Текст книги "Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник)"

Вы правы, говоря, что в те времена в Грузии ещё сильны были позиции старых большевиков, которые не доверяли Берии. А почему? С той же настороженностью, точнее сказать, недоверием относился к нему ваш отец, предупреждая Серго: «Берия не тот человек, за которого себя выдаёт. Если не сделать выводы сейчас, потом это обернётся большой бедой».

Неужели вы, Гиви Павлович, думаете, что благодушный ответ вашего дяди «Ты не прав, Павел, Лаврентий нам не враг» был искренним? Ошибаетесь! Серго прекрасно знал всю подноготную Берии ещё до того, как слухи дошли до грузинских большевиков. Знал со времён Гражданской войны и интервенции, с бакинского периода своей революционной деятельности, как знали Сергей Киров, Степан Шаумян, Николай Буачидзе, Джапаридзе, Сванидзе, многие другие. Говорил, зная, что Берия не пешка, не просто ставленник кремлёвского хозяина, а фигура, на которую сделал ставку опытный игрок. Говорил, зная, что разговор этот дойдёт до Берии, что, кстати, отмечаете и вы.

Говорил ради спасения брата, вашего отца, человека горячего, гордого, честного, а потому смелого. Его вспыльчивость, благородный гнев, побуждаемый несправедливостью, приходом к власти людей бесчестных, как раз и привели к беде.

Знали оба брата и о том, что Лаврентий тайно действовал как агент иностранной разведки. На счастье Берии, в Баку вошли английские интервенты, с иранской границы, поддерживаемые англичанами, части монархиста Лазаря Бичерахова, а в Дагестан дивизии турецкие генерала Нури-паши, брата военного министра, зятя турецкого султана Энвер-паши и дивизия генерала Юсуп-Иззет-паши.

Советская власть в Баку пала. Двадцать шесть бакинских комиссаров расстреляны. Об освобождении Берии из камеры смертников побеспокоился человек с тёмным прошлым, известный в уголовном мире Маджафар Багиров. Эту неоценимую услугу Берия не забыл. Сменив Ежова на посту сталинского обер-палача, Берия выделил своему спасителю апартаменты из семи комнат в жилом доме НКВД в Москве.

Сталин хорошо знал цену Лаврентию и Маджафару. Не зря с ними он вошёл в сговор и вскоре обоих назначил на посты первых секретарей двух закавказских республик. Притихшие старые большевики точно окрестили заговорщиков: «триумвират закавказских разбойников». Потому Берия не нуждался в помощи ни Серго, ни тем более его брата Павла для сближения со Сталиным. Он был близок с генсеком не только по прошлому, но и по духу, изуверскому нутру Не нуждался Сталин и в таких сноровистых «пристяжных в упряжке», как Серго.

Вы, Гиви Павлович, отмечаете: «Берия жаждал мести старшему Орджоникидзе и арестовал отца». Верно, с согласия Сталина. Взять голыми руками брата, известного революционера, он при своём положении не смел. Остаётся непонятным появившееся вдруг желание Сталина перевести вашего отца на работу в Москву. Уже был издан приказ, подписанный Сталиным, а за ним последовал второй «во изменение», тоже за его подписью, с приложением крупной суммы денег. Пакет был вручён Павлу Константиновичу нарочным, присланным Берией. Возмущённый Орджоникидзе-старший знал, чьих рук это дело. Изорвав в клочья приказ и деньги, он вложил их в тот же пакет и, протянув нарочному, сказал: «Вот мой ответ Берии. Передайте!»

Об этом незамедлительно было доложено Сталину, с представлением «вещественных доказательств». Вождь кивком вынес смертный приговор строптивому земляку. Не размолвка, а обострившееся чувство неприязни к зазнавшемуся выскочке, к деспоту, дорвавшемуся до власти, действовавшему по принципу «кого хочу милую, кого хочу казню», у Серго появилось со дня убийства Кирова (в 1934 году). Сомневался ли Серго или был уверен, кто убрал с пути того, кто, без сомнений, мог сменить Сталина на посту генсека? Не потому ли, чтобы дать понять своё мнение на этот счёт, Серго в присутствии Сталина кричал на Ягоду: «Это вы, вы убили его!»

