Текст книги "Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник)"

На другой день, заполнив кормушки свежей травой и налив питьевой воды в специально прикреплённые к решёткам корытца, охотники отдыхали. Свиньи вели себя беспокойно, неистово визжали, когда люди приближались к ним. Трава оставалась в кормушках нетронутой.

Так прошло дня четыре.

В лесу было много фруктовой дички. Предназначенную для ночлега пустую клетку Антони и Алексей отодвинули поближе к чаще и поставили между усыпанными спелыми плодами яблоней и грушей. Так лучше. Может, не видя людей, звери успокоятся, начнут есть.

Используя обилие свободного времени, решили нарвать даров лесного сада, чтобы по возвращении домой заготовить на зиму компотов, соков, сварить варенье. У фруктов-дичков обычно терпкий привкус. Но чуть полежат сорванными, теряют его, приобретают медовую сладость.

Часть набранных яблок, груш бросили в клетки кабанам. Те в визг, не прикасаются даже к таким деликатесам.

Но потом, когда охотники отошли, один из кабанят сдался. Он затих возле горки насыпанных плодов, напружинился, зыркнул по сторонам узкими глазками и с чавканьем набросился на еду. Услышав его чавканье, вмиг заработали челюстями остальные звери.

– Теперь выживут, – обрадовались охотники.

На следующую ночь Антони проснулся от непонятного, довольно сильного шума, напоминающего падение крупного града. Он приподнял голову. Прислушался. Ночь была лунной. Спросонья долго ничего не мог понять. Шум слышался почти рядом. И рядом же сыпалось. Глянув вверх, увидел на дереве что-то огромное, тёмное, копошащееся. Это огромное, тёмное встряхивало дерево. После каждой встряски на землю градом сыпались яблоки.

«Медведь», – понял Антони.

Косолапый настолько увлёкся, что не замечал вокруг себя ничего.

Медведь на яблоне среди ночи – диво, ничего не скажешь.

А что это под яблоней?

Вот это да-а!

Это диво так диво!

Медведь самозабвенно потрясал дерево от макушки до корней, лакомиться же падающими яблоками из чащи почти бесшумно выбежал целый кабаний выводок.

Медведь работает, свиньи пользуются его трудом.

Как только косолапый надумал спуститься вниз, кабаний выводок столь же бесшумно скрылся во тьме чащобы.

Не найдя под деревом ни яблочка, медведь был озадачен. Аж за ухом лапой поскреб. Гулко вздохнув, он полез обратно на дерево.

Антони разбудил Алексея. Приложив палец к его губам, прошептал:

– Молчи, на дереве медведь.

Алексей разинул рот от удивления.

Как только медведь опять принялся за дерево и на землю посыпались яблоки, быстроногое стадо свиней вновь выбежало из-за кустов и вмиг сожрало всё, что натряс косолапый. Мишка спустился на землю – стадо бесшумно ускользнуло в чащу. Медведь в недоумении. Пошарил в траве, подобрал несколько оставшихся после налёта кабанов яблочек, громко засопел и тоже скрылся в лесу.

На другую ночь Антони проснулся уже не от шума, а от толчка в бок. Вначале думал, что толкнул его сонный Алексей. Однако тот лежал не с той стороны, откуда толкнули. Тут-то и почувствовал прикосновение к спине длинных цепких когтей. Медведь…

Эк повадился, полуночник косолапый.

Прикосновение когтей вызвало испуг. Однако, просунув лапу сквозь решётку клетки, медведь лишь чуть-чуть дотянулся когтями до человека. Антони лежал, боясь шелохнуться и озлобить медведя.

Что будет дальше? Хорошо, что под боком ружьё. Можно его в ход пустить.

Но медведь, по-видимому, настроен был мирно. Тем более что «лежавшее в клетке» не отреагировало на его прикосновение.

Медведь отошёл.

