьсот двадцать девятого года выпуска, модель А. Новенький автомобиль, с абсолютно целым верхом. Тем не менее вы опознали его.

– Это был тот автомобиль. Или похожий на него. Я узнала, когда его увидела.

Прибыл завтрак, наша гейша сопровождала официанта, несшего красиво сервированный поднос. Талия слабо улыбнулась и спросила:

– Это все? Мы можем спокойно поесть?

– Разумеется, – ответил я.

Повисло несколько напряженное молчание, пока я поглощал яйца с беконом, а две девушки перебирали фрукты, в изобилии лежавшие на блюде – ананасы, виноград, папайю, фиги, хурму, бананы, нарезанную кубиками дыню и все остальное. Они тихонько беседовали, будто меня и не было за столом, обсудив, среди прочего, как поправляется после болезни отец Талии – майор – и как это мило, что отдыхающая в Испании мать миссис Фортескью прислала дочери телеграмму со словами поддержки.

– Бабушка написала, что настолько уверена в невиновности мамы, – сказала Талия, – что не видит смысла приезжать сюда.

Мы приступили ко второй чашке кофе, у Талии это была третья, когда я возобновил свои расспросы.

– Что вы можете сказать о лейтенанте Джимми Брэдфорде?

– А что вы хотите знать? – Талия держала свою чашку на аристократический манер – с оттопыренным мизинцем. – Он друг Томми. Возможно, лучший друг.

– Что он делал, бродя в ночь изнасилования поблизости от вашего дома пьяный и с расстегнутой ширинкой?

– Натан! – воскликнула Изабелла, глаза у нее расширились, в них сквозила боль.

– Полагаю, – сказала Талия, – что, выпив слишком много, он искал куст, чтобы облегчиться.

– Облегчиться каким образом?

– Нет смысла отвечать на этот вопрос.

– Тогда почему вы сказали ему, что все будет хорошо, перед тем как полицейские задержали его для допроса?

– Он оказался ни в чем не замешан, – сказала она. – За него поручился Томми. Томми был с ним весь вечер.

– Я не об этом вас спрашиваю.

– Нат, – вставила Изабелла, – ты меня расстраиваешь...

Расстраиваю. Таким образом богатые люди дают понять, что их достали.

Я обратился к Талии:

– Если вы не хотите отвечать на этот вопрос...

– Он друг, – сказала она. – Я ободряла его.

Ее только что избила и изнасиловала банда туземцев, а она ободряет его.

– По-моему, этот очаровательный завтрак слишком затянулся, – сказала Талия, положив салфетку с колен на стол и отодвигая стул.

– Пожалуйста, не уходите, – попросил я. – Не раньше чем мы поговорим о самом уязвимом пункте.

– О каком же?

– О расхождении во времени.

Ее рот снова искривился.

– Никакого расхождения во времени нет.

– Боюсь, что есть. Действия пятерых насильников весьма надежно зафиксированы. Например, нам известно, что в тридцать семь минут пополуночи они оказались участниками дорожного происшествия и драки, что и сделало их подозреваемыми номер один.

– Я ушла из «Ала-Ваи Инн» в одиннадцать тридцать пять, мистер Геллер.

– Очень точное время. Вы посмотрели на свои часы?

– Я не ношу часов, но кто-то из моих друзей ушел, когда начался танец в одиннадцать тридцать, а я ушла минут через пять после них. Моя подруга сказала мне потом, что посмотрела на часы, когда они уходили, была половина двенадцатого.

– Но ваше заявление, сделанное в ту ночь, гласит, что вы ушли между половиной первого и часом ночи.

– Должно быть, я ошиблась.

– А если вы действительно ушли между половиной первого и часом, у этих парней не было времени, чтобы добраться с пересечения Норт-Кинг-стрит и бульвара Диллингэм, где произошла авария и драка...

– Я вам сказала, – произнесла она, поднимаясь, – что, должно быть, ошиблась сначала.

– Вы хотите сказать, что затем ваша память освежилась.

Она сорвала очки. Ее серо-голубые глаза, обычно выпуклые, сузились.

– Мистер Геллер, когда в ту ночь и рано утром меня допрашивали, я была в состоянии шока, а потом находилась под действием успокаивающего. Что удивительного в том, что позднее я вспомнила все более ясно? Изабелла... идем. Беатрис.

