Текст книги "В твоих пылких объятиях"

Ричард оглядел закопченное, пропахшее дымом и элем помещение таверны, но лица присутствующих расплывались у него перед глазами, и он видел перед собой только какую-то безликую массу. Несмотря на свое состояние, Блайт понял, что в словах Седжмора есть рациональное зерно. Если бы, к примеру, он ударил Седжмора, это стало бы причиной скандала и вызвало очередной всплеск слухов и сплетен вокруг его имени.

Ричард выпустил из пальцев кружевное жабо Седжмора и снова опустился на скамью.

– Предлагаю вам заткнуться и подобру-поздорову отсюда проваливать.

– Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне?! Я вам не лакей какой-нибудь!

– В таком случае считайте, что это просьба… хм… доброго соседа.

– В таком случае вам следует вести себя со мной соответственно – как с добрым соседом! Иначе я могу рассердиться и поведать вашей жене о том, что мне известно о тайной жизни ваших родителей.

При этих словах Ричард поежился и даже несколько протрезвел. Поскольку речь шла о тайнах его семейства, ему ничего не оставалось, как ловчить, делать хорошую мину при плохой игре и скрывать от всех свой стыд, страх и гнев.

– А что вы, собственно, знаете о моих родителях?

– Мне бы не хотелось об этом говорить, особенно в таком месте, где много лишних ушей.

– Нет уж, расскажите, сделайте одолжение! – взревел Ричард.

– Становится поздно, и мне пора идти.

Ричард перегнулся через стол, приблизил свое лицо к лицу Седжмора и со скрытой страстью произнес:

– Расскажите о том, что знаете.

Седжмор сглотнул и огляделся. Потом, решив, должно быть, что ему безопаснее разговаривать с Ричардом там, где есть люди, он прошептал:

– Ходили слухи об их скандальном поведении.

– Что конкретно вы подразумеваете под словами «скандальное поведение»?

– Неужели вы хотите, чтобы я рассказал вам все до мельчайших подробностей?

– Моя мать умерла, когда мне было девять лет, а отец – когда мне исполнилось шестнадцать. Они никогда не изображали передо мной святых, и вряд ли вы расскажете мне нечто такое, чего я не знаю, или то, что могло бы вызвать у меня шок.

О том, что сказала бы Элисса, узнай она тайны дома Блайтов, Ричарду не хотелось и думать.

– Я слышал о… неких, скажем так, событиях, которые имели место в павильоне с видом на реку.

– Да не тяните вы и не ходите вокруг да около! Я знаю о своих родителях все – или почти все. Так что же все-таки происходило в павильоне?

– Я уверен, вы отлично знаете, что именно там происходило.

Ричард об этом знал.

Седжмор вытянул губы трубочкой и шелестящим шепотом произнес:

– Вашей очаровательной жене наверняка понравится мой рассказ о том, как и при каких обстоятельствах умерла леди Блайт.

– Моя мать умерла от болотной лихорадки.

– О нет, милорд! Она умерла от обострения болезни, которой обычно болеют шлюхи, и от переизбытка спиртного. Смертельное оказалось сочетание.

Ричард скрестил на груди руки.

– Интересная сказочка. Увы, сказкой она и останется свидетелей-то нет!

Казалось, ирония, сквозившая в словах Ричарда, нисколько не задела Седжмора. Он смотрел уверенно и уже больше не улыбался.

– Есть свидетельства, полученные мной от врача, большого друга вашей матери.

У Ричарда перехватило горло: он помнил доктора своей матери. Это был маленький морщинистый человечек, который являлся в Блайт-Холл по первому ее зову и надолго застревал у нее в комнате.

– Никак не возьму в толк, почему подобная информация должна заинтересовать мою жену?

– Вы не правильно меня поняли. В мои намерения не входит развлекать вашу жену. Я лишь собираюсь открыть ей кое на что глаза.

