Текст книги "В твоих пылких объятиях"

– В таком случае ты должен понимать, почему конюхи медлили с ответом. Они боялись, что, если они допустят ошибку, я буду на них гневаться. – Элисса усмехнулась. – Надо признать, с тех пор как умер Уильям, я демонстрировала свои крутой нрав куда чаще, чем это было необходимо. Как ни странно, по этой причине меня стали больше уважать – и не только слуги, но и жители округи.

– Прекрасная стратегия. Думаю, что вспышки твоего гнева заставили относиться к тебе по-другому даже самого короля.

– Да, король меня разозлил, и я ничего не могла с собой поделать.

– В таком случае ты куда храбрее большинства придворных.

– Между прочим, я была еще и напугана.

– Личности большинства монархов воздействуют на людей именно таким образом. По счастью, наш Карл куда доброжелательнее других европейских венценосцев.

– Придется поверить тебе на слово. Я, правда, особой доброты в нем не заметила.

– Тебе для сравнения следовало бы познакомиться с королем Франции.

– Спасибо, не надо.

– Должен тебе заметить. Карл относится к тебе лучше, чем ко мне.

– Ты шутишь? Ведь это ты его друг, а не я.

– Ты – красивая женщина, и в этом твое преимущество.

В сущности, ты можешь вертеть мужчинами, как тебе заблагорассудится. Взять хоть меня, к примеру. Там, на конюшне, когда твои грумы тупо на меня смотрели и бормотали в ответ на мой вопрос нечто невразумительное, я пришел в такой гнев, что едва не надавал им пинков. Но сейчас в твоем присутствии я сделался мягким и податливым как воск, и ты при желании могла бы вить из меня веревки.

– Ну, «мягкий и податливый как воск» – это не о тебе. Твоя стихия – огонь, потому что ты очень вспыльчивый.

– Ну что ж, огонь так огонь. Я действительно вспыхиваю как порох.

Хотя разговор, казалось, шел о совершенно посторонних предметах, в глазах Ричарда вспыхивали искорки страсти. Взяв руку Элиссы, он поднес ее к губам и перецеловал каждый пальчик.

– У меня много работы, – произнесла Элисса, но попыток освободить руку не предпринимала. – Когда я покончу с балансом… мне придется… я должна буду…

– Чем бы ты ни занималась, дело, насколько я понимаю, не очень срочное.

– Но ведь уже почти полдень, – сказала Элисса.

Блайт ответил ей победной улыбкой соблазнителя:

– Я знаю.

Он отпустил ее руку, и она почувствовала разочарование.

– Ладно, – сказал он. – Если ты предпочитаешь сидеть за скучными бухгалтерскими книгами, я мешать тебе не стану. Поеду кататься, как и намеревался, и возьму с собой Уила.

Возражений нет?

– Какие могут быть возражения? Малыш, от этой идеи будет в восторге. К сожалению, я так занята, что не часто выбираюсь с ним на верховые прогулки.

Элисса с удовольствием захлопнула бы сейчас конторские книги и отправилась кататься с Ричардом, но она усилием воли подавила этот порыв – делами, кроме нее, заниматься было некому.

– Как я понимаю, пони принадлежит Уилу?

Элисса кивнула:

– Ты правильно понимаешь, А соловая кобылка – моя;

– Это милое ручное животное? Признаться, я думал, что тебе с твоим темпераментом требуется совсем другая лошадь.

– Я катаюсь ради удовольствия и в скачках не участвую.

– А вот я люблю скачки. – Ричард понизил голос до шепота и многозначительно посмотрел на Элиссу. – Вроде тех, что ты устроила мне вчера ночью.

– Предупреждаю тебя, Ричард Блайт, ты сбиваешь меня с пути истинного! – воскликнула Элисса. чувствуя, как при воспоминаниях о прошедшей ночи по всему ее телу разливается тепло.

– Уверяю тебя, это не так уж трудно сделать. Глядя на тебя, я даже начинаю думать, что придворным дамам есть чему поучиться у деревенских вдовушек.

