Текст книги "Моролинги"

Когда я уходил от Вейлинга зеркальные часы показывали ровно полночь, поэтому я не стал ждать, в какую сторону двинутся стрелки.

Ну вот, они друг друга поубивали, подумал я, прислушиваясь к тишине, стоявшей за дверью с номером триста сорок пять.

Постучал.

– Фёдор, это вы? Если это вы, то входите, – расслышал я сонный голос Шишки.

– Не вздумай! – заревел инспектор.

Мне стало любопытно. Толкнул дверь, она уперлась во что-то мягкое.

– Ой, нога… – тихо воскликнула Шишка, пошевелилась. – Теперь входите.

Дверь открылась на ширину головы. Свет из коридора освещал только узкую полоску на стене. Я просунул голову: темно.

– Инспектор, как вам не стыдно! С подозреваемой! Это не по уставу.

– Заткнись и проваливай, – рычание раздалось из угла, но снизу, то есть кровать была поднята.

– Вот будет весело, если Ньютроп узнает. Какой козырь против вас!

– Между нами ничего не было, заруби себе на носу. А вас с Ньютропом я утоплю в озере.

– Ах, инспектор, – вступила Шишка, позевывая. – Давайте хоть сделаем так, чтоб было из-за чего топить.

– Спи, зануда, – прикрикнул на нее инспектор, но значительно мягче, чем делал это до сих пор.

– Это я зануда?! Это вы зануда!

Чем кончится перепалка, я ждать не стал.

– Стойте, нате, возьмите, – из темноты вынырнула полненькая ручка и подала мне сверток. – Там половинка курицы, мы вам оставили. Вы, верно, голодны…

Ворованная курица слаще честно купленных устриц – это закон природы.

Перед сном я отослал Шефу отчет. Потом вспомнил, что забыл взять у Кати спальник с обогревом. Вставать и искать ее среди ночи было лень, и я обошелся теплой курткой.

25

В девять утра по местному времени я сидел в ресторане, ни к кому не цеплялся, завтракал в одиночестве. Цанс и Брубер пили кофе, меня они не пригласили. Вейлинг заказал завтрак в номер.

В девять ноль пять в ресторан вошел инспектор Виттенгер. За его широкой спиной маячила Шишка. Я заметил их сразу, поскольку в силу профессиональной привычки сидел лицом к дверям и время от времени посматривал на входящих.

У инспектора на лице было написано: «Ша! Баста! Всем бояться!».

Что это с ним, думаю. Вряд ли ночь, проведенная в одном номере с Шишкой, могла так на нем сказаться. Или я недооценил Шишку?

Шишка не рискнула надеть ворованную одежду (или ее инспектор отговорил), она была в своем обычном черном свитере, длинной шерстяной юбке мышиного цвета и в ботинках от скафандра высшей защиты.

Они присоединились ко мне.

– Шишка, – говорю я. – На правах арестованной ты имеешь право на завтрак за счет инспектора.

– Я и сама прокормлюсь, – сказал Шишка, достала комлог и отщипнула от него маленькую антенну. – Ну, заказывайте.

– Говяжий стейк с трюфелями, салат из тунца и икры, икры побольше, и еще… две бутылки «Балантайна» с собой, – потребовал я не мешкая ни секунды.

– Отменяется! – Виттенгер прихлопнул комлог вместе с антенной.

– Почему? – спросили мы хором.

– Я теперь при исполнении, – и он важно прокашлялся.

Я попросил уточнить:

– Что значит «теперь»?

– Сегодня утром, – он снова прокашлялся, – пришло указание из Главного управления Галактической Полиции. Мне временно присвоен статус оперативного уполномоченного. Теперь я обязан блюсти закон и на Ауре.

Оперативный уполномоченный – это меньше, чем капитан в полиции Фаона. Неужели наш губернатор не мог выпросить для Виттенгера хотя бы что-нибудь вроде майора.

– Поздравляю. Как к вам теперь обращаться? господин уполномоченный?

– Между чинами в Галактической Полиции и нашими чинами нет прямого соответствия, – с глубокомыслием объяснил Виттенгер. – В любом случае, для тебя я по меньшей мере Ваше Величество.

