Текст книги "На самом деле"

14

С тех пор, как Боря Новгородцев, завершив мучения в архиве, приступил к учебе, перешел на третий курс, он видел эту девушку лишь раз. Она болтала с кем-то не на факультете, а внизу, у гардероба, сидя на скамейке, и была по-прежнему прекрасна. Боря вдруг подумал, что, скорее всего, она уже на пятом. Это значит, в универ она будет приходить все реже и реже, а потом он вообще исчезнет. Целую неделю обдумывал Новгородцев эту мрачную перспективу. Он, хоть и не верил во взаимность, должен был что-то предпринять. Хотя бы попытаться. Сделать шаг к своей мечте – для самоуважения, чтобы впоследствии не терзаться из-за упущенной возможности.

Ещё Борису было стыдно от того, что он своей подделкой ввел в такое заблуждение дипломницу, поставив под вопрос её защиту, а, возможно, всю дальнейшую карьеру.

Словом, он решил написать девушке письмо.

На доску с расписанием занятий студенты иногда прикрепляли записки: «Толе, 303», «Паша Николаев!!!», «Ирине Т., 4 курс». Боре этот способ показался наилучшим – ведь написать намного проще, чем сказать что-либо лично. Он долго мучился, сочиняя признание, измарал кучу черновиков. Думал даже написать письмо чернилами, которые сделал для поддельного письма, изготовить какую-нибудь куртуазную эпистолу в стиле восемнадцатого века. Но потом решил, что лучше не рисковать, не выпендриваться, чтобы не показаться неискренним.

На листке для принтера формата А4 Боря качественной ручкой (но не гелевой) старательно, красиво (но и не каллиграфически, а вроде бы небрежно, чтоб честней смотрелось) написал:

«Милая А.! К сожалению я не знаю Вашего имени: мне известна лишь его первая буква. Ее, как и Вашу фамилию, я нашел в архивном требовании: несколько недель назад Вы изучали рукописи, а я нес повинность в хранилище. Да, я очень мало знаю о Вас – но зато часто думаю. Вряд ли Вам что-то скажут моя внешность или фамилия, хотя мы учимся на одном факультете, и я часто с радостью встречаю Вас в его коридорах. Для меня Вы самая красивая, самая нежная, самая загадочная. Ответьте мне, пожалуйста. Я счастлив был бы любой весточке от Вас».

Письмо получилось отвратительное и слащавое – Борис прочел его и ужаснулся. Но ничего лучше придумать так и не сумел. Утром Новгородцев пришел на факультет, сложил листочек вчетверо, любовно надписал на нем: «А. Сарафановой» и с помощью зажима прицепил на расписание.

После этого он густо покраснел и быстро убежал туда, где нет людей – в какую-то пустую аудиторию. Там Боря отдышался, но не успокоился. Внезапно он подумал, что, кажется, не поставил запятую после слова «к сожалению». А. могла подумать, что ее поклонник – жалкий неуч, завсегдатай тупых чатов, зритель «Дома-6», и в гневе изорвать нерусское послание. «Нужно снять письмо!» – подумал Боря. В глубине души он понимал, что это желание вызвано не пунктуационной ошибкой. Борис, хоть и жаждал признания, но холодел от ужаса при мысли о том, что прекрасная Сарафанова прочитает его записку. Кроме того, его послание, кусочек души, висит на доске, и любой посторонний может украсть его! Короче, Борис решил снять письмо. Вновь начиная краснеть, он вернулся к расписанию.

Письма не висело.

Боря посмотрел по сторонам. В коридоре никого не было: шла пара. Стало быть, письмо уже у А… Она его читает! Может быть, уже прочла и знает чувства Бориса! Ну, а вдруг сейчас придет сюда, к примеру, догадавшись, что найдет его?! О, нет, только не это! Как мог быстро, Боря забежал в аудиторию, где третий курс уже слушал историю России.

– …А дед меня ложкой ка-а-ак треснет! – сказал лектор весело.

Все засмеялись, а Боря, не знавший начала рассказал, тихонько скользнул на свободное место.