Серго тяжко, болезненно переживал арест своего старшего брата Павла. Но что он мог предпринять, чем мог утешить вашу маму, если в то время над его головой палач занёс дамоклов меч? Палач, торжествующий на кровавом пиру, был неуязвим. Выхода у Серго не было.

На вопрос, что же послужило причиной трагедии, вы, Гиви Павлович, предположительно говорите: «Не исключено, что накануне смерти у Серго состоялся тяжёлый разговор со Сталиным, из-за чего у последнего могло сложиться мнение, что Орджоникидзе способен сказать на пленуме не то, что надо».

Выступить на пленуме Сталин мог заставить любого из своих подручных, если он боялся, что Серго скажет «не то, что надо».

Меня поражает изощрённая жестокость, глумление садиста над жертвой, которую принуждает идти на подлость. Мог ли Серго выступить на предстоящем пленуме с разоблачением вредительства в аппарате Наркомтяжпрома, многие из руководящих работников которого были арестованы, зная, что все они люди честные, а вредительство – очередная выдумка маньяка?

Скорее, это и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Серго.

Да, разговор между Сталиным и Орджоникидзе в тот роковой день был. Живя в Кремле, рядом с семьёй Сталина, Серго в течение месяца не мог добиться не только встречи с генсеком, но даже телефонного разговора с ним. Почему? Чего боялся Коба, если считал Серго своим человеком?

В тот последний воскресный день, в шесть утра Серго позвонил на квартиру Кобы. Телефонную трубку подняла няня, единственно кому доверял и которую терпел Иосиф Виссарионович. Няня, обслуживавшая детей хозяина, близко знала Серго и относилась к нему душевно. Она сообщила, что Иосиф Виссарионович недавно пришёл и только что уснул.

Серго попросил разбудить. Сталин взял трубку и раздражённо спросил: «Чего хочешь?» И услышал возмущенный голос Серго: «Хочу знать, что делают твои сатрапы или уже сделали с моим Папули?» Разумеется, с Павлом Константиновичем. «И на каком основании работники НКВД произвели обыск в моём кабинете?»

Сталин сухо ответил: «С Павлом органы разберутся, а что касается обыска – работникам НКВД такое право дано. Завтра они могут прийти и устроить обыск у меня в квартире, невзирая на занимаемую мною должность». В трубке раздались короткие гудки. Их разговор каким-то образом просочился сквозь толстые кремлёвские стены. И тем же путём до слуха Серго дошёл слух о том, что пытки не сломили гордую волю и несгибаемое мужество Павла. Даже когда палачи-костоломы превратили его в мешок с костями, он крыл бранью учинивших брату казнь вместе со Сталиным и Берией.

Павел Константинович не получил свою норму свинца в затылок на Лубянке, усердные следователи застрелили его на полу камеры.

Трудно сказать, добивался ли Серго встречи со Сталиным, чтобы покончить с ним, а потом с собой. Но, видимо, состояние аффектации было настолько сильным, а положение безвыходным, что он решился на роковой шаг. Так что Зинаида Гавриловна права. Это было самоубийство, к которому привела Серго умелая рука Кобы.

Примечателен и тот факт, что, несмотря на дремотную расслабленность после привычного ночного бдения, Сталин, услышав о самоубийстве наркома тяжёлой промышленности, преобразился и бодрой походкой отправился на его квартиру, чтобы засвидетельствовать своё «сочувствие» семье покойного. Увидев Кобу, несчастная Зинаида Гавриловна шагнула вождю навстречу и, глотая слёзы, запричитала:

– Убили! За что? Это вы довели его!

Сталин окинул взглядом комнату, уставился на жену Серго и, приложив указательный палец к губам, погрозил ей. Потом ребром ладони провёл по горлу. Зинаида Гавриловна поняла, что означает этот жест, и замолчала. Навсегда.

