Текст книги "Заклятая невеста"

6

Ангсимильер Орстрен

«Мне нужна вся правда», – сказала она.

В эту минуту он понял, что правда – единственный способ ее удержать. Вчера, когда Лавиния бросила ему в лицо обвинения по поводу Золтера, Льер осознал, что уже не может оставаться равнодушным рядом с ней. Больше того, не хочет. То, что эта удивительно сильная женщина в нем разбудила, не поддавалось никаким объяснениям и никакой логике, не напоминало ничто из того, что ему доводилось испытывать ранее. Возможно, это действительно была слабость, но он больше не хотел с ней расставаться. Так же как и с этим странным чувством, которое заставляло чувствовать себя живым и по-настоящему… сильным?

– О чем ты хочешь знать? – спросил он.

– Обо всем. Начни с Золтера. Почему…

– Потому что это был единственный способ отправить тебя домой.

Она непонимающе взглянула на него.

– Переворот готовили долгое время. Временной правительницей Двора должна была стать Ирэя, и вряд ли у меня получилось бы тебя защитить. Даже захоти я тебя в игрушки… – Льер осекся, когда она поморщилась. – Даже если бы я забрал тебя себе, это не гарантировало твоей безопасности. Как бы дико это ни звучало, он единственный, кто мог по-настоящему тебя защитить. Я собирался отправить тебя домой спустя какое-то время. Сразу не мог, это было бы подозрительно, но уже потом, когда «повелитель наигрался», о тебе бы никто не вспомнил.

Лавиния молчала. Ему хотелось, чтобы она сказала хоть что-то, но она молчала, и впервые по ее такому живому лицу невозможно было прочесть истинные чувства. Ее чувства. То, чего Льеру сейчас так отчаянно не хватало.

– Значит, домой, – сказала она, и в эту минуту он подумал, что быть королевой ей действительно идет. Лавиния рождена, чтобы быть королевой: этот разворот плеч и взгляд, в меру жесткий и в то же время отчаянно светлый, какого в Аурихэйме не видели уже давно. – Хорошо. Что изменилось потом?

– Потом была ахантария и та ночь.

Она покраснела. Слегка, правда: щеки и лоб стали розовыми, руки Лавиния сложила на груди.

– Ты заснула, когда твоя магия вырвалась в мир. Мне сложно это описать, но ты напоминала спящее солнце, лучи которого оживляют все, до чего дотягиваются. Аурихэйм расцвел той ночью вовсе не из-за нашего благословения. – Он подавил желание коснуться запястья, на котором больше не было иллюзорного браслета. – Я решил, что благословение – единственный выход. Единственная возможность все объяснить тебе и остальным.

– Почему?

Действительно, почему?

Потому, что в тот миг, когда он смотрел на солнце, осветившее ночь, понял, что не готов ее отпустить. Подумал, что, если Лавиния способна на такое, возможно, Аурихэйм ее примет, примет как равную, не как смертную, и что, возможно, со временем она сама захочет остаться. Рядом с ним.

– Потому, что иначе Золтеру пришлось бы объяснять, как такое возможно. Я этого не знаю, Лавиния. – Он посмотрел ей в глаза. – Не представляю, почему ты расцветаешь в мире, который принес тебе столько страданий. Не представляю, как твоя магия способна раскрыться настолько в Аурихэйме. Золтер наверняка знал, он хотел…

– Он хотел сделать из меня ширму. – Она усмехнулась. – На случай если всем станет известно, что в эксперименте с Альхииной все было наоборот. Именно он не захотел остановить эксперимент, а когда она этому воспротивилась, с помощью призванных сил уничтожил Двор Жизни. Убил их всех.

Льер нахмурился:

– О чем ты говоришь?

– О Золтере. О том, кто долгие годы заставлял вас думать, что он единственный, кто удерживает этот мир на Грани.

– Откуда…

– От нее. – Лавиния указала на Арку. – Она говорила со мной. Изначальная.

Говорила с ней?!

Немыслимо. Невероятно.

Но в то же время…

– Я умирала, Льер. Об этом она мне тоже сказала. И о том, как ты принес меня сюда, чтобы расплатиться своим бессмертием за возможность меня вернуть.

Почему-то под ее пристальным взглядом стало жарко, и он отвел взгляд. Это тоже было странно, но чувство неловкости, сдавившее грудь, не позволяло и дальше смотреть Лавинии в глаза.

