Текст книги "В твоих пылких объятиях"

Неожиданно лошадь Ричарда остановилась как вкопанная, и всаднику стоило немалого труда удержаться в седле. Словно чертик из коробочки, из зеленых насаждений, что росли вдоль дороги, выскочила Антония Норберт и предстала перед изумленным взором Ричарда. На ней была огромная уродливая шляпа, которая слегка сбилась набок, и светлое платье, испачканное зеленым травяным соком и в нескольких местах порванное.

Пока Ричард успокаивал лошадь, Антония широко улыбалась и усиленно моргала, пытаясь изобразить то, что сочинители обыкновенно именуют «трепетом ресниц».

– Лорд Доверкорт! Какой приятный сюрприз!

Ричард, которого поразила наглость этой девицы, чьи манеры были еще более развязными, нежели манеры слонявшихся по набережной Темзы шлюх, окинул ее холодным взглядом и с привычной иронией в голосе осведомился:

– И как часто вы залегаете в придорожных кустах, подкарауливая ничего не подозревающих путников?

Девица захихикала. Громко, бесстыдно.

– Вы такой забавник, милорд!

– Нет, правда, что вы здесь делаете, мисс? Разве вы не знаете, что таким очаровательным юным леди, как вы, не рекомендуется гулять в одиночестве? – произнес Ричард, сделав вид, что не расслышал предыдущей реплики Антонии.

В ответ он снова услышал дурацкое хихиканье, после чего был ошарашен весьма откровенным, совсем не девичьим взглядом в упор и невольно вздрогнул.

– А если бы со мной что-нибудь случилось, к примеру, на меня бы напали разбойники, вы пришли бы мне на помощь? Говорят, вы великий фехтовальщик…

– Я вынимаю рапиру из ножен только в тех случаях, когда опасность угрожает моей жизни, – сказал Ричард, невольно сбиваясь на легкомысленный тон, принятый в дамских будуарах при дворе. – Я трусишка, дорогая мисс, и боюсь случайно порезаться.

Антония, покачивая бедрами, подошла к нему совсем близко, и Ричард возблагодарил провидение за то, что не стоял на земле, а сидел на лошади.

– А вот мы о вас слышали совсем другое. Оустон не такое уж захолустье, как вам, наверное, кажется, и кое-какие новости из Лондона сюда доходят. Так вот, люди говорят, что вы не только отличный фехтовальщик, но еще и отчаянный бретер.

– Бретер – это слишком сильно сказано. В юности, конечно, за мной водился такой грех, я участвовал в дуэлях, но с тех пор прошло уже много лет.

– Но ведь талант фехтовальщика у вас остался, верно? – с хитрой улыбкой произнесла Антония.

– Все свои таланты, мисс, я решил употребить на благо своей семьи.

– Как это благородно с вашей стороны!

– Прошу извинить, мисс, но мне пора домой. Я обещал взять с собой на прогулку Уила. Желаю здравствовать!

Ричард не стал дожидаться ответной реплики Антонии или, не дай Бог, ее хихиканья и дал коню шпоры.

Антония заверещала так, как будто ее резали.

Ричард невольно придержал коня и обернулся.

Антония, согнувшись в три погибели, касалась пальцами лодыжки и болезненно морщилась.

– Мне кажется, я потянула связки, – жалобно сказала она. – Сильно потянула, и мне больно ходить.

Ричард с тоской поглядел вдаль. Он готов был отдать все на свете, чтобы только не возвращаться к сластолюбивой Антонии. Увы, этикет предписывал мужчине оказывать дамам всемерную помощь, и отмахнуться от его предписаний Ричард не мог. Ему ничего не оставалось, как сойти с коня и предложить девушке свои услуги.

– Я такая неуклюжая, милорд, – заявила девица.

– Это все дорога. Думаю, вы угодили ногой в выбоину, – холодно произнес Ричард.

– Но что же теперь делать?

– Вам придется забраться на лошадь, а я отвезу вас домой.

– Я могла бы сесть верхом у вас за спиной, – высказала она предложение, которое, Ричард не сомневался, было обдумано заранее. – До дома моего отца путь неблизкий.