– Привет, королева, – кивнул я Шишке.

– Привет, мой паж, – проворковала она и рассмеялась.

– Не болтай, – нахмурился Виттенгер. – Ты здесь на птичьих правах. Хм, репортер…

– А кто первый сказал про «величество»?

Виттенгер приблизил ко мне лицо, тихо попросил:

– Если серьезно, то обращайся ко мне «полковник» – без упоминания должности. Хорошо?

Я сказал, что так, действительно, солидней. Затем он дал указание Шишке:

– Надо вернуть вещи.

– Угу, и курицу.

– За курицу заплатим.

Подъехал официант. Мы с Виттенгером взяли, что нам положено – яичницу с беконом. Шишка, сообщив, что худеет, заказала только кофе.

– Зачем худеть? – удивился я. – Вам же не всю жизнь тесниться в бесплатном номере.

– И вовсе не из-за этого, – возразила Шишка, едва сдерживая смех. – Что с вами? – испуганно спросила она, увидев, как я нырнул под стол и стал спешно теребить шнурки.

– Обернитесь, – прошептал я из-под стола.

В дверях стоял Бенедикт в оборванной, грязной одежде и в наручниках. Лицо в кровоподтеках, на одежде несколько черных подпалин. Бенедикта сопровождали три человека: один гражданский и два охранника. Они ввели Бенедикта в зал, и гражданский громко потребовал:

– Говори, он здесь?

– Кто тут раскомандовался?! – проревел инспектор. Он, конечно же, успел заметить вошедших, но прежде, чем задать вопрос, повернулся обратно к своей тарелке, – мол, кто б там ни был, при Виттенгере командовать он не смеет.

– А вы кто такой? – спросил гражданский.

Инспектор обернулся.

– Полковник Виттенгер, Галактическая полиция.

Он встал из-за стола и ткнул в Бенедикта:

– Он мой. Вы – свободны.

Охранники вышли вперед и грудью загородили своего начальника. Заслон получился как раз на ширину Виттенгера. Шишка покопалась в рюкзачке, который она не выпуская держала в руках, и что-то передала мне под столом.

– Держи, я его снова зарядила.

Королева, по совместительству – оруженосец.

– Вообще-то это должность пажа, – прочитала она мои мысли.

Я и так уже собирался отвлечься от шнурков, но тут – тем более. Я положил ствол на колени, проверил боезапас и снял с предохранителя.

Шишка отодвинулась вместе со стулом к стене, а Виттенгеру шепнула: «Шаг вправо». Тот исполнил. Теперь я мог стрелять прямо из-под стола. Бенедикт, оказавшись позади всех, приподнял руки в тяжелых наручниках и приготовился огреть гражданского типа по затылку, благо тот был ниже Бенедикта на полголовы.

Невооруженная публика оцепенела и ждала. Никто не возмущался, но некоторые полезли под стол, чтобы не попасть под шальной импульс.

Как бы не задеть студента, раздумывал я, сжимая рукоятку.

Трудно предположить, чем бы закончились эти военные приготовления, но неожиданно к нам на помощь пришли охранники турбазы. Их было двое, но оба вооружены, так что численный перевес оказался на нашей стороне, и пришельцы были вынуждены предложить переговоры. Численный перевес сослужил нам еще одну службу – у противника не возникло желания проверить у Виттенгера документы. И так за километр видно, что перед ними настоящий полицейский. Перепутать Виттенгера можно лишь с дрессировщиком оркусодонтов. Кто видел оркусодонтов, знает, что безопаснее иметь дело с полицией.

– Я директор Центра Радиокосмических Наблюдений, доктор Рунд, – представился предводитель нападавшей стороны. – У нас есть информация, что на турбазе скрывается человек…

– Не части, – перебил его Виттенгер. – На турбазе скрывается человек двести. Часть из них сейчас завтракает. Не будем им мешать. Катя, где мы могли бы поговорить?

Катя, бледненькая и напуганная, осторожно приблизилась к нам и дрожащим голосом предложила:

– В нижней гостиной будет удобно, я думаю…

– К черту удобства! Пошли, пошли, – он замахал руками, подгоняя Рунда и его команду, как домашних прероркусов, или как гусей – кому что ближе.

