Текст книги "Лондонцы"

Она выключила воду и потянулась за посудным полотенцем. Леон был мулатом, она – наполовину немкой. Им обоим приходилось тяжело в жизни, и они инстинктивно поняли друг друга.

Кейт убрала вытертые кружки в буфет и машинально окинула взглядом кухню, желая удостовериться, что утром она застанет здесь идеальную чистоту и порядок. На нее вдруг нахлынула безмерная и ничем не омраченная радость, чего не случалось уже давно. Отец был жив и здоров в своем лагере на острове Уайт. Малыш давал о себе знать легкими толчками. И наконец, наступало рождественское утро – самое значительное событие года.

Выходя из кухни в коридор, она знала, за что ей следует благодарить Господа. Среди первых ниспосланных им благодатей было событие, случившееся с ней всего восемь часов назад: ее знакомство с Леоном. И вот теперь он спал с ней под одной крышей, всего в нескольких ярдах от нее. На душе у Кейт было хорошо и спокойно: она была уверена, что этот человек – ее друг.

Глава 15

Рождественским полднем они вывели Гектора на прогулку на пустошь. Сверху хорошо просматривался Гринвич. За ним, по северному берегу Темзы, стелился темный дым.

– Пожары в Ист-Энде продолжаются после налетов иногда по нескольку дней, – бесстрастно констатировала Кейт. – Я забыла, когда в последний раз дышала чистым воздухом. Постоянно ощущаешь гарь и серу.

Она поежилась, но не от холода, а от недоброго предчувствия, и зябко сжала руками плечи.

– Сколько, по-вашему, это еще будет продолжаться, Леон? Нападет ли Гитлер на нас в ближайшее время, как грозится, или дождется весны, чтобы вторжению сопутствовала хорошая погода?

– Все в руках Божьих! Гитлер непредсказуем… – Леон замолчал, глядя на другой берег реки чуть прищуренными глазами. – Что-нибудь он должен предпринять! Ведь никто не предполагал, что он столь внезапно нападет на Норвегию. Норвежцы не успели даже провести мобилизацию! А уж если он дерзнул вторгнуться в апреле в страну с таким ландшафтом, как Норвегия, то непогода над Ла-Маншем вряд ли его остановит.

– Выходит, нужно готовиться к худшему? – встревожилась Кейт.

Гектор заскулил, устав бегать вокруг них, ему не терпелось продолжить прогулку.

Лицо Леона оставалось мрачным.

– Да, от Гитлера следует ожидать только худшего, – без обиняков ответил он, слишком уважая Кейт, чтобы ей лгать.

Она нахмурилась и замолчала. Но внезапно лицо ее просветлело и она спросила, меняя тему разговора:

– Вы бывали на Барбадосе?

Леон широко улыбнулся, в уголках его глаз обозначилась сеть морщинок.

– Пока нет, но надеюсь когда-нибудь там побывать, если останусь на флоте. А вы ездили в Германию?

Кейт покачала головой, хлестнув себя по спине тяжелой косой:

– Нет!

Добавлять к сказанному ничего не требовалось. Обоим и без лишних слов было ясно, что ничто не связывает их с родиной неанглийских предков и им не прижиться ни в Германии, ни на Барбадосе, если даже Англия их отторгнет.

Леон улыбнулся: ему пришло в голову, что он, пожалуй, все же легче приспособился бы к условиям Барбадоса, чем Кейт – к атмосфере нацистской Германии. Впервые судьбе оказалась угодно свести его с человеком, которому от рождения не повезло больше, чем ему. Доведись ему выбирать, кем быть – наполовину немцем или мулатом, он предпочел бы остаться таким, каким его родила мама.

– Гектор, вперед! – Леон швырнул собаке палку. – Пройдемся до Гринвичского парка, взглянем на Сити. Слава Богу, что собор Святого Павла пока на месте!

– И Биг Бен тоже, – оживилась Кейт, прибавляя шагу. – Жаль, что из парка его плохо видно. Как вы полагаете, эти цели остаются одними из главных для немцев?

