Текст книги "Любовь Носорога"

Глава 33

Паша Носорог

Так, как сейчас, Паша не гнал вообще никогда. Уже из машины он набрал по громкой Бате и быстро обрисовал ситуацию. Батя коротко матюгнулся и отключился.

И теперь надо было только успеть.

Время, время, время, бля!

Не хватало времени, не хватало!!!

Паша автоматически подруливал, объезжая препятствия, переводил взгляд с телефона, где механика раз за разом отвечала, что абонент недоступен, на свои побелевшие от напряжения пальцы на руле, и отключал насильно мозг от паники.

Которая, бля, вообще-то ему несвойствена. Никогда не маялся такой дурью. Все время собирался и делал то, что надо. И на ринге, и на терках, и в разных, не особо приятных, ситуациях, что подкидывала ему жизнь.

А сейчас не мог. Просто не мог отключиться от тупых, замусоривающих сознание мыслей. О том, как она там. О том, где она. О том, что с ней сейчас.

Паша всегда думал, что отбоялся свое. Еще давно, в детстве. А вот нихера! Нихера!

Самое страшное – это не прямая угроза, нет! Самое страшное – бессилие! Понимание, что ты ничего, вообще ничего, бля, не можешь сделать! Хоть выбегай и впереди машины несись. Да он бы так и сделал, если б это реально помогло!

Он топил педаль, насилуя любимый послушный гелик, и заставлял себя не думать о том, какой он мудак, какой, бля, долбоеб, не умеющий беречь свое!

Это он потом подумает, все потом. А пока надо программу минимум сделать – догнать за две минуты с центра до окраины. Успеть. Просто успеть.

Пару раз боковым зрением уловил пробесковые маячки, но даже и подумал притормозить. С гаи он решит. Это самая меньшая из задач.

Во двор казачки он ворвался на полной скорости, юзанув в узком въезде, пугая ворон визгом шин, и с немыслимым облегчением углядел вполне живую и здоровую казачку и рядом с ней высокого разрисованного черта, с яркими повадками урки.

Паша вылетел из-за руля, даже толком не притормозив, не пытаясь скрывать ствол.

– Отошел от нее, – рявкнул на весь двор, так, что недопуганные его появлением остатки ворон с карканьем унеслись прочь.

Полина, которая успела за это время только развернуться и открыть рот, тут же опомнилась и побежала к нему, что-то лопоча и выставляя перед собой ладошки. В одной был зажат раздолбанный телефон.

– Паша, подожи, Паша…

Паша внимания на ее слова не обратил, слишком занятый отслеживанием неизвестного и явно стремного мужика, и в то же время ощущая дикое, просто нереальное облегчение от одного только вида ее, живой и здоровой.

Он перехватил ее за талию, сунул себе за спину.

– В машину, бля!

– Паша… Ты неправильно…

– В машину!

– Носорог, ты аккуратнее со стволом… – мужик подал голос, коробя слух отчетливыми блатными интонациями и демостративно разводя в стороны пустые руки.

– Ты кто, бля, такой?

Носорог не поймался на мирную демонстрацию. Не кретин же, в конце концов.

– Носорог, давай, не нервничай… Я ничего твоей бабе не сделал…

– Еще бы ты ей что-то сделал, сука!

– А вот это уже невежливо. Слова выбирай.

Голос пришлого утратил показательно развязные интонации и отчетливо звякнул жестью. Будущей.

– Паша, я как раз хотела тебе сказать… – пискнула казачка из машины.

Очень некстати голос подала! Ну вот очень! Учить еще и учить глупую бабу не встревать в мужские разговоры. Он с нее потом спросит за все. Когда с непонятным уркой, свободно гуляющим по его территории, разберется.

– Окно закрой.

Он заже не оборачивался. Правда, ствол опустил, хотя вопросы оставались. И много.

– Ну что, поговорим?

Пришлый, начав разговаривать нормально, так и продолжил. Словно переключился на другой уровень. Ну надо же, бля, фокусник.

– Ты кто? Что забыл возле моей женщины?

