Текст книги "Любовь Носорога"

Выходит, выходит…

Вышла.

Глава 36

Я сидела возле кабинета гинеколога, разглядывала свою карту. Все вроде в норме, все хорошо. И зачем в больницу? Ерунда какая-то. Но надо, значит, надо, никуда не денешься.

Ленка задерживалась, и я привычно ругала про себя эту глупую курицу, ставшую в последнее время навероятно слезливой, и к тому же жутко медлительной. Удивительно, как это Миша ее терпит.

Глянула за окно, покачала головой. Да, еще немного подожду, и, пожалуй, сама буду добираться до больницы. Ну ее, козу противную, такси вызову. Неудобно, конечно, но метель разыгралась не на шутку.

Конец ноября. Скоро декабрь и Новый год. В этот раз будем в веселой компании отмечать. Аж четверо человек. Забавно, конечно… Надо будет елку ставить, достанем игрушки, еще наши с Ленкой, из детства. Их мама с папой всегда вешали. А потом мы. Правда, последние годы я Новый год стабильно одна отмечала. Сеструля моя гулящая все время рвалась куда-нибудь, в компанию. Но в этот раз все по-другому. У нас своя компания будет. Очень веселая.

Танцевать, наверно, будем. Ленка со своими так точно. Я… ну, может быть.

Завибрировал телефон. Я глянула на экран, нахмурилась. Вот уж с кем разговаривать не собираюсь, так это с ним. Отложила в сторону, поставив на беззвучный. А то соседки по очереди начали коситься.

Телефон звонить перестал, зато замигал сообщениями. Ну надо же! Давно не видела. И не собираюсь.

Я сунула телефон в сумку. И начала раздумывать, что, наверно, не буду я ждать Ленку с ее прилипалой, а сразу вызову такси. А то мало ли. Вдруг Носорогу приспичит, и он примчится посмотреть, какого это хера я не отвечаю на его призывы. Все никак не привыкнет, что я уже ни на какие его призывы никогда не отвечу.

С Носорогом я рассталась полтора месяца назад. Ровно в тот день, когда он спас мне жизнь, предварительно основательно подставив просто своим нахождением рядом со мной.

Вспоминать события тех нескольких кошмарных часов я не хотела. Страшно и мучительно. И все равно по ночам снился абсолютно сумасшедший взгляд бывшего друга Паши, его визгливый смех, его слова, грубые и жестокие. Меня тогда схватили прямо возле поликлинники, на глазах у посетителей и как раз выходящей на крыльцо Ленки.

Пока ехали, я пыталась бороться, орала и визжала. Поэтому мне и рот и руки перемотали сразу же. Пару раз ударили по лицу. На этом, собственно, все. Физически больше не трогали. Но уж морально…

Я воспринимала информацию с пятого на десятое, леденея от ужаса. Поняла только, что в том, что меня схватили, виноват Паша. Что это ему хотят сделать больно через меня. Вроде как я – его слабое место. На это у меня не было аргументов. Да, если бы и были, с завязанным ртом я много сказать не могла.

А потом сумасшедший мужик начал говорить уже более интересные вещи. Оказывается, за нами следили, выяснили, кто я такая, и очень удивились. Решили. что Паша грехи замаливает.

А я сидела и вспоминала пруд с утками. Свою истерику, свои слова. И Пашины объятия. Он утешал меня, целовал, участливо спрашивал, насколько мне тяжело было. И все это время прекрасно знал, кто я. Точно знал. У него полное досье было. И в новом свете та наша искренняя, пропитанная нежностью сцена казалась издевательством. Я сидела и плакала. От ужаса, страха, от того, что руки у меня болят и затекли. А еще от того, что, наверно, я, как была дурой беспросветной, так и осталась. И с чего-то решила, что Паша со мной честен и искренен. А ведь я совсем-совсем его не знаю. И, наверно, не хочу знать.

