Текст книги "Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь"

Девен принялся перебирать тех, кто имел право доступа в личные покои королевы, а также тех, кого видел гулявшим с королевой в садах. Но, кого бы он ни называл, Уолсингем отверг всех.

– Однако в наблюдательности вам не откажешь, – с иронической улыбкой заметил главный секретарь. – Не зря, не зря я взял вас на службу.

Так он размышлял об этом с самого появления Девена при дворе? А судя по тону, и дольше, и Девен вовсе не был удивлен, обнаружив, что стал пешкой в чужой игре. Или, дабы сменить метафору, ищейкой из тех, что вынюхивают след дичи. Вот только ищейка из него вышла неважная…

– Судя по вашим доводам, милорд, – со вздохом сказал он, – на свете много людей, которые не могут быть тем, кого мы ищем, но тех, кто мог бы, гораздо больше. И те, кого вы можете исключить, – лишь несколько капель в сравнении с океаном возможных кандидатур.

– В противном случае, – по-прежнему ровно ответил Уолсингем, – я отыскал бы его многие годы назад.

Девен склонил голову, соглашаясь с полученной отповедью.

– Но, – продолжал главный секретарь, – я еще не побежден. Если этого типа не найти с помощью логики, отыщу его логово, посмотрев, куда он двинется далее.

Теперь разговор наконец-то дошел до истинной причины, побудившей Уолсингема снять с доски шахматную фигуру и вспомнить о королеве Шотландии. Что ж, против роли ищейки господина главного секретаря в столь увлекательном деле Девен вовсе не возражал. И даже знал, где искать дичь.

– Ирландия.

– Ирландия, – согласился Уолсингем.

Памятуя о недавних откровениях, Девен попробовал разглядеть руку неизвестного игрока в событиях вокруг Перрота, Фицуильяма и Тирона – и вновь общий сумбур одержал над ним верх.

– Думаю, наш игрок еще не выбрал курса, – сказал Уолсингем в ответ на признание в этом. – Я подозревал его в авторстве обвинений против Перрота, но узнанное вами заставляет в сем усомниться. Эти обвинения столкнулись с противодействием, которого я совсем не ожидал, и оно также может оказаться делом рук нашего неизвестного.

Девен взвесил в мыслях и это.

– Так, может быть, он ведет игру более долгую? Если он, как вы говорите, манипулировал окружением самой королевы Шотландии, то, видимо, не прочь потратить на достижение цели годы.

– В самом деле, – пробормотал Уолсингем, потерев лоб ладонью и ущипнув себя за переносицу. – Полагаю, он готовит почву для некоего грядущего хода. Что с его стороны и осторожно, и мудро, особенно если он желает, чтоб его рука осталась незамеченной. Однако сия осторожность предоставляет нам время его выследить.

– Я продолжу прислушиваться, – с куда большим энтузиазмом, чем в первый раз, сказал Девен. Теперь, когда он узнал, к чему должен прислушиваться и что искать, задача стала куда интереснее прежнего. К тому же, и Уолсингема, доверившего ему неразгаданную головоломку, разочаровывать не хотелось. – Должно быть, ваш неизвестный игрок – настоящий мастер, если так долго остается необнаруженным, однако рано или поздно ошибется любой. Вот тогда мы его и отыщем.

Воспоминания: декабрь 1585 г.

Едва он ступил на землю городка Рай, что в Восточном Суссексе, как по бокам к нему подступили двое дюжих малых, а третий с широкой, однако лишенной всякой теплоты улыбкой загородил путь.

– Пойдете с нами, – велел улыбавшийся. – Приказ господина главного секретаря.

Двое прочих пройдох подхватили путешественника под локти. Пленник их выглядел довольно невзрачно: молодой человек, то ли гладко выбритый, то ли из тех, что не могут отрастить бороды ни при каких обстоятельствах, одетый неплохо, но без экстравагантности. Однако корабль пришел из Франции, что само по себе могло послужить причиной для подозрений. Что же до этой троицы, это были отнюдь не таможенники, облеченные властью обшаривать прибывающие суда в поисках контрабанды или католической крамолы. Они явились за ним.

Один против троих, схваченный только пожал плечами.

– Что ж, я в полном распоряжении господина главного секретаря, – сказал он.

– Вот и ладненько, – проворчал один из громил, и юношу повели за пределы доков, в грязные закоулки Рая.

Не спуская глаз с пленника, трое пустились в путь – на север, потом на запад, под серым студеным небом. Три дня в холоде и лишениях привели всех в частный дом близ дворца Плачентия, что в Гринвиче. Следующий день принес с собою стук в дверь.

– Ну, хоть не позже того, – буркнул главарь, отправившись отпирать.

Через порог, встряхнув складками плаща, переступил сэр Фрэнсис Уолсингем. Снаружи, у двери, заняли позицию двое солдат при оружии. Не оглянувшись ни на них, ни на нанятую им троицу, Уолсингем расстегнул плащ и подал его одному из громил. Взгляд его темных глаз был прикован к пленнику. Тот поднялся и отвесил поклон. Трудно было сказать, нарочно ли он вложил в сей поклон насмешку, или же этакое впечатление внушала неловкость, сообщенная юноше связанными за спиною руками.

– Господин секретарь, – заговорил пленник. – Я предложил бы вам свое гостеприимство, но ваши люди отняли все мои пожитки, да, кроме того, и дом этот принадлежит не мне.

Не обращая внимания на его сарказм, Уолсингем жестом велел двоим из громил убраться, а главному – остаться при нем. Едва в комнате, кроме них троих, не осталось никого, он показал юноше письмо с бережно отделенной от бумаги печатью.

– Гилберт Гиффорд. Вы прибыли из Франции, имея при себе письмо от католического заговорщика Томаса Моргана к низложенной королеве Шотландской. Письмо, рекомендующее вас как ее верного союзника. Уверен, вы понимаете, каковы могут оказаться последствия.

– Вполне, вполне, – отвечал Гиффорд. – Но также понимаю, что, собираясь дать обвинению ход, вы не прибыли бы сюда для приватного разговора. Посему не обойтись ли нам без угроз да запугиваний и не перейти ли прямо к насущным материям?

Главный секретарь смерил его долгим взглядом. Темные глаза в гнездах из «гусиных лапок» не выражали никаких чувств. Наконец он опустился в одно из немногих кресел и указал Гиффорду на другое. Тем временем человек Уолсингема выступил вперед и развязал пленнику руки.

Когда с этим было покончено, Уолсингем сказал:

– Вы говорите как человек, намеревающийся что-либо предложить.

– А вы говорите как тот, кто намерен начать переговоры.

Размяв руки, Гиффорд пристально осмотрел их и аккуратно опустил ладони на подлокотники кресла.

– Говоря попросту, – продолжал он, – положение мое таково: да, я прибыл сюда с этим рекомендательным письмом и твердо намереваюсь применить его к делу. Одного только пока не решил: к какому.

– Значит, вы предлагаете мне свои услуги.

Гиффорд пожал плечами.

– Противоположную сторону я оценил. Дуэ, Рим, Реймс… Не сомневаюсь, у вас в закромах имеется обо всем этом подробное досье.

– Как и о том, что в апреле вы приняли сан диакона католической церкви.

– Не знай вы этого, я был бы разочарован. Да, я учился в их семинариях и кое-чего достиг. В ином случае Морган и не подумал бы рекомендовать меня Марии Стюарт. Но, зная об этом, вы должны знать и о моих конфликтах с предполагаемыми союзниками.

– Да, мне о них известно, – спокойно, без суеты, свойственной людям низшим, подтвердил Уолсингем. – Выходит, вы хотите сказать, будто эти конфликты – свидетельство искренней неприязни, а нынешнее ваше положение достигнуто лишь затем, чтоб завоевать доверие.

– Возможно, – с едва заметной улыбкой согласился Гиффорд. – Мне хотелось бы стать кому-либо полезным, особой страсти к католической вере я, в отличие от родни, не питаю, а ваши дела, очевидно, идут в гору. Хотя, быть может, готовность переменить сторону окажется для вас достаточной причиной не доверять мне. Вдобавок я не тверд ни в чьей вере, включая и вашу.

– Я веду дела не только с доктринерами, но и с людьми мирскими.

– Рад слышать. Что ж, вот вам моя ситуация: я прислан найти способ восстановления тайной связи с Марией Стюарт, дабы ее союзники здесь и за границей могли снова строить планы ее освобождения. Если вы пожелаете воспрепятствовать этой связи, помешать мне несложно, но в этом случае они подыщут кого-нибудь другого.

– Тогда как, воспользовавшись вами, я буду знать содержание переписки?

– Разумеется, если исходить из посылки, будто я – единственный курьер, а не прислан отвлечь вас от истинного канала связи.

Оба надолго умолкли; молчал, не сводя с них взгляда и третий, и только огонь в очаге оживленно потрескивал, щедро согревая комнату своим теплом. Меж Уолсингемом и Гиффордом не чувствовалось даже намека на теплоту, однако их встреча сулила обоим кое-какие возможности, что было куда предпочтительнее дружеского тепла.

– Ваш арест видели многие, – сказал, наконец, Уолсингем. – Что скажете об этом Моргану?

– Он – валлиец. Скажу, будто ответил вам, что прибыл сюда помогать валлийской и английской фракциям в борьбе с иезуитами.

– После чего я, относясь благосклонно к внутренним распрям среди врагов, отпустил вас продолжить сие начинание.

Гиффорд глумливо улыбнулся.

Уолсингем вновь умолк, сверля его немигающим взглядом.

– Установив связь с королевой Шотландии, вы сообщите обо всем мне, и мы оговорим способ держать ее переписку под присмотром, – сказал он, возвращая Гиффорду письмо от Моргана. – Отправляйтесь на Финч-лейн, близ Лиденхолл-маркет. Там отыщите человека по имени Томас Феллипс. Отдайте письмо ему, оставайтесь при нем и ждите моего приказа. Задержки никто не заметит: шотландку перевозят в иную резиденцию, и, пока с этим не будет покончено, никто и не ожидает, что вам удастся наладить с ней связь. Когда придет время действовать, Феллипс вернет вам письмо.

– Пусть это принесет выгоду нам обоим, – сказал Гиффорд, принимая и пряча письмо.

Однако ж, получив свободу, к Лиденхоллу он, вопреки указаниям, не последовал. В свое время двинется он и туда, но прежде у него имелось иное дело.

Нужный ему дом находился совсем близко от провонявшего рыбою Биллингсгейта, но, невзирая на бойкое место, окна и двери его были заколочены досками. Перед тем как прибыть сюда, Гиффорд стряхнул с хвоста людей главного секретаря, пустившихся за ним следом, и посему в крохотный дворик вошел один.

Сгущались сумерки. С брезгливой осторожностью опустившись на колени, Гиффорд ощупал края одной из каменных плит и, сморщившись от напряжения, поднял ее над прочими. Под камнем оказалась отнюдь не земля, но вертикальный ход с приставленной к стенке лестницей. Как только плита над его головой встала на место, он ощупал стену, отыскал гладкий камень и нехотя приложился к нему губами.

Камень с едва уловимым шорохом сдвинулся в сторону, и навстречу ему хлынул поток холодного света.

Шагнув вперед, он оказался в странном подземелье, что находилось под внутренним двориком дома близ Биллингсгейта, но в то же время – в местах совсем иных. В тот же миг остатки маскировки исчезли, как не бывало: подозрительно грациозное, текучее пожатие плечами – и на месте Гилберта Гиффорда возник совсем иной человек.

Успел он в самую последнюю минуту – еще немного, и вся защита сошла бы на нет. Недооценил, сколь чертовски медленным может стать путешествие, когда путник обречен еле-еле тащиться по обычным дорогам на обычных лошадях, а пища, не принесенная в дар дивным как подобает, поддерживать маску не помогала ничуть. Однако Халцедонового Чертога он достиг благополучно, ну а задержку по пути к Феллипсу вполне сумеет объяснить.

Вначале ему надлежало доложить обо всем своей королеве.

Еще одна волна ряби вдоль тела окончательно смыла с него липкую грязь всего человеческого, и Ифаррен Видар направился в глубину Халцедонового Чертога, дабы доложить о своих трудах против королевы скоттов и приготовиться к новому сроку заточения в облике смертного.

Ричмондский дворец, Ричмонд,

6 марта 1590 г.

Драка-вестница была не единственной из дивных, державшихся близ двора Елизаветы. Да, в человеческом облике здесь жила только Луна, но и другие то появлялись, то исчезали – выведывали секреты, навещали возлюбленных, или просто проказничали. Иногда Луна знала об их присутствии, иногда нет.

Однако еще до того, как покинуть Халцедоновый Чертог, чтоб подготовить почву для появления Анны Монтроз, она понимала: к ней непременно приставят соглядатаев. При бесконечных скитаниях Елизаветина двора без этого было не обойтись: стоило двору провести в очередной резиденции месяц-другой – и в стенах ее воцарялись грязь да зловоние, после чего каприз королевы в любую минуту мог вновь ввергнуть всех в суматоху поспешных сборов. Между тем духам и гоблинам, каждую пятницу приносившим Луне хлеб, следовало знать, где ее найти.

Впрочем, все это вряд ли было единственной целью слежки. О том, что в Халцедоновый Чертог доносят обо всех ее делах, не стоило забывать ни на миг, а уж со дня появления в Хэмптон-Корте Видара Луна начала держать себя осторожнее прежнего. Ко двору Елизаветы ее послали якобы с тем, чтобы следить за Уолсингемом и получить к нему доступ через Девена, однако ей в любую минуту могли приказать вмешаться в ирландские события. Другая, не столь искушенная в тонкой игре дивная могла бы очаровать одного, а то и нескольких придворных, дабы те повели себя нужным образом, но Луна знала: ее основное достоинство – в способности действовать человеческими средствами. Не хочется же Инвидиане выдать свое влияние на человеческий двор неосторожным использованием дивной магии!

Посему Луна собирала секреты, исправно платила за услуги услугами и ждала, что последует дальше, не забывая следить одним глазком и за всеми скудными новостями о собственном дворе, какие только удавалось почерпнуть от посыльных.

В этом немалую пользу приносила речная драка. Как правило, духи воды весьма болтливы, и эта не являла собой исключения. Возможно, к обыденной жизни Халцедонового Двора ее и не допускали, и далее подводного входа близ Куинхитской пристани она отроду не бывала, однако сие отнюдь не мешало ей разговаривать с прочими не чуждыми водам дивными и даже (по ее собственным утверждениям) с самою Темзой – источником жизни, главной кровеносной жилой всего Лондона. Таким образом, новостей от нее поступало куда больше, чем можно было ожидать. В один прекрасный день, порадовавший двор Елизаветы неожиданно теплой и ясной погодой, Анна Монтроз уговорила графиню прогуляться вдоль берега реки, и Луна провела за разговором с дракой почти целый час, разузнав все, что той было известно.

Когда Елизавета призвала графиню к себе, в Ричмонд, драка последовала за ними вниз по реке. Вестей Видару и Инвидиане Луна с нею ни разу не посылала, но вот однажды, ветреным мартовским днем, драка предупредила: сегодня ночью хлеб Луне принесет сам Видар.

Ничего удивительного: памятуя об очевидной важности Ирландии для обоих дворов, Луна вполне ожидала увидеть его снова, однако, столкнувшись с ним без предупреждения, определенно, была бы ошеломлена. Поблагодарив драку и вознаградив ее за услугу золотой серьгой, похищенной у графини, она, как ни в чем не бывало, отправилась по своим делам.

Слежка… Ни минуты без слежки…

Ричмондский дворец не отличался величиной, а значит, и пробираться куда-либо украдкой здесь было много труднее. Оставив покои графини за долгое время до назначенного часа рандеву, Луна решила ради неприметности пожертвовать обликом Анны Монтроз. Да, отвести глаза смертным несложно, но очень уж утомительно, а вот прикинуться тем, кто имеет несомненное право бодрствовать даже в столь неподобающий час, много проще: дворцовый слуга в одном коридоре, солдат-караульный в другом… Вот только мужчинами она притворялась скверно; не хотелось бы, чтобы в такие минуты с ней попытались завязать разговор.

Так, с осторожностью, мало-помалу, вышла она наружу, в ночную тьму.

Живя в Хэмптон-Корте, Луна встречалась с курьером у берега реки. Здесь местом встреч служил отдаленный уголок тенистого фруктового сада. Скользнув под полог опущенных книзу ветвей по-зимнему голой плакучей ивы, Луна выпрямилась во весь рост и сбросила человеческий облик без остатка.

Ожидавший ее дивный оказался вовсе не Видаром.

Луна мысленно выругалась, однако лицо ее хранило невозмутимость. Изменение планов? Намеренный обман со стороны Видара? А может быть, драка попросту солгала – ради забавы или из некоей мелкой корысти? Впрочем, неважно. Под ивой ждал Греш, один из обычных ее связных.

– Хлеб, – буркнул он, бесцеремонно бросив ей сверток.

Подобно большинству гоблинов, он был приземист, кряжист и горбат, и любой намек на куртуазность с его стороны показался бы откровенным издевательством. Порой Луне думалось: уж не поэтому ли столь мало гоблинов пользуются влиянием при Халцедоновом Дворе? Вдобавок к хаотичному, грубому нраву, сводившему высоко ценимую Инвидианой утонченность на нет, они просто-напросто выглядели неподобающе. Чаще всего они ходили в слугах у эльфов и фей, а нет – так вовсе держались от двора подальше.

Однако при дворе ценились не только изящество и красота – кавалерственная дама Альгреста с братьями тому свидетельство. Есть в Халцедоновом Чертоге место и устрашающему уродству, и грубой силе.

Подхватив сверток с хлебом, Луна внимательно осмотрела его: довольствие ей уже не раз пытались урезать. Но нет, кусок был достаточно велик, чтоб разделить его на требуемые семь ломтиков, и она бережно спрятала его в поясную сумку.

– Ну, что добыть удалось? – спросил Греш, со скрипом запуская пальцы в жесткую клочковатую бороду. – Да поживее, только про важное. Есть у меня дела и поприятнее, чем торчать под этим паршивым деревом да сплетни выслушивать!

С этими словами он злобно взглянул на колыхавшиеся вокруг ветви ивы, точно те нанесли ему смертельную личную обиду.

Большую часть дня Луна строила планы: что рассказать Видару, да как ответить на вероятные вопросы. Столкнувшись с одним лишь Грешем, она была немало обескуражена.

– Очевидно, в скором времени граф Тирон снова предстанет перед Тайным Советом, – начала она. – Если Ее величество пожелает предпринять некие действия, время весьма подходящее: граф амбициозен и сварлив. В случае надобности его можно купить, а можно и подстрекнуть.

Вытащив что-то из бороды, Греш внимательно осмотрел добычу и с разочарованным вздохом отшвырнул прочь.

– А этот самый… как его там? Ну, тот, за кем тебе поручено следить. Другой, не этот ирландец.

– Быть может, мне и поручен Уолсингем, – бесстрастно отвечала Луна, – но влиять на человеческий двор в интересах нашей королевы можно не только через него. Я начала с самых значительных новостей.

– Так ты еще и незначительными мне голову морочить задумала?

– Менее значительные – вовсе не то же самое, что незначительные.

– Не трать время на споры, выкладывай, что там еще.

Горький опыт показывал, что лучшего поведения от Греша не добиться ни обаянием, ни угрозами. Просто такова уж его натура…

– Уолсингем, – сдержав раздражение, продолжила Луна, – продолжает защищать сэра Джона Перрота от обвинений в измене. Однако здоровье его скверно. Если он сляжет и вновь удалится от двора, в Тайном Совете его, вероятнее всего, как и прежде, заменит Роберт Бил. Конечно, от желаний господина он не отступит, но вот Перроту будет не столь хорошим адвокатом.

То ли в мучительной досаде, то ли в глубоком раздумье Греш сдвинул брови и сморщил лоб, но вскоре лицо его прояснилось.

– Уолситот, Уолсиэтот… а, верно! Я ж должен спросить кой о чем. Или… – Тут он скроил мину притворной задумчивости. – Или заставить тебя подождать?

На это Луна почла за лучшее не отвечать: перебранка лишь позабавит гоблина пуще прежнего.

– Так-так, значится, этот Уотер-как-его-бишь… У тебя на крючке один смертный малый, что служит ему, так?

– Майкл Девен.

– Точно, он самый. Насколько он верен?

– Мне?

– Господину.

Этого вопроса Луна не ожидала.

– К Уолсингему на службу он поступил примерно полтора года назад, – заговорила она, чтоб выиграть время.

Греш влажно, с хлюпаньем фыркнул.

– Я не о прошлом спрашиваю. Согласится твой смертный щенок предать его?

Нервы загудели, точно струны арфы.

– Смотря что ты называешь предательством, – осторожно ответила Луна. О подобных материях она даже не задумывалась. – Согласится ли действовать откровенно наперекор интересам Уолсингема? Нет. Девен, подобно его господину, посвятил жизнь благополучию Англии и Елизаветы. В лучшем случае его мнение касательно того, как послужить их благополучию, может не совпадать с мнением Уолсингема. Пожалуй, если разница будет значительной, а положение, с его точки зрения, критическим, он может решиться на самостоятельные действия. Но откровенное предательство? Ни за что. До сих пор самым серьезным его проступком было неосмотрительное разглашение сведений, которые следовало держать в секрете.

Услышав это, Греш плотоядно осклабился.

– Вот как? Каких же, к примеру сказать?

Луна с обдуманной беззаботностью пожала плечами.

– Тех, что уже известны Ее величеству. Если ты в них не посвящен, это уж не моя забота.

Гоблин обиженно надулся – вот уж воистину жуткое зрелище!

– Ай, да ладно тебе! Неужто кусочка свежатинки бедной, измученной скукой душе не подкинешь?

Отчего он настаивает?

– Нет. Докладывать мне больше не о чем.

Ветви плакучей ивы вполне мог всколыхнуть ночной ветер. Когда же Луна осознала, что это не так, горла ее коснулось острие кинжала.

– В самом деле? – негромко, зловеще выдохнул Видар ей в ухо. – Не будете ли вы любезны обдумать сие утверждение снова, леди Луна?

Греш закудахтал от смеха, заскакал на месте в непродолжительном издевательском танце.

Луна закрыла глаза, чтоб взгляд не выдал ее мыслей – хотя бы тех, что еще удалось сохранить в тайне. Бездействие зрения весьма обострило все прочие чувства; в эту минуту она слышала даже тишайшие соприкосновения голых ветвей ивы, не говоря уж о холодном посвисте влажного весеннего ветра. Ночной морозец укрыл землю свежим хрустким ледком, насытил запахом свежести воздух.

При каждом вдохе острый клинок легонько, почти неощутимо щекотал горло. Его прикосновение было достаточно легким, чтоб не повредить кожи, но и достаточно твердым, чтоб постоянно напоминать о кинжале.

– Вы слышали нечто противоположное, лорд Ифаррен? – спросила Луна, стараясь как можно меньше двигать челюстью.

Левая рука Видара удерживала ее за талию, пальцы впились в бок так, что чувствовались даже сквозь жесткий корсет. Видар превосходил ее в росте, но из-за худобы весил примерно столько же. Что сделает Греш, если она схватится с ним?

Хотя… Нет, не стоит и пробовать. Пусть даже она отнимет у Видара кинжал – что делать дальше? Убить его? Случалось, Инвидиана оставляла убийства без последствий, но это вряд ли спустит – если, конечно, лорда дивных вообще удастся одолеть.

Видар беззвучно рассмеялся (это Луна отметила, почувствовав спиной, как вздрагивает его грудь).

– Какой восхитительно уклончивый ответ, леди Луна!

В его устах сей титул звучал угрожающе.

– Действительно, – продолжал он, – я слышал кое-что очень и очень интересное. Я слышал, вы имели разговор со своей смертной игрушкой.

– Я часто с ним разговариваю.

Эти слова прозвучали совершенно невозмутимо, словно в самой что ни на есть обычной беседе, при самых что ни на есть обычных обстоятельствах.

– Не столь часто, как могли бы. Вам следовало известить меня, что в Ричмонде он оставался без вас.

– Прошу прощения, милорд. Это была оплошность.

И снова беззвучный смех.

– О, не сомневаюсь. Однако меня интересует ваш последний разговор. Ушей моих достиг слушок, будто он сообщил вам нечто важное. То, о чем вы умолчали.

Рука Видара стиснула талию еще сильнее, кинжал плотнее прижался к горлу.

О каком разговоре речь, Луна вполне понимала. Драка услышать его не могла: в тот раз они встретились на королевской псарне, довольно далеко от реки. Кто же из дивных мог подслушивать, оставшись незамеченным?

По-видимому, кто-то из черных псов – какая-нибудь крикса или большелап, притаившийся среди обычных собак. Но многое ли он услышал?

Очевидно, не все, иначе Видар не явился бы выжимать из нее эти сведения. Однако отвечать следует с великой осторожностью.

Луна открыла глаза. Греш, выполнив долг, куда-то исчез, а если и подслушивает – это уже забота Видара.

– Сэр Фрэнсис Уолсингем, – сказала она, – начал подозревать неладное.

Видар за спиною замер. Отпустив Луну, но не опуская кинжала, эльфийский лорд обошел ее и остановился напротив. Его черные глаза блеснули в непроглядной ночной темноте.

– Что вы сказали? – прошептал он.

Дабы унять взвинченные нервы, ей пришлось облизнуть губы.

– Главный секретарь начал подозревать, что в дела английской политики вмешивается некая неизвестная ему сторона.

– Что он видел?

Вопрос прозвучал, точно щелчок бича. Однако теперь, не прижатой к Видаровой груди в яростном, странно интимном объятии, хранить самообладание было гораздо легче – пусть и с кинжалом у горла.

– Видел? Ничего. Он только подозревает.

Но нет, этого мало. Придется раскрыть ему большее.

– Его внимание привлекли недавние события, касающиеся Ирландии. Посему он принялся вспоминать дела минувшие, наподобие истории с королевой скоттов.

Плечи Видара тревожно дрогнули. Разумеется, еще бы эта новость его не взволновала!

– И что же, – сдержанно, жестко продолжал Видар, – он собирается делать с этими подозрениями?

Луна машинально покачала головой, но тут же замерла, почувствовав прикосновение клинка к коже.

– Этого я не знаю. И Девен не знает. Уолсингем поминал о них лишь мимоходом, и то в довольно смутной манере. Здоровье его неважно: Девен считает все это горячечным бредом, порожденным переутомлением.

Видар ненадолго задумался. На время забытая, Луна застыла без движения. За шумом, поднятым королевскими гончими, черный пес (если за нею следил именно он) никак не мог подслушать их с Девеном разговора. Он только видел их вместе, а важность принесенных Девеном новостей заподозрил, оценив ее реакцию. Отклик Видара на ее первое сообщение не оставлял в сем ни малейших сомнений.

Из этого следовало, что против правды можно и погрешить – в определенных пределах.

Между тем Видар вновь устремил пронзительный, сверлящий взгляд на нее.

– Итак, – сказал он, оскалив зубы в гротескной пародии на улыбку, – вы узнали об этом, о явной и прямой угрозе благу Ее величества и безопасности всего нашего народа, и предпочли сохранить знания при себе. Объясните, отчего?

– Отчего? – саркастически хмыкнула Луна. – Я полагала, это очевидно даже для вас. Подобные ситуации препятствуют логическому мышлению, ввергают в неодолимую слепую панику, заставляя немедля нанести предполагаемой угрозе удар, лишь бы уничтожить ее как можно скорее. И безвозвратно упустить великолепный шанс.

– Шанс…

Видар ослабил хватку и опустил кинжал, однако прятать оружие не спешил. Обнаженный, готовый к делу клинок все так же зловеще поблескивал в его руке.

– Быть может, лично для леди Луны это и шанс – в ущерб Халцедоновому Двору и всем дивным, нашедшим спасение под его покровительством.

Откуда бы могла взяться сия риторика? Уж не из привычки ли подражать смертным? Высшие интересы Халцедонового Двора и малого народца в целом не раз служили оправданием определенного рода действий и средством принуждения к лояльности. Возможно, подобные доводы имели бы куда больше силы, кабы не использовалось лишь от случая к случаю, да кабы хоть кто-нибудь почитал их не просто пустыми словами…

– Ни в коей мере, – ровно, безмятежно ответила Луна. – Я ведь не дура. Что я могла бы выиграть, предав Ее величество этаким образом? Однако со своего места я лучше всех вижу, в каком направлении Уолсингем сделает ход и какие предпримет действия. И настоятельно не рекомендую спешить. Сейчас гораздо выгоднее понаблюдать за ним, действовать не торопясь, исподволь, выжидая, пока фортуна не предложит нам верного шанса. Пусть даже… – Тут Луна позволила себе ироническую улыбку. – Пусть даже Уолсингем обнаружит, когда и во что мы вмешивались. Не заподозрит же он в этом козни эльфов и фей!

Все это было чистой правдой, но на губах Видара вновь заиграла недобрая улыбка.

– Интересно, что скажет о вашей логике Ее величество?

Лицо Луны осталось по-прежнему безмятежным, но сердце в груди на миг замерло.

– Конечно, я мог бы и не говорить ей об этом, – продолжал Видар, пристально оглядев острие кинжала и хищно изогнутым ногтем сковырнув с лезвия воображаемую крупицу грязи. – Правда, для меня это немалый риск – ведь если она узнает… Однако я готов предложить вам, леди Луна, подобную милость.

Без этого вопроса было не обойтись: Видар явно ждал его.

– И какова же цена?

Глаза Видара победно блеснули, затмив блеск клинка в руке.

– Ваше молчание. Когда-нибудь, в будущем, я прикажу вам кое о чем умолчать. Услуга, соизмеримая с той, что я окажу вам сейчас. И вы поручитесь словом, что сохраните нужные сведения в тайне от королевы.

В переводе его требование не нуждалось: Видар принуждает ее к сообщничеству в некой грядущей попытке прибрать к рукам Халцедоновый Трон.

Но что тут еще остается? Ответить: «Ну, так докладывай обо всем королеве и будь проклят», – а затем предупредить Инвидиану о его амбициях? Инвидиане они и без того известны, а ничего определенного, достаточного для обвинения, он не сказал. Таким образом, Луне придется целиком полагаться на милосердие бессердечной королевы.

– Хорошо, – с едва заметной натянутостью отвечала Луна, колоссальным усилием воли сдерживая зубовный скрежет.

Видар опустил кинжал.

– Поручитесь в том своим словом.

Нет, он будет играть наверняка и шансов ей не оставит.

– Во имя древней Маб клянусь в будущем отплатить за услугу услугой соразмерного свойства и ценности, когда ты попросишь о сем, и сохранить, что прикажешь, в тайне от королевы до последнего слова.

Да, именно так. Или же устранить угрозу, не дожидаясь, когда ему выпадет случай предъявить счет к оплате.

«Луна и Солнце, – в отчаянье подумала Луна, – как же я опустилась до того, чтоб давать клятвы Видару?»

Кинжал исчез, как не бывало.

– Прекрасно, леди Луна, – подытожил Видар, вновь обнажив зубы в хищной улыбке. – С нетерпением жду ваших дальнейших донесений.

Оутлендский дворец, Суррей,

14 марта 1590 г.

Стоя навытяжку у дверей, что вели из приемного зала во внутренние покои, Девен не сводил взгляда с противоположной стены: сейчас делом были заняты отнюдь не глаза, а уши. Крайне утомительная обязанность, особенно для ног (на переминания в карауле с ноги на ногу смотрели неодобрительно), но каковы возможности для подслушивания! Мало-помалу он пришел к заключению, что пристрастие Елизаветы к беседам на разных языках призвано не только явить миру ее ученость, но и затуманить смысл разговоров. Придворные, в подражание королеве, также изъяснялись на множестве языков, но всеми, известными королеве, владели считаные единицы. Перед ее трескучей скороговоркой нередко пасовал и сам Девен, однако его итальянский уже вполне позволял уловить суть фразы, а французский сделался просто прекрасен. Посему он смотрел вдаль, держал топорик на длинном древке ровнее ровного и слушал, слушал, слушал.