И Талия пошла прочь, а Изабелла испепелила меня взглядом, на две трети презрительным, на одну – разочарованным. Беатрис последовала за ними. Я заметил, что маленькая служанка оставила свою сумочку и хотел было сказать ей об этом, но едва заметным движением головы она попросила меня молчать.

Когда они удалились, я сел, недоумевая и дожидаясь, когда Беатрис скажет хозяйке, что должна вернуться за забытой сумочкой.

Она вскоре вернулась и, забирая ее, прошептала:

– Сегодня вечером я свободна. Ждите меня у парка Вайкики в половине девятого.

И ушла.

Ну и ну. Ничего себе дела!

Похоже, несмотря на то, что Изабелла на меня разозлилась, сегодня вечером у меня все-таки будет свидание.

Глава 9

Нежный шорох пальм и экзотический запах раскрывающихся по ночам цветов кактуса отступил под натиском пронзительных автомобильных гудков и острого запаха китайского рагу, как только тихая жилая Калакауа-авеню внезапно превратилась в шумную и торговую улицу. И даже черный бархат неба, усеянный звездами, и золотистая луна померкли перед лицом ярко сверкающих и похожих на блестящую сыпь огней парка увеселений Вайкики, который раскинулся рядом с пересечением Калакауа и Джон-Эна-роуд.

Чтобы попасть ко входу в парк, я по совету указателей свернул с Эна-роуд налево. Через дорогу я увидел смахивающие на хижины ресторанчики для посетителей парка увеселений, дешевые кафе, кабинет красоты и парикмахерскую. Местные жители, как туземцы, так и белые, прогуливались в желтом свете уличных фонарей, пары шли по дорожкам, держась за руки или жуя сандвичи и запивая их шипучкой прямо из бутылок, или облизывая брикетики мороженого. Совсем недалеко отсюда начинался пляж. Несколько туземных девчонок, которым еще не исполнилось и двадцати, прохаживались здесь, надеясь подцепить матросов или солдат. Место было сомнительное, но в то же время относительно безопасное, какое всегда бывает поблизости от любого увеселительного парка.

Я закатил «дюран» миссис Фортескью на почти заполненную стоянку. Музыка здесь совсем не напоминала ленивое расслабляющее наигрывание гитары и укулеле в «Ройял Гавайен», призванное убаюкать богатых туристов и заставить их расстаться со своими деньгами. Тут звучала знакомая всей Америке песня – звенели колокольчики, визжали подростки, а мелодия каллиопы зазывала на карусель. Правда, этот мотивчик тоже был придуман для того, чтобы заставить дураков расстаться со своими денежками.

Она ждала снаружи, прислонясь к колонне у арки входа, как раз под буквой "А" сложенного из лампочек названия «Парк Вайкики», и держа в пальчиках с кроваво-красным маникюром сигарету. На смену белой блузке и длинной темной юбке явилось обтягивающее платье без рукавов и длиной до колен, сшитое из японского шелка, белого с пугающе яркими красными цветами, которые, казалось, росли прямо из ткани. Чулок на ее красивых ногах не было, и сквозь ремешки белых сандалий виднелись тоже покрытые кроваво-красным лаком ногти. Губы она накрасила помадой в тон цветам на платье, а в черные волосы – над левым ухом – воткнула настоящий красный цветок. От утреннего светского наряда осталась только белая сумочка с защелкивающимся замочком.

– Мистер Геллер, – произнесла она, и улыбка осветила ее лицо. – Рада вас видеть.

– И я рад вас видеть, – сказал я. – Это платье прекрасно почти, как вы.

– Я не знала, придете ли вы, – сказала Беатрис.

– Я никогда не подвожу милую девушку, которая предлагает мне встретиться.

Она затянулась и выпустила идеально ровное колечко дыма из сложенных идеальным колечком губ. Затем, чуть улыбнувшись, сказала:

– Вы заигрываете со мной, мистер Геллер?

– Нат, – уточнил я. – При виде вас в этом платье любой мужчина, у которого в жилах течет кровь, станет с вами заигрывать.

Ей это понравилось. Сделала жест рукой, в которой держала сигарету:

– Хотите закурить?

– Нет. Может остановить мой рост.

– А вы еще не до конца выросли, Нат?

– Еще нет. Но тянусь.