– Поскольку мне запрещено упоминать имя покойного мужа в своей спальне, – бросила она сердито, – тебе тоже не стоит говорить в моем присутствии о придворных дамах – по крайней мере в этом кабинете.

– Да ты ревнуешь!

Она поднялась с места, обошла вокруг стола и встала с ним рядом.

– Теперь, когда я волей короля заполучила мужа, – сказала она, прикасаясь с видом собственницы к груди Ричарда, – делить его с кем бы то ни было, тем более с придворными дамами, в мои намерения не входит!

– Бог мой, женушка! – воскликнул Ричард, заключая ее в объятия. – Мы прожили всего несколько дней, а ты уже норовишь навесить мне на член замок.

– Ричард! Разве говорить грубости обязательно?

Ричард рассмеялся и, прежде чем выйти из комнаты, поцеловал ее в лоб.

– Хотя моя стихия огонь, я не стану давать волю чувствам и овладевать тобой в этом тесном кабинете при ярком свете дня. Если ты так занята, как утверждаешь, я подожду до вечера, а пока отправлюсь на конюшню.

– Кстати, – сказала ему Элисса, – ты был совершенно прав, когда сказал, что у вороного жеребца зловещий оскал.

Морда у него не внушает доверия. Жеребец принадлежал Уильяму, а он был человеком жестоким и колотил его почем зря.

По этой причине у коня испортился характер, и теперь он никого к себе не подпускает. Я много раз хотела его продать, но желающих его купить, как ты понимаешь, не нашлось.

Да, чуть не забыла! – Элисса протянула руку, чтобы взять со стола письмо. – Альфред Седжмор приглашает нас сегодня на обед, который он устраивает в твою честь.

Ричард удивленно выгнул брови:

– У вас так понимают добрососедские отношения?

– Но ведь он действительно мой добрый сосед, – напомнила она. – Между прочим, он пригласил на обед всех мало-мальски значительных людей из округи Оустона. Пишет, что им всем не терпится с тобой познакомиться.

– Насколько я понимаю, отказаться нельзя?

– Нельзя. Надеюсь, тебе не хочется предстать в глазах местного общества самовлюбленным грубияном?

– А что? Неплохая мысль. По крайней мере никто не станет к нам соваться с непрошеными визитами.

– Если ты откажешься, Ричард, то поступишь не очень мудро. Теперь тебе здесь жить.

– Не дай Бог обидеть наших достойных соседей, в особенности эту хитрую бестию мистера Альфреда Седжмора! – в притворном ужасе вскричал Ричард. – Но ты, Элисса, не беспокойся – я буду паинькой. Кто знает, не встречу ли я случайно на обеде кого-нибудь из своих прежних знакомых?

Кто они, эти значительные люди из округи Оустона?

– На обеде будет сэр Джон Норберт со всем своим семейством, – сказала Элисса.

– Как же, я знаю сэра Джона! Он все такой же толстый, что и прежде?

– Да, он… хм… очень полный.

– Насколько я помню, он женат и у него есть дочь.

– Дочери. У него три взрослых дочери.

– Если они пошли в своего папашу, то у них, наверное, все большое – и груди, и животы, и ноги. Наверняка и приданое за ними дают немалое. Помнится, сэр Джон был очень богат.

Элисса хихикнула, поскольку девушки из семейства Норберт уродились-таки в сэра Джона и были очень на него похожи – и своими дородными телами, и грубоватыми манерами, более того, они унаследовали даже его волчий аппетит. К счастью, не только тело, но и приданое у каждой из этих прелестниц было богатое: тут ее муж угодил в яблочко.

– Девушки из рода Норбертов – очень приятные юные леди.

Ричард скептически скривил рот.

– Боюсь, даже их общество не скрасит обед у Седжмора, и мне весь вечер придется зевать. Вряд ли в округе Оустона найдутся джентльмены вроде Сидли, которые умеют поддержать компанию.

– Ты полагаешь, что провинциальное общество так уж отличается от столичного? Это заблуждение. Типы, подобные Сидли, встречаются везде.

– Это правда, похожие типы есть и в провинции. Но только здесь они слишком мелко плавают – уровень другой.