Что касается расстрела охранников Орджоникидзе, ничего удивительного в том нет – свидетелей убирают, слишком много знают, от них исходит информация, которую верхи тщательно скрывают от низов. Разумеется, в стране, где неограниченная власть опирается на силу. Жертвами сталинских репрессий пали 27 представителей рода Орджоникидзе.

Война, революция с туманной зарёй наступившего народовластия породили тысячи идеалистов, фантастов-марксистов, множество подпевал. Особенно преуспевали поэты-публицисты Маяковский и Демьян Бедный. Когда Ленина спросили, нравятся ли ему стихи Владимира Маяковского, он ответил уклончиво: «Я плохо разбираюсь в поэзии, но произведения Пушкина и Лермонтова читаю с удовольствием». А вот Сталину творчество революционного поэта-трибуна пришлось по душе. Достаточно было ему сказать, что Маяковский был и остаётся лучшим поэтом эпохи, как все издательства страны начали публиковать его произведения, в самом лучшем оформлении.

А Есенин, любимец народа, непревзойдённый лирик деревенской Руси, предан был анафеме. И не потому, что не умел или не хотел писать стихи о «Моссельпроме» или о «краснокожем советском паспорте», а потому, что нетерпимо относился к творчеству обласканных властью придворных поэтов. И в самом деле, агитки Ефима Лаксевича Придворова – так называл Демьяна Бедного Сергей Есенин – даже меня, девчонку, не смыслившую ещё в поэзии, раздражали, особенно на религиозную тему: про попа-паучка, паучка-крестовичка, которые «весело живут, паутиночку плетут, кормят и учат, паучиху научат».

С удовольствием прочитала стихотворение Есенина, адресованное Демьяну, дошедшее и до нашей глубинки. До сих пор не могу забыть его:

 
Пусть Будда, Магомед, Конфуций и Христос
Далёкий миф, мы все, конечно, знаем.
Но всё-таки нельзя, как годовалый пёс,
На всё и всех захлёбываться лаем.
Ты пережил, Демьян, один арест,
А всё скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый».
А что, если б тебе Голгофский дали крест
Иль чашу горькую с цикутой.
Ты совершил, Демьян, двойной тяжёлый грех
Своим дешёвым балаганным зовом.
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И малый свой талант покрыл большим позором.
А там, за рубежом, прочтя твои стихи,
Небось, злорадствуют кликуши:
                – Ещё тарелочку «Демьяновой ухи»,
Соседушка, пожалуйте откушать.
А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где «Образцовый труд» печатался дуплетом,
Ещё отчаянней потянется к Христу,
А коммунизму мат пошлёт при этом.
 

Получив такой опус, взбешённый Демьян немедленно донёс куда следует и даже ознакомил Бухарина. Каким могло быть отношение вождей к поэту, представителю «вольного цеха», талант которого был не сравним ни с одним из советских поэтов? И кто знает, что стало причиной его загадочной смерти – с петлёй на шее, со следами физической расправы?

Примечательно, что новое поколение молодых поэтов, выпестованное из представителей малых народов, действовало согласно сталинской национальной политике, и сразу поняло, что от них требует власть. Ловкие переводчики выискивали малограмотных ашугов, не читавших даже Корана, сравнивавших Сталина с Солнцем, Луной, звёздами. А иные даже подстрочник не могли грамотно составить. Зато, произведённые в «Гомеры XX века», стали процветать, жить в коммунистическом раю, устроенном любимым вождём, получали Сталинские премии. А после смерти увековечены в граните – и всего лишь за рабское поклонение и льстивое словоблудие, почему-то называемое поэзией. Как правило, то были, прежде всего писатели, поэты, ущемлённые своей посредственностью.

