Текст книги "Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь"

– Ты ничем не можешь помочь, я ведь уже говорила!

– Но ты не говорила ничего подобного! Анна, что происходит? Ответь же, ради Бога!

Стоило ему произнести эти слова, Анна вновь шарахнулась прочь, еще сильней вжалась в стену и вскинула руки, прикрывая лицо ладонями. При виде перемен в ее облике Девен похолодел.

Волосы – серебро. Платье – из черных перьев, трепещущих в такт дрожи тела. Скуластое лицо, отчасти прикрытое ладонями, сделалось незнакомым, странным, засияло нечеловеческой, неземной красотой, огромные серебряные глаза исполнились ужаса.

На краткий миг создание, скрывавшееся под маской Анны Монтроз, замерло, прижавшись к стене, словно в ожидании немедленной гибели, а затем вскрикнуло и пустилось бежать во тьму лондонских улиц.

Постоялый двор «У ангела», Ислингтон,

25 апреля 1590 г.

Вуаль колдовства, наброшенная на бегу, укрывала от человеческих взоров неважно – можно сказать, хуже некуда. Когда же Луна достигла ворот Олдерсгейт, в церквах зазвонили колокола, развеяв и эти плохонькие чары, но Луна бежала – бежала из города так, будто вся Дикая Охота гналась за ней по пятам.

Не останавливаясь, не думая ни о чем, она бежала на север, и наконец, тяжело дыша, остановилась перед розовым кустом на задах постоялого двора «У ангела».

Что сказать сестрам? Этого она не знала, однако кричала, звала их, пока дверь не открылась. Тогда Луна опрометью бросилась вниз, в комнаты под землей.

Обе сестры Медовар оказались дома. Розамунда подхватила гостью под локоть.

– Миледи? – удивилась она. Но, стоило ей приглядеться к Луне, выражение ее лица разом переменилось: к заботе во взгляде прибавилась твердая, стальная решимость.

– Гертруда! – окликнула она.

Вторая брауни немедля взялась за дело. Повинуясь ее жесту, камышовая подстилка да пучки сухих трав скользнули к стенам, собрались в аккуратные кучки, а обшарпанные дощатые половицы застонали, заскрипели и разошлись в стороны. В проеме меж ними показалась лестница, ведущая еще ниже, к расцветшим во тьме, пробудившимся к жизни огням. На расспросы не было ни времени, ни сил. Домовые поспешно втащили Луну в потайной ход, и половицы сомкнулись позади.

В нижней комнате обнаружились две удобных кровати, в очаге потрескивал огонь, однако других гостей не было. Низкорослая брауни усадила Луну на одну из кроватей, так, что их глаза оказались вровень. Теперь к заботе и непреклонной решимости на ее лице прибавилось кое-что третье – жгучее любопытство.

– Ну, а теперь, дорогая, – мягко сказала она, взяв Луну за руки, – рассказывайте. Что стряслось?

Луна с содроганием, с хрипом перевела дух. Что рассказать сестрам, как объяснить им свое смятение – об этом она даже не задумывалась. Слишком уж многое произошло за последнее время: Инвидиана, провидец, Майкл – как тут не забудешь об осмотрительности?

– Тиресий мертв.

В ответ сестры негромко охнули. Пухлые пальцы Розамунды задрожали.

– Как? – прошептала Розамунда. – Кто же его убил?

Луна не смогла сдержать отрывистого, безумного смеха.

– Он сам. Знал, что для него это означает гибель, и все же заговорил.

Сестры Медовар обменялись потрясенными, полными скорби взглядами. Гертруда прижала руку к груди, на глазах ее выступили слезы.

– О, бедный Фрэнсис…

– Что?!

Высвободив руки из пальцев Розамунды, Луна изумленно воззрилась на ее сестру.

– Ты знала, кто он?

– Ну да, – отвечала Гертруда, в то время как Розамунда мягко нажала на плечо Луны, удерживая ту на месте. – Мы знали. Фрэнсис Мерримэн… мы помним времена, когда он носил это имя, хоть больше их не помнит почти никто. И если он, как вы сказали, умер…

– Значит, он наконец-то предал ее, – закончила фразу сестры Розамунда.

