Текст книги "Император последнего дня"

02.01
Суббота

Когда запищал будильник, первой цельной мыслью, собранной из ошметков, носившихся в моей голове, было: «Как далеко я смогу запустить будильник из окна?» Видимо, не всегда первая мысль оказывается столь гениальной, как хотелось бы. У меня покалывало затекшие ноги. Я заставил себя подняться и отправился под холодный душ – ночью спал плохо, мне снились кошмары, содержания которых, как я ни старался, вспомнить не смог. Я был весь покрыт липким потом. Помывшись, я немного взбодрился, но меня привычно стошнило в раковину – я подумал, что похож на автомобиль, которому в сервисе сливают старое масло, и даже улыбнулся своей похмельной мысли.

Почистив зубы и побрившись, я не стал завтракать, а сразу оделся и вышел из дома. До двенадцати времени было не так уж и много, а хотелось реализовать свою задумку, которая еще вчера вечером пришла мне в голову.

Домой я вернулся без пятнадцати минут двенадцать, впопыхах сбросил джинсы, свитер и стал переодеваться в костюм: ведь наверняка Станислав Валентинович не примет моей демократичности в одежде. Ровно в полдень раздался телефонный звонок:

– Собрался? Выходи, – не дав мне вставить ни слова, сказал Станислав Валентинович и повесил трубку.

Я накинул куртку, проверил, не очень ли по-дурацки выглядит узел на галстуке, и отправился на встречу с начальником.

– Привет, – бодро поприветствовал я его.

Он ничего не ответил, завел двигатель и тронул машину с места.

– Это тебе. – Я достал из кармана небольшой сверток, завернутый в газетную бумагу и обвязанный ленточками. – С Новым годом.

Станислав Валентинович покосился на меня, на сверток, на дорогу, затем опять на меня – взял подарок, повертел его в руке и бросил на заднее сиденье.

– Разве ты его не откроешь? – спросил я, догадываясь, что вновь останусь без ответа.

В динамиках уже хорошо мне известный певец затянул длинную песню о том, что собирается принять грехи всей своей семьи, я же негодовал по поводу реакции Станислава Валентиновича на подарок. Еще вчера вечером я решил, что поступил не очень-то и хорошо, и таким вот образом решил загладить свою вину. В газету подарок, между прочим, упаковывал сам лично. Певец закончил грустный рассказ о судьбе лирического героя песни словами, что он будет отмывать грехи, пока вода не станет чистой, и я вновь заговорил:

– А все-таки, кто умер-то?

Станислав Валентинович чуть повернул голову в мою сторону, будто решая, можно ли мне об этом сказать или нет.

– Геннадий Львович, – все же произнес он.

Я не сразу сообразил, кто это такой, потом до меня вроде дошло, и я, радуясь своей сообразительности, воскликнул:

– Гена, что ли? Тот, который с тараканами? – И тут же замолчал, обдумывая, можно ли так говорить о покойных.

Станислав Валентинович, не отводя взгляда от дороги, кивнул.

– А от чего? Что с ним случилось?

– Тараканы, – сказал он, едва шевеля губами.

– Это понятно, самоубийство, что ли?

– Я же сказал – тараканы. – Станислав Валентинович посмотрел мне в глаза. – Они все же выели его мозг.

– Как?! Разве такое возможно?!

– Как видишь…

Дальше мы ехали молча, Станислав Валентинович молчал, я же пытался уложить в голове услышанное. Где это слыхано, чтобы тараканы выедали человеческие мозги? Неужели они действительно так делают? А помогают им жуки-скарабеи?!!

Мы выехали из столицы, Станислав Валентинович свернул на дорогу, берущую вправо от основной магистрали, проехал минуты три и вновь свернул на небольшую забитую машинами стоянку. За стоянкой была обнесенная решетчатым забором территория кладбища.

– Приехали, – сказал он, ставя машину на стояночный тормоз. – Венок купи. И еще, от тебя сегодня ждут какой-нибудь речи. Придется сказать пару слов.

– А без этого никак? – попробовал возразить я, не очень обрадованный такой перспективой.

– Никак, – ответил он тоном, не терпящим возражений.