Я не особо волновалась тогда о своем будущем, уже устав и смирившись. Сумасшедший Пашин бывший друг, вдоволь насладившись моими слезами и отчаянием, начал звонить Паше, чтоб посмаковать его ярость и гнев.

А потом все завертелось, так быстро, что я осознать ничего не успела.

И вот я уже на коленях у Паши, и мне так легко и спокойно, что хочется просто зарыться в ворот его рубашки и не думать ни о чем, не вспоминать. И я бы так и сделала. Наверно. Если бы не то, что сказал этот сумасшедший.

Я спросила, не размышляя. Не загадывая на будущее, что я стану делать, если он… Соврет? Подтвердит? Извинится?

Он подтвердил. Не извинился.

А я… Я сказала то, что сказала. И сделала то, что сделала.

Может, неправильно. В конце концов, он, наверно, не виноват. Это обстоятельства. Но тогда, у озера… Это были не обстоятельства. Это были мы, наши эмоции, наше взаимное проникновение друг в друга. То, что я хотела бы вспоминать. И то, что я не смогу теперь помнить. Я не захотела больше такого. Просто не захотела. Никаких эмоциональных качелей. Ничего.

Из холдинга я уводилась на следующий день. Меня не удерживали. Батя был в больнице с ранением, ни с кем ничего обговаривать не пришлось. Главбух, Таисия Петровна, назначенная вместо ушедшего на пенсию по инвалидности Максима Юрьевича, просто подписала мои документы.

На следующий день мне упала на карту сумма, в размере трех моих зарплат. Новых. На этой должности. Я посмотрела на нули на счету и почему-то заплакала. Паша отпускал меня. Молча. Без разговоров.

Правда, через день, получив еще одну сумму, в пять раз превышающую прежнюю, я не была в этом уже так уверена.

И долго раздумывала, как поступить. Перечислить обратно? Глупо. Что за пинг-понг? Оставить себе? Тоже как-то… А вдруг еще решит, что я согласна… Ну, на все?

К тому моменту я уже остыла, решение свое, принятое в ангаре на эмоциях и злости, считала ошибочным. Но, так как я – птица глупая и гордая, сама идти мириться не собиралась. Сидела дома, игнорируя Ленкины визги, ела пиццу и смотрела сериалы. Вообще, какая-то апатия навалилась, не хотелось двигаться, не хотелось думать. И даже то, что я с Пашей рассталась, нисколько не удручало. Как фильм со стороны смотришь, вялый и глупый.

На следующий день мне на счет упала еще одна сумма. Такая же, как и все предыдущие. Я злобно улыбнулась. И отложила телефон в сторону. Не буду звонить. Он ведь реакции ждет? Не дождется.

И потянулась к приложению для заказа пиццы.

Так прошло пару дней.

Сеструля, в те моменты, когда ей удавалось оторваться от своего растатуированного мужика, пыталась со мной говорить и даже зачитывала статьи из учебника по психологии про ПТСР.

Прозрачно намекая, что пора бы мне голову проверить.

Про то, что с головой у меня беда, я уже давно поняла самостоятельно. Никто в здравом уме не свяжется с Носорогом. Но психиатр здесь не поможет.

Я указывала на черный трактор ее приятеля под окнами, все еще злясь на то, что она ничего мне про него столько времени не рассказывала, потому что тянулась эта история у них, оказывается, долго, и недвусмысленно сообщала, что чья бы корова мычала насчет проверки психики. Любая нормальная женщина такого, как Миша, будет десятой дорогой обходить и креститься при этом. А сеструля мало того, что запрыгнула на него сама, так еще и залетела. Так что пусть уж молчит и кушает яблочки. Железо полезно.

Паша явился примерно через три дня. Психолог, блин. Давал мне остыть. Я не открыла дверь. Он, в отличие от того же Лысого, не имея свободного времени, под окнами не караулил постоянно. По крайней мере, сам. А вот опричники его стояли. Мне было по барабану. Я ела пиццу, смотрела сериалы и ловила дзен. Когда через месяц перестала влезать в джинсы, поняла, что, кажется, дзен пойман, и надо как-то уже возвращаться к реальности. Паша все это время звонил и писал. Приходил, стучал в дверь. Иногда нажирался и курил под окнами, пугая диким взглядом соседок.