А я, видишь ли, привык общаться с представителями высшего общества. – Ричард изобразил на лице покаянное выражение и отвесил Элиссе поклон. – Извини, женушка, что позволил себе пройтись насчет провинциалов, но таковы уж привычки столичного жителя, в особенности же столичного сочинителя: он априори считает, что в деревне жизнь более скудная и скучная, чем в большом городе, и любит ее высмеивать за серость и пустоту. Я, впрочем, склоняюсь к тому, что это предубеждение, и постараюсь со временем от него избавиться.

– Да уж, постарайся, очень тебя прошу.

– Сделаю, будь уверена, но только ради тебя. Мне очень важно, чтобы ты думала обо мне хорошо.

– А мне очень важно, чтобы местные жители думали о тебе хорошо.

Ричард в изумлении уставился на жену:

– Ты шутишь?

– Вовсе нет. Неужели ты не хочешь, чтобы тебя здесь полюбили? – спросила она.

– Вам, мадам, я скажу как на духу: мне наплевать, будут местные жители меня любить или нет. Мне вообще наплевать, как ко мне относятся люди. Естественно, ты и Уил не в счет.

Жизненное кредо Ричарда, сформулированное четко и ясно, не допускало никакого другого толкования.

Элисса, так и не уяснив себе окончательно, нравится ей то, что Сказал Ричард, или нет, решила сменить тему:

– Ты Не знаешь, часом, мистера Эсси?

– Кого, кого?

– Мистера Эсси. Это очень богатый торговец шерстью.

– Я бы на его месте тряхнул своей толстой мошной и купил бы себе другую фамилию. Разве ты не знаешь, что на лондонском жаргоне слово «эсс» означает «задница»?

Элисса некоторое время смотрела на него в недоумении, но потом поняла, что к чему, и расхохоталась.

– Ну зачем ты мне об этом сказал? Как мне теперь, не краснея, на него смотреть?

– Тогда не смотри на него совсем. Честно говоря, мне не нравится, когда ты обращаешь внимание на других мужчин.

– Если я не стану поднимать на мужчин глаз, как, спрашивается, я буду вести дела в поместье и заключать торговые сделки?

– А ты не занимайся делами, – высказал предложение Ричард. – Это мужское занятие.

Лицо Элиссы сделалось непроницаемым.

– Я управляю этим имением вот уже пять лет и в обозримом будущем передавать свои полномочия кому бы то ни было не собираюсь, – холодно сказала она.

– Ты хочешь сказать, что не доверишь мне управление имением до тех пор, пока я не проявлю себя в качестве управляющего? – с небрежным видом осведомился Ричард и, не дожидаясь ответа, направился к двери. – Пока, моя дорогая.

Элисса проводила его взглядом, а когда он вышел, погрузилась в размышления. Хотя она с годами сделалась неплохим управляющим и немало гордилась своими достижениями в этой области, как равным образом и обретенной ею экономической независимостью, груз ответственности, который она несла на себе, казался ей все-таки непомерно тяжелым, и временами она испытывала искушение переложить его на другие, более крепкие плечи.

Она слышала, как Ричард в коридоре громко окликнул Уила и предложил ему отправиться на верховую прогулку.

Нечего и говорить, что мальчуган с восторгом принял это предложение, сопроводив свое согласие радостным воплем – Уил никогда не был тихим, спокойным мальчиком.

Она вспомнила, как отец Уила вечно требовал от малыша, чтобы он не повышал голоса, – даже в младенчестве, когда ребенок еще не понимал, чего от наго хотят взрослые.

Элисса подошла к открытому окну и с наслаждением вдохнула прохладный, напитанный запахами луговых цветов воздух.

Она видела, как Ричард с Уилом шли в сторону конюшен. Пронзительный голос мальчика был слышен хорошо, и хотя ответные реплики Ричарда до Элиссы не долетали, не приходилось сомневаться, что между мужчинами – большим и маленьким – шел оживленный разговор, интересовавший их обоих.