Удержать Луну на месте брауни ничего не стоило: колени, точно обратившиеся в студень, до сих пор дрожали после стремительного бегства, а Девенова божба и колокольный звон все еще отдавались эхом во всем теле. Пальцы ее крепко стиснули край вышитого покрывала.

– Но как же…

– Брошь, – пояснила Розамунда. – Та, что украшает лиф ее платья. Мы подозревали, что Инвидиана наложила на него заклятие, запрет говорить кой о чем под страхом мучительной смерти. И, зная, чего ему это будет стоить, просить его заговорить не могли.

Луне немедля вспомнились шесть алых точек, возникших на лбу провидца там, где его коснулись когти броши. Видеть мощь сего заклятия в действии ей прежде не доводилось.

Луна сглотнула подступивший к горлу комок тошноты. Ведь это она попросила его заговорить… Да что там «попросила» – заставила!

– Милочка, – сказала Гертруда, опустив руку на другое плечо Луны и подсев к ней так, что та оказалась стиснута меж двух сестер. – Я бы вас и расспрашивать так скоро после его смерти не стала, однако ж мы должны знать. Что он сказал?

Перед мысленным взором Луны снова возникли сверкающие, ясные глаза провидца. Внезапно почувствовав себя в окружении, в ловушке, Луна вздрогнула и поднялась на ноги. Нет, брауни и не подумали ей препятствовать. Тогда она подошла поближе к очагу, точно огонь мог согреть, растопить ледяной ком в глубинах ее живота.

– Он велел мне покончить с ее властью. Сказал, что она заключила какой-то договор. От которого страдают все – и смертные, и дивные.

Нет, Луна не видела, но почувствовала, как сестры за ее спиной переглянулись. Только сейчас, в тайной комнате под их домом, ее разум наконец-то ожил, пришел в себя настолько, чтобы отметить нечто странное. Сестры Медовар всегда помогали тем, кто нуждается в помощи (потому-то она и явилась к ним), но в остальном держались от политики Халцедонового Двора в стороне. Это было известно всем.

Всем, кто не слышал их вопросов и не видел живого любопытства во взгляде Розамунды.

Выходит, они уделяют политике куда больше внимания, чем принято думать.

– Насчет этого договора, – сказала Розамунда позади. – Что он о нем говорил?

Вспомнив хриплый голос провидца, с великим трудом цедившего слово за словом сквозь стиснутые от мучительной боли зубы, Луна вновь вздрогнула.

– Почти ничего. Он… он едва мог говорить. И брошь Инвидианы… заклятие… умертвило его прежде, чем он успел рассказать все. Она превратно поняла какое-то из его видений. Какое же?

Крепко обхватив ладонями локти, Луна повернулась лицом к сестрам Медовар, но Гертруда лишь покачала головой.

– Мы не знаем. Он никогда нам о нем не рассказывал.

– Но этот договор, – сказала Луна, переводя взгляд с Гертруды на Розамунду. Круглые, дружелюбные лица сестер хранили необычайную серьезность, но кроме того лучились недюжинной мудростью. – Вам ведь о нем известно, не так ли?

Сестры вновь обменялись быстрыми взглядами, словно сговариваясь о чем-то без слов.

– Расскажите же.

Прежде чем кто-либо из сестер успел раскрыть рот, под потолком захлопали крылья. Луна резко обернулась на шум: нервы ее были истрепаны до предела, а прилив сил, порожденный гнавшим ее вперед страхом, пошел на убыль. Но небольшая бурая птичка, опустившаяся на ладонь Гертруды, расправила рыжеватый хвост, и Луна увидела, что это всего-навсего соловей – даже не дивный в птичьем облике.

Однако без магии дивных дело явно не обошлось: соловей оживленно защебетал, а брауни закивали в ответ, словно все понимали. А после принялись задавать вопросы – вопросы, вселившие в сердце Луны еще больший страх.

– Кто?

– Сколько их?

– Скоро ли будут здесь?

А затем, после новой продолжительной птичьей трели:

– Расскажи-ка, каков он из себя.

Наконец Гертруда удовлетворенно кивнула.

– Спасибо, мой маленький друг. Продолжай караулить и предупреди нас, когда они будут близко.

Соловей взвился в воздух, шмыгнул в отдушину под потолком, которой Луна прежде не примечала, и скрылся.

