Текст книги "Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник)"

Как-то Рыжик даже сказал Антони:

– Намедни Немцов снова «продал баню».

Это означало, что вокзал на какой-то час по сговору с Немцовым был оставлен без присмотра сотрудников угро, то есть отдан жулью на откуп.

В те времена существовало правило оповещать выход поезда с последней станции или полустанка одним звонком вокзального колокола, приход – двумя, отход – тремя.

Когда «продавали баню», один из жуликов в определённое время давал два ложных звонка. Толпы мешочников схватывались с привокзальной площади и устремлялись к входу на перрон. В это время щипачи-карманщики, стоявшие на страже, устремлялись навстречу толпе, создавали таким образом давку и начинали шарить по карманам.

Придя после такого столпотворения в себя, обнаружившие пропажу люди, естественно, спешили заявить в соответствующие органы.

Тут сам «продавец бани» Немцов самым тщательным образом производил опрос пострадавших, сочувствуя и грозя разделаться с обнаглевшим жульём. Несчастных пассажиров он просил точно называть свои фамилии, места жительства, обещал сообщить результаты поисков и в случае удачи выслать пропажу.

А после Немцов встречался с паханом шайки щипачей и майданников, представлял ему самую точную опись выкраденных сумм и вещей, так что никто из карманников ничего из добычи утаить не мог.

Наворованное делилось, причём соответственно занимаемому пайщиками «проданной бани» положению.

Не верил россказням Антони, но после случая с корзиной и папахой неверие пошатнулось.

Щедрое лето двадцать второго окончательно вернуло к жизни многострадальных людей молодой Страны Советов. Небывалым урожаем колосовых порадовало оно и ставропольцев. Старики диву давались, утверждая, что никогда не видывали такого урожая.

Его величество хлеб, подавив невзгоды житейские, дал силу всему живущему. Народ осел на своих исконных местах, поезда разгрузились от мешочников. Спекулянтов, правда, не убавилось. Нэп вызвал новый виток барыжничества. Дельцам и жуликам стало, пожалуй, ещё вольготнее.

Разбогател и буфет георгиевского вокзала. В ассортименте горячих напитков, которые предлагал теперь пассажирам Антони, появились цейлонский чай, натуральный кофе и даже какао.

Новое время принесло с собой новые моды. Вместо широких платьев до пят женщины облачились в узенькие короткие юбки. Вместо пышных шляп с большими полями – глубокие котелки.

Однажды, сидя на высоком табурете за стойкой, Антони обратил внимание на модно одетого мужчину в плоскодонной шляпе, лакированных туфлях и с висевшим на шее фотоаппаратом. Приглядевшись к щёголю, Антони уловил в его чертах что-то знакомое.

– Ну что, не узнаёшь? – спросил с улыбкой модник, вихлястой походкой приближаясь к Антони.

– Дядя Акоп?

– Для кого-то дядя, а для тебя Акоп Арутюнович, – отреагировал бывший хозяин железнодорожного буфета на станции Эльхотово, у которого Антони работал помощником лет шесть назад.

– Извините, дядя Акоп, – сказал Антони, опять по привычке доброжелательно назвав бывшего хозяина не по имени-отчеству.

– Как живёшь? У тебя, я вижу, свой буфет, – заметил Акоп, обрадованный приветливостью парня, с которым когда-то обошёлся так круто.

– Это не мой, – не стал набивать себе цену Антони.

– Ты на меня не обижаешься? Налей-ка чашечку кофе.

– Что вы, дядя Акоп, за что обижаться.

Антони подал кофе с сахаром, подвинул стул бывшему хозяину.

– Ну, как у вас здесь, оборот хороший?

– Ничего, теперь лучше стало. А вы, дядя Акоп, проездом или по делу в Георгиевск?

– По делу, Антони. Пробуду здесь два-три дня.

– Может, остановитесь у нас. Хозяин у меня приветливый.

– Спасибо, Антони! Мне приготовили номер в гостинице, – отказался Акоп не без бахвальства.

