Текст книги "Заклятая невеста"

Версия для всех была такова, что Лавиния должна родить ребенка, артефакт, соединяющий миры. Узнай она о том, что это значит на самом деле… Нет, представить ее реакцию на такое Льер даже не пытался. Ребенок смерти и жизни, достигнув определенного возраста, возраста пробуждения магии, стараниями Золтера превратился бы в артефакт. Буквально. Одушевленный предмет, соединяющий жизненные силы двух миров.

Все было бы просто, ясно и понятно, если бы не два «но».

С помощью столь мощного артефакта, привязанного к тебе кровью, всю силу мира можно забрать себе. И второе – Арка. Проклятая Арка и высшее благословение в ночь схождения луны и солнца.

Почему именно благословение?

Он перевернул всю замковую библиотеку в попытках найти хотя бы что-то, что способно было дать подсказку. Перебирал факт за фактом, пытаясь распутать клубок, чтобы понять, что такого особенного в Лавинии. Почему именно девственница. Почему нужно было проворачивать всю эту историю с ее мужем. Искал – и не находил.

Равно как и не представлял, почему с ее предплечья не сходит метка и что творится с ее магией.

Сейчас, когда эмоции отступили, уже не мешая мыслить здраво (признаться, до ее появления он вообще мало что испытывал по тому или иному поводу), оставалось только ругать себя за несдержанность.

Она действительно ничего не понимала, но умудрилась его найти. Поисковый портал, мгновенный выход на того, кого ищешь, – непростое заклинание даже для элленари. Смертным его воспроизвести так и не удалось, несмотря на то что они веками изучали записи армалов. Даже из тех, кто получил доступ к знаниям мааджари, самые простые порталы вытягивали силы. Сильнейшие маги лежали пластом и восстанавливались по несколько дней.

– Ваше аэльвэрство. – Вошедший коротко склонил голову.

Наргстрен.

Один из главнокомандующих Золтера, его наставник и тот, с кем они вместе планировали заговор. Если верить Лавинии, заговорщики от своих планов не отказались, а значит, времени у него остается все меньше и меньше.

– Я тебя слушаю.

– Вы просили лично докладывать об аэльвэе Орстрен. Она по-прежнему стоит за воротами замка.

Маска Золтера обжигала, как если бы он в самом деле приложил к лицу раскаленный металл. Была у элленари, управляющих стихиями, такая казнь: заковать в доспехи и раскалить их докрасна, держать в них приговоренного до тех пор, пока он не уйдет за Грань в жутких мучениях. В том, что Лавиния сегодня бросила ему в лицо, была истинная правда. Поцелуй, от которого он не сумел удержаться, принадлежал не ему. Не ему принадлежали все их разговоры и любые чувства, которые она испытывала.

И это сводило с ума.

Сводило, сводило и свело.

Когда их мир был полон жизни, элленари были полны чувств. Чувства, которые испытывали люди, не шли ни в какое сравнение с тем, что могли испытывать они. Если радость – то бесконечная, как вереница миров и раскинувшееся над головами небо, если ненависть – то глубокая и черная, как сама смерть, как ее ледяное сердце. Если любовь… Про любовь Льер знал от матери. Она говорила, что помнит, как впервые повстречала отца и что Арка благословила их именно в ночь схождения луны и солнца.

Отец вырос вместе с Золтером, они были друзьями, и долгое время именно он помогал повелителю Аурихэйма сдерживать надвигающуюся Пустоту. Самую страшную из существующих во всех мирах силу, способную даже смерть поглотить без остатка.

Однажды отец не вернулся: Пустота завладела им и увела за Грань, а Льеру, тогда еще совсем неопытному юнцу, Золтер предложил занять пост главнокомандующего. Военное дело было у них в крови, и он согласился не раздумывая. Что касается матери, она перенесла удар гораздо легче, чем могла бы.

– Если бы во мне было столько чувств, как когда мы вошли под Арку, – сказала она, – я бы умерла в тот же миг, когда его сердце остановилось.

Но чувств не было.