Тогда Розамунда опять обратилась к Луне:

– Вас ищут, миледи. Полдюжины солдат и эта жуткая глыбища, Альгреста. Думаю, им неоткуда знать, что вы здесь, но, когда кто-то попадает в беду, мы на подозрении первые. Однако не бойтесь: уж мы-то их подозрения отведем.

– Но, кроме этого, – добавила Гертруда, – похоже, близ нашего розового куста притаился гость. Скажите, знают ли они о том приятном молодом человеке, с которым вы так хорошо ладили при дворе смертных?

– Приятном молодом… – Сердце Луны затрепетало в груди. – Да, знают.

– Тогда, – решительно кивнула Гертруда, – мы должны позаботиться и о нем.

Лондон, затем Ислингтон,

25 апреля 1590 г.

Промедление обратило все надежды не упустить среброволосое создание из виду в прах. Однако беглянка оставила за собой след – вороновы перья, оброненные с платья на бегу.

Держась этого следа, Девен двинулся по тесным, извилистым улочкам Лондона. Странная женщина, старательно избегая Уотлинг-стрит, Олд Ченч и Чипсайда, направлялась на северо-запад глухими задворками, и, наконец, Девен увидел очередное перо под самой аркой ворот Олдерсгейт.

Ночью воротам надлежало быть запертыми, однако тяжелые створки были распахнуты настежь, а сбитые с толку стражники лишь озадаченно моргали, разинув от изумления рты.

Отсюда след повернул на север. С высоты седла перьев во мраке было бы не разглядеть, однако их тусклое мерцание поневоле привлекало взгляд. К тому времени, как Девен достиг Ислингтона, этих странных переливчатых перьев набралась целая горсть.

Последнее перо повисло на шипах розового куста позади постоялого двора «У ангела».

Вдоль задней стены дома там и сям мерцал свет, и Девен понимал, что хозяева даже в столь поздний час готовы принять путника с парадного входа, однако странная женщина этим путем воспользоваться не могла.

«Если только, – встревоженно подсказал внутренний голос, – снова не приняла облика Анны».

Перья хрустнули в кулаке. Помимо собственной воли Девен обошел куст кругом, словно бы в поисках нового следа. Шипастые ветви хранили безмолвие.

Вдруг волосы на загривке поднялись дыбом. Девен взглянул на небо, но небеса оказались чисты: от горизонта до горизонта – ни облачка. Откуда же могло взяться ощущение надвигающейся грозы? Надеясь, что тяжесть стали в руке поможет успокоиться, Девен вновь обнажил шпагу, но проку из этого не вышло. К нему приближалось что-то дурное, и каждая жилка, каждый нерв кричали криком, веля поскорее бежать.

– Мастер Девен! Сюда, сюда, да поскорее!

Обернувшись, Девен увидел позади женщину, манившую его в дверь, за которой мерцал теплый, покойный свет. Только ступив на лестницу, он осознал, что дверной проем ведет прямо в розовый куст, под коим скрывается уютная таверна. Не успев обдумать это, Девен спустился в подпол и оказался под землей, и лишь после этого задался вопросом: «Кто эта женщина? Зачем я преследовал ее?»

– Ну вот, – удовлетворенно сказали с явным северным выговором где-то близ его пояса. – Обычно я не прибегаю к чарам, но не могли же мы стоять прямо там да спорить. Прошу простить меня, мастер Девен.

Шпага в руке задрожала.

К женщине, заманившей Девена под землю, присоединилась вторая, такая же низенькая и схожая с ней, точно родная сестра. Обе были одеты в опрятные платья да чистые, украшенные вышивкой передники, их круглые розовощекие лица лучились доверием и дружелюбием, однако ростом они едва достигали Девенова пояса и принадлежали к роду людскому не более, чем третья женщина, стоявшая у очага. В отсветах пламени ее волосы сверкали, точно серебро с позолотой.

– Майкл? – выдохнула она.

Отступив на шаг, Девен рискнул оглянуться и увидел, что половицы сомкнулись над его головой.

– Ни шагу ближе, – сказал он, направив на всех трех острие шпаги.

– Уверяю, – сказала одна из карлиц (та, что в переднике, расшитом розами), – в этом никакой нужды нет. Мы отвели вас вниз, мастер Девен, потому что сюда идут очень неприятные гости, и здесь вам будет безопаснее. Даю слово: мы не желаем вам зла.