Если Арка, точнее, ее былое воплощение, снизошла до разговора с Лавинией, значит, мир ее действительно принял. Принял как элленари, причем элленари достойную. Высокородную.

Как королеву.

Сейчас становилось понятно и зачем Золтеру нужна была ночь схождения луны и солнца, и девственность – условия, позволяющие создать нерушимый союз, и двойственность природы, мужчина и женщина, ставшие единым целым. Уничтожить Золтера действительно было бы невозможно, не уничтожив ее. Если даже без брака наложенный им узор обладал такой силой, то после благословения…

После того как все увидели бы, на что она способна, когда Лавиния спасла бы Аурихэйм, Золтер стал бы неприкосновенен. Не просто правителем – он бы стал богом. Наверняка сочинил бы историю о том, что именно благодаря ему ее сила раскрылась таким образом, и даже не солгал бы… отчасти. Единственное, чего Льер сейчас не мог понять, это каким образом правда могла раскрыться. Если Золтер хранил ее столько лет, если уже обошел самой большой ложью за всю историю их мира, которую только можно представить.

– Ничего не хочешь мне сказать?

Он поднял голову и замер. В лесу ее глаза стали еще более зелеными, словно вобрали весь цвет окружающей их жизни, солнце бликами скользило по волосам, и сама Лавиния словно сияла. Присмотревшись, Льер понял, что это не обман зрения, магия искрилась над ее кожей, набирая силу.

Здесь, возле Арки, или здесь, в этом лесу.

– Останься со мной.

Он не ожидал, что эти слова все-таки сорвутся с губ, но сейчас, когда это сказал, стало легче. Легче смотреть ей в глаза и ждать ответа, который (чего он никогда раньше даже представить не мог) сейчас был жизненно важен.

– А как же Найтриш? – В зеленых глазах сверкнуло раздражение и… ревность?

Да, он бы хотел, чтобы это была ревность. Та, что испытывал он всякий раз, когда в ее сторону смотрели другие мужчины – а после случившегося на нее смотрели именно так, что ему хотелось обратить их в тлен. При Дворе не принята супружеская верность, а если учесть, что и супружества в последнее время толком не было, вряд ли ее обошло бы стороной мужское внимание. Даже несмотря на все устрашение Золтера, ведь, став королевой, она могла выбирать сама.

И сейчас тоже могла, хотя все в нем отчаянно противилось тому, чтобы давать ей выбор, чтобы что-то объяснять, но с ней иначе нельзя. Сегодня Найтриш явилась к нему уже совершенно в другом настроении. От обольстительной улыбки, которой фаворитка Золтера обычно начинала их встречи, не осталось и следа.

– Говорят, его аэльвэрство увлекся собственной смертной женой, – с порога заявила она. – Настолько, что постоянно проводит с ней время и даже не смотрит в сторону… других.

Последнее она вытолкнула через силу, как если бы слово «других» причинило ей боль.

Вот Найтриш действительно ревновала, хотя это и было странно для элленари, ревновала отчаянно, яростно, зло. Она шагнула к нему, и весьма символическая одежда (легкий пеньюар цвета тлена) растворился в воздухе. Устроившись у него на коленях, женщина подалась к нему, а он боролся с желанием сбросить ее на пол и велеть убираться и впиться злым поцелуем в пухлые, манящие губы. Он не приближался ни к одной женщине с того дня, как Лавиния появилась в его жизни и в Аурихэйме, и, хотя она его отталкивала снова и снова, не представлял себя с другой.

Или представлял: целующим эти губы, но чувствующим совсем другие.

Ее. Лавинии.

Представляющим, что это она извивается на его коленях от страсти, подается все ближе, распаляя желание, касаясь тугими сосками одежды и вздрагивая от этой острой ласки. Его ладонь уже легла на красивый, острый подбородок, и Льер почти поверил в то, что готов к этому самообману, когда открылась дверь.

Лавиния смотрела на него так, словно тоже не могла поверить в то, что происходит. А он смотрел на нее, отчаянно ненавидя за то, что ни одна женщина не сможет ее заменить.

– Ничего, – скупо вытолкнул он. – Она хочет Золтера.

– И ты готов ей его дать?

– А что ты готова дать мне?

Такого она не ожидала: глаза широко распахнулись, в них сверкнул гнев.

– Знаешь ли… – сказала она.

