Текст книги "Корабли идут на бастионы"

9

Штурм был назначен на восемнадцатое февраля.

Как только забрезжил рассвет, Ушаков съехал на берег, чтобы своими глазами убедиться в том, что к штурму готово все: батареи, поставленные моряками у Мандукио и монастыря святого Пантелеймона, пехота Али-паши, отряды жителей острова, которые должны были собраться на рассвете возле северной батареи.

День наступал, не в пример предыдущим, ясный. Даже над болотами близ Гуино не было тумана. Легкая ночная дымка уползала из залива в море.

На батареях все оказалось в порядке. Русские канониры и русские солдаты бодрствовали в окопах у орудий. На исхудалых лицах людей адмирал прочел одно и то же: готовность к долгожданному бою. Зато с корфиотами и пехотинцами Али-паши было неблагополучно.

Едва Ушаков появился у северной батареи, к нему поспешил растерянный Булгари.

– Ваше превосходительство, – печальным голосом доложил он, – из всех жителей острова пришли только поселяне Мандукио и Горицы.

Сопровождавший адмирала Метакса встревоженно посмотрел на Булгари.

Ушаков сперва не понял.

– Разве их не оповестили, когда назначен штурм? – удивленно спросил он и тут же вспомнил, что в повестках с призывом присоединиться к десантным войскам, разосланным Метаксой повсюду, были указаны и время начала штурма, и срок, и место сбора.

– Так, значит, они не пришли?..

Досада, разочарование, гнев прозвучали в голосе адмирала.

– Они побоялись прийти, – подтвердил Булгари.

– Они побоялись! – воскликнул Ушаков, пораженный до глубины души. Это не укладывалось в его сознании. Он очень хорошо знал, что недостаточно вооруженные и наспех обученные корфиоты были не в силах оказать существенную помощь русским войскам. Однако он не представлял, как могли люди, мечтавшие об освобождении и о независимости, побояться выйти в бой за себя, за свободу своей родины.

«Неужели корфиоты хотят, чтобы ими владели французы? – думал он, слушая Булгари. – Тогда кому здесь нужна независимость? Мошенникам вроде Форести, который спит и видит, что островами владеют англичане!.. Если человек сам желает быть холопом, он уже и есть холоп!.. Корфиоты показали пятки, не услыхав ни одного выстрела!.. Ну что же, как хотят… Люди, которые боятся сражаться за себя, могут оказаться недостойными своей будущей свободы!..»

Не отставая от него, Булгари говорил:

– Посмотрите, на что вы идете, ваше превосходительство!.. Против вас – гранит, горы, бастионы! За вами же – деревянные суда, которые могут двигаться только по воде!..

– На оных судах мужественные люди, – сухо ответил адмирал. – Они верят, что человеческий разум и воля крепче гранита!

Булгари в отчаянии воскликнул:

– Да, русские – мужественные люди! Но у корфиотов нет уверенности, что крепость будет взята. Если вас постигнет неудача, вы можете уйти обратно в Россию. А корфиотам некуда идти со своего острова. И они знают, что если крепость не будет взята, французы расстреляют их так же, как расстреляли инженера Маркати!..

Инженер Маркати… В памяти Ушакова тотчас возникла фигура остроносого, худощавого человека в крестьянском плаще, с мандолиной за плечами, в коричневом фраке и грязном белом жилете, каким запомнился Маркати в тот день, когда адмирал впервые ступил на землю Корфу… Не столь давно французы предприняли вылазку из крепости. Им удалось захватить Маркати. Вместе с инженером в плен попала группа корфиотов и несколько русских солдат. Дюбуа и Шабо обменяли русских пленных, но расстреляли Маркати и других корфиотов. Этот случай устрашил многих жителей острова.

– Вы ведь не боитесь, что вас могут расстрелять французы? И они тоже не боятся, не так ли?

Ушаков указал тростью в сторону поселян, стоявших в отдалении.