На лестнице он выхватил у меня бластер, и мне пришлось срочно бежать за своим. Шишке он приказал ждать в ресторане. Только мы ушли, как она принялась настраивать антенну комлога на торт-мороженое.

В гостиной, рассевшись по мягким диванам и креслам, мы ощутили какой-то прилив миролюбия. Ночь, продолжавшаяся уже двадцать часов, исказила восприятие времени, утро казалось не утром, а продолжением вчерашнего вечера, ночной сон – краткой дремотой перед ужином.

Камин был зажжен, оранжевые языки лизали прозрачные блоки каминных стенок. Не в силах отогнать мысль, что блоки сделаны изо льда, я все ждал, что они вот-вот потекут. На каминной полке из серого мрамора стояли часы в цилиндрическом корпусе, позади них – отполированный до зеркальности металлический поднос. Наклонив голову, я увидел отражение второго циферблата. Отражение показывало то же время, что и стрелки на циферблате, обращенном ко мне.

Оружие было зачехлено и убрано. Самым вооруженным казался Бенедикт – наручники на нем были потяжелей кастета. Поэтому его посадили подальше в угол, между камином и стеной, противоположной окну. Четыре охранника – два с нашей стороны, два с стороны противника – расселись таким образом, чтобы каждый мог видеть всех остальных.

– Прежде всего, хочу попросить прощения у нашей очаровательной хозяйки, – Рунд галантно расшаркался перед Катей. – Мы погорячились.

Катя приняла извинения и забилась куда-то в угол, но не в тот, где сидел Бенедикт.

Виттенгер подхватил эстафету:

– От имени Галактической Полиции выражаю благодарность Центру эээ… Наблюдений в лице господина Рунда за помощь в захвате опасного преступника Бенедикта Эппеля, разыскиваемого за убийство Чарльза Корно, кибернетика с планеты Фаон. Теперь я должен препроводить подозреваемого Эппеля на Фаон, где он предстанет перед судом, ибо, как вы понимаете, суд обязан состояться в эээ… непосредственной близости от места преступления… Спасибо, господа, еще раз спасибо.

Оратор из Виттенгера так себе.

Они с Рундом пожали друг другу руки. От лобызаний, слава богу, воздержались.

– Полностью согласен с господином полковником, – расцвел широкой, жабьей улыбкой Рунд. – Бенедикт Эппель немедленно перейдет в ваше распоряжение, вы только прикажите ему ответить на пару вопросов…

Галантность Виттенгера имеет вполне обозримые границы. Произнесенная им вежливая фраза исчерпала запас галантности на три четверти. И пускай по слухам все доклады за Виттенгера пишет его секретарша, будущее время от настоящего он в состоянии отличить, не говоря уже о плохо замаскированном условном наклонении.

– Спрашивайте, если вам так нужно, – сухо сказал он. – Мы тоже послушаем.

Рунд обратился к Бенедикту:

– Господин Эппель, вчера, в два часа дня с минутами, на крышу энергостанции, где вы скрывались, приземлился флаер. В ваших интересах ответить нам, кто вас навещал.

Бенедикт отвернулся и с отвлеченным любопытством стал разглядывать окна. В выпуклом стекле с изрядным увеличением повторялась обстановка гостиной. Я нашел себя, затем, присмотревшись, я заметил одну из ауранских лун – красную, самую крупную. Освещенным боком она указывала в ту сторону, откуда через десять часов взойдет ауранское солнце.

– Эппель, пожалуй, вы недостаточно хорошо меня поняли. Я сказал, что в ваших интересах ответить, кто был тем человеком. Или их было несколько?

Не знаю, как Бенедикт, но Виттенгер понял смысл фразы только со второго раза. На щеках инспектора красными пятнами появился сигнал low charge , то есть терпение у него иссякло.

– Господин Рунд, я не в силах выполнить вашу давешнюю просьбу. Я не в силах приказать Бенедикту отвечать на ваши вопросы, ибо не понимаю о чем они. Что за энергостанция? Что за флаер там, как вы говорите, приземлился, и зачем вам понадобился его хозяин?