Белая вспышка ее улыбки затмила мерцающие огни и неон рекламы парка Вайкики. Я предложил ей руку, и она, отбросив сигарету, пролетевшую вспыхнувшей дугой, прижалась ко мне – слишком тесно для первого свидания. Маленькую служанку миссис Мэсси привлекли мои мужские чары или она играет в какую-то свою игру?

Мне отчаянно хотелось думать, что я действительно безумно понравился этой фигуристой милашке-малышке. Мысль о том, что она может оказаться всего лишь проституткой, почуявшей прибывшего с материка любителя развлечься, была мне очень не по душе. Она-то мне безумно понравилась... ее пьянящий аромат – духов или цветка в волосах, заострившиеся кончики грудей, торчавшие сквозь шелк платья – для этого было достаточно прохладно, – и, естественно, соблазн неизведанного, очарование Дальнего Востока, невысказанные обещания запретных удовольствий и невыразимого наслаждения...

Какое-то время мы почти не разговаривали. Просто шли за руку сквозь толпу в основном местных жителей, для которых нет ничего удивительного в том, что желтая женщина идет с белым мужчиной. Если бы не дикая смесь рас, могло показаться, что вы гуляете на ярмарке где-нибудь в Иллинойсе – ничего особо гавайского в этом парке не было. На близость океана скромно указывали морские коньки вместо обычных лошадок на карусели, огромный дощатый Ноев ковчег, в котором размещался скромный зоопарк, да предлагаемые в награду за стрельбу по мишеням куколки в юбочках из травы, бумажные «леи» и игрушечные укулеле. Но в остальном это был обычный мир опилок и интермедий, который любой американец признает чужим только в том смысле, что он отражает обычную суету жизни.

Мы съели сахарной ваты – один на двоих большой розовый ком, – пока она вела меня к неуклюжему двухэтажному дощатому строению.

– Не могу поверить, – сказал я.

– Чему?

– Тому, что нет насекомых. Ни мошек, ни москитов, ничего.

Она пожала плечами.

– Они исчезли, когда осушили болото.

– Какое болото?

– Где сейчас Вайкики.

– На месте Вайкики было болото?

Она кивнула.

– Если вам нужны насекомые, пройдите вниз по каналу Ала-Ваи.

– Да нет, мне и так хорошо...

– Много лет назад осушили Вайкики, чтобы получить землю под сахарный тростник. Исчезли болотца и пруды, маленькие фермеры и рыболовы. Пляжи и туризм появились по счастливой случайности.

– Как и исчезли насекомые.

Она кивнула.

– Змей на Гавайях тоже нет. Даже дальше по Ала-Ваи.

– Они тоже ушли отсюда?

– Нет. Их никогда здесь не было.

Я усмехнулся.

– Не было змей в раю? В это трудно поверить.

Она изогнула бровь.

– Только в человеческом обличий. Они повсюду.

Она была права. Здание, к которому мы шли, сотрясалось от музыки и возни юной поросли. Чем ближе мы подходили, тем слышнее становилась исполняемая настоящим американским джаз-бандом мелодия «Чарли, мой мальчик», разбавляемая гитарными переборами, чтобы придать ей хотя бы видимость гавайского стиля. Желтые, белые и коричневые подростки болтались перед входом и бегали вдоль дощатого сооружения, прикладывались к фляжкам со спиртным, курили и целовались. В своем костюме и при галстуке я определенно был здесь самым одетым – ребята щеголяли в шелковых рубашках и синих джинсах, а девочки – в хлопчатобумажных свитерках и коротких юбках.

Я заплатил при входе – 35 центов, но для пар – за полцены, получил взамен корешки билетов, и, протиснувшись сквозь толпу танцующих, мы отыскали столик на двоих. На открытой эстраде сидел оркестр, который, судя по надписи на барабане, назывался «Счастливый фермер». Музыканты в рубашках кричащих расцветок затянули медленную мелодию «Лунный свет и розы». При виде всех этих пар – там желтый парень с белой девушкой, здесь коричневая девушка с белым парнем, – слившихся в потных объятиях под вращающимся зеркальным шаром, который отбрасывал красные, синие и зеленые огоньки, член ку-клукс-клана получил бы разрыв сердца.

– Хотите кока-колы? – спросил я. Она воодушевленно закивала.

Я пошел к бару, который торговал безалкогольными напитками и кое-какими закусками, взял две холодные, запотевшие бутылки коки и пару стаканов и вернулся к своему восточному цветку, который усердно жевал резинку.