С дружным энтузиазмом полураздетый, полуголодный народ, захлёбываясь от восторга, распевал песни о счастливой жизни, дарованной златоустом-проповедником строящегося земного Рая. Среди тех советских песен были и сочинённые графоманами, мечтавшими «сровнять церкви и тюрьмы с землёй». И рушились храмы, творения великих зодчих, сравнивались с землёй… Маркс был прав – коммунизм действительно оказался призраком. Слава богу, что он перестал ходить по Европе!

А что касается тюрем, то их стало не хватать, и Сталин, обостривший и возглавивший классовую борьбу, учтя всю сложность «предстоящих схваток», внёс строительство тюрем в разряд первоочередных строек. Только теперь они именовались не тюрьмами, а камерами предварительного заключения и были отнесены к ведомству НКВД. Рядом возводились жилые дома для работников силовых органов.

Существовавшие карательные органы – ЧК и ОГПУ – Сталина уже не удовлетворяли. А надо сказать, что большинство сотрудников боролись за советскую власть, утверждали народовластие, вели борьбу с антисоветской агентурой. Часть из них оказалась втянутой в тайные злодеяния и убийства лиц, неугодных вождю. Болезненная подозрительность не верившего никому Сталина, руки которого были по локоть в крови, привела к истреблению причастных к тёмным делам работников органов во главе с Ягодой. Молох требовал новых жертв. Верховный жрец назначил главным палачом страны Ежова – жалкого плебея из рабочих, безвольного, бессловесного, зато слепо преданного воле хозяина.

Во второй период гигантского насилия и убийств началось формирование армии НКВД. В неё включили остатки уничтоженных частей ЧК и ОГПУ. Но главным резервом, составившим эту армию, с учётом социального происхождения, а значит, политической благонадёжности стали безродные воспитанники детских домов и приютов. Как известно, война 1914 года, революция, Гражданская война рассеяли по стране тысячи сирот. Беспризорники, большая часть которых занималась воровством и разбоем, на заре советской власти отправлялась на перевоспитание в детские дома. И надо сказать, многие из них вышли в люди, стали учёными, специалистами высокого класса и просто честными тружениками. Но были среди них и бездельники, лодыри, не желавшие ни учиться, ни работать, лживые и вороватые ловкачи. Вот они и устраивали отдел кадров нового органа, конечно, с благословения «отца народов».

Только не учли кадровики, тщательно изучавшие биографии будущих блюстителей порядка, что среди воспитанников детских домов были осиротевшие дети дворян, помещиков, купцов, на глазах которых расстреливались ни в чём не повинные родители, грабились, разорялись или сжигались их усадьбы, дома. Спрятанные милосердными соседями, они со временем оказались на улице среди нищенствующей детворы. Помещённым в приюты безымянным подросткам давали новые имена и фамилии. Можно без сомнения утверждать, что они не простили советской власти кровные обиды.

Беда заключалась в том, что среди «благонадёжных сотрудников» оказались невежественные, малограмотные молодые люди. А ведь им приходилось иметь дело с высокообразованными заключёнными, крупными специалистами, видными политическими деятелями, дипломатами и правоведами. С жестокостью тупиц они шли на изощрённые пытки, выбивая «нужные», а вернее, заданные инквизиторами показания.

Как же им, вчерашним люмпенам, было не стараться, не быть готовыми положить голову за любимого вождя, который в самый тяжёлый для них час возвысил их над всем народом, обеспечил высокой зарплатой, о которой не мечтали даже крупные учёные. Бесплатно обул и одел в блестящую форму, на зависть армейским командирам. Обеспечил квартирами и прочими благами. Но за всё это лишил сна – в органах безопасности работали день и ночь.

К концу 30-х годов великий вождь положил конец «вредительской деятельности» Ежова, стоявшего у алтаря жертвоприношений. Ежовые рукавицы были сорваны с его трясущихся рук. Его обвинили во всех тяжких грехах, сотворённых в безумном поклонении вождю, и принесли в жертву. И на этот раз хитрому генсеку, в святость которого верили приближённые члены правительства, удалось выйти сухим из воды.