– Того, что могут делать самые смелые, нельзя требовать от всех, – возразил Булгари. – Я убежден, что среди корфиотов вы встретите то же сочувствие, туже благодарность, как и везде. Дайте им только поверить в успех вашего дела. Не судите их за то, что они хуже, вас. Сильные должны быть великодушны к тем, кто не может сразу подняться… – Он запнулся на мгновение и, понизив голос, глухо сказал: – Я не смею вмешиваться в то, что решено вами, но солдаты Али-паши, ваше превосходительство… за недолгое свое пребывание здесь успели грабежами наших деревень отвратить сердца многих людей от правого дела…

Суровое лицо Ушакова еще больше потемнело. Он обернулся и глянул туда, где за батареей расположилась под ее прикрытием пехота Али-паши. Арнауты стояли в строю, видимо, поджидая адмирала.

– Пойдемте, Метакса, к ним, – отрывисто проговорил Ушаков и пошел вперед.

Оба арнаутских командира – Мустафа-паша и Чипар-ага – устремились навстречу адмиралу и одновременно поклонились ему.

Ушаков не ответил на поклон. Оглядев хмурые, загорелые лица солдат, он ударил тростью по ладони и резко спросил:

– Зачем Али-паша прислал сюда своих солдат? Разорять селения корфиотов или помочь нам взять крепость?

Метакса перевел вопрос, но, услышав ответ Чипар-аги, изумленно повернулся к адмиралу:

– Федор Федорович! Они отказываются идти на штурм!

Чипар-ага снова заговорил, быстро и страстно:

– Нельзя взять такого вооруженного острова, как Видо! Крепость стоит на горе! Там приготовлены в печах каленые ядра. Наши солдаты не хотят, чтобы их спалили заживо!

Адмирал усмехнулся:

– Каленые ядра предназначаются для того, чтобы зажигать дерево. Для людей они опасны не более, чем всякие другие ядра и бомбы. И разве арнауты похожи на сусликов, которые бегут при виде огня?

Мустафа-паша бесстрастно глядел на восток, где светлело небо.

Рука Чипар-аги потянулась к пистолету за поясом. Ушаков заметил это движение.

– Я вижу, что они действительно трусы, – презрительно произнес он.

Скрывая тревогу, Метакса повторил его слова по-турецки. Ему казалось, что адмирал зашел слишком далеко. Эти разбойники, прошедшие школу Али-паши, были способны на что угодно.

Чипар-ага кинул солдатам что-то непонятное даже для Метаксы. Арнауты зашумели, но шум этот был слишком дружным: словно они пели хором разученную песню Так не могли шуметь люди, которые отказывались от повиновения своим начальникам.

Все еще усмехаясь, Ушаков ждал, когда прекратится шум. Постепенно арнауты умолкли, а рука Чипар-аги соскользнула с пистолета на пояс.

– Мы умеем сражаться! – мрачно заявил Чипар-ага. – У султана нет лучших солдат, чем пехота Али-паши!

Адмирал откровенно засмеялся.

– Может быть, корабли Ушак-паши войдут на батареи! – закричал Чипар-ага. – Но арнауты никогда не видели подобных чудес. Если Ушак-паша может творить чудеса, мы посмотрим на них издали!

Улыбки на лице Ушакова как не бывало.

– Разве турецких солдат всегда заставляют повиноваться картечью? – поинтересовался он. – Переведите, Метакса.

Чипар-ага не знал, что ответить на такой вопрос, ибо не знал, что скрыто за ним. Русские канониры, казалось ему, могли в одну минуту повернуть свои пушки на арнаутов. Он оглянулся на Мустафу-пашу, но тот уже смотрел не на восток, а в землю.

Солдаты Али-паши не сводили глаз с адмирала. У него не было никакого оружия, кроме трости, но он не боялся бросать им в лицо самые обидные слова! Или его трость в самом деле могла творить чудеса?

Во всяком случае, когда он замахнулся тростью, чтобы снова ударить ею по своей ладони, произошло нечто совсем неожиданное.

Строй арнаутов распался, толпа, к изумлению Метаксы, подалась назад и внезапно кинулась бежать к болотам. Через минуту около Чипар-аги и Мустафы-паши осталось не более двухсот солдат.