Не было чувств и в нем, вот только сегодня, глядя на нее, он чувствовал. Она – тоже, иначе не опустилась бы перед ним на колени. Мать никогда и ни перед кем не склонялась.

Чувства.

Откуда им взяться в мертвом, угасающем мире?

Откуда, если не от хрупкой, бессильной смертной? Смешно.

Тем не менее смешно ему сейчас не было. Рядом с Лавинией он терял контроль, рядом с ней он переставал быть самим собой (и речь шла вовсе не о личине Золтера). Нет, он просто становился кем-то другим. Другим Льером, которого раньше не знал, которого не понимал, и именно это – странное чувство, слабость – обрушилось на него с силой Глубинной Тьмы.

Он не хотел меняться.

Он не хотел чувствовать, не хотел что-то испытывать по поводу того, через что должен был просто перешагнуть.

Должен – значит, перешагнет.

– Отправь аэльвэю Орстрен в ее владения, – коротко приказал Льер. – И поставь печать, чтобы Двор не пропустил ее в следующий раз.

– Мой повелитель. – Наргстрен склонил голову, но в глазах заговорщика он уловил короткую искру раздражения.

Впрочем, эта искра не значила ровным счетом ничего, и Льер отвернулся: разговор был закончен. С Лавинией тоже.

Он сделает то, что обещал, но до того – никаких послаблений.

Ни ей, ни себе.

Если она его возненавидит, это будет очень кстати. По крайней мере, когда все закончится, у него останется хотя бы ее ненависть. Теперь уже точно его.

Безраздельно.

11

После случившегося меня посетило странное чувство. Развод с Майклом ударил по моей гордости (или, точнее сказать, по тому, что я ею считала), но чем больше сейчас задумывалась о наших с ним отношениях, тем больше убеждалась, что любви не было. Все это было навеяно чарами элленари, вся моя влюбленность, начиная с первого танца и поцелуев украдкой. Впрочем, о поцелуях лучше не думать. Майкл всегда делал это так, будто стеснялся, а может, просто не умел целоваться – под магией не остается места для стеснения.

Магия магией, но я даже ее не чувствовала, зато чувствовала усталость. Глухую тоску, и, пожалуй, на этом все. В таком состоянии меня и застала Лизея.

– Доброе утро, аэльвэйн! Вы сегодня рано… – Элленари наткнулась взглядом на ошейник, браслеты и замерла.

Я же прислушалась к себе и поняла, что по этому поводу тоже ничего не испытываю. Такое абсолютное ничего, какого моя магия просто не предполагала. На лице Лизеи и то отражалось больше чувств, что, несомненно, было очередной странностью. Великая раса элленари не чувствует, в этом меня неоднократно пытались убедить… словами. Зато вчера убедили действиями, и с этим, похоже, остается только смириться.

– Мне очень жаль, – тихо сказала девушка, и мне захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым.

– Не надо меня жалеть. – Это прозвучало резко, и Лизея кивнула.

– Я жалею не вас. Я сожалею о том, что все так получилось. Не стоило вам ему возражать.

Я усмехнулась:

– За что тебя выгнали из семьи?

Она вздрогнула, словно я ее ударила. Но потом все-таки произнесла:

– Я отказалась выйти замуж за того, кого выбрал отец.

М-да. Мир другой, а в головах все то же. И они еще будут меня убеждать в том, что у них все не как у людей.

– Ты молодец, – сказала я и отвернулась от зеркала, чтобы не видеть ее лица.

Хотя не была уверена, что она молодец, и вообще ни в чем не была уверена. Ее имя упоминали заговорщики: именно Лизея сообщила про мой узор, но вряд ли она была в курсе заговора. Особенно учитывая, что появилась при дворе Золтера недавно и вряд ли могла участвовать в том, что началось задолго до ее появления.

– Вы тоже молодец, – неожиданно донеслось сзади. – Не представляю, что бы я делала на вашем месте.

– Скучаешь по семье? – Я по-прежнему смотрела на свои руки.