– Я подойду, а? А то кричать через полдвора… Бабки из окон повыпадают…

Мужик двинулся ближе, и в этот момент во двор с понтами и визгом шин заехала группа поддержки. Три машины, сразу же ощетинившиеся открытыми дверями. Парни начали выпрыгивать и грамотно рассредоточиваться по периметру. Рядом засопел Батя. Паша немного расслабился, но не сильно. С начальником службы безопасности он потом по поводу задержки пообщается. Плотно. С применением физического выговора. А пока надо выяснить, что это за черт.

Адреналин, выплеснувшийся в кровь, бурлил и пузырился, понуждая действовать. И Паша опять силой смирял в себе зверя, готового сначала всех растоптать, а потом уже разговоры разговаривать с теми, кто успеет увернуться.

Мужик между тем, насмешливо оглядев развернувшися цирк, демонстративно медленно залез в карман, игнорируя щелчки курков, достал сигареты, прикурил. И пошел к Паше. Спокойно. Вразвалочку.

И, чем ближе подходил, тем все более серьезное впечатление производил. Если с расстояния десятка метров он казался обычным ушлым уркой, то, по мере приближения, становилось понятно, что, если он таким и был когда-то, то в далеком прошлом. Потому что сейчас перед Носорогом стоял зверь, если и не равный ему по норову и силе, то по, крайней мере, близкий.

На то, что у мужика веселое прошлое, указывали манеры и внешние цветастые признаки. А вот взгляд и уверенная спокойная мощь говорили о том, что и с настоящим там полный порядок.

Носорог, уже понимая, что будут переговоры, демостративно щелкнул затвором и убрал пистолет. Сзади и сверху раздалось еле слышное бурчание. Батя, в отличие от него, ствол прятать не спешил. Ну и пусть. Главное, что Паша продемонстрировал настрой. И не похоже, чтоб пришлого смутило количество и серьезность охраны. И это тоже на многое указывало.

Мужик затянулся, выдохнул дым, спокойно и немного насмешливо разглядывая диспозицию, подал руку для рукопожатия. Первым. Очень уверенно. Словно и не сомневался, что ответят. Как равному.

Носорог, понимая, что надо как-то настраиваться на деловой лад, хотя внутри все бурлило, протянул руку в ответном жесте. Признавая его статус.

Но больше они ничего не успели сделать, потому что хлопнула дверь подъезда и на пришлого налетел длинноногий яростный ураган.

– Что ты здесь забыл? Отвали от меня, я же сказала! Я же сказала тебе, урод! Сволочь!

Мужик немного офигел от напора, отступил назад, машинально перехватывая взбесившуюся зверюшку за тонкую талию и дергая к себе так, что только ножки длинные в воздухе брыкнули.

– Лена!

Тут Носорог зарычал и дернулся в сторону забывшей обо всем и кинувшеся на помощь сестре казачке.

Но она успела проскользнуть между напряженными мужчинами, как ручеек между камней, и подбежать к извивающейся в руках пришлого и вопящей на весь двор девчонке. Матерные обороты у младшей казачки были прям на высоте. В другое время Носорог бы даже и послушал. Но не теперь.

– Полина, бля! Назад!

Но казачка, полностью и очень возмутительно игнорируя справедливое требование, за что, само собой, потом ответит по-полной, ухватила сестру за руку, явно собираясь вынимать ее из клешней пришлого, заговорила, пытаясь быть спокойной и убедительной:

– Лена, иди домой, Лена, послушай меня! Отпустите ее, она уйдет сейчас…

А бешеная кошка, не желая никого слушать и явно входя в раж, орала все громче и громче:

– Да пошел ты нахер, урод, пусти меня, тварь! Ненавижу! Всех вас, уродов, ненавижу! Приперся сюда!

Мужик, надо сказать, держался достойно. Даже в лице не особо поменялся и делал то, что вообще в этой ситуации можно было сделать разумного. Держал и ждал.

– Отпустите ее, отпустите, она уйдет сейчас… – тараторила казачка, потом повернулась к Паше, – Паша, скажи, чтоб отпустил, она не в себе, она уйдет…

– Пусти девочку, – велел Носорог, подходя ближе, и прихватывая свою женщину за руку, чтоб опять утащить к себе за спину.

– Малая, давай поговорим, а? – неожиданно, не обращая ни на кого внимания, тихо заговорил пришлый, – давай. Ну хватит уже тебе. Ну побегала – и все.