– Вы что, теперь бросили свой буфет, фотографией занялись? – спросил Антони, глядя на чёрный футляр, покоящийся на животе бывшего хозяина.

– Как тебе сказать, я фотограф-любитель, а работаю по торговой части, – сказал Акоп, отодвинул от себя опорожнённую чашку и засобирался к выходу. – Будь здоров, я ещё зайду к тебе, как освобожусь.

– Погодите, дядя Акоп! Не встречали кого из наших? Михело, например. Помните, он меня к вам на работу определил?

– Как не помнить Михело! Ещё не раз бывал он у меня в Эльхотове. Про тебя расспрашивал. Да-а! Говорил он, что из Паравнеши твои в Нальчик перебрались. Отец, мать, братишки с сестрёнками.

– О-ох! – обмяк Антони.

Глядя вслед удалявшемуся Акопу, он уже не сердился на него за то, что тот выгнал его, не разобравшись. К тому же не вернул оставленные Михело деньги. Не виноват Антони, что чемодан офицерик унёс. Кстати, тот чемодан офицер впрямь оставлял на хранение у Акопа. В буфете об этом знали многие и рассказали потом Антони. Так что Акоп потерял лишь чужое…

Буквально через день в буфетную к Антони зашёл сотрудник уголовного розыска и предложил следовать за ним. Антони заволновался. Страшился встречи с Немцовым. Вдруг Немцов узнает его, припомнит случай на перроне, обнаружит подлог с препровождением в следственный изолятор…

О чём только не передумал Антони, но так и не мог догадаться, зачем его вызывают.

Антони повезло: его провели не к Немцову.

Но что это? За столом перед следователем – Акоп. Лицо бледное, глаза, казалось, вылезли из орбит.

– Вы этого гражданина знаете? – спросил следователь у Антони.

– Да. Это хозяин буфета, у которого я работал на станции Эльхотово в Осетии.

– Он заходил к вам?

– Заходил.

– Зачем?

– Так просто, случайно.

– Что он вам говорил?

– Ничего. Мы, узнав друг друга, перебросились несколькими словами. Он выпил чашечку кофе и ушел.

– Он ничего не предлагал вам? – При этом следователь глянул на чёрный футляр фотоаппарата, который лежал на столе.

– Нет, не предлагал, но обещал ещё зайти.

– Можете быть свободным, – махнув рукой, сказал следователь.

Антони пошёл к двери. Перед выходом он ещё раз глянул на Акопа. Тот сидел как окаменевший, упёршись взглядом в свой фотоаппарат.

А ещё через недельку пополз слушок, что Немцов застрелил какого-то арестанта, попытавшегося бежать из-под стражи.

Вскоре Антони опять вызвали в утро. И опять ему повезло – вызвал не Немцов.

Тот же кабинет, тот же следователь. Только нет в кабинете Акопа. Поднявшись из-за стола, следователь заговорил:

– Ваш бывший хозяин Акоп Арутюнович Балаянц – спекулянт и валютчик. Футляр изъятого у него фотоаппарата был наполнен камушками.

– Чем? – удивился Антони.

– Камушками.

– Зачем горцу камни в футляре носить? В горах камней что…

– В горах камни, а тут – камушки, – перебил с раздражением непонятливого собеседника следователь. – Рубины, алмазики даже есть.

– Понятно, – отозвался Антони, ничего не понимая.

– Вот и хорошо, что понятно.

– Я ж подумал, что Акоп умом тронулся, раз камнями начал футляр набивать, – оправдывался Антони за незнание разницы между камнями и камушками.

– Нами установлено, что гражданин Балаянц связан с крупными дельцами-спекулянтами кавказских и других городов. По дороге в тюрьму он хотел бежать. Сопровождал его сам начальник уголовного розыска товарищ Немцов. Сопровождал ночью. Шли по степному пустырю. Балаянц и воспользовался. Товарищ Немцов выстрелил. Балаянц был ранен и тут же скончался.

Сглотнув судорожно, Антони перекрестился.

– Бросьте вы это, молодой вроде, а туда же – креститься, – уже не скрывал своего раздражения угловатостью парня следователь.