Наступил третий период сталинской опричнины – приход к власти самого коварного человека, палача и предателя – Берии. Матёрый хищник учёл «ошибки» предшественника. Поредевшие ряды органов НКВД пополнили новыми молодыми кадрами, мобилизованными из высших учебных заведений, военных училищ, и только после тщательной фильтрации на предмет благонадёжности. Наметился спад репрессий. Но это была только видимость в период реорганизации наркомата. Совсем скоро в стране утвердятся террор и насилие, заимствованные у германской тайной полиции, обогащённые чудовищными ухищрениями, превосходящими зверские деяния фашистов.

Зная болезненное чувство страха, одолевающего хозяина, Берия многократно «предотвращал заговоры», разыгранные по его сценарию, и тем приблизился к вождю, как никто и никогда. Так что, Гиви Павлович, таким, как ваш дядя Серго, – простодушным, бесхитростным, прямолинейным людям рядом с Лаврентием делать было нечего.

За тридцать лет не ограниченного никакими законами безраздельного правления Сталина не было дня, который не прошёл бы без страданий и крови. В застенках тюрем и лагерей томились неисчислимые массы ни в чём не повинных людей. А те, кто легко поддавался массовому гипнозу и внушению, драли глотки, воспевая счастливую жизнь, дарованную любимым вождём. Но ведь были люди, и немало, кто видел и знал, что творится в стране. И если, поддавшись инстинкту самосохранения, помалкивал, всё равно где-то проявлял своё критическое отношение к творящемуся. Были они и среди работников НКВД. Несмотря на слежки и наблюдение друг за другом, они старались уйти от страшного, противоестественного, не свойственного нормальным людям. Как могли, пытались облегчить участь обречённых жертв, в невинность которых верили, но помочь не могли.

Некоторые из них, зная о многом, кончали жизнь самоубийством в рабочих кабинетах. Многие, кто осуществлял негласный надзор над коллегами, сами прошли через тяжкие пытки и лагеря и были расстреляны.

Я, повидавшая немало на своём веку, не смогу обвинить всех без разбора, в каких бы органах они ни работали, к какой бы партии ни принадлежали. Тут всё зависит от разума, от уровня мышления, дарованного Богом, – обогащённого знаниями или застывшего в развитии, действующего по непосредственному безотчётному побуждению. У нас, на Кавказе, некоторые, шибко нафаршированные идеями любимого вождя водители такси продолжают лепить на лобовые стёкла портреты Сталина, вырезанные из старых номеров «Огонька». Недавно пришлось быть свидетелем разговора одного из шоферов, который взахлёб убеждал приятелей в том, что у Иосифа Виссарионовича в день смерти не оказалось обуви, пригодной для торжественных проводов в последний путь. Нина Андреева из Ленинграда с улыбкой на устах пытается убедить легковерных читателей «Советской России» в необыкновенной скромности и аскетическом образе жизни объекта своего поклонения. Хорош аскет, избравший для проживания царские хоромы Кремля! Имел для собственной персоны и приближённых дальние и ближние дачи – бывшие имения московских богачей, дворцы царственных особ и великих князей, российской знати на Черноморском побережье. Все эти строения в блеске убранств, со всей обслугой пустовали годами, в ожидании, пока его величеству генсеку вздумается явиться на отдых.

Побывав в одном из таких дворцов в Сочи, я была удивлена «непритязательностью» покойного «отца народов» в быту. Двухэтажное здание с новой пристройкой для гостей, в персональной половине столовая, облицованная резным деревом. Старинный камин, посредине длинный стол на 24 персоны. Рядом со столовой две спальни. На первом этаже рабочий кабинет хозяина, обставленный массивной дубовой мебелью, обтянутой кожей, глядящий окнами в море.

Помимо прочих помещений, в нижних этажах ещё две спальни. Пребывающий в состоянии болезненного страха, страдавший всю жизнь бессонницей, Сталин несколько раз за ночь менял места, предназначенные для покоя, о чём и поведала мне старая служанка.