– Нет. – Пауза. – Может быть… немного. По сестрам.

– У меня тоже есть сестра. И брат. – Не уверена, что это вообще было кому-то интересно, но мне просто нужно было это сказать.

– Они младше вас?

– Старше. – Я наконец-то повернулась к ней.

– Намного? – Лизея положила платье на постель и приблизилась.

– В нашем мире намного. Для вас, наверное, это сущий пустяк.

Винсент и Тереза действительно были значительно старше меня по человеческим меркам. Не представляю, с какой радости я вообще появилась на свет, если матушка и отец были так далеки друг от друга. У них уже был Винсент – достойный наследник, и Тереза, наделенная сильнейшей темной магией. В отличие от матушки отец был просто помешан на магии, об этом мне рассказывал Винсент. Он не чурался прогресса, но предпочитал изучать то, что в нашем мире медленно угасало.

– Не знаю. Не уверена. – Лизея улыбнулась. – Рядом с вами все пустяки становятся важными.

– О чем ты?

– Мне казалось, что разорванная родовая связь для меня ничего не значит. Но теперь я понимаю, что это не так.

– Вряд ли это связано со мной.

– Может быть, и нет. Но раньше я не… – Она запнулась. – Не знаю, как это объяснить. Давайте я лучше помогу вам привести себя в порядок.

– Не стоит. Не уверена, что я сегодня куда-то пойду.

– Но если его аэльвэрство…

– Я не желаю его видеть и с ним разговаривать.

Лизея открыла рот. Потом его закрыла. Потом все-таки выдохнула:

– О…

– Прости, что спросила у тебя о семье. Я не должна была.

Она моргнула:

– Вы что, сейчас извиняетесь?

Я вздохнула:

– Мне очень хочется верить, что да.

Хочется верить, что я еще на это способна.

Элленари не нашлась с ответом, как раз в это время из-под кровати вылез Льер. Тот потянулся, зевнул во всю зубастую пасть и уставился на нас.

– Погуляешь с ним? – спросила я у Лизеи, которая ощутимо напряглась. – Он не причинит тебе вреда.

– Вы что, правда не собираетесь выходить? – уточнила она, неверяще глядя на меня. – Даже если его аэльвэрство вас позовет?

– Правда, – кивнула я. – Тем более что выходить без разрешения мне запрещено, а бегать к нему по его приказу у меня нет ни малейшего желания.

– И что мне ответить, если он попросит вас привести?

Я пожала плечами:

– Передашь ему мои слова.

– Аэльвэйн Лавиния, – Лизея покачала головой, – вы уже не раз доказали свою смелость, но сейчас играете с огнем. После появления аэльвэи Орстрен от него все шарахаются.

Неудивительно, если учесть, с какой легкостью он выставил собственную мать.

– Я здесь недавно, но у меня… мой хороший знакомый сказал, что его аэльвэрство и отец аэльвэра Орстрена были лучшими друзьями. Когда он погиб, повелитель был в ярости, и теперь, когда его сын оказался предателем и заговорщиком…

Видимо, хороший знакомый – тот, кто целовал ее в губы. Тот же, кому она рассказала про узор? Когда мы собирались на охоту, элленари притянул ее к себе прямо во дворе, при всех. Попыталась припомнить, как он выглядел: высокий, широкие плечи… на этом все, потому что мне было не до него. Тем не менее узнать мужчину при встрече я, наверное, могла бы. Например, если снова увижу рядом с Лизеей.

– Словом, я очень вас прошу, оденьтесь. И позвольте помочь вам с прической. Боюсь, что любое ваше неповиновение сейчас может закончиться очень и очень плохо, и на этот раз вы не отделаетесь запечатывающими магию браслетами.

– Запечатывающие магию браслеты?!

– Вы не знали? – изумилась Лизея.

Я глубоко вздохнула, сдержав совершенно недостойное леди желание выругаться.

– Мне, как всегда, не сказали всей правды.

– Что? – Девушка моргнула.

– Расскажи, как они работают.