Ричард, похоже, умел разговаривать и ладить с детьми и относился к ним с искренней любовью. Даже если его утверждение, что ему наплевать, как к нему относятся люди, и соответствовало действительности, к детям это не относилось.

Элисса была уверена, что ее муж ценит доброе отношение к себе пасынка. – Она положила ладонь себе на живот и задумалась – останутся ли отношения между» Ричардом и Уилом столь же теплыми и в будущем, когда у Ричарда появится собственный ребенок?

Конечно, утверждать что-либо со всей определенностью было еще рано: задержка была слишком маленькая – всего-то день или два. Только когда у нее будет полная уверенность в том, что она беременна, она поставит мужа в известность.

Глава 12

– А вот и леди Доверкорт! Как чудесно вы сегодня выглядите! – воскликнул мистер Седжмор, устремляясь навстречу Элиссе и Ричарду, которые в эту минуту входили в просторный холл его загородного дома.

Подобно покойному Уильяму Лонгберну, Седжмор полностью перестроил купленное им имение. Вернее сказать, он построил большой дом заново, срыв до основания тот, что перешел ему от прежних хозяев. Фасад нового здания был украшен модными колоннами в стиле классицизма и столь же модным портиком. На крыше дома красовались высокие каминные трубы, сложенные из кирпича, а холл и комнаты были изукрашены резьбой и лепниной.

– Ваш покорный слуга, милорд, – сказал Седжмор Ричарду, когда они обменялись церемонными поклонами.

– К вашим услугам, сэр, – ровным голосом приветствовал его сэр Блайт.

Хотя Ричард и улыбался, на лице его было все то же высокомерное выражение, которое Элиссе впервые довелось увидеть, когда Ричард проплывал мимо нее на лодке.

Хотя высокомерие супруга вызывало у нее известное раздражение, она не сказала ему ни слова и, положив руку на сгиб его локтя, проследовала вместе с ним в большую гостиную, облицованную панелями из мореного дуба. В гостиной на стенах висели многочисленные портреты неизвестных Ричарду и Элиссе леди и джентльменов, которые, судя по всему, являлись предками достойного мистера Седжмора. У людей на портретах было одинаковое кислое выражение лица – казалось, все они страдали от хронического запора.

Взглянув на толпу гостей, Элисса поняла, что мистер Седжмор пригласил на обед всех, кого в округе Оустона можно было хотя бы с натяжкой причислить к благородному и обеспеченному сословию.

Как только Элисса и Ричард вошли в гостиную, разговоры, словно по мановению волшебной палочки, прекратились и в просторном помещении воцарилась мертвая тишина. Все гости, как один, повернулись к двери, чтобы взглянуть на молодую хозяйку Блайт-Холла и ее нового мужа.

Элисса думала, что ее торжественный выход к гостям в большом зале Уайтхолла станет первым и последним событием такого рода в ее жизни. Выяснилось, однако, что и здесь, в провинции, ее появление может быть обставлено пышно и торжественно. Элиссе стало не по себе.

Она подняла глаза на мужа и пришла к заключению, что на него окружающая обстановка удручающего впечатления не произвела. Он с горделивой улыбкой поглядывал по сторонам, воспринимая всеобщую почтительность и то повышенное внимание, которым их окружили, как нечто само собой разумеющееся.

Элисса не знала, о чем думал в эту минуту Ричард, но у нее сразу появилось ощущение, что в этот вечер все сложится совсем не так, как ей бы того хотелось.

И не по тон только причине, что все находившиеся в зале женщины принялись разглядывать Блайта с таким усердием, что можно было подумать, будто им прежде никогда не доводилось встречать мужчину. В конце концов, объяснить восхищенные взгляды дам было нетрудно: высокий и красивый Ричард, затянутый в черный бархатный костюм с белым кружевным воротником и манжетами, выглядел величественно и казался единственным в этой гостиной прирожденным дворянином и вельможей. К тому же все знали, что он был принят при дворе, а этим собравшиеся в зале леди и джентльмены похвастать, увы, не могли.