– Лучшая турецкая пехота пошла на приступ, – сказал Ушаков. – Сколько месяцев добивался я, Метакса, сей помощи, место которой за болотными кочками среди утиных гнезд. Заметьте себе мою ошибку, которая одновременно печальна и смешна. А им, – он показал на Мустафу-пашу и Чипар-агу, – передайте… Пусть они соберут своих солдат на гору при северной нашей батарее и оттуда, сложа руки, смотрят, как русский флот и русские солдаты пойдут на штурм батарей Видо и крепости Корфу!

Помолчав, он добавил:

– Когда Корфу будет взята, ни один солдат Али-паши не войдет в город.

Сердито ударяя тростью по ладони, он направился мимо батареи к берегу.

Догнав адмирала, Метакса на ходу сообщил:

– Мустафа-паша просил передать, что он и все, кто остался с ним здесь, пойдут на штурм.

Ушаков равнодушно кивнул. Какую роль в штурме могли сыграть две сотни арнаутов? Хороша же оказалась помощь, обещанная Али-пашой!.. Нет, надеяться на союзников не приходилось… Дважды в течение часа пришлось сызнова убедиться в том, в чем адмирал был уверен давно. Он мог надеяться только на своих солдат и матросов, на этих деревенских парней-канониров, которые сейчас сидели возле пушек и торопливо доедали неприхотливый завтрак. Они всегда были с ним – труженики побед, которые он одерживал, простые русские люди.

– Вот за кого я спокоен, как за себя, – сказал он Метаксе, указывая на них. – Нет в свете солдат честнее и отважнее, чем русские солдаты.

И прежде чем сесть в гичку, напомнил провожавшим его артиллерийским офицерам, Булгари, Балашову:

– Пусть люди ожидают сигнального выстрела, по которому мы начнем атаку Видо и штурм Корфу.

10

Ровно в семь часов утра сигнальный выстрел с адмиральского корабля возвестил начало штурма.

И не успело затихнуть эхо за горой Монте-Оливето, как раздался грохот орудий русских батарей у деревни Мандукио и монастыря святого Пантелеймона. Тотчас зачастили залпы с французских бастионов и курчавые клубы дыма поднялись над каменными поясами укреплений Корфу.

Французы знали, что штурм назначен на восемнадцатое февраля: об этом предупреждали повестки, разосланные Метаксой населению. Вот почему Шабо стянул на Корфу главные силы. Он считал, что русский флот не посмеет приблизиться к грозным батареям Видо. Нападение русских и турок должно было, по мнению Шабо, начаться атакой наружных укреплений Корфу.

На такую ошибку противника и рассчитывал Ушаков.

Второй пушечный выстрел с флагманского корабля был сигналом всей эскадре подготовиться к съемке с якоря.

К этому времени стало известно, что бон, опоясывающий Видо, ночью разбило ветром. Скрепы его лопнули; бревна, из которых состоял бон, разметало и прибило к берегу; между ними образовались коридоры, доступные для баркасов с десантом.

Три остроконечные вершины Видо вздымались над узким проливом, отделявшим этот остров от Корфу, и над хаосом из утесов, громоздившихся повсюду, над глубокими лощинами, над масличными рощами. На одном из утесов беззаботно паслись козы, на другом, который господствовал над северным мысом, находилась первая батарея.

На Видо было пять батарей. Самой мощной из них считалась вторая, расположенная на широком коротком мысу, защищенная валом и траншеями. Третья и четвертая батареи занимали два южных выступа острова над небольшими заливами, пятая охраняла выход в пролив с юга. Между нею и мысом Святого Николая стояли на якорях корабль «Леандр» и фрегат «Ля Брюн». Остальные французские суда разместились ближе к берегу, под защитой орудий старой крепости.

Дул теплый западный ветер; сплошная пена покрывала Корфиотский залив. Павильон с белыми колоннами весело выглядывал из зеленых зарослей острова; козы резвились в кустарнике на утесе; легкий дымок стлался среди масличных деревьев; все выглядело идиллически мирным; трудно было предположить, что дымки среди деревьев вились от печей, в которых французы калили ядра для своей артиллерии.