У входа на кладбище продавали цветы, венки, свечи и прочую похоронную атрибутику – и я выбрал огромный венок, в надежде, что он как-то компенсирует краткость моей, еще не придуманной, речи.

Через ворота мы прошли на территорию мертвых. На кладбище из-за обилия высоких сосен было холоднее, чем в городе, и я уже пожалел, что не надел шапку. Перчаток у меня тоже нет, и с руками была совсем беда – пальцы сразу же отмерзли: мне пришлось перекладывать венок из одной руки в другую с периодичностью меньше минуты. Единственной мыслью, вертевшейся в голове, было: «Побыстрей бы это все закончилось!» Даже тараканы-людоеды как-то отошли у меня на второй план.

Мы стояли у стен маленькой часовни, где уже толпились люди – я узнал знакомые лица, среди которых был и Амеба. Егора среди толпы я не заметил, конечно, он-то наверняка отсыпается дома, а не участвует в таких мрачных церемониях.

Двери часовни распахнулись, зазвонил колокол, и какие-то существа в капюшонах стали выносить гроб. Я дернул Станислава Валентиновича за рукав, он недовольно посмотрел на меня.

– Это что такое? – спросил его я шепотом.

– Ты о чем? – наклонив ко мне голову, сказал он так же тихо.

– Что это за звери несут гроб? – Я указал рукой на хромых существ с вытянутыми мордами, которых, кстати, окружающие воспринимали как что-то само собой разумеющееся. Мне даже стало страшно, а не галлюцинация ли это?

– Казбесы это. Ты что, совсем новости не смотришь? Скоро и у тебя свой будет.

– Сдался он мне! Нет уж, спасибо!

Если такие существа появились в мире, то, может, администрировать Генератор в лесу, подальше от всех, не такая уж и плохая работа.

Существа были мужского пола, они чем-то походили на человека, только морды были по-волчьи вытянуты, а изо лба торчали два небольших костных нароста. Их тела хаотичными пучками покрывала шерсть, кожа блестела от смердящей прозрачной слизи. Одна нога казбеса походила на человеческую ногу, вторая – на козлиную, что придавало неуклюжесть движениям его тела. Когда существа проходили мимо, одно из них заметило меня и застыло, впившись взглядом. Процессия остановилась.

Внезапно словно что-то щелкнуло у меня в голове. Мне показалось, что в один миг из моей памяти стерли всю информацию и тут же загрузили новую, вроде и схожую с прежней, но все же с едва заметными различиями: например, с наличием в мире таких существ, как казбесы. И пока эта новая информация заполняет пустоту, приспосабливается к местному рельефу, я испытываю понятное неудобство…

Кто-то подошел и прикрикнул на существо, и оно тут же словно вышло из оцепенения. Похоронная процессия двинулась за казбесами и гробом, Станислав Валентинович положил руку мне на плечо, жестом приглашая за остальными. Хоть в голове и творился бардак, я заметил, что Амеба с нами не пошел, к нему подошли двое крепких ребят, он оперся на их плечи, и они направились к выходу. Я же с остальными пошел в противоположную сторону. Минут пять мы молча шли по широкой дороге, разделяющей кладбище на две половины, потом свернули налево, прошли шесть могил, на месте седьмой была выкопана яма, куда и опустили Гену. Отдельно от остальной процессии маленьким звеном стояли несколько женщин и мужчин – было очевидно, что для них, единственных, этот момент был наполнен искренним страданием, видимо, это близкие Гены, его семья.

Единственное, о чем думал я, когда его закапывали, – как же трудно могильщикам копать землю в мороз. Еще меня интересовало, пользовались ли они отбойными молотками, чтобы разрыхлить замерзшую землю.

Могилу засыпали. Землю, вытесненную объемом гроба, сложили над Геной аккуратной кучкой, выделяя место захоронения. Начали возлагать цветы. Первым пошло то маленькое звено из близких – женщины плакали, у мужчин были каменные выражения лиц, некоторые говорили речь. Затем Станислав Валентинович кивком показал, что пришла моя очередь. Процессия ждала.