– Знаю, – жестко произнес он и шагнул к ней. – Знаю, что я не железный и что, когда я смотрю на тебя, схожу с ума от желания. Хочу тебя. Хочу твоих чувств, хочу, чтобы ты была со мной по своей воле. Хочу видеть тебя обнаженной, хочу смотреть на тебя и ласкать, хочу слышать твои стоны.

Она снова покраснела, и на этот раз так, что даже сияние магии вокруг нее слегка померкло.

– Я не могу ничего обещать, – сказала Лавиния.

– Мне не нужны твои обещания. Мне нужна ты.

Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед, сокращая расстояние, притягивая ее к себе, врываясь поцелуем в мягкие, нежные и такие желанные губы.

Лавиния

Я не успела ничего сказать или даже сделать, когда губы обжег поцелуй. Глубокий и яростный, наполненный таким чувством, что сил разорвать его просто не было… пока Льер с глухим стоном не рухнул вниз.

Клятва! Демонова клятва, которую я заставила его принести.

Я упала на землю, вцепившись в его руку и судорожно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких ситуациях. Если бы я хоть что-то помнила, если бы меня хотя бы чему-то учили помимо магии жизни, которой я даже толком не пользовалась и которая в Аурихэйме вовсе превратилась во что-то странное…

Магия жизни!

Я потянулась за помощью к природе как раз в тот момент, когда он открыл глаза.

– Испугалась? – поинтересовался хрипло.

Бледность понемногу отступала с его лица, точно так же понемногу до меня доходил смысл его слов.

– Идиот! – рявкнула я, намереваясь вскочить, но вскочить мне не дали, резко дернули на себя.

Из-за этого я запуталась в платье и полетела прямо на его аэльерство, который даже после случившегося слегка подрагивал от смеха.

– Все элленари – чокнутые! – Я не постеснялась выдохнуть это ему в лицо, упираясь руками в грудь. – Отпусти! Отпусти немедленно!

– Ты действительно этого хочешь?

– Сейчас – да!

Руки он не разжал и снова поморщился. Я дернулась сильнее, но Льер держал крепко.

– Льер! – воскликнула я, глядя на то, как его лицо снова становится белым.

– Да, моя королева?

– Прекрати это!

– Даже не подумаю.

– Я сказала прекрати, или…

– Или?

Мне захотелось его пнуть. Честное слово, мне захотелось его пнуть! Но сильнее, чем его пнет магия, если он меня не отпустит, у меня вряд ли получится, поэтому я поспешно пробормотала:

– Не хочу, чтобы ты меня отпускал.

– Правда? – Он улыбнулся.

А мне почему-то стало обидно настолько, что я просто взяла и разревелась. Вот уж совершенно точно не ожидала такого от себя, но слезы сами потекли по щекам. Позор! Я попыталась отвернуться, хотя толку в этом действе уже не было никакого, и, когда Льер резко сел, по-прежнему удерживая меня в объятиях, я все-таки ткнула его в плечо кулаком.

– Ненавижу! – всхлипнула я. – Как же я тебя ненавижу!

Его лицо потемнело так, что на миг мне показалось, будто и все остальное вокруг потемнело.

– Ненавидишь? – негромко произнес он. – Это все, что ты ко мне чувствуешь, Лавиния?

Да, конечно!

Именно поэтому меня до сих пор трясет от страха после того, как он упал на землю.

– Временами мне хочется тебя убить, – честно призналась я.

– Что же, – негромко произнес он, – наверное, я это заслужил.

– Ты правда идиот! – выдохнула я, рванувшись с такой силой, что раздался треск платья: Льер умудрился на него сесть. И сейчас он снова меня удержал и внимательно вгляделся в мое лицо.

– Правда идиот, – подтвердил он. – Потому что, когда я вижу твои слезы, я начинаю сам себя ненавидеть.

Пальцы скользнули по моим щекам с мягким нажимом, стирая дорожки слез, и я глубоко вздохнула.

– Я за тебя испугалась, – выдохнула через силу, потому что не знала, стоит ли это вообще говорить, но точно знала, что, когда скажу, пути назад для меня уже не будет.

– За меня? – Он удивленно вгляделся в мое лицо.

– Да, из-за этой дурацкой клятвы, – я судорожно вздохнула, – когда ты…

– Оно того стоило.