Ричард криво усмехнулся. Короткой дороги он не знал, а Антония, по его разумению, должна была избрать самый длинный и извилистый путь к своему дому.

– Я катаюсь уже довольно долго, и моя лошадь устала.

Двух седоков она не выдержит. Так что на лошади поедете вы, а я пойду рядом.

Антония хотела было запротестовать, но, взглянув на Ричарда, поняла, что противоречить ему не стоит.

– Идите сюда, я помогу вам сесть в седло.

– Боюсь… идти я не в состоянии. Мне больно!

Ричард едва удержался, чтобы не выругаться. Делать, однако, было нечего – он подошел к Антонии и предложил ей руку.

– Вот, обопритесь о мое плечо. Так вам будет легче передвигаться.

Антония забросила свою довольно-таки мясистую руку ему за шею. При этом платье у нее на груди распахнулось: возможно, это было совпадение, но Ричард в совпадения такого рода не верил.

Груди у нее были роскошные. Кое-кто из мужчин, без сомнения, воспользовался бы представившимся удобным случаем, чтобы их ущипнуть или потискать.

Ричарду приходилось в своей жизни видеть женские груди – причем куда более красивые. Хотя бы грудь его жены, к примеру. По этой причине грудь Антонии не произвела на него особого впечатления.

– Итак? – Дыхание Антонии обожгло ему ухо.

Обняв девушку за талию, Ричард помог ей дойти до лошади.

– Нога у меня сильно распухла, и я не смогу поставить ее в стремя, – сообщила ему Антония.

Ричард почувствовал, что попал в ловушку. В последний раз он испытывал сходное чувство, когда король объявил ему, что намерен его женить. Тогда, впрочем, все обернулось к лучшему, чего в случае с Антон ней не предвиделось.

– Я вас подсажу, – сказал он, отводя глаза в сторону. – Положите руки мне на плечи и держитесь. Главное, чтобы лошадь стояла смирно.

Когда Ричард приподнял Антонию над землей, она взвизгнула. Лошадь, услышав визг, вздрогнула, заволновалась и стала переступать на месте ногами. Тем не менее Ричарду удалось водрузить девушку на седло. При этом ее груди коснулись его подбородка.

Ричард перевел дух и взялся за поводья, чтобы вести лошадь за собой.

– Сначала идите по дороге прямо, а потом, у развилки, сверните налево, – скомандовала Антония.

Ричард кивнул, и они двинулись в путь.

– Право, мне совестно, что я причинила вам такое беспокойство, – промурлыкала Антония.

– Бывает, – хмыкнул Ричард. – Люди, как и лошади, иногда спотыкаются, причем даже на ровном месте.

– Но мой учитель танцев утверждает, что я танцую лучше всех в Оустоне и движения у меня легки и изящны.

Поскольку Антония видела только спину Ричарда, он позволил себе скептическую ухмылку.

– А вы танцуете, сэр Ричард?

– Иногда.

– Вы, должно быть, знаете, какие танцы сейчас в моде при дворе?

Элисса была права: ему не стоило так много говорить о придворной жизни. Теперь женщины считают его знатоком придворных обычаев и нравов и станут донимать его разными глупыми вопросами.

– Мне не так уж часто приходилось бывать при дворе, – .сказал он.

– Вы скромничаете! Молва утверждает, что вы там дневали и ночевали!

– Эта, что ли, развилка? – спросил Ричард, радуясь представившейся возможности сменить тему.

– Да. Теперь сворачивайте налево. Налево! – крикнула Антония, поскольку Ричард повернул направо.

– Вы уверены, что надо сворачивать именно в эту сторону? – недоверчиво спросил Ричард.

– Полагаю, мне лучше знать, где находится отчий дом, – пропела Антония и с хитрым видом посмотрела на Ричарда. – Интересно, почему вы хотели свернуть направо? Уж не замыслили ли вы что-нибудь дурное?

Ричард не выдержал:

– Моя дорогая юная леди! Хочу заверить вас, что мои помыслы чисты, как родниковая вода, но вот ваши внушают мне большие сомнения.

– Милорд! – с возмущением вскричала Антония.