– Очевидно, да, – кивнул Леон и взглянул на мглистое зимнее небо над восточной частью Лондона. Пока там воцарилось временное затишье, и горожане получили редкую возможность перевести дух после бесконечных бомбардировок. Но вряд ли среди измученных завыванием тревожных сирен лондонцев был хоть один человек, который, как и Леон, не гадал, когда же вновь появятся самолеты люфтваффе. Сколько еще испытаний суждено вытерпеть этому городу?

– Остается лишь удивляться, как они до сих пор не попали, – усмехнулся он. – Лондону чертовски везет!

Прошло три дня, и им обоим уже казалось, что город исчерпал отпущенный ему запас прочности. Поздно вечером радиоприемник внезапно умолк.

– Приближаются самолеты, – сказала Кейт, сворачивая вязанье и втыкая спицы в клубок шерсти. – Надеюсь, мне хватит времени, чтобы налить чай в термос. Отведите, пожалуйста, собаку в убежище, а я пока подогрею чайник.

– Нет, мы поступим иначе! – Леон захлопнул атлас, который изучал, и встал из-за стола. – Чай приготовлю я, а вы сейчас же отправитесь в убежище. И прихватите с собой вязанье и мой атлас. – Вой сирены заглушил его последние слова.

Кейт не осмелилась перечить: на это не оставалось времени, да и спорить-то, по сути, было не о чем.

Она сунула атлас под мышку, схватила в охапку свое рукоделие и скомандовала собаке:

– Вперед, Гектор! Пора прятаться в укрытие. Веди меня туда.

Тяжелый хвост Гектора уныло повис. Ни сирены, ни слово «убежище» ему совершенно не нравились. Они предвещали долгие часы сидения под землей, в глубокой яме, вырытой на заднем дворе и накрытой железом, под заунывный рокот моторов и взрывы бомб.

– Осторожнее там, в потемках! – крикнул Леон вслед Кейт, едва она шагнула на ведущую в укрытие садовую дорожку.

Пробираясь знакомым путем в убежище, Кейт не ощущала страха и беспокойства. Гектор не отставал ни на шаг – сегодня он, похоже, тоже чувствовал себя увереннее, чем обычно. И Кейт, и ее четвероногий друг знали, что в эту ночь бомбежка не станет для них кошмаром, как раньше, потому что рядом с ними Леон.

Ступеньки убежища были мокрыми и скользкими. Кейт спускалась по ним очень осторожно: на таком сроке беременности случайное падение могло обернуться трагедией.

Гектор заскулил и лизнул ей ладонь. Она потрепала его по голове.

– Все хорошо, дружок! Мы уже пришли. Леон поставил здесь парафиновый обогреватель и штормовой фонарь, нам будет уютно. Вот дождемся, пока он присоединится к нам, и тогда зажжем их. А пока посиди рядом спокойно – тревога, возможно, ложная.

Кейт нащупала в кармане спичечный коробок, села на скамейку и обняла Гектора. Ждать Леона им пришлось недолго, вскоре и он спустился в убежище. Кейт поняла, что для ее оптимизма не было оснований. С востока надвигалась целая воздушная армада германских бомбардировщиков; с каждой минутой звук их моторов становился все громче.

Леон вручил ей термос и спросил:

– У вас есть спички? Если ваш сосед действительно уполномоченный по гражданской обороне, то какого дьявола он не проверил, все ли у вас в порядке? Он же не знает, что я снял здесь комнату. Ему известно только, что вы одна дома.

– Мы с ним не разговариваем, – объяснила Кейт. – Он вместе с другими отстранил моего отца от обязанностей капитана команды крикетного клуба.

Леон зажег фонарь и занялся обогревателем.

– Мистер Ниббс очень добросовестно относится к своим обязанностям, – вздохнула Кейт, с удивлением отмечая, что впервые говорит о соседе без горечи. – Он, должно быть, переживает, что не наведывается ко мне, хотя и должен это делать.

– Значит, ему следует прекратить волноваться и начать выполнять свой долг, – заметил Леон, не собираясь особо церемониться со столь неотзывчивым соседом.

– Этого он сделать не может, – насмешливо возразила Кейт. – Потому что упрямство перевешивает чувство долга. И когда я представляю себе, как он страдает, пытаясь решить эту дилемму, мне становится его жаль.