– Да пошел ты нахер! Сказала уже тебе! Все сказала. – Девка внезапно успокоилась, замерла, а потом со злостью дернулась так, что мужик разомкнул руки, не удерживая больше. Она поправила задравшийся топ, сдула вылетевшие из длинной толстой косы волосы со лба.

– Ты босая. Давай в машине поговорим.

Мужик, кажется, совершенно забыв и про Носорога и про его людей, сосредоточил все свое внимание на девчонке. И смотрел настойчиво и убедительно. Только вот нихера это на нее не действовало, походу.

Потому что она только окинула его презрительным взглядом, отвернулась, упершись в Носорога. Без боязни, на адреналине.

– Отпусти ее, – и дернула казачку к себе. А Паша от неожиданности отпустил. – Она тебе ничего не должна, понял. Не смей больше к ней подходить. Все ее долги – из-за меня. Значит, мне и расплачиваться.

– Лена, ты что? – ахнула казачка, повернулась к Паше, заговорила просительно. – Паша, она просто не знает, она очень импульсивная, вспыльчивая, она не хотела…

– Хотела! – девка со злостью дернула подбородком, – хватит уже меня покрывать. И так из-за меня…

Тут она неожиданно всхлипнула, и Полина обняла ее, успокаивающе гладя по спине.

– Все они одинаковые. – Бормотала девка сквозь слезы, – все. Нахер их всех. Козлы. Твари. Сначала… А потом…

– Малая, пойдем, поговорим, а? Ну простудишься же, ногу поранишь…

Пришлый опять попытался продавить мелкую, но она только дернулась от него, зашипела:

– Свали, я сказала. Видеть тебя не хочу.

Потом перевела взгляд на застывшего в ауте практически Носорога и всю его свиту:

– И тебя тоже. Не смей Полю преследовать. Про долг ты все понял. Сама отдам.

– Лена, ну что ты говоришь, – Полина опять попыталась закрыть рот чересчур разговорчивой девке, но та только губы поджала.

– Хватит уже. Не надо нам никого. Пошли домой.

Полина посмотрела на Носорога виновато и просительно.

И, как не хотелось ему отпускать ее сейчас, но все же чуйка сработала правильно. Надо. Пусть пойдет, успокоит свою бешеную малолетку.

А Паша пока что потолкует с пришлым. Раскрывшимся с неожиданной стороны. Интересно. Что за дела у него с мелкой казачкой?

Они в молчании проводили девушек взглядом, потом синхронно развернулись друг к другу.

Пришлый выдохнул, достал сигареты, предложил Паше. Тот не отказался. Прикурили в молчании от одной зажигалки, а затем мужик задал вопрос:

– Так че там за долг у моей малой?

Паша только усмехнулся.

Поговорим…

Глава 34

– Лена, это неправильно, ты понимаешь?

Я, стараясь держать себя в руках, уже который раз за вечер пыталась начать нормальный диалог с моей бешеной сеструлей. И опять бесполезно.

– Все нормально, сказала же тебе.

– Нет, Лен, не нормально. Ты не говоришь мне, кто этот мужчина, какие у вас отношения… Он старше тебя, значительно, он… Ну, видно, что он…

– Ой, да отвали. Видно тебе. На Носорога своего посмотри. Образец, бля, для подражания. И я ее еще защищала сегодня!

– Лена!

– Ой, да чего Лена? Чего Лена? Я тут грудью на ее защиту, а она буквально через два часа уже с ним в машине трахается!

– Лена!!

– А чего, не так? Не так?

– Это не твое совершенно дело!

– Да? Отлично! Тогда то, что касается моих отношений с Мишей, тоже не твое дело!

После этого она ушла в ванную, хлопнув дверью.

А я бессильно уселась на пуфик в прихожей.

Чувствуя ужасную усталость. И злость. И растерянность. И стыд. Потому что, конечно, она права. То, что я делала, аморально совершенно.

Господи, и это после того, какое представление мы устроили несколькими часами ранее!

У соседей сегодня счастливый день! Никакого шоу Малахова не надо.

Сначала странный мужчина, Миша, как он представился, знакомый Лены. Вот не хотела бы я ей таких знакомых! Опасных! Очень опасных!

Хотя в диалоге он был вполне нормальным. Разговаривал с уважением. Жаль, что недолго. Потом приехал бешеный Носорог и сразу забил копытами.