Ответ появился на следующий день. Новгородцев, приближаясь к доске расписания, внезапно почувствовал: белое пятнышко слева – записка ему от той девушки. В этот раз Боря был хладнокровен и решителен, он устал волноваться и, вместо того, чтобы краснеть, был бледен как полотно. Новгородцев снял листок с расписания и развернул его. Ждал худшего. Ждал приговора. И был так уверен в отказе, что даже не смог улыбнуться, прочтя текст письма:

«Привет Боря! Очень рада знакомству. С удовольствием буду с тобой общаться. Сейчас я редко появляюсь в университете, так что ты пиши мне на e-mail…»

Дальше был написан адрес Ани. Теперь Борис знал ее имя – девушка подписалась.

Новгородцев с трудом мог поверить, что с ним это происходит на самом деле – если только переписку в интернете можно так назвать. Какая, впрочем, разница – компьютер, телефон или бумага? Когда они познакомятся, Анна не откажется от встречи. Борис неожиданно столкнется с нею в коридоре и скажет: «Это я, Борис. Ты мне писала». А она ответит: «Вот какой ты, значит…»

Боря перечел письмо два раза и заметил в нем нехватку запятой. Это несколько сняло напряжение. Выходит, если Анна и заметила ошибку в том письме, что он послал, то вряд ли придала значение пунктуации, поскольку и сама не совершенна. С этой сладкой мыслью Боря двинулся на пару. Прошло три часа прежде, чем он смог поверить в свое счастье и улыбнуться.

Едва добравшись до дома, Борис бросился к компьютеру. Весь день на лекциях он думал не о том, чтобы конспектировать, а сочинял письмо Анюте, придумывал прекрасные слова, которые отправит ей сегодня. Теперь их оставалось только набрать, сложить заранее заготовленные фразы из компьютерных буковок. Борис скромно, но информативно описал свою персону, интересы, взгляды на политику, религию, историю и всяческие мелочи. Потом добавил пару строк о только что прочитанной книжке, чтоб Анна Сарафанова могла вступить дискуссию об искусстве. Новгородцеву хотелось говорить с ней сразу обо всем. О важном. О настоящем. Раскрыть душу. Боря точно знал – она поймет.

Перечтя свой опус десять раз, теперь уже уверившись, что в нем все запятые на местах, Борис нажал «отправить». С этого момента потянулось тягостное ожидание ответа.

Сам не зная почему, Новгородцев вбил себе в голову, что Анна непременно должна ответить именно сегодня. Он прошелся по знакомым сайтам, прочитал новости, проверил, что пишут в блогах. От нечего делать даже один раз сыграл в «сапера», за которого не садился с тех пор, как Виндоус 3.1 сменился на девяносто пятый. Боря зашел в кухню, поискал в холодильнике чего-нибудь развлекательного. Пять минут посмотрел вместе с предками телевизор: это было невыносимо. Вернулся в свою комнату, еще раз заглянул в электронный ящик. Досчитал до ста, заглянул снова. Начал отсчет с начала… Нет, так не годится! Надо найти себе какое-нибудь занятие!

Он улегся на диван, вернее уложил туда себя насильно, потому что ноги сами бегали туда-сюда по комнате, и стал читать учебник. Прочитал одну страницу. Не стерпел. Проверил почту. Ничего, конечно же. Улегся во второй раз. Полторы страницы – собрав всю волю в кулак. Снова к «ящику». Да, пусто. Это и понятно, Анна ведь у компа не дежурит. Две страницы…

На десятый раз Борису повезло. Пришел ответ.

«Превед Борис!!!!!!

Что могу сказать о себе???? Я симпотная девушка, блонди, гетеро, б/к… Обажаю фоткатся. Я неарденарная творческая личность. Могу быть разной: иногда веселая иногда грустная. Есть пирсенк на попе. А у тебя????

Что касаеться мужчин, то я думаю любофф это самое прикрасное чувство на свете и у каждого из нас есть вторая половинка только надо ее найти. За муж выходить я не стримлюсь потому что это всего лиш штамп в паспорте. Люблю спортивных парней и менетеги.

Что касаится политеки то мне не особенно нравиться эта страна… В цевелезованых странах все более демократично… А эта страна помоему просто превращается в тоталетарный режим… Каждый имеет право жить в такой стране как он хочет.