– Женщины часто меня домогались, и я изучил все их уловки. Так что вы, леди, можете хоть догола раздеться – я к вам и пальцем не прикоснусь. Кроме того, я знаю наверняка, что никакого растяжения у вас нет и вы все это выдумали.

– Я… я… вы… вы… – Антония покраснела как рак, и Ричард понял, что еще немного, и она зальется слезами.

Отвернувшись от Ричарда, девушка стала слезать с лошади.

– Я правда потянула связки! – воскликнула она. – А вы невесть что обо мне подумали, нахал!

Коснувшись земли ногами, она часто-часто заморгала, словно от боли.

Блайт хмыкнул. Девчонка довольно убедительно разыграла оскорбленную невинность. К несчастью для нее, она забыла, какая именно лодыжка у нее якобы болит, и теперь хромала на другую ногу.

Ричард не сомневался, что, оставь он Антонию здесь, у развилки, она станет рассказывать всем и каждому, какой он невоспитанный чурбан и жестокосердный человек. Хотя ему лично было на это наплевать, он знал, что разговоры на эту тему вызовут неудовольствие Элиссы и опечалят ее.

– Прошу меня извинить, – пробурчал он. – Я, знаете ли, слишком долго общался с актерами, а они мастера на розыгрыши. Позвольте мне помочь вам снова сесть на лошадь. После этого мы, как вы того хотите, повернем налево и продолжим путь.

– Ваши извинения принимаются, – с величественным видом произнесла Антония.

– Скажи, Уил, где ты услышал это-выражение? – негромко спросила она.

– На… на конюшне.

– От кого?

У Уила по щекам заструились слезы.

– Он очень злился, мама. – пробормотал мальчик, поднимая на Элиссу глаза. – Но не на меня, нет… – торопливо добавил он.

– Это был Ричард?

Уил вытер нос и кивнул.

– Понятно. Я обязательно скажу ему, что у нас дома употреблять такие грубые слова не принято. И гнев не может служить этому оправданием. Прошу тебя, Уил, никогда больше этих слов не говорить. Ты меня понял?

Уил с обреченным видом снова кивнул.

– Кроме того, ты наказан и не будешь ездить верхом до конца недели.

Мальчик в ужасе посмотрел на мать.

– Но…

– Никаких «но»! Такая мера заставит тебя запомнить на всю жизнь, что истинного джентльмена узнают по тому, что и как он говорит. А теперь отправляйся к себе в комнату и сиди там, пока я тебя не позову.

Понурив голову, Уил шаркающей походкой, как старик, вышел из комнаты.

Наконец сэр Блайт добрался до дома Антонии. Он валился с ног от усталости и, кроме того, был зол как черт. По счастью, Антония всю дорогу до Норберт-Холла хранила молчание: поняла, должно быть, что, домогаясь его, несколько перегнула палку. Или, быть может, мрачное настроение Ричарда передалось ей и излечило ее – по крайней мере на время – от излишней разговорчивости, кто знает?

Распрощавшись со сластолюбивой девицей и двинувшись в обратный путь, Ричард постарался выбросить из головы Антонию и вновь вернуться мыслями к предстоящему объяснению с Элиссой. У него в голове снова стали одна за другой прокручиваться умилительные сцены примирения – страстные речи, горячие поцелуи, ласки, потом снова поцелуи и ласки и так далее, до бесконечности…

Неожиданно его взгляд напоролся на каменную постройку оставшегося от былых времен павильона.

Все еще стоит, проклятый, с ненавистью подумал Ричард и дал себе слово при первой же возможности срыть павильон до основания.

Однако настроение у Ричарда после этого не улучшилось, а, наоборот, еще больше испортилось.

Почему, спрашивается, этот проклятый павильон не был уничтожен землетрясением, молнией или еще каким-нибудь образом? Почему, в конце концов, первый муж Элиссы, сторонник современных направлений в архитектуре, не велел разобрать его по кирпичику, чтобы выстроить на его месте не менее чудовищное, но зато абсолютно новое здание?

Обуреваемый этими безрадостными мыслями, Ричард доехал до конюшни. Не успел он соскочить с коня, как перед ним, словно призрак из преисподней, возник грум, который, похоже, дожидался его появления в течение нескольких часов.