Корабли объединенной эскадры стояли пока что на безопасном расстоянии. Около каждого из них теснились лодки, пришедшие на рассвете из Гуино. В лодках были сложены лестницы, доски, лопаты и орудия для штурма.

Горьковатый запах фитилей, тлевших на краю обрезов с водой, достиг шканцев.

Ушаков еще раз навел трубу на каменные пояса старой и новой крепостей.

– Французы стремятся к защите внешних укреплений. Как раз то, что нам нужно. Поднимите сигнал: сниматься с якоря! – скомандовал он.

Завизжал ворот, пополз, подрагивая, якорный канат, артиллеристы стали наготове у орудий, матросы поставили паруса.

Корабли будто расправили крылья перед взлетом.

– Дайте сигнал атаки, – спокойно произнес Ушаков.

Флаг взлетел и развернулся по ветру. Немедленно два фрегата – русский и турецкий, почти черпая бортом воду устремились к тому месту острова Видо, где находилась первая батарея. Они должны были подойти к ней на расстояние картечного выстрела, стать на шпринг[28]28
  Стать на якорь так, чтобы при всех переменах ветра и течения судно оставалось повернутым бортом к желаемому направлению.


[Закрыть], лагом[29]29
  Борт корабля.


[Закрыть] к укреплениям, и палить по батареям, как палят в морском сражении по неприятельским кораблям: всем бортом!

За фрегатами снялась с якоря шхуна № 1. Ушаков заранее определил ее место в предстоящем сражении, между первой и второй батареями, у входа в залив, где укрылись французская бомбарда и галера. Шхуна должна была завязать с ними перестрелку, чтобы они не могли действовать бомбами против десантных судов.

Капитан Сарандинаки, волнуясь от нетерпения, то и дело хватал себя за подбородок. Глаза капитана блестели, лицо было влажно от пота. Он переминался с ноги на ногу. Нетерпение так владело им, что он готов был выкрикнуть слова команды, не ожидая приказания Ушакова, и с трудом сдерживал себя. Столько мыслей, страстных слов просилось наружу!.. Догадывался ли адмирал, что обуревало капитана Сарандинаки, всю жизнь мечтавшего об этом дне?.. Ведь здесь, у Корфу, сегодня должна была решиться судьба Греции – родины капитана, о которой он не забывал никогда.

Подзорная труба, в которую смотрел Ушаков, медленно поворачивалась от старой крепости к новой и обратно.

В промежутке между залпами корабельных пушек вдалеке прозвучал многоголосый крик.

– Видите, как бьет французская артиллерия по нашим батареям на берегу! Можно начинать и нам! – не утерпев, вскричал Сарандинаки.

– Не торопитесь, не торопитесь! Все в свое время. Терпение и выдержка, – остановил его адмирал. – Именно потому, что французы усиливают свой огонь, следует заключить, что войска наши двинулись на приступ. Но я хочу убедиться, что намерение наше отвлечь врага к наружным укреплениям крепости оправдалось.

Опустив трубу, Ушаков глянул на Видо. Там не было заметно никакого движения. Фрегат «Николай» и корабль «Мария Магдалина» направились на позицию против второй батареи; фрегат «Григорий» последовал за ними, но тут же повернул в сторону, как только его командир увидел сигнал, поднятый на флагманском корабле: Ушаков приказывал фрегату завязать бой с третьей батареей.

Пока передовые суда становились на шпринг, «Святой Павел» под всеми парусами приблизился к северному мысу. Он поравнялся с первой батареей и открыл огонь.

Батарея молчала. Французы растерялись. Они предвидели высадку десанта и готовились помешать ей, но атаки флотом не ожидали. Маневр, предпринятый адмиралом, захватил их врасплох.

– Держите ближе к берегу! – приказал Ушаков капитану Сарандинаки. – Глубина достаточна.