Словно по контрасту с безоговорочным восхищением, которое выражали глаза женщин, глаза большинства мужчин, Стоило им только взглянуть на свежеиспеченного графа Доверкорта, начинали излучать недоброжелательство, зависть и даже неприкрытую враждебность. Элисса, в общем, могла бы понять и это: в провинции не любили столичных выскочек.

Куда хуже было другое: по мнению Элиссы, неодобрение мужчин было главным образом вызвано обстоятельством, что Ричард был сочинителем и театралом, о чем, конечно же, все жители округи были прекрасно осведомлены.

Поскольку местное население свято верило, что сочинители пьес сродни шутам или акробатам, некоторые мужчины смотрели на Ричарда как на существо низшего порядка, хотя сам Ричард ставил себя гораздо выше здешнего общества и поглядывал на его представителей с известным пренебрежением.

Другими словами, с появлением на вечере Ричарда между ним и мужской половиной избранного общества Оустона неминуемо должны были возникнуть трения, которые при неблагоприятном развитии событий могли привести к скандалу или даже к открытому столкновению.

Элисса интуитивно все это понимала, но не знала, понимает ли это ее муж. Взглянув на него, она подивилась его спокойствию: он был собран, скептически настроен по отношению ко всему, а в глазах его, как это часто бывало, когда он общался с людьми, которых не уважал, затаилась усмешка.

«Как он спокоен, даже удивительно! – подумала Элисса. – Неужели он не чувствует угрозу, которая исходит от находящихся в зале мужчин?»

– Убей меня Бог, если это не сэр Джон Норберт! – неожиданно вскричал Ричард, устремляясь через весь зал к тучному мужчине, сидевшему на диванчике у стены. – Мы не виделись с вами, должно быть, целую вечность!

Сэр Джон покраснел как рак и, отдуваясь, произнес:

– А, Ричард Блайт! Вернулись, значит?

– Вернулся, как видите, – с пафосом ответил Ричард, отвешивая ему изящный поклон. – Чтобы, так сказать, припасть к земле предков и вкусить от чудодейственного источника, делавшего представителей моего рода мудрыми в совете и храбрыми в бою. Уверен, сэр Джон, что все эти годы вам очень меня недоставало.

Элисса беспомощно смотрела то на своего мужа, то на сэра Джона, чье лицо с каждой минутой все больше наливалось кровью.

– Неужели я воочию вижу перед собой то самое очаровательное создание, чьи прелести заставили вас, сэр Джон, отказаться от беззаботной холостяцкой жизни? – воскликнул Ричард, обращаясь теперь к супруге сэра Джона, такой же полной, как и ее муж, женщине, одетой в дорогое, усыпанное драгоценными камнями платье.

– Да… хм… это она самая и есть, – пробормотал сэр Джон, чуждый изящной словесности. – Алисия, дорогая, ты помнишь Ричарда Блайта?

– Лорда Доверкорта, с вашего позволения, – с любезной улыбкой поправил толстяка Ричард.

Сэр Джон откашлялся.

– Да… хм… лорда Доверкорта.

– Боже мой! Что это за нимфы рядом с вами? – осведомился Ричард, устремляя взгляд на дочерей сэра Джона, выстроившихся в ряд за спиной у родителей.

Элисса поторопилась прийти на помощь девушкам и по очереди представила их Ричарду.

Клодия, самая старшая и самая добрая, обладала, к сожалению, некоторым физическим изъяном – один глаз у нее косил, по причине чего у нее вошло в привычку смотреть на собеседника только одним глазом, а другой, косивший, жмурить. Ливию можно было бы с полным основанием назвать красой благородного семейства, если бы не ее улыбка, которой явно недоставало искренности. Антония была бесцветна и простовата, но при этом грешила тщеславием и думала исключительно о своей внешности и о нарядах, наивно полагая, что она – эталон женской привлекательности и ей ничего не стоит свести с ума любого мужчину в округе Оустона.

Вот и теперь, увидев перед собой Ричарда, она так часто заморгала, что можно было подумать, будто в глаз ей попала соринка.

– Ваш покорный слуга, милые леди, – сказал Ричард и поклонился.