Я вспомнила этот момент и поежилась. Ужас какой, просто ужас!

И бешеный Паша с пистолетом и диким взглядом, и рык его совершенно безумный, и ощетинившаяся оружием охрана. Страшно до невозможности. Особенно от того, что никак это безумие не прекратить!

Видит Бог, я старалась! Но кто ж меня вообще услышал? Слова сказать не дали, объяснить!

А потом, когда мужчины уже практически начали разговаривать, протянули друг другу руки, вынесло мою невменяемую сеструлю, за минуту наговорившую столько гадостей, что у меня волосы дыбом по всей длине как встали, так до сих пор и стоят, наверно!

И как только Паша, с его характером, это все выдержал? И Миша? Которого она матом прямо при посторонних посылала? А по нему тоже очень заметно, что его нельзя матом, совсем нельзя!

Но Ленке, на психе, конечно же на всех плевать. Наговорила. Про долг вспомнила. Вот так и пожалеешь, что не объяснила все в свое время. Хотя, когда я что успела бы объяснить? Я и сама еще толком не поняла ничего. Носорог проклятый, просто попер, как танк, как всегда, ни минуты на осмысление!

И потом тоже…

Дома я сначала Ленку полчаса отпаивала валерьянкой, и было не до выяснений, кто же этот Миша, и чего ему от сеструли надо. Ясно было только, что она вляпалась, а я – очень плохая сестра. Не замечала ничего, не думала, погруженная в свои переживания, в свою, в кои-то веки появившуюся личную жизнь. Пока я от Паши бегала, да отношения выясняла, она была одна. Совсем. Со своей трагедией, со своими страхами.

Бедная моя, глупая сеструля.

Потом Ленка утихла на диване, всхлипывая, а я не могла найти себе места, выглядывала во двор. Машины уехали, осталась одна, в этот раз явно охрана, потому что лица у ребят были знакомые.

А я страшно переживала, куда это уехали Паша с Мишей, о чем они разговаривают и договорятся ли. Оба-то не подарки. И Миша откуда-то знает Носорога. Хотя, я думаю, мало найдется в городе людей, особенно из их кругов, кто не знает Пашу.

Миша, судя по номерам машины, не местный. И Паша его не знает. Значит, приехал откуда-то. И сразу на Ленку нарвался. Не повезло.

Телефон у меня был разбит, в Ленкин я симку не хотела ставить, поэтому просто ждала известий.

И буквально подорвалась и побежала вниз, когда увидела знакомый черный гелентваген, въезжающий во двор. Прямо, в чем была, вылетела. Уже у машины одумавшись, и чуть не повернув обратно. Потому что халатик и тапочки выглядели убого. Но Паша, не выходя из машины, открыл пассажирскую дверь, и мне не оставалось ничего другого, кроме как запрыгнуть внутрь.

– Че там твоя скандалистка? – первым делом спросил Паша, и я выдохнула. Не обижается, значит, не принял близко к сердцу ее слова.

– Нормально, уснула только. Ты прости ее, Паш, она просто не в курсе… – Начала я объяснять, но у Паши были, оказывается, другие планы на наше времяпрепровождение в машине.

Потому что он отодвинул сиденье назад и дернул ремень джинсов.

– Иди сюда.

– Паш, ты что? – я даже не поверила сначала в его намерения. Да сколько можно! Я такой стресс пережила! А он все о том же!

– Иди сюда.

– Паша, я…

– Да бля!

В следующее мгновение я, взвизгнув, уже сидела на Носороге лицом к лицу и ошарашенно ощущала жадные поцелуи на груди и плечах.

– Сука, еще раз только попробуй, – бормотал он, разбираясь с моим халатиком и домашней футболкой под ним, – еще только раз… Чуть не сдох сегодня, чуть не помер, сука…

Я не могла сопротивляться, особенно после таких слов. Он был яростным, ни капли не нежным, жадным и злым.

Нетерпеливо добрался пальцами до клитора, сжал, заставив меня зашипеть от боли и возбуждения, выругался еще грязнее, приподнял, повозился с джинсами и со вздохом облегчения усадил мое ошалевшее от такого напора тело на себя, заполнив сразу до основания.

Я только ахнуть успела.