Что косаиться религии о которой ты пишеш, то я тоже верю в бога и мечтаю покрестится, поехать в Тебет, думаю что у каждого своя Карма… Я очинь духовная личность. Нелюблю религиозных фанатигофф например кто считает что надо обязательно хадить в церкоффь и малицца. Лично, у меня бог в Душе!!!!!! Помоему каждый имеет право верить в бога как он хочет. Ненужно некому навязывать свое мнение.

Про книги нечего сказать тебе не могу. Думаю что каждый имеет право читать то что хочет.

На этом целую. ЧМОКИ!!!!!

Пиши исчо. Аnnnnя».

15

Александр Филиппенко был очень доволен. Солнышко светило, полиция искала Дроздова – если вообще хоть кого-то искала, вредная сенсация была надежно спрятана в чемодане, а в мозгу вертелась куча разных мыслей для книги про Рюрика и его братьев. Предвкушая новые свершения, «историк» легкой походкой успешного человека прошагал по привокзальной площади и хотел уже сесть в маршрутку, как увидел в ларьке свежую газету с собственным лицом.

На миг Александр Петрович ослеп от восторга. Потом почувствовал – что-то неладно. Он подошел к злополучной витрине и с дрожью прочел заголовок: «Филиппенко – поджигатель». Ниже крупным шрифтом: «Автор альтернативной истории находится в розыске по подозрению в поджоге архива».

Александр Петрович поднял воротник плаща, надвинул, как мог, шляпу на глаза и кинулся в маршрутку. По дороге домой он не смотрел на людей, лицо прятал, а себя старался успокоить: «Это ерунда. Провокация приверженцев скалигеровскомиллеровской хронологии. Или просто ошибка. Все выяснится. Все выяснится. Все выяснится!»

Не тут-то было. Когда Филиппенко подошел к своей квартире, то увидел пломбу и печать на двери с развороченным замком. «Был обыск!» – понял он тотчас же. И постучал в дверь к соседке.

Пожилая соседка была пламенной поклонницей Филиппенко и всегда, когда пекла блины или ватрушки, приносила ему штучку или две. И в этот раз, когда над выдающимся историком нависла страшная угроза сесть в тюрьму, подруга не оставила его в беде.

– Это ты, Александр Петрович! Ох, батюшки! Где же ты был-то?! А тут ведь чего приключилось…

– Ох, долго рассказывать. Здесь, как я вижу, был обыск?

– Да ироды они! Куда это годится?! Без хозяина явились, дверь взломали. Я уж их просила, как могла, тебя-то подождать, да ведь не слушают! Все ордером махали, дескать, так положено, – заохала соседка.

– Нашли что-нибудь?

– Компьютер твой забрали. Всякие бумажки. Не пойму, зачем им это надо.

– А чего они искали?

– Ну как же! Доказательства искали! Александр Петрович, ужас-то какой: они ж тебя в поджоге обвиняют! Говорят, ты какой-то архив запалил! А там доку́мент ценный.

– Что за документ? – насторожился Филиппенко.

– Ой, да я-то разве понимаю! Вроде, что-то по истории.

– Может быть, письмо про Петра Первого?

– Точно, точно, так и говорили! Ты откуда знаешь? Правда, что ли, был в этом архиве? – бабка что-то заподозрила.

– Да нет же. Просто так, в газете прочитал. – «Историк» ухмыльнулся. – Ха, пожар я, блин, устроил! Все это происки завистников! Просто им моя теория не нравится!

– И я так думаю! – ответила соседка. И вдруг вспомнила: – Ты слушай-ка чего! Они тебя не видели?

– Они? Полиция? А где им меня видеть?

– Как же где? Слядят же у подъезда.

Филиппенко сплюнул на пол.

– Можно к вам зайти? – спросил он нервно.

Не снимая обуви, прошел до самой кухни, выглянул в окно. Вот черт! Все так и есть. Похоже, засекли. Какой-то мент, следивший за подъездом, видимо, заметил Филиппенко, сказал что-то по рации, и через две минуты во дворе уже стояла спецмашина, а людей в полицейской форме было больше, чем Людовиков на французском престоле.

В течение минуты в голове у Филиппенко пронеслось с десяток разных мыслей. Было ясно, что из дома просто так не выйти. Скорее всего, минут через пять люди в форме ворвутся в подъезд. О том, почему пожар в архиве и пропажа старого письма, чья подлинность сомнительна, заставили правительство так яро взяться за расследование, думать было некогда. Одно очевидно: полицейские твердо решили повесить на него поджог. Значит, выходить, поднявши руки, и рассчитывать на суд нет смысла. Надо убегать.