– А мне таких не жалко, – серьезно отозвался Леон. – Он ведь знает, что вы в положении и лишены какой бы то ни было помощи. Он обязан проверить, все ли здесь нормально, когда звучит сигнал воздушной тревоги.

Заговорили установленные на пустоши зенитные орудия, и продолжать разговор стало невозможно. Кейт сняла клубок шерстяных ниток с вязальных спиц: она вязала распашонку для младенца. Леон взял атлас и раскрыл его на картах Северной Африки, желая вычислить, где именно сражаются с итальянцами британские и австралийские солдаты.

Раздался приглушенный взрыв зажигательной бомбы. Кейт с тревогой посмотрела на Леона. Он погрузился в изучение атласа, слегка насупив брови и не обращая внимания на посторонние звуки. Кейт отметила, что брови у него четко очерченные и очень красивые.

Почувствовав ее внимательный взгляд, Леон оторвался от своего занятия, поднял глаза и успокаивающе сказал:

– Не волнуйтесь, это бомбят Сити.

– Откуда вы знаете, что не Ист-Энд? – удивилась Кейт.

– Я моряк, – улыбнулся он, – я умею по звуку определять расстояние до места взрыва.

Она поверила, как верила всему, что он говорил, просто потому, что ей трудно было представить Леона лгущим.

Он снова углубился в карты, а Кейт машинально принялась вязать, моля Бога, чтобы он уберег от бомб собор Святого Павла, этот архитектурный шедевр, которым так приятно любоваться ясным утром с холма. Ей страшно было даже в мыслях допустить, что завтра от собора могут остаться одни дымящиеся руины.

Мысли Леона тоже не желали сосредотачиваться на действиях британских войск в Северной Африке и атаке флота на береговые укрепления Ливии. Вместо этого Леон стал наблюдать за Кейт.

Она склонилась над вязаньем, ловко работая спицами – они так и сверкали в длинных пальцах. Кейт казалась Леону наикрасивейшей из всех женщин, которых он когда-либо видел. В чертах ее лица удивительно сочетались изящество и сила. Это ощущалось при взгляде на ее чистую линию губ и скул, отлично гармонирующих с упрямым подбородком. Леон догадывался, что Кейт всегда добивается поставленной цели, но при этом обладает необыкновенной чуткостью и добрым сердцем. К нему она отнеслась очень великодушно, но выходить за рамки дружбы он не собирался. Ему нравилось незаметно наблюдать, как она общается с Гектором и как озаряется внутренним светом ее лицо, когда она говорит о своем будущем ребенке.

Забытый атлас лежал раскрытым у него на коленях. Со стороны Вулиджа или Гринвича доносились ужасающие звуки взрывов авиабомб, железные стенки убежища вибрировали, наполняя сердце тоской. Глухо ухали пушки на пустоши, от их выстрелов закладывало уши. Гектор заскулил и плотнее прижался к ногам Кейт. Она успокаивающе погладила его по спине.

У Леона от нахлынувших чувств к горлу подкатил комок: ему вспомнилось, как очень давно женщина с такими же ласковыми глазами отложила вязанье и протянула руку, чтобы утешить его самого. Ему тогда было всего три года. А едва Леону исполнилось четыре, как ее не стало: она скончалась от сердечного приступа на улице, прижимая к груди буханку свежего хлеба и букет цветов.

Он стер эти мучительные воспоминания, тряхнув головой, как делал это уже двадцать три года, и вместо этого стал представлять, как хорошо ему было слушать, сидя возле ее ног, сказки и песенки, как интересно воображать картинки, оживавшие на раскаленных угольях камина, напротив которого мама шила или вышивала. Она вспоминалась ему ласковой и спокойной, никогда не повышающей голоса, хотя была сильной и волевой женщиной. Ведь будь она иной, она бы не вышла за темнокожего моряка, который был на пятнадцать лет ее старше. В 1912 году, когда это случилось, смешанный брак рассматривался в Англии как нечто противоестественное, как бесстыдный вызов природе и нравственности. Даже много позднее, в тридцатые годы, на смешанные супружеские пары смотрели с удивлением и брезгливостью. Леону оставалось лишь догадываться, скольким насмешкам и оскорблениям подверглась его мама. Обыкновенная школьная учительница, выросшая в семье со средним достатком, вдруг вышла за негра, моряка с далекого острова Барбадос, в чьих жилах бурлила кровь чернокожих рабов.