Из-за нехватки места мы со Станиславом Валентиновичем и еще с несколькими товарищами стояли у могилы номер шесть – чтобы сократить расстояние и меньше проталкиваться через толпу, я решил пройти напрямую, просто перешагнув через надгробие. Сделав шаг через могилу, я поскользнулся, и с размаху упал на спину. По толпе прошел шепот, я постарался не обращать на это внимания, поднялся, отряхнулся, взял упавший венок и в этот раз дошел до Гениной могилы. Положил венок в изножье, чтобы отогреть руки, подышал на пальцы… Публика ждала моего выступления.

– Геннадий… – Я сделал паузу, но не для придания драматичности речи. Просто удивился, что голос хрипит, из-за этого сбился с мысли и напрочь забыл, как там было Генино отчество. – Гена, – продолжил я, – Гена был… – «Ну и каким он был? Ты разговаривал с ним всего два раза, и оба раза он тебе показался сумасшедшим», – …человеком особым, экстравагантным. Он придавал некий колорит нашей компании. Он… – Я вновь замолчал, стараясь подобрать хоть какие-то слова. На публику я не смотрел, взгляд держал на макушке сосны, боялся, что не выдержу чьего-нибудь укора во взгляде. – Он свято верил в успех нашего общего дела. Отдавал себя всего во благо корпорации, и не только корпорации, помню, как Геннадий мне говорил, что его целью является спасение всего человечества. – Я понял, что несу полную чушь, и решил заканчивать. – Покойся с пухом! Прощай!

Все так же, не смотря на толпу, я вернулся на свое место к Станиславу Валентиновичу. Щеки пылали от стыда, я чувствовал, что речь провалил, а концовка была уже моим «контрольным выстрелом». Станислав Валентинович кивнул мне, и мы отправились к выходу, не дожидаясь окончания церемонии.

– Ужасная речь у меня получилась? – спросил я у него, когда мы сели в машину.

– Да, – ответил он коротко.

До столицы мы ехали молча, даже без музыки, словно этим отдавали почтение погибшему. Только когда джип остановился у моего подъезда, я решился спросить:

– Что творится с миром?

– В смысле? – Он очень внимательно на меня посмотрел.

– Я имею в виду тараканов, выедающих человеческие мозги; казбесов – странных существ; «скоро и у тебя такой будет»; непонятно что генерирующий Генератор на лесной опушке… Так же не должно быть, мир вроде бы не так устроен, или я не прав?

Он очень долго молчал, что-то обдумывал. Водил руками по рулю, смотрел куда-то вдаль.

– Прав, – наконец сказал он. – И я боюсь, что это только начало.

– Это как-то связано со мной? Мне почему-то кажется, что я ключевое звено всего этого, или у меня, как у Гены, психическое отклонение, мания величия?

– Не только… Не только с тобой связано. Но ты прав, как ни печально, ты играешь одну из главных ролей.

– Скажи. – Я понизил голос почти до шепота. – Из этого всего я вылезу невредимым? Останусь живым?

Он ничего не ответил, просто опять уставился куда-то вдаль.

– Понятно. – Я вышел из машины и захлопнул дверь.

До подъезда я доплелся на ватных ногах. Как поднимался до квартиры, я не помню. Опомнился я оттого, что меня снова и снова рвало в раковину. Я сбросил всю свою одежду и залез под холодный душ. Стоял там до тех пор, пока мог выдержать. Потом, уже посиневший от холода, я обернулся в полотенце и пошел на кухню – вдруг вспомнил, что с самого утра во рту не было маковой росинки, и хотя есть мне не хотелось, но помирать от голода было бы слишком глупым поражением. Вот только поражением перед кем?

Я открыл холодильник, оценивая свои запасы, прикинул, что из всего этого можно быстро сготовить, достал бутылку пива и пошел в комнату, чтобы поставить музыку – тишина угнетала.

* * *

Казбесы… Тараканы-людоеды… Кубик, вызывающий у меня зависимость… «И я боюсь, это только начало», – сказал Станислав Валентинович. Может, пока не поздно, всадить себе пулю в висок? А что – сходить в тир, взять пистолет пострелять по мишеням, два выстрела в цель – ведь я никогда не пользовался оружием. Пусть последним воспоминанием будет новый опыт, а третья пуля вынесет мне мозги. Пока не поздно. Или уже слишком поздно?..