Антони осторожно повернулся и увидел неподалеку от клетки ещё трёх членов семейства косолапого гиганта – медведицу, мирно устроившуюся под грушей, и двух медвежат, барахтавшихся рядом. Видимо, вся троица ждала, чтобы глава семейства соизволил влезть на дерево и натрясти плодов.

Антони весь внимание. Медведь-отец впрямь полез на грушу. Медвежата засуетились, подбирая градом сыпавшиеся плоды. Примеру медвежат последовала и более уравновешенная, медлительная медведица. Она не без неги расхаживала под кроной, а медведь всё тряс и тряс.

На этот раз Антони не стал будить Алексея. Зачем, пусть отдыхает. Тем более что подобное уже видел прошлой ночью.

Медведи, насытившись, скрылись.

Повернувшись на другой бок, Антони опять уснул как ни в чём не бывало.

Вскоре вернулись звероловы. Бросились к клеткам. Все кабаны и кабанята живы-здоровы и даже не так резко шарахаются от людей. Пора звероловам в Москву.

Неудержимое время течет рекой, уносит пережитое, предавая забвению то, что, кажется, никогда не забудется. Конечно, люди сожалеют о том, что остаётся позади. Но думают о нём всё же меньше, чем о настоящем. Особенно те, кто молод, у кого сил ещё избыток.

Оставаясь наедине с природой, Антони каждый раз чувствовал себя счастливцем. В такие минуты ему казалось, что всё в мире вечно, неподвластно бегу времени. Ощущение счастья особенно усиливалось, когда выходил победителем из сложных и опасных ситуаций, подстерегавших на нехоженых охотничьих стёжках. После каждой охоты впечатлений хватало надолго, затем они уступали место новым. Прошедшее забывалось. То, что было впереди, звало, манило.

Весенний ясный день. Уютно убранная комната, посредине празднично накрытый стол. Настроение у хозяина великолепное. Улыбаются отец, мать.

В этот день Антони исполнилось тридцать пять. На столе грузинские блюда – хачапури, сациви, фасоль с толчёным орехом, отварной барашек, зелень и, конечно же, прославленные кахетинские вина. Во дворе на глубокой жаровне на шампурах шашлык.

Ах, хорошо стала налаживаться жизнь. Голод Гражданской начал забываться. Как муть в половодье, смыло время кошмар пережитого.

Вот-вот ввалятся в дом друзья, их громкоголосыми приветствиями заполнится комната. Однако тамада не допустит излишней развязности захмелевших. Он будет говорить длинные приятные тосты, устраивать передышки, во время которых гости возьмут чангуры, под нежный звон струн затянут старинные песни или заиграют лекури – лезгинку. И закружатся в горячей кавказской пляске.

Антони услышал стук в дверь. Не сомневался, что это кто-то из товарищей. Громко ответил:

– Заходите, чего стучать!

Дверь распахнулась, и хозяин в изумлении стал перед незнакомым человеком в форме, напоминающей милицейскую.

– Вы Антони Кереселидзе? – спросил.

– Да.

– Вам записка.

Человек в форме подал листок из блокнота. Антони взял. В ней было написано: «Гр. Кереселидзе. Прошу Вас зайти к начальнику отдела охраны курорта». Подпись.

Посыльный козырнул и, круто повернувшись, вышел.

Весёлость Антони словно ветром сдуло. С озадаченным выражением лица он крутил записку в руках.

– Кто он? Зачем приходил? – спросила мать.

– Вот вызывают…

– Ах, боже мой. Что же случилось? – запричитала старушка.

– Не поднимай панику, мало ли зачем могут пригласить. Успокойся, расправь морщины. Сейчас придут гости, – попытался вернуть праздничный настрой более рассудительный отец.

