Текст книги "На самом деле"

29

К тому времени как Андрей вышел на финишную прямую на пути к защите своей диссертации, он двадцать шесть раз посетил ученый совет, двадцать – диссертационный, девять – отдел кадров, восемнадцать – бухгалтерию, четыре раза – переплетный цех и пять раз – типографию. Деньги, силы исчезали. Дома мама заворачивала папе на работу бутерброды в листки черновиков, старых вариантов диссертации, «отзывы экспертов» (их Андрей, конечно, сочинял самостоятельно), кусочки автореферата. Автореферат Филиппенко, как и положено, верстал своими силами. Имея целью сделаться историком, по ходу он освоил ремесло верстальщика, носильщика (бумага – груз не самый легкий), чинильщика оргтехники (а принтеры ломаются всегда, когда печатать нужно что-то очень срочное), посла-переговорщика (иначе: «обивальщика порогов»), корректора (вычитывать работу, если глаз уже замылился, советуют в обратном направлении – из конца в начало) и психотерапевта (для самолечения, чтобы не рехнуться раньше времени).

Авторефераты напечатали в подвале в университетской типографии бесплатно после предъявления трех справок. К сожалению, вскоре оказалось, что один дефект в кустарной верстке все-таки был, последняя страница вышла вкривь и вкось. Андрею прописали пить лекарство от депрессии и против раздражительности. Он чуть-чуть попробовал и бросил. Все эти таблетки своим видом еще больше раздражали аспирата.

Тем не менее в декабре, как раз между днями рождения Сталина и Брежнева, Андрей достиг того, что автореферат на диссертацию был сделан в сотне экземпляров удовлетворительного качества. Теперь осталось только разослать эти брошюрки всем специалистам по вопросу, да библиотекам – и спокойно ждать защиты. О, господи, неужто?!

В списке для рассылки было шестьдесят четыре адреса.

Андрей, конечно, знал, что существуют конверты с самоклеющейся полосой. Защитную бумажку отлепил – и все, готово. Но ему всучили старые – такие, что приходится лизать.

Поскольку Филиппенко надоело ночами надрываться за какой-нибудь работой, он решил на этот раз пораньше встать и, скоренько заклеив все конверты, надписать их и отправить куда нужно. Как назло о том, что в этот день назначена его встреча с Анной Сарафановой, он вспомнил только утром. Отложить отсылку авторефератов было нельзя: по правилам их надо отправлять никак не позже чем за месяц до защиты диссертации. Ну, что же, встречу, что ли, отменить? Но этого Андрею почему-то очень не хотелось. Он подумал, что успеет и авторефераты отправить, и с Анной Сарафановой встретиться. Сделать оба дела оказалось не так-то просто.

После сорок первого конверта аспирант устал и стал лепить ошибки в адресах. Испортил пять штук. Ужасно разозлился, так, что даже хотел в самом деле выпить ту таблетку, которую прописали. Сгонял в ларек, купил еще конвертов. В итоге облизал их шесть десятков, размышляя о выражении «мозоль на языке». На это ушло два часа. Когда выходил из дома, почувствовал бурчание в животе. Сразу же решил, что отравился клеем – только потом вспомнил, что голоден. Определенно пора пить таблетки…

Зал почтового отделения был заполнен старушками так, что трудно было дышать. Андрей с трудом пробился к человеку, крикнувшему «Я!» в ответ на возглас: «Кто последний?» В зимней куртке было жарко, воздуха не хватало, а очередь как будто не двигалась. Бабульки, обступившие Андрея, почему-то именно на почту приносили плату за квартиру, телефон и прочие услуги. Они бурно обсуждали своих внуков, быструю инфляцию и то, что монархисты наконец-то смогут навести в стране порядок. Кроме бабулек отделение посещали представители компаний, продающих всякую ерунду по каталогам: почтальоны выносили им огромные картонные коробки. В очереди к крайнему окну кричал ребенок. «Вася, я на почте! Я еще на почте! Честно, я стою тут три часа! Какой любовник?! – надрывалась дама с телефоном. – Ты не веришь? Хочешь, приезжай и поменяемся!» «У вас есть валидол?» – спросил кто-то чуть слышно. «Можно не толкаться?» – возмущался дед с газетой, видимо, любитель почитать. «Разрешите! Ну, пожалуйста! Ну, мне только спросить!» – рвался к окошку тощий гражданин. «Тут всем спросить!» – ответили четыре человека, обступившие заветное отверстие.