В комнате в моем кресле сидел Гена. Тот самый Геннадий, в честь которого я сегодня произносил похоронную речь. Зимой рано смеркается, в темноте я не мог хорошо рассмотреть его лицо, но это был Гена – в этом я точно уверен. Одет он был, как всегда одевался на корпоративы, – коричневый пиджак, мятая рубашка непонятного цвета, без галстука…

– Самоубийство, говоришь? Аккуратней с этим, а то накликаешь на себя беду, – заговорил Гена, и это был его голос. Правда, речь была куда медленнее и надменнее, чем при жизни. – Про пулю вот, ты себе уже накликал. – Гена громко засмеялся, и мне показалось, что он захлебывается своим смехом.

– Что ты этим хочешь сказать? – Как ни странно, страха я не чувствовал, только сильную усталость.

– А ты присаживайся. – Гена указал мне на диван.

Я прошел через комнату и сел на диван вблизи него. С такого расстояния мне стало легче рассмотреть Генино лицо – издалека мне показалось, в его глазницах не было глаз.

– Смерть свою ты можешь найти через пулю. Вот о чем я тебе пытаюсь сказать. – Гена снова засмеялся, и мне показалось, что какое-то насекомое шмыгнуло из его рта в правый глаз.

Я молчал. О чем разговаривать с покойником, который и при жизни-то был не особо вменяемым, я не знал.

– Но я не за этим к тебе пришел. – Он замолчал, словно обдумывал что-то. – Ну и речь ты произнес, кстати. «Покойся с пухом», – это что вообще значит?

– У меня плохо получается выступать перед публикой.

– Понятно. Но мне все равно обидно, сам понимаешь.

Я кивнул – мне бы тоже было обидно, если бы на моих похоронах прозвучала речь наподобие моей.

– Впрочем, кто старое помянет, тому глаз вон. – Гена опять засмеялся, только гораздо тише. – Зачем ты мне нужен? Яд ты искать не собираешься и никогда не собирался.

– Генератор не для этого существует, – попробовал оправдаться я.

– Вот как? А для чего он тогда? Расскажи мне, тебе же виднее. – Гена улыбнулся и от этого стал выглядеть зловеще.

Я молчал, ведь я действительно не знал, для чего нужен Генератор.

– Хотя, тут ты прав – он будет производить отраву не для тараканов. Ладно, скажу, зачем пришел, времени у меня мало. Да, кстати, землю действительно разрыхляли с помощью отбойников. Зима, что поделать. Но мне еще повезло, скоро закапывать никого не будут – трупы будут идти на корм. Ладно – это меня уже мало заботит. – Гена почесал подбородок. Неужели мертвецы тоже чувствуют зуд? – Поздравляю, теперь ты состоятельный человек. Тридцать процентов моей компании – бывшей компании – я завещал тебе. Теперь сможешь жить на одни дивиденды, дурака валять.

– Да я и так особо не напрягаюсь, – сказал я, чтобы заполнить пустоту, ведь Гена опять замолчал.

– Ну да, – дернулся, будто проснулся, он. – В общем, делай с деньгами что хочешь. А я, пожалуй, пойду.

Гена оперся о ручки кресла, попробовал подняться, но ничего у него не получилось.

– Принеси стакан воды, будь так любезен.

Я сходил на кухню, набрал воды, а когда вернулся, Гены уже не было. Только тогда я заметил, как у меня трясутся руки. Я набрал номер Станислава Валентиновича.

– Слушаю.

– Ты не далеко уехал? Не подбросишь меня до Генератора?

– Сейчас буду, – сказал он после короткого молчания.

Я собрал рюкзак, быстро оделся и вышел на улицу ждать машину – мне показалось, что если я проведу эту ночь дома, то просто свихнусь…

10.01
Воскресенье

Сегодня у Филиппа Васильевича Кусова был ответственный день. Он докладывал об успехах самому президенту.

– Итак, подводя итог, можно смело заявить, что план по внедрению казбесов в широкие массы к весне вполне реален для исполнения. Наши заводы даже перевыполняют свой план. – Отчитывался он, сидя напротив президента на неудобном стуле. Никакого стола между ними нет. Василич держит руки на коленях, изредка смахивая несуществующую пыль со своих брюк.