– Я пытался вам объяснить еще в ресторане, но вы меня перебили, – справедливо заметил Рунд. – Вчера, перед закатом, охраной Центра наблюдений был обнаружен неизвестный флаер. Флаер сел на крышу энергостанции, которая принадлежит Центру, находится на его территории и является закрытым объектом – закрытым для любого, у кого нет соответствующего допуска. К сожалению, мы вышли слишком поздно и не успели перехватить флаер. Зато задержали господина Эппеля, хотя далось это нам нелегко. Эппель ранил одного из охранников, и мы были вынуждены применить силу.

– Что с охранником? – поинтересовался Виттенгер.

– Обошлось. Поверхностное ранение. Так, на чем я остановился… Да, Эппеля мы взяли, собственно, вот он – сидит перед вами… Судя по его виду, он пробыл на энергостанции несколько дней. С какой целью он туда забрался, и кто его навещал, он не говорит. Но вы, собственно, сами все слышали…

– На энергостанцию он забрался, чтобы не попасть ко мне в руки, – уверенно изрек Виттенгер. – Не думаю, что он покушался на ваши радиокосмические наблюдения. Что же касается флаера… Никак не возьму в толк, почему того неизвестного пилота вы разыскиваете здесь, на турбазе. Да еще с таким шумом.

Сравнив сорокасемилетнего Рунда с жабой, я поспешил. Натянутая, искусственная улыбка мало кого красит, а Рунд принадлежал к той породе людей, которых не красит никакая улыбка. Туда же, кстати, надо отнести и Виттенгера. Сейчас Рунд был серьезен, обожженная ультрафиолетом кожа натянулась. Некрасивое, но умное лицо. Внимательный взгляд скользил по присутствующим.

– Тому есть причины, – заговорил он не обращаясь к кому-то персонально. – Радар показал, что от энергостанции флаер полетел к турбазе. Потом он исчез с экрана радара. Если бы флаер направился дальше, то он набрал бы высоту – летать ночью на малой высоте здесь равнозначно самоубийству – и радар вел бы его еще не одну сотню километров. Следовательно, флаер сел на турбазе или рядом с ней. Эй, – он обратился он к одному из своих головорезов, – узнай, как дела наверху.

Охранник, сидевший в кресле у дверей, встал, вышел в коридор, на ходу нажимая кнопки на комлоге. Через пятнадцать секунд он вернулся и доложил:

– На базе чужих флаеров нет. Все маршруты в диспетчерском компьютере – мимо нашей территории.

– Спасибо… Тем не менее, я уверен, что нужный мне человек находится на турбазе. Вероятно, мне понадобится список клиентов. – Он говорил об этом, как о чем-то обыденном, словно он командовал не только ЦРН, но и любым другим объектом в Ламонтаньи. – Полковник, раз вы обладаете официальными полномочиями, попросите уважаемую Катю предоставить нам список клиентов.

Все-таки он решил действовать через Виттенгера.

Полковник сжал кулаки и выпрямил спину. Просьба Рунда прозвучала как приказ, то есть как откровенная провокация. И полковник был готов на нее поддаться, он даже желал этого – так у него чесались руки.

Дабы избежать кровопролития, я сознался:

– Там был я.

До этого момента Рунд не обращал на меня никакого внимания. Подумаешь, какой-то мелкий полицейский чин сопровождает своего босса.

– Это ваш человек? – спросил он Виттенгера удивленно. – Вы не имели права…

– Нет, я сам по себе, – перебивая, ответил я и назвал свое имя. Одному богу известно, что ответил бы Виттенгер.

– А где твой флаер? – неожиданно подал голос охранник у дверей.

Разумеется, я его проигнорировал, но Рунд повторил вопрос.

– Где б он ни был, он конфискован, – Виттенгер поставил точку по-полицейски афористично. Он будто бы знал, что флаер фактически краденый.

– Вы летали на энергостанцию к Эппелю? – спросил Рунд.

Я подошел к директору вплотную и показал посмертный снимок Чарльза Корно.

– Нет, вот к нему.

Всем известно, что, показывая снимок, надо держать его так, чтобы видеть глаза того, кому показываешь. Это правило я нарушил, потому что Виттенгер буквально вывернул шею, желая подсмотреть, кто там на снимке.