«Такое ощущение, что их всех сюда собрали, чтобы помешать моей защите», – неожиданно подумал аспирант. Вообще, ему казалось, что все, что происходит в мире, предназначено единственно затем, чтобы он в итоге так и не сумел стать кандидатом наук. Но нет, раз Филиппенко что-то начал, он уж не отступится!

Пока Андрей торчал на почте, он успел придумать тему докторской.

А вырвавшись из душного кошмара, обнаружил, что до встречи с Анной Сарафановой осталось полчаса.

Андрей, не заходя к себе, помчался в центр, к тому месту, где они договорились встретиться. Сел в автобус, почти сразу застрял в пробке. Вышел, двинулся пешком. Потом бегом. Когда примчался, мокрый, взмыленный, взглянул на часы: опоздание аж на четверть часа! Анны не было. Наверное, ушла, не дождавшись. И почему они не обменялись телефонами?!

Андрею было неприятно, что его сочтут невоспитанным человеком, который назначает встречи, а потом на них не является. По крайней мере, так он объяснил себе желание догнать девушку.

Филиппенко предположил, что Анна, вероятно, направилась домой. Поскольку они жили совсем рядом (и зачем только придумали встречаться в центре?), направление Андрей прекрасно знал. Пешком или на транспорте? Наверно, она знает, если часто ездит в центр, что в это время дня пробки в обе стороны. Солнышко светит, погода прекрасная, значит, она пойдет пешком. Хорошо, но туда ведут две улицы. Хм… Так, на первой два книжных, и оба весьма недешевые. А на второй их аж три, из которых один – «Букинист». Андрей даже сейчас, когда полки книжных магазинов заполнили труды многочисленных псевдоисториков, трех дней не мог утерпеть, чтоб не зайти, не проверить новинки, хотя бы на пару минут – посмотреть, полистать, подышать типографской краской. Ну, что ж, он на месте девушки выбрал бы вторую дорогу. Тогда нельзя медлить!

Андрей быстрым шагом устремился вдоль улицы Ленина, глядя вокруг. Знать бы, какая у девушки шуба. А вдруг он ее не узнает? Так прошло минут десять. Андрей никого не догнал. Он подумал: «Наверное, ошибся. А может, она не пришла?» Неожиданно чья-то рука прикоснулась к плечу аспиранта.

Он вздрогнул, но к чести своей не успел испугаться всерьез.

– Это вы?!.

Аспирант обернулся. Да-да, позади была Анна.

Смотрела в глаза, улыбаясь, и часто дышала, как будто после пробежки.

– А как вы?..

– Да вот, опоздала, простите! На двадцать минут. Прихожу, а вас нет. Поняла, что вы, видно, решили идти домой. Логически рассудила, что вы пойдете именно этой дорогой.

– Вот так!

– Вы не обиделись?

– О, нет, конечно! В общем-то, я ведь и сам опоздал! Я пошел вас догонять!

– Ну, так значит, беседа о подлинности письма все-таки состоится?

Андрею на миг показалось, что эта девчонка ему подмигнула. «Подлинности письма»! Да врет она все! Насмехается!

– Да-да, безусловно, – ответил Андрей. – А куда мы пойдем?

По идее, источниковедческие проблемы обсуждают за чашечкой мокко в уютном кафе. По крайней мере, так происходит в большинстве романов. Но Андрей почему-то стеснялся вот так, ни с того, ни с сего предложить общепит. Для него это было, во-первых, шикарно, ну, а во-вторых, чересчур романтично. А встреча была деловой. Или дружеской. Девушка тоже не очень рвалась в заведения подобного рода.