Антони постарался выдавить из себя весёлую улыбку. Однако она никак не хотела закрепляться на его устах. Вины какой-либо за собой не чувствовал. Проступка не совершал, преступления тем более. Нет причин для волнения. Но как быть спокойным человеку, которого по неизвестной причине приглашают в отдел охраны…

Как бы ни скребли кошки на сердце, обычай кавказского гостеприимства требует радушного приёма гостей. И Антони старался изо всех сил. Он с искренней радостью обнимал друзей, ухаживал за ними за столом, пил, ел, подпевал поющим и даже танцевал. Круглая дата отмечена на славу.

Поутру быстро вскочил с тахты, окатил себя холодной водой. Оделся.

Бюро пропусков. Полумрак длинного коридора. Множество нумерованных дверей.

Постучал. Услышав громкое «Войдите!», вошёл, снял кепку.

– Я Кереселидзе, по вашему вызову. – Антони протянул записку.

– Прошу, проходи, товарищ Кереселидзе!

Начальник отдела охраны курорта Кабардино-Балкарии сразу приступил к деловой части разговора:

– Мы знаем тебя как искусного охотника. Специалисты Московского зоопарка от тебя в восторге.

У Антони полегчало на душе.

Хозяин же кабинета приветливо продолжал:

– Сам знаешь, Нальчик всё более становится известным курортом. Недалеко – Пятигорск, Кисловодск, Ессентуки. Туристов из-за рубежа всё больше и больше. Зарубежный турист, он и есть зарубежный. У него свои запросы. Увидит наши горы, ему подай их на блюдечке. И поохотиться чтобы. Что ж, как говорится, удача им в помощь. А где взять проводников? Нужен не просто проводник, нужен знающий всё и вся инструктор. Согласен?

Не поняв ещё, к чему клонит начальник охраны, Антони кивнул:

– Конечно, проводнику надо многое уметь.

– Я спрашиваю – согласен?

– Чего?

– В проводники? У тебя ж такой опыт! К тому же по молодости ты при ресторане кулинарии. Обед приготовить сумеешь на привале.

– Не столь кулинарии, сколь посуду очищал да самовары надраивал, – уточнил Антони, а сам лихорадочно, наморщив лоб, обдумывал предложение хозяина кабинета.

– Ну, не скромничай. Лучше тебя нам проводника не сыскать.

Смелый охотник, отличный знаток гор, Антони впрямь стал незаменимым проводником. Правда, на первых порах с иностранцами чувствовал себя неловко. Кто их точно знает, запросы зарубежного туриста? Как его обслуживать, чтобы в грязь лицом не ударить? Как объясняться, не зная языков?

Однако первый же выезд показал – волнения напрасны.

Это были два испанца. И, как оказалось, не туристы вовсе. Оба из тех, кому пришлось эмигрировать из родной страны, потому что к власти там пришли фашисты.

– Хосе! – пожал один из испанцев руку Антони.

– Эмилио! – представился другой.

Имена Антони разобрал на слух. Дальше разговор шёл через прибывшего с испанцами переводчика.

– Жаль беспокоить советских друзей, но так хочется повыше в горы подняться, – услышал Антони просьбу испанцев. – Ваши горы на наши похожи. Поднимемся к облакам, словно с родиной повидаемся.

Местом охоты избрали район Урванских дубов.

Стояла осень. День выдался туманный. С утра сыпала моросня. Но выезд решили не откладывать. Вести машину по горному бездорожью шоферу было непросто.

Все молчат, тем более что переводчик в горы не поехал. Тесновато в машине ещё для одного пассажира. И переводчик к тому же – женщина. Трудновато ей по горам, по долам.

Разговаривали улыбками да жестами. Подъехали к егерскому домику у Трёх курганов. Антони рассказал местным егерям, что за гости прибыли. Егерям тоже интересно. Как-никак – встреча с иностранцами. Егеря согласились показать свои угодья. Все пересели на лошадей, направились к роще.

Несмотря на то что выглянуло солнышко, в лесу сыро и прохладно. Отъехав километров с десяток, отряд остановился у лесной прогалины. Часть егерей отделилась и поскакала по извилистой стёжке в чащобу организовать загон. Другие вместе с Хосе и Эмилио заняли застрел.