«Историк» заметался по площадке. Взгляд упал на мусоропровод. Туда? Может быть, пойти на крышу? Прыгнуть на соседнее строение? Прятаться в квартире бесполезно. На чердак? В подвал? Найдут.

Остался лифт.

«Историк» бросился к соседке:

– Вы поможете мне?!

– Да, конечно, Сан Петрович… – забубнила бабка.

– Тогда слушайте! Сейчас я войду в лифт, а вы отправитесь в подвал, в электрощитовую! Помните, ходили, когда света не было?!

– Ох… Помню.

– Вы обесточите лифт!

– Батюшки! Ах, Сан Петрович…

– Ну, договорились?!

– Как же я найду-то? Где там лифт? Ох, Сан Петрович…

– Там написано! – ответил Филиппенко с раздражением. – Все написано! Найдете? Поняли меня?

– Да уж понятно…

– После этого вы возьмете большой лист бумаги и напишите на нем: «Лифт не работает». Нет, лучше: «На ремонте». «Лифт отключен за неуплату». Что-то в этом духе. Подпись – «ЖЭК». Придумаете что-нибудь! Повесите внизу, на первом этаже!

– Господи ты боже, – вновь заныла старая соседка.

Но с заданием она справилась.

Прошло минут пять-десять, и «историк» оказался в темном ящике лифта, зависшем между этажами. Филиппенко немного походил. Потом сел на пол. Привалился к стенке. Стал раздумывать: «Найдут ли? Вдруг отыщут? Догадаются…» Прошло минут пятнадцать, а топота кирзы слышно не было. Беглеца охватили равнодушие и усталость. Он не заметил, как уснул.

Приснился ему удивительный сон. Длинная, почти что бесконечная, цепочка старых, плохо смазанных телег со впряжёнными в них тощими лошадками. «Пошла, пошла!» – кричали мужики. По их косовороткам и лаптям «историк» понял, что перед ним русские крестьяне восемнадцатого или девятнадцатого века. Он всматривался в кучи черной грязи на телегах и никак не мог понять, куда ее везут и зачем. Подводы шли, шли, шли. Белый кусочек бересты в одной из телег подсказал «историку», в чем дело: мужики перевозят в телегах Новгород!

Он давно и с жаром защищал идею, что современный Великий Новгород находится не там, где существовал старинный город, о котором сообщает летописец. Великий Новгород создали Романовы, чтобы подделать русскую историю по наущению немцев. Антихрист Петр Первый срыл настоящий, древний Новгород, святую колыбель Древней Руси, и в силу гнусного коварства, в силу нестерпимого желания обмануть своих потомков перенес его на Волхов, выстроив там некое подобие старинного селения.

Мужики, приснившиеся мудрому «историку», исполняли именно это приказание. Вскрыв примерно девять метров древней почвы, они вынули всю землю, весь культурный слой на древнем месте и сделали это осторожно, чтобы не смешать одни пласты с другими. Затем сгрузили на подводы перегной, не трогая торчащих там и сям обломков стрел и копий, женских украшений, черепков, кусочков кожи, обглоданных костей, скорлупок орехов и человеческих испражнений, сохранявшихся в глинистой почве не хуже берестяных грамот. И все это для того, чтобы обмануть археологов!

Филиппенко увидел яму в две сотни гектаров. Он глядел на нее сверху, с высоты птичьего полета, но при этом, как ни странно, оказался в состоянии разглядеть все вплоть до самой мелочи. Под ним был Новгород на Волхове в момент его постройки. Крепостные валили из телег в яму привезенный ими грунт. Другие, внизу, ровняли его деревянными лопатами и весело утаптывали ногами в драных лаптях «археологическую» землю. Третьи мастерили древние фундаменты домов, руины, жгли костры, пытаясь обмануть потомков в том, что некогда на этом месте был пожар. Их, этих мужиков, здесь были не десятки и не сотни. Филиппенко затруднялся сосчитать. Он даже взволновался: с математикой ведь, кажется, дружил, но тут, во сне, земные навыки куда-то испарились.