Не буду перечислять персональные бронированные лимузины, роскошные салоны в вагонах литерных поездов, предусмотрительно прикрываемых спереди и сзади вооружённым спецсоставом. Непонятно только, почему так боялся собственного народа обожествлённый вождь? В духе «скромности и аскетизма» воспитывал он и своего наследника – сына Василия, которому в 18 лет присвоили звание генерала.

А последний из императоров России Николай II, владевший четырьмя иностранными языками, пройдя с юношеских лет армейскую выучку, так и не дослужился до звания генерала, даже будучи Верховным главнокомандующим в период германской войны. А позже, уже арестованный, с достоинством офицера мужественно принял смерть в мундире полковника.

Кто-то пытается сегодня говорить о феномене Сталина. Да, конечно, исключительность его состояла в неутомимой жажде истребления мнимых врагов. Казался он уникальным, необыкновенным в своём роде, не похожим на других, нормальных, из-за отклонений от нормы, проявлявшихся в его характере и поведении. Он был непревзойдённый вандал своего времени. Но невиданным дотоле стратегом и правителем считать его нельзя.

История Древнего мира, Средних веков и Нового времени сохранила для потомков имена тиранов, схожих с ним по образу и подобию. Колёса стремительно бегущего времени, катясь по развалинам империй, хотя и превратили в пыль бренные останки великих злодеев, но их страшные образы и ныне восстают из праха, канувшие в вечность, они ищут приверженцев, прельщая их усладой ненасытного властолюбия. Разве не были такими Дионисий, иудейский Ирод, безумный император Рима Нерон или папа Иннокентий III, Иван Грозный, иранский шах Аббас, турецкий султан – кровавый Абдул-Хамид II, не говоря о последышах советского генсека Чойболсане, Чаушеску и прочих.

Говоря о феномене Иосифа Джугашвили, нельзя отделять от него его двойника – Адольфа Шикльгрубера. Их судьбы схожи, формы и методы правления тоже идентичные, не говоря уже о характере, психологии, нравственности и морали. Обоим диктаторам присуще беспредельное властолюбие, беспощадная жестокость, гнусное коварство, бесстыжая лживость, наглое фарисейство, склонность к предательству и чудовищной клевете.

А что касается болезненной мании величия, то она могла быть врождённой или приобретённой, как бывает у сифилитиков в третьей стадии, осложнённой поражением мозга. Оба бессменных лидера политических партий, узурпировавшие власть, сторонники абсолютизма, убеждённые макиавеллисты. Для них не существовали никакие законы, кроме силовых, зависящих от них самих, способных внушить страх, привести к безоговорочному подчинению.

Оба не брезговали никакими средствами ради достижения цели. По-видимому, и Сталин, и Гитлер до прихода к власти изучили советы и наставления, изложенные видным итальянским политическим и государственным деятелем Средневековья Никколо Макиавелли, изложенные в трактате «Государь». Эти страшные инструкции и поучения не были плодом фантазии философа. Они были взяты из практики правления бессменных властителей, пользовавшихся безраздельной властью. Макиавелли был знатоком не только истории Сицилии, но и вселенной. Однако за примерами умелого, успешного, а главное, надёжного правления ходить далеко ему не приходилось. Сам Никколо де Бернард Макиавелли, в своё время обвинённый в заговоре, прошёл через ад келейных судилищ с изощрёнными пытками папских инквизиторов. Так что он видел, на чём держится власть царственных католиков.

Он только позаимствовал противоречащие религиозным и светским законам уложения, исходящие от единой воли узурпатора, сформировал теорию искусства дипломатии с методами «железной политики», за что и был проклят и остался проклинаем передовыми мыслителями мира. Вот об этом последнем факторе, предании проклятию на вечные времена, не думали ни Сталин, ни Гитлер, правление которых было основано на гнёте, произволе и насилии. И это в нашем цивилизованном атомном XX веке!