– Кто это? – подняв глаза, с безразличием спросил Рунд.

– Удобнее с глазу на глаз.

Словно потеряв меня из виду, Рунд обратился к остальным:

– Предлагаю на время прерваться. Я оторвал вас от завтрака, вероятно вы хотели бы его, так сказать, завершить… Эппеля мы поселим в каком-нибудь из номеров, пусть Катя сама предложит, в каком номере его удобнее разместить. Мои люди будут его охранять.

– Номер должен быть соседним с моим, – потребовал Виттенгер.

– Я все устрою, – испуганно пообещала Катя.

Бенедикт не принимал ни какого участия в обсуждении его собственной судьбы. Похоже, ему было все равно. Или он планировал очередной побег.

Виттенгер устроил мне выговор:

– Вот как значит! Без меня решил обойтись! Я тебя на «Вершину Грез» взял?

– Взял, – признал я виновато.

– А ты? Почему полетел один?

– Инспектор, вы бы сказали, что это незаконное вторжение на охраняемую территорию. Вы бы и сами не полетели и мне не дали. А чем кончаются ваши официальные запросы, нам обоим известно…

– Чтоб больше никакой самодеятельности! – заревел он.

Я пообещал, хотя в душе понимал, что сдержать обещание мне не удастся.

Кате удалось уговорить одного из соседей Виттенгера перебраться в другой номер. Охранники турбазы установили камеры слежения, выведя изображение на экран в номере Виттенгера и на его же комлог. Следить, чтобы все было как надо Виттенгер поручил мне, поскольку сам он мало смыслил в подобной аппаратуре.

– И никаких с глазу на глаз, – предупредил он меня.

Рунд то куда-то исчезал, то буквально лез мне под руки, но ревнивый Виттенгер зорко следил за тем, чтобы мы не оказались наедине.

Пока шли все эти приготовления, Бенедикт оставался в нижней гостиной под присмотром двух охранников – местного и из Центра. Шишка крутилась возле него, смазывая раны и налепляя пластыри. Охранники сначала ее отгоняли, но в конце концов сдались. Если Шишке что-то надо, она этого добьется. Потом к Шишке присоединился Цанс. Профессор успокаивал любимого ученика и ругал охранников за бесчеловечность. Однако он не обладал ни Шишкиным обаянием, ни изворотливостью, поэтому был вытолкнут из гостиной без лишних церемоний.

Я замети, что бывшие научные оппоненты – Цанс и Рунд – делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.

С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.

«Зачем вы его в такую тесноту суете, – возмущался народ. – На шестом этаже есть пустые люксы».

Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.

Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».

Я ответил. Работал только аудиорежим.

– Никаких имен. Узнали? – и говоривший для верности заржал.

– Узнал. Откуда у тебя этот номер?

– В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?

– Как не понять! Гость все еще у вас?

– Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.

– Сколько?

– Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…

Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:

– Говори быстрее, сколько…

– Плюс пятьсот.

– Получишь.

– Ты классный мужик, с тобою приятно…

Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).

– С кем говорил? – поинтересовался Виттенгер – И чего «сколько»?

– С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.

Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.

Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.

Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая – сантиметр шириной – полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.

Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.

«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», – кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.

«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», – высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.

Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.

Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.

Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд – снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.

– Какой у них условный стук? – спросил я Рунда.

– Может лучше поговорим здесь, – предложил он.

– Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.

Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет – притушен, окна черны и полны звезд.

– Кто вас прислал? – спросил он.

– Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?

– Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.

– Предложите свой.

– Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно – это имя того человека со снимка?

– Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.

– Я его не убивал.

Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств – настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».

Поэтому я разрывался.

– Между фразами «кто это?» и «я его не убивал» положено говорить «я его не знаю».

Рунд, нахмурившись, ответил:

– Я опустил ее, как очевидную. Скажите, а этот, как его, полковник…

– …Виттенгер. Он прилетел за Бенедиктом Эппелем. О вашей поездке на Фаон он ничего не знает.

– Выходит, вы не согласны с тем, что убийца – Эппель?

– Пожалуй, нет.