– Извините, – попытался успокоиться Антони.

– У Балаянца есть родственники в нашем городе? – спросил следователь.

– Не знаю.

– А знакомые?

– Не знаю.

– Вы, во всяком случае, сами сознались, что знаете гражданина Балаянца.

– Знаю, – согласно кивнул Антони, не зная, куда клонит следователь и не пытается ли притянуть Антони к Акоповым камушкам.

– Встретите кого из родных или друзей гражданина Балаянца, сообщите им обо всём случившемся, – сказал следователь.

– Хорошо, обязательно сообщу, если кого встречу, – затараторил Антони, обрадовавшийся, что дело повернулось совсем не в страшную для него сторону.

– Это для того, чтобы кривотолков не было по поводу гражданина Балаянца – спекулянта и валютчика, преступника особой опасности.

– Конечно, сообщу, зачем кривотолки, – не приходил в себя Антони.

Следователь встал, всем видом показывая, что разговор окончен. Антони, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета.

Первый вопрос встал перед Антони: почему Немцов сам сопровождал Акопа в тюрьму? Почему один? Ведь тюрьма далековато – километрах в четырёх от станции…

Второй вопрос: зачем Немцову понадобилось вести Акопа ночью через пустынную степь? Разве нельзя это было сделать в дневную пору?

Третий вопрос: не застрелил ли Немцов Акопа с целью присвоения части драгоценных камней? Оставил в футляре чуть-чуть, как вещественные доказательства. А остальное…

Четвёртый вопрос: утверждают, что всё установили, а сами спрашивают, есть ли у Акопа родные, друзья?.. Зачем поторопились, скомкали следствие? Видно, приказал Немцов следователю закруглить всё побыстрее. И ещё это их – «чтоб кривотолков не было».

Вопросы, как назойливые мухи, кружились в голове Антони. Возвратившись домой, поделился своими догадками с дядюшкой Шалико. Тот, выслушав Антони, сказал:

– Молчи, в таких тёмных делах пусть разбирается сам Всевышний.

Интуиция подсказывала Антони, что Немцов негодяй, опасный преступник, затесавшийся в уголовный розыск. Но неопровержимых доказательств, прямых улик на Немцова нет. Антони чувствовал себя бессильным.

Четверг в Георгиевске – день базарный. По четвергам в городе людно. Из окрестных сел и даже отдалённых аулов сюда съезжались продавцы различных товаров и продуктов, покупатели. К полудню, когда заканчивалась купля и продажа, часть приезжих на подводах и арбах спешили домой, другие осаждали харчевни, чайные, рестораны. Не обходил торговый люд и железнодорожный буфет, особенно те, кому нужно было возвращаться до дому на поезде.

В один из четвергов Антони засмотрелся на молодых людей в кавказской одежде, которые с шумом вошли и уселись за одним из столиков буфета. Разливая чай, Антони прислушался к их речи и определил, что это кабардинцы. Один казался знакомым. Ба-а! Да это же Махорбий, тот самый конник, с которым в Гражданскую сопровождали из Нальчика важную персону и напоролись на засаду.

– Салам алейкум, Махорбий! – сказал Антони, подойдя к столу горцев.

– Ваалейкум ассалам! Валляги, я узнаю тебя! – воскликнул Махорбий, вежливо поднимаясь со стула.

Его товарищи тоже вскочили с мест и стали пожимать руку Антони.

– Вы меня могли и не запомнить, я был тогда совсем юным, – сиял Антони, не отрывая глаз от Махорбия.

Один из кабардинцев, взяв из-за другого стола стул, придвинул его к Антони. Перед тем как сесть, Антони попросил своего помощника, стоявшего за самоваром, достать из буфета несколько бутылок вина и поставить перед гостями.

Завязалась оживлённая беседа. Антони вспоминал многих своих сослуживцев по конному отряду, а Махорбий делился событиями, которые произошли в Нальчике за последние годы. Между прочим, кабардинцы рассказали и о том, что они пригнали в Георгиевск два десятка молодых коней и удачно продали.