Пораженный Филиппенко с трепетом, восторгом, страхом, ужасом любовался великой стройкой. Вдали появились еще несколько телег – на этот раз с большими каменными блоками. Одна из подвод везла купол – круглый, золоченый, с крестом. «София!» – понял Александр Петрович. В тот же миг картина снова изменилась.

Филиппенко очутился внутри величественного храма. Сонмы тех же мужиков, кряхтя и матерясь, писали фрески, малевали «Феофана Грека». «Это невозможно! – мысленно воскликнул Александр Петрович. – Что они, все гении?!»

Только он подумал об этом, как опять увидел нечто новое. Крепостные строили детинец, знаменитый новгородский полуторакилометровый кремль с восьмиметровыми валами. «Сколько же народу! Сколько денег! – думал Филиппенко. – А на какие средства ведется война со шведами?!»

Вот тут он оборвал себя. Войны со шведами на самом деле не было. Точнее, она была, но не в то время. Не Северная. Не за Балтику. И Россия там не участвовала. «Я должен уточнить эти подробности», – подумал Александр Петрович и проснулся.

Сразу понял: этот сон был иллюстрацией критической статьи специалиста по археологии В. Л. Янина. Нелепейшей статьи! В ней говорилось, что Филиппенко путает исторические источники с работами историков, подтасовывает факты, врет в цитатах и ругает археологические методы, ничего о них не зная. Короче, этот Янин, как и остальные приспешники Скалигера, не сказал по делу ни словечка, не привел ни единого аргумента! Он беспардонно нападал на личность Филиппенко, презирая принципы дискуссии и всякий научный метод. Что с такого взять! Дурацкая картина переезда Нова-города была приведена в его статье в качестве юмористической иллюстрации к книгам Филиппенко и отчего-то запала тому в душу. О боже, ну и глупости! Неужели кому-то она и вправду могла показаться остроумной?!

Янин Александру Петровичу никогда не нравился. Когда-то Филиппенко прочел одну книжонку археолога – «О чем рассказала береста» (М., Дет. лит. [для мл. и сред. шк. возраста], 1975. – 46 с.). Изучать другие монографии Филиппенко не стал. Он иногда ссылался на «Бересту», чтобы показать, как слабо, без таблиц и вычислений там применяется метод дендрохронологии, до чего общо и без подробностей, без формул говорится о хваленом радиоуглеродном анализе, как слабо обоснованны другие методы датировки. Ну, что же, понятно, Янину сказать про приведенные Филиппенко доводы, похоже, нечего. Янинские методы врут! Да их и не существует вовсе!

Размышляя обо всем этом, Филиппенко услышал, что по лестничной площадке наконец затопали полицейские. Александр Петрович, не дыша, затаился в кабине лифта. Прежде чем опасность миновала, прошла вечность. Потом до Филиппенко донеслись обрывки фраз.

– Ах, мать вашу, видно, он по крыше смылся! – крикнул кто-то.

– Перешел в другой подъезд, а там, блин, из окна! – добавил другой голос.

– Говорил же я поставить там людей! – И третий полицейский разразился громким матом.

Минут через десять шаги и крики затихли. Филиппенко поднялся на ноги. «Интересно, а соседка не забудет меня выпустить?» – подумал он взволнованно. Затопал, застучал руками в стены. Вдруг подумал: «Если кто услышит, кроме моей бабки – вдруг заявят?» Испугался, снова сел на пол и, чтобы нервы мало-мальски успокоились, стал думать о всемирном сговоре хронистов и масонов.

Филиппенко просидел во тьме и духоте коробки лифта два часа. Наконец соседка о нем вспомнила.

– Ждала на всякий случай, Сан Петрович, – бормотала бабка в свое оправдание. – Вдруг они вернутся?

Филиппенко вышел из лифта, но перед ним встала новая проблема. Было ясно, что у подъезда дежурит «наружка», и вряд ли ее снимут. Скорее всего, слежка усилилась. Александр Петрович по-прежнему не знал, как ему выйти из дома.

На помощь снова пришла соседка.

– Может, Сан Петрович, вы как Керенский?.. – спросила она ласково.

– А кто это? – спросил с опаской тот. Фамилия была не очень русской. – Что, опять приспешник Миллера?

