Текст книги "Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь"

Час близился. Пора решать.

Рванувшись к середине галереи, Луна простерлась ниц. Расчет оказался точен: протянутые вперед руки пали на пол так далеко от юбок Инвидианы, что королева не рисковала споткнуться, но и достаточно близко, чтобы ее появление не оставили без внимания. Убедившись в этом, Луна замерла и в следующий же миг почувствовала, что по бокам со спины стекают вниз три тонкие струйки крови: серебряные клинки рыцарей Инвидианы пронзили платье и впились в кожу.

– Ваше величество, – заговорила Луна, не отрывая лица от пола, – я пришла предупредить вас об измене.

Никто из стражей не спешил проткнуть ее насквозь, однако Луна не смела сделать и вдоха. Один кивок Инвидианы…

– Уж не о собственной ли измене, вероломная? – холодно, ровно откликнулась королева.

Придворные с готовностью захохотали.

– Дикой Охоте, – сказала Луна, – удалось ввести предателя в ваше ближайшее окружение.

– Ложь, Ваше величество, – исполненным ненависти басом зарокотала Альгреста из-за плеча королевы. – Позвольте мне разделаться с этой вошью!

– Но ее ложь не лишена интереса, – заметила королева. – Что ж, позабавь меня, презренная. Кого мне считать предателем?

Луна сглотнула подступивший к горлу комок.

– Это сэр Дервуд Корр.

На сие обвинение не откликнулся ни один голос. Она ведь верно запомнила имя, не так ли?

Один из клинков, вонзившихся в спину, исчез, но два других впились глубже, да так, что Луна невольно вскрикнула. В следующий миг кто-то схватил ее за ошметки высокого воротника и рывком поднял кверху. Оказавшись на ногах, Луна увидела перед собой огненный взгляд миловидного эльфийского рыцаря – темноволосого, зеленоглазого, с искаженным яростью лицом.

– Лживая потаскуха! – процедил он, накручивая на кулак свободной от шпаги левой руки изорванный ворот Луны. – Вздумала подняться со дна, куда брошена, обвинив в измене меня, верного рыцаря на службе Ее величества?

«Луна и Солнце! Он не покинул двора…»

На Инвидиану Луна не смела даже взглянуть. Любой, пусть самый пустячный намек на нерешительность…

– Верного рыцаря? – с издевкой переспросила она. Хотелось бы ей осмелиться на плевок, однако рыцарь держал ее так, что плюнуть она могла бы только ему в лицо. – Сколь долго ты служишь королеве, сэр Дервуд? Мгновение ока в сравнении с жизнью дивных. Какие испытания, какие искусы прошел ты, доказав свою верность трону? Трудное ли это дело – щеголять в прекрасных черных латах, с любезной улыбкой на губах? Твоя служба – всего лишь слова. А сердце отдано Дикой Охоте.

– Ничтожному червю легко бросаться пустыми обвинениями! – прорычал Корр. – Может, служба моя и недолга, но честна. Чем ты докажешь мою вину?

– Прошлой ночью ты получил весточку, – сказала Луна. – Из-за пределов Халцедонового Чертога.

Вот тут уверенность сэра Дервуда заметно пошатнулась.

– Вполне обычное дело.

– О, но от кого ты ее получил? И что на нее ответил? – Приметив в преграде трещину, Луна продолжила расширять ее. – Говорят, Охота сейчас на севере. Не найдем ли мы в тех краях разыскивающего ее гонца? И какие же вести несет он врагу?

Как ни грозны в бою всадники Дикой Охоты, но коварства и выдержки, чтобы остаться в живых при Халцедоновом Дворе, им никогда не хватало.

Луна рванулась назад, оставляя многострадальный воротник в кулаке сэра Дервуда, но едва не опоздала: острие шпаги эльфа чиркнуло по груди. Один из его сослуживцев потянулся к оружию, намереваясь прекратить кровопролитие: Инвидиана не терпела убийств, совершенных при ней без ее приказания. Но Корр, новичок в Халцедоновой Страже, не понял этого. С пронзительным скрежетом его клинок бессильно скользнул по латам второго рыцаря.

По всей галерее загремели шаги. Сжавшись в комок, дабы уберечься от множества ног, Луна не видела, что именно стряслось с Корром – тем более, что толпа была слишком густа: все дивные рыцари Халцедоновой Стражи бросились защищать королеву. Сэр Пригурд пустил в ход исполинские кулаки. Обычно бесстрастное, в эту минуту лицо великана пылало праведным гневом, неподдельной обидой на его нового протеже, оказавшегося изменником.

Корр сделал, что мог, дабы продать свою жизнь подороже, но в итоге на полу осталось одно только тело – его.

«Ты должен был бежать, – подумала Луна, услышав лязг его лат о мрамор. – Твоя истинная верность слишком сильна, а столь верным рыцарям, как ты, здесь не место».

Даже не думая противиться, она позволила вновь поднять себя с пола. Державший ее стражник не сказал ни слова – просто удерживал ее на ногах, лицом к Инвидиане.

Луна подняла голову, но вместо королевы увидела перед собой мускулистую громаду кавалерственной дамы Альгресты. Затем, повинуясь безмолвному приказанию, капитан Халцедоновой Стражи шагнула в сторону и слегка расслабилась, однако прятать в ножны меч с широким клинком не спешила.

Инвидиана окинула холодным взглядом жалкие лохмотья платья и залитую кровью грудь Луны.

– Что ж, презренная, – сказала она. – По-видимому, на сей раз ты сказала мне правду.

Удерживаемая стражем, Луна никак не могла бы ответить на это реверансом и удовольствовалась почтительным наклоном головы.

– Я не стала бы навязывать Вашему величеству своего присутствия без важной на то причины.

И это было чистейшей правдой.

Собравшаяся вокруг толпа лордов и леди, стражников и служителей, молча ждала. Каждый готов был заулыбаться или с презрением отвернуться – смотря как обойдется с Луной их королева.

– Отпусти ее, – велела Инвидиана стражнику.

Руки, сжимавшие плечи, исчезли как не бывало, и Луна немедля преклонила колени.

– Ты грязна, – скучливо, точно даже вид Луны порождал неприятный привкус на языке, заметила Инвидиана. – Воистину, точно ничтожный червь. Грязи в своем дворце я не терплю. Перевяжи раны да вымойся, прежде чем снова покажешься здесь.

– Покорнейше повинуюсь приказу Вашего величества.

Едва Луна поднялась на корточки и сделала положенные три шага назад, процессия двинулась дальше и скрылась в противоположном конце галереи – лишь несколько гоблинов задержались, дабы подобрать и унести тело сэра Дервуда Корра.

Луна позволила себе бросить последний взгляд на обмякшее, забрызганное кровью лицо рыцаря. Дознаваться, что за вести он получил ночью, никто не станет – все убеждены, будто они присланы Дикой Охотой. Однако он, по всей видимости, вправду отправил ответ, и вовсе не сестрам Медовар. О чем сообщил он Охоте? Уж не о том ли, что сестры вмешались в его дела?

Их нужно предупредить. И принести извинения за гибель Корра. Разумеется, Луна не станет о нем скорбеть, но брауни – непременно.

Саднящий порез поперек груди и колотые раны в спине – вполне уважительный повод. Некоторые из придворных тоже были обучены лекарскому ремеслу, но никто не сочтет за странность, если Луна обратится за этим к сестрам Медовар.

Гоблины подхватили тело Корра и со скрежетом, за ноги, поволокли его из галереи прочь, оставляя за собою кровавый след. Оторвав взгляд от алой дорожки, Луна увидела, что дивные, оставшиеся неподалеку, во все глаза таращатся на нее и шепчутся меж собой.

Инвидиана позволила ей отлучиться, чтоб вымыться и исцелить раны. Ничтожный, но все же – знак. Знак благосклонности. Охоте на нее конец.

Высоко вскинув голову, Луна покинула галерею со всем достоинством и хладнокровием леди из круга избранных, на принадлежность к коему более не посягала.

Лондон, затем Ислингтон,

26 апреля 1590 г.

Наутро ночные приключения казалось убийственно, до жути неправдоподобными.

Колси молчал, но то и дело бросал на Девена осуждающие взгляды, коря хозяина за позднее возвращение. Когда господин вернулся к себе, слуга старательно сделал вид, будто спал, но Девен в сем усомнился. Сам он отправился прямиком в постель и до утра страдал от кошмарных снов, в которых все, кого он только знал, сбрасывали маски и оказывались дивными, однако теперь, наяву, при ярком солнечном свете, о странностях минувшей ночи не напоминало ничто, кроме стойкого ощущения недосыпа.

Да вправду ли все это было?

Поднявшись, Девен оделся и претерпел процедуру бритья в исполнении Колси, соскребшего с его подбородка оставленную Рэнвеллом щетину. Оставшись с оголенным, заметно саднящим (Колси, словно затем, чтоб вывести на чистую воду молодого выскочку, подошел к делу чересчур старательно) лицом, Девен призадумался: чем бы себя занять?

И тут увидел на подоконнике письмо.

Долго взирал он на сложенную бумагу, будто на ядовитую змею, не решаясь приблизиться. Но письмо лежало да полеживало себе на месте и, более того, по-прежнему оставалось обычным письмом. Наконец Девен подошел к подоконнику и не без опаски взял послание в руки.

«Мастеру Майклу Девену», – гласила надпись, выведенная на наружной стороне письма округлым, простодушным почерком секретаря-самоучки. В восковую печать был вдавлен обрывок засохшего розового лепестка.

Затаив дух, Девен сковырнул воск с бумаги.

«Мастеру Майклу Девену, в округ Касл-Байнард, Лондон, сестры Гертруда и Розамунда Медовар с постоялого двора “У ангела”, что в Ислингтоне, sub rosa шлют свой привет».

Листок в руке задрожал. Значит, все это не сон…

«Надеемся, письмо наше застанет вас отдохнувшим и в добром здравии, и покорнейше просим навестить нас на постоялом дворе “У ангела” при первой же подходящей оказии, ибо в последней беседе мы пренебрегли кое-какими обстоятельствами, а некоторые из оных чрезвычайно важны. По прибытии назовите розовому кусту свое имя».

Девен медленно перевел дух и свернул послание. Брауни… Теперь он состоит в переписке с брауни!

Услышав на лестнице грохот хозяйских шагов, Колси вскочил на ноги.

– Шпагу и плащ, – велел Девен.

Слуга расторопно подал требуемое, но, стоило ему тоже потянуться к плащу, Девен остановил его, вскинув ладонь.

– Нет, Колси. Можешь отдохнуть еще денек. Наверняка после стольких дней в седле отдохнуть от езды тебе не помешает, а?

Слуга сощурился.

– Вы очень добры, хозяин… но нет, спасибо. Сил у меня еще хватает.

– Ладно, – с раздражением вздохнул Девен, – выражусь прямолинейнее. Ты остаешься здесь.

Колси решительно стиснул зубы.

– Но почему, сэр? Вы же знаете: я не из болтливых, мне верить можно.

– Безусловно. Но дело не в тайнах. Просто я должен ехать один.

– Небось, опять к этому некроманту?

– Доказательств тому, что Ди занимается некромантией, нет. И еду я не в Мортлейк. И ты… – Девен смерил слугу грозным взглядом. – И ты даже не думай отправиться следом.

Разочарование на лице Колси ясно давало понять, что предупреждение оказалось не напрасным, и Девену пришла в голову еще одна мысль.

– Колси, я еду по делам Уолсингема, – сказал он, надеясь хоть этим остановить слугу. – Да, я-то тебя знаю, но вот другие – нет. Потому оставайся дома, иначе испортишь мне все предприятие.

Все прочие возражения Колси оставил при себе, но, выехав в путь, Девен никак не мог отделаться от ощущения, будто ворчание слуги преследует его по пятам. Следуя той же дорогой, что указали ему накануне черные перья, он миновал Олдерсгейтские ворота и двинулся к Ислингтону. На сей раз, зная, куда ведет путь, он ехал быстрее и вскоре достиг прочной ограды постоялого двора.

Проехав мимо, он стреножил коня и обошел дом сзади.

Розовый куст оказался на прежнем месте и выглядел при свете дня совершенно безобидно. Чувствуя себя круглым дураком (впрочем, кто его может услышать, если он ошибается?), он подошел поближе, склонился к одной из роз и пробормотал:

– Майкл Девен.

Поначалу ничего примечательного не произошло, и Девен почувствовал себя глупее прежнего. Однако едва он собрался уйти, розовый куст задрожал и раскрылся, выпуская наружу знакомое создание в платье с передником.

Знакомое… но куда выше ростом, чем накануне!

Оправив юбки, Гертруда Медовар улыбнулась гостю. На этот раз улыбка ее сияла куда ближе к Девеновым ключицам, чем к пупку.

– Прошу прощения, что заставила ждать, но мы не ожидали вас так скоро, а чары требуют времени.

Выглядела она точно так же, как и вчера, только прибавила в росте. Действительно, при свете дня женщина ростом меньше четырех футов вполне могла привлечь к себе ненужное внимание.

– А не боитесь ли вы, что нас увидят здесь, на пороге… дверей, ведущих в розовый куст?

– Нет. Нас не так-то легко отыскать, мастер Девен, – ободряюще улыбнулась Гертруда, без церемоний подхватив его под руку. – Не прогуляться ли нам?

Розовый куст затворился, а брауни повлекла Девена вперед. Поначалу Девен решил, что они направятся в лес позади постоялого двора, однако Гертруда вела его прямо в противоположную сторону, к парадному входу.

– Что там? – приостановившись, спросил Девен.

– Еда и питье, – пояснила Гертруда. – Раз уж нашему угощению вы не доверяете.

Проснулся Девен куда позже обычного часа: время подходило к обеду. Гертруда заняла обоим места в конце длинного стола и, видимо, при помощи неких эльфийских чар, обеспечила уединение, так что посторонние к ним не подсаживались.

– Можете выпить меду здесь, – сказала брауни в человеческом облике. – Да, этот мед тоже наш, тот самый, которым я угощала вас прошлой ночью, но, может, увидев, как его пьют другие, и вы перестанете опасаться.

Урчание в желудке уведомляло, что Девен здорово проголодался. Поразмыслив, он заказал колбасы, свежего хлеба и кружку эля. При виде этого Гертруда слегка обиделась.

– Мы всей душой на вашей стороне, мастер Девен, – негромко сказала она.

Девен взглянул на нее с изрядной долей цинизма, взлелеянного размышлениями по пути в Ислингтон.

– Безусловно – в разумных границах. Ведь вы также желаете извлечь из меня некую пользу.

– Да, на благо той, кому вы служите. Но, кроме этого, мы с сестрой не желаем, чтоб вы пострадали, иначе вчера не впустили бы вас в дом, а оставили на глазах у кавалерственной дамы Альгресты.

Гертруда понизила голос и склонилась ближе к Девену.

– Это первое, о чем я хотела предупредить. Им известно и о вашем приятельстве с леди Луной, и о службе Уолсингему, так что с них станется явиться за вами. Будьте осторожны.

– Но как? – Негодование придало Девенову вопросу излишнюю резкость. – Ведь вы, по всей видимости, способны принимать любое обличье, какое только пожелаете. Значит, какой-нибудь соглядатай из дивных может взять да подменить собой Колси, и как мне об этом узнать?

Эта мысль поразила его, точно молния.

Гертруда покачала головой, встряхнув кудряшками, выбившимися из-под чепца.

– Притвориться тем, кто вам знаком, очень нелегко: вы быстро заметите подвох. Но – да, маскироваться мы и вправду умеем. Однако против этого у вас есть верное средство.

Пауза, глубокий вдох и, наконец, тихий шепот:

– Имя вашего Бога.

Однако, пробормотав последнее слово, брауни даже не дрогнула. Девен сунул в рот кусок колбасы и вспомнил о хлебе, что дал вчера Луне.

– Конечно, они будут защищены и от этого, – обычным тоном продолжала Гертруда. – Если не все, то большинство. Но многие, услышав это имя или любое другое воззвание к вашей вере, все-таки дрогнут. Это содрогание и послужит вам предупреждением.

– Допустим. И что же дальше?

Брауни не без смущения пожала плечами.

– Делайте, что почтете за лучшее. Я предпочла бы, чтоб вы не ввязывались в драку, а бежали: многие из тех, кого она может послать по вашу душу, смерти не заслуживают, но как уберечься – о том судить только вам. А нам очень хотелось бы, чтоб вы остались живы-здоровы.

– Кому это «нам», кстати сказать?

– Нам с сестрой, разумеется. Говорить от имени леди Луны я не вправе, но сердцем чувствую: она вам тоже зла не желает.

Чтоб не пришлось отвечать, Девен сунул в рот изрядный кусок хлеба.

Окинув взглядом постоялый двор, Гертруда решила сменить тему.

– Скажите, мастер Девен, что вы думаете об этом месте?

Жуя хлеб, Девен тоже окинул взглядом зал. День выдался теплым и солнечным, открытые окна впускали внутрь свежий ветерок, а свет, проникавший снаружи, дополняло пламя сальных свечей. Камыш на полу присыпан сушеной лавандой и прочими ароматными травами, скамьи и столы отскоблены дочиста, эль в кружке из просмоленной кожи хорош и на удивление терпок, хлеб мягок, в колбасе – ни хрящей, ни неприятно жестких комьев… В чем же причина вопроса?

– По-моему, вполне сносно.

– А приходилось ли вам здесь ночевать?

– Раз или два. По счастью, нежеланного общества в постелях не оказалось.

– Еще бы, – хмыкнула Гертруда. – Мы вытрясаем их всякую ночь, когда они не заняты.

– Вы…

Осекшись, Девен отложил недоеденный хлеб.

Улыбка Гертруды приобрела оттенок проказливого самодовольства.

– Мастер Девен, вы не запамятовали? Мы с Розамундой – брауни.

Нет, об этом он не забыл – просто еще не осознал взаимосвязи их подземного домика с постоялым двором, а зря.

– Мы малость прибираемся здесь каждую ночь, – продолжала Гертруда, пока он осматривал комнату новым взглядом. – Чистим, моем, подметаем, чиним, что требует починки. Такова наша работа еще с тех пор, как здесь вместо «Ангела» стоял совсем другой постоялый двор. И даже вчерашней ночью, хотя, не постесняюсь заметить, после вашего ухода нам пришлось поспешить.

От этого вопроса Девен просто не смог удержаться, ведь он задавался им с самого детства:

– А правда ли, что вы уйдете из дому, если хозяин подарит вам одежду?

Гертруда кивнула.

– Но почему?

– Одежда смертных – все равно что их хлеб, – пояснила брауни. – То же, кстати заметить, можно сказать об одежде и пище дивных. То и другое несет на себе печать иной стороны бытия. Надень или съешь – и начнешь изменяться. Правда, обычный брауни такой подарок почтет за обиду: мы – домоседы, перемен не жалуем. Но кое-кто из дивных от всего бренного просто без ума. Тянутся к смертным, как мошки на пламя свечи.

Серьезность ее тона от Девена отнюдь не укрылась.

– Так зачем вы, мистрис Медовар, привели меня сюда?..

– Поесть и выпить «У ангела».

Прежде, чем Девен успел ответить какой-нибудь колкостью, Гертруда успокаивающе подняла ладонь.

– Я вполне серьезна. Мне хотелось, чтоб вы взглянули на это место и увидели, каким его сделали мы с Розамундой.

– Но для чего?

– Чтоб вы мало-помалу не прониклись к нам ненавистью.

С этими словами Гертруда неуверенно взяла его за руки. Пальцы брауни оказались теплыми, мозолистыми, но в то же время удивительно мягкими, словно ее доброта с лихвой возмещала целую вечность работы метлой да тряпкой.

– Прошлой ночью вы слышали разговоры о политических кознях и смертоубийстве, видели леди Луну в изгнании, прячущейся от бессердечной королевы и ее слуг. Что говорить, за прекрасным лицом Халцедонового Двора скрыто немало мерзостей, однако ж не все мы таковы. Одни из нас видят цель жизни в том, чтобы нести в дома людей тепло и уют. Другие являются поэтам и музыкантам, позволяя им заглянуть за грань обыденного, добавляя огня в их творения. Не всех из нас нужно бояться и не со всеми – враждовать.

Взгляд темных, медвяно-карих глаз брауни проникал в самую душу, призывая прислушаться и поверить.

– Но некоторые из дивных, – негромко, чтоб не услышали вокруг, возразил Девен, – играют со смертными шутки – вплоть до таких, что приводят к погибели. А другие, похоже, любят мешаться в политику.

– Ваша правда. Любителей злых проказ – боуги, портунов[45]45
  В английском фольклоре раннего средневековья – одна из разновидностей эльфов, ведущая начало от древнеримского божества Портуна или Портумна.


[Закрыть], блуждающих огней – среди нас немало. И знать наша, подобно вашей, играет в собственные игры. Но ведь коварство и злоба некоторых из людей не восстанавливает вас против всего человечества?

– Но вы ведь не люди, – возразил Девен, хотя, чувствуя тепло ее рук, об этом нетрудно было забыть. – Стоит ли мерить вас теми же мерками?

Нет, серьезная мрачность Гертруде шла плоховато: лицо ее было предназначено для веселья.

– Мы берем пример с вас, – сказала она. – Да, есть на свете земли дивных, лежащие далеко, за горизонтом, за гранью вечерней зари. Кое-кто – и смертные, и дивные – бывают там, а некоторые из дивных живут там от начала времен. Их царство редко интересуется делами смертных. Но здесь, в темноте закоулков вашего мира… Когда ваши вожди направили в бой колесницы, вскоре и наши завели у себя колесо. Когда же смертные пересели с колесниц в седла, наши рыцари-эльфы тоже взялись за копье. Пушек и пороха у нас пока нет, но, несомненно, и это однажды изменится. Тем или иным из ваших обычаев подражают даже те, кто вовсе не жаждет общаться со смертными.

– Даже нашей любви?

Но он же вовсе не собирался этого говорить…

Улыбка Гертруды исполнилась невыразимой печали.

– Особенно вашей любви. Нечасто, однако случается и такое.

Едва не опрокинув вверх дном кружку с элем, Девен высвободил руки из ее пальцев.

– Значит, вам угодно, чтобы я помнил: игра ведется против вашей королевы, а не против всех дивных на свете. – Включая сюда и Луну. – Не ошибаюсь ли я?

– Ничуть.

Словно и не заметив Девеновой запальчивости, Гертруда сложила руки перед собой.

– Как пожелаете. Я это запомню.

Девен бросил на стол несколько монет и поднялся. Гертруда нагнала его только у порога.

– Перед отъездом попрошу ненадолго спуститься вниз. У меня есть для вас кое-что. Не откажите в любезности.

Девену настоятельно требовалось побыть в стороне от волшбы дивных, но не уважить этой просьбы он не мог.

– Хорошо.

– Вот и ладно.

Миновав его, Гертруда первой вышла на залитое солнцем крыльцо и оглянулась.

– Кстати заметить, здешний эль тоже варим мы.

Постоялый двор «У ангела», Ислингтон,

26 апреля 1590 г.

– Мистрис Медовар, – церемонно кивнув Розамунде, объявила Луна, – по приказу Ее величества я должна исцелить полученные раны. Памятуя о недавней моей опале, при Халцедоновом Дворе немногие – если хоть кто-либо – питают ко мне сочувствие, и посему я прошу о помощи вас.

– Ну, разумеется, миледи, – склонившись в столь же церемонном реверансе, ответила Розамунда. – Прошу, идемте со мной, и я о вас позабочусь.

Обе спустились вниз, а затем еще ниже, и испещренные розами половицы сомкнулись над их головами.

Вся церемонность разом исчезла, уступив место глубочайшей тревоге.

– Миледи! Пискун рассказал нам кой о чем, но не все. Садитесь, садитесь, дайте-ка на вас взглянуть.

Протестовать у Луны не было ни желания, ни сил. Увлекаемая Розамундой, она покорно опустилась на табурет, на коем прошлой ночью (словно бы целую вечность тому назад!) сидел Девен.

– Я очень сожалею, но Корр… Он не покинул дворец.

Брауни сокрушенно зацокала языком.

– Мы знаем, знаем! О, если б он только послушался…

Ловкие пальцы распутали уцелевшие шнурки, притягивавшие рукава и юбки к корсажу, и расшнуровали корсаж на спине. Затем настал черед нижней рубашки, и Луна едва не зашипела от боли: тонкое полотно крепко присохло к ранам. Нужно бы поскорее разжиться новой одеждой или прибегнуть к волшбе, чтоб скрыть свой оборванный вид. Да, вокруг все поймут, что наряд ее иллюзорен, но в Халцедоновом Чертоге хотя бы можно не опасаться за невредимость чар.

Обнаженная по пояс, она смежила веки, а Розамунда принялась протирать ее раны лоскутом мягкой ткани, смоченной в воде.

– Боюсь, я подвергаю вас опасности, – сказала Луна. – Корр оказался на месте, мне нужно было навлечь на него подозрения, и я сказала, что накануне ночью он получил некое известие. Если при дворе дознаются, что письмо ему прислали вы…

– Не стоит волнений, – заверила ее Розамунда. – Кабы мы с Гертрудой не могли избежать этаких мелких трудностей, нас бы здесь давно не было.

– Как выяснилось, той ночью он тоже отправил письмо за пределы дворца, Дикой Охоте. По крайней мере, обвинение в этом повергло его в панику. Но о чем в том письме говорилось, мне неизвестно.

Мокрый лоскут в руке Розамунды замер, но тут же вновь принялся за дело.

– Видно, о нас с сестрой. Что ж, увидим.

Луна открыла глаза. Розамунда начала смазывать промытые раны прохладной мазью, и саднящая боль немедля пошла на убыль.

– Перед уходом меня допрашивал лорд Валентин. Интересовался, где я взяла бренный хлеб – на это я попросту кое-что солгала – и откуда узнала о Корре. Тем временем кто-то успел обнаружить тело Фрэнсиса. Я навела Аспелла на мысль, что оба происшествия взаимосвязаны.

– Тогда нужно позаботиться, чтобы они не перехватили гонца. Ну, как? Теперь лучше?

– Намного лучше. Благодарю тебя.

Казалось, огонь в очаге обладал сноровкой согревать комнату ровно настолько, насколько требуется: промозглой сырости подземелья в комнате совершенно не чувствовалось, и посему Луна даже не вздрогнула (по крайней мере, от холода), пока Розамунда отошла к сундуку за бинтами.

Прикрыв порезы мягкими тряпицами, брауни перевязала ребра и грудь Луны чистым белым холстом.

– Три дня – и все заживет, – сказала Розамунда. – А повязки можно будет снять уже назавтра.

Прежде чем Луна успела ответить, наверху раздались шаги. Между тем окликнуть хозяек через розовый куст, как вчера, во время вторжения кавалерственной дамы Альгресты, никто не пытался. Гертруда, кто же еще… однако Луна напряглась всем телом.

Половицы над головой разъехались в стороны, на верхних ступенях лестницы показались ноги брауни в крепких домашних туфлях, однако следом за ними появилась пара ботфорт, принадлежащих кому-то куда более рослому.

Едва Луна успела дотянуться до корсета платья, в потайную комнату спустился Майкл Девен.

– Ох! – сконфуженно воскликнула Гертруда. – Весьма сожалею, миледи, я не знала, что вы здесь.

Девен вспыхнул румянцем и поспешил отвернуться. Пол за его спиной сомкнулся, отрезав путь к бегству, и Девен замер, решительно уткнувшись взглядом в стену.

«Не знала? Ой ли?» Охваченная раздражением пополам с непривычным смущением, Луна при помощи Розамунды поспешно облачилась в испачканные лохмотья. Среди своих дивные нередко, особенно во время празднеств, пренебрегали плотскими приличиями, но смертные – особенно этот – дело совсем иное.

– Я только хотела вручить мастеру Девену кой-какой амулет, – пояснила Гертруда, откидывая крышку придвинутого к стене сундука. – Чтоб наши птицы могли отыскать его, если его нет дома. А вы, мастер Девен, сможете отправить с ними весточку нам, если в том возникнет нужда. Я бы и вам, леди Луна, такой же дала…

– Но у меня его могут найти, – закончила за нее Луна. Надеть рукавов она еще не успела, но, по крайней мере, прикрыла грудь. – Вполне понимаю.

– Именно, точно так, – подтвердила Гертруда, возвращаясь к Девену, по-прежнему стоявшему на лестнице спиной к Луне. В руках она держала нечто, похожее на засохший бутон розы, но куда менее хрупкое с виду. – Вот, возьмите-ка.

Девен повернулся к ней ровно настолько, чтобы принять подарок.

– Снова розы, как я погляжу.

Гертруда прищелкнула языком.

– Я и посадила бы вместо розового куста что-то другое, да сестре так понравилась эта мысль… Теперь у нас, куда ни кинь, всюду розы, и все, видя их, вспоминают о ней. Ну, почему моим именем цветка не назвали?!

Розамунда ответила на это слегка грубовато, и между сестрами завязалась дружеская перебранка, впрочем, ничуть не мешавшая им помогать Луне одеться. Общее напряжение разом пошло на убыль, на что сестры, по-видимому, и рассчитывали. Спустя пару минут Девен рискнул оглянуться, увидел, что Луна вновь приняла благопристойный вид, и, наконец, повернулся ко всем лицом.

– Я вовсе не собирался нарушать вашу приватность, – с неловким поклоном сказал он. – Простите меня, леди Луна.

Сии заученные слова извинения поразили Луну куда сильнее, чем следовало. Глаза Девена, пусть тоже синие, были куда светлее глаз провидца, волосы – не черными, а темно-русыми, да и весь его облик не отличался той неземной обреченностью, что свойственна смертным, живущим при Халцедоновом Дворе, однако в памяти немедля прозвучало эхо иного – дрожащего, едва различимого голоса.

«Прости меня…»

– Розамунда, Гертруда, – заговорила Луна, прерывая оживленную болтовню сестер. – Прошлой ночью… мне не пришло в голову об этом спросить, слишком уж многое произошло… Но перед смертью Тиресий… то есть Фрэнсис произнес одно имя – Суспирия. Думаю, имя дивной. Он просил у нее прощения.

Да, она полагала, что брауни это имя знакомо, но подобного эффекта не ожидала никак. Сестры в один голос ахнули, страдальчески сморщились, а на глазах Гертруды выступили слезы.

– Кто же она такая? – с изумлением спросила Луна.

– Правда ваша, она из дивных, – ответила Розамунда, прижимая сестру к себе и успокаивающе гладя ее плечо. – Фрэнсис любил ее всей душой, и она его – тоже.

Подобные романы нередко заканчивались трагедиями – особенно под властью Инвидианы.

– Что же с ней сталось?

Брауни подняла на Луну мрачный взгляд.

– Сидит себе на троне, в Халцедоновом Чертоге.

Поверить в это было столь сложно, что Луне невольно пришел на ум Зал Статуй: нет ли там изваяния дамы на троне? Но Розамунда, не мигая, смотрела ей прямо в глаза, а трон на весь подземный дворец имелся только один, и сидела на нем одна только Инвидиана.

Инвидиана…

Холодная, не знающая жалости королева двора дивных, полюбившая смертного… или вообще хоть кого-нибудь? Скорее зима породит на свет розу! Она же терзала Тиресия, скованного незримыми цепями, которые в силах разорвать только смерть, пуще всех своих живых игрушек! Быть может, Фрэнсис Мерримэн когда-то любил ее – да, в это Луна вполне могла бы поверить: смертные часто любят без оглядки на разум. Но Розамунда сказала, что Инвидиана тоже любила его…

– А я тебе говорила, – хлюпая носом, сказала сестре Гертруда. – Он ее помнил. Даже лишившись разума, потеряв все на свете, он не забыл ее.

Девен глядел на них во все глаза и явно не понимал ничего. Пожалуй, и сама Луна понимала немногим больше.

– Но если это правда, отчего вы молчали до сих пор? Ведь нам наверняка необходимо об этом знать!

Розамунда со вздохом усадила Гертруду на табурет.

– Вы правы, миледи. Но прошлой ночью на это не было времени, ведь вам следовало вернуться в Халцедоновый Чертог, пока кто-нибудь не успел заподозрить вас в смерти Фрэнсиса. К тому же вы, леди Луна, были жутко расстроены, и мне не хотелось расстраивать вас еще сильнее.

Луна немедля вспомнила утреннюю встречу с Инвидианой.

– Другими словами, вы не желали, чтоб я предстала перед Инвидианой в попытке вернуть ее благоволение, зная, что умерший у моих ног человек когда-то любил ее.

– Можно сказать и так, – закивала брауни. – Конечно, вы, леди Луна, лицедейка на славу, однако сумели бы сделать дело, не выдав себя?

– Теперь уж придется, – угрюмо сказала Луна, опустившись на свободный табурет. – О чем вы еще умолчали?

Девен прислонился к стене; руки скрещены на груди, лицо – словно окно, закрытое ставнем. Но Розамунда была расстроена так, что даже не попыталась уговорить его сесть.

– Долгая это история, – вздохнула она, примостившись на краешке одной из кроватей, – так что прошу: запаситесь терпением. Было дело, мы с Гертрудой жили на севере, а после… о, целую вечность назад, даже и не припомню, когда – перебрались сюда. На этом месте стоял другой постоялый двор, не «Ангел». Смертные все воевали промеж собой, и вот однажды – как раз на престол взошел новый король, первый из Генрихов Тюдоров – в дверь к нам постучалась женщина, дряхлая старуха. И, как бы это сказать…