Усаживаясь, я достал из кармана фляжку с ромом и спросил:

– Обойдемся этим?

– Конечно, – сказала она, наливая себе кока-колы. – Думаете, что лоси не любят «оке»?

«Оке», как предположил я, означало какою-то местную гавайскую выпивку.

Я налил ей в кока-колу рому.

– Это клуб лосей?

Она прилепила резинку к обратной стороне столешницы.

– Нет. Но местные братские ордена по очереди устраивают танцы. В ту ночь были орлы.

Под «той ночью» она подразумевала ночь, когда напали на Талию Мэсси.

– Перед тем, как напасть на Талию, – сказал я, смешивая в своем стакане коку и ром, – насильники пришли потанцевать в это заведение.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Вы действительно так думаете?

Я убрал фляжку.

– Что вы имеете в виду?

– Почему, по-вашему, я пригласила вас сюда?

– Из-за моих прекрасных глаз?

Она не улыбнулась.

– Вы очень жестко обошлись сегодня с миссис Мэсси.

– Это моя работа.

– Жестко обходиться с ней?

Я покачал головой.

– Нет, пытаться добиться от нее правды.

– Вы думаете, она лжет?

– Нет.

– Вы думаете, она говорит правду?

– Нет.

Она нахмурилась.

– А что тогда?

– Я ничего не думаю... пока. Я только начинаю разбираться в фактах. Я детектив. Вот этим я и занимаюсь.

– Вы еще не пришли ни к какому мнению?

– Нет. Но кто-то действительно что-то сделал с вашей хозяйкой. Я хочу сказать, что она не сама сломала себе челюсть. И не сама себя изнасиловала.

Она обдумала эти слова, потягивая напиток.

– Таких преступлений здесь не бывает. Насилие – это не для гавайцев. Они миролюбивая раса. Ручные, как домашние собаки или кошки.

– Что ж, только две из этих собак были гавайскими. А японская кошка – только одна.

Что-то промелькнуло в ее глазах, как огонек, который тут же погас.

– Двое – гавайцы. Тот парень-китаец, он наполовину гаваец. Здесь такое преступление не имеет смысла. Изнасилование.

– Почему?

– Потому что девушек здесь... – она передернула плечами, – ... не приходится принуждать.

– То есть вы хотите сказать, что достаточно купить им кока-колы? Может, еще плеснуть туда немного рому? И дело в шляпе?

На это она улыбнулась, чуть-чуть, как если бы я пощекотал ей пятки. Потом, как и огонек в глазах, улыбка исчезла.

– Нет, Нат. Не совсем так... это трудно объяснить человеку с материка.

– Я понятливый.

– До прихода миссионеров это была мирная земля. Даже теперь единственные изнасилования, о которых становится известно – это... как вы называете, когда девушка несовершеннолетняя?

– Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия?

Она кивнула.

– Молоденькая девушка уступает парню постарше, потом об этом узнают родители или должен появиться ребенок... тогда и говорят об «изнасиловании». Но чтобы цветные мужчины набросились на белую женщину? Здесь такого не бывает.

– Всегда что-то бывает в первый раз, – сказал я. – Вы что, хотите сказать, что расы смешиваются не в постели? – Я кивнул в сторону разномастного парада вожделения на танцевальной площадке. – Это что, мираж?

– Они смешиваются, – сказала она. – Пляжные мальчики... гавайские мальчики, которые обучают серфингу на гостиничных пляжах... их ученицы – это, как правило, женщины-туристки или одинокие жены моряков... но этот секс... как это называется?

– По взаимному согласию.

Она кивнула.

– Значит, вот что вы думаете? Что ваша хозяйка завела роман с пляжным мальчиком, а он вышел из-под контроля? И она придумала историю...

– Я этого не говорила. Я должна... я должна казаться вам ужасной.

– Вы кажетесь мне ожившей куклой.

Она опустила глаза под моим восхищенным взглядом.

– Но ужасным человеком. Предавшим работодателя.

Я поднял брови, отпил сдобренной ромом кока-колы.

– Я не думаю, что богатый человек, который платит слуге несколько баксов в неделю, покупает тем самым хоть какую-то лояльность. Будь это так, парни вроде меня никогда ни о ком не раскопали бы никакой грязи.