Увлечённые беседой, не заметили, как в зал вошёл человек в милицейской форме. Подойдя к их столу, он неожиданно произнёс, указывая пальцем на каждого из горцев:

– Вы должны немедленно пойти со мной.

Махорбий глянул на Антони, затем на представителя власти. Помолчав, словно в раздумье пригладил тёмные усы, спокойно сказал:

– Мы сидим у своего кунака. Порядка не нарушали ни здесь, ни за пределами здания. На каком основании нас беспокоят?

– Я выполняю приказ начальника утро! Пойдёмте, там разберёмся, – твёрдо сказал посыльный.

Кабардинцев допрашивал сам Немцов.

– Чьих лошадей вы продавали? – спросил он сурово.

– Кони артельные. Нам поручили продать их за сходную цену. Кони молодые, здоровые и даже необъезженные. Так что мы никого не обманули, – ответил озадаченный Махорбий.

– Оружие при вас имеется? – не унимался Немцов.

– Какое оружие? – в голос выпалили кабардинцы.

– Обыкновенное, огнестрельное!

– Нет у нас никакого оружия.

– Обыщите! – приказал Немцов стоявшему рядом сотруднику.

– Встать! – раздалось в кабинете.

Ощупана вся одежда. Вывернуты карманы. Их содержимое водворялось на стол Немцова. Денег извлечено немало.

– Оружия нет! – растерянно доложил Немцову обыскивавший.

– Что ж, их счастье, значит, напрасно нам о них просигнализировали. – Говоря это, Немцов выдвинул верхний ящик стола и незаметно смахнул туда часть горкой топорщившихся перед ним бумажных купюр. – Можете быть свободны, – распорядился он, обращаясь к кабардинцам. – Ничего не поделаешь, такая у нас служба – доверяя проверяй, проверяя доверяй. Сигнал был на вас, вот мы и вынуждены были…

Недостачу денег они обнаружили лишь после того, как вернулись к Антони и пришли в себя от всего происшедшего.

Антони был потрясен наглостью проведённой Немцовым операции «по изъятию огнестрельного оружия». Кабардинцы же были убеждены: деньги обронили где-то сами…

Антони решился. Уже на следующий день он сидел в кабинете начальника ОГПУ.

– Сергеев, – представился хозяин кабинета.

– Антони Кереселидзе, – волнуясь, отрекомендовался Антони.

Пожилой человек, с крупными чертами открытого лица, задумчивыми голубыми глазами, седой, с узловатыми крепкими кистями рук рабочего, слушал внимательно. Сидел прямо, смотрел в глаза говорящего, словно пытался через них заглянуть в душу.

Антони рассказал Сергееву о «продаже бани», о корзине и каракулевой папахе, об Акопе и последнем случае с кабардинцами. Когда закончил рассказ, Сергеев откинулся на спинку стула и, тяжело вздохнув, сказал:

– Спасибо, что пришли, поставили в известность. Кое-какие слухи доходили до нас. Мы занимаемся прошлым Немцова. К сожалению, в круговерти событий скользкие типы могут просочиться и к нам. Они так же опасны, как и открытые враги советской власти. Пожалуй, опаснее. Маскируясь, они действуют исподтишка. Занимаются вымогательством. Мошенничая, они подрывают авторитет нашего строя, вызывают негодование народа. Борьба с таким элементом нелёгкая. Они входят в доверие как выходцы из простых слоев, представители пролетариата. Они умеют и болтать с трибуны, и рвануть рубаху на груди. А приглядишься, и увидишь брак, сорняк людской. Человеческое общество подобно хлебным злакам, которые нет-нет и прорастут сорняком. Спасибо вам, Антони Кереселидзе, что пришли к нам, пытаетесь бороться с сорняками. Самым тщательным образом проверим всё, чем с нами поделились. Пока никому не говорите о нашей беседе. Когда будет нужно, я позову вас.

На прощание Сергеев крепко пожал руку Антони.