– Отлично! – Президент вытянул ноги, сложил пальцы рук в замке на животе и улыбнулся. – Я знал, что в этом вопросе могу на вас положиться. А что там с этим так называемым «Знаменем Единства»? Последнее время много шума вокруг этой организации.

Василич ухмыльнулся и демонстративно стал чистить свою правую штанину.

– Не о чем беспокоиться. Мы решили эту проблему еще до ее появления, – медленно, с чувством собственного достоинства сказал он. – Как только наши аналитики высчитали вероятность образования такого движения, контрразведка тут же подготовила проект на подпись. Если в общих чертах, суть проекта заключается в том, чтобы разрушить их структуру изнутри.

– Вы хотите заслать туда лазутчика?

– Можно и так сказать, только даже сам лазутчик не будет понимать, что он является лазутчиком, – эдакий агент-невидимка, о существовании которого не подозревает даже он сам. Тем не менее проект уже запущен какое-то время назад, и я твердо верю в его успешную реализацию.

– Хочу, чтобы вы подробно ввели меня в суть дела, – настаивал президент…

21.01
Четверг

Егор закрыл на ключ дверь своего нового кабинета и не спеша пошел в направлении цеха. Перед тем как отправиться домой, он, уже по привычке, проверял обстановку на производстве: завод работал круглые сутки, и Егор хотел быть уверен, что новая смена в полной боевой готовности.

Он прошел прямо по коридору мимо кабинета бухгалтера и свернул на лестничную клетку, тут же про себя отметив, что перегоревшую лампочку над входом так и не заменили: надо сделать замечание завхозу.

Сам цех занимал подвальное помещение без какого-либо освещения. Как только Егор «переключился» на свое ночное зрение, воспоминания нахлынули волной отвращения к самому себе – он вспомнил свою первую кормежку…

* * *

Говорят, человеческое мясо чем-то напоминает медвежье, сладковатое, на вкус ценителя дичи. Егор вполне допускал такую вероятность, но медвежьего мяса он никогда не пробовал, а в тот раз старался быстрее закончить трапезу, не раздумывая о вкусовых качествах. Наверняка сплетники, распространяющие жуткие слухи о вкусе человечины, куска сырой говядины, и того в жизни не съели, а даже если съели, то вряд ли лично убивали добычу. И даже если убивали, то, наверняка, не перегрызая горло…

Солоноватый привкус крови Егор запомнил навсегда.

Случилось это сразу после Нового года. Первого числа Егор отсыпался и умирал с похмелья, а на следующий день обнаружил у себя второй ряд зубов.

В тот день он проснулся, отметил, что отлично себя чувствует, и пошел в ванну. Сначала он ничего не заметил, просто обрадовался тому, что наконец-то прошел зуд в деснах. У зеркала он улыбнулся прежней белизне зубов и только после этого понял, что у него во рту появилось что-то такое, чего раньше не было. Ряд маленьких, но как иголки острых зубов расположился с внутренней стороны, сразу же за рядом уже привычных и естественных для человеческого существа органов переработки пищи.

Егор все старался раскрыть перед зеркалом рот пошире, когда ему позвонил Василич.

– Доброго утречка, Егорушка, – как всегда радостно начал он.

– Доброго. – Егор уже подозревал что-то неладное, он хотел как можно быстрее окончить разговор, и о зубах, естественно, надеялся промолчать.

– Как твои зубки, подросли чуток, что скажешь?

Егор застыл в замешательстве.

– Что молчишь, Егорушка? Я и сам знаю, что подросли, сам все знаю. А это значит что? А это значит, что пришла пора тебе покушать. – Василич говорил таким тоном, будто нянчится с ребенком. – Бросай все, Егорушка, и давай дуй ко мне – ням-ням делать будем.

На этом разговор был окончен, и хоть Егор догадывался, что встреча с Василичем ничего хорошего не принесет, он был вынужден поддаться безысходности ситуации.

Когда Егор на такси добрался до двухэтажного домика из красного кирпича (Василич как-то приглашал Егора к себе на семейный обед, поэтому Егор знал, куда ехать), уже у ворот его встретил начальник, который сел в машину и тут же назвал таксисту новый адрес.