Некоторые военные историки, участники сражений, описывая события Великой Отечественной войны, утверждают, что план «Барбаросса» предусматривал молниеносный разгром советских вооружённых сил с взятием Москвы, важнейшего в экономическом отношении Донецкого бассейна и выходом к конечной цели – линии Волга – Архангельск.

Надо сказать, что и сегодня трудно разобраться в тех сложных перипетиях, а тем более в стратегическом и тактическом плане врага. И тем не менее логическое осмысление фактов позволяет сделать кое-какие выводы. Например, мне думается, что Гитлер вовсе не надеялся на успех, не рассчитывал на разгром Советского Союза в течение, как было заявлено, трёх летних месяцев. Он, бывший участник войны 1914 года, хорошо знал характер русского солдата. Коварный Шикльгрубер, завсегдатай грязных ночлежек, вдруг увлёкся политикой и всплыл на поверхность из мутного общественного дна.

После «ночи длинных ножей», возглавив партию фашистов, поспешил сменить фамилию. Теперь его стали поддерживать немецкие монополисты, избрав фюрером, стали помогать в подготовке похода на Восток – туда, где в одной из великих держав утвердилась власть тирана, грозящего странам капитала мировой революцией. Конечно же, рейхсканцлер заботился не столько о прибылях монополистов, сколько о своём мировом господстве. Гитлер понимал, что Советский Союз не Чехословакия и не Польша. Со Сталиным надо начинать скрытую игру, и немедленно, используя гнусные, подлые методы лжи, клеветы, провокаций, шантажа. И надо сказать, его агентам из разведывательных и сыскных органов это удалось.

Весь ужас начавшихся в нашей стране репрессивных мер заключался в том, что творились они руками палачей самого диктатора. Вам, Гиви Павлович, хорошо известны факты подрыва мощи нашей страны – уничтожение полководцев во главе с генералитетом армии. А мы воспевали, живя впроголодь, счастливую жизнь и тот бронепоезд, «стоящий на запасном пути», который к началу войны успел заржаветь, тем более что с Германией был подписан Пакт о ненападении и торговое соглашение. И пошли в Германию эшелоны с зерном, мясом, рудой, нефтью, каменным углем и прочим добром. По-разному относились люди к этому – оболваненные помалкивали, мыслящие роптали. И когда началась война, а вместе с ней голод, представители местной власти пошли с шапкой по кругу, прося подать, кто сколько может, в помощь фронту. Кто же мог отказать сыновьям, братьям, мужьям! Обнищавшие люди отдавали последнее.

Необъяснимо ни чувством страха, одолевавшего вождя, ни желанием отвести от себя удар или оттянуть начало катастрофы вдруг вселившуюся в душу Сталина слепую веру в искренность побуждений Гитлера. Тип, всю жизнь терзаемый сомнениями, не веривший самым близким, самым искренним друзьям, поверил тому, чьим именем клеймил сотни тысяч сограждан перед вынесением приговора «троек».

И не просто поверил, но и, ухмыляясь в усы, потирал руки после «закрепления дружбы» с Германией открытыми договорами, не сомневался в том, что провёл-таки не рядового политического деятеля, а лукавого дьявола. Всё, что потребовал Риббентроп от имени фюрера, бесконечным потоком перекочевало в Германию. И это перед самым началом войны! В социалистических идеях Гитлера, отбросив расизм, видимо, узрел Сталин единомышленника.