– Леди Доверкорт требует вас к себе, милорд, – заявил парень, не удосужившись даже склонить перед ним головы. – Сию же минуту!

Глава 13

Элисса наблюдала за тем, как Ричард, заложив руки за спину, входил в ее кабинет. Вид у него был самый беззаботный, и ее грозно сведенные на переносице брови производили на него, казалось, не более сильное впечатление, чем облачка на небе, обещавшие дождь во второй половине дня.

Элисса мысленно приказала себе успокоиться, по возможности держать себя в руках и не давать воли гневу.

– Ты где был?

Ричард присел на край письменного стола и пристально на нее посмотрел.

– Катался на лошади. Надеюсь, ты соскучилась?

– Ночью тебя не было в спальне. Где же ты ночевал?

– Сначала скажи, ты соскучилась? – повторил он, раздвигая губы в исполненной чувственности улыбке.

– Поскольку ты мой муж и господин, ты не должен давать мне объяснений по поводу своего отсутствия, тем более если у тебя нет такого желания, – сухо сказала она. – Но ты отправился на прогулку один, без Уила.

На лице Ричарда проступило нечто похожее на обыкновенное человеческое чувство., – Я выехал еще до того, как он проснулся. Значит, он меня ждал? Черт бы побрал эту Антонию!

– Антонию? Антонию Норберт?

Элисса обнаружила, что Ричард, оказывается, может быть застенчивым и даже робким.

– Да, я скакал верхом на лошади, как вдруг из-за кустов перед самым моим носом появилась Антония. Оказалось, что она подвернула ногу. Увидев меня, она попросила, чтобы я отвез ее домой. Я как джентльмен не мог отказать даме и исполнил ее просьбу, то есть отвез ее в Норберт-Холл.

Домой – или еще куда-нибудь? На вечере у Седжмора Антония весьма недвусмысленно дала понять, что сэр Блайт ее заинтриговал. Неужели Ричард с его опытом легких побед над женщинами отверг то, что она, возможно, пыталась ему предложить?

– Поверь, Элисса, я бы предпочел вместо этого несколько часов подметать улицы Лондона, – сказал Ричард, будто отвечая на ее мысли.

Слова Ричарда польстили Элиссе, и она сразу же сказала себе, что глупо было с ее стороны подозревать ею в измене и ревновать. Вслух она, однако, сказала совсем другое:

– Все это не так уж и важно. Сегодня У ил уже никуда не поедет. Он вообще будет сидеть дома до конца недели.

Ричард выпрямился и устремил на нее встревоженный взгляд.

– Что с ним случилось? Уж не заболел ли?

Элисса покачала головой:

– К счастью, нет. Просто он наказан. Он, видишь ли, позволил себе сегодня утром выругаться.

– Позволил себе выругаться? – переспросил Ричард с таким облегчением, что можно было подумать, будто брань была для него столь же несущественным проступком, как не застегнутая до конца курточка. – И это все?

– Исходя из того, что он сказал, неделя без прогулки вполне справедливое за это возмездие.

– Что же он такого сказал, что так тебя опечалило?

– Некое выражение, которому его научил ты.

– Выражение, которому научил его я? – Тут Ричард наконец понял, что она имела в виду. – Ах это? Там, на конюшне?

– Да, на конюшне.

– А он сказал тебе, почему я выругался?

– Он сказал только, что ты очень разозлился.

Ричард едва заметно улыбнулся.

– Я наступил на навозную кучу и сразу же, так сказать, на это отреагировал, то есть чертыхнулся. Полагаю, что моя реакция при сложившихся обстоятельствах была вполне естественной.

– Я не понимаю, почему вы считаете брань естественной реакцией на жизненные обстоятельства, милорд, – сказала Элисса. – Богохульство суть проявление слабости.

Если бы она только знала, какие чудовищные ругательства и богохульства слышал он в детстве, то бранные слова, которые он произнес на конюшне, показались бы ей невинным лепетом.

– В тот момент я не помнил себя от злости. Но почему выругался Уил?

– Потому что ты уехал кататься без него.

– В таком случае я виноват даже больше, чем думал, а потому прошу прощения не только у тебя, но и у Уила. Позже я лично принесу ему свои извинения.