Не задерживая хода, флагманский корабль подошел ко второй батарее и дал залп всем бортом. Густой сизый дым пополз над водой к берегу, у которого колыхались на зыби остатки бона.

– На шпринг! На шпринг! – поторапливал Ушаков. – Мы будем бить разом по второй и третьей батареям. Поднимите сигнал: фрегату «Николаю» стать за нами, бить по второй батарее!

Теперь французы опомнились. Батареи открыли ответный огонь. Над зарослями засверкали короткие вспышки. Ядро за ядром понеслись навстречу флагманскому кораблю. С визгом промчалась картечь, зарябила воду, как град.

– Неприятель стреляет калеными ядрами! – известил, подойдя к адмиралу, капитан Сарандинаки. – Хочет поджечь нас!

– Усилить огонь! – отвечал Ушаков. – Тогда французам будет не до каленых ядер.

– Калеными ядрами бьют, басурманы! – выкрикнул канонир Ивашка.

– А ты примечай, каковы на цвет! – посоветовал парусник Трофим. – Ежели красного или белого, тогда опасайся пожара!..

Воющий шар вишневого цвета пролетел над шканцами. Ушаков наблюдал за ним, пока тот не врезался в море позади корабля. Раздалось шипение. Тотчас его заглушил грохот корабельных пушек.

– Настращали сими ядрами якобинцы! – с усмешкой кинул адмирал, когда Сарандинаки сообщил ему, что два каленых ядра пробили борт фрегата «Казанская Богоматерь», но пожара так и не вызвали.

Зажигательное свойство ядер терялось еще в полете: они остывали прежде, чем достигали цели.

– Усилить огонь! – снова приказал Ушаков.

Вскоре Видо был окружен с трех сторон.

Первую батарею громили фрегаты «Керим-бей» и «Казанская Богоматерь», против второй действовали корабли «Святой Павел», «Святая Магдалина», «Симеон и Анна», фрегат «Николай». За ними заняли места корабль Кадыр-бея и корвет «Гуссейн». Линию вдоль берега между второй и третьей батареями составляли турецкие суда: корабль и четыре фрегата. Между третьей и четвертой батареями, на расстоянии картечного выстрела от берега, были сосредоточены опять-таки суда русской эскадры: корабли «Святой Михаил», «Захария и Елисавета», посыльное судно «Панагия Апотуменгана» и фрегат «Григорий».

Против пятой батареи находились корабль «Богоявление» и один турецкий фрегат; корабль «Святой Петр» под командованием Сенявина и фрегат «Навархия» держали под контролем пролив от пятой батареи до мыса Дезидеро. Одновременно они вели бой с французскими судами: кораблем «Леандр» и фрегатом «Ля Брюн». Кроме того, Сенявин должен был воспрепятствовать переброске французских подкреплений с Корфу на Видо. Еще дальше, за мысом, на котором были возведены каменные пояса старой крепости, стояли в линии корабль патрон-бея, корабль «Святая Троица», фрегат «Сошествие Святого Духа», посыльные суда «Ирина» и «Макарий». Им были поручены два дела: обстрел старой крепости и содействие войскам на суше. Для этого при них находилась флотилия мелких десантных судов.

Далеко за цепью кораблей объединенной эскадры, на расстоянии, недоступном для картечи и ядер, стоял двухмачтовый английский бриг. С его палубы наблюдал за битвой неаполитанский министр, кавалер Мишеру. Опасность ему не угрожала, и он, раскрыв маленькую сафьяновую книжку, время от времени вносил в нее записи.

Внимание кавалера Мишеру приковал флагманский корабль русской эскадры. Последний почти вплотную подошел к французской батарее и не только выдерживал ее ураганный огонь, не только отвечал на него изо всех пушек, но в то же время продолжал возглавлять действия всех судов, штурмующих французскую твердыню. Неаполитанский министр и окружавшие его англичане не отрывали изумленных взоров от корабля русского адмирала, от сигналов, которые то и дело взвивались на мачтах «Святого Павла». Среди множества сигналов чаще всего повторялся один: «Усилить огонь!»