– Боже правый, и вы полагаете, я в это поверю?

Все три разом съежились, а одна из двух карлиц (та, что в переднике с вышитыми маргаритками) сдавленно пискнула.

– Потише, потише, – чуточку строже сказала карлица с розами, – не слишком-то это благородно с вашей стороны. Не говоря уж о том, что нам не хотелось бы видеть, как домик наш пробкой выскочит из земли, безо всяких «извольте-позвольте» да извинений перед теми, кто случится наверху. Да, мы, мастер Девен, из дивных. Разумеется, вы должны понимать, что это значит.

Прежде чем Девен нашелся с ответом, сверху раздался зловещий грохот. Все четверо подняли взгляды.

– Они у розового куста, – сказала карлица с маргаритками.

Мгновением позже комната содрогнулась от яростного басовитого рыка, раскатившегося по подземелью, точно рокот жуткой грозы.

– Откройте, именем королевы!

Карлицы переглянулись.

– Я во вранье искусней, – сказала карлица с маргаритками.

– Но если мы не выйдем обе, они заподозрят подвох, – возразила та, что с розами, пригвоздив Девена к месту взглядом удивительной для столь невеликого создания силы. – Спрячьте-ка шпагу, сударь мой, да воздержитесь от поминания в нашем доме кой-каких имен. От тех, наверху, мы вас убережем, что и вам, и нам только на пользу. А как только избавимся от этой докуки, охотно ответим на все ваши вопросы.

– На все, на какие только знаем ответ, – поправила сестру карлица с маргаритками. – Идем, надо поторопиться.

С этим обе сбросили передники, взлохматили волосы, театрально зевнули и поспешили наверх с таким видом, точно сию минуту поднялись с постели.

Пол разошелся в стороны, пропустив их, и снова сомкнулся за их спинами, словно свод погреба без дверей.

– Что… – словно бы про себя, заговорил Девен.

– Тихо! – прошипело среброволосое создание.

После того, как с ее уст сорвалось его имя, та, что прикидывалась Анной, не произнесла ни слова, да и теперь наблюдала за Девеном разве что вполглаза. Устремив взгляд кверху, она внимательно вслушивалась в грохот тяжелых сапог над головой.

– Где она?! – прорычал тот же бас, что и прежде. Казалось, его рокот способен дробить кости в прах.

– Прошу простить нас, кавалерственная дама Альгреста, – отвечала одна из хозяек, подчеркнув сии слова звучным зевком. – Мы только что спать улеглись. Медку не желаете?

Звон металла и плеск, будто бы на пол смахнули оловянную кружку.

– Не желаю. Говорите: где она?

– Кто? – уточнила вторая сестра.

– Леди… – Бас оборвался на полуслове, перейдя в нечто среднее меж рыком и смехом. – Нет, какая там леди… Где эта потаскуха, Луна?

Девен бросил взгляд в сторону невольной соседки по потайной комнате. Среброволосая женщина непроизвольно дрожала, крепко сжимая пальцами локти. Между тем наверху сестры-карлицы парировали расспросы незваной гостьи искусно состряпанной смесью невинности, замешательства и своевременной лжи. Нет, леди… прошу прощения, этой женщины, Луны, они не видели. Ну да, разумеется, кабы видели, так сказали бы, разве они – не верные подданные Ее величества королевы? Нет, давненько уж не видали: она, как отправилась ко двору смертных, так и носа почти не казала…

Тут дивная наконец-то перевела взгляд на Девена. Глаза ее – определенно, не обычные серые – сверкали серебром… однако разрез их был до боли знаком: сколько раз Девен с любовью вглядывался в них!

Заговорить ни он, ни она не смели: ведь опасность была так близко, над самой головой. Молча взирали они друг на друга, пока дивная – Луна – не отвернулась.

В дальнейший разговор наверху Девен не вслушивался. Вновь тяжелые шаги, легкомысленные голоса, убеждающие уходящую гостью прихватить с собой, на дорожку, сластей, или хоть эля, затем – тишина, и гнетущий страх развеялся без следа.

Тогда Девен решился рискнуть. Приблизившись к Луне, насколько хватило храбрости, он тихо – так, чтобы шепот его не разнесся дальше ее ушей – спросил:

– Что сталось с Анной Монтроз?