– Извинения часто произносят автоматически. Если человек не понимает, как разлагающе действуют богохульства на неокрепшую детскую душу, все эти жалкие слова – пустой звук.

Ричард вздрогнул.

– Думаешь, я не понимаю, как реагируют люди на те или иные слова? Чушь! Я – сочинитель. Уж мне ли не знать о силе воздействия слова на человека!

– У тебя не было собственных детей, а потому твоему пониманию недостает глубины. Быть может, тебе лучше не ездить больше с Уилом на верховые прогулки? Кто знает, чему ты можешь научить мальчика, даже об этом не подозревая?

– Чему же, по-твоему, я могу его научить? Мерзостям?

Наставлю его, так сказать, на путь греха и порока?

Элисса поджала губы и промолчала.

Ричард подошел к ней, схватил за плечи и прошипел:

– Ты, значит, полагаешь, что я способен научить твоего сына бог знает чему? Думаешь, я растлю его, как в свое время растлили меня?

Лицо Ричарда исказилось, он замолчал и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.

Пытаясь сдержать охватившие его чувства, Ричард вышел в холл, подошел к камину и, положив руку на мраморную каминную полку, несколько раз глубоко вздохнул. Если бы Элисса только знала…

Но она не узнает. Не должна узнать!

Он услышал шаги и повернулся. Ему хотелось видеть Элиссу, но в то же время он боялся прочесть в ее взгляде непонимание и осуждение.

На лестнице стоял Уил. В его глазах отражались страх и удивление.

Что бы там ни случилось между ним и Элиссой, ребенку об этом знать не следовало.

Изобразив подобие улыбки, Ричард направился к мальчику, который тоже улыбнулся ему, хотя улыбка получилась невеселая.

– Боюсь, мое отсутствие вызвало в доме целый переполох, – сказал Ричард, присаживаясь на ступеньку рядом с мальчиком.

Несмотря на мрачные мысли, которые одолевали Ричарда, он не мог не признать, что при виде Уила его охватили теплые отеческие чувства – так, во всяком случае, ему казалось: ведь, как совершенно справедливо утверждала Элисса, собственных детей у него никогда не было.

Оглянувшись, Уил с заговорщицким видом прошептал:

– Мама, наверное, на тебя тоже рассердилась?

– Рассердилась, и даже очень, – вынужден был признать Ричард.

«Вот именно, что очень, – подумал Ричард. – Уж не приревновала ли она меня, чего доброго, к Антонии? Да нет, этого не может быть. Разве она не понимает, что Антония не стоит даже ее мизинца?»

– Не надо было мне ругаться, – пробормотал Уил.

– Да и мне не стоило этого делать, – сказал Ричард и с улыбкой протянул мальчику руку. – Нам следует заключить с тобой договор – никогда не ругаться, как бы ни были мы разозлены или опечалены. Мужчина должен и поступать, и говорить; как джентльмен, – при любых обстоятельствах. Идет?

Уил кивнул, и они с серьезным видом пожали друг другу руки.

Потом Уил вздохнул и сказал:

– Мама запретила мне кататься верхом до конца недели.

– Я знаю.

– Тебя она тоже наказала?

– Так, как тебя? Нет.

– Черт… – Уил осекся и прикрыл ладошкой рот. – Я просто хотел сказать, что, по-моему, это несправедливо.

– Взрослых наказывают по-другому.

– До чего же мне хочется поскорее стать взрослым!

… Ричард с теплым чувством посмотрел на ладного, смышленого парнишку, которого он с радостью стал бы называть не пасынком, а сыном. Интересно, что думал о нем, Ричарде, его собственный отец? Должно быть, ничего хорошего. Сэр Блайт-старший считал сына причиной всех своих несчастий, как будто это он, Ричард, принудил его жениться на своей забеременевшей вне брака матери, чтобы таким образом прикрыть грех и избежать огласки и скандала.

Поднявшись со ступеньки, Ричард произнес:

– На твоем месте, Уил, я бы не торопился расставаться с детством. Когда человека лишают детства, это значит, что его наказывают. А такое наказание куда хуже того, что придумала тебе мать.

– Куда это ты собрался? Можно и мне с тобой? – спросил мальчик, с мольбой посмотрев на Ричарда.