К великой радости Антони, Немцов вскоре попался. Случилось это так какой-то армейский комиссар прибыл поездом в Георгиевск, и тут майданщики украли у него чемодан. В чемодане среди личных вещей был пистолет комиссара.

Прочёсывание перрона, вокзала ничего не дало. Пропажу обнаружить не удалось.

Так совпало, что в это же самое время Сергеев добился от прокурора санкции на немедленный обыск в доме у Немцова.

Познакомившись с подписанным прокурором ордером, Немцов налился кровью:

– Пожалуйста, обыскивайте, но как вы смеете своим подозрением оскорблять достоинство работника советских органов!

Обыск ничего не дал. Но вот Сергеев бросил взгляд на стену, где на гвозде висела кобура от пистолета.

Оружие у начальника угро – дело обычное. Но обыск есть обыск. Сергеев снял кобуру с гвоздя, расстегнул.

Заметил, как задрожали пальцы руку Немцова.

– А это что? – удивлённо вскинул брови Сергеев и прочитал выгравированную на пистолете надпись: – Артамонов Николай Филоретович.

Артамонов Николай Филоретович… Так это же тот комиссар, заявивший о пропаже чемодана!

– А вещи где? – сурово спросил Сергеев.

– Принесут, – ответил Немцов, обессиленно поднимаясь со стула.

Немцова судил военный трибунал. Приговор – высшая мера наказания.

Ах, Акоп… Как растревожил ты перед своей смертью душу Антони, сообщив, что родня перебралась из Паравнеши в Нальчик…

От Георгиевска до Нальчика вёрсты не великие.

К тому же таким, как Антони, в дорогу собраться нетрудно. Всю их поклажу в карманах можно разместить. Такие легки на подъём.

Разыскать в Нальчике приезжую грузинскую семью – тоже дело нехитрое.

– Семья Кереселидзе? – переспросил первый встречный.

– Да!

– Грузины?

– Да!

– Так они в слободе на окраине поселились. Дом строят.

Дом этот Антони увидел издалека. Вернее, пока ещё не дом, а лишь сруб без крыши.

Отец, вглядываясь в приближающегося, запылённого дальней дорогой паренька, окаменел.

– Антони-и! – протяжно и почти беззвучно выдохнула его всколыхнувшаяся грудь.

– Я, отец, я.

– О-ох!

– Я, отец, я, – торопливо говорил Антони.

Отец предстал перед ним поседевший, сгорбленный. Казалось, он даже ростом стал меньше.

За спиной раздались причитания. Неужели эта торопливо бегущая старушка – мать Антони?

Время, время…

Что ж ты так выматываешь людей?

Выпорхнули из-за калитки сёстры. Они теперь – что мать в молодости. Та же осанка, та же улыбка.

– Братья где? – спросил Антони.

– Кто где, – ответил отец. – Вслед за тобой разлетелись из Паравнеши на заработки.

На строительстве дома Антони стал и за плотника, и за столяра, и печку-каменку сам складывал.

Теперь он из Нальчика уже никуда.

Как-то возвращался из леса, где присмотрел ель на стропила, встретил охотника. На поясе – связка подстреленных куропаток. Зашагал рядом. Познакомились.

– Русский? – спросил Антони.

– Да, Алексеем зовут.

– Удачно поохотился, – заметил Антони, показывая на куропаток.

– Пернатых в здешних краях развелось что саранчи, – пошутил паренек. – Мой Полкан несколько куропаток из травы живьём сцапал.

Охотник ласково глянул на семенившего рядом чистокровного сеттера. Шелковистая, цвета жжёного кирпича шерсть волнами переливалась. Почуяв похвалу, собака радостно завиляла хвостом.

– Хороший пёс, – задумчиво произнёс Антони.

– Умный, весь в меня, – отшутился парень.

– Давно охотишься?

– С детства. Отец у меня был заядлым охотником. На германском погиб. Я старшим остался в семье. То порыбачу, то ружьишком отцовым воспользуюсь. Так и кормились.

– Я тоже охотился, но больше на кабанов, – отозвался Антони.