Острый подбородок Луны чуточку приподнялся.

– Под маской, – столь же тихо ответила дивная, – она всегда была той, кого ты видишь сейчас.

Отвернувшись, Девен осознал, что до сих пор сжимает шпагу в руке, спрятал оружие в ножны, и оба принялись ждать возвращения сестер.

* * *

– Ну вот, кавалерственная дама Альгреста убралась восвояси, – сообщила Луне Розамунда, спустившись вниз. – Вы, полагаю, все слышали? О смерти Фрэнсиса они не ведают ни сном ни духом. Просто кто-то заметил, как вы бежали из дворца, вот и все. Будьте осторожны, миледи. Ей страсть как хочется вас убить.

Гертруда, вновь облачившаяся в расшитый маргаритками передник, ткнула сестру под ребро.

– Где твои манеры, Розамунда? Эта жуткая великанша больше не дышит нам в затылок. Настало время позаботиться о госте.

– Ах, да! Разумеется! – воскликнула Розамунда, присев перед Девеном в благопристойном реверансе. – Добро пожаловать в наш дом, мастер Девен. Я – Розамунда Медовар, а это – моя сестра Гертруда. А это – леди Луна.

С тех пор как оба погрузились в молчание, все внимание Луны было устремлено на огонь в очаге – самую безобидную цель, какая только имелась поблизости.

– Он знает, – устало сказала она, поворачиваясь к сестрам.

Слегка встревоженные, брауни округлили глаза.

– Он развеял мои чары, когда я направлялась сюда, – пояснила Луна, наконец-то разжав стискивавшие локти пальцы и опустив руки.

Казалось, синие глаза Девена закрыты ставнями в преддверии бури – столь мало в них удавалось прочесть. Служба Уолсингему послужила ему великолепной школой, вот только прежде он никогда не выстраивал этакой обороны против нее… Впрочем, винить его не в чем.

– Итак, мастер Девен, теперь вы знаете все, – сказала ему Луна. Собственный голос прозвучал в ушах, точно чужой. – При дворе смертных орудуют дивные. Хотя большинство являются туда незаметно и не носят чужого обличья, подобно мне.

Щека Девена дрогнула. Когда же он заговорил, его голос тоже зазвучал неестественно, вовсе не так, как всегда.

– Значит, этой особой все время были вы. А я-то подозревал Ди…

– Какой особой? – недоуменно спросила Гертруда.

– Неизвестным игроком, – пояснила Луна, не сводя глаз с Девена. – Чье тайное влияние на политику Англии вызвало подозрения у его господина, Уолсингема.

Уголок губ Девена дрогнул в горькой усмешке.

– Вы все это время были у меня на глазах.

В ответ Луна рассмеялась с тою же горечью.

– Похоже, сегодня – ночь откровений. Вы, мастер Девен, и правы, и нет. Я была не самим игроком, но нитью, ведущей к нему. Дело в том, что в Англии не одна, а две королевы. И вы, служа одной, ищете другую.

Ее слова проникли за фасад стоического равнодушия, выстроенный Девеном во время их ожидания, и явили взору спрятанное за ним изумление.

– Две королевы?..

– Ну да, – подтвердила Розамунда. – Возможно, тут-то и зарыт ответ на вопрос, который вы, леди Луна, задали нам перед тем, как нам помешали.

Этого оказалось довольно, чтоб Луна забыла о Девене.

– Что?!

Тем временем Гертруда поспешила в дальний угол комнаты. Спустя минуту что-то мягко уперлось сзади в фижмы Луны. Оглянувшись, та увидела за спиной придвинутый брауни табурет – едва ли не той же высоты, что и сама Гертруда.

– Если уж мы собираемся вести этакий разговор, – твердо сказала брауни, – так давайте вести его сидя. Я весь день на ногах – пеку, подметаю да мою, и вы оба, сдается мне, с ног от усталости валитесь.

– Однако я не говорил, что остаюсь, – заметил Девен, вновь оглянувшись в сторону сомкнутых над лестницей половиц.

– И все же останетесь, – иронически улыбнулась Луна. – Ведь вы и ваш господин хотите получить ответы.

– Уолсингем умер.