Из-за того что я сидела у Льера на коленях, его взгляд казался более чем глубоким. Руки Льера лежали на моей талии, и в эту минуту я подумала, что именно это называется близостью.

– Что стоило? – Я попыталась слегка отодвинуться, но мне не позволили.

– Поцелуй. И то, что я сейчас услышал.

Его губы почти касались моих и коснулись бы, если бы я не выставила между ними палец.

– Ну уж нет, – сказала я. – Второй раз такой трюк я тебе провернуть не позволю.

– А что позволишь? – Его слова обожгли кожу, и у меня перехватило дыхание.

«Все», – совершенно неподобающий леди ответ, но именно так мне сейчас захотелось ответить.

– Я хочу видеть тебя, – сказала тихо.

Внешность Золтера, пусть даже обманная, сейчас была последней разделяющей нас преградой. Я смотрела, как меняются его черты, как из волос ускользает расплавленная медь, а в радужке глаз, имеющих совершенно другой разрез, собирается знакомая синева. Видела, как становятся другими надбровные дуги и линия подбородка, как проступает на коже совершенно другой узор. Не удержавшись, коснулась его лица.

– Хочу тебя, – произнесла еле слышно.

И тихо вздохнула, когда его губы накрыли мои уже совсем иначе. В этом поцелуе помимо сводящей с ума, с трудом сдерживаемой страсти была удивительная, глубокая нежность. Когда его ладонь скользнула на мою шею, я вздрогнула и чуть подалась вперед, впитывая каждое прикосновение, каждое движение губ. Раскрывая свои, чтобы позволить ему углубить поцелуй, и, кажется, впервые в жизни испытывая желание стать единым целым с мужчиной. Пальцы Льера вплелись в мои волосы, стягивая пряди в горсть, легкий укус заставил меня вздрогнуть, и следом вздрогнуть заставил глухой стон. Я широко распахнула глаза, чтобы наткнуться на темный, темнее Глубинной Тьмы, взгляд.

– Моя Лавиния, – хрипло выдохнул он, и у меня самой потемнело в глазах.

Столько чувств я не могла уловить даже в нашем мире, не говоря уже об Аурихэйме. Столько настоящей, живой, отчаянной страсти и желания, втекающего в меня даже через одежду, разделяющую наши тела.

– Мой Льер, – зачем-то тихо сказала я, не отпуская его взгляда, и услышала не то рычание, не то вздох.

Меня опрокинули на траву, стягивая лиф платья, задевая болезненно-чувствительную грудь. Предплечье полыхало огнем, но мне было все равно, и стало еще более все равно, когда губы Льера коснулись одного соска, а пальцы сжали второй. Я выгнулась всем телом, стремясь продлить эту ласку, усилить ее, скользнула руками под удлиненный парадный мундир, под жилет, выдергивая рубашку из брюк. Ненадолго замерла, остановив пальцы на застежке брюк, чтобы мгновением позже скользнуть ладонью по ткани, чувствуя твердость его желания.

Под резкий выдох почувствовала, как под его взглядом вспыхнули щеки и все лицо, а потом потянула брюки вниз.

– Ты так трогательно смущаешься. – Голос его, казалось, стал еще на несколько тонов ниже. Он словно шел из самой глубины его существа, отзываясь на суть элленари, на природу их странного мира.

Мира, который нас соединил.

– Главное, чтобы ты не смущался, – ответила я.

Вздрогнула, когда юбка скользнула по моим бедрам, повторяя движения его ладоней.

– Или такое невозможно? – Мне казалось, что, если замолчу, я просто растворюсь в этом мужчине. В бессовестных ласках, которые заставляли сердце колотиться все сильнее, и я с трудом сдерживалась, чтобы не стонать в голос.

– Невозможно – что? – Откровенное прикосновение его пальцев все-таки заставило меня глубоко вздохнуть.

– Элленари. Смущение. Смущенный элленари.

– Рядом с тобой, моя королева, – он наклонился ко мне так низко, что его дыхание скользнуло по обнаженной груди, – возможно все.

Наверное, именно эти слова отключили любое смущение, которое было во мне. Скользнув рукой между нашими телами, коснулась пальцами его напряженного желания, заключая в ладонь и скользя по всей длине в такт его ласкам. Рычание (теперь уже совершенно точно оно) отозвалось во всем теле странной, дикой волной почти наслаждения, но в миг, когда он приподнялся, глядя мне в глаза, я застыла.