Старший из егерей посоветовал Антони не участвовать в охоте.

– Иностранцы у тебя всё ещё без завтрака. Пока мы в загоне, костер разведи, – сказал егерь.

Антони согласился. Тем более в обязанности проводника – походное питание.

Из камней Антони соорудил печь, поставил на неё противень, разжёг огонь. Коробки с продуктами, кастрюли, посуда разложены рядом. Солнышко пригрело землю, и от неё, как от огромного горячего пирога, начал подниматься лёгкий парок. Вокруг тихо, только неугомонные птицы будоражили округу весёлым пением. Антони был немного огорчён тем, что его не взяли с собой, но постепенно настроение поднялось, и он, присвистывая, принялся за стряпню.

Через некоторое время Антони услышал, как егеря начали загон. Затем раздалась глухая мелкая дробь множества копыт, шум и треск. Тут же началась стрельба.

Дробный стук копыт усилился.

Антони приподнялся, глянул в сторону, откуда доносился шум, и застыл в растерянности. С пологого лесистого ската прямо на него сметающим всё с пути ветром мчалось кабанье стадо.

Выстрелы прогрохотали сбоку от стада. Понял Антони – обогнули звери засаду…

Увидев на своём пути человека, животные не остановились. То ли в панике, то ли по инерции, они мчались напропалую. Впереди клыкастые самцы. Поросята с визгом старались не отстать от маток.

Стремительно подпрыгнув, Антони уцепился за нижний сук ближнего дерева, подтянулся что есть силы.

Стадо промчалось мимо, словно страшный ураган. Перепуганный Антони спрыгнул. От того, что он увидел вблизи дерева, сердце кольнуло.

Печь, сооружённая им из камней, разрушена. Противень со сковородками и котелком опрокинут. Продукты в коробках раздавлены и втоптаны в землю.

Короче, место, избранное им под харчевню, имело вид как после погрома.

Охотники вернулись бегом, запыхавшись. Они видели, куда рванулось стадо. И это вызвало у них беспокойство, заставило поторопиться. Увидев повара в полном здравии, успокоились, заулыбались.

Погром на кухне? Ничего, по сухарику каждому – и дальше в путь. Жаль, конечно, что загон не удался. А то бы завтракали свежатинкой на углях!

Уф-ф, как хорошо бы!..

После недолгою отдыха опять в путь. Распрощались с егерями, сели в машину.

Из зелёного плена дубовой рощи вырвались на автомобильную дорогу.

Ясное небо, в предгорных равнинах свежая прохлада, веющая с ледников. Достигнув побережья реки Урвань, свернули с трассы и двинулись вдоль русла по широко и гостеприимно распахнутому ущелью. По склонам гор карабкался лес. Деревья крепко вцепились корявыми корнями в покатости и отвесы пирамидных громад. Ущелье одиноким оком смотрит на полосу синего неба. Дорога по склонам гор ввинчивается выше и выше.

Пассажирам всё кругом по душе, всё нравится. Молчать? Кто ж вытерпит, когда кругом такая красотища…

Эмилио, жестикулируя, что-то по-своему торопится высказать Хосе. Тот тоже тараторит, рад всему, что открылось взору. Эмилио увлёкся. Испанская речь то как водопад, то сплошная жестикуляция. Эмилио говорит и говорит, уже больше обращаясь к Антони. Хосе вторит. Слов не разобрать. Не свой язык так не свой, но Антони понятливо кивает. Ему тоже радостно, что испанцы довольны путешествием.

«Сколько стран природа понавыдумывала и ни одну видно, не обделила хорошими людьми», – радовался Антони.

Впереди – деревянный мосток через речку. Значит, на машине дальше нельзя. Может, дальше и не стоит?

Ну не-ет!

Как это не взобраться выше облаков, где Эльбрус будто на ладони!