Наверно, он бы и надавил на меня, не выдержав, как обычно это делал, но, то ли чувствовал, что в этот раз не прокатит, то ли Миша Лысый препятствовал запугиванию своей беременной девушки разборками, но Носорог обходился осадными мероприятиями.

А еще через пару недель я поняла, что, пожалуй, добегалась. Была середина ноября, я смотрела на плюсики в тестах, и даже не волновалась. Похоже, реально дзен поймала. И не только его. Положила руку на живот, плоский совсем.

Ну привет, маленький Носорожек…

Надеюсь, ты не будешь меня копытами в живот бить.

В поликлиннике меня сразу отправили на анализы, а потом, когда пришли результаты, на сохранение. Что-то там непонятное с плацентой, вроде как ничего страшного, но лучше перебдеть. Я написала Ленке, чтоб собрала мне вещей на три дня, потому что в гинекологии дольше вряд ли задержусь, и теперь смотрела на метель, занимающуюуся за окном.

Где-то там гулял на свободном выпасе мой бешеный Носорог. Я без него скучала. Дура гормональная.

Опять завибрировала трубка.

– Поля, – рявкнула Ленка, – мы не можем проехать, прикинь? Подожди посиди. И вообще, срочно тебе в больницу? Может завтра?

– Нет, сегодня. И не по телефону давай, – попросила я, зная, что Миша рядом точно греет уши.

– А зачем в гинекологию? – не понимала прямых намеков сеструля.

– Надо.

– Поооля… – тут в трубке хрюкнуло от неожиданности, похоже, что до Ленки доперло, наконец, – ты что…

И шепотом:

– Ты беременная? А зачем в гинекологию? Аборт???

А вот последнее слова она сказала громко. Я от визга аж прослезилась.

– Дура ты, Ленка! – не сдержалась и рявкнула в ответ, – приезжайте быстрее!

И отключилась.

Села опять перед окном, наблюдая усиливающийся снегопад. Тыкнула в приложение такси. Свободных машин ожидаемо не было. Создатели приложения, конечно, гении, но не всегда их палочка-выручалочка срабатывает.

А через пять минут я поняла, что для некоторых бешеных зверей никакой снегопад не помеха.

Носорог появился внезапно, оглядел замершую от неожиданности меня абсолютно сумасшедшим взглядом, а затем, ни слова не говоря, схватил за руку и потащил к выходу.

Но тут я уже опомнилась, конечно же, и заупиралась всеми конечностями.

– Пусти меня, гад! Ты что себе… Ты как себе… Пусти!

Я заверещала на всю больницу так, что Паша остановился, опять ни слова не говоря, подхватил меня на руки. На удивление осторожно.

Я изловчилась и с удовольствем смазала ему по физиономии. Он только дернулся, подкинул меня на руках, взяв поудобнее. Я от резких движений взвизгнула и автоматически ухватилась за его шею.

Вокруг возмущались посетители, а из дверей кабинета на шум выскочила мой гинеколог.

Увидев эпическую картину похищения Европы, только не быком, а носорогом, она громко поинтересовалась, что здесь происходит.

– Нормально все, – рявкнул Носорог, не имея возможности уйти, так как посетительницы окружили его, а толкать беременных женщин он все же мог. Хотя, наверно, очень хотел. Он сжал меня крепче, вынуждая зашипеть от бесцеремонности. – Жену домой забираю. Никакого аборта не будет!

– Какой, нахер, аборт??? – простите меня, мама с папой, но тут и святая бы не сдержалась!

– Такой! – Он меня опять тряхнул, я ойкнула, женщины вокруг заверещали. – Мне Лысый позвонил! Дура! Заигралась! И я дурак! Позволил! Но теперь – все! Все! Домой, бля! Хватит!