– Нет, нельзя. Я отправляюсь в такое место, где тебе вряд ли понравится, – негромко сказал Ричард и с этими словами вышел из дома.

Всю первую половину дня Элисса прождала Ричарда, недоумевая, куда это он опять запропастился. Она хотела попросить у него прощения за то, что была чрезмерно сурова с ним из-за произнесенного им в запале на конюшне ругательства. Кроме того, ей хотелось извиниться и за свои, как ей казалось, детские капризы, надутые губы и сцену, которую она устроила ему вчера вечером, когда они возвращались от Седжмора.

Ей также очень хотелось понять, отчего Ричард, беседуя с ней, неожиданно замолчал и вышел из комнаты. За этим скрывалась какая-то тайна, и Элисса пока еще не знала, как коснуться этого деликатного предмета, не обидев ненароком мужа.

В общем, отношения Элиссы с мужем складывались в тот день таким образом, что ей меньше всего хотелось видеть у себя дома посторонних, но так уж случилось, что именно в это время в Блайт-Холл неожиданно пожаловал мистер Седжмор.

– Добрый день, мистер Седжмор, – ровным голосом произнесла Элисса, стараясь скрыть недовольство, которое овладело ею при виде неожиданного визитера.

– У вас все хорошо, миледи? – вместо приветствия сказал Седжмор. – Уж очень вы бледны.

– Не привыкла поздно ложиться.

– Разумеется, как я только не подумал? – произнес Седжмор с улыбкой, которая его отнюдь не красила.

Элисса уселась в кресло и жестом предложила Седжмору занять другое, напротив.

– Вы приехали, чтобы обсудить со мной какое-нибудь дело?

– Дело? Только не сегодня!

Заметив, как Элисса нетерпеливо постукивает по столу пальцами, Седжмор приподнялся на стуле, сделав вид, что намеревается уйти.

– Если я не вовремя, тогда я, пожалуй, по…

– О нет, что вы, пожалуйста, оставайтесь, – сказала Элисса, погрешив против правды ради соблюдения этикета.

Что бы там ни думала Элисса о Седжморе, он был человеком богатым и влиятельным, к тому же ее соседом, и разумнее было его не задевать и отношений с ним не портить.

– Хочу поделиться с вами кое-какими наблюдениями на вчерашнем вечере, – произнес Седжмор, откидываясь на подушки кресла. – Дело в том, что разговоры, которые вчера вечером вел ваш муж, немало меня удивили и даже смутили.

– Он сказал мне, что нет в Англии человека, который бы не любил слушать сплетни из жизни королевского двора.

Мистер Седжмор захихикал.

– Что ж, в каком-то смысле он прав. Дочери сэра Джона уж точно были заинтригованы его рассказами. Но еще больше самим рассказчиком.

– Ричард может быть очень обаятельным, если захочет.

– Вчера, по-видимому, он очень этого хотел, я бы сказал, даже слишком.

Элисса принужденно улыбнулась.

– Это все издержки жизни в Лондоне. Он слишком долго был при дворе.

– Принимая во внимание издержки, о которых вы упомянули, скажите, его поведение не вызывает у вас раздражения? Или неприятия? Ведь, как говорит пословица, яблоко от яблони недалеко падает.

– О семье мужа я почти ничего не знаю, – равнодушно произнесла Элисса, хотя разговор постепенно стал вызывать у нее интерес. – По-моему, он не любит вспоминать прошлое.

– И недаром.

– Какие же тайны он хранит?

– Ну… я всего, разумеется, не знаю. Так, слышал кое-что.

Элисса разочарованно вздохнула, но потом, заметив многозначительную улыбку на лице Седжмора, поняла, что он знает куда больше, чем старается показать, просто пытается с помощью недомолвок вызвать у нее повышенный интерес к предмету.

– Быть может, есть смысл попросить сэра Джона рассказать о семье Ричарда? – высказала предложение Элисса, почувствовав, что Седжмор не захочет расставаться с информацией, которой владеет, просто так и потребует за это с нее кое-что взамен.

Что именно, Элисса пока не знала, но быть обязанной Седжмору не хотела ни при каких обстоятельствах.