Он выдохнул:

– Наконец-то, сука…

Ухватил меня за бедра железными лапами и начал просто нанизывать на себя, как куклу резиновую, не оставляя никакой инициативы, удовлетворяя только свое желание. Это было болезненно и одновременно жарко. Я ощущала себя какой-то игрушкой для секса, безвольной и бездумной. Пришла в голову мысль, что, наверно, пожелай я сейчас сопротивляться, вряд ли бы удалось. Скорее всего, моего голоса против просто не учли бы в принятии решения.

Но я не была против. Очень остро почувствовала, что это сейчас не насилие. Не унижение. Ни в коем случае. Это потребность. Необходимость.

Занятая своими переживаниями, я как-то упустила из виду душевное состояние самого Носорога, то, что он может банально волноваться обо мне. А надо было подумать об этом, особенно когда он примчался ко мне буквально через пять минут после звонка. И в каком состоянии он примчался. И какие взбудораженные были парни из его охраны и мой непосредственный начальник.

Я настолько привыкла к возмутительно потребительсткому отношению со стороны Носорога, что это волнение обо мне даже не осознала до конца. И вот теперь, когда Паша, шумно дыша, вколачивался в меня всей своей звериной натурой, я ощутила в полной мере его стресс, его переживания, его напряжение. И, оценив это, просто расслабилась и начала сама подаваться к нему, целовать, гладить по напряженному лицу, по коротким волосам и колким щекам. Меня подрасывало вверх и вниз без какого-либо моего участия, словно на волнах, Паша тихо матерился, рассказывая мне, что он еще со мною сделает, если я хоть раз, хоть еще один маленький разочек его ослушаюсь, посмотрю на кого-то, подойду к кому-то настолько опасному, да вообще к любому мужику, и я странным образом от этих диких признаний дурела больше, чем от его бешеных движений во мне.

Сомневаюсь, что Носорог в нормальном состоянии и здравом уме повторит хотя бы пять процентов того, что он хрипел мне в шею, умудряясь одновременно прикусывать кожу и двигать мое податливое тело по себе со все возрастающей скоростью.

И когда кончил, опять в меня, ругаясь и сжимая своими лапами до перерыва в дыхании, тоже что-то говорил такое. Очень неприличное. И очень, очень важное.

И мне хватило. Этой остроты, этих признаний, этого бешеного напряжения. Я только обняла Пашу, крепко-крепко, и чуть не расплакалась от нежности.

Мой жестокий, кровожадный, толстокожий Носорог… Ну кто бы мог подумать…

Потом Паша вручил мне новый телефон вместо разбитого, и, пока я гадала, как он запомнил, что я теперь без связи, поцеловал, жадно и торопливо, и уехал. Так ничего и не пояснив. Только еще больше оставив после себя вопросов.

Вернувшись домой, я застала сеструлю в полной боевой готовности к скандалу. Похоже, отдых пошел ей на пользу, потому что ругались мы долго и со вкусом. И остались полностью недовольные друг другом.

А буквально через полчаса, после того, как я легла спать, она, словно котенок, шмыгнула мне под бок, посопела виновато, и полезла обниматься.

Я не выдержала и разрыдалась. И она тоже. И полчаса мы ревели, освобождаясь от дикого душевного напряга этого безумного вечера.

– Мне завтра в больницу надо, Поль, пойдешь со мной? – тихо спросила Ленка.

– Что с тобой?

Я отчего-то опять подумала о плохом, сердце оборвалось.

– Все хорошо, мне надо, пойдем? Я боюсь одна. – Голос ее дрогнул.

– Что за врач?

– Гинеколог.

– Лена! – я села на кровати, тревожно вглядываясь в ее лицо.

Но сеструля, хитрая зараза, отвернулась и смущенно потупила глазки.

– Поль… Давай завтра, пожалуйста… Пожалуйста…

– Ладно.

Я легла обратно, утянула ее к себе под бок, обняла. Завтра, так завтра. Сил переживать и думать еще и об этом не было.

А утром, выйдя на нервах покурить на крыльцо поликлинники, пока Ленка была на приеме, я с недоумением разглядывала еще один здоровенный черный внедорожник и думала, что, пожалуй, надо будет попросить Пашу купить себе другой. Потому что все, как инкубаторские, честное слово.