И, пока я переваривала информацию о том, что я, оказывается, мало того, что внезапно оказалась замужем, так еще и заигралась, а мне, бляха муха (простите мама с папой!), позволили, мой гинеколог удивленно ответила сбесившемуся Носорогу:

– Какой аборт, простите? Вас ввели в заблуждение. Полину надо на сохранение класть, ненадолго. Ни о каком аборте речи не идет.

– Какое сохранение? Это что?

Меня неосознанно сжали крепче, и я опять пискнула, уже от боли. Он так раздавит меня, Носорог бешеный!

– Ничего страшного, не пугайтесь так, – успокоила врач, не понимая, кажется, что сказала совершенно невероятные вещи. Носорог не может пугаться. Этого нет в его прошивке. – Просто надо понаблюдать. На ранних сроках такое бывает.

– Бляяя… – тут я посмотрела на Пашу и поняла, что явно прошивка сгорела. Потому что выражение его лица было испуганным. – Тебе плохо? Больно?

– Больно! – рявкнула я и дернулась в его лапах в доказательство, – ты меня сильно держишь!

Он тут же расцепил ладони и аккуратно поставил на пол. Но рук не убрал. Так и оставил в районе талии, поглаживая большими пальцами живот.

Я смотрела на него, удивляясь новому совершенно выражению лица. Испуганная нежность. Внимание. Растерянность. И еще что-то…

Все, кажется я сломала Носорога. Совсем.

– Сколько уже? – и голос тоже незнакомый. Где мой любимый бесячий рык? Откуда этот нежный хрип? Что происходит вообще?

– Примерно восемь недель.

– А… Кто?

– Пока не знаю…

– Черт… Че ж ты творишь-то? Я же реально чуть не сдох, пока ехал…

– Ничего я не творю… И вообще…

– Дура ты, бля…

– Мужчина, здесь поликлинника и беременные женщины, выбирайте выражения!

Резкий голос врача вообще никакой реакции не вызвал.

Да и все, что находилось за пределами нашего с ним незримого круга, тоже. Я удивленно огляделась, заметив на периферии Ленку с ее Мишей, а чуть позади – огромную горообразную фигуру Бати.

А потом мне резко стало не до всех. Ведь Носорог, судя по всему, доломался окончательно, потому что положил мне ладонь на живот, погладил и опять прошептав:

– Ну дура же упертая, в могилу сведешь, – опустился на колени, так, словно его ноги не держали, и прижался лицом к моему животу.

Скорее всего, эта сцена вызвала когнитивный диссонанс у всех, кто знал Пашу, да и, наверно, у большинства присутствующих.

А я только пальцы с наслаждением зарыла в его волосы, и подумала, что, пожалуй, это очень забавное зрелище – стоящий перед мной на коленях Носорог.

Эпилог

Паша Носорог

– Слышь, малая, а че за черт там возле тебя крутится? Конкретно сейчас? – голос Лысого, несмотря на внешнюю вальяжность, резал. Всех, кто его слышал. Ну, кроме малолетней стервозины, само собой. Той было как обычно насрать.

– Какого хера ты за мной опять шпионишь? – сука, этот ульразвук когда-нибудь барабанные перепонки вынесет, нахер.

– Ты на вопрос ответь, коза, бля!

Лысый, мельком глянув на Пашину с Батей ухмыляющиеся рожи, скривился и встал из-за стола.

Носорог только проводил сочувственным взглядом. Не повезло мужику. Такую оторвищу в постель заиметь, это ж сколько сил надо, чтоб в узде держать! Не то, что его казачка.

Он иногда думал, что младшую стервотину подменили в роддоме, потому что нихера общего между сестрами, вот совершенно. Его Полинка – прямо солнышко, тепло рядом с ней, и жить хочется. И мир другими красками играет. Даже когда дуется на него, все равно светит.

Носорог закурил, привычно пробегаясь по графику роста в планшете.

И удачу приносит. По-прежнему.

Не зря Лысый, несмотря на вечный длинноногий напряг рядом, в целом спокоен, как танк.