– Если сэр Джон даже что и знает, то вам не расскажет – уж такой он человек. – Седжмор сделал грустное лицо и лицемерно потупил взор. – Быть может, и мне лучше промолчать?

– Делайте, как считаете нужным, – сказала Элисса, стараясь по возможности не выказывать своего любопытства.

– С другой стороны, для вас было бы небесполезно узнать кое-что из истории семьи вашего мужа, – продолжал набивать себе цену Седжмор.

– Поверьте, я способна оценить откровенность, которая вызвана искренней заботой о моем благе.

Мистер Седжмор снова растянул губы в улыбке. У Ричарда улыбка чаще всего бывала веселая или ироническая, реже – издевательская. У Седжмора – хитрая и самодовольная. По мнению Элиссы, Седжмор в такие минуты походил на ухмыляющуюся жабу, если, конечно, допустить, что жабы могут улыбаться или ухмыляться.

– Когда моя семья переехала в эти края – а это произошло вскоре после смерти отца сэра Ричарда, – мне как-то раз довелось услышать, о чем болтали на кухне наши слуги.

Они обсуждали семейные тайны Блайтов. Никого из них, казалось, ничуть не удивляло то обстоятельство, что дядя приложил немало усилий для того, чтобы сплавить своего племянника за границу – как говорится, с глаз долой – за то якобы, что его покойный брат совершил по отношению к нему крайне неблаговидный поступок. Так вот, по слухам, отец сэра Ричарда соблазнил жену своего родного брата.

При этом известии Элисса широко распахнула глаза, а мистер Седжмор, довольный произведенным эффектом, продолжил свой рассказ:

– Дальше – больше. Жена дяди сэра Ричарда сбежала от него с управляющим, который перед этим прикарманил почти все наличные деньги ее мужа. Эту парочку с тех пор никто больше не видел. Поскольку сэр Ричард находился в Европе при дворе нашего короля, дядя сэра Ричарда сразу же после бегства жены продал имение, что ему не удалось бы сделать, если бы его племянник жил в Англии. Получив деньги, дядя отослал небольшую сумму Ричарду во Францию, сел в Ливерпуле на корабль и отплыл в Новый Свет. Увы, до Нового Света он так и не добрался и умер во время путешествия.

– Я не имела обо всем этом ни малейшего представления, – протянула Элисса, и это была чистая правда.

– Но и это еще не все, – сказал Седжмор, смакуя каждое слово своего скандального повествования. – Мать сэра Ричарда в моральном отношении была ничуть не лучше своего супруга-сладострастника. Об этой женщине я ничего толком не знаю, потому что она ловко умела заметать следы, но говорят, что у нее было великое множество любовников.

Выслушав рассказ Седжмора, Элисса сразу же прониклась сочувствием к своему супругу. У этого человека, который прожил пятнадцать лет в лоне столь греховной семьи, детство и юность воистину должны были быть ужасными.

Но как ей подступиться к нему, выказать сочувствие и нежность, которую она к нему испытывала? Ричард был гордым человеком, и если бы ему хотелось, чтобы она знала о перенесенных им в юности испытаниях, он бы, разумеется, ей об этом поведал.

Потом она подумала, что ничего удивительного нет в том, что Ричард временами бывает циничным, а речи его подчас исполнены горечи. Это была не его вина, но его беда. Но каким мужем и отцом может быть такой человек? – вот вопрос, на который Элисса пока не находила ответа.

В юности он скрывал терзавшую его душевную боль за внешней бравадой, саркастическим тоном и лихими ухватками повесы и бретера. Но боль и детские обиды с годами не исчезли – они, наложив отпечаток на характер, просто отравили что-то в его душе, и их проявления в зрелом возрасте могли оказаться непредсказуемыми и даже разрушительными, чего, собственно, Элисса и опасалась.

Больше всего, однако, ее удивляло другое – как ему после всех выпавших на его долю испытаний удалось найти в себе силы, чтобы тепло и нежно относиться к ней и ее сыну Или это всего лишь игра? Ведь Ричард сам говорил, что ему все равно где и перед кем играть, главное – процесс!