Быть на Кавказе и не увидеть Эльбрус?..

«Вызвался в проводники, покажу всё, что посмотреть нужно приезжим гостям», – решил Антони.

В рюкзаки – по стёганому спальному мешку, тёплые куртки, провизию.

В свой вещмешок Антони вместо спального мешка сунул туго свёрнутую брезентовую палатку и котелок, посуду.

Поднимались с перерывами часов семь кряду. Остановятся передохнуть, съедят по галетине с глотком воды – и всё выше, выше, дальше и дальше.

Двигались медленно, гуськом. Поднялись уже туда, где нет лесов. Березки – карлики, камни в лишайнике. А внизу во всей красе зелёными коврами стелились альпийские луга.

До Эльбруса далеко. Но отсюда он впрямь виден как на ладони. Двуглавый гигант, казалось, плыл по горизонту в лодках-облаках, туманной пеленой скрывавших подножие.

– Эльбрус! – ликовал Эмилио.

Хосе от восторга аж замер, но лишь на мгновение. И тут же обрушил на Антони поток испанского быстроречия и восторженных жестов.

Уходить обратно не хотелось. И оставаться нельзя. Нужен ночлег где-нибудь у костра. Нужно вниз, к лесу.

Спуск с гор тоже сноровки требует.

Чуть поспешишь, оступишься – и понесёт тебя по крутизне. Не устоять на ногах. Того гляди, кости переломаешь. Поэтому спускались столь же неторопливо, как поднимались.

Погода в горах меняется в считаные минуты. Так случилось и в этот раз.

В спины с посвистом толкнулся вдруг ветер. Он крепчал и крепчал. Спускаться стало ещё труднее. Брала одышка. Три тысячи метров над уровнем моря давали о себе знать. Над головой уже нависли лохматые тучи. В лицо стрельнуло снежинками.

Снегопад здесь и среди осени не в диковинку.

Тучи заклубились над двумя вершинами Эльбруса огромными папахами, затем обрывками расползлись по склонам, опускаясь всё ниже и ниже. От паров молочно-белого тумана, окутавшего путников, стало холодно и сыро.

Чтобы не упасть, цеплялись за каждый кустик, каждую кочку.

Стемнело, когда спустились в ущелье. Пока двигались, сырость и холод беспокойства не причиняли. Но стоило остановиться, у всех зацокали зубы. Стало не просто сыро и холодно, а жутко сыро и жутко холодно, холодно.

Привал. Где попало, лишь бы привал. Лишь бы согреться.

Попытавшись спрятаться от пронизывающего ветра за стволами зачастивших наконец-то деревьев, Хосе сбросил со спины поклажу, встряхнул было спальный мешок, хотел забраться в него.

– Нельзя, пока нельзя! – крикнул Антони.

Оба испанца непонимающе уставились на него.

– Нельзя, надо скинуть сначала с себя всё сырое, переодеться и только потом – в мешки укрываться.

Слова Антони подкрепил жестами. Покрутил рукав своей куртки, чтобы выжать воду…

Испанцы поняли. Пока они переодевались, Антони успел раскинуть палатку Ну не захвати он её, закоченели бы под ветром…

Молнии спальных мешков застёгнуты. Ветер теперь там, за палаткой. Дрожь постепенно унималась.

Но что это барабанит по брезенту снаружи?

Дождь.

Не дождь, ливень.

– Ничего, пройдёт до утра, – успокоительно произнёс Антони.

У него спального мешка нет. Хосе и Эмилио протянули ему свои тёплые куртки. Он поотнекивался для порядка, но взял. Одну натянул вместо одеяла, другую постелил на землю. Лёг между спальными мешками.

Ливень не унимался. Наоборот, усиливался. Тысячами дробинок колошматил он по палатке.

И тут Антони почувствовал, как палатку чем-то обволокло. Затем вмиг подхватило и понесло. В кромешной тьме беспомощно барахтались в спальных мешках придавленные палаткой Хосе и Эмилио.