В нашем мире запечатывающие магию оковы больше напоминали кандалы, да что там, кандалами они и были. Тяжесть металла и цепей позволяла им выдержать мощную магию, точнее, невероятной силы заклинание, не позволяющее тому, на кого они были надеты, пользоваться своим даром. Ну или проклятием, кому как повезет.

– Вы же не собираетесь их снимать? – Лизея слегка побледнела.

– А я смогу?

Элленари побледнела еще сильнее.

– Лизея?

– Нет. Не сможете. Последний, кто попытался снять браслеты запрета на магию, отправился за Грань.

– Не повезло, – философски заметила я.

Наверное, во мне что-то действительно изменилось, если я могла так спокойно говорить о таких вещах. С другой стороны, оказаться в таком месте и остаться прежней – наверное, нужно быть пресветлой. Я себя такой никогда не считала и никогда ею не была.

– Так что? Расскажешь?

– Вашу магию запирает не заклинание, аэльвэйн Лавиния. Сами браслеты.

Лизея подняла мои запястья, чуть развернула и пустила короткий импульс магии. На металлических пластинах тут же вспыхнул рисунок, чем-то напоминающий древние узоры армалов. Синие контуры мерцали под дымкой несколько секунд, а после погасли, превратив металл в самый что ни на есть обычный, разве что немного потемневший от времени.

– Заговоренный металл. Именно поэтому снять их может только знающий заговор. А это кузнец-создатель и его аэльвэрство.

Да, повезло так повезло.

– Кузнецы элленари живут в той деревушке, которую мы пролетали по дороге на охоту?

– Да, – кивнула Лизея. – Аэльвэйн… вы не прикажете ему на меня не смотреть?

Котенок уставился на девушку не мигая. Его пристальный взгляд был пронизывающим до дрожи, поэтому отчасти я ее понимала.

– Льер, – позвала коротко. – Иди сюда.

Бъйрэнгал шрявкнул и моргнул, после чего подошел ко мне, подталкивая ладонь шипастой головой.

– Поскольку сегодня гуляешь с ним ты, придется вам подружиться, – сказала Лизее. Судя по выражению ее лица, дружить с ним она совершенно не хотела. Даже серебро с ее волос перекинулось на щеки, и бледность придавала девушке совсем потусторонний вид. Правда, отказываться она не стала.

– И с чего мы начнем? – спросила негромко.

– С того, что будем его кормить.

Кормили котенка мы вместе, потому что бъйрэнгал чувствовал страх и постоянно скалил зубы. Мне пришлось несколько раз его одернуть, чтобы он не рычал на Лизею, и еще несколько раз сказать ей о том, что, пока она боится, они не подружатся. В конце концов я просто поставила поднос с собственным завтраком на пол, уселась рядом с котенком и предложила девушке присоединиться. Так мы и сидели, попивая странный травяной напиток под названием хьюр, чем-то отдаленно напоминающий чай. Хотя для чая он был слишком горький и слишком пах тиной, но в целом… в целом я уже начинала привыкать к странностям местной кухни.

А чтобы Лизея привыкла к Льеру, пришлось отвлекать ее разговорами о том, что подают на завтрак в нашем мире.

– Поджаренный хлеб? – спросила она удивленно. – А что это?

– Это… похоже вот на это. – Я указала на местный аналог булочки.

– Каткан.

– Да, похоже на ваш каткан, только хрустящее. Держи. – Я протянула ей булочку-каткан, и она с удовольствием взяла.

– Почему хрустящее? Каткан должен быть мягким.

– Потому, что у нас так принято.

– Никогда не была в мире смерт… людей, – заметила Лизея.

Странно было бы, если бы была. С таким отношением со стороны элленари.

Хотя… люди же ходят в зверинцы. Этого я, кстати, тоже никогда не понимала. Ни зверинцев, ни зоопарков: диким животным место на воле.

К сожалению, не представляю, захочет ли бъйрэнгал остаться со мной, когда подрастет. Эта мысль оказалась как-то очень некстати, потому что сама я не собиралась оставаться в Аурихэйме. И даже представить не могла, как Винсент отреагирует на появление в Мортенхэйме такого вот… необычного зверя.