И Сухой вроде как доволен, хотя по этому бывалому урке, перекинувшемуся в немецого герра, нихрена не поймешь. И надо держать ухо востро, конечно же. Но это Паше привычно, это нормально. Бизнес, в отличие от женской натуры, имеет свои четкие алгоритмы.

Его можно прогнозировать. А вот женщину… Особенно некоторых, глубоко беременных. И неглубоко тоже.

Паша непроизвольно поежился, вспомнив, как чуть не сдох, когда гнал через метель и заносы в больницу к своей, совершенно ебанутой казачке, вымотавшей за последние два месяца все нервы, как канаты размахрившей, до тонких нитей.

Ладно, в самом начале он вроде как виноват был. Из-за него ее похитили, из-за него пришлось весь этот лютый пиздец пережить. И то, что он ее спас, то, что чуть коня не двинул на нервяке, пока ехал выручать, вообще не имеет значения.

И потом, то, что не рассказал ей вовремя про ту заваруху с ее родителями, тоже его вина, целиком. Ей было, на что обижаться. Ее можно было понять. Паша понимал. Терпел, удивляясь самому себе. Почему не делает, как раньше? Как обычно? Просто приехать, зайти к ней, вынести эту дверь дебильную, и утащить с собой, в чем была? Ну и пусть верещит. Он-то в курсе, что казачка все равно оттает, все равно в итоге даст. Не денется никуда. Очень уж она к нему восприимчивая. Как и он к ней. Взаимная, сука, восприимчивость. Классная вещь.

Но опять работала чуйка, не пуская делать херню. Потому что понимал, сопротивляться-то она не сможет. Но ему так не надо. Не надо ее прогиба. Не надо ее смирения. Ему другое надо. То, что он успел поймать тогда, в Москве, за эту их неделю. Нереальный кайф от ее готовности, нежности, покорности и… Активности. Эта прикольная игра, когда обе стороны прекрасно знают, что играют. И получают от этого кайф.

Он тогда впервые именно осознанно заметил, насколько тепло с ней. Насколько это правильно. Так, как надо. Так, как должно быть. Перед глазами постоянно картина: зеленая лужайка, собаки, дети. Полина. Он хотел так. И не хотел этого терять.

А тут знал: надавит, заставит – потеряет. Вот и терпел. Таскался к ней, как на работу. Охрану усилил в десять раз. Благо, Батя, получив внушительный пистон за профессиональный проёб своих подчиненных, уже из больнички устроил так, что казачка даже шагу ступить не могла без наблюдения.

Но казачка не была бы казачка, если б не ухитрилась сделать ему сердечный приступ другим, особо извращенным способом.

Когда ему набрал Миша и, перекрывая возмущенные вопли мелкой казачки на заднем фоне, коротко сообщил, что, походу, его баба собирается делать аборт, и что, так-то ему похер, но мало ли, вдруг Паша не в курсе, Носорогу показалось, что опять земля загорелась. Как тогда, когда она уходила от него, после освобождения.

Он был не в курсе. Вообще всего.

А жестокая, наглая казачка решила его убить. По-другому ее поступок просто никак не назовешь. Прикончить его, медленно и особо мучительно, как в китайской пытке.

Он сорвался с места сразу. Только успел у Бати выяснить, в какой больнице его беда ходячая.

Народ, уже немного привыкший к тому, что их генеральный периодически куда-то несется, как бешеный носорог, расступались с дороги.

Метель не остановила. Все же гелик – вещь, особенно такой, как у него, усиленный. Вот Лысый, на своем лексусе, постоянно застревает в их сугробах, а Пашина машинка лодочкой скачет.

Носорог не думал в тот момент, что он будет говорить, как будет убеждать несговорчивую казачку. Скорее всего, никак. Потому что, похуй на чуйку и на церемонии, когда вопрос выживания стоит.

Он не успевал даже осознать, что у него будет ребенок, слишком был занят тем, чтоб этого самого ребенка спасти.