За то время, что заняла сия короткая фраза, Девен в два быстрых шага преодолел разделявшее их расстояние и остановился вплотную к Луне. Казалось, от него так и пышет волнами гнева, будто жаром от очага.

Колени дрогнули, подались, и Луна весьма неизящно плюхнулась на придвинутый Гертрудою табурет.

– Он… что? Умер? Когда?!

– Не стоит прикидываться невинной овечкой, – сквозь зубы процедил Девен. – Вы знали, что он ищет вас, ищет в дворцовой политике следы вмешательства вашей королевы. Он был опасен для вас, а теперь мертв. Возможно, я величайший глупец на весь белый свет – уж вы-то точно обвели меня вокруг пальца, как последнего дурака… но не настолько же глуп.

Пальцы Розамунды сомкнулись на шелке его рукава, придержав невольно потянувшуюся к эфесу шпаги руку.

– Мастер Девен, – сказала брауни, но тот не удостоил ее и взгляда. Неровные отсветы пламени искажали правильность его черт, превращая лицо в жуткую маску. – В то время, когда умер ваш господин, леди Луна была заточена в темницу. Она не могла погубить его.

– Значит, приказала сделать это другому.

Луна отрицательно покачала головой. Выдержать Девенов взгляд ей было не по силам: столкнувшись с ним в истинном облике, она казалась самой себе невероятно уязвимой – все равно что нагой. На Анну он не взирал бы с такой жгучей ненавистью…

– Нет, не приказывала. Но если он умер… отчего?

– От болезни, – отвечал Девен. – По крайней мере, так это выглядело.

Да, Уолсингем часто болел и вполне мог умереть естественной смертью. Но вовсе не обязательно.

– Мне поручили, – сказала Луна, не поднимая взгляда от потрепанных перьев юбки, – следить за Уолсингемом и сообщать о его намерениях во дворец. И, если удастся, найти способ влиять на него.

– С моей помощью, – с очевидным омерзением уточнил Девен.

– Он… был человеком проницательным, – продолжала Луна, уклонившись от ответа на сей предполагаемый вопрос: в эту минуту она ни за что не смогла бы объяснить сделанного выбора. – Полагаю, моя королева опасалась, что он приближается к разгадке. Возможно, вы, мастер Девен, и правы, виня в его смерти меня, ведь это я сообщила Видару, лорду дивных, на что нацелился господин главный секретарь. Возможно, после того, как меня похитили из Оутлендского дворца, он и предпринял некие шаги к устранению угрозы. Но я таких приказаний не отдавала.

Гертруда дотянулась до второго рукава Девена, и брауни мягко, однако настойчиво увлекли молодого человека на шаг назад, дабы он не нависал над табуретом Луны.

– Зачем все это? – помолчав, спросил Девен. Гнев его поутих, уступив место искреннему недоумению. – Какое королеве эльфов и фей дело до событий в Ирландии, или до судьбы Марии Стюарт?

– Извольте-ка присесть, – сказала Гертруда, терпеливо, но непреклонно возвращаясь к началу беседы, – и мы сможем ответить на этот вопрос.

* * *

Когда все расселись по местам с кружками меда в руках (похоже, свое семейное имя сестры получили не просто так), Розамунда – та, что в переднике с розами – заговорила.

– Скажите, миледи, – начала она, кивнув кудрявой головкой Луне, – давно ли вы при Халцедоновом Дворе?

Луна оправила остатки юбок из перьев, пригладила серебро волос, и только босые ноги, изящные подъемы ступней в брызгах грязи, несуразно дисгармонировали со всем остальным.

– Давно, – подтвердила она. – Быть может, не так давно, как Видар, однако леди Нианна с леди Карлиной появились позднее. Дайте-ка припомнить… в те времена послом Тилвит Тег был И Лау Каррег…

Все это отчетливо напомнило Девену его первые дни при дворе Елизаветы. Поток незнакомых имен, неуловимые для него подводные течения альянсов и противоборств… Слушая Луну, поверить, будто в Англии имеется еще один двор, стало куда легче.

Когда воспоминания Луны подошли к концу, Розамунда спросила:

– А давно ли Инвидиана взошла на престол?

Эльфийка изумленно заморгала.