Василич был в отличном расположении духа – он активно болтал с таксистом, травил пошловатые анекдоты, Егор же всю дорогу молча смотрел в окно. Он думал: «А что будет, если ему плюнуть на все, попросить таксиста остановить машину и выйти? Куда? Не важно, просто выйти, разорвать сковывающие оковы, плюнуть на все и уйти в никуда. Кредитка с собой – в банкомате обналичить все, словить попутку и уехать из страны, а еще лучше исчезнуть из этого мира…»

Тем временем машина остановилась у какой-то недостроенной многоэтажки. Таксист решил, что заплутал, сбился с пути, достал карту и начал ее изучать, но Василич, поблагодарив, приказал Егору расплатиться и вышел. Егор заплатил по счетчику и пошел догонять Василича, который приближался к воротам стройплощадки.

В отличие от Егора, который был в костюме под пальто, на Василиче был одет потрепанный пуховик, плотного покроя синие джинсы, армейские ботинки. Его голову покрывала старенькая шапка-ушанка. Василич махнул сидевшему на проходной старичку-сторожу, приоткрыл калитку и протиснулся на огороженную территорию. Егор прошел следом, и Василич жестом показал, чтобы тот закрыл за собой ворота.

– Что это за здание? Что здесь будет, когда закончится строительство? – интересовался Егор, аккуратно перешагивая следом за Василичем через связку арматуры.

Василич дернул головой, словно только вспомнил, что рядом с ним кто-то идет.

– Что за здание, говоришь? – сказал он задумчиво. – Административное какое-нибудь, наверное. Честно говоря, я не знаю, Егорушка, но если тебе очень интересно, напомни мне потом, я обязательно уточню, договорились? А пока обожди малость – я вспомнить пытаюсь, пытаюсь вспомнить… – Василич завертел у себя перед носом указательным пальцем, словно хотел на нем разглядеть какую-то подсказку.

Егор, пользуясь замешательством Василича, поднял голову, чтобы лучше рассмотреть недостроенное строение. Три подъезда, фасадные стены еще не облицованы – голый бетон. У каждого подъезда свое количество этажей: у первого семь, у второго шесть, у третьего пять. Видимо, здание строится лесенкой…

– Ага! Кажется, все в порядке! – радостно воскликнул Василич и рукой махнул Егору, мол, пошли.

Они зашли в средний подъезд (тот, в котором шесть этажей). По лестнице, на которой пока еще не было перил, поднялись на четвертый этаж, свернули по коридору налево и остановились у единственной двери – у входов в остальные помещения пока были только голые проемы.

– Вот же она! – обрадовался Василич, нажал на дверную ручку и пригласил Егора. – Около года здесь не был, а голова все помнит!

– Около года? – удивился Егор. – Это сколько же здание уже строят?

– Да кому это надо, Егорушка, кому это надо? Зато ты посмотри, какой нам полигон выделили для охоты! – как всегда восторженно сказал Василич.

От слов про охоту Егору стало не по себе, но страха не было – он уже догадывался, зачем они здесь. Легкое возбуждение пробежало по телу.

В помещении – голые стены, столик на тоненьких металлических ножках у оконного проема и три пластмассовых стула – все. Егор стал очищать от мела плечо, видимо, где-то обтер стену, Василич подошел к столику, откуда-то из рукава выудил бутылку водки и стакан – налил и выпил, вновь налил и протянул Егору:

– Давай, Егорушка, для согрева.

Хоть Егору и не хотелось, он выпил залпом, надеясь, что тем самым успокоит разыгравшиеся нервы. Водка была хорошей, мягкой, теплом разошлась по организму.

– Что мы здесь делать будем? – спросил Егор, возвращая стакан.

– Пока ждать будем. Выпьем вот с тобой, Егорушка. – Василич сел на один из стульев и вытянул ноги. – А то, сколько уже с тобой вместе работаем, столько пережили, – он подмигнул, – а водки так еще и не выпили. Непорядок, Егорушка, непорядок.

– Я предпочитаю немного другое времяпрепровождение. – Егор подвинул стул поближе к столу и тоже сел. – И долго мы ждать будем?