В общем, решили отправиться в книжный, который как раз был поблизости. Долго бродили между полок, снимали с них книги, нежно гладили, щупали, нюхали сладкие детища мысли. Беседа о злополучном письме почему-то не клеилась, так что предметом разговора пока что служили книги. Вдвоем они пролистали альбом про ножи с глянцевитой картинкой на каждой странице, словарь воровского жаргона и тонкую книжку о том, как лечиться при помощи бычьего глаза. Потом смеха ради смотрели в отделе истории опус «Война тамплиеров и русских: глобальный обзор». Не успели поставить на полку, как дама культурного вида купила его. Настроение чуть-чуть испортилось. Впрочем, Андрей уже был как будто доволен прогулкой.

После магазина захотели всё-таки найти кафе. Поблизости было открыто заведение без претензий, но с хорошим чаем и пирожными. Пошли туда, но мест не было. Двинулись в блинную, но и там обнаружили слишком много народу. С горя решили податься в дорогой ресторан. Тоже безуспешно: «ревнители древнего благочестия» как раз накануне нашли в его меню шампанское, уличили в низкопоклонстве перед Западом и закрыли. В общем, получалось, что «свидание» (ну, конечно, в переносном смысле, о настоящей любовной встрече и мысли не допускали!) протекало за хождением от кафе к кафе. Говорить было сложно. Андрей обнаружил, что ходит он слишком быстро. Чтобы с девушкой можно было беседовать, он замедлил шаг. Но Анна отставала, норовила разглядывать витрины, отвлекалась. В общем, ради полноценной лекции о критике источников пришлось взять ее под руку.

Девушка призналась, что и верит и не верит в подлинность письма. Тогда, в архиве, у нее закружилась голова от важности открытия, хотелось всем о нем поведать, ощутить себя героиней, сообщить народу правду!.. Неприглядность события, о котором говорило спорное письмо, делало его ценнее, радикальнее, интереснее. Но теперь, когда прошло четыре месяца, сомнения постепенно стали брать верх. Странные – а может быть, и страшные? – события в стране, на факультете, в школе заставили Анну думать, что источник, ею найденный, не так уж и прекрасен. Недвусмысленная роль властей, которые с готовностью объявили письмо подлинным документом, и массовый уход преподавателей с работы тоже заставили кое о чем задуматься.

– Ведь я вам говорил, – твердил Андрей. – Все это фокусы староверов! Если только фальшивку не состряпали националисты, эта «партия исконных», специально, с далеко идущими планами!

Он надеялся, что Анне станет стыдно.

Та молчала.

Через час, а то и полтора хождений они в конце концов нашли подходящее место. Китайский ресторанчик с заковыристым названием был очень-очень скромным и совсем пустым. Наверное, люди опасались заказывать грибы с побегами бамбука, «хрустальные пельмени» или свинячьи уши в соевом соусе. Анна остановила свой выбор именно на них.

– Если есть не дома, так уж надо брать чего-нибудь особенное, такое, что сама не приготовишь! – сообщила она.

Аспирант решился только на жареную курицу по-гуандунски. Еще решили взять салат, один на двоих, из ростков какой-то ерунды: официант, по-видимому китаец, уверял, что салат полезен для здоровья.

Андрей вздохнул и проворчал, что скоро, видимо, Китай останется единственным партнером нашей Родины:

– А там, глядишь, вообще мы с ним сольемся. Будем вместе поклоняться императору священной Поднебесной и считать Европу «варварами с Юга».

– Не сгущайте краски!

– Все к тому идет.

Андрей хотел сказать: «По вашей милости», но удержался.

– Петр Первый прорубил окно в Европу, а теперь благодаря нашим дорогим правителям оно заколочено снова!