– Что за вопрос? – сказала она. – Целую вечность и еще день тому назад. Я просто не знаю. Мы ведь не смертные, появляющиеся и уходящие в отмеренный срок.

«И в самом деле, – отметил Девен, – рассказывая о пребывании при дворе, она ни разу не упоминала ни дат, ни сроков».

Сестры переглянулись, и Гертруда согласно кивнула.

– Инвидиана, – с чеканною простотой объявила Розамунда, – стала королевой английских дивных в пятнадцатый день января тысяча пятьсот пятьдесят девятого по счету смертных года.

Луна изумленно подняла брови и недоверчиво рассмеялась.

– Не может быть! Это же едва-едва тридцать лет! Я сама состою при Халцедоновом Дворе куда дольше.

– Ой ли? – возразила Гертруда, скептически взглянув на нее поверх кружки с медом.

Эльфийка приоткрыла рот, но не нашлась с ответом.

– Ведь это же день коронации Елизаветы, – сказал Девен, хранивший молчание с тех пор, как все сели.

– Так оно и есть, – подтвердила Розамунда.

Теперь Луна с недоверием воззрилась и на него.

– Но это же невозможно. Я помню…

– Многие помнят, – откликнулась Гертруда. – Да только все их воспоминания никак не связаны с человеческим календарем. Вы совершенно правы, мы не считаем время с этакой точностью. Возможно, кабы считали, куда больше дивных заметили бы перемены. Халцедоновый Двор как таковой существует всего-навсего тридцать один год – ну, может, чуточку дольше, смотря с чего начинать счет. Видар – тот появился раньше… Но все ваши воспоминания о правлении Инвидианы уходят в прошлое не дальше той середины января. Вы позабыли, что было раньше, вот вам и кажется, будто времени прошло много больше.

– Мы с сестрой – одни из немногих, кто помнит, с чего все началось. Еще одним был Фрэнсис. Думаю, она нарочно не позволяла ему забыть, а мы были с ним, когда это случилось. А остальные, кто не забыл, ныне все до единого скачут по Англии с Дикой Охотой.

Невольно округлив серебряные глаза, Луна осторожно отставила кружку в сторону.

– Они называют себя королями.

– Они и были королями, – подтвердила Гертруда. – Королями дивных в том или ином уголке Англии. До тех пор пока на трон не взошла Елизавета, а с нею и Инвидиана. В один день, в одну минуту, она сумела низвергнуть всех разом.

Но Девен не забыл, с чего начался разговор.

– Да, только… в чем смысл? Что связывает меж собой двух королев? Вряд ли для вашего племени все это – обычное дело.

Для его племени разговор с парой брауни и эльфийкой в тайном погребе под волшебным домиком тоже был делом весьма необычным. Мед на столе перед ним остался нетронутым: знает он, что бывает со смертными, вкусившими угощения дивных!

– Мы – порождения магии, – обыденно, будто напоминая, что они – англичане, пояснила Розамунда. – Церемония коронации – тоже своего рода волшебство, превращающее обычного смертного в короля или королеву. Мы с Гертрудой ни дня не сомневались, что этот-то ритуал и помог Инвидиане утвердиться во власти.

– Но ведь она сделала большее, не так ли? – раздался справа от Девена слабый, нетвердый голос Луны. – Потому что заключила некий договор.

Услышав это, Девен похолодел.

– Договор? Что вы хотите сказать?

Казалось, на миг в глазах Луны мелькнула печаль пополам с ужасом.

– Помните, я расспрашивала о смертном по имени Фрэнсис Мерримэн?

Девен настороженно кивнул.

– Все это время он был у меня под самым носом – точно так же, как я у вас. И сегодня ночью… погиб. А перед смертью поведал мне о заключенном моей королевой, Инвидианой, договоре, который равно приносит зло и смертным, и дивным. И умолял меня разорвать его.

– Но ведь условия договора… – начал Девен.

– Должны быть известны обеим сторонам, – закончила за него Розамунда. – Любой из дивных, имеющий в голове хоть унцию политической сметки, знает, что Инвидиана то и дело вмешивается в дела двора смертных и пользуется им, чтобы держать в узде свой народ. И кое-кто из смертных даже знает, что имеет дело с дивными – обычно те, кто увяз в рабстве по самые уши и потому не предаст. Но если Фрэнсис не ошибся… значит, кому-то на той стороне точно известно, что происходит.