«Он пока только собирается, – подумал Ричард. – Стало быть, ничего еще ей не рассказал».

– Вы удивительно предупредительный и услужливый человек, – сказал он. Потом, бросив на Седжмора зловещий взгляд, добавил:

– Но если вы попытаетесь внести в наши с Элиссой отношения разлад, предупреждаю вас: берегитесь!

Седжмор встал из-за стола, сверху вниз посмотрел на Ричарда и улыбнулся с видом победителя.

– Я вдруг подумал, что мне для этого и делать-то ничего не придется. Вы сами все разрушите собственными руками, если уже не разрушили. Сидите тут, в таверне, и наливаетесь дешевым пойлом, а ваша красавица жена между тем ждет вас дома. Если у вас с ней все хорошо, как вы дали мне понять, с какой стати, спрашивается, вы сюда притащились?

Ричард медленно поднялся и положил руку на эфес шпаги. Оскалив зубы в улыбке, от которой у его недругов в Лондоне начинали трястись поджилки, он сказал:

– Если у вас, мистер Седжмор, есть хоть капля здравого смысла – в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь, – вы не скажете больше ни одного дурного слова ни о моей матери, ни о моем отце.

Тут Седжмор наконец понял, что, теша свое самолюбие, перегнул палку, и испугался по-настоящему. Пятясь, он добрался до двери и выскочил из таверны на улицу.

Ричард снова уселся за стол и налил себе стакан вина.

Он не сомневался, что теперь молчание трусоватого Седжмора ему обеспечено.

Глава 14

Увидев ярко горевшие в темноте окна Блайт-Холла, Ричард придержал лошадь. Хорошо бы найти где-нибудь поблизости небольшой стожок, зарыться в него и завалиться спать до утра, подумал он. Ричарду не хотелось возвращаться домой, смотреть Элиссе в глаза и объяснять ей, где он был и но какой причине выпил.

Кроме того, он так и не решил, рассказывать Элиссе о своем детстве или нет. Ему куда бы легче жилось, научись он изгонять из памяти демонов прошлого. Он, признаться, думал, что ему это удалось, до тех пор, пока не оказался в Блайт-Холле и не увидел павильон, выходивший окнами на реку.

Вот и теперь, как будто ведомый роком, он оказался неподалеку от этой зловещей постройки, очертания которой проступали в темноте ночи.

Соскочив с коня, он обмотал поводья вокруг толстой ветки дерева и зашагал к павильону. В воздухе пахло влажной травой и листьями. Как всегда, этот запах заставил его вернуться мыслями в прошлое, к той злополучной ночи, когда он, неожиданно пробудившись ото сна, отправился на розыски матери…

Обуреваемый воспоминаниями, Ричард обошел павильон и остановился у двери. Его била мелкая дрожь – как охотничью собаку, которая почуяла дичь.

«Интересно, – спросил он себя, – что будет, если я войду? А ничего не будет – родители давно уже умерли и похоронены. Они превратились в пищу для червей, стали прахом.

А их души, без сомнения, пребывают сейчас в аду».

Ричард толкнул дверь, и она легко, без скрипа, распахнулась.

Он увидел темный провал коридора и грязный, усыпанный засохшими листьями пол. Втянув в себя затхлый воздух, Ричард переступил порог и вошел внутрь, то есть совершил поступок, который до сегодняшнего дня казался ему немыслимым.

Лунный свет, проникавший в помещение сквозь высокие стрельчатые окна, освещал внутреннее убранство павильона, которое, как ни странно, не претерпело за эти годы почти никаких изменений.

Даже тяжелый дубовый стол, на котором обычно стояли кувшины с вином и серебряные блюда с фруктами, находился на своем законном месте – в центре залы. Вдоль стен, как и прежде, стояли низенькие мягкие диванчики на гнутых ножках. Они, правда, основательно пострадали от времени и влаги и обивка на них прохудилась и частью сгнила. Штукатурка во многих местах облупилась, обнажив кирпичную кладку. Паркет рассохся и угрожающе трещал, Опасаясь, что пол может под тяжестью его тела провалиться, Ричард, прежде чем сделать шаг, всякий раз проверял его прочность носком сапога.