– И что?! – внезапно возмутилась Анна. – Заколочено. Допустим, что весь этот бред со школьными программами и то, что происходит с исторической наукой – очень плохо. Да, согласна. Но ведь это ненадолго! Долго это просто не продержится, невозможно! А «общечеловеческие ценности», «свобода», «демократия» и прочее «правовое государство» – неужели мы без них не обойдемся? Если бы вы тогда, в день выборов, увидели, услышали, то, что довелось мне! Все это никому не нужно! Понимаете? Народ живет такими же законами, как триста лет назад! Зачем нам демократия?

– А зачем нам диктатура? – отвечал Андрей вопросом на вопрос.

– Не диктатура, а ответственная власть, которая пришла через старинные, вызывающие уважение институты, а не через технологии, не через удачную рекламу, не через голоса людей, за жизнь не прочитавших ни единой книги, кроме букваря.

– Заставьте их прочитать какую-нибудь книгу!

– Да что вы говорите! Сами попытайтесь!

– Я уже пытался. Бесполезно.

– Ну и что теперь?

– Ваш вопрос не по адресу.

– Представьте, я, пока ходила по квартирам, столько насмотрелась! Пьют, необразованные, ничем не интересуются. Они хотят как проще! Проще – это царь. И чтоб не думать. Что же вы молчите?

– Ваши уши!

– Что? Какие уши?

– Поросячьи, – Андрей рассмеялся.

Блюдо с чем-то непонятным, принесенное официантом, немного охладило их дискуссию. Вообще-то аспирант поймал себя на мысли, что горячая дискуссия с девчонкой – как еще назвать эту смешную спорщицу о политике? – была ему по душе. Конечно, Анна многого не понимает. Но бойкая. С ней весело бороться. С ней не скучно. Ну, а что касается режимов… Как и многие другие интеллектуалы, Филиппенко четко понимал, что был бы недоволен всякой властью, как бы та ни называлась. Разница, пожалуй, состояла только в том, что кое-чем он был бы недоволен много больше, чем другим.

Андрей отведал чьи-то там ростки и без радости поддался уговорам съесть ложку мелко нарезанных ушей. Оба блюда были гадкими, но Анна уплетала их с необъяснимым, с его точки зрения, удовольствием. Беседа постепенно перешла на тему кулинарии.

Собеседники пришли к выводу, что по кухне можно судить о судьбах наций: поедание всяких гадостей: лягушек, слизняков, термитов, субпродуктов от свинины – показатель, что народ когда-то находился под тяжким гнетом.

– Очевидно, что французские санюклоты начали поедать улиток от голода! – разглагольствовала девушка. – Бурбоновский абсолютизм не мог обеспечить их должным количеством хлеба! А то, что в русской кухне нет ни тараканов, ни мышей, явно говорит, что наш народ всегда был счастлив и накормлен!

– Выходит, что Романовы были неплохими царями! – улыбнулся, соглашаясь, Филиппенко.

И тотчас же встретил настороженный взгляд официанта. М-да, похоже, он высказал слишком крамольную для сегодняшнего дня мысль! Хорошо, что в кафе не было других посетителей. А то, не дай бог, кто-нибудь мог бы донести о том, что подозрительный человек в подозрительных очках подозрительно хвалит в общественном месте подосланную англичанами династию!

Потом Анна спрашивала об аспирантуре, а Андрей рассказывал ей всяческие ужасы. Вскоре Филиппенко понесло, и он начал пересказывать свою диссертацию. Девчонка как будто что-то понимала, но не так, чтобы очень, глупо хихикая и ехидно замечая, что-де «эпистемология» – хорошее название для рок-группы, а «парадигма» – остроумный ник для интернета.

После чая разговор вернулся к злополучному письму от Прошки к Софье.

– Мне кажется, – сказала вдруг девушка, – что нам нужно что-то делать. Хватит молча наблюдать за тем, как рушатся наука и культура.

– Ну и что вы предлагаете? – спросил Андрей насмешливо. Он был уверен, что у Анны нет и быть не может плана, тем более такого, чтобы сработал.