Гул самолетных моторов и взрывы становились все громче. Лицо Кейт посерело, но она продолжала вязать. Леон осторожно дотронулся до ее колена и, перекрывая голосом шум, крикнул:

– Все будет хорошо! Пока бомбят Сити. Но люди отсиживаются в бомбоубежищах, так что много жертв не будет. Спасибо изобретателю убежища – Андерсону! Он спас жизни многих деловых людей!

Она улыбнулась и покраснела, устыдившись, что ей не приходило в голову беспокоиться за судьбу бизнесменов из деловой части города. Несколько смутило ее и то, как именно Леон привлек ее внимание.

Он же принял румянец на ее бледных щеках за негодование и, мысленно обозвав себя болваном, вернулся к изучению атласа. Однако двусмысленный жест, допущенный им абсолютно случайно, без задней мысли, продолжал его беспокоить. Как он посмел дотронуться до ее колена после всех предосторожностей, предпринятых с момента поселения в доме Кейт, чтобы не вызвать у нее ни тени сомнений в его благонадежности? Все это время он тщательно подбирал слова и контролировал свое поведение, боясь обидеть или напугать ее, и вот теперь все его усилия пошли насмарку.

Леон удрученно вздохнул и вновь стал думать о своих родителях. Действительно, со стороны они казались довольно необычной супружеской парой. Отец родился в 1864 году, за год до того, как в Соединенных Штатах Америки официально отменили рабство. Он был чернокожим и открыто этим гордился.

Леон невольно ухмыльнулся: мама настаивала, чтобы ее сын обязательно посещал воскресную школу. Он был послушным ребенком и продолжал ходить туда, даже когда мамы не стало. Ходил до тех пор, пока не умер отец, оставив восьмилетним сиротой. В одной из книжек, полученных на занятиях в воскресной школе, Леон впервые увидел снимки африканских вождей: обнаженные, с боевой раскраской на лицах, на фоне своих воинов, вооруженных копьями, они выглядели великолепно.

Но помимо наготы и восхитительно-дикого великолепия, эти люди поразили маленького Леона своей схожестью с отцом. И тогда ему впервые пришло в голову, что в темнокожих есть нечто особенное и возбуждающее. В облике его отца это всегда присутствовало. После того как на Леона снизошло это откровение, он перестал обижаться на расистские выпады в школе и на спортивных площадках. А тех, кто себе их позволял, жалел, считая убогими недоумками. У них ведь не было необыкновенного, как у него, отца, похожего на великолепного вождя африканских воинов.

Кошмарная бомбардировка внезапно прекратилась, скорее всего ненадолго. Кейт прервала его размышления:

– Как вы думаете, это на сегодня все? Может, рискнем выглянуть наружу?

Леон не был уверен, что налет не повторится, но знал, что многие люди панически боятся долго находиться под землей, не имея возможности узнать, что творится наверху.

– По-моему, вполне можно немного подышать свежим воздухом, – ответил он, тоже изрядно подустав от сидения в убежище. Если бы не тревога за Кейт, он бы вообще не спускался сюда, а предпочел бы какое-нибудь полезное действие.

Когда она поднималась по лестнице, он даже не решился предложить ей опереться на его руку. Но это не мешало ему быть готовым в любой момент прийти к ней на помощь, если она поскользнется или подвернет ногу.

– Боже мой! – прошептала Кейт, ступив на садовую дорожку. – Взгляните на небо, Леон! Такое впечатление, что оно сочится кровью.

Вокруг все алело от пожаров. Огонь неистовствовал повсюду, куда бы ни обращали они изумленные взоры. От густого, как туман, дыма першило в горле, в воздухе летали хлопья пепла. На глаза Кейт навернулись слезы.

– Может, пройдем на пустошь и посмотрим на город оттуда? – дрогнувшим голосом спросила она. – С нее тоже все очень хорошо видно, не хуже, чем из парка.