Слова так и затрепетали в горле. Ужаснувшись их смыслу, Девен выпустил их на волю, одно за другим:

– Господин главный секретарь… он говорил о неизвестном игроке. И был уверен, что этот игрок – нечасто, время от времени, – но вхож прямо к Ее величеству королеве.

Как это восприняли дивные? Бог весть: Девен не мог оторвать взгляда от собственных рук, стиснутых в кулаки. Предположение, пусть даже высказанное им самим, выглядело невероятным. Чтобы Елизавета знала о существовании дивных, да не просто знала, а вела с ними дела…

– Охотно верю, – прошептала Луна. – Пожалуй, это объясняет даже больше, чем хотелось бы.

В груди Девена вскипел, рванулся наружу бессильный страх пополам с замешательством.

– Но зачем? Зачем было заключать этот договор? Какую пользу, какие выгоды он приносит Елизавете?

Тонких, изящной лепки губ Луны коснулась насмешливая улыбка.

– Сохранение за собой трона. Мы, по приказу Инвидианы, немало для этого сделали. О королеве скоттов вы уже упоминали – Инвидиана от души постаралась избавить вашу королеву от этой угрозы. Как и от прочих политических осложнений. И от Испанской Армады…

Фраза осталась незавершенной, однако Гертруда с радостью пояснила:

– За штормы, не подпустившие испанцев к нашим берегам, скажите спасибо леди Луне!

Казалось, желудок разом ухнул куда-то вниз.

– Я лишь вела переговоры о соглашении, – уточнила Луна. – Сама я вызывать штормы и бури не властна.

Мысли в голове отчаянно забарахтались, силясь вернуться к политическим материям, убраться подальше от магии.

– А ваша королева получила взамен трон.

В какой-то момент после того, как он оказался внизу, черные перья, собранные по пути, выпали из разжатой ладони. Повертев в пальцах обломанный очин одного из них, Луна принялась рисовать им на столешнице невидимые узоры.

– Не только, – задумчиво, рассеянно глядя вдаль, отвечала она. – Елизавета – протестантка.

– Тогда как Мария Тюдор и Мария Стюарт – обе держались католической веры, – согласно кивнула Розамунда.

– Но вам-то какое дело? Ведь вы наверняка не христиане.

– Действительно, не христиане, – подтвердила Луна. – Но христианство может служить оружием против нас. Вы сами тому свидетель.

Да, этого Девен отнюдь не забыл и, если возникнет надобность, собирался воспользоваться этим оружием снова.

– У католиков против нас имеется немало ритуалов, – продолжала эльфийка. – Молитвы, отчитки[42]42
  Отчитка – особый молебен на изгнание из человека падших духов, экзорцизм.


[Закрыть] и тому подобное.

– У англиканской церкви – тоже. А многие приверженцы пуританства вовсе считают ваш род демонами. Не может же это идти вам на пользу.

– Да, но пуритан сравнительно немного, а англиканская церковь возникла недавно, и мало кто следует англиканской вере хоть сколь-нибудь ревностно. Можно сказать, она – компромисс, призванный как можно меньше оскорбить чувства как можно меньшего числа христиан, а ее ритуалы еще не успели набрать истинной силы. Для большинства смертных Книга общих молитв – просто набор пустых словес, внешняя оболочка, лишенная сути – искренней, страстной веры.

Отложив перо, Луна снова обратила взгляд к Девену.

– С течением лет это может измениться. Однако пока что королева-протестантка на английском троне для нас – несомненное благо.

Сердце в груди билось так, что Девен чувствовал собственный пульс на языке. Шахматная доска в голове перестроилась, в схватку вступили фигуры новых цветов. Да, Уолсингему такое и не снилось! А когда обо всем этом услышит Бил…

Если услышит.

По личным убеждениям Уолсингем был протестантом-реформатом, «пуританином», как называли их оппоненты, и только радовался бы освобождению англиканской церкви от пут папистской мишуры. Но кроме этого он был политиком, мыслил реалистично и прекрасно понимал: любая попытка повальной реформации породит бунт, коего Елизавете не пережить. Что же касается Била, тот в своих убеждениях был куда откровеннее и нередко выступал за идеалы пуритан при дворе.