Но план был. Да такой, что аспирант тотчас забыл про все свои проблемы и пообещал завтра же рассказать о нем руководителю – единственному более-менее активному «петровцу», оставшемуся в университете.

На другой день Филиппенко восседал в кресле в доме своего руководителя и пил чай с пирогами, приготовленными профессоршей. За годы совместной работы с Иваном Евгеньевичем Андрей перепробовал все блюда из рецептурного арсенала его супруги, знал все закутки его квартиры и, конечно же, прочел все книги из его библиотеки. Ну, почти все. Абсолютно все мог осилить только сам профессор.

Иван Евгеньевич был совершенством. Прекрасный, мудрый, добрый, аристократичный – Филиппенко никогда не сомневался: все хвалебные слова, что есть на свете, подойдут его руководителю. С первого курса Андрею решительно нравилось все, что исходило от его шестидесятилетнего профессора: почти не облысевшего, почти не располневшего за годы и всегда умеющего сделать так, как правильно. Бывало, что в студенческое время Филиппенко с «братьями по вере» с упоением обсуждали, что Иван Евгеньевич сказал о том-то и о том-то, как отлично он одет, как прямо, но корректно говорит ребятам об ошибках, как умеет быть приятным собеседнику, не злоупотребляя вежливыми фразами, как он остроумен и бескорыстен. Да Андрею и сейчас хотелось говорить с друзьями о своем начальнике не меньше, чем о девушках, рок-группах и общественных событиях!

Знакомство их состоялось восемь лет назад, когда Андрей учился на первом курсе. В поисках темы для курсовой Андрей зашел на кафедру истории России. В списке предлагаемых заголовков юный первокурсник с любопытством натолкнулся на один, совсем уж непонятный и заумный. «Что бы это значило?» – спросил он вслух у всех, но в то же время ни у кого. «А ты эту тему возьми, – посоветовал дядька, сидевший напротив. – Вот так и узнаешь». Андрею подобный ответ не понравился. Что за насмешки?! «А что, и возьму! – отвечал он задиристо. – Это, наверно, не так уж и трудно. Вы, может, подскажете, где мне найти человека по имени И. Е. Крапивин? Тут указано, что это его тема». В углу, за компьютером, громко захихикала секретарша. «Я перед вами, – сказал собеседник Андрея. – Начнем консультацию?»

На первой консультации Андрею «прописали» прочитать статью Сергея Николаевича, бывшего учителем Крапивина. Статья была о Павле Алексеиче, который ввел Сергея Николаича в науку. В ней любовно говорилось, как родной и ненаглядный руководитель был прекрасен в каждом проявлении своей жизни, а особенно в почтении к наставнику – Савелию Лукичу. И автор сочинения, и его герои уже умерли, но юный Филиппенко почему-то начал проникаться к ним особенной симпатией. Возможно, что-нибудь подобное испытывал старинный шевалье, смотревший в родном замке на портреты и гербы великих предков. А ученые прапрадеды порою даже снились Филиппенко и в этих странных снах помогали ему и даже как-то нашептали несколько советов по структуре курсовой.

Потом, в аспирантуре, до Андрея неожиданно дошло, что его кафедра – не просто группа лиц, собравшихся под крышей в силу интереса к одной сфере, а представляет собой подобие фамилии, рода, клана, где любой является любому родичем по линии науки: сыном, отцом, братом или пятиюродным племянником.

– Иван Евгеньевич! Я должен рассказать вам кое-что! – сказал Андрей, раздеваясь в прихожей.

– Что ж, – ответил тот, – я тоже. Чур, ты первый! Ну, входи, садись.

Андрей уселся:

– Состоится ли конференция, которую запланировали на март? «Проблемы метода…» Ну, как там называется?

– Какая конференция сейчас! – вздохнул начальник. – Факультет того гляди загнется. Видел, нет, какие материалы поступили? Это просто ужас! Девять из десяти – полнейшая бредятина, совсем в стиле твоего однофамильца. Масоны, тамплиеры, заговор сионских мудрецов… «Китай» – от слова «кит», боснийцы – это византийцы, Петров Первых было семеро – шпионы разных стран. Тьфу! Словом, не трави мне душу. Ты почему спросил?