Страх повторить то, как это было в прошлый раз, прокатился по телу, почти подчистую выжигая горящее в крови наваждение.

– Что-то не так? – Льер внимательно посмотрел мне в глаза.

А я вдруг с ужасом осознала, что все еще чувствую прикосновения Золтера и тот рывок, который принес с собой только боль и подчинение, дикое и унизительное, порожденное природой узора наслаждение, от которого я так старалась отмыться. В ту минуту, когда я об этом подумала, на лицо Льера снова упала тень.

Я поняла, что он понял, и… страх вдруг ушел, растворился без следа.

– Я бы хотел все изменить. Хотел бы стать у тебя первым, – глухо произнес он, и в его словах было не меньше боли, чем испытала я в ту ночь.

– Ты и будешь у меня первым, – сказала я, потянувшись к нему. – Сейчас. И всегда.

Коснулась пальцами его щеки и вздрогнула, когда он перехватил мою руку.

– Ты уверена? – спросил, глядя мне в глаза.

– Уверена.

Шелест платья показался невыносимо громким.

Осознание того, что сейчас мы действительно станем единым целым, это откровенное прикосновение там, внизу, заставило содрогнуться и выгнуться всем телом, когда Льер чуть подался вперед, принимая его в себя.

Больно не было. Разве что самую капельку.

– Я больше не могу сдерживаться, – предупредил он, глядя на меня совершенно дикими глазами.

– И не надо, – выдохнула я, поймав в них свое отражение.

Перехватив мои руки, он завел их над головой и чуть приподнялся, заставив меня всхлипнуть от острой смены чувственных ощущений и вскрикнуть от нового, сильного движения и чувства нарастающего внутри жара.

Наклонившись, рывком прильнул ко мне, впиваясь в губы горячим, яростным поцелуем, и я окончательно потерялась.

В этом сумасшедшем ритме, чувствуя себя дрожащей струной, от кончиков сплетенных с его пальцев рук до бесстыдно разведенных бедер. От волнами накатывающего наслаждения до горящих под его губами безумно чувствительных губ. От каждого срывающегося с губ стона, отзывающегося в нем, от каждого выдоха Льера, дрожью втекающего в мое тело.

Эта дрожь становилась все сильнее, и наслаждение, набирающее высоту, казалось почти невыносимым. В тот миг, когда я содрогнулась под ним, вспышка перед глазами затмила солнце. Окутавшее нас сияние светом раскрылось над лесом, и я задыхалась, снова и снова вздрагивая от усилившихся толчков, от мощной пульсации и от сверкнувшего синевой взгляда, когда Льер хрипло выдохнул мое имя.

Он подался назад, заставив меня выгнуться всем телом, а потом подхватил на руки, позволяя упасть на них, а не на траву. Я чувствовала биение его сердца, глубокое и такое сильное, что каждый удар отдавался во мне даже сквозь жилет и рубашку. Удлиненный парадный мундир, которым меня накрыли, чуть царапал кожу, а мое платье лежало между нами слоями невесомой ткани, и это были самые сладостные мгновения в моей жизни.

Особенно когда Льер взял мою руку и поднес к губам, целуя пальцы.

И не было в мире слов, которые оказались бы сильнее этого жеста.

Не представляю, как долго мы так лежали, молча, в объятиях друг друга, пока я не повернулась и не увидела краешек Арки. Осознание того, где мы находимся, накатило на меня быстро и неотвратимо, щедро плеснуло на щеки краской, особенно когда я вспомнила, что некоторое время назад говорила с Эртеей.

– Льер, – шепотом сказала я.

– Да, моя королева?

– Прекрати издеваться!

– Разве я издеваюсь? Мне просто нравится, как это звучит.

Его губы почти касались моих растрепавшихся волос, наводя на совершенно непристойные мысли о том, что только что тут произошло. Я покраснела еще сильнее, а Льер, приподнявшись на локте, заинтересованно посмотрел на меня.

– Что-то не так?

Что-то?! Всевидящий, я занималась любовью… в лесу!

– Я с ней говорила, – сказала я и показала на Арку.

– Это я уже понял.

– Нет. Я говорила именно с ней, я ее видела. Изначальную в ее облике, а не Арку.

Льер покачал головой:

– Даже если так?

– Она могла видеть, что мы…

Он приподнял брови и долго-долго на меня смотрел, а потом рассмеялся.