По небу, заляпанному кровавыми пятнами, заметались лучи прожекторов. Леон чуть помолчал, задумавшись.

– Нет, Кейт! Мы туда не пойдем. Боюсь, наши испытания еще не закончились.

Не успел он произнести эти слова, как их справедливость подтвердил грозный рокот новой волны немецких самолетов. В следующий же миг принялись беспорядочно палить зенитные орудия и пулеметы – их снаряды и пули редко попадали в цель, но успокаивали тех, кто слышал стрельбу, вселяя в них слабую надежду на отмщение.

– Нам лучше спуститься в убежище, – встревожено сказал Леон. – Сходим на пустошь, когда прозвучит сигнал отбоя.

Скрестив пальцы, Кейт кивнула, отчаянно взывая к Богу в мольбе сохранить собор Святого Павла.

– От деловой части Лондона остались руины, – спустя шесть часов горестно сообщила Гарриетта Годфри, когда угощала ее чаем. – Это была самая страшная ночь за всю войну. Творилось нечто невообразимое и неописуемое.

– Мы видели всю эту кошмарную картину, – тихо сказал Леон. – Это настоящий ад.

– Да, иначе такой ужас и не назовешь, – с горечью согласилась с ним Гарриетта. Она дежурила всю ночь и дьявольски устала. – Одному Богу известно, когда удастся справиться с огнем. Пожарные делают все, что от них зависит, но им не хватает воды: повреждены все водопроводы и колодцы.

– А почему они не берут воду из Темзы? – спросила Кейт, стараясь утешиться хотя бы тем, что собор Святого Павла каким-то чудом уцелел.

– До воды трудно добраться, ночью случился отлив, – ответил за мисс Годфри Леон.

– Верно, – кивнула Гарриетта, дрожащей рукой пытаясь взять чайную ложечку. – И хотя уже начался прилив, спасти Сити вряд ли удастся. Повторяется пожар 1666 года, когда огонь уничтожал одну улицу за другой и с этим ничего нельзя было сделать.

– Однако собор Святого Павла уцелел! – все-таки поделилась своей радостью Кейт. – Господь уберег его от варваров!

– Думаю, что в него тоже попадали «зажигалки», – развеяла ее иллюзии Гарриетта. – Так что следует благодарить пожарных, вовремя их тушивших. Если бы не их самоотверженность, собор тоже превратился бы в дымящиеся развалины. Уцелели бы и многие здания, если бы их двери не были закрыты на прочные замки и засовы. Ведь в деловой части города находятся офисы крупных компаний и банки, в которые пожарные не имели ни малейшего шанса проникнуть, чтобы попытаться что-нибудь спасти. Одна зажигательная бомба уничтожала целый квартал.

– Уверен, что правительство в ближайшее время примет соответствующие законы и обеспечит сохранность частной собственности, – заметил Леон.

– Полагаю, вы абсолютно правы, мистер Эммерсон! – Гарриетта с трудом встала из-за стола. – Но хороша ложка к обеду! То, что уже сгорело, утрачено навсегда. Спасибо за чай, Кэтрин, но я, пожалуй, пойду, иначе усну, не добравшись до постели.

Все последующие двое суток, пока пожарные Лондона и их добровольные помощники воевали с разбушевавшимся огнем, Леон тоже не сидел сложа руки – он обустраивал убежище на заднем дворе. Одну из узких скамеек он заменил кроватью, чтобы Кейт могла лежать: то, что она, тяжелевшая день ото дня, не имела возможности отдыхать по ночам, его серьезно беспокоило. Вероятно, отец Кейт не представлял, что воздушные налеты будут происходить в течение целой ночи. И вряд ли он предполагал, что его незамужняя дочь забеременеет.

– Не убежище, а настоящий Букингемский дворец! – всплеснула руками Кейт, когда он продемонстрировал ей результаты работы. – Представляете, я только что видела на площади Джека Робсона, сына Чарли. Он служит в морской пехоте, но получил увольнение на сорок восемь часов и приехал домой.