– Да вот, Иван Евгеньевич, мне пришла в голову следующая идея. Может, нам продлить срок подачи заявок? Вновь разослать приглашения? И всем объявить, что мол, будет такой выдающийся съезд лжеисториков. В смысле, новых историков?

– Это зачем это?

– Ну, представьте, что будет, когда эти все сумасшедшие сойдутся вместе и будут нести ерунду! Позовем телевидение! А? Понимаете?

– Кажется, да! – Иван Евгеньевич расплылся в улыбке. – Слушай-ка, а план-то неплохой! Глядишь, нам под него и грант дадут, при нынешних порядках-то! Вот развернемся! Да, чувствую, запомнится надолго.

– И подвоха, главное, не видно!

– Да-да, мы ничем не рискуем! Ох, Андрей, это мысль! Я, пожалуй, займусь этим прямо сегодня!

– А о чем вы мне хотели сообщить? – напомнил аспирант.

Начальник погрустнел.

– Такое дело… Похоже, нет у тебя больше оппонентов. Первый сообщил, что не приедет, потому что очень занят, а второй уволен и лишен научной степени.

Андрею показалось, что мир рушится. Опять пришли на ум таблетки. Столь несчастным, он, пожалуй, не был с тех пор, как закончил археологическую практику.

– Не бойся, все у нас получится. Похоже, я отыскал человека вместо них. Напишет тебе отзыв, все в порядке. Алексеев из Саратова. Есть адрес, телефон – договоритесь. Только вот…

– Что?

– Надо будет заново оформить все бумаги. И послать поправки к автореферату. Сколько адресов в списке?

30

Экзамен по истории России был назначен на восьмое января, но так как календарь недавно поменяли на юлианский, третьекурсники замучили и друг друга, и деканат звонками: «По какому стилю?». Получив ответ: «По новому», опять не понимали: «Новый это тот, который старый? То есть, после девятьсот семнадцатого года? Или новый-новый?»

Дума нового созыва, почти полностью состоявшая из националистов, приняла много новых законов. В последнее время вновь стало популярным слово «революция». Хотя по телевидению, особенно центральному, его не произносили: слишком уж нерусское. Борьба за чистоту наречия, расправившись с «риэлтерами», «брендами», «консалтингом» и «пиплом», перешла на новый уровень. Теперь многим не нравились слова «шпагат», «парламент», «штангенциркуль», «коммунизм» или даже «почтальон». Речь новых депутатов и пропагандистов перемен порой звучала так, как будто их спичрайтером (свят, свят!) был Нестор-летописец. Публика поэтому не очень понимала содержание этих выступлений, но, как говорится, не грузилась. Разве раньше кто-то понимал то, что несут начальники?

Марина пришла на экзамен в одежде, приносившей ей хорошие оценки еще со времен средней школы. Пришла за полчаса – всегда так делала. Вблизи аудитории уже толклись товарищи, решая, кто из них заходит первым. Что ни говори, а сессию Марина все-таки любила. Только во время сессии небо было вправду голубым, снег – белым, воля – сладостной, а будущее, начинавшееся после ненавистного экзамена, – прекрасным и счастливым. Царила атмосфера приключения, экстремальной авантюры, игры, риска. Близкая опасность сплачивала группу, чувствовалось братство. Было здорово, когда тебя встречают после сдачи с разными вопросами, сочувственно, заботливо. К тому же однокурсники-ребята приходили на экзамен в галстуках, красивыми, нарядными – Марине это очень, очень нравилось.

До начала испытания студенты разделились на две группы. В первой было больше умников. Вторая собрала народ простой, в аспирантуру не стремившийся. Марина подошла сперва к одной, потом к другой. Везде послушала.