«Поток с гор», – понял Антони.

Конечно, поток. Вместо воздуха рот судорожно хватает воду…

– На ноги! Надо подняться, укрепиться на ногах, чтобы приподнять брезент и высвободиться из него, – орал Антони.

Но кто услышит его в такой кутерьме? И непонятны слова испанцам. Ударился головой о камень, зацепился за него рукой. Удалось встать. Брезент неимоверно тяжёл, но надо удержаться, поднять на вытянутых руках. Есть! Удалось!

– Выбирайтесь из палатки! – заорал Антони, выплёвывая воду.

Хосе и Эмилио подняться не могли, если бы даже поняли смысл того, что кричит их проводник. Из намокших спальных мешков им не освободиться.

Как только Антони приподнял палатку, оба спальных мешка подхватило потоком и понесло. Отбросив палатку, Антони с трудом успел вцепиться в ткань спальных мешков.

Теперь бы туда, где повыше, где нет воды.

Не раскрыл, разорвал застежки обоих спальных мешков.

Хосе и Эмилио, выдохнув фонтанами воды, поднялись. Их пошатывало.

Костёр! Как можно скорее костёр.

Там, под лапами вековых елей, вроде потише. Надо только не вниз, куда мчится поток, а обязательно вверх, выше, в горы.

Только выше в горы.

Костер догорал. Однако, скованные усталостью, они не подбрасывали больше в тлеющие угли лесного сухостоя.

Заря занималась. Утреннее небо уже не хмурится, наоборот, улыбается образовавшимися меж лохмотьев туч голубыми проёмами. Как бы спрашивает не без ехидства: «Что, охотнички, получили удовольствие? Горы – не для баловства».

Брызнувшее в небесные прогалины солнце объявило побудку, взбадривая ярким светом.

Основное из одежды подсушено у костра. На ходу досохнет остальное.

Палатка уложена. В путь.

До моста, где оставили машину, ходу оказалось менее двух часов. Шофер обрадовался:

– Наконец-то! Пора бы уж в Нальчик возвращаться.

– Ну нет. Пока не поохочусь с гостями по-настоящему, о возвращении думать нечего. Что, гости наши лишь непогоды понюхать поехали с нами? Не-ет, угощу их настоящей охотой, – отрезал Антони.

Шофер понял: спорить бесполезно.

– Мне что, решайте сами, – сказал он и с деланым безразличием полез в машину досыпать недоспанное.

– Иди сначала завтракать, потом дремать будешь, – попытался остановить его Антони.

– Пока вы в поднебесье лазили, я уж сто раз позавтракал, – отозвался шофер, захлопывая за собой дверцу.

Какая всё-таки благодать – консервы. Особенно когда голоден. И когда позади всё трудное.

Заморив червячка тушёнкой, Хосе и Эмилио кивнули на машину: «Что, по коням и в обратную дорожку?»

«Не-ет», – молча ответил Антони, всем видом показывая – теперь на охоту.

Он сам проверил все три ружья. Своё – себе за спину, два других – Хосе и Эмилио.

Где охотиться? Ага, вниз по речке, километрах в двух – кустарник и трава в пояс. Не может такого быть, чтобы там птица не гнездилась.

Охотничье чутьё не подвело Антони. Чуть приблизились к густотравью, захлопала крыльями вспугнутая фазанья стая. Птицы тяжёлые. Не сразу на крыле скорость наберёшь.

Конечно же, в выстреле с Антони соперничать трудно. Но он даже не вскинул ружьё. Пусть трофей достанется друзьям.

Хосе и Эмилио выстрелили почти разом. Один из фазанов дёрнулся, попытался удержаться на лету, но не удержался и беспомощно стал отмахиваться непослушными крыльями от неотвратимо приближающейся земли.