И, когда выяснилось, что никого, кроме него, дурака, спасать не надо, а его уже бесполезно, завяз по самые яйца, то прям реально отпустило. И плевать стало на все и всех. Кроме нее, его маленькой казачки, и того, кто сидит у нее внутри. И Паша просто захотел потрогать и, может, послушать. Чтоб удостовериться, что там реально есть его ребенок. А Полина гладила его по голове, как маленького, утешая, успокаивая. И даря новую жизнь, как солнышко.

Не сказать, что после этого все прям пошло гладко.

Но вот этот момент, он был определяющим. Главным. И все, что происходило после, смотрелось уже по-другому. Словно через призму пропущенное.

– Паш, вы на выходные в Москву? – Батя, покосившись на повысившего голос Лысого, которого, похоже, мелкая казачка таки вывела из себя, вернулся к изучению меню.

– Да, все уже утвердили, Ремнев ждет.

– Я просто рассчитываю, сколько людей сопровождения с вами отправлять.

– Давай, как обычно, две машины. Хватит, я думаю. Все равно медленно поедем, заночуем в дороге.

– Хорошо. Я свяжусь с Соней.

– А то ты уже не связался, – Носорог язвительно прищурил глаза, но больше ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Не уберег кадры. И не просто так этот старый черт интересуется.

– И не вздумай Соньку утащить на выходные, она мне нужна будет для координирования.

– Паш, ну у нее должны быть выходные, заездил совсем, – попытался возразить поверивший в то, что он трудиспекция, Батя. Точно, хотел рыжулю на свое сказочноебали утащить!

– Да уж кто был, бля, говорил! Ты у нас еще тот наездник!

Паша отвернулся к планшету, давая понять, что разговор закрыт. Сонька – его подчиненная, ценный кадр, пусть и без пяти минут замужний. Хотя, Батю она гоняет похлеще, чем мелкая дрянь Лысого. Так что, может, и кинет еще. Хотя этого как раз и не надо. Очень уж он не в себе ходил, когда она так сделала в последний раз. Паше даже приходилось его пару раз в спортзал приглашать и дерьмо выбивать, чтоб не борщил и помнил про субординацию.

– Ну что, долго она там его расчесывать будет? – не выдержал уже Батя, переключая гнев с начальника на приятеля. – Жрать охота, мы тут до вечера сидеть будем что ли?

А Паша посмотрел в окно, за которым занималась весна, и подумал, что дороги уже должны быть чистыми, и им с казачкой легко будет ехать. И можно остановиться в одном прикольном местечке по пути в Москву, хоть на пару часов, и всласть потрахать ставшую невозможно сексуальной и активной на фоне беременности Полинку на природе. А че, прикольно, там есть деревянные срубы, с панорамными окнами и видом на излучину реки. Балконы на втором этаже. Замотать ее в пушистый плед, сесть в широкое кресло качалку и посадить на себя. Положить руки на выдающееся пузико. И покачать. Медленно и нежно. А потом быстро и грубо. А потом…

– Так, – он торопливо поднялся под удивленным взглядом Бати, – лови этого мученика и жрите без меня, у меня дела.

– Да какие дела, мы же хотели… – начал Батя, прекрасно знающий и расписание, и список дел генерального, но Паша его прервал, рявкнув по-носорожьи:

– Важные, бля!

И вышел прочь, по пути набирая свою казачку, как раз сидящую на работе:

– Полина, в мой кабинет быстро.

– Паш, у меня тут отчет, – начала она, и пришлось еще раз рявкнуть:

– Живо, бля!

Пауза на осмысление, а потом:

– Ооо! У Носорога чешется рог?

– Ну ты договоришься сейчас!

– Жду не дождусь!

И отключилась, стервочка!

Нет, все же родственницы они с малолетней дрянью. Но его, Носорога, оторва – круче. Потому что мудрее.

И сейчас, несмотря на его грубость, точно идет к его кабинету, придерживая пузико.

Чтоб Носорог мог почесать свой рог с обоюдным удовольствием.