Грохот пушечных выстрелов, гул разрывов, свист и вой картечи слились в неумолчные громовые раскаты. Четыреста с лишним орудий эскадры и шестьсот пятьдесят крепостных орудий ревели во всю мощь своих медных глоток. Сотрясение воздуха было так сильно, что в церкви города Корфу упала с потолка штукатурка, а паникадило раскачивалось, как при землетрясении. Коптили свечи, языки пламени пригибались, словно их пытался задуть ветер, сами собой вызванивали колокола. К десяти часам утра почти все укрепления на острове Видо были превращены в развалины. Ядра стыли в развороченных печах. Всюду в траншеях и среди завалов лежали трупы французов. От павильона осталась одна, наполовину срезанная, колонна, торчавшая на вершине утеса. Пороховой дым густел, клубясь у подножия береговых утесов, расползался над морем. Остров был похож на огромное дотлевающее пожарище.

Французские пушки умолкали одна за другой. Первая батарея уже прекратила сопротивление. Со второй батареи еще вели ответный огонь четыре орудия, но «Святой Павел» дал по ним несколько залпов всем бортом, и на второй батарее также наступила тишина.

Тогда Ушаков произнес слова, которых ждали все:

– Поднимите сигнал – начинать высадку!

Солдаты и матросы кинулись в баркасы, лодки и шлюпки, покачивавшиеся на легкой зыби у кораблей и фрегатов.

Три флотилии десантных судов направились к белой кромке прибоя, опоясывавшей Видо.

Соленые брызги обдавали людей с головы до ног, вода стекала по орудийным стволам на дно судов. Солнце то и дело скрывалось за облаками; тогда море чернело и дышало холодом.

Катер с турецкими матросами, в котором находился Метакса, командовавший одним из десантных отрядов, обогнала легкая шлюпка. Стоя в ней во весь рост, капитан-лейтенант Балашов махнул Метаксе шляпой.

За шлюпкой ходко шли русские баркасы.

Замолчавшая батарея вдруг снова открыла огонь. Градом рябила воду картечь.

Все чаще и чаще среди десантных судов падали ядра.

Внезапно последний из баркасов круто накренился, зачерпнул бортом воду и стал погружаться.

– Скорее! Налегайте! – закричал Метакса гребцам. Когда он снова глянул на то место, где был баркас, над поверхностью воды виднелись только головы, похожие на всплывшие ядра.

Тонувших матросов подобрали ближайшие шлюпки. Ушаков тоже увидел, как перевернулся баркас.

– Усилить огонь! – приказал адмирал. – Бейте, пока французы не замолчат! – Он подошел к канониру Ивашке: – А ну-ка, Антонов, заставь-ка их притихнуть. Сумеешь?

Переваливаясь на отекших ногах, Ивашка склонился к орудию.

– Надо попробовать, ваше превосходительство, – отвечал канонир. Он улыбался счастливой, широкой улыбкой, но, как всегда, опасался давать прямые обещания. Обнадежишь человека, а вдруг черт под руку толкнет. Выходит, что обманул, а Ивашка никогда в жизни никого не обманывал.

Вспышка выстрела озарила шканцы. Грохоча дубовыми колесами, пушка откатилась назад. Ивашка едва успел податься в сторону.

Бомба, воя и волоча за собой хвост дыма, понеслась к берегу. Через минуту в том месте, где была укрыта вторая французская батарея, словно кто-то ударил кремнем по огниву. Над растрепанным кустарником встал черный фонтан земли.

Ивашка ухмыльнулся.

– Замолчала, – сказал он так невнятно, будто рот его был набит кашей.

«Да ведь он совсем болен», – подумал адмирал. Рука его благодарно легла на потное плечо канонира.

– Хорошо, хорошо! Еще удар – и ключ Корфу в наших руках.

Никто бы не догадался, что у последней пушки стоял за комендора сам генерал Пиврон. Без шляпы, с набившейся в волосы землей, с трясущейся нижней челюстью, он, сам не зная зачем, заряжал ее при помощи нескольких уцелевших канониров.