А потом двери внедорожника открылись, и два ловких молодых парня просто и легко подхватили меня под локти и утащили в машину. Прямо на глазах мамочек с колясками и старушек с анализами. И, естественно, что ни те, ни другие не бросились защищать меня и отбивать у бандитов.

Глава 35

Паша Носорог

– Носорог, тварь, верни мою сестру, сука!

Паша как раз собирался звонить казачке, чтоб предупредить о том, что теперь за ней будет охрана везде ездить, а то мало ли, вдруг утром не заметила, когда раздался звонок с незнакомого номера. Он взял трубку. А там вот это.

Он сразу понял, что что-то произошло. Прям реально с первого слова. Мелкая дрянь с грязным языком, который, очень хотелось верить, Миша Лысый либо отчистит, либо отрежет в конце концов, орала, как ненормальная. А он держал трубку и ощущал, как все внутри замирает. Леденеет. Коркой покрывается.

И все присутствующие в кабинете в этот ранний час тоже это почувствовали.

Батя, со сноворкой и чутьем охотничьей собаки, сразу сделал стойку на Пашино изменившееся выражение лица.

А Миша Лысый, который, как выяснилось, кроме того, что за малолетками гонялся, еще и доверенным лицом Сухого был, услышал знакомые обороты речи из трубки Носорога и тоже застыл.

– Лена…

Паша сделал жест дернувшемуся к нему Сухому не мешать, перевел взгляд на Батю и тот понятливо зашуршал своим айфоном, что-то настраивая.

– Не хочу тебя слушать! Ты – борзота подзаборная, возвращай мою сестру!!! Нахера ее твои упыри утащили?

– Лена… Ты где?

Ох, как тяжело ему этот вопрос дался. И тон. И голос.

– Я в больнице! А вот ее зачем увезли, я вообще не поняла! Я же тебе все сказала, тварь ты бандитская!

Тут Батя сунул ему под нос экран. Поликлинника.

Паша сорвался с места, Лысый, как привязанный, за ним, Батя – замыкал, по пути отдавая распоряжения своим подчиненным.

– Лена… Оставайся там. Зайди внутрь. И будь на людях. Все время.

– Чего??? – голос перешел на ультразвук, а потом внезапно на шепот, – чего… То есть… То есть…

– Лена, – ему огромных трудов стоило говорить спокойно. Потому что лифта дожидаться сил не было, а с перепрыгивать через пять ступеней сразу – это требует немного концентрации, – сделай, как я сказал. Больше никуда не звони. Поняла меня?

– Стой… то есть, это… Это не ты???

И опять он временно оглох от визга, а потом вообще отстранил трубку от уха. Перекинул ее летящему следом Лысому, который понятливо придержал, не выключая. Так они неслись вниз по лестнице, под аккопманемент визгов из телефона. Но ничего, пока возмущается и визжит, пока на связи, это хорошо.

– Паша, – Батя не оставал, успевая еще и проверять местоположение и раздавать приказы свлоим, – она в районе промзоны.

– Двигается? – сквозь зубы рявкнул Носорог.

– Уже нет.

– Туда сразу. Миша, давай за этой козой, силой ее тащи, сам разбирайся.

Лысый промолчал. Так-то он, конечно, Паше не подчинялся, выступая скорее как независимая сторона, только контролировал ситуацию с партнерством, но Носорог знал, что сейчас не дло обид и недопониманий. К тому же, Миша произвел впечатление на редкость вменяемого чувака. Не зря же доверенное лицо Сухого. У того дураков и нервных придурков не водится.

Выбежав из здания, они разделились. Паша и Батя кинулись к машинам в сопровождении охраны и унеслись к промзоне, а Миша поехал в поликлиннику вытаскивать оттуда бешеную малолетку.

Пока ехали, прорабатывали варианты.

– Кто?

Паша был немногословен. Силы берег. И нервы. Хотя, какие, бля, нервы. Одни лохмоться с некоторых пор.

– Смотрю.

Батя был так же краток, потому что времени не было. Напрягал всех своих друзей в погонах и без, пытаясь понять, откуда ноги растут. Переживать свой профессиональный проёб, и особенно проёб своих подчиненных, позорно зевнувших похищение, он будет потом. Когда все мирно разрешится. Паша уж точно не забудет всех нагнуть, и не по одному разу. И будет полностью в своем праве.