Поскольку мистера Седжмора нигде не было видно, Элисса решила представить мужу гостей своего соседа сама. Все шло как по маслу, пока она не подошла к дородному, средних лет джентльмену в кудрявом парике, кружевном жабо и лимонно-желтом камзоле.

– Позвольте, милорд, представить вам мистера… – бодро начала она, но потом смешалась, покраснела и вдруг почувствовала, что может сию минуту допустить какую-нибудь чудовищную бестактность – начать, к примеру, неприлично хихикать.

– Ага! Должно быть, вы и есть тот самый мистер Эсси, о котором я уже порядком наслышан, – сказал Ричард, приходя на помощь жене. – Очень рад встрече, сэр, очень. Какая у вас, однако, необычная фамилия. Французская, должно быть?

Широкое простецкое лицо мистера Эсси расплылось в счастливой улыбке.

– Так оно и есть, милорд, так оно и есть – французская.

– Надо же! Остается только выяснить, как в эти края занесло вашего предка-француза – ведь должно же быть какое-то объяснение этому феномену! Уверен, что под всем этим кроется какая-то романтическая история, – доброжелательно глядя на мистера Эсси, произнес Ричард.

Сделав затем шаг в сторону, он едва не столкнулся с Антонией.

– Вы непременно должны рассказать мне о придворной жизни, – затараторила она. – Ну и о короле, разумеется.

Правду ли говорят, что он хорош собой? Неужели он такой же красавец, как вы?

В это мгновение сэр Джон так громко откашлялся, что Элисса едва не подпрыгнула на месте. Антония, однако, не обратила на отцовский кашель ни малейшего внимания. Подступив еще ближе к Ричарду и устремив на него пронизывающий взор, она спросила:

– Ну так как же? Красив король или нет?

– Я считаю, что суждение моей милой женушки в данном случае будет куда более ценным и объективным, чем мое, – произнес Ричард с любезной улыбкой. – В конце концов, кому судить о достоинствах мужчины, как не женщине? Вот если бы вы спросили меня о достоинствах придворных леди – тогда другое дело. Тогда я бы дал вам самый обстоятельный ответ…

– Отлично. Тогда скажите нам, королева такая же… – начала было подоспевшая к ним Ливия.

– Давайте лучше вернемся к вопросу о придворных дамах… – нетерпеливо перебила сестру Антония. – Правду ли говорят, что они все такие уж раскрасавицы?

– Все они чрезвычайно грациозны, уверенно держатся и, естественно, очень хорошо одеваются, – ответил Ричард. – Что же до их красоты, то это, как говорится, дело вкуса, не правда ли?

Некий молодой человек, которому этот разговор показался любопытным, присоединился к их маленькой компании и, прежде чем задать вопрос, с шумом втянул в себя воздух.

– А как леди Кастльмейн? Так ли она прекрасна, как уверяет нас молва?

– Она очень хороша собой, как, впрочем, и все прочие любовницы короля. Но пожалуй, ее главное достоинство – страстность. Огненный темперамент – вот что выгодно отличает ее от большинства других леди – так, во всяком случае, мне кажется.

Ричард, прогуливаясь в окружении маленькой компании по гостиной, приблизился к диванчику, на котором сидели сэр Джон и леди Алисия. Расположившись с ними рядом, он продолжал светский разговор:

– Карл, впрочем, больше всего ценит разнообразие. Из-за его ненасытного темперамента я лишился стольких актрис, что даже не могу вспомнить их всех поименно. Похоже, его величество относится к моему театру, как к собственному гарему. Вы не представляете, как трудно в таких условиях осуществить постановку пьесы. Вот почему, – Ричард выразительно помахал рукой перед носами у своих слушательниц, – я решил оставить сцену и сменить суету столичной жизни на буколические красоты здешнего края. Но разумеется, главную роль в переезде сыграла моя очаровательная женушка.

Элисса слушала его, широко раскрыв глаза.

Что он такое говорит? И как вызывающе себя ведет! Он что, не имеет представления, как нужно держать себя в приличном обществе? Возможно, и этот разговор, и вызывающие манеры вполне уместны в Уайтхолле, но только не здесь, в Оустоне.