Стоило подумать о Винсенте, и очарование завтрака испарилось. Я сама не заметила, как увлеклась разговором с Лизеей. Увлеклась настолько, что даже забыла о том, где нахожусь.

– Элленари слабеют в вашем мире, – продолжила она, видимо истолковав мое молчание по-своему.

– Слабеют? – Я приподняла брови.

– Да. Магически. Мы теряем до половины силы своей магии, когда переходим границу, а если останемся там надолго, можем опустеть. Поэтому за вами отправили одного из сильнейших… – Лизея осеклась и поспешно добавила: – Почему вы назвали его Льер?

Я хотела ответить и ответила бы, если бы не явление этого самого Льера. Его лжеаэльвэрство вошел в комнату так стремительно, что крутившийся рядом с Лизеей бъйрэнгал подпрыгнул и ощетинился, шипы налились алым.

Хм… а вот это уже что-то новенькое.

Лизея поспешно вскочила, поправляя платье, я же осталась сидеть.

– Не знаю, – ответила я, нисколечко не сомневаясь, что он слышал последний вопрос девушки. – Должно быть, была не в себе.

– Выйди, – велел он Лизее, и та вылетела за дверь так поспешно, что я увидела лишь мелькнувший серебристый шлейф длинных волос.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, – сообщила я, даже не потрудившись подняться, – ваше аэльвэрство. Льер!

Последнее относилось к зверенышу, который явно примеривался, чтобы броситься на вошедшего и вцепиться ему в сапог. Вчера, когда котенок приходил в себя после заклинания, я сидела рядом с ним и обнимала до тех пор, пока он не перестал испуганно дергать лапами (подвижность возвращалась постепенно) и пищать. За это мне хотелось запустить в вошедшего подносом, но что-то подсказывало – его не прошибить даже подносом.

Бъйрэнгал, недовольно рыча, приблизился ко мне, шипы снова стали темнеть.

– Что это было? – поинтересовалась я, глядя на мужчину.

– Ты предлагаешь мне общаться с тобой так?

– Ну, вам не привыкать общаться со мной свысока, – хмыкнула я. – Так что я, пожалуй, посижу.

У него как-то резче обозначились челюсти, но Золтеру это шло.

– Если ты про шипы, – произнес он, приблизившись, – то красный цвет означает, что он готов их выбросить, защищая тебя. И умереть. Бъйрэнгалы умирают, когда теряют шипы.

– Эй, малыш, – сказала я, наклонившись к утробно рычащему котенку, – давай обойдемся без геройств, хорошо? Мне не нужно, чтобы из-за меня кто-то умирал. Особенно такая прелесть, как ты.

Прелесть наклонила голову, глядя мне в глаза.

– И потом, если ты умрешь, я останусь совсем одна. Некому будет меня защищать.

– Прекрати паясничать! – донеслось сверху.

Я подняла голову.

– Простите, я забыла, что вы здесь. Вы что-то хотели?

У Золтера привычно потемнели глаза.

– Тебя ничему жизнь не учит, Лавиния?

– Нет, ну почему же, – улыбнулась я. – За время нашего знакомства я научилась многому. Хочешь каткан? – спросила я котенка, который поглядывал то на Льера, то на меня. Я на Льера старалась вообще не смотреть: после случившегося видеть его под личиной Золтера было как-то неправильно, дико и… больно. Что самое удивительное, стоило ему появиться – равнодушия как не бывало!

– Завтра ты будешь присутствовать со мной на празднике рождения Двора Смерти.

– Не буду.

– Лавиния.

– Ваше аэльвэрство? – Я снова вскинула голову и не без удовольствия отметила, что его перекосило от обращения.

– Не заставляй меня быть с тобой жестоким.

– Да кто же вас заставляет?! – искренне изумилась я. – Хотите – будьте. Не хотите – не будьте, это только ваш выбор.