Разоряя и без того обнищавшую страну, Сталин не только сам верил в искренность дружбы с немцами, но и уверял всех тех советских граждан, кто бил тревогу, подкрепляя доводы фактами. Говорил, что стягиванием воинских частей и дивизий к укреплённым районам наших границ и открытым бряцанием оружия Германия усыпляет бдительность своего главного врага – Англию, перед нападением на неё. И только в утро воскресного дня сорок первого года, когда вероломно, с коварством, свойственным подлецам, фашисты напали на нашу страну, понял, что и его, стреляного воробья, провели на мякине. Охваченного растерянностью генсека сковал страх, о чём свидетельствуют мемуары Н.С. Хрущёва. Но даже в состоянии прострации Сталин остался верен себе – свалил собственную вину на других. В истерическом припадке кричал на обомлевших соратников: «Проели завоевания Октября! Я отказываюсь от правления!» И тут же, сбежав на ближайшую дачу, заперся. Немалых усилий стоило членам политбюро вернуть скованного страхом вождя к деятельности. Сколько им пришлось убеждать его, что он нужен сейчас для морального воздействия на армию и народ. Честолюбец, осмелев, смилостивился, вернулся в Кремль.

Вы думаете, что, засучив рукава, он взял в руки жезл Верховного главнокомандующего? Нет! В руках его оказалась секира. Стал выискивать виновников, не сумевших противостоять агрессору. А воевать защитникам пришлось с винтовками образца 1891 года, по одной на двух бойцов. Ещё накануне агрессии слал в полки позорные директивы: «Слухам не верить, на провокации не поддаваться, войны не будет», «Войска вывести из гарнизонов в летние лагеря». И это в то время, когда фашисты лавиной надвигались на нас по всей протяжённости границы, когда чохом сдавали врагу города и сёла. Однако не всё сдавалось без боя, без сопротивления. Напротив, безумству храбрых не было предела. Захваченные врасплох пограничники, лишённые связи и управления штабов, объединяясь в ходе отступления, оказывали яростное сопротивление врагу, бросаясь на захватчиков с голыми руками, прорываясь из окружения ценой жизни, с яростью обречённых решались на последнюю схватку.

Это не выдумки, это правда, описанная и рассказанная очевидцами. И всё это свершалось не ради вождя, хотя комиссары и заставляли кричать перед атакой: «За Сталина! За Родину!» Да, за Родину святую, поруганную, растерзанную шли в бой, сознавая, что война священная, освободительная. Сознавал это и Гитлер, знал, что русская армия – твёрдый орешек, которую зубами не перегрызть. Потому и готовился к войне с Россией с первых дней прихода к власти, и вовсе не к молниеносной, если судить по событиям.

Мне всегда казалось, что в нашей военной историографии битве за Кавказ не придавалось особого значения. Только недавно стало известно, что вермахт готовился к операции «Эдельвейс» задолго до начала войны. Как и о том, что немецкая разведка под видом спортсменов и туристов засылала в горы Кавказа своих агентов. И те «альпинисты», «горнолыжники», «скалолазы» тщательно заносили на топографические карты не только дороги, но и пешеходные тропы по крутым перевалам, ведущим к Черноморскому побережью и долинам Грузии, даже заброшенные козьи тропы. Теперь известно, что для боёв в горах формировались специально обученные и натренированные войсковые части.

Несмотря на первое поражение под Смоленском, катастрофу под Москвой, безуспешные попытки сломить сопротивление защитников Сталинграда, немцы не теряли надежды на успех. Хотя Гитлер и раздробил силы, что привело к неудачам, но Белоруссия, Украина, Дон, Кубань, Крым, Ставрополье и Северный Кавказ к осени 42-го года были под его сапогом. Заветной мечтой фюрера были нефтеносный Кавказ и Закавказье. А заправив технику горючим, можно было совершить бросок на страны Ближнего и Среднего Востока и оттуда грозить не только Англии, но и всему миру.

Учитывая важность и сложность этого направления, к лету 42-го фюрер бросил армии группы «А», командование которой возложил на своего бывшего учителя фельдмаршала фон Листа. В группу «А» вошли пять армий. В танковую, предназначенную для действий на Кавказе, которой командовал интеллигентный генерал фон Клейст, входило 11 дивизий. Из них три танковые. Горнострелковый корпус состоял из двух альпийских и двух пехотных дивизий, предназначенных для действий в горах. Специальные части были подготовлены для проведения военных операций на Каспийском море – для создания военно-морской базы в Махачкале и Терского рубежа – для оккупации Чечни.