Первая группа обсуждала монархию. Ее возвращение произошло так быстро, неожиданно и вместе с тем закономерно, что никто пока что не сумел его осмыслить. Дума заявила импичмент Президенту. А ведь все так долго считали, что подъем национализма выгоден именно ему! Потом всего за один день отменили Конституцию. Законы принимались так стремительно, что одни заговорили о ленинских годах, другие стали сравнивать выпавшее им время с периодом перестройки. Да каких только исторических параллелей не приходило на ум! Чем больше аналогий приводили студенты, тем яснее становилось Марине, что ей выпала судьба жить в воспетую Тютчевым и проклятую древними китайцами эпоху перемен.

Какой-то странный тип, не так давно возникший на экране телевизора и громко заявлявший, что является потомком чудом спасшегося царевича Дмитрия, стал кумиром новой Думы. И вчера Дума постановила возвратить потомкам Рюрика власть, утраченную в эпоху заблуждения русского народа. Через две недели патриарх планировал венчать Дмитрия Первого на царство. Кое-кто из однокурсников приветствовал монархию. Другие сомневались, но помалкивали.

Во второй компании обсуждали шпаргалки. Годы обучения не прошли напрасно: в сравнении со школой, где обычно ничего, кроме бумажки в рукаве или в пенале, не придумают, студенты демонстрировали бурную фантазию и живость интеллекта. Первый нацарапал шпаргалку «мертвым» стержнем на листочках, предназначенных для черновиков, и планировал таращиться на белую бумагу, разбирая на ней выдавленные буквы и не рождая подозрений у доцента. Второй побывал в универе за день до экзамена и начертал все заветные даты на парте. Теперь он ходил и просил никого не садиться на пятую среднего ряда, объясняя, что это – его, и грозя страшной местью тому, кто обманет. На всякий пожарный шпаргалки на парте студент написал по-английски. Но эффект от его просвещенности и силы разума мерк по сравнению с девушкой, знавшей китайский язык. Ее маникюр показался бы изыском праздной фантазии, капризом поклонницы моды, украсившей ногти крючками иероглифов, если бы не был компактным рассказом о русско-турецкой войне.

– А ты что? Все помнишь? – спросила Марину подруга.

– Не видишь, я вышила буквы на свитере? Ну-ка, прочти их столбцами не слева направо, а справа налево.

Марина запомнила все, кроме места в Турции, в котором заключили договор о дружбе с русскими. Поэтому на собственной груди она и вышила, конечно, зашифрованно: Ункяр-Искелеси.

Арсений Алексеевич, как всякий молодой преподаватель, старался спрашивать строго. Лекций он у третьекурсников не читал. Преподаватель, который читал им лекции, уволился. Поэтому экзаменатор не был предубежден против студентов, которые не ходили на занятия весь семестр, или играли на галерке в подкидного, или выходили во время лекции за стаканом кофе к автомату в коридоре.

Идти первым никому, конечно, не хотелось, так что началась обычная дискуссия о том, кто должен взять сию задачу на себя. Спустя часок-другой, понятное дело, разгорится противоположный спор, и каждый будет рваться следующим, поскольку ждать наскучит, а быть в хвосте, последним, тоже не прельщает.

Наконец экзаменатор волевым решением загнал шесть человек в аудиторию. Затем он, как нередко происходит, выдал им билеты и ушел неизвестно куда, предоставив все возможности для списывания. «Вот ведь повезло!» – подумали сокурсники, так глупо упустившие возможность быть на месте первых. Вася, ушлый лоботряс, вбежал в аудиторию и, вскоре возвратившись, объявил:

– Народ! Прошу внимания! Там есть билет с загнутым краешком. Его просьба не брать! Это мой билет! Сейчас буду учить его!

Марина вошла следом за Василием. Билет его кто-то успел стянуть, и Васе пришлось взять совсем другой, неподготовленный. По счастью, он имел с собой учебник и теперь, держа его на лавке, аккуратно списывал. Глаза экзаменатора были, вероятно, от усталости, закрыты. Он сидел, качаясь вправо-влево, и слушал ответ студентки про восстание декабристов.