– До вечера точно будем, а может, и до самой поздней ночи все затянется. Спешить нам с тобой некуда, Егорушка, глядишь – пузырь распить и успеем. – Василич улыбнулся и потянулся за бутылкой.

«А может, вот оно? Тот самый случай, который выпадает раз в жизни? Сейчас схватить бутылку, разбить ему об голову… А потом? А потом вбить твари осиновый кол в сердце! Кол? Да, кол – это же стройка – наверняка, в каком углу есть завалявшаяся лопата… Интересно, черенок у лопаты осиновый? Никогда не думал об этом».

Тем временем Василич снова выпил и опять налил Егору.

– Что-то ты хмурый, Егорушка. Мысли в голове, небось, дурные? Ты это брось, я добра тебе желаю – ты же мне как младший брат, которого у меня никогда не было. Ты мне как брат, а сам про черенки от лопат думаешь. Нехорошо это, Егорушка, ой нехорошо так к своему старшему брату. Кол осиновый… Прицепился ты к вампирам своим!.. Ну а вдруг черенок березовым окажется? Что тогда? Да и вообще – сможешь ты отличить березу от осины?

Егор испуганно смотрел на Василича и молчал. Значит, он еще и мысли читать может?!

– Молчишь? Эх ты, Егорушка… Выпей лучше и не думай ерунду всякую.

Егор выпил, вернул стакан. В глаза Василичу он старался не смотреть.

– И почему ты думаешь, что с тобой что-то плохое происходит? Ты меняешься – это факт, но разве в худшую сторону? Против своей природы не пойдешь, Егорушка! Добро, зло – человек-то ты разумный, неужели во всякую ерунду веришь?

– Добро со злом здесь ни при чем. – Егор все же посмотрел на Василича.

– Ну а что тогда «при чем»? – как-то устало спросил Василич.

– То, что я меняюсь.

– Меняешься, Егорушка, меняешься. Но разве тебе от этого плохо? Или, быть может, тебе второй ряд зубов мешает? Лучше скажи, что уж такого с тобой произошло? Покусал я тебя больно – ну что же, может быть. Так ведь когда ты на свет родился, ты тоже, небось, орал, больно тебе было, перемен не хотел, в утробе-то уютней – что скажешь? А тут вот как оказалось, не родился бы, сколько всего упустил бы – представить даже страшно. Добро?.. Зло?..

Скажешь тоже. Или вот – когда помирать будешь, думаешь, тебе больно не будет? То-то же. Да и перемены тогда куда покруче будут… – Василич усмехнулся. – Но надо быть полным дураком, чтобы смерти избегать. Ты только попробуй представить вечную жизнь без права на гибель. Это же кошмар, ад сущий будет. Потеря всего, теплое мерзкое болото. Нет, перемены – это хорошо, Егорушка, однозначно хорошо. Ну а если ты о том маешься, что тебе убивать придется, – ты ведь понимаешь, что совсем скоро придется? То это ты тоже понапрасну… Ты к себе прислушайся – чего тебе, человеческую жизнь страшно отнять или же просто последствий боишься, наказания? Подумай, Егорушка, хорошо подумай. А последствий, я тебе обещаю, мы избежим. Давай-ка мы с тобой лучше еще выпьем.

Они вновь по очереди выпили. Подул ветер, и Егору сквозь оконный проем в лицо ударил снег. Он заметил, что на улице уже начало смеркаться.

– Когда на охоту отправишься, постарайся с жертвой наедине остаться, – вновь заговорил Василич, одновременно почесывая нос рукой. – Нет, это конечно не принципиально, но все же так чистильщикам нашим мороки меньше будет, на нас же целая бригада работает. Да и зачем нам понапрасну корм переводить, правильно? Мы же гуманисты, Егорушка, мы гуманисты. Никакой спортивный интерес не тешим – сугубо физиологические потребности удовлетворяем. – Василич засмеялся. – Что-то мне мой первый раз вспомнился. Как же давно это было…

Он потянулся за бутылкой, и вскоре Егор отправил в себя очередную порцию «огненной воды». Алкоголь давал о себе знать, и Егору даже захотелось быстрее испытать ощущение охоты…

Просидели они еще около двух часов, Василич вдруг переключился на тему о работе, и все это время он рассказывал Егору, что надо делать, чтобы его карьера стремительно шла в гору. В основном все советы сводились к тому, что нужно беспрекословно выполнять указания Василича. Когда бутылка была уже почти допита, Василич неожиданно поднялся и указал рукой куда-то на улицу, на забор.