– Лавиния, ты думаешь, что Изначальной есть дело до того, что происходит между нами? Она уже давно нечто среднее между лесом и могущественным артефактом, суть жизни, если так можно выразиться. Не станешь же ты стесняться дерева?

Ну не знаю. Когда она говорила со мной, она совсем не напоминала дерево.

Ткань мундира скользнула по предплечью, и я ойкнула: чувство было такое, словно наждаком провели по свежей ране. Льер нахмурился, глядя на мое плечо, а потом рывком сдернул мундир. Узор мьерхаартан стал ярко-красного цвета и напоминал свежий ожог – к счастью, в основном внешне и лишь частично по ощущениям.

– Что это?! – выдохнула я.

– Не знаю, – покачал головой Льер. – Я пытался найти объяснение в библиотеке, но тщетно. Этот узор действительно в чем-то перекликается с вашим заклятием змеи, с той лишь разницей, что не убивает. В случае измены он раскаляется докрасна, но я не понимаю, как такое может быть. Золтер мертв, и узора быть не должно.

– Я спросила у нее про узор, – кивнула я в сторону Арки, – но она не успела ответить. Пришел ты.

– Позвать ее ты не можешь?

– Как?

Попытаться, конечно, стоило, и, пока Льер помогал мне привести в порядок платье, я думала о том, что делать дальше. Если мое присутствие и правда влияет на этот мир, помогает ему справиться с Пустотой, мой уход снова приведет к тому, что Пустота начнет разрастаться?

Или нет?

– Если я уйду, Аурихэйм снова лишится жизни? – спросила прямо.

Льер, затягивающий шнуровку, замер.

– Ты хочешь уйти, Лавиния? – резко спросил он.

Настолько резко, что на миг перекрыл даже очарование нашей близости.

– У меня семья, и они за меня волнуются. Как минимум я должна дать им понять, что со мной все в порядке…

– Думаешь, твой брат отпустит тебя, когда увидит?

– Не знаю! Я об этом еще не думала.

Льер дернул шнуровку так, что она впилась в кожу, и я вскрикнула.

– Прости, – выдохнул он. – Прости, Лавиния. Я просто не представляю, как буду жить, если ты уйдешь.

– Что-то же ты себе представлял, когда собирался отправить меня домой в ночь смерти Золтера.

Он оставил в покое шнуровку, развернул меня лицом к себе.

– Тогда я действительно хотел тебя отпустить. Я же говорил.

– И что? Золтер так просто позволил бы это сделать?

– Нет, – покачал головой он. – Я собирался запечатать ваш мир.

– Что значит запечатать?!

Льер вздохнул.

– В свое время Аурихэйм воевал со многими мирами, из которых лезла всякая дрянь. Некоторые расы просто загоняли обратно, некоторые истребляли подчистую, но были и миры, которые мы запечатывали, – так было проще, потому что населяющие их твари были слишком ужасны. Это мощное заклинание изобрели элленари-антимаги, оно заключается в том, что полностью высасывает магию из мира и создает непреодолимый пространственный разрыв. Попасть в ваш мир Золтер уже не смог бы, но…

– Наш мир полностью лишился бы магии, – закончила я.

– Да.

Я представила себе мир без магии, и мне стало грустно.

Впрочем, через несколько мгновений мне стало страшно.

– А что стало бы с людьми, которые обладают магией?! – воскликнула я.

– Лавиния, ничего же не случилось.

– Но могло! Ты собирался это сделать!

– Лавиния, – он взял меня за плечи и слегка встряхнул, – я ничего не сделал. Да, я собирался отрезать ваш мир от магии, и это с наибольшей вероятностью высушило бы всех живых магов, но я этого не сделал. Ничего не произошло. Мы, элленари, творили гораздо более страшные вещи, но рядом с тобой… Мне кажется, рядом с тобой меняюсь не только я и Аурихэйм, меняемся мы все. Я никогда не видел Золтера в такой ярости, как в ту ночь. Рядом с тобой он тоже чувствовал, я бы сказал, что рядом с тобой раскрывается истинная суть каждого, ранее скрытая под маской. Когда я хотел запечатать твой мир, то не думал о твоей семье, я думал только о том, чтобы тебя спасти. Средства не так важны в достижении цели – когда-то я считал именно так.

– И это ты называешь спасением, Льер?