Неужели он хочет, чтобы все думали о нем как о растленном типе и сочинителе-дилетанте, как совсем еще недавно думала она сама? Разве он не понимает, что такого рода разговоры и поведение унижают не только его самого, но – даже в большей степени – его жену?

Но нет, он слишком умен, чтобы всего этого не понимать, – тогда зачем он все это затеял?

К сожалению, потребовать у него объяснений сию минуту невозможно – слишком много вокруг людей. Но как только они останутся наедине, она обязательно выяснит, зачем ему понадобилось унижать их обоих, строя из себя жадного до сплетен, говорливого, пустоголового болвана?

– Что и говорить, представление ты устроил грандиозное, – сказала Элисса, когда их экипаж, переваливаясь с кочки на кочку, неторопливо катил к дому по разбитой проселочной дороге. – Даже если бы ты специально поставил перед собой цель вызвать у всех этих людей ненависть к себе, тебе и то не удалось бы достичь большего.

– Хочу отдать должное твоей проницательности, – ответил Ричард, откидываясь на подушки сиденья и складывая на груди руки. – Это действительно было представление. – Он усмехнулся. – Я столько лет провел в театре, что научился различать, на моей стороне публика или нет. Интуитивно я все предвижу заранее, до того как на сцене поднимают занавес. Вот и сегодня я с самого начала знал о том, как настроена публика, то есть все эти представители хорошего общества Оустона, так что лезть вон из кожи, чтобы им понравиться, не имело смысла. Они, не успев меня увидеть, уже имели обо мне совершенно определенное мнение.

– Недалеко не все они тебя ненавидели.

– Да, не все. На моей стороне, к примеру, были женщины.

– Думаю, тебе должно это льстить.

– Да с какой стати? Я для них что-то вроде акробата или забавного уродца, каких показывают в цирке. Знаешь, что они обо мне думают? Что я – симпатичный сочинитель из Лондона, друг короля и непременный участник всех его непристойных забав, вот что! По этой причине они с самого начала ждали от меня какой-нибудь неприличной или экстравагантной выходки. Не мог же я обмануть их ожиданий?

– Между прочим, ты своим поведением лишь заставил их утвердиться в этом мнении, – холодно сказала Элисса. – Но оставим па время женщин. Кое-кто из мужчин тоже был на твоей стороне. Во всяком случае, поначалу.

Поведение Ричарда на вечере было чрезмерно вызывающим и даже скандальным, и Элисса не могла так быстро простить ему все выходки, хотя в глубине души и понимала, что во многом, о чем он говорил, есть рациональное зерно.

– Да ничего подобного! – заявил Ричард. – Этим мужчинам, о которых ты упоминаешь, просто-напросто нужны связи при дворе, и они, так сказать, искали у меня протекции. Вот почему они были со мной вежливы. Кстати, твой разлюбезный мистер Эсси, хотя и разрядился, как петух, вел себя вполне по-джентльменски. Да, я совсем забыл о мистере Седжморе. Он был просто очарователен. По-видимому, ему очень хочется стать другом нашей семьи – твоим, во всяком случае.

– Он по крайней мере не развлекал гостей последними сплетнями из жизни короля и его любовниц.

– Но ведь все эти люди только об этом и хотели услышать, – заметил Ричард. – Нет ни одного человека в Англии, который бы не хотел узнать о том, как развлекаются король и его свита. Согласись, мои рассказы о придворной жизни весьма заинтриговали гостей Седжмора.

– Заинтриговали, согласна, но еще больше их заинтриговала твоя манера рассказывать.

– Это было представление, ты же сама об этом говорила.

Элисса посмотрела на него в упор:

– Еще раз хочу тебе заметить, Ричард, что ты своим поведением лишь подтвердил их худшие опасения на твой счет.

Но почему ты вел себя столь развязно и вызывающе? Наоборот, им следовало показать, что ты не только сочинитель пьес, что в тебе есть нечто большее.

Ричард отвернулся к окну и, задрав голову, некоторое время всматривался в темное небо.