Главное, чтоб разрешилось. Мирно, сука.

Паша не думал о том, что сейчас чувствует его казачка, что происходит с ней. Потому что, если про такое думать, то можно реально коня двинуть от напряга. Нельзя сейчас. Нельзя просто.

Надо доехать. Надо убедиться, что с ней все хорошо. Надо выебать сучар, которые решили, что могут так поступать с тем, что принадлежит ему, Паше. А потом уже переживать. Потом.

Сигнал, запиханный в телефон, Полины, внезапно замигал и исчез с экранов.

– Это, бля, че такое? – проревел Паша, впираясь бешеным взглядом в Батю.

– Нашли, значит, – тихо сказал он. – Не кипишуй. Сейчас звонить будут.

И, как по заказу, завибрировал телефон. Паша взял трубку, а через мгновение едва не раскрошил ее в руках от ярости. Потому что голос говорящего он узнал бы из миллиона.

– Ну привет, Паха.

И, даже если бы не узнал… Так его называл только один челорвек, его друг детства, его самый близкий корешок, иуда Володя. Тот, кто сейчас в петушарне должен сидеть. Тот, который сдохнуть уже должен был.

– Привет, Вовчик. Девочка моя у тебя?

– А то! Хорошая девочка. Мне понравилась.

– Дай ей трубочку.

– Зачем, Пах? Да и не может она говорить. Как раз отсасывает сейчас одному из моих ребят.

– Сука!!!! – Паша все же не сдержался, заорал, игнорируя знаки Бати, – Сука!!!! Я тебе яйца отрежу и псам скормлю!!!

– А ты не изменился, да? – рассмеялся Володя, – это хорошо. Ты же знаешь, где я, да? Если нет, то ищи. Чем дольше ты ищешь, тем больше хуев твоя девочка обработает…

– Отпусти ее, Вов, – Паша скрипел зубами, силой заставляя себя не вслушиваться и не верить. Не дать себя вывести опять на бессмысленную ярость, – тебе же я нужен, зачем она тебе?

– Как зачем? А зачем вообще такие девочки нужны? Хорошая девочка, губки рабочие. Мне понравилось. Моим мальчикам тоже нравится, правда мальчики? Вот, они кивают. Ты, кстати, никогда ее на пару с кем-нибудь не пробовал? Зря… А то она кайфует от этого, я смотрю…

Батя все это время лихорадочно летал пальцами над экраном и наконец сунул Паше под нос карту. Рядом, совсем рядом. Паша кивнул, водитель получил задание и развернулся.

Не думать, не думать, не думать… Сосредоточиться на том, что будет. Не на том, что происходит сейчас, что там делают с его казачкой, с его маленькой чистой девочкой…

Вова продолжал изгаляться по телефону, получая кайф от расписывания того, что делают с Полиной. Паша слушал. И приказывал себе не заводиться. Не сходить с ума. И заводился. И сходил с ума. И чувствовал, как уже давно забытая разушающая ярость заливает через край, выносит мозг. Рядом Батя смотрел многозначительно, взглядом пытаясь урезонить, дать понять, что нельзя, что надо терпеть, что все потом.

А Носорог понимал, что все то время, когда он себя сдерживал, учился цивилизованно общаться, вести бизнес, работать, не быть зверем, все это улетело нахер в тартарары. Просто унеслось с воем в трубу. И осознавал, что, когда они приедут, из машины выпрыгнет не Павел Сергеевич Колосов, бизнесмен, учредитель, и тэдэ и тэпэ, а бешеный и безумный Носорог, который не будет слушать доводов разума, а просто, как берсерк, понесется вперед, ловя пули и насмехаясь над противниками. Потому что нельзя сначала дарить то, что дороже всего на свете, а потом забирать. Нельзя. Опасно это.

Когда они подлетели в большому бетонному ангару, Вова все еще говорил, все еще упивался своей властью. Рассказывал, как следил за Пашей, как пытался выяснить его слабые места, и выяснил. Буквально вчера вечером выяснил. И теперь Паша получит сполна за все. За все его унижения, да столько лет зоны особого режима, за все. Прочувствует на своей шкуре. Через свою, явно ценную для него, бабу.

Вова говорил и говорил, Паша рычал в трубку под одобрительное кивание Бати, и заводил своего бывшего друга еще сильнее.