Когда Вася приступил к ответу, то глаза экзаменатора распахнулись. Лоботряс списал не с той страницы и понес ахинею. Вася был плохим историком, но страстным болтуном, поэтому ответ его продлился больше часа.

– Так в учебнике написано! – парировал он молодому ассистенту и указывал рукой на свою парту, где лежало «вспомогательное средство».

Как ни спорил Вася с преподом, все поняли: он «поплыл». «Навряд ли будет „тройка“», – прошептал сосед Марине. Но внезапно Вася применил методику, доселе неизвестную. Он сослался на властей, которые все меньше одобряли «старую поддельную историю». Обрисовал текущую политическую ситуацию. И прозрачно намекнул, что в новом мире, где известно, что Романовы являлись антирусской засланной династией, его ответ вполне можно счесть корректным. Ну, хотя бы как одну из версий. В науке ведь теперь плюрализм! А если сообщить куда следует, что препод так настаивал на старой, ненациональной версии истории…

Вася получил «пятерку».

«Вот сейчас воспользуюсь методикой!» – подумала Марина. Ей уже мерещилась халявная «отлично», как вошел Крапивин, всезнающий, вредный, ехидный старик. Все просто жутко боялись сдавать ему! В прошлом году он поставил Марине «трояк». А уж как издевался! Сидел, делал вид, что читает какую-то чушь, пока все притворялись, что пишут ответы к билетам по памяти. Потом, в самый важный момент, вдруг откладывал книгу и, окинув всех взглядом, противным голосом заявлял: «Эх вы! Списывать-то не умеете!»

– Что, еще сидишь? – спросил Крапивин у Арсения Алексеевича. – Я уже закончил. Восемь «неудов». А ты сколько отправил?

– Я пока ни одного, – признался молодой преподаватель.

– Отстаешь! – сказал Крапивин. – Кстати, чай попить не хочешь? Что, устал? Давай-давай. Помогу тебе. Сэкономлю факультету стипендию.

Ассистент сказал «спасибо» и пошел развеяться, а вредный старикан присел на его место.

– Ну, кто следующий?

Марина поплелась к экзаменационному столу как на расстрел.

Выйдя в коридор со своей «тройкой», бедная Марина ожидала встретить там друзей, но в коридоре никого не было. Скучно побрела по направлению к лестнице, что ближе всего к выходу. «Пройтись по магазинам? – думала она. – Ну, правда, ведь не буду же я начинать готовить следующий экзамен прямо сегодня!»

– Ой, привет, Марина! – неожиданно раздался чей-то голос.

Перед ней стоял Новгородцев, из-под свитера которого заметно выпирало что-то крупное, прямоугольное и массивное. По-видимому, шпаргалка.

– Советский энциклопедический словарь! – сказал Борис, не дожидаясь вопросов. – Спёр в читальном зале. Представляешь, мне попался Роджер Бэкон! Философия, ага. Совсем его не знаю. Хорошо, что препод вышел на минутку. Вот сейчас пойду и все спишу отсюда. Не-е-ет, он не заметит!

«Почему он мне тогда понравился? – подумала Марина. – Так себе пацан».

– Повестку получила? – спросил Боря неожиданно.

– Какую? – У Марины закружилась голова.

– В суд.

– А что… должна была?

Кажется, коленки не тряслись у нее с седьмого класса, с тех пор, как читала стихотворение перед полным зрительным залом дворца культуры.

– Да я так! – успокоил ее Борис. – Спросил просто. Предположение.

– А ты, стало быть, получил? – выговорила Марина дрожащим голосом.

– Я тоже нет. Но думаю, повестка придет. Ведь мы свидетели. Не знаешь? Филиппенко арестовали!

– Как арестовали?

– Ты не слышала? Судя по тому, что сообщили в новостях, это было выдающееся событие! Комедия! Марина, ни за что не догадаешься, как это произошло!.. Ой, философ возвращается! Ну ладно, я побежал!