– Джек – отличный малый, – сказал Леон, принимая из рук Кейт тарелку с картофельным пюре и сосисками. – Он сделал теннисный стол из досок, которые сестры Хеллиуэлл использовали как укрытие, и теперь, на радость Эмили и Эстер, играет с Мейвис в пинг-понг.

– Любопытно, с каких это пор вы знакомы с этими божьими одуванчиками? – поинтересовалась заинтригованная Кейт.

– Мы подружились, когда я спас их кота от грозного бультерьера, – ответил Леон. – Если бы не я, этот хищник загрыз бы беднягу.

– А на Фаусте в тот момент был надет противогаз? – спросила Кейт, весьма довольная таким поворотом событий.

– Нет! – рассмеялся Леон, протыкая вилкой сосиску. – Он был без противогаза.

– Как себя чувствует бедняжка Эстер? – Кейт с грустью вспомнила добрые времена, когда она частенько забегала к гадалке, чтобы проведать ее больную сестру. – Ей, наверное, тяжело переносить эти бесконечные налеты. Она очень страдает?

Леон поддел вилкой вторую сосиску и усмехнулся.

– Страдает? Вы шутите! Эстер наслаждается налетами, а не страдает от них!

От изумления Кейт раскрыла рот. Леон расхохотался.

– Когда я спросил у нее, как она переносит бомбежки, она ответила, что для нее это прекрасное развлечение. «Благодарю за заботу, юноша, – сказала она, – но я давно уже не чувствовала такого подъема!»

На смену январским морозам пришла февральская стужа, но холода не обескуражили Леона. Теперь он уже обходился без костыля даже вне дома и потому записался добровольцем в местный отряд гражданской обороны. Однажды, вернувшись с дежурства, Леон рассказал, что Мириам нашла в огороде неразорвавшуюся бомбу, приторочила ее ремнями к спине Билли и, усадив его на велосипед, отправила с опасным грузом в участок на Шутерс-Хилл.

– Естественно, дежурный полицейский страшно испугался и сказал, что мальчик доставил подарок не по адресу. Дескать, нужно отвезти его в местное отделение гражданской обороны. А там в этот день дежурил мистер Ниббс. Представляете, какая у него была физиономия, когда он снимал бомбу у Билли со спины!

От Леона Кейт узнавала и массу других новостей о своих соседях по площади Магнолий. Оказывается, Теда Ломэкса представили к медали за спасение раненых из-под огня. А Мириам, присматривавшая за детьми Мейвис, пока та доставляла курьерскую почту, приютила у себя девочку, в чей дом попала бомба. Звали малышку, ровесницу Берил, Джерри.

– Она очень славная, только немножко замкнутая и тихая, – поделился наблюдениями Леон спустя некоторое время, когда они с Кейт пережидали очередной налет бомбардировщиков в своем убежище.

– Выходит, у Билли теперь уже две подопечных! – позабыв даже об осколках бомб, с противным треском сыплющихся с неба на площадь Магнолий, воскликнула Кейт. – Если дело и дальше так пойдет, скоро у этого молодого человека будет целый гарем!

Вторая неделя февраля в один день ознаменовалась двумя важными событиями. Кейт получила открытку от Ланса Мертона, а Леон прошел долгожданную медицинскую комиссию и был признан годным к дальнейшему прохождению службы.

– Но вы ведь еще не выздоровели! – протестовала Кейт, отказываясь верить тому, что он сообщил ей. – Вы еще сильно хромаете!

– Какое это имеет значение? – улыбнулся Леон, с трудом скрывая свои истинные чувства. – Я слышал, что в британских ВВС служит летчик, у которого два ножных протеза. А вы говорите о какой-то хромоте!

При иных обстоятельствах Леон чувствовал бы себя на седьмом небе, когда ему удалось убедить военного врача, что он готов к возвращению в строй. Даже в мирное время Леон не любил подолгу оставаться на берегу. Ведь у него не было дома, где бы его ждали. После смерти отца он скитался по приютам и чужим углам. Сейчас же все изменилось.