– Приспешник? А не знаю. Может, и приспешник, кто его разберет! – логически рассудила соседка. – Знаю только, что был председателем Временного правительства и сбежал после Октябрьской революции в женском платье. Уж в этом-то учебники наверняка не наврали! Ну, Керенский, Александр!

– Вы про этого! – махнул рукой «историк». – Это, знаете, такой ничтожный человечишка, что я почти забыл его. А вы, небось, подумали…

– Да что ты, Сан Петрович! Разве я когда-нибудь сомневалась в твоих познаниях!? Ты же не какой-нибудь… – Соседка не нашла нужного слова.

Вскоре Филиппенко был одет в ее парик – по счастью, у пожилой соседки имелся такой предмет туалета, – самое широкое из платьев и очки. Переодетый Александр Петрович покинул здание.

Добежав до укромного места, он с великим отвращением стер с себя помаду и задумался.

У «историка» был сводный брат. Они не очень часто общались. Филиппенко не любил кому-либо рассказывать о нем; фамилии у них также были разные. В глухом селе, где жил брат, можно было на пару дней найти убежище. Полиция устроит там засаду в последнюю очередь. А в том, что засада уже ждет «историка» у его друзей и близких, можно было не сомневаться.

Лишь одно обстоятельство заставило Филиппенко задуматься. Брат жил на расстоянии пяти тысяч километров.

Ехать поездом нельзя: билет не купить без паспорта. К тому же деньги кончались. Ужасно обидно: и дома, и на книжке они были – честные, добытые пером, но недоступные. Пришлось занять немного у соседки.

Два дня Филиппенко трясся в электричках, в основном зайцем. Все это время он чувствовал себя как на иголках, вздрагивал, не появится ли контролер. Александр Петрович не на шутку струхнул, когда в одном из вагонов торговец бойко закричал:

– Товарищи пассажиры! Позвольте минутку внимания! Предлагаю вам приобрести замечательную книгу профессора Филиппенко, историка нового поколения! Книга «Новая хроника Древней Руси»! Из нее вы узнаете все, что скрывают от вас официальные историки! Всего за сто рублей!

Услыхав свою фамилию, Филиппенко густо покраснел.

– Поджигатель, – буркнул кто-то сбоку.

Филиппенко покраснел еще сильнее.

– Зря вы так, – сказал другой сосед. – А пишет он отлично.

Автор воспрял духом. Значит, у него еще остались верные поклонники!

На третий день Филиппенко проснулся на вокзале. В поисках еды он пошел в буфет, где на прилавке покупателя ждали двадцать видов пива и три вида бутербродов. Взяв самый дешевый бутерброд, Филиппенко расположился у пластмассового подобия стола. Внезапно к нему присоединился прилично одетый, но уже поддатый мужик.

– Выпьем, брат? – спросил он.

«Историк» попытался отказаться, но не смог. Мужик за несколько минут зачем-то изложил ему всю свою биографию. Он получил хорошее образование, служил в конторе, был женат. С чего мужик шатался по вокзалу, да еще с утра напившись, Александр Петрович так и не сумел уразуметь.

– Ну, а ты, брат, кто будешь? Начальник, наверно? – спросил «собутыльник».

– Историк я, – буркнул в ответ Филиппенко.

Мужик как сорвался с цепи:

– Ах, историк! Ну, знаю я вас! Читал учебник у сына! Ледовое побоище придумали! А его не было!

Конечно, Филиппенко был уверен в том же самом, но мужик его не слушал. Он накинулся на нового знакомого со всей пьяной свирепостью, да так, что остальные выпивохи в этом псевдоресторане с удивлением повернули головы в их сторону. Мужик стал читать лекцию, в которой Александр со смешанными чувствами узнал свои идеи.

– Что, увидел, гнида? Мы, народ, не лыком шиты! – рычал злорадно пьяный. – Будете, историки говённые, квакать. Будете цепляться к Филиппенко! Будете обманывать людей-то!

С этими словами «собутыльник» врезал Филиппенко так, что тот согнулся пополам. Второй удар заставил Александра Петровича упасть на пол.

«Вот незадача, – думал Филиппенко, кое-как стараясь увернуться от тяжелых кулаков поклонника. – Ведь это он как бы меня защищает. Но проболтаться об этом нельзя!»