– Кабан – зверь серьёзный, на него умеючи надо ружьё заряжать.

– Ружьё у меня доброе. Двухстволка. Эх, собаку снова завести бы, – вздохнул Антони.

– Собаку я найду тебе такую же, как моя. Только Марсом кличут. Хозяин недорого возьмет. Он бывший друг моего отца, старый охотник. Занедужил с годами, теперь не может ходить по лесам.

– Собирайся, начался перелёт перепела, – позвал вскоре Алексей своего нового приятеля с собой на охоту.

На заре отправились в путь.

Утренняя тишина царила на предгорном плато.

– Здесь, – сказал Алексей, когда прямо из-под его ног выпорхнул перепел.

Собаки сразу приняли стойку – неподвижно замерли, головы наклонены, вытянуты, только ноздри подрагивают, втягивая воздух.

Они готовы вынюхивать дичь, вспугивать её, поднимать в воздух, а после выстрелов шнырять по зарослям бурьяна, подбирать подбитую добычу.

Антони выстрелил. Перепел опрокинулся на крыло, камнем полетел вниз.

На лице Антони сияла радостная улыбка.

А со стороны недалеко расположенного картофельного поля поднялись несколько горцев и бросились в его сторону. Он не успел сообразить, за что они накинулись на него с бранью.

Выкрикивая что-то на своём языке, горцы вырвали у Антони ружьё, принялись избивать.

И лишь когда приблизился ещё один горец, державшийся за окровавленную щеку, понял, что одна из дробинок при выстреле угодила в лицо человека, работавшего на картофельном поле.

Антони перестал отбиваться от нападающих. Попытался жестами объяснить, что не хотел никому причинять вреда, всё произошло случайно. Дробина на излёте попала в человека.

Но остановить разъярившихся соотечественников не смог даже сам пострадавший.

Увертываясь от градом сыпавшихся ударов, Антони перевернулся вниз лицом, руками прикрыл голову.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не подоспел на зов дико завывавшего Марса Алексей.

Прибежал, крикнул:

– Стрелять буду!

Горцы замерли.

– За что набросились? – ощерился Алексей, не опуская ствол ружья, направленного на избивавших.

– Вот за это! – рыкнул пострадавший, отняв ладонь от щеки.

– И вам не стыдно за такую царапину калечить человека? Он же не кровник вам, не враг, а охотник Ведь всё произошло случайно и закончилось не так уж плохо, – стал стыдить горцев Алексей.

Антони поднялся, отряхнул одежду, потянулся за ружьём. Но кто-то из горцев схватил ружьё, отбежал в сторону.

– А ну, верни чужую вещь! – снова вскинул мушку Алексей.

Пострадавший по-своему тыкнул что-то отбежавшему горцу. Тот зло покосился на Алексея, бросил ружьё на землю.

Горцы умеют по достоинству ценить проявление силы.

– Вот это поохотился, – огорчённо выдавил Антони.

– Ничего! Плохое начало – хорошим должен быть конец. Значит, впереди у нас удача, – ободряюще похлопал его по плечу Алексей.

Антони, по натуре миролюбивый парень, всегда старался обойти конфликтные ситуации. Он уступал в споре, если даже бывал прав, не горячился, не возмущался, не старался показать свою физическую силу, тем более если перед ним оказывался противник послабее. На задиристых, драчливых сверстников он спокойно посматривал с высоты своего роста, а его добродушная улыбка на всех действовала успокоительно.

И на этот раз, сильно избитый, он ответил горцам лишь извиняющейся улыбкой. Успокоившись, те удалились.

Но нелепости этого дня для Антони не закончились. День словно вознамерился досыта наиздеваться над ним.

Не успели горцы скрыться за кустарником, как новое приключение…

Марс опять что-то вынюхал и, пригнув голову, помчался в сторону небольшой балки. Антони последовал за ним. Приблизившись к балке, увидел четырёх огромных бугаев, которые были привязаны к вбитым в землю кольям кожаными ремнями.

Неожиданное появление человека и громко лающей собаки вызвало у бугаев прилив ярости. Из-под копыт полетели комья.

Одного из бугаев ремни не удержали, и он ринулся в атаку.

Ища защиты, Антони бросился к росшему неподалёку дубу. Бугай мчался быстрее.

Выручил Марс. Видя грозящую хозяину беду, он то и дело хватал быка сзади. Бугаю приходилось останавливаться на бегу, чтобы боднуть собаку. Антони успел домчаться до дуба и взмыть вверх по стволу.

Бугай, удивлённый внезапным исчезновением человека, обежал вокруг дерева и, круто повернувшись, всю свою ярость перенёс на Марса. Но разве догонишь собаку, несущуюся с лёгкостью ветра.

Марс, изматывая силы взбешённого бугая, описывал вблизи дуба большие круги. А бык, тяжело ударяя копытами о каменистую землю, отфыркивал пеной.

Гонка затухала на глазах. Наконец усталый бык замер. Ещё несколько раз боднув воздух, он вдруг совершенно спокойно отвернулся от собаки и степенно, не торопясь, отправился к своим оставшимся на привязи приятелям.

Всем своим видом бык старался показать: хватит, побаловались. Бешенство его улетучилось столь же внезапно, как вспыхнуло. С быка спрос не велик..

Однако от обилия случившихся в короткий срок казусов Антони обуял суеверный страх.

– Проклятое место, – буркнул он, спрыгивая с дуба. – Никогда больше не заманить меня сюда на охоту…

С тех пор Антони впрямь, несмотря на уговоры Алексея, не решался пойти на куропаток и перепелов к «проклятому месту».

Он ездил на кабанов, даже на медведя, охотился на фазанов, готов был подняться за турами к ледникам, но в район Кичмалки идти не соглашался.

Прошли годы. Дружба его с Алексеем продолжалась. Они излазили вместе множество лесов, ущелий, балок. Знали, где, что и когда водится, прослыли удачливыми охотниками.

В жизни Алексея произошли между тем значительные события. Он окончил курсы шоферов, затем автодорожный техникум. У него появился автомобиль.

Отправляешься по делам, почему в машину не прихватить ружьецо? Приближается выходной – можно не торопиться домой, а попытать охотничью удачу.

Стал зазывать с собой в поездки Антони. Тот не сразу согласился. Говорил, машина тарахтением любого зверя отпугнет на сто вёрст. Не-ет, охотиться лучше на своих двоих. Куда хочешь попадёшь, и без всякого шума-гама. Однако уговорил-таки его Алексей.

Ехали молча. Антони понимал, что отвлекать на горных дорогах сидящего за рулём ни в коем случае нельзя. Алексей сосредоточенно вглядывался в изгибы и ухабины, размытые ливневыми потоками, побитые камнепадами.

Ущелье постепенно сужалось. Становилось все сумрачнее. По бокам дороги – гранитные стены. Местами они были настолько высоки, что небо над ними казалось узенькой голубой полоской. Наконец показались Чегемские водопады. Дальше ехать на машине нельзя.

Оставив машину в укромном месте, охотники направились к теснине, куда, по рассказам горцев, спускаются туры перед заходом солнца на водопой. В ожидании Антони с Алексеем укрылись за огромными валунами. Однако, к великому неудовольствию охотников, вдруг подул холодный ветер, нагнал свинцовые тучи. Послышались раскаты грома, разносимые горным эхом. Начался ливень.

– Надо уходить, в такую погоду туры ни на какой водопой не пойдут, – сказал Антони.

Промокшие до нитки, бежали друзья к машине. Но тут раздался взрывоподобный треск и гул обвала… Минуло несколько минут, пока оба пришли в себя. Куда ни глянь, всюду высились отвесные стены, внизу взбешённой львицей металась река. Где дорога? Как выбраться из каменного мешка?

К великой радости друзей, на вершине завала вскоре показались альпинисты, которые и спасли их.

– Говорил, нельзя на машине на охоту. От машины шум, гам. Горы рассердились… Не поеду больше на машине, – ворчал Антони.