Вова замолчал только, когда двери ангара вылетели, протараненные на полном ходу геликом. Паша выскочил из машины, не дожидаясь остановки, и понесся вперед. Его охрана отстала, и только Батя, полностью подтверждая звание сторожевого пса, пыхтел рядом. Буквально одно взгляда хватило, чтоб понять, что Вова, как был пиздаболом, так им и остался, и испытать облегчение. Потому что Полина сидела в углу, связанная, поцарапанная, с заклееным ртом, испуганно блестящими глазами, но явно целая и невредимая.

Двух левых парней, не особо сопротивляющихся, просто вынесло массой, Батя не церемонился совершенно. А Вова, оскалившись остатками зубов, совершенно на себя не похожий, страшный и полностью седой, поднял пистолет и выстрелил. Успел два раза. Вот только Паша ничего не почувствовал, с носорожьей скоростью и неотвратимостью надвигаясь на него. Прыгнул, сшиб и сдавил горло. И с огромным удовольствием смотрел в вылезающие из орбит глаза и синеющее лицо. Наверно, додавил бы, но Батя, кряхтя и зажимая кровавый бок, отпихнул его от бесчувственного тела.

– Иди девочку развязывай, Паш. Я сам тут. Полиция едет уже.

И Паша, пошатываясь, двинулся к Полине, с каждым шагом ускоряясь.

Она сидела в углу, испуганная, несчастная, смотрела на него огромными, полными слез глазами.

Паша первым делом снял с нее скотч. И поцеловал, облегченно и жарко, по привычке не обращая внимания на то, что причинает боль. Она ответила. Подалась к нему, застонала, плача все сильнее.

Паша оторвался от нее, прижал к себе, перетащил на колени, усаживаясь прямо на бетонный пол. Он что-то говорил, что-то шептал хриплым сорванным голосом. Прощения просил? Наверно, да. Потом подошел один из парней Бати и разрезал стяжку на руках Полины.

И Паша целовал красные следы на ее руках. Только теперь его отпускало. Только теперь приходило осознание произошедшего. Только теперь стало страшно. До ужаса, до тошноты. Он держал Полину крепко-крепко, и знал, что больше никогда никуда не отпустит. Сука, пятьдесят человек поставит рядом с ней, но больше глаз с нее не сведет. Потому что осознание того, насколько она ему нужна, слишком дорого обошлось.

А потом земля в очередной раз загорелась геенной огненной. Потому что Полина, сидя у него на коленях, растирая руки и прислушиваясь к далекому вою сирен, тихо спросила:

– Паша, он мне сказал, что та авария, в которой погибли папа и мама… Что это все ты… Он тебя хотел убить. А убил папу и маму. Твоя машина их с трассы выдавила. В кювет.

– Да. – Носорог понимал, что можно было бы соврать. И, наверно, она бы поверила. Но не стал. Потому что не надо обмана и недоговоренностей. Он виноват, да. Косвенно, но виноват. И Полина должна об этом знать. Жаль, что раньше не сказал. Все не ко времени было. Не к месту. Зато теперь. К месту.

Казачка замерла, и Паша почувствовал, что земля жжется. Правда, без всяких красивых оборотов. Реально жжет. А потом она размякла под напором жара изнутри и засосала его в глубину. Потому что казачка, опираясь на руки, сползла с его коленей, поднялась на ноги. Он встал следом, не ощущая себя на поверхности. Нет, он где-то в глубине был, ниже уровня земли.

– Знаешь, – она смотрела на него неожиданно серьезно и спокойно. – Я не злюсь. Помнишь, я говорила, что злюсь на того, из-за кого это все случилось? Так вот, я не злюсь. Ты убил моих родителей. Но ты спас меня. Наверно, ты исправил ситуацию? Ну, кармически? И на этом все, Паш. Прощай.

Он мог бы остановить. Даже хотел. Но вот земля не пускала. Приварила ноги к поверхности, не хуже железных болванок, и двигаться было нереально. Оставалось только смотреть, как она. пошатываясь, бредет прочь, как входит из ангара мимо скукоженного, держащегося за бок Бати, которому как раз оказывают первую помощь, мимо лежащих на земле парней, нанятых Вовчиком, мимо самого Вовчика, как и не очнувшегося от его захвата.