Потом он заметил выцветшие, покрытые плесенью драпировки, которые висели уныло, как паруса застигнутого штилем корабля.

«Почему, спрашивается, она их тогда не задернула?» – подумал Ричард и прошел дальше, к алькову. Под одним из диванчиков он увидел какой-то предмет. Ричард отодвинул диван от стены и обнаружил портрет в потускневшей от времени позолоченной раме.

Он поставил портрет на стол и стал рассматривать.

Кто это? Ричард судорожно рылся в памяти, пытаясь вспомнить изображенного на портрете джентльмена, чьи слегка выпяченные чувственные губы и холодные, смотревшие из-под припухших век глаза показались ему на удивление знакомыми.

Усевшись на диван с полусгнившей обивкой, Ричард откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, задумался.

Да, этот джентльмен бывал в Блайт-Холле, пришел наконец к выводу Ричард, давно, много лет назад, когда еще была жива его мать. Тогда, правда, этот человек был молод, а портрет, по-видимому, был сделан значительно позже, уже в его зрелые годы. Теперь Ричард не сомневался, что встречался в детстве с этим джентльменом, он только никак не мог вспомнить его имени.

Ничего удивительного: в то время в поместье приезжало немало мужчин, которые увивались за его матерью. При всем том что-то тогда поразило детское воображение Ричарда, заставило его запомнить лицо изображенного на портрете человека, выделить его из десятков других.

Все это, однако, никак не объясняло появление портрета. Вряд ли его отец стал бы хранить в павильоне изображение одного из любовников своей жены.

Ричард тяжело вздохнул.

Но если не отец, то кто же?

Когда Ричард открыл глаза, сквозь стрельчатые окна павильона лился уже не лунный, а солнечный свет. Он попробовал подняться с места, поморщился и снова плюхнулся на диван: после вчерашней попойки и ночи, проведенной на продавленном диване, голова у него раскалывалась от боли, а ноги затекли и нестерпимо ныли.

В следующее мгновение взгляд Ричарда наткнулся на портрет, который он поставил на стол, прислонив к пустой цветочной вазе. Изображенный на холсте мужчина с высокомерным лицом, казалось, от души потешался над его телесными и душевными муками.

Блайт отвел глаза от портрета и обозрел интерьер павильона при дневном свете.

В ярких лучах солнца он выглядел еще более неприглядно, чем ночью.

– Ричард!

Он вздрогнул и повернулся на звук голоса. В дверях стоял Уил. Широко раскрыв от удивления глаза, он рассматривал внутреннее убранство павильона.

– Уходи отсюда! – гаркнул Ричард. – Немедленно!

Громкий грубый окрик Ричарда до того напугал мальчишку, что он замер в дверях.

Ричард напомнил себе, что ребенок не имеет представления о том, что здесь случилось, и уже более спокойным голосом произнес:

– Прости, я не хотел тебя пугать, но полы здесь в таком состоянии, что в любой момент могут провалиться.

Немного успокоившись, Уил пролепетал:

– Но ты-то ведь внутри.

– Только когда я сюда вошел, я понял, в каком ужасном состоянии здесь полы, – объяснил Ричард и стал приводить в порядок свою одежду. – Кстати, ты не знаешь, который сейчас час?

– Сейчас время завтрака. Я, к примеру, уже поел, – сказал Уил, после чего обвел рукой облупленные стены павильона и спросил:

– Ты что же – здесь ночевал?

– Да. Зашел сюда и заснул. Случайно, – вынужден был признаться Ричард.

– Правда? – с волнением в голосе произнес Уил. – Я тоже всегда хотел; здесь переночевать. Хотя бы разик. Но маца мне не разрешила. Она даже не позволяет мне… – Он замолчал, опустил глаза и покраснел.