Я показал Рунду кулак, он отпрянул.

– Пять вопросов. Вы задали пять вопросов, и я на все ответил. Настала моя очередь. С какой целью вы прилетали на Фаон?

– Хм, у нас разгибают пальцы… Похоже, господин Ильинский, вы забыли, где находитесь. Ваши наскоки просто смешны.

– Будет ли вам до смеха, если ваше правительство узнает о той поездке?

– Чего вы хотите? – бросил он.

– Узнать, например, что стало со вторым корпусом Центра Радиокосмических Наблюдений. Его взорвали?

– Не совсем. Умышленно никто корпус не взрывал. Взрывные работы шли выше по склону, там мы строили еще один энергоблок. Произошел несчастный случай – самопроизвольный взрыв, когда взрывчатку транспортировали наверх. Сошла лавина и накрыла второй корпус.

– А ученые, которые там работали?

– Все погибли.

– Какое совпадение! Все погибли, кроме вас.

– Никакого совпадения, – окрысился Рунд. – Если бы я был там, взрыва бы не произошло.

– Разумеется! Зачем вам себя убивать!

– Я не это имел в виду, – Рунду не понравилось, что я поймал его на слове. – Была нарушена технология… технология проведения взрывных работ. Я бы этого не допустил.

– Вы что, специалист-взрывотехник?

– Нет, я кибернетик. Кажется, вы перебрали лимит? – он показал растопыренную ладонь.

Я, наконец, рискнул:

– Призовой вопрос. Темпоронный нейросимулятор уцелел?

У Рунда дернулась щека.

– Такой вещи не существует, – ответил он быстро.

– Потому что ее уничтожило вместе со вторым корпусом.

– Не передергивайте! – взвился он. – Нельзя уничтожить то, чего нет. Его просто не существует, и никогда не существовало.

– Возможно, я ошибся в названии. Пусть не нейросимулятор, а компьютер на темпоронах или темпоронный процессор… Не будьте буквоедом, важно, что ЭТО на темпоронах.

– То, чего нет, – нравоучительно произнес он, – можно называть любым именем, но уничтожить нельзя – вот такой парадокс, извините. В литературе последних лет прижился термин Темпоронный Мозг – Т-Мозг, сокращенно. Сама литературность названия – «мозг» – говорит о невозможности его создания. Только фантастическую вещь назвали бы мозгом, а не, как вы тут предлагали, нейросимулятором…

Вранье местного разлива меня дико утомило. Так захотелось домой, к Татьяне, которая обманывает только мне во благо, к Ларсону, который говорит только правду, к Шефу, который прежде чем соврать, всегда предупреждает, что верить ему нельзя. Другое дело, что я не всегда умею распознать такое предупреждение. Но это, как говорит пилот Дуг, мои проблемы.

Я заметил:

– Ваше объяснение тоже попахивает литературщиной.

– Ах так? В таком случае попросите Цанса объяснить вам, почему темпоронные ансамбли не когерентизируемы.

– Эту тему я с ним уже обсуждал. Профессор не был так категоричен, как вы. Кроме мнений ученых, есть еще и факты, указывающие, что Темпоронный Мозг существует. Чарльз Корно прилетал на Ауру в январе этого года – через месяц после того, как к нему в руки попали выигрышные файлы виртуальной игры «Шесть Дней Творенья» – игры, созданной самим Корно и выпущенной компанией «Виртуальные Игры». Без Темпоронного Мозга выиграть в эту игру невозможно.

– Кто вам это сказал?!

– Профессор Цанс, к которому вы меня только что послали за консультацией.

– Пожалуй, больше не стану вас к нему посылать. Можете считать это своей победой.

Довольный тем, что унизил меня, он отвернулся к окну. Большая красноватая луна в зените и луна пожелтее и поменьше на горизонте светили маяками в океане облаков. Снеговые шапки отвечали им тусклым, отраженным светом. На западе, где небо было чернее, горели несколько оранжевых огоньков.

– Ваш Центр не спит? – спросил я, махнув в сторону оранжевых огней.

– Раз я здесь, значит спит, – усмехнулся мой собеседник. – Пойдемте, а то нас скоро начнут искать.