Охотники кинулись туда, где опустилась птица, но на месте падения её не оказалось. В охотничьем ремесле такое не в диво. Фазаны сильны, ноги у них крепкие. Подранки успевают скрыться в зарослях. Хосе и Эмилио расстроены. Антони лишь улыбается. Ничего, вон ещё фазаний выводок выпорхнул. Стреляйте, пытайте удачу. Далековато, правда, до выводка. Только часто ли на охоте в упор стрельбу вести доводится? Да и когда не в упор – удовольствие в случае удачи удесятеряется.

Снова два выстрела одновременно. Попали. На этот раз сразу две птицы камнем пошли вниз.

Но Антони – в другую сторону. Он внимательно вглядывался в то место, где опустилась первая птица. Вроде ничего заметного, особенного. Но Антони же, пригнувшись, что-то разглядел. И так же в полусогнутом состоянии двинулся в самую гущу разнотравья. Часть травинок примята. На некоторых – красноватые пятна. Значит, тут прошмыгнула раненая птица.

И нашел-таки её Антони. Минут через двадцать вышел к друзьям, держа в руках петуха килограмма на два. Покружил по зарослям петух, позаметал следы, пока не оставили его силы…

Трофеи теперь – у всех троих.

– Наконец-то, пора бы уж в Нальчик возвращаться, – встретил их шофер уже слышанной охотниками фразой.

– Ну нет. Пока не угощу гостей настоящей пищей горцев – с дымком от костра, никуда не поедем, – опять возразил ему Антони.

– Мне что, решайте сами, – скучновато отозвался шофер и с деланым безразличием снова скрылся в машине.

Антони принялся разводить костер. Заблагоухало вскоре ущелье подрумянившейся на вертеле фазаниной.

В Нальчике их встретили взволнованно. Непогода и в Нальчике натворила немало. Позатапливала, посносила, покорёжила.

Каково-то в горах?

– Работка – что надо, – без весёлости отшутился на расспросы Антони. – Чего там, гуляй, показывай красоты.

Хосе с Эмилио по-прежнему улыбались.

Значит, понравилось им путешествие. Через переводчика пояснили:

– Приедем ещё! Хорошо у вас в горах. Как у себя в Испании побывали.

С тех пор, как появится на курорте кто-либо из «самых-самых», в проводники им – обязательно Антони. Работы прибавилось впятеро.

Когда седина, запорошив виски, остудит жаркий пыл молодости, человека всё чаще и чаще начинает посещать лёгкая грусть, навеянная мыслью о неизбежном, а из глубины памяти поднимаются туманные картины пережитого, рождая непонятную печаль. И тогда хочется остановить время. А годы-птицы летят и летят. Взмах крыльев уже усталый, но ещё довольно уверенный. Уверенность эта поддерживается надеждой на то, что лучшее у тебя пока впереди. Непросто тому, кто под ударами повседневности потеряет надежду, ослабнет духом и мечтой. Тогда растреплет, разобьёт судьба крылья, что зовут человека туда, в ожидаемое.

Летят годы, туманной пеленой исчезая где-то в безбрежной сини над ледниковой сединой гор. Антони давно перешагнул за тот возраст, когда человека называют только по имени. Теперь Антони величают уважительно, по батюшке – Виссарионычем.

Встретится с добрым – цветёт.

Столкнется с двуличием – глубже становятся морщины у переносья.

Довелось ему однажды отправиться в горы с приехавшим отдохнуть на курорте и побродить по окрестным лесам учёным-биологом. Учёный известный. Фамилия его постоянно мелькала на страницах газет и журналов. Все статьи о том, как природу сберечь. Как разумно охоту наладить, чтобы не скудели дичью лесные угодья.

Рад был знакомству с таким учёным Виссарионыч. Знатному гостю, как заведено, машина в распоряжение. Взяли ружья. Сели в машину, поехали. Оставив позади Баксанскую долину, свернули к ущелью Гунделен. У въезда в ущелье орешник.

– Смотрите, камнепад, – неожиданно показал шофер в направлении обрамляющего орешник Лысого склона.