Потом она вспомнила, как исказилось от ужаса его лицо, когда она обвинила его в попытке растлить ее сына, и решила, что его боль и отчаяние в тот момент были подлинными.

Уж в чем, в чем, но в этом сомнений у нее не было.

Да и в его теплом отношении к ней она тоже не сомневалась – всякий раз, когда он на нее смотрел, его взгляд начинал лучиться от любви и нежности. Такое, по мнению Элиссы, сыграть было невозможно.

Мистер Седжмор принял ее задумчивость за выражение печали и кашлянул, чтобы привлечь ее внимание.

– Боюсь, миледи, мой рассказ опечалил вас. Но я и представить себе не мог, что сэр Ричард все это от вас скрывал.

– Не могли же вы подумать, что я буду веселиться, услышав от вас пересказ циркулирующих насчет семьи моего мужа небылиц? Что же до того, что Ричард хранил молчание… Не хотел ворошить прошлое, вот и все! К тому же я уверена, что за всеми этими слухами ровно ничего не стоит и основаны они на лжи и домыслах, – ровным голосом сказала она, решив, что как жена просто обязана защитить репутацию своего супруга. – Все мы знаем, чего стоит досужая болтовня слуг.

От изумления глаза мистера Седжмора едва не вылезли из орбит. Его до такой степени удивили и поразили слова Элиссы, что он даже приоткрыл рот. Элисса же, сделав вид, что ничего не замечает, добавила:

– Надеюсь, мистер Седжмор, вы не придаете значения этим лживым россказням?

– Лживым россказням? Но я сам слышал, как сэр Джон порицал распутное поведение обоих родителей вашего мужа.

– Мне бы хотелось вам напомнить, что мой муж знаменит тем, что вызывает на дуэль даже по самым ничтожным поводам. Все эти сплетни и домыслы, хотя и лживые, порочат тем не менее его честь, и я бы на вашем месте не стала передавать их другим людям. Боюсь, сэр Ричард, узнав об этом, может не на шутку разозлиться.

Мистер Седжмор сделал вид, что оскорблен до глубины души.

– Я упомянул об этих слухах ради вашей же пользы.

– А вот я, окажись на вашем месте, не стала бы больше упоминать об этих слухах из соображений собственной пользы.

– Должен ли я понимать ваши слова так, что вы заботитесь о моей безопасности?

– Вы правильно меня поняли. Мне бы не хотелось, чтобы из-за каких-то глупых сплетен пролилась кровь. – Элисса встала и одарила своего соседа ледяным взглядом. – Желаю вам здравствовать, мистер Седжмор.

Придав своему худому лицу выражение дружеского участия и заботы, Альфред Седжмор подошел к Ричарду, сидевшему в оустонской таверне «Лошадиная голова».

– Бог мой, милорд! Что привело вас в такое злачное место?

К тому времени Ричард уже покончил с бутылкой дешевого красного вина, которое отчасти восстановило душевное равновесие, утраченное им в столкновении с Элиссой, и наполовину опустошил вторую.

Пьянство, впрочем, не было способно ни облегчить стыд, который он испытывал, ни отогнать неприятные воспоминания. В этом Ричард убедился уже давно и пил сейчас в основном потому, что не знал, куда себя девать и чем заняться.

– Желание напиться, – коротко ответил он, вскинув покрасневшие глаза на Седжмора.

Седжмор подвинул к себе грубую деревянную скамью и уселся за стол.

– Между прочим, когда у меня возникает желание напиться, я предпочитаю делать это в одиночестве, – заплетающимся языком произнес Ричард и посмотрел на Седжмора сквозь призму стакана, наполненного жидкостью вишневого цвета.

Седжмор позволил себе улыбнуться, а потом, наклонившись вперед, негромко сказал:

– Ваша матушка поступала по-другому.

Ричард, не обращая внимания на сидевших за соседними столами фермеров и работников, схватил Седжмора за воротник. Сейчас Ричарду требовалось одно: заткнуть соседу рот.

– На вашем месте я бы помалкивал, – прошипел он, стиснув зубы.

– Вы устраиваете сцену в общественном месте, но такова уж, видно, натура сочинителя, – прохрипел Седжмор, указывая Ричарду глазами на заполнивших таверну простолюдинов.