– Хватит!

Он подошел ко мне так резко, что бъйрэнгал снова зашипел. Вздернул меня на ноги, сжимая плечи так, что кожа вспыхнула даже под платьем.

– Уберите свои монаршие… руки, – сказала я, глядя в полыхающие чужие глаза. – Я не пойду с вами никуда, ваше аэльвэрство, а вы не станете настаивать, потому что в противном случае вам действительно придется меня наказать. В отличие от вас я не собираюсь притворяться, что все хорошо. Не собираюсь терпеть ваше присутствие и не собираюсь вам улыбаться. Ни вам, ни вашим подданным. Ты ведь этого хотел, Льер? Хотел получить трон, а тут все так удачно сложилось? Тебе даже не пришлось его убивать, нужно было просто заставить… подвести меня к этой мысли, правда? Ты заставил его поверить в то, что между нами что-то было. Заставил его выйти из себя. Заставил меня ненавидеть его. Все просто и-де-аль-но!

Полог безмолвия растянулся над нами еще до того, как я заговорила о наказании, но сейчас мне больше нечего было сказать. Я сказала все, что думаю, все, что чувствую, и мне было совершенно не важно, что со мной будет дальше.

Наверное, не важно. Мне очень хотелось в это верить, потому что, глядя в эти глаза, я видела другие, совершенно другой образ, который придумала сама. Совсем как когда-то с Майклом.

– Ты действительно этого хочешь, Лавиния? – холодно спросил он. Очень холодно: настолько, что его побелевшие губы казались покрытыми инеем. – Хочешь остаться в этой комнате навсегда? Никогда из нее больше не выходить?

– Единственное место, куда я хочу отсюда выйти, – мой родной мир.

– Что ж. – Его пальцы замерли в дюймах от моего подбородка, так и не коснувшись кожи, но каким-то образом умудрившись обжечь. – Значит, останешься. Будешь сидеть здесь, пока сама не попросишь меня о возможности покинуть эту спальню.

Льер повернулся, окатив меня холодом набирающей силу смерти и тонким ароматом неизвестных мне трав.

– Ненавижу тебя, – выдохнула ему в спину.

Широкую спину, обтянутую темно-синим мундиром, контрастирующим с закатным пламенем волос Золтера.

Движение я почти уловила и даже почти отпрянула, когда сильная ладонь легла на мою шею, возвращая назад. Прикосновение губ было неожиданным и острым, совсем как тот поцелуй на охоте. Невыносимо коротким, оборвавшимся ожогом укуса и непонятной дрожью, прокатившейся по всему телу.

Льер разомкнул губы, по-прежнему касаясь моих губ.

– Твоя ненависть, – произнес он, и от этого непоцелуя мои щеки вспыхнули, – такая сладкая, Лавиния. Продолжай.

Скольжение его пальцев по коже – с шеи на грудь – было бессовестно откровенным, но прежде чем он успел отстраниться, я подалась вперед, впиваясь поцелуем в красивый рот… увы, не его. Мгновение, когда я целую мужчину первой, оказалось для меня диким и будоражащим, возбуждение огнем растеклось по венам и ударило в сердце, заставив его ненадолго замереть. Вплетенные в раскаленные волосы пальцы горели так же, как полыхала я, и только глухой стон, коснувшийся губ, заставил меня опомниться.

Я подалась назад, глядя Льеру в глаза: сумасшедшие глаза, сменившие цвет на родной темно-синий. С силой уперлась ладонями в грудь, оттолкнула.

– Представляешь, каким было бы продолжение? – спросила шепотом, очертив пальцами его скулу. – Представляй. Только это тебе и остается.

На этот раз я отвернулась первой и вместе со стуком двери услышала удар сердца. Первый, как мне показалось, за все это время.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаю, приблизилась к стене, прижалась пылающей щекой, позволяя холоду втекать в меня. Аурихэйм действительно меня изменил, и я понимала, что возвращение домой этого не отменит. Не знаю, что будет с моей магией, но сама я уже никогда не стану прежней.