– Называл, – серьезно поправил он. – Я хотел защитить тебя любой ценой, а защитить тебя от Золтера можно было исключительно так. Сейчас я понимаю, что это стало бы для тебя наказанием, а не спасением. Но понял я это только благодаря тебе. Понял, что чувства, семья, близость – гораздо более ценное, чем все, что мы называли жизнью. Гораздо более ценное, чем жизнь.

– Золтер… – Я помедлила, но потом все-таки произнесла это: – Золтер убил твоего отца. Когда тот узнал, что его отношение к возникновению Пустоты совершенно иное, нежели он пытался представить.

– Я догадывался, – глухо сказал Льер. – И мать тоже. Правда, не знали, с чем это связано на самом деле, хотя и предполагали, что власть отца при Дворе стала слишком велика. Его уважали и ценили как опытного главнокомандующего и сильного элленари, обладающего могуществом смерти. Мы думали, что все дело в этом, что Золтер избавился от него именно по этой причине. Именно поэтому я согласился на участие в заговоре.

– Но как твоему отцу удалось узнать, что именно Золтер стал причиной угасания Аурихэйма?

Льер покачал головой.

– А мама? Она знала о заговоре? Ты должен ей сказать, что ты жив!

Его лицо окаменело.

– Нет, она не знала. – Он поднялся и помог подняться мне. – И нет, я ей ничего не скажу. Пусть считает, что я ушел за Грань. Так будет лучше.

– Для кого?! – воскликнула я, глядя ему в глаза. – Льер, ты видел ее отчаяние! Как можно заставлять ее пройти через такое, как можно…

– Лавиния, – мягко, но решительно перебил меня он, – чем меньше тех, кто знает мою тайну, тем лучше.

– Чем меньше?! Она твоя мать! Что ты собираешься делать дальше, Льер? Как долго ты сможешь носить личину Золтера?

– Это было спонтанное решение, но сейчас я думаю, что всю жизнь.

Я покачала головой.

– Всю жизнь?! Льер, всю жизнь рядом со мной ты будешь с его лицом?

– Какие предложения есть у тебя?

Предложений у меня не было. Я не представляла, как выпутаться из этой паутины лжи, в которой мы оказались. По крайней мере пока не представляла. Но если предложений нет пока, это вовсе не значит, что они не появятся потом.

– Ты сказала «всю жизнь», Лавиния. – Он коснулся моих губ, глядя в глаза. – Всю жизнь – значит ли это, что ты хочешь остаться со мной?

– Это значит, что я хочу помочь Аурихэйму, – сердито сказала я, убирая его руку, потому что от прикосновений Льера из головы улетучивались все важные мысли. – И что я останусь до тех пор, пока не станет ясно, что с Пустотой и как я могу помочь. Но у меня есть условия.

– Даже не сомневался. – Он привлек меня к себе, невзирая на мои попытки упереться ладонями ему в грудь и освободиться. – У тебя всегда есть условия, Лавиния.

– Я хочу дать своей семье понять, что со мной все в порядке. – Не дожидаясь возражений, я вскинула руку. – С помощью Амалии. Отправим ее домой, она расскажет Винсенту все, пока пусть будет так. Лучше так, чем…

Я не закончила, прекрасно понимая, что стоит мне появиться в Мортенхэйме, как Винсент запрет меня в комнате и сам будет ночевать в кресле. Меня будет караулить не только он, но и толпа людей Фрая с боевыми амулетами, и наверняка еще Тереза, которая в упрямстве ничуть не уступает брату. Словом, все это совершенно лишнее.

А вот Амалии самое место в нашем мире, подальше от элленари.

– Что-то еще? – Льер по-прежнему улыбался, и, когда он так улыбался, мне совершенно не хотелось думать о чем-то серьезном. Хотя в ближайшее время мне придется очень много думать и очень много слушать, а ему придется многое мне рассказать.

– Да, – сказала я. – Мне нужно понять, что на самом деле представляет собой Аурихэйм. Проще говоря, я хочу посмотреть мир, Льер. Хочу понять, смогу ли остаться здесь навсегда.

Впервые за все время взгляд Льера показался мне удивительно светлым. Настолько светлым, что я невольно залюбовалась этой переменой, особенно на контрасте с жесткой резкостью его черт, которые тоже смягчились, когда он произнес:

– Ты его полюбишь, Лавиния.