Был ранний вечер, они с Кейт сидели на кухне, наслаждаясь теплом пузатой «буржуйки» и ароматом супа, кипящего в кастрюльке на газовой плите. На подносе остывала буханка свежеиспеченного хлеба. И Леон думал о том, как случилось, что здесь, у Кейт, он впервые почувствовал себя дома. Разумеется, поделиться с ней своими мыслями он не мог. Но знал, что главную роль тут сыграла именно она, проявив к нему великодушие, участие и заботу. На сердце у Леона скребли кошки, ему не хотелось покидать этот райский уголок, где ему было уютно и спокойно. Он знал, что, возможно, никогда сюда не вернется.

Но не только опасения за свою судьбу были причиной его мрачного настроения, которое он тщательно скрывал за наигранной веселостью. Кейт была на последнем месяце беременности. И хотя между ними никогда не возникал разговор об этом, он чувствовал, что она втайне надеялась на его помощь, когда наступит время рожать. Кто, кроме него, позаботится о ней? Кто пополнит скудный запас угля? И наконец, кто побежит в критический момент за доктором?

Когда Леон представлял, что роды застанут Кейт врасплох, его сердце словно сдавливало ледяными клещами. Конечно, можно рассчитывать на помощь Гарриетты Годфри, если только она не будет дежурить на «скорой». Эллен Пирс вообще не стоило принимать в расчет: она жила слишком далеко, и ей хватало забот о многочисленных четвероногих подопечных.

А Керри Коллинз? Ведь когда-то она была лучшей подругой Кейт, а теперь их разделяла пропасть. Интересно, как Керри отреагировала бы, если бы он попытался помирить ее с бывшей подругой?

– Когда вы уезжаете? – сдавленным голосом спросила Кейт. Она с трудом представляла, как будет жить после его отъезда. Леон подбадривал и утешал ее, с ним во время тяжелейших бомбардировок она чувствовала себя в безопасности. Она рассчитывала, что он поживет у нее всю весну и, возможно, задержится на лето. Кейт оказалась совершенно не готова к его внезапному отъезду, ее пугало неминуемое чувство одиночества, которое последует за этим.

– Пока не знаю точно, меня уведомят, – ответил Леон. – А что это за открытка у вас в руке? От кого она? От Эллен?

– Нет, – странным, низким голосом сказала Кейт и посмотрела на открытку так, словно бы впервые ее увидела. – От Ланса Мертона, друга Тоби. Они служили в одной эскадрилье. Когда Тоби погиб, Ланс меня навестил и даже оставил мне, по своей доброте, Гектора – собаку Тоби.

Говоря это, она мучительно вспоминала, рассказывала ли раньше эту историю Леону, и одновременно пыталась подобрать подходящие слова для вопроса, который вертелся у нее на языке.

– Похоже, он славный малый, – заметил Леон, не сомневаясь, что, каким бы хорошим парнем Ланс ни был, они бы возненавидели друг друга с первого же взгляда. – И счастливчик вдобавок! Говорят, что из летчиков, участвовавших в первых воздушных боях над Англией, не многие уцелели.

– К сожалению, это так, но ему повезло. Поэтому-то он и посылает мне открытки время от времени. Просто ему хочется дать знать, что он пока жив.

Леон готов был побиться об заклад, что Мертон руководствовался совершенно иными мотивами. Он исподволь подготавливал почву для своего нового визита, не теряя надежды, что к тому времени Кейт оправится от скорби по погибшему Тоби и, возможно, даже начнет подумывать, не сможет ли он его заменить. Леон невольно сжал кулаки.

– Наверное, на флоте редко отпускают в увольнения, – начала издалека Кейт. – Но все же, когда вы его получите, вы могли бы приехать сюда, если захотите…

– Прилечу как на крыльях, – улыбнулся он, пытаясь смягчить напряжение и неловкость, впервые возникшие между ним и Кейт.

Она вымучила улыбку, и тотчас же Леона прошиб озноб, словно его окатили ледяной водой. Неужели она пригласила его к себе только из жалости? Ведь ей известно, что он одинок.

Ответ Леона обрадовал Кейт, и она произнесла тем же низким, необычным голосом:

– Вот и чудесно, я рада. Тогда постараюсь позаботиться о том, чтобы ко мне не поселили других квартирантов.

Она принялась торопливо выкладывать на стол вилки, ножи и ложки, пытаясь скрыть охватившее ее волнение.

– Жаль только, что вас здесь не будет, когда моему малышу настанет время появиться на свет. Вы узнаете, кто у меня родился, только через несколько месяцев.

– Я буду думать о вас обоих. – Голос Леона дрогнул. Беременность Кейт постоянно смущала его. Раньше ему не доводилось общаться с беременными женщинами, тем более с такими, которые вот-вот разрешатся от бремени, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Как же Кейт сможет выгуливать Гектора? А мыть пол на кухне? Как-то раз он вызвался отдраить его, но она посмеялась над таким предложением и заявила, что ей нравится мыть полы – ведь она не больна, а только беременна!

Еще больше смущало Леона отношение Кейт к своей беременности: она совершенно не стыдилась ее и тщательно готовилась к предстоящим родам.

Однажды вечером, когда Кейт складывала в корзину необходимые ей при родах вещи, он спросил:

– А это еще что за штуковина? – и тотчас прикусил язык.

– Это бинт, который будет удерживать на животике малыша стерильную прокладку. Ее наложит доктор Робертс, когда обрежет пуповину, – ответила Кейт, сверкнув голубыми глазами, казавшимися аметистовыми при свете свечей.

– Наверное, для этого же предназначаются и булавки? – догадался Леон, радуясь в душе, что бинт заготовлен не для каких-то более интимных целей. Ему было ужасно стыдно за свое идиотское любопытство.

– Да, – кивнула Кейт. – И спирт, и нитки, и корпия.

Она положила в корзинку ножницы, баночку вазелина, пузырек с антисептиком. Леон молча наблюдал за ее размеренными движениями, с тревогой думая, удастся ли ей справиться одной со всеми делами. Нужно обязательно поговорить с ее подругами, Гарриеттой и Эллен, решил он. И по всей видимости, с Керри тоже.

Обе подруги заверили Леона, что в его отсутствие они позаботятся о Кейт и не оставят ее без присмотра. Это вселило в него оптимизм, но не уверенность в том, что мисс Годфри не окажется за рулем кареты «скорой помощи» за много миль от дома Кейт, когда у той начнутся схватки. Да и Эллен Пирс жила неблизко, с ней трудно было связаться. Оставалась одна Керри.

– Ее нет ни дома, ни на рынке, – любезно сообщил Леону Билли, открывший ему дверь. – Она теперь работает кондуктором автобуса. Если хотите, я передам ей, что вы приходили. Оставьте записку. Скажите, а если я к вам прикоснусь, эта сажа останется на моем пальце? – спросил он, с нескрываемым восхищением рассматривая гостя.

– Нет, – ответил Леон, не обижаясь на любознательного мальчугана. Знай Билли, какие воспоминания всколыхнет его наивный вопрос, он бы не стал его задавать. «Твой папаша был ниггером!» – кричали ему в лицо приютские хулиганы, когда его, еще не оправившегося после похорон отца, только привезли в сиротский дом. А потом ему задавали дурацкие вопросы: например, умеет ли он прыгать с дерева на дерево, как мартышка, и что у него на голове – проволока или все-таки волосы.

– Вы скоро вернетесь на корабль? – отвлек Леона от малоприятных воспоминаний Билли. Мальчугану хотелось подольше задержать необычного гостя на крыльце, чтобы его увидели соседские ребята. – Мама говорит, что вы сваляли дурака, убедив доктора в своей пригодности. Вполне можно было бы потянуть резину и не рисковать напрасно своей шкурой. А моему папе скоро дадут медаль. Ни у кого из местных мальчишек нет отца, которого бы тоже наградили за храбрость. У вас есть медаль?

– К сожалению, нет, Билли.

– Не расстраивайтесь, не всем же быть героями! – великодушно сказал сорванец. – Но мой папа все-таки стал им! – расплылся он в щербатой улыбке.

– Это доставили в ваше отсутствие! – Кейт протянула Леону коричневый служебный конверт, впервые даже не улыбнувшись его возвращению. Она знала, что уже скоро, возможно, через несколько часов, он уйдет, перекинув через плечо свой вещевой мешок.