– Все ясно. Она не позволяет Тебе даже заходить сюда, потому что здесь опасно. Я правильно говорю?

– Правильно, – пробормотал Уил.

Ричард пригладил волосы.

– Значит, говоришь, ты уже позавтракал?

– Позавтракал.

– А мама?

– Не знаю.

– Надеюсь, мое отсутствие не слишком ее обеспокоило?

Ричарду не хотелось использовать Уила в качестве источника информации, но делать было нечего. Ему просто необходимо было знать, в каком настроении находится Элисса.

– Я не знаю.

– Слушай, может быть, ты позавтракаешь еще раз – со мной за компанию? – предложил Ричард. – Я умираю с голоду. А за это я расскажу тебе о пиратах, которых мне довелось увидеть в Лондоне.

– Ты вправду их видел?

– Уж ты мне поверь. Такие кровожадные на вид парни, что просто ужас.

– Я бы их не испугался…

Ричард взял со стола портрет и как бы между прочим сказал:

– Вот, нашел вчера вечером. Ума не приложу, кто мог его здесь оставить. Уж не твоя ли матушка?

Он снова посмотрел на портрет, потом перевел взгляд на мальчика и едва не выронил картину из рук. Когда в Лондоне Уил узнал, что Ричард не солдат, а всего-навсего сочинитель, у него на лице проступило точь-в-точь такое же презрительное выражение, какое было запечатлено на лице мужчины на портрете. Ричард понял, что на холсте изображен Уильям Лонгберн собственной персоной.

Стиснув портрет покойного отца Уила с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев, Ричард спросил:

– Ты знаешь, кто это такой?

– Понятия не имею.

Почему, интересно знать, Элисса спрятала портрет покойного мужа именно в павильоне? Уж не по той ли причине, что ее первый муж встречался здесь с любовницами, а она об этом узнала? А если узнала – то от кого? Не сам же Уильям Лонгберн рассказал ей об этом?

Ричард до такой степени ушел в свои мысли, что на минуту забыл об Уиле. Вернувшись к реальности, он посмотрел на мальчика и сказал:

– Если этот портрет спрятала здесь твоя мать, значит, у нее были для этого причины. Поэтому я положу его туда, где он лежал. – Ричард отнес, портрет к дивану и затолкал в щель между стеной и диванной спинкой. – Вот и все. Ну а теперь пойдем завтракать.

Когда они вышли из павильона, Уил ткнул пальцем в сторону лужайки, которая отделяла павильон от дома.

– А вот и мама идет! – заявил он, а потом, понизив голос, заговорщицким шепотом добавил:

– Думаю, это она нас ищет.

Увидев Элиссу, которая направлялась к ним по лужайке, Ричард, ни разу в жизни не поворачивавшийся к неприятелю спиной, ощутил вдруг сильнейшее желание удрать.

И вдруг свершилось чудо.

Элисса ему улыбнулась. Ричард испытал при этом такое удивительное облегчение, что у него ослабли ноги и он едва не опустился на траву.

Чтобы окончательно успокоиться и избавиться от лежавшего у него на сердце тяжкого груза, Ричарду было необходимо убедиться, что на портрете, который он обнаружил в павильоне, и в самом деле запечатлен не кто иной, как Уильям Лонгберн. Кроме того, ему хотелось узнать, каким образом портрет оказался в павильоне, и, самое главное, выяснить, что Элисса узнала о его родителях.

– Вот вы где! Это Уил тебя нашел? – сказала она, взглянув на сына.

– Я вчера очень поздно вернулся из города и не захотел никого будить. Поэтому заночевал в павильоне, – отрапортовал Ричард.

Несмотря на улыбку, которой встретила его Элисса, Ричарду казалось, что, начиная с ней разговор, он ступает на весьма зыбкую почву, где один неверный шаг может завести в трясину.

– Ты, должно быть, проголодался?