– Видишь? – шепотом спросил он Егора.

Тот присмотрелся и увидел – у одной из секций забора немного отодвинулась сетка и на территорию стройки стали пролезать какие-то люди.

– А сторож наш в это время сладко спит, – с иронией заметил Василич. – Раз, два, три, четыре. Можешь выбирать любого, кроме того, в красной шапочке – он на нас работает, именно он сюда и завлекает добычу. Впрочем, если уж очень сильно хочется, можешь съесть и его.

– Это же бомжи…

Василич рассмеялся:

– А ты чего хотел? Хотя тут я с тобой согласен – молодых девушек кушать куда приятней и эстетичнее. Только пропажу бомжа скрыть намного проще, хоть мясо у них и жестковатое, однозначно жестковатое, молодая девушка куда мягче и вкуснее будет. Как-нибудь еще попробуем… Что это ты, Егорушка?

Егор почти не слушал Василича, он недвижно смотрел в окно, где в сторону подъезда направлялись четыре тела. Четыре пьяных бомжа, одного из которых Егору надо будет съесть, – это осознание отрезвило Егора. Больше не было бравады, зато была твердая решимость и отвращение.

– Что мне надо делать?

Василич подошел к Егору почти вплотную и положил руку ему на плечо:

– Ты сам во всем разберешься. Вот только мой тебе совет – ты бы разделся – понимаю, что холодно, но пальтишко твое жалко, костюм опять же… Не бойся, насмерть не замерзнешь, не отморозишь себе ничего – если все правильно пойдет, то ты холода совсем не заметишь.

– Можно я жертву по ходу действий выберу?

Василич кивнул.

Егор снял и положил на стул пальто, затем пиджак. Развязал галстук и принялся расстегивать рубашку.

– Они в подвале первого подъезда ночевать будут. Там теплотрасса проходит подключенная. Наши специально постарались. Зимой бомжи на эту теплотрассу как мухи на говно слетаются.

Егор снял рубашку, туфли, брюки. Остался в одних носках и трусах. Его начало трясти, но не от страха – от холода. Внезапно помещение окатил громкий смех Василича:

– Ну что ты встал, как солдат на медосмотре? Тоже мне, оборотень в трусах, дрожащий вампир в носочках. Знал бы ты, как сейчас глупо выглядишь. – Василич постарался сдержать смех, стал вытирать накатившиеся слезы, но не удержался и опять взорвался хохотом.

Сконфуженный, Егор подошел к столу, вылил остатки содержимого бутылки в стакан и выпил. Затем снял носки, трусы и вышел из помещения.

– Ни пуха… – услышал он вслед напутствие Василича.

Пока Егор шел к бетонной лестнице, он языком проводил по своим новым зубам, пытаясь понять, что же надо сделать, чтобы они выросли, и вырастут ли они вообще. Он пытался в уме составить какой-то план действий – эффект неожиданности на его стороне – ведь и так запуганный миром бомж боится всего на свете, а тут, увидев голого парня зимой на стройке… Пользуясь этим замешательством, Егор думал оглушить его, а дальше уже действовать по обстоятельствам.

Когда Егор спустился на один пролет вниз, у него начала кружиться голова и сильно запульсировали виски, но он автоматически пригнулся и продолжил свой поход. Добравшись до второго этажа, он уже не понимал, кто он и где находится, – пульсация переросла в один сплошной гул, который отдавался в ушах. Егор прижался к стене и схватился за голову, ему вдруг стало казаться, будто все окружающее меняется, подстраиваясь именно под Егора. Он стал чувствовать себя продолжением мира, которым движет сама природа, он вдруг понял, что сейчас находится там, где ему и должно находиться. И вот весь мир, с Егором в том числе, сконцентрировался в одну материальную точку, в один сгусток энергии – этот сгусток принял форму лица Василича. «Действуй», – уверенно приказало лицо.