– Где?

– Во-он, – махнул рукой шофер. По лысине склона впрямь катились тёмные камушки.

– Не камушки это, стая кекликов, – успокоил Антони.

Кеклики – обитающая средь камней разновидность куропаток. Величиной с курочку, клювики красные, лапки с желтинкой. Красивая птица. Из самых редких. В таких горцы не стреляют.

Биолог же схватил ружье и, едва прицелившись, бабахнул из обоих стволов. Бабахнул дуплетом в камнепадом сбегающую вниз птичью стайку. Кеклики взмахнули чёрно-белыми крыльями, вмиг разлетелись в разные стороны. Несколько птичек-камушков осталось лежать на лысине склона.

У горцев не принято упрекать гостя.

Промолчал Антони, когда биолог подобрал подбитых куропаток и вернулся к машине.

«Может, там, где живет биолог, кекликов больше, чем воробьёв на колхозном току, – думал Антони. – Вот и не удержался от выстрела. Не знает, на какую птицу в наших краях охотиться можно, на какую нельзя. Вообще-то мог бы и спросить…»

Едут дальше. Шофёр машину не гонит. Бережливо ведёт, избегает встречи с валуном или колдобиной.

За поворотом в междулесье золотится на солнце стернёй свежеубранное пшеничное поле.

Биолог попросил остановить машину сказал:

– Здесь должен быть перепел.

Антони подтвердил:

– Должен.

К полю с ружьём Антони не пошёл. Просто подоспела пора исполнить обязанности не только проводника, но и кулинара. Развёл костер. Не пропадать же куропаткам. Принялся было щипать, но опять вспомнил, с каким азартом стрелял в редкую птаху гость-биолог.

Досадливо сплюнул, отнёс куропаток обратно в машину.

– Чего ты? – удивился шофёр.

– Обойдёмся без деликатесов, чтоб совестью не мучиться.

– Ага, совесть – она хуже язвы, – пошутил шофёр.

– За водой к речке сбегай, – шугнул водителя Антони.

От пшеничного же поля понеслась канонада. Выстрел, другой, третий, дуплет, ещё дуплет.

Пальба продолжалась часа полтора.

С полсотни перепелов принес с собой учёный-биолог. Подвязанные за шейки, они болтались у него и на поясе, и за плечами.

«Как повешенные. Надо же», – резануло Антони.

Вслух же спросил:

– Зачем столько?

– Охотиться, так по-настоящему, – отозвался биолог, остывая от стрельбы.

– Зачем столько? – непроизвольно повторил вопрос Антони.

– Чего столько?

– Птицы настрелял зачем столько?

– Так это ж перепел. Ощиплешь его, он не крупнее пельменя.

– Нехорошо по столько, – немногословно выражал досаду Антони.

– Вот это да-а. Не проводника мне дали, а наставника, – рассердился биолог.

– Ты что, рысь? – ощерился Антони. – Это рысь режет всё, что попадет на её пути. Ей столько не надо, а она режет. Человек – не рысь, не зверь. Нельзя на охоте брать больше, чем можно и нужно. Оскудеет охота…

– Не учи учёного, – отшутился биолог. – Завтра на кабанов пойдём, тоже считать будешь, кому сколько стрелять можно?

– Завтра охоты не будет. И вообще…

– Вообще – это вообще, – попытался взять верх над проводником учёный. – А в частности?

– В частности завтра охоты не будет, – отрезал Антони.

– Как так?

– Вот так, возвращаемся обратно в Нальчик. Хватит, постреляли.

– Ну знаете ли! – побагровел учёный.

– Знаю, что первый раз за всю жизнь такого охотника вижу…

По жалобе биолога Виссарионовичу сделали порицание. Обидно, конечно. Однако промолчал. Не дело горцу обижаться на глупца.

А вскоре – Великая Отечественная.

Надолго одела она Антони в солдатскую шинель…