– Возможно, этого самого «нечто» во мне нет и я всего лишь сочинитель пьес, – с иронией в голосе проронил он.

Когда ему не хотелось отвечать на тот или иной вопрос, он ловко уходил от него, прикрываясь, как щитом, сарказмом и иронией.

– Я в это не верю.

– И правильно делаешь. Я не только сочинитель пьес, но еще и неплохой актер. Мне, к примеру, не составило бы никакого труда разыграть перед ними роль благородного кавалера и преданного королю солдата.

– Не надо никого из себя разыгрывать. Будь самим собой, вот и все.

– Это означает быть Ричардом Блайтом, человеком, который всегда играет какую-нибудь роль. И не важно, какая у него аудитория. Человек этот готов с равным удовольствием играть и перед королем и его придворными, и перед деревенскими помещиками и торговцами, и перед простым народом.

Элисса нахмурилась:

– Сейчас, стало быть, ты тоже играешь?

Ричард пожал плечами.

– И когда занимаешься со мной любовью – тоже? И двигаешься ты тоже как актер – заранее продумывая каждый свой шаг и жест? А когда говоришь, то произносишь одни лишь затверженные строки из пьес – своих или какого-нибудь другого сочинителя? Ты так вел себя со всеми женщинами? Сколько, кстати, их у тебя было?

– Элисса, я…

Карета остановилась, но Элисса не стала ждать, когда Ричард выйдет и подаст ей руку, а отворила дверцу и выбралась из экипажа без его помощи.

Ричард остался в карете, наблюдая за тем, как она входила в дом. Он сидел в экипаже до тех пор, пока кучер, которому показалось, что он уснул, не сделал попытки его растолкать.

Стоило только кучеру коснуться его плеча, как Ричард выскочил из кареты и бегом бросился к дверям дома.

В спальню он, однако, подниматься не стал. Вместо этого он торопливо прошел по коридору и вошел в кабинет Элиссы, который находился рядом с гостиной. Там он занялся делом, которым, по его разумению, ему давно уже следовало заняться.

Когда Ричард на следующее утро ехал по проселочной дороге, его обуревали весьма противоречивые чувства. Он был бесконечно утомлен и счастлив одновременно.

Хотя, как говорили древние, «все течет, все изменяется», дорога за годы его отсутствия никаких изменений не претерпела и была точь-в-точь такой же, как в годы его юности.

Ричард вспомнил, как он мальчишкой возвращался ночью по этой дороге домой. Ночь не пугала его, наоборот, она предоставляла ему возможность побыть наедине со своими мыслями. Куда чаще, впрочем, он ходил по этой дороге днем, окидывая взором поля с зеленеющими всходами ячменя и стада пасшихся на лугах овец.

Красоты деревенской природы были с детских лет отрадой его души – отрадой, которой он лишился, когда переехал в Европу, поскольку нигде в мире не было такой бархатистой зеленой травы и таких заливных лугов, как в окрестностях Блайт-Холла.

Сегодня утром Ричард испытывал утомление по той простой причине, что всю ночь не спал. Счастлив же он был потому, что осознал наконец свою ошибку. Разыгрывать из себя распутного придворного и наперсника веселого короля Карла было ни к чему. Куда больше ему бы подошло амплуа благородного человека, достойного своего древнего герба и своих наследственных владений.

Ричард сожалел о том, что всю ночь просидел в кабинете, а подняться в спальню и попросить прощения у Элиссы так и не удосужился. Что ж, перед тем как отправиться на прогулку с Уилом, он отыщет ее и принесет ей свои извинения.

Беззаботно насвистывая, он попытался представить себе, что при этом скажет и как будет себя вести. Помнится, она обвиняла его в том, что он обдумывает заранее каждый свой шаг и жест, иными словами, тщательно режиссирует свои действия. Ну и пусть! Ему было приятно представлять себе во всех подробностях, как он поцелует ее, в руку или в щеку – он пока еще не решил, куда именно, – а потом начнет говорить нежные слова. Возможно, он даже поцелует ее в губы – все зависит от того, какое выражение глаз будет у нее в этот момент.