– Голоден как волк. Заранее упросил Уила составить мне за столом компанию, чтобы не есть в одиночестве. Быть может, ты к нам тоже присоединишься? – предложил Ричард.

– Присоединюсь, – негромко ответила Элисса.

Уил вложил одну ладошку в руку Ричарда, а другую – в руку матери. Ричард же поверх головы Уила посмотрел на жену, и на мгновение их глаза встретились.

Блайт решил, что не стоит слишком уж радоваться перемене в настроении жены, прежде следует выяснить, чему он этой перемене обязан. Элисса имела полное право на него гневаться за то, что он не пришел домой ночевать, но этим правом не воспользовалась, и это настораживало.

Когда они вошли в дом и остановились на минутку в холле, Ричард оглядел свою запыленную, измятую одежду.

– Мне следует привести себя в порядок, в противном случае слуги решат, что их новый хозяин ничем не лучше бродяги.

– Уил, будь добр, сходи к кухарке и скажи, чтобы она принесла завтрак твоему отчиму в столовую. Мы спустимся туда через несколько минут. Не сомневаюсь, что он велит кухарке подать завтрак и для себя тоже, – заметила Элисса, поворачиваясь к мужу.

Когда они поднимались по лестнице на второй этаж, Ричард сказал:

– Между прочим, я вчера не обедал. Говорю это на тот случай, если ты думаешь, что я был у кого-то в гостях.

– Я ничего такого не думаю, но, признаюсь, хотела бы знать, где ты находишься. Я о тебе беспокоилась.

Никто и никогда не беспокоился о Ричарде за всю его жизнь.

– Я был в «Голове лошади», – с покаянным видом сказал он. – Могу ли я надеяться, что ты извинишь меня за поведение, которое больше пристало разобидевшемуся юнцу?

Она остановилась и внимательно на него посмотрела.

– Я на тебя не сержусь. Признаю, что и сама вела себя вчера слишком… хм… импульсивно.

– По-моему, вчера твое недовольство мной было вполне оправдано. Но еще больше тебе следовало разозлиться на меня сегодня – за то, что я не пришел ночевать, – заявил Ричард, когда они вошли в спальню.

– Вчера я была с тобой излишне сурова, а ведь ты мой муж и господин. Я переусердствовала. Извини.

Ричард подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– А ты извини меня сразу за две провинности: за мои вечные исчезновения и за то беспокойство, которое я тебе этим причинил. Я постараюсь свыкнуться с мыслью, что теперь я человек семейный и мне негоже уподобляться раненому медведю и искать спасения в бегстве при дурном настроении.

На его губах заиграла Чувственная улыбка, а глаза потемнели от страсти.

– Какой-то я все-таки непутевый муж. Всю ночь мерз в заброшенном павильоне, а прийти к тебе и попросить у тебя прошения за свои прегрешения не догадался. Но лучше поздно, чем никогда. Скажи, Элисса, ты меня прощаешь?

– Да, – промурлыкала она.

Ричард нагнулся и поцеловал ее. Его поцелуй был нежен и легок, как прикосновение лепестка. Но в нем был и огонь, который мог в любое время разжечь костер чувственности, если бы они дали ей волю.

Элисса была рада, что Ричард вернулся. Кроме того, ее радовало, что теперь она знает кое-что о его прошлом. Это знание должно было помочь ей правильно понимать поступки мужа и соответствующим образом на них реагировать.

Поцелуй стал затягиваться, пока Элисса не решила прервать его:

– Теперь я понимаю, милорд, какой именно голод тебя одолевает.

– Ты угадала: я так проголодался, что готов тебя съесть. – Ричард снова заключил ее в объятия и страстно поцеловал.

На мгновение она поддалась властному зову чувственности, но только на мгновение.

– Нас ждет Уил, – напомнила она Ричарду. – Кроме того, тебе следует подкрепиться. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя случился голодный обморок.

Улыбка Ричарда была неотразимой.

– Ты права. Мне необходимо как следует поесть, потому что ближе к ночи мне понадобятся силы.

Элиссе стало так жарко, что на мгновение показалось, будто за окном светит не скромное солнце Англии, а испепеляющее солнце пустыни.

Дотронувшись пальцем до своих слегка припухших губ, она сказала:

– А еще тебе необходимо побриться. От твоей щетины у меня на губах и на щеках раздражение.

– Извини, я не хотел царапать тебе кожу, – бросил он через плечо, направляясь к тазику для умывания. – Нив области щек и губ, ни… – добавил он с улыбкой, – ни где-либо еще…

– От таких разговоров у меня самой может случиться обморок, – с улыбкой сказала она, направляясь к гардеробу, чтобы достать чистую рубашку для Ричарда.

– Между прочим, я нашел в павильоне портрет некоего джентльмена, – сообщил он, снимая камзол и бросая его на кровать.

Она покраснела, но на этот раз отнюдь не от приятного смущения. Сказать по правде, она совсем забыла о том, что портрет находится в павильоне. В противном случае она давно бы уже велела слугам его сжечь.

– Это портрет Уильяма. Когда он умер, я отнесла портрет туда – как говорится, с глаз долой. Кроме того, у меня не было никакого желания, чтобы его видел Уил: мне не хотелось, чтобы картина напоминала ему о смерти отца, поскольку это могло его опечалить. Так что с тех пор портрет хранится в павильоне.

– Уил похож на отца. Конечно, он не вылитый Уильям Лонгберн, но похож, – заметил Ричард, намыливая себе лицо и шею.

Руки у Элиссы сжались в кулаки.

– Не думаю, – сказала она, стараясь говорить спокойно.

Ее сын не похож на Уильяма и не будет напоминать его даже в малейшей степени – уж она, Элисса, сделает для этого все! Он вырастет достойным и благородным человеком и будет относиться к женщинам с уважением.

– Так это хорошо или плохо? – поинтересовался Ричард, бросая в ее сторону любопытный взгляд.

– Это ни хорошо, ни плохо. Это – никак. Уил похож на меня, вот и все, – ровным голосом сказала она.

– Как бы то ни было, Уильям Лонгберн – отец твоего сына, и мне, естественно, хотелось бы узнать о нем побольше. Если не ошибаюсь, он был старше тебя? – спросил Ричард, шаря по туалетному столику в поисках бритвы.

Элисса обнаружила бритву под чистым полотенцем, достала ее и протянула мужу.

– Да, он был старше.

– А как вы познакомились?

– Мой отец познакомился с ним в Лондоне и пригласил к нам в гости. В то время я была глупенькой молоденькой девушкой, которая только и мечтала о том, как бы поскорее влюбиться и выйти замуж. Уильям ничего не рассказывал о своей семье, своих друзьях, да и вообще был человеком неразговорчивым.

Теперь-то Элисса знала, что молчание мужчины – дурной знак, но тогда она была слишком молода и тщеславна, чтобы это понимать. К тому же Уильям Лонгберн умел говорить комплименты, превознося ее грацию и красоту, и этого с нее было достаточно.

– Значит, он был, что называется, скрытным человеком?

– Чрезвычайно.

– Но ты все-таки в него влюбилась, несмотря на то что он был неразговорчивым?

Глаза Ричарда, казалось, сверлили ее насквозь, требуя от нее говорить правду и только правду. Элисса не выдержала его взгляда и отвернулась.

Через минуту послышалось едва слышное поскрипывание – Ричард начал соскребать бритвой щетину с подбородка Элисса повернулась, но снова встретилась с ним взглядом – он смотрел на нее в зеркало, даже когда брился. В его глазах отражалась печаль, и Элисса, как ни странно, почувствовала облегчение.

– Ричард! Я просто думала, что люблю его, но о том, что такое любовь, не имела тогда ни малейшего представления.

Он говорил мне комплименты, льстил мне и утверждал, что с ним я буду счастлива. В скором времени, однако, я поняла, что любовь, которую, как мне казалось, я к нему испытывала, была всего лишь девичьей влюбленностью.

Ричард положил бритву на край столика. Хотя он стоял к Элиссе спиной, она по развороту плеч и его уверенным легким движениям поняла, что при последних ее словах на душе у него стало легче.

– У тебя все в порядке?

Ричард смыл с лица мыло и с удивлением на нее посмотрел.

– Все ли у меня в порядке? – повторил он ее вопрос.

Потом, отшвырнув полотенце, он неожиданно залился громким веселым смехом, чего Элисса уж никак от него не ожидала. Ей не приходилось еще видеть, Чтобы он так искренне, от души веселился.

Продолжая смеяться, он повернулся к ней и раскинул руки.

– Миледи, женушка моя милая! У меня все в порядке.

Насколько это только возможно! Я в жизни еще не был так счастлив.

– Ты счастлив, потому что я не любила Уильяма Лонгберна?

Ричард обнял ее и ласково коснулся пальцем ее щеки.

– Именно! Должен признать, что до сего дня я самым позорным образом ревновал тебя к усопшему. Хотя, как я понял из твоих намеков, великим любовником он никогда не был, тем не менее я считал, что ты испытывала к нему весьма и весьма нежные чувства.

Она склонила голову ему на грудь.

– Я тоже тебя ревновала.

– К Антонии? – спросил он, на секунду от нее отстраняясь, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Ко всякой женщине, которая позволила себе взглянуть на тебя дважды.

– Должен вам сказать, что вы загадочная женщина, миледи.

– Загадочности я научилась у вас, милорд, – сказала Элисса, со значением посмотрев на Ричарда.

– У меня? – с самым невинным видом переспросил Ричард. – Да меня так же легко понять, как… как…

– Как наш брачный договор, – весело блеснув глазами, закончила за него Элисса.

– Не напоминай мне об этом договоре, женщина! В нем сам черт не разберется.

Она продолжала прижиматься к нему щекой, лелея в себе непередаваемое ощущение, которое испытывала от прикосновения к его обнаженной груди. В следующее мгновение, однако, она встрепенулась и вскинула на него глаза: Ричард быстрыми, хорошо рассчитанными движениями развязывал тесемки на ее корсаже.

– Что ты делаешь, Ричард? – вскричала она. – Завтрак наверняка уже на столе, да и Уил нас ждет. У нас совершенно нет времени!

Ричард пожал плечами:

– Это все ты виновата.

– Я?

– Если бы ты не была такой красивой и желанной, я бы не распалился так сильно – уж потерпел бы до вечера, – сказал Ричард, подходя к кровати.

– Похоже, тебя снова надо отправить спать в павильон.

– Моя бы воля, я снес бы его до основания.

Элисса, подивившись его мрачному тону, сказала:

– А я-то думала, тебе доставляет удовольствие видеть хотя бы одно строение, оставшееся в неизменном виде от прежних времен.

– Только не это.

– Но почему?

– Очень уж этот павильон обветшал. Руины, да и только, – заметил он, натягивая на себя камзол.

– Его можно отремонтировать. По-моему, в архитектурном отношении он интересен.

– А по-моему, нет. Где у тебя щетка для волос?

Элисса взяла с полочки щетку и протянула мужу.

– А все-таки павильон мне нравится, и я бы хотела его сохранить.

– Что ж, тогда мы его сохраним, – холодно сказал Ричард, расчесывая перед зеркалом волосы.

Элисса положила ладонь ему на руку.

– Может быть, мы не будем ссориться с тобой из-за этого павильона?

Взгляд Ричарда смягчился.

– Из-за этого проклятого павильона? Ни за что!

– Меня послала за вами кухарка! – объявил Уил, неожиданно